Джо Стил

- Что это значит, блин, сержант? - спросил он.

- То же самое, что сказал и ты, только на латыни.

- Латынь? Тынь-тынь! - сказал этот парень.

Майк показал ему средний палец. Все рассмеялись. Если бы Майк не доказал, что он столь же крут, как те, кто вдвое моложе него, бойцы решили бы, что он - педик. Ему встречались солдаты, которые гордились своим невежеством и с подозрением относились к тем, кто знал что-то ещё помимо того, как убивать людей. Хуже таких могли быть только гбровцы.

Водитель отпустил рулевое колесо, чтобы заглянуть в небольшое окошко в стене, что разделяла его часть машины от той, что больше и позади него. Увидев, что кузов заполнился целиком, он произнёс:

- Ладно, валим отсюда.

Парни в кузове подали Майку руку, и тот присоединился к остальным.

Они поехали по дороге вдоль берега прочь от Ямаситы. Оглядываясь назад - единственное направление, куда он мог смотреть - Майку вспомнилась поездка на грузовике от железной дороге в трудовой лагерь в Скалистых горах. Впрочем, поля по обочинам того шоссе не были изрыты воронками. А, когда в тот раз, грузовик поднялся в горы, воздух стал свежее, запахло сосной. Теперь же было жарко и душно, а в воздухе стоял неуловимый, но безошибочный запах смерти.

В скором времени они покинули Северную Японию и въехали в Южную. Две страны, познавшие на собственном горьком опыте раздел Японских островов, уже установили на дорогах пункты погранконтроля. На флагштоках на одинаковой высоте развевались два флага. Пусть, даже, никто по обе стороны границы не потревожил колонну грузовиков, Майк был рад выбраться из страны, которая запихала серп и молот в тефтелю, а её уже поместила на старый флаг Японии.

Чуть южнее границы, раскинулся гигантский американский распределительный центр, похожий на грядку поганок после дождя. Благодаря преимуществу сержантского звания, Майк оказался в более короткой очереди к тыловым клоунам, решающим, что с ним делать.

Он показал сержанту-кадровику личные жетоны.

- И где же вы располагались до начала боев? - спросил тот.

- В демилитаризованной зоне. На окраинах Вакамацу, милях в пятнадцати к востоку от гор.

- Серьёзно? - сержант-кадровик приподнял бровь. - Ты... Тебе повезло, не так ли?

То было вежливой формой выражения: "Как ты, вообще, выжил? Бежал быстрее Реда Грейнджа*?".

- Мак, ты и половины всего не знаешь, - ответил Майк. - Я возвращался с увала на Сикоку, когда пошёл трамтарарам. Мы с приятелем только добрались до Токио, когда услышали новости.

Он задумался, как там дела у Дика Сиракавы. Благодаря своей внешности, у Дика имелось самое надёжное, встроенное оправдание, чтобы остаться за линией фронта, какое только можно было себе позволить в армии.

- Ясно, - произнёс сержант-кадровик.

Майк задумался, как тому самому удалось избежать сражений. Этот парень был одет в чистую форму. Далеко от кухни он явно не отходил. С тем же успехом он мог сидеть в страховой конторе в Бриджпорте. Теперь же он спрашивал:

- Тебя устроит, если я снова отправлю тебя в те же места?

- Наверное, - ответил Майк. - Раньше мне там нравилось. Одному Богу известно, как там сейчас всё выглядит, или сколько человек, которых я знал прежде, до сих пор там.

"До сих пор живы", - подумал он, но вслух не сказал.

- Тогда, так и поступим. Вакамацу, говоришь? - Сержант-кадровик, похоже, был рад столь быстро разобраться с проблемой.

Майк не был уверен, что был рад возвращаться обратно. Но, у него появился приказ, и ему оставалось лишь следовать ему.

В распределительном центре имелся собственный автопарк. Зеленый рядовой не смог бы наложить лапу на джип, но у ветерана-первого сержанта с таким иконостасом на груди (перед выходом Майк убедился, что надел всё), с этим проблем не было. Из-за того, что он служил в штрафной бригаде, ему, возможно, устроили бы какие-нибудь трудности, но Майк уже достаточно времени не носил на рукаве букву "Р".

Во время Второй Мировой войны, местность вокруг демилитаризованной зоны не была столь сильно разрушена, как остальная часть Японии. С этим справилась Японская война, даже чересчур. Все разрушения здесь выглядели свежее, чем южнее. Ещё северояпонцы похитили и увезли через границу множество людей. Прочих, просто расстреливали. Когда Майк вернулся, его приветствовало не так уж много старых друзей. Единственное, что заверяло его в том, что он прибыл, куда надо, была его карта дорог.

На противоположной стороне зоны он заметил силуэты северояпонских солдат, которые разматывали колючую проволоку и рыли противотанковые рвы. Они вторглись в Конституционную Монархию, а теперь готовились к чужому вторжению. Майк лишь почесал голову. Если в этом была логика, он её не понимал.

"Джо Стил понял бы", - подумал Майк и тихонько рассмеялся.

XXV

Спустя всего пару месяцев после того как атомное пламя испепелило Сендай и Нагано, Мао прогнал Чана с материка. Чан со своими националистами бежал а-ля Дюнкерк через Формозский пролив на одноимённый остров (впрочем, на большинстве карт он значился, как Тайвань). Не имея флота, достойного какого-либо упоминания, коммунисты Мао не сумели за ними угнаться. Чан заявил, что националисты остаются легитимным правительством всего Китая, и в один прекрасный день они вернутся на материк для того, чтобы провести ещё несколько раундов против Мао.

Джо Стил признал Чана, как правомочного президента Китая. Также поступили и некоторые американские союзники, но не все. Чарли был не особенно удивлён. Джо Стил не признавал в качестве правителя России Троцкого до тех пор, пока они не оказались по одну сторону в войне с Гитлером.

Он упомянул об этом в разговоре со Стасом Микояном.

- Интересно, решит ли босс применить по Китаю атомные бомбы, чтобы помочь Чану. - Ни словом, ни даже интонацией он не показал, насколько же его пугает сама мысль об этом. Демонстрация того, что какие-то действия босса могут вас напугать, являлась приглашением гбровцев забрать вас с собой. Единственно верным способом упомянуть об этом, являлось выдерживать нейтральный тон более тщательно, чем у швейцарцев.

Микоян кивнул.

- Да, этот вопрос обсуждался, - произнёс он настолько спокойным тоном, словно обсуждался вопрос, сколько вермута добавлять в мартини. Говорить таким тоном у него получалось ловчее, чем у Чарли. Насколько Чарли мог судить, Микоян вообще был ловчее прочих. Впрочем, он слегка добавил иронии, когда продолжил: - Помните визит Громыко в прошлом месяце?

- Конечно, - ответил Чарли.

Русский посол всегда выглядел так, словно в задницу ему вставили кочергу. В Вашингтоне ему дали прозвище Великий Камнеликий. По сравнению с ним, Винс Скрябин выглядел добродушным малым, а этого непросто добиться.

- А что? Что он сказал?

- Он сказал, что если мы что-нибудь сбросим на Шанхай, или, например, Пекин, он не может отвечать, что станет с Парижем или Римом.

- О, - произнёс Чарли.

После таких слов, сказать как-то больше нечего. Мгновение спустя, он нашёлся с другим вопросом:

- Он убедил босса, что это его мнение, или мнение Троцкого, или как это понимать?

- Должно быть, иначе бомбардировщики вылетели бы, - ответил Микоян. - Лично я считал, что они вылетят. Однако по одной атомной бомбе с каждой стороны мир ещё переживёт. Если же начнём швыряться ими из-за каждой мелочи, очень скоро швыряться станет некуда. И все шансы, что и от нас мало чего останется.

- Это ваши слова, или вы цитируете Джо Стила?

- Я цитирую то, что сказал ему. Генерал Маршалл сказал то же самое, - ответил Микоян. - Он всё обдумал, и пришёл к выводу, что мы правы.

- Ясно, - сказал Чарли вместо "Хвала небесам!", как ему хотелось. Он добавил: - Знаете, порой, меня совершенно не напрягает, что я не настолько крупная шишка, чтобы сидеть с такими, как вы и обсуждать подобные вопросы.

- Понятия не имею, о чём это вы. - Блеск глаз Микояна говорил о том, что его сардонические слова - ложь. Сухо хмыкнув, он произнёс: - Когда в конце Первой Мировой войны я вместе с Джо Стилом переехал в Вашингтон, я не ожидал, что мне придётся обсуждать, как подвзорвать весь мир. Всё, что остаётся, это навешивать удары так хорошо, как только умеешь.

- Эй, я тоже не ожидал, что меня занесёт сюда. Я думал, что до конца жизни буду писать статьи для "Ассошиэйтед пресс", либо стану достаточно хорош в своём деле, чтобы меня взяли в издания, типа "Бостон глоуб", "Нью-Йорк таймс" или "Вашингтон пост", - сказал Чарли. - Но, вот я здесь.

- Вышло не так уж и плохо, - заметил Микоян.

Чарли не мог даже сказать ему, что он неправ. Здесь он отлично справлялся. Но на ум ему постоянно приходила та цитата из Матфея, которую не смогла вспомнить Эсфирь. Он надеялся, что свою душу он не утратил. Он считал, что при нём тут дела лучше, чем были бы без него. Впрочем, твёрдо на стороне Джо Стила он не стоял. Он мирился с теми вещами, с которыми мириться ему не хотелось бы.

Было холодно и дождливо, дело шло к Рождеству, когда сотрудники ГБР схватили полдюжины преподавателей китайской истории, литературы и культуры, и утащили их из кампусов (а, в одном случае, даже прямо из лекционного зала) в тюрьму. Обвинениями были помощь и подстрекательство к падению материкового Китая в руки "красных".

- Нам известно, из-за кого Чан Кайши потерял Китай! - грохотал Энди Вышински на пресс-конференции. - Да, нам известно, и эти люди сполна расплатятся за свою нелояльность!

- Разве мы уже не слышали эту песню? - спросила Эсфирь.

- Мы её не просто слушаем - мы её смотрим, - сказал Чарли.

Так и было. Телевизионный приёмник был неприлично большим, почти как трюмо, и стоил неприлично больших денег - при довольно скромных размеров экране, но прямо посреди их гостиной ревел генеральный прокурор.

- Эти вероломные дураки заслужили длительные сроки заключения, что мы им определили! - орал Вышински, колотя по воздуху сжатым кулаком.

Когда он это произнёс, Эсфирь приподняла бровь.

- Что? Он не требует смертной казни? Джо Стил размяк?

Чарли изобразил тот самый вид "где там дети". Затем он произнёс:

- Не думаю, что он размяк. Думаю, он постарел. Перейдя рубеж в семьдесят лет, он и правда замедлился.

- Давно пора, не так ли? - Эсфирь постаралась сохранить голос тихим.

Началась реклама: улыбчивая блондиночка, чья одежда в виде прямоугольной пачки сигарет закрывала лишь торс, размахивала ногами, обтянутыми чулками в сеточку, а на фоне хор пел о том, какая же это замечательная марка. Чарли печально хмыкнул.

- Блин, я думал, что тупее рекламы на радио ничего быть не может, но все эти телевизионные штуки доказывают, что я был неправ.

- Ну, да, довольно плохо.

Эсфирь не вернулась к разговору о Джо Стиле. Чарли об этом не сожалел. Обсуждение президента было опасно на всём протяжении его долгого-долгого правления. Сейчас это стало ещё опаснее, когда он явно начал угасать. Он мог бить наотмашь лишь затем, чтобы показать, что песок из него, на самом деле, не сыпется.

Либо он мог жить, и оставаться президентом ещё десять лет. То, что он замедлялся, ещё не говорило о том, что он в скором времени остановится. Если у него и имелась какая-то причина жить, не могло ли быть ею желание насолить Джону Нэнсу Гарнеру?

***

Каждые несколько недель техник-сержант со счётчиком Гейгера объезжал на джипе южный край демилитаризованной зоны, замеряя уровень радиации после падения бомбы на Нагано, а также, как предполагал Майк, после той бомбы, что упала на Сендай. И Соединённые Штаты и Россия внесли свой вклад в послевоенные бедствия Хонсю.

- Ну и как там? - спросил Майк у парня по имени Гэри Каннингем. - В смысле, не считая холода.

- Я из Финикса, Аризона. Рос я не при такой погодке - это уж точно. - Каннингем стряхнул снег на землю. - О такой дряни беспокоиться не приходилось. Что же до радиации? Снижается, почти в соответствии с расчётами ребятишек с логарифмической линейкой.

- Опасно?

- Не думаю, не на нынешнем уровне. В смысле, так умники считают, - ответил Каннингем. - Я тут только поставляю им цифры, а потом выслушиваю их рассуждения, что бы эта херня могла означать.

Майк подозревал, что он ездит ему по ушам. Очевидно, Каннингем был совсем не дураком, хоть и не настоящим учёным. Он должен был уже увидеть и услышать достаточно, чтобы самому сделать кое-какие выводы*.

- Когда на Сендай сбросили бомбу, я был в Ямасите, - сказал Майк. - Как на мне всё это отразится, спустя время?

- Значит, вы находились ближе, чем кто-либо из американцев, - сказал Каннингем. Это был не вопрос; он поместил в своём мысленном картотечном шкафу новую карточку. Он продолжил: - Вы же не ложились с лучевой болезнью, так? Волосы не выпадали? Рвота не начиналась?

- Не, ничего подобного, - сказал Майк.

Каннингем кивнул.

- Не слышал, чтобы кто-нибудь из наших с этим ложился. А, вот, некоторые американцы, что оказались поблизости от Нагано, ложились.

- От некоторых американцев, что были в том блядском Нагано, вообще ничего не осталось. Как и от огромной старой кучи япошек, - сказал Майк.

- Что ж, вы правы. Я не знаю, сколько именно русских мы поджарили в Сендае, - сказал Гэри Каннингем. - Но, возвращаясь к вам... Если вкратце, никто не знает, что сделает та доза радиации, которую вы подхватили, по прошествии десяти, двадцати, тридцати лет. Вы - подопытный кролик. Если умрёте от рака, возможно, сможете винить в этом то, что находились слишком близко к бомбе. А может, оно так всё равно случилось бы. Не могу сказать с уверенностью. В данный момент, не думаю, что вообще кто-нибудь может. Вас, других солдат и япошек, что находились в том районе, будут изучать врачи, и лишь, когда ваш сын достигнет вашего нынешнего возраста, может они и будут знать, что к чему.

- Нет у меня детей. Жена бросила меня, когда я сидел в лагере, - прорычал Майк. - Положим, стану сейчас с кем-нибудь встречаться. Стоит ли мне переживать из-за того, что бомба сделала с моими яйками?

- На это у меня также нет ответа. Я даже предполагать не могу, поэтому и пытаться не буду, лады? - сказал Каннингем. Он склонил голову набок, изучая Майка. - Значит, тоже были бритым, да?

- Точно, блин. Салливан, Майкл, НЙ24601. Рубил деревья в Монтане. А вы?

- Каннингем, Гэри, АЗ1797. Рыл оросительные каналы в Нью-Мексико и Колорадо. - Каннингем снял перчатки, укрывавшие руки от холода. Его ладони все были покрыты мозолями, несмотря на длительное отсутствие принудительного труда. - Выпустили в 44-м, и почти сразу же призвали. Мне в армии понравилось больше, чем я мог куда-либо попасть на Улице имени Дембеля, так что решил остаться. А у вас как?

- Пошёл добровольцем в 42-м, чтобы выйти из лагеря, - ответил Майк.

- Погодите-ка... - Каннингем вновь его оглядел, на этот раз, по-другому. - Те, кто так поступил, отправились прямиком в штрафные бригады.

- Ага, - сухо отозвался Майк.

- Но... Блядь, а мне сказали, какие у меня шансы, если надену форму таким образом. Я поэтому и продолжал сидеть до конца срока. Сколько ещё из тех, кто начинал с вами, до сих пор здесь?

- Те, кто прошёл через всё, и не получил инвалидность в самом начале? Мой ротный. Знаю ещё пару-тройку человек. Но у меня с ними особо завязок не было.

- Чёрт! - произнёс Каннингем. - Теперь я могу сказать, что видел Великого Белого Кита. Снимаю шляпу, мужик. - Он и снял её. То была меховая шапка с ушами, из тех, на какие пускали слюни охранники в Монтане. Майк не думал, что это армейская вещь; он гадал, неужели Каннингем стянул её с мертвого северояпонского солдата, или с русского.

- Ага, что ж, это да ещё пара йен и смогу купить себе саке. Не хочешь отправиться в Вакамацу и купить саке? - спросил Майк. - Когда живёшь при такой погоде, начинаешь понимать, почему япошки пьют его горячим.

- Факт, - сказал Каннингем. - Куплю вам парочку. Для меня это честь. Нечасто встречаешь ребят, которые прошли через всё, как вы и остались целыми.

- Ну, почти. - Майк потёр мочку левого уха, которая заканчивалась почти на дюйм выше, чем у правого. - Но спасибо, на это я согласен.

После стольких ужасов и боли, служба в штрафной бригаде начала окупаться, пускай, пока и парой рюмок саке. Какого хрена? Бери, пока дают.

***

После того, как Эсфири удалось отговорить его от того, чтобы заливать свои печали всякий раз, когда у него возникало желание, Чарли перестал ходить в кабак, что рядом с Белым Домом, так часто, как раньше. Он чувствовал себя лучше, когда держался подальше от выпивки... в основном. Время от времени, особенно, когда он находился в компании Винса Скрябина дольше, чем мог вынести, его мозгам требовалась срочная перевязка. Бурбон справлялся с этим лучше всего, что Чарли было известно.

Когда он туда вошёл, то, как обычно, увидел Джона Нэнса Гарнера, сидящим на своём традиционном барном стуле. Джо Стил управлял страной. Строго говоря, Джо Стил управлял большей частью мира, той, что не была "красной". США были единственной крупной державой, чья экономика не была разорена войной. Американская экономика громыхала громче, чем американские пушки. Любой, кто хотел помощи, должен был делать так, чтобы президент оставался счастливым.

Джон Нэнс Гарнер председательствовал в кабаке и в Сенате Соединённых Штатов. Сравнивая время, которое он проводил в правительстве со временем, проводимым здесь, Чарли понимал, какая из этих сфер значила для него больше. Что ж, с учётом того, как шли дела в Вашингтоне во время пятого срока Джо Стила, у местного бармена больше власти, чем у Сената.

Когда одним тёплым весенним днём Чарли вошёл внутрь, Гарнер приветствовал его словами:

- Эй, да это же Чарли Салливан! Как дела в реальном мире, Салливан? - Из его сигареты тянулась тонкая струйка дыма. Полная пепельница перед ним свидетельствовала о том, что он какое-то время уже провёл здесь. Как и пустые стаканы.

- В реальном мире? Это где такое? Я работаю в Белом Доме, - сказал Чарли, затем обратился к бармену: - "Уайлд Тёрки" со льдом, пожалуйста.

- Сию минуту, сэ', - ответил негр.

Чарли протянул через стойку полдоллара и дайм. После войны цены выросли; снизить их не мог даже Джо Стил, как Кнуд Великий* не мог сдержать прилив.

Гарнер пыхнул сигаретой, хмыкнул и пыхнул снова.

- Чёрт, а то я не знал. Будь я проклят, чтобы помнить, когда я последний раз туда заходил. Джо Стил не желает видеть меня рядом. Я - бедный родственник. Я его смущаю.

- Если бы вы его смущали, он не вносил бы вас в бюллетень каждые четыре года, - сказал Чарли.

Он не считал это какой-то проблемой. Необходимость иметь вице-президента напоминала президенту о его собственной смертности. В нынешние дни само тело Джо Стила напоминало ему об этом. Чтобы усиливать это напоминание, Джон Нэнс Гарнер ему не требовался.

- Сынок, единственная причина, почему я до сих пор здесь, заключается в том, что я не гоню волну, - сказал Гарнер.

Это была одна причина; Чарли не считал, что она такая единственная. Вице-президент продолжил:

- Если он отправит меня обратно пастись в Ювалде*, я не расстроюсь, ни капельки.

- Ой, да ладно вам. Никогда не поверю, - сказал Чарли. - Вы находились в Вашингтоне задолго до того, как присоединились к Джо Стилу. Вам, должно быть, нравится здесь, по крайней мере, вы привыкли.

- Ну, ладно, привык. - Гарнер скорчил гримасу. - Впрочем, это не означает, что мне нравится.

- Лады. Разумеется.

Чарли не намеревался с ним спорить. Если бы он начал активно возражать, Гарнер взбесился бы. Он допил стакан и поднял указательный палец, давая понять, что ему нужна добавка.

Гарнер тоже взял ещё один стакан. После такого количества, чего стоит ещё один? Когда вице-президент умрёт, если вообще умрёт, его печень следует пожертвовать Смитсоновскому институту. Это народное достояние, если не народный памятник.

- За ещё один срок, - произнёс Гарнер и сентиментально вздохнул. - А затем, наверное, ещё за один, и ещё за один после того.

Судя по тону сказанного, он, скорее говорил о сроке в трудовом лагере, нежели о второй по важности должности в стране.

Однако разница между самой важной и второй по важности ступенью, была в политике гораздо заметнее, чем в спорте. Чарли был уверен, что мог бы перечислить всех победителей Мировой серии по бейсболу с 1903 года до прошлого октября. Насчёт проигравших команд он не был столь уверен. А кто был бы?

Впрочем, разница между президентом и вице-президентом не была такой же, как между победителем и проигравшим. Это была разница между победой и неучастием в игре. Джо Стил мог отдавать приказы двум третям мира. Джон Нэнс Гарнер мог приказать.... налить ему ещё бурбона. И он приказывал.

В голове Чарли звучал Шекспир, как мог звучать только Шекспир.

Так -- в каждом деле. Завтра, завтра, завтра, --

А дни ползут, и вот уж в книге жизни

Читаем мы последний слог и видим,

Что все вчера лишь озаряли путь

К могиле пыльной*.

Цитировать вслух он не стал, хотя, знал, что если бы сделал это, Гарнер опознал бы цитату. Любого, кто получал образование в небольшом техасском городке на рубеже веков, окунали в Шекспира точно так же, как окунают чайный пакетик в кипяток.

Не успел Чарли сказать хоть что-нибудь, как Гарнер продолжил:

- Знаете, я никогда не предполагал, что так долго просижу на этой должности. Когда я сказал, что буду выдвигаться, то думал, что будет один срок, ну, два, и всё. Джо Стил проиграет, или не пойдёт на третий срок, или чёрт его знает, что ещё. Показатель моих знаний, не так ли? То, что я с тех пор повидал... - Он покачал крупной головой. - В смысле, то, что я повидал за всю свою жизнь. Я родился через три с половиной года после окончания Войны Штатов. Осталось не так уж много людей, кто мог бы об этом заявить.

- Нет, немного. - Чарли ухмыльнулся ему. - В основном, это те, кто называют ту войну Гражданской.

- Сраные янки, все они, - без злобы произнёс Гарнер. - Когда я был пацаном, не было ни машин, ни самолётов, ни телефонов, ни радио, ни звукозаписи, ни телеков, ни кино, ни ламп накаливания, ни прочей херни. У нас были поезда, телеграф и газовые лампы, и мы считали себя самым развитым народом на поверхности Земли. А знаете, что ещё? Мы им и были.

- Наверное.

Чарли вырос во время появления всего того, о чём упомянул Гарнер. Однако он помнил, каким чудом казалось радио, и как переход от тишины к звуку навеки изменил кино. Сейчас, разумеется, телевидение снова меняло мир. Оно только появилось. Он всё видел, но не имел никакого понятия, чем всё обернётся.

- Впрочем, скажу вам кое-что другое, - произнёс Гарнер после очередной порции бурбона. - Я прожил на белом свете восемьдесят два года, но я не видел ничего, даже похожего на Джо Стила. А, Салливан?

- Чего?

- Можете взять на это кредит в банке, блядь.

***

Майк вошёл в Вакамацу. В данный момент, замок, разбомбленный США во время Второй Мировой, а затем осыпаемый снарядами с обеих сторон во время Японской войны, выглядел почти так же, как в старые времена. Япошки усердно трудились, чтобы собрать свою раздолбанную родину обратно воедино. По крайней мере, в Южной Японии, там, где американская помощь способствовала восстановлению того, что было разбомблено американскими пушками. Ситуация по другую сторону демилитаризованной зоны была суровее. Троцкого больше заботило то, что он может забрать из Северной Японии, чем то, что он может в неё привнести.

Именно поэтому, каждые несколько дней Майк слышал стрельбу вдоль демилитаризованной зоны. Некоторые северояпонцы голосовали ногами, демонстрируя своё отношение к режиму. По крайней мере, пытались. Переход через укреплённую границу - само по себе суровое занятие, даже без учёта всегда готовых пострелять часовых. С ними же, вы в буквальном смысле рисковали жизнью. Япошки и рисковали, поодиночке и группами.

Другим интересным моментом оказалось то, что не всех северояпонцев с радостью приветствовали по эту сторону границы. Не все, кто пересекал границу, бежали от коммунистической тирании. Некоторыми из тех, кто пересекал её, оказывались шпионы и агитаторы, которые проворачивали в Южной Японии свои северояпонские дела. А выяснить, кто есть кто, когда столько документов сгорело или взорвано, или утрачено ещё каким способом, было весьма непросто.

Шедшая по улице женщина вежливо поклонилась Майку, когда тот проходил мимо. Он отвесил ей ответный поклон, со словами:

- Konichiwa*.

Она улыбнулась, прикрыла рот ладонью и принялась заливисто хихикать. Он не сказал и не сделал ничего забавного. Как Майк уже успел убедиться, японцы вели себя так, когда удавалось застать их врасплох. Справившись со смехом, она ответила тем же "здравствуйте".

- Genki desu-ka?* - спросил Майк.

Он не пытался продолжать пугать её своими крохами знаний японского. Он решил, что ей было где-то за тридцать, хотя, в отношении японских женщин, ни в чём нельзя быть уверенным. Каким бы ни был её возраст, несла она его достойно. Одета она была в белую хлопчатую блузку и чёрную юбку - гораздо лучший наряд в столь жаркую липкую летнюю погоду, чем его форма.

В ответ на его "как ваши дела?" (вообще-то, это значило что-то вроде: "У вас всё схвачено?", слово "genki" - очень хитрое), она заговорила на весьма сносном английском:

- Я в порядке, спасибо. А как вы поживаете?

- Отлично, благодарю. - Майк едва сам не хихикнул; она застала его врасплох. Он спросил: - Где вы так хорошо научились говорить?

- Я преподаю английский здесь, в Вакамацу. Много лет изучала до войны. Я рада, что вы считаете, что я хорошо говорю. Долгое время я им особо не пользовалась. Знаете, почему?

- Hai*. - Майк кивнул.

До войны, всё, что было связано с Америкой, вызывало подозрения, потому что Америка была врагом. На какое-то время был позабыт даже бейсбол, который японцы приняли с большим воодушевлением.

Разумеется, япошки не отправляли десятки тысяч американцев в трудовые лагеря, как поступил Джо Стил с японцами в Штатах. Опять же, у япошек не было возможности так поступить. Имей они её, были все шансы, что они поступили бы так же.

Учительница английского улыбалась ему, как человеческому существу, а не просто какому-то занимательному явлению.

- Насколько хорошо вы знаете мой язык? - спросила она.

- Sukoshi*. - Майк сблизил большой и указательный пальцы. Затем он продолжил по-английски: - Я его вообще не знал до того, как, эм, попасть сюда.

"До того, как выпрыгнул из десантного катера и принялся убивать людей". Такой ответ пришёл ему на ум.

- Значит, у вас, должно быть, хороший слух. Это правильно? Вы говорите "хороший слух"?

- Да, именно так мы и говорим. И благодарю вас. Arigato.

- Пожалуйста, - серьёзным тоном произнесла она.

- Я вас здесь прежде не видел. Вы недавно в Вакамацу? - спросил Майк.

Город был достаточно крупным, чтобы это было не так, однако он решил, что приметил бы миловидную учительницу английского, которая жила бы здесь какое-то время.

Впрочем, она кивнула.

- Да, я здесь недавно. Я приехала из Осаки. После нового закона, по которому во всех городах детей должны учить английскому, я приехала сюда. На севере Конституционной Монархии не так много народу хорошо разговаривает, чтобы преподавать. Здесь в этом больше нуждение.

Вероятно, она имела в виду "нужда", но Майк не собирался становиться её редактором. Он видел пользу этого закона. Вряд ли кто-то за пределами Японии говорил по-японски, в то время как по-английски говорили по всему миру. Изучение английского также служило ещё одним способом привязать Японию к США. По ту сторону демилитаризованной зоны северояпонцам, вероятно, приходилось мириться с русским.

- Не возражаете, если я поинтересуюсь, как вас зовут? - спросил Майк.

- Не возражаю. Меня зовут Йанаи Мидори, по-вашему это - Мидори Йанаи. Мы сначала произносим фамилию, а потом имя. А вы?..

- Я - Майк Салливан. - Майк улыбнулся. С тех пор, как гбровцы его загребли, он почти не разговаривал с женщинами. Другими делами занимался, да, но не разговаривал.

- Я очень рада знакомству с вами, сержант Салливан. - Вокруг неё находилось достаточное количество американцев, чтобы без труда разбираться в нашивках. - А сейчас прошу меня простить. Мне очень жаль, но я должна идти. - Последнюю фразу она произнесла с беспокойством в голосе. Если он не захочет, чтобы она уходила, что она будет делать? Получить неприятности за насилие над местными было не так уж невозможно, но достаточно проблематично.

Однако он лишь произнёс:

- Тогда, позвольте, перед вашим уходом, ещё один вопрос?

Она осторожно кивнула.

- Что такое?

- Вы замужем? - Он поспешно вскинул ладонь. - Я не делаю предложения. Просто спрашиваю.

Она улыбнулась, почти незаметно, но всё же, улыбнулась. Впрочем, эта улыбка надолго не задержалась.

- Нет, я не замужем. Я вдова, ну или уверена, что ею являюсь. Мой супруг находился на Филиппинах. Домой он не вернулся. Он не был среди тех, кто сдался, когда погиб император. - Произнося эти слова, она опустила взгляд.

Несколько японских подразделений на Филиппинах уцелели, когда бои на Японских островах закончились. Они находились на втором плане. После того, как их вытеснили из крупных городов, американцы не стали всерьёз их давить.

- Мне жаль, - сказал Майк и добавил: - Я никогда не был на Филиппинах.

Ему не хотелось, чтобы она думала, будто он как-то связан с гибелью её мужа.

- Я понимаю - сказала Мидори Йанаи. - Простите, но мне, правда, нужно идти. Прошу простить меня. Может быть, мы увидимся снова. До свидания.

Она направилась прочь.

- Sayonara*, - крикнул Майк ей вслед.

Она обернулась через плечо, давая понять, что услышала его и не проигнорировала. Майк так и стоял на месте, глядя ей вслед, пока она не скрылась за углом. Затем он пнул камешек вдоль улицы. Он чувствовал себя шестнадцатилетним пацаном, который пытается понять, как же нужно обходиться с женщинами.

Что ж, ни один мужчина никогда не поймёт до конца, как нужно обращаться с женщинами, даже если проживёт столько же, сколько Мафусаил. Но, вашу ж мать, разве попытка разобраться в этом вопросе - это не самая лучшая игра в мире?

***

Чарли вышел из "Сирс" с кислым выражением на лице. Он продолжал тихо ругаться себе под нос. Эсфирь коснулась его ладони своей.

- Всё хорошо, милый, - сказала она.

- Забавно, - произнёс он. - У телеков, что у них там, больше экраны и лучше изображение, чем у того, что мы купили чуть больше года назад, и стоят они на сто пятьдесят баксов дешевле. Нас таки ограбили!

- Нет, не ограбили. Мы просто купили его сразу, как только смогли. - Эсфирь всегда была более благоразумной, чем он. Она продолжила: - Когда мы были детьми, с радио, холодильниками и машинами было то же самое. Они очень быстро становятся дешевле и лучше.

- Тогда, наверное, нам следовало подождать. - Ему по-прежнему хотелось ворчать.

- Зачем? Ладно, мы переплатили. Но у нас есть телевизор и мы смотрим все программы, что в нём показывают, с тех пор, как купили его. Ну, да, если бы мы подождали, то взяли бы его дешевле, но, что с того? Мы могли его себе позволить, но не увидели бы всего этого.

- Минуточку, - сказал Чарли. - Напомни-ка, кто из нас - еврей?

Она пихнула его под рёбра. Чтобы закрепить, она сказала:

- Слышь, самец, будь ты евреем, я бы об этом знала.

Уши Чарли покраснели. Он не был обрезан. Пэт был, но не только потому, что у него мама - еврейка, но ещё и потому, что в нынешние времена так делали маленьким мальчикам практически всегда, если только ты не уйдёшь в отказ. Говорили, что это гигиенично и лучше для здоровья*. Может и так, но Чарли отлично чувствовал себя таким же, каким его нашли в капусте.

Когда они пришли домой, Пэт смотрел "Тим Крэддок - космический кадет"*. Ему было плевать, что телевизор слишком дорог или что экран слишком маленький. Он вырос с телевизором, и, вероятно, воспринимал его, как должное, чего Чарли никогда не сможет. Для начала, он вряд ли сможет вспомнить времена, когда его не было рядом.

Сейчас настала пора ему кое-чем заняться. Сделал ли он всё, что должен был...

- Ты домашку сделал? - спросил Чарли у Пэта. - Не забывай, завтра понедельник.

- Ну, пап! - сказал Пэт. - После передачи, ладно?

- Ладно... на этот раз, - ответил Чарли после недолгих раздумий. - Но, начиная с этого момента, ты будешь всё делать до того, как начнёшь лентяйничать, ясно? У тебя были целые выходные, чтобы со всем разобраться. Вместо этого, ты бросаешься за дело в последнюю минуту, поэтому у тебя и выходит не так хорошо, как должно.

Разбираясь с этим делом, он чувствовал на себе взгляд Эсфири. Ему всегда с трудом удавалось выдерживать бесстрастный вид, говоря подобные вещи. Будучи журналистом и спичрайтером, он всегда работал в режиме ограниченных сроков. Закончить всё к 7:45 было важнее, чем приукрашивать. Что ж, если правило "делай, как я говорю, а не как я делаю" и не числилось старейшим из родительских правил, то, как минимум, наступало на пятки другому - "Потому что я так сказал, вот, почему!".

Лицо Пэта просветлело. Ему не было дела до нотаций. Ему было дело до Тима Крэддока и марсиан с антеннами, наклеенными на лбу.

- Спасибо, пап! Ты - лучший!

В этом Чарли уверен не был. Он боялся, что стал старой размазнёй. Но эти слова улучшили его настроение.

Когда на следующее утро Чарли входил в Белый Дом, оттуда выходил пухлый доктор. Тадеуш Петружка являлся терапевтом Джо Стила. Чарли не встречал его уже пару лет - несмотря на то, что двигался теперь он медленнее, как в физическом, так и в умственном смыслах, Джо Стил никогда не страдал даже насморком. Поэтому Чарли расслышал удивление и беспокойство в собственном голосе, когда спросил:

- Что с боссом?

- Ничего серьёзного. - Доктор Петружка коснулся поля федоры и пошёл прочь.

Возможно, врач он хороший. Раз он пользует президента, ему стоит быть хорошим врачом. Но как политик он провалился бы. Он совершенно никудышный лжец.

Тогда, вместо того, чтобы направиться к себе в кабинет, Чарли пошёл к Винсу Скрябину. Молотка он спросил о том же, о чём спрашивал доктора.

- Что стряслось с боссом?

Скрябин бросил на него взгляд в стиле "И ты, Брут?".

- Ничего особенного.

Чарли остался на месте, скрестив руки. В кои-то веки Скрябину не удалось его переждать.

- Ну, ладно! - В голосе Молотка слышалось нетерпение. - Посреди ночи он спустился с головной болью. Он принял аспирин, но не помогло. Бетти уговорила его вызвать врача.

- Хорошо, хоть кто-то смог! Что сказал Петружка?

- Что у него головная боль. Что давление пониженное, но он и не юноша. - Скрябин оскалился в чём-то, что никак не походило на улыбку. - Среди нас тут уже никто не юноша.

Поскольку у Чарли на макушке уже появилась залысина и начали седеть виски, он вряд ли смог бы назвать Молотка лжецом.

- Он что-нибудь сделал, помимо измерения давления?

- Дал ему снотворное. И сказал вызвать его снова, если, когда он проснётся, улучшения не будет. - Скрябин вновь оскалился. На этот раз он даже не пытался улыбаться. Кот, имеющий такой вид, был бы на грани того, чтобы укусить. - Никому об этом ни слова. Не нужно было этого вам говорить, но я всё равно говорю.

- Вы же знаете, что я даже когда надуваю пузыри из жвачки, ими не хлопаю, - сказал Чарли. - Разве я рассказал всему миру об уране?

- Если народ начнёт обсуждать здоровье босса, вы улетите на небеса быстрее, чем если бы под вами взорвалась какая шутиха, вроде атомной бомбы.

Скрябин отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Чарли медленно прошёл в свой кабинет. Ему следовало работать над речью насчёт высокой производительности общественных ферм и о том, как все те, кто на них работают, чувствуют себя одной большой счастливой семьёй. Разумеется это брехня, но это знакомая политическая брехня. Он не мог заставить себя беспокоиться о подобных вещах. Срок сдачи ещё через два дня, и ему было о чём подумать.

Порой, сигара - это всего лишь сигара. Порой, головная боль - это тоже, всего лишь головная боль. Порой, это означает, что у вас удар. Дядя Чарли жаловался на головную боль прямо перед тем, как потерять сознание. Через два дня он умер.

Джо Стил не умер. Чуть позже днём он спустился вниз. Если он и выглядел бледным и одышливым, что ж, возможно, действие снотворного ещё не прошло. Им же можно было объяснить и то, как он заговаривался, произнося некоторые слова. Но его шестерёнки ещё вращались - он спросил Чарли, как продвигается работа над речью.

- Всё будет готово, когда оно вам потребуется, господин президент, - ответил Чарли.

- Разумеется, будет. - Джо Стил даже моргнул от мысли, что Чарли мог предположить какой-то иной вариант. Удар там или нет, снотворное или нет, но он всё ещё представлял собой постаревшую версию самого себя.

К тому времени, когда ему надо было дать эту речь, он уже был прежней версией себя. Он никогда не был прекрасным декламатором. Но он всегда хорошо справлялся со своей работой, справился и на этот раз. За закрытой дверью своего кабинета Чарли выдохнул от облегчения. Когда-нибудь тревога не окажется ложной. В этот раз оказалась.

XXVI

Дни в Белом Доме могли идти один за другим; Чарли мог обернуться и попытаться вспомнить, чем занимался, но лишь для того, чтобы осознать, что не имеет об этом никакого представления. Иногда он поднимал голову, думая, что прошла пара дней, взглянуть на календарь и увидеть, что прошло три недели. Куда подевались все эти дни? Чем он таким занимался, пока они проскальзывали сквозь его пальцы?

Он заметил Рождество 1951 года - это время он провёл с семьёй. Однако наступление 1952 года он заметил лишь, когда срывал целлофан с календаря, который клерк Белого Дома оставил на его столе. Очередной год! Не просто очередной год, а очередной год выборов. Джо Стил уже проработал пять сроков. Как будто речь шла о пяти рюмках. Когда уже столько выпил, чего стоила ещё одна?

- Значит, он снова будет выдвигаться? - спросила Эсфирь, когда Чарли вернулся домой с ошеломляющей новостью о том, что 1952 год, таки, наступил.

- Не вижу ни одного признака, что не будет, - ответил Чарли. - Но знаешь, жизнь в нынешние времена - это самое странное, что мне приходилось делать?

- Ты это к чему?

- Я как будто катаюсь на карусели, - пояснил Чарли.

Жена одарила его озадаченным взглядом, либо тем, что означал, будто он напился.

- Так и есть, - не сдавался он. - По-другому я объяснить не могу. Ты садишься, начинаешь ехать, а затем скорость увеличивается. Ты вращаешься круг за кругом, круг за кругом и круг за кругом.

Эсфирь принялась вращать пальцем напротив уха. Чарли показал ей язык.

- Прости, - сказал она - соврала, насколько ему удалось расслышать. - Но ты говоришь какую-то бессмыслицу.

- Ты не дала мне закончить. Большую часть времени карусель вращается с одинаковой скоростью. Но, когда приходит время, когда твоя группа должна сойти, и сесть другая, карусель останавливается не сразу. Она постепенно замедляется. И, когда ты на ней, ты даже не сразу это замечаешь, поскольку продолжаешь двигаться. Но затем ты начинаешь видеть всё вокруг в замедленном темпе, а не с обычной скоростью, и понимаешь, что происходит. Вот, именно так себя нынче и ощущает Белый Дом.

- О. Ладно, теперь я понимаю, о чём ты, - сказала Эсфирь. - Что ж, мы двадцать лет прожили при Царе-Журавле. Один или два срока при Царе-Чурбане будет не так уж плохо*. - Басни Эзопа очень нравились Саре, а затем и Пэту. Чтение басен раз за разом, отложило их в памяти, как Эсфири, так и Чарли.

- Возможно, - сказал Чарли. - Либо, он нанесёт ещё один удар. Какое-то время я считал, это будет "а-кто-это-потерял-Китай?", но сейчас, похоже, он потерял интерес к этой теме.

- Я скажу тебе, что меня пугает, - сказала Эсфирь. - Эйнштейн... умер, а затем и несколько других физиков, про которых Джо Стил думал, что они смолчали... тоже умерли.

- Я помню, - невесело произнёс Чарли.

Эта сдержанная пауза являла собой целую гору смыслов.

- Однако не знаю, обращал ли ты внимание на их имена. Оппенгеймер - еврей, фон Нейман - еврей, Сцилард - еврей. Венгерский еврей, строго говоря, бедолага.

- Энрико Ферми не был евреем, - сказал Чарли.

- Не был, но у него жена была - еврейка, - возразила Эсфирь. Чарли этого не знал. Она продолжила: - В какой-то момент я подумала, что Джо Стил решил, будто Гитлер хорошо придумал, что делать с евреями. В отношении евреев, в смысле.

- Он избавился от этих ребят, потому что обиделся на них, а не потому, что они - евреи. - До того как прийти в Белый Дом, Чарли и представить не мог, что будет так спокойно говорить об убийстве, но так оно и было. А тех физиков не было. Он добавил: - К тому же, капитан Риковер - да, сейчас уже адмирал Риковер - тоже еврей. Как и те ребята, что он вытащил из лагерей. Теллер, Фейнман, Коэн. И не знаю, сколько ещё вредителей.

- Теперь я об этом знаю. А раньше не знала, - сказала Эсфирь. - Они заставили бомбу работать, а потом поджарили всех япошек в том городе. Хотя, представим, что было бы не так. Допустим, Троцкий успел бы первым. Что тогда Джо Стил сделал бы со всеми этими вредителями? Или с теми евреями?

Хороший вопрос, не так ли? Чарли решил, что предпочёл бы не знать ответ, как и Эсфирь. Так гораздо лучше.

- Этого не случилось, - сказал он. - Вот, что тебе следует запомнить. Это всё лишь твои тревоги. Всего этого не случилось.

- Знаю. Но мой народ приехал в Америку, чтобы больше не бояться погромов, как и я, впрочем, - сказала Эсфирь. - Вот, за что держалась Америка - жить, невзирая на то, кто ты. Но именно так не получилось, правда?

- Ой, не знаю. Недавно чистильщик обуви разговаривал с дворником, думая, что я не слышу. - Чарли не сказал, что оба они были цветными - на такой работе, кем они ещё могли быть? Он продолжил: - Один из них сказал: "Эт' Джо Стил сделал для равенства больше, чем любые другие четыре президента, что сможешь вспомнить". "Про что ты говоришь?" - спросил другой. И первый ответил ему: "Он обращается с каждым саусем одинаково - как с ниггером".

Эсфирь рассмеялась и одновременно выглядела ошеломлённой.

- Ужас какой!

- Именно так, - согласился Чарли. - Что на обед?

***

Майк вошёл в классную комнату с обычной смесью возбуждения и страха. Он предполагал, что то же самое испытывали актёры, когда поднимался занавес. Ему оказали лучший приём, чем обычно получали актёры. Все дети в помещении вскочили на ноги, поклонились и хором произнесли:

- Konichiwa, Sensei-san! - Затем повторили ту же фразу, но по-английски: - Доброе утро, учитель!

Когда Майк кланялся в ответ, делал он это не так низко, как они. Они всего лишь ученики средней школы, а он взрослый мужчина. Он не уловил всех деталей того, как японцы кланялись друг другу; он гадал, смог ли это сделать хоть один иностранец. Но общие представления у него имелись, и ему прощались промахи, поскольку он и был иностранцем, лучшего от него не ожидалось. Как и в случае с трёхлапым танцующим медведем, удивительно было, что у него вообще получилось хоть что-то, а не то, что получилось хорошо.

- Konichiwa, - произнёс он и: - Доброе утро! - Затем он поклонился Мидори Йанаи, как равный равному, и сказал: - Konichiwa, Sensei-san!

Её поклон оказался ниже, чем его, как женщины мужчине. Конституционная Монархия прописала равенство женщин законодательно. Майку эти игры удавались без труда. Людям, вроде неё, выросшим в старые времена, перемены давались тяжелее.

- Доброе утро, сержант Салливан, - произнесла она по-английски.

Пара последних лет, проведённые в его обществе улучшили произношение звука "р" в его звании и звука "л" в его фамилии. Она вновь обратилась по-японски к классу:

- Сержант Салливан сегодня пришёл, чтобы помочь вам с изучением английского.

- Спасибо вам, сержант Салливан! - хором по-английски пропели мальчики и девочки.

Большинство из них произнесло "Сарриван". В японском языке не было звука "л", они с трудом его слышали, не говоря уж о том, чтобы произносить. Также мало кто мог произнести "Спасибо" по-английски; звук "th" являлся ещё одним среди тех, которых в их языке не существовало.

- Для меня честь - прийти сюда, - произнёс Майк по-японски.

Эту фразу он произносил каждый раз, когда заходил в класс. К чести здесь относились серьёзно. Поскольку эту фразу он произносил часто, сделал он это хорошо. Когда он продолжил, то говорил уже не столь гладко. Он понимал, что его японский плох. Он об этом не переживал. Поскольку он уже какое-то время общался с Мидори, он знал достаточно, чтобы справляться здесь, а если он спотыкался, Мидори ему помогала.

- Когда я говорю на вашем языке, я ichiban baka gaijin. - Дети захихикали - он признал себя иностранцем глупее некуда, каковым и являлся. Под хихиканье Майк продолжал: - Но, когда вы говорите на моём языке - это вы ichiban baka gaijin.

Эти слова быстро заставили их замолчать. Они не привыкли думать о себе, как об иностранцах. У этого другого языка имелось своё место рождения, и над этой мыслью им ещё надо было поработать.

- Каждый раз, когда я говорю по-японски, я стараюсь делать это лучше, - сказал Майк. - Вам также следует каждый раз стараться говорить по-английски лучше.

Он учил их касаться кончиками языков задней стороны передних зубов, чтобы произносить звук "л", и просовывать языки между верхними и нижними зубами для произношения звука "th". Поскольку все эти звуки он произносил с детства, то и показывать у него получалось лучше, чем у Мидори Йанаи. Для неё эти звуки были такими же иностранными, как и для детей.

Он продолжил заниматься с ними речевыми упражнениями, дабы они слышали, как звучит речь носителя языка. Затем он перешёл к вопросам по-английски. Мальчик поднял руку. Майк кивнул ему.

- Почему в английском глагол ставится не в конце? - спросил он.

- А почему в японском он ставится в конце? - переспросил Майк.

Мальчик моргнул; для него это было естественно, как вода для рыбы. Майк продолжил:

- Не знаю, почему. Почему, я не знаю. - Он ухмыльнулся. Дети лишь хмурились. До словесных игр в английском он ещё не добрался. Поэтому Майк продолжил: - Однако в японском неправильно ставить глагол в середину. В английском неправильно ставить глагол в конце.

Так бывало не всегда, но они ещё только изучали правила. К исключениям они не готовы.

Из класса его проводили напевным: "Arigato gozaimasu, Sensei-san!". Пока уроки не закончились, он убивал время в Вакамацу. Затем он направился обратно в школу встретить Мидори.

- Спасибо, - сказала она ему. - Думаю, сегодня прошло неплохо.

- Хорошо, я тоже так решил, но тебе лучше знать.

Майк не стал обнимать её или целовать. В этих местах мужчины не демонстрируют на публике свою привязанность к женщинам. Подобные вещи уже встречаются среди молодёжи, которая подражает американцам, виденным ими лично или в кино, но Мидори вела себя согласно тем правилам, в которых выросла. Майк не давил, что являлось одной из причин, почему они сошлись.

После этого они вместе гуляли, чинно, без прикосновений, затем отправились в ресторан. Он оказался получше обычной забегаловки, но до шикарного не дотягивал. Она заказала тонкацу - свиную отбивную в панировке, нарезанную небольшими ломтиками с густым острым соусом. Он заказал тарелку ishikari nabe. Это был японский вариант похлёбки из лосося, от которого он уже научился получать удовольствие.

Поев, они отправились в её крошечную квартирку. Здание построили после Японской войны. Оно было построено из кирпича и бетона, а не из дерева и бумаги.

- Я лишь боюсь, - говорила Мидори, - что оно не устоит во время землетрясения.

После прибытия в Японию Майк пережил несколько штук. Ему не встречались достаточно сильные, чтобы разрушать здания, но он знал, что здесь они бывали.

- Я тоже надеюсь, что оно выстоит, - сказал он.

Что ещё он мог сказать?

Квартира была больше тюремной камеры, но ненамного. Майка это свело бы с ума. Мидори восприняла это как должное. Она максимально использовала имеющееся у неё пространство, не захламляя его, и следила за тем, чтобы всё находилось на своих местах, если она этим не пользовалась.

У неё даже кровати не было. У неё имелись матрасы-футоны. Япошки пользовались ими уже целую вечность. Помещения здесь были устланы футоном самой различной длины и ширины. Если сложить друг на друга пару-тройку штук, то выходило весьма неплохо, когда хотелось немного пошалить.

На закате, ленивый и довольный Майк произнёс:

- Ты прекрасна, ты в курсе?

Он попытался повторить эту же фразу по-японски.

- Я тоже счастлива с тобой, - сказала она. - Иногда мне кажется, что мне не следует, но я счастлива.

- Не следует? Это как? Из-за того, что я - американец?

- Hai. - Она кивнула. - Мне жаль. Мне так жаль, но это правда. Ты хороший человек, но ты gaijin. Ты не можешь устроиться здесь до конца оставшейся жизни.

В этом она была права. Рано или поздно - скорее, рано, поскольку ему было уже хорошо за пятьдесят - его выставят из армии и отправят кораблём домой. И там он столкнётся со всеми нехорошими вариантами, от которых спрятался в 1946 году, не сняв форму. Монтана? Нью-Мексико? Вайоминг? Колорадо? Журналист? Лесоруб? Человекоруб? Вернуться на восток с риском, что гбровцы снова его примут, и на этот раз, наверняка, на пожизненное?

С Мидори могут появиться и другие возможности.

- Как считаешь, ты сможешь устроиться в Соединённых Штатах, в стране, полной круглоглазых варваров?

Говорил Майк в шутку, но он знал, что она думала об американцах в общем. Спустя мгновение она произнесла:

- Что ты хочешь сказать?

Майк сделал глубокий вдох.

- Выйдешь за меня? - спросил он.

Когда Стелла, либо её адвокаты, сообщили ему, что она отпускает его на волю, Майк и мечтать не мог, что предложит подобное другой женщине. Однако письмо пришло в трудовой лагерь уже более дюжины лет назад. С тех пор Стелла уже, нашла кого-то другого, туристического агента по имени Моррис Кантор. Почему ему-то нельзя?

- Да, я бы хотела так сделать, - медленно проговорила Мидори. - Но, насколько тяжело это будет?

- Не знаю. Я выясню.

Майк знал, что им будет непросто. Но он решил, что справится. За прошедшие десять лет он сделал для США всё, о чём те его просили и даже чуть больше. Возможно, США смогут сделать кое-что для него. К тому же, правила насчёт сожительства с местными женщинами заметно упростились, чем было сразу по окончании большой войны. Тогда братание могло привести прямиком на гауптвахту.

- Приятно знать, что тебе от меня нужно не только это. - По-прежнему обнажённая этой тёплой ночью, Мидори на мгновение коснулась себя между ног. - Я так и знала, но всё равно приятно.

- Приятно знать, что тебя во мне тоже заботит не только это. - Голос Майка звучал грубо даже для него самого.

Американцы, которые брали себе японок, постоянно гадали, были ли их подруги с ними из-за них, или видели в них только книжку талонов на еду.

- Я не ожидала, что ты сделаешь мне предложение этой ночью. - Мидори рассмеялась.

От этого смеха Майку полегчало.

- Вовремя, знаешь ли? - сказал он.

Она кивнула. Он мог бы сказать: "Сейчас или никогда", и это было бы правдой до последней капли. Впрочем, и так прозвучало хорошо. Всё-таки, в нём ещё осталось немного от писателя.

***

Когда республиканцы собрались в Чикаго, они выдвинули Роберта Тафта*. Он нацелился стать первым человеком со времён Джона Куинси Адамса, который унаследует место в Белом Доме у собственного отца. Прежде чем его выдвинуть, ходили разговоры о выдвижении Омара Брэдли и Дуайта Эйзенхауэра.

Завоеватель Западной Европы и архитектор победы на Тихом океане оба отозвали свои кандидатуры.

- Политика - не место для солдат, - заявил Брэдли.

Джордж Вашингтон, Улисс С. Грант и Закари Тейлор, возможно, имели иное мнение по этому вопросу. Однако Вашингтон, Грант и Тейлор не служили под началом Джо Стила.

Как бы между прочим Чарли поинтересовался у Винса Скрябина:

- Не знаете, с чего вдруг два генерала отказались?

- Знаю, - ответил Молоток и больше не издал ни слова.

Чарли остался наедине с собственными фантазиями. Он надеялся, что эти фантазии были слаще, чем реальность, но гарантий никаких не было.

Спустя три недели после того, как Республиканская партия освободила Международный амфитеатр, туда пришли демократы, чтобы перевыдвинуть Джо Стила и Джона Нэнса Гарнера. Чарли всегда считал забавным возвращаться в Город Ветров для участия в съезде. По крайней мере, в этот приезд выбрали другое здание, а не то, в котором Джо Стила выдвигали впервые. Со стропил свисали транспаранты, кричавшие: "ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПРОГРЕССА!".

В своей благодарственной речи Джо Стил сказал:

- Когда в 1932 году я впервые стал кандидатом от демократов, Соединённые Штаты страдали в тисках Депрессии. Многие из вас помнят об этом. Ныне мы - самая великая, самая сильная, самая богатая страна мира. Все вы об этом знаете. Я не такой хвастун, чтобы утверждать, будто всё это - моя заслуга. Однако я также недостаточно скромен, чтобы утверждать, будто не имею к этому отношения.

Делегаты смеялись и аплодировали. И Чарли вместе с ними, он стоял на трибуне. Большую часть речи написал он. Подача была в стиле президента, и он мог бы сделать и получше. На нескольких фразах он споткнулся; было похоже, будто речь он произносил, находясь в сомнамбулическом состоянии.

Впрочем, по радио звучало не так уж и плохо, а присутствия телевидения он не хотел. У республиканцев оно присутствовало, и оно показало жесточайшую потасовку, что разыгралась у них. У демократов никаких драк не было, не при Джо Стиле. Однако это не означало, что именно поэтому он запретил камеры. Он уже не молод. Он уже не был здоров. Но ему хватало проницательности, чтобы понять, что он может сделать так, чтобы страна не заметила, насколько он стар и нездоров.

Тафт колесил по Соединённым Штатам, утверждая, что будет лучше, если вернуть американские войска из Европы и Южной Японии домой.

- Если они хотят наше оружие, чтобы защищаться - это одно, - говорил он. - Но, разве мы недостаточно пожертвовали жизнями, чтобы продолжать оплачивать мясницкий счёт до самого скончания века?

- Мы являемся частью мира, нравится нам это или нет, - отвечал на это Джо Стил. - Даже если мы уйдём из него, мир не уйдёт от нас. Бомбардировщики с атомным оружием уже способны достичь наших берегов. Когда-нибудь ракеты смогут пролететь через полмира за считанные минуты. У нас есть враги, страны, которые ненавидят, боятся и завидуют нашему благосостоянию и безопасности. Мы должны сдерживать их везде, где возможно.

- Неплохая речь, - сказала Эсфирь Чарли. - Сколько в ней твоего?

- Тот момент, где про часть всего мира, нравится нам это, или нет - мой, - ответил он.

- Похоже на тебя, - согласилась она.

- Но остальное... я не знаю, кто это написал, - сказал Чарли. - Он высказывает эти мысли с тех самых пор, как мы ввязались во Вторую Мировую войну. Не считая ракет, в смысле. Я не знаю, скормил ли ему кто-то эту часть, или он додумался до всего сам. Но, откуда бы оно ни было, звучит глупо.

- Наверное, так. - Смешок Эсфири прозвучал нервно. - Впрочем, по поводу всего это барахла Бака Роджерса*, уже никогда не можешь быть уверен, не в нынешнее время. Кто бы поверил в возможность атомной бомбы до того, как её сбросили на Сендай?

- Ну, Троцкий мог поверить, иначе он не сбросил бы свою на Нагано, - сказал Чарли. Эсфирь скорчила ему гримасу. Он расставил руки в стороны в извиняющемся жесте. И всё же, он продолжил: - Я поверю в ракеты, пролетающие половину мира, когда одна такая упадёт на Вашингтон.

- Если такая упадёт, упаси Боже, верить в неё ты сможешь не очень долго. - Обычно Эсфирь не настаивала на том, чтобы последнее слово оставалось за ней, но в этот раз было именно так.

Как и все предыдущие каждые четыре года, начиная с 1940 года, в первый вторник после первого понедельника ноября, Чарли допоздна задержался в Белом Доме. Как и все предыдущие каждые четыре года, начиная с 1940 года, Эсфирь в ночь выборов осталась дома. Саре уже было четырнадцать; Пэту - десять. Она могла оставить их одних. Но, чем меньше она имела дел с Джо Стилом и его подручными, тем счастливее была. Чарли уже даже не просил её об этом. Он знал, что она чувствовала. В некоторой степени, он чувствовал то же самое. Однако у неё имелся выбор. У него - нет. Свой выбор он сделал вскоре после того, как Джо Стил закатал ласты Майку, и с тех пор ему приходилось с этим жить.

- Выросло целое поколение людей, не знающих иного президента Соединённых Штатов, кроме Джо Стила - произнёс радиоведущий. Он был убеждён, что говорил о чём-то хорошем. Говори он как-то иначе, его елейный голос больше не звучал бы на радиоволнах. В Америке Джо Стила каждый делал свой выбор, и жил с ним... или не жил.

Нью-Йорк пошёл за президентом. Как и Пенсильвания. Как, что отметил Чарли, и Мериленд - что бы там ни устроил Каган после 1948 года, оно сработало. Огайо не пошёл, но Огайо - родной штат Тафта. Когда пошли результаты из центрального часового пояса, Иллинойс тоже пошёл за ним.

- К тому моменту, когда президент выиграет борьбу за должность в шестой раз, а он, очевидно, выиграет, он будет возглавлять страну уже почти четверть века, - произнёс ведущий. - Пройдёт ещё немало лет, когда кто-нибудь сможет приблизиться к этому умопомрачительному рекорду.

Роберт Тафт сдался незадолго до полуночи. Джо Стил не стал спускаться отмечать с командой. Это было иначе, чем в предыдущие три раза. Джулиус, цветной бармен, сказал Чарли:

- Сегодня он решил передохнуть, сэ'. Я отправил в спальню для него и его миссыс бутылку того мерзкого абрикосового бренди.

- Должно сработать, - сказал Чарли.

Да уж, босс старел. Волосы Джулиуса также поседели, а ведь, когда Чарли впервые его встретил, они такими не были. И Чарли знал, что и сам совсем не молодел.

***

Мидори охала и ахала, глядя на выглядывающий из тумана мост Золотые ворота.

- Такой большой! Такой красивый! - сказала она.

- Ну, да, внушает. Я помню, когда его доделали, уже почти двадцать лет назад. - Майк осознал, что это первый взгляд на американскую землю, ну, на продукцию американской металлургии - за почти половину этого времени. Он отплыл из Сан-Диего в 1943 году, а сейчас до 1953 года оставался всего месяц. "Время пролетает быстро, когда проводишь его весело", - промелькнула мутная мысль. Проблема в том, что время пролетало так же, когда не проводишь его весело.

Судно, на которое они сели в Йокогаме включило сирену. Этот жуткий звук оно издавало каждые несколько минут уже много часов. Из тумана доносились ответные ужасные звуки. Майк ненавидел этот шум, но высоко ценил нежелание столкновения с другим судном.

Он улыбнулся Мидори.

- Что ж, миссис Салливан, я неплохо изучил вашу страну. Теперь же вы увидели немного моей.

- Да, мистер Салливан, это так. Hai-honto. - Эту фразу она произнесла и по-английски и по-японски. Затем она вытянула пальцы левой руки. Кольцо представляло собой простую полоску золота, но даже бриллиант в десять карат не смог бы блестеть в таком полумраке. "Эй, мысль-то неплохая", - подумал Майк. И, пока она думала так же, всё было в порядке.

После того, как судно пришвартовалось в Сан-Франциско, они должны были пройти таможню и службу иммиграции и натурализации. Вместе с паспортом Майк передал картонную папку с завязкой на пуговице. В нёй лежали документы об увольнении из армии, официальное разрешение на женитьбу на японке, а также записи о вручении Пурпурного сердца, всех дубовых листьев к нему и Бронзовой звезды. Там же лежала и записка, где указывалось, что Бронзовую звезду ему вручил лично Джо Стил - первый случай, когда его знакомство с президентом стоило чего-то хорошего. Мидори также везла впечатляющий пакет документов на английском и японском, пусть он был и тоньше, чем у Майк.

- Похоже, всё в порядке, - произнёс клерк из службы иммиграции и национализации после того, как всё было проверено. - Однако мне нужно сверить номер вашего паспорта с другим списком.

Он начал было поворачиваться в своём кресле на колесиках к шкафу с делами.

Майк совершенно точно знал, что это за список.

- Не утруждайтесь, - спокойно произнёс он. - НЙ24601.

- А, благодарю. - Клерк кивнул. - Вам известны ограничения, наложенные на бывших заключённых трудовых лагерей?

- О, да, - сказал Майк. - Правда, тяжеловато найти корабль из Японии в Монтану или Вайоминг.

- Действительно. Если я дам вам десятидневное разрешение на пребывание за пределами зоны, ограниченной для поселения бывших заключённых, вам этого хватит?

- Более чем достаточно. Спасибо. Я знаю, куда мы поедем, и да, это место находится внутри зоны. - Майк ранее гадал, как власти станут обращаться с бывшим вредителем. Ему следовало понимать, что процедура уже налажена. Он был далеко не первым, кто вернулся в старые добрые США. И последним он не будет тоже.

- Значит, так и поступим, - произнёс клерк.

В общем, процедуры были. На одном из штампов, поставленных в паспорт Майка, стояло число, означавшее количество разрешённых дней. Если Майк останется в Сан-Франциско и ему придётся предъявить паспорт больше, чем десять дней спустя, у его истории будет совсем не счастливый конец.

Между делом, он произнёс:

- Можете подсказать отель где-нибудь неподалёку? Если получится, поближе к отделению "Вестерн Юнион". Нужно отправить пару телеграмм, дать людям знать, что я вернулся.

Клерк назвал парочку. Один находился в квартале отсюда. Майк и Мидори со всеми своими пожитками направились туда. Мидори таращилась на улицы, и на машины, что по ним ездили.

- Всё такое богатое, такое широкое, такое открытое! - сказал она.

- Милая моя, ты ещё ничего не видела, - сказал ей Майк.

В номере отеля, который оказался больше её квартиры в Вакамацу, она снова пришла в восторг. Майк вышел и разослал телеграммы. Когда он вернулся, то поинтересовался у администратора о ближайших ресторанах. Он решил пустить пыль в глаза и повёл Мидори в стейкхаус.

Там она удивилась ещё сильнее.

- Этого даже для троих слишком много! - сказала она, что не помешало ей отгрызть немалую часть. Майк доел то, что не смогла она.

На пару дней они устроили в отеле американский медовый месяц. Для поездки на вокзал они взяли такси. Майк купил билеты. В армии он зарабатывал немного, но и почти не тратил. Сейчас у него было достаточно денег. Купив билеты, он отправил ещё одну телеграмму.

Им повезло, и поезд отходил меньше, чем через час. Они заняли свои места. Вместительный вагон и большой пыхтящий локомотив также впечатлили Мидори. Едва поезд тронулся, она прижалась носом к окну. Как только они выехали из города на открытое пространство, она прижалась ещё сильнее.

- Так много места! - вскоре выдохнула она. - Так много! Я знала, что Америка большая, но понятия не имела, насколько она большая. Наши генералы, видимо, сошли с ума, раз решили драться с такой громадиной.

Эту фразу она повторила ещё несколько раз, пока они катили на восток. Чем больше она открывала для себя Америку, тем обширнее та казалась. Также, чем дальше на восток они ехали, тем холоднее становилось, когда мягкий прибрежный климат остался позади. Впрочем, к снегу, в отличие от открытых пространств, Мидори привыкла.

В Солт-Лейк Сити они сменили поезд. Восход на покрытых снегом соляных плато оказался самым прекрасным зрелищем, какое Майку доводилось видеть. Мидори задремала, и он не хотел будить её.

Из Юты они въехали в Вайоминг и пересекли Континентальный водораздел. Прерии по ту сторону Скалистых гор снова вызвали у японской женщины бурю восторга. Затем кондуктор выкрикнул:

- Каспер! Кто, в Каспер - на выход!

- Это нам, детка, - сказал Майк.

Они с Мидори поспешили наружу.

На перроне ждал Джон Деннисон. За те десять лет, что прошли с их последней встречи, он не постарел ни на день. Когда он протянул руку, лицо его озаряла легкая улыбка.

- Чо как, бритый, - произнёс он.

***

Прохладным облачным днём Джо Стил принёс президентскую присягу в шестой раз. Принимал её председатель Верховного суда Прескотт Буш. Буш являлся самым сговорчивым председателем, какого только мог пожелать Джо Стил. Он не был юристом, но являлся достаточно дружелюбным, общительным и достаточно умным, чтобы не отказывать человеку, назначившему его.

За трибуной, Президент возился со своей свежей инаугурационной речью. Чарли наблюдал за ним со скамейки позади трибуны. Нынче он постоянно гадал, насколько хорошо президент будет справляться с публичными выступлениями. Иногда хорошо справлялся. Иногда, не очень.

Сегодня он смог собраться. Речь не была великой, но он никогда и не давал великих речей. Он выступал с речами, которые выполняли свою работу.

- Способность человека творить добро и чинить зло превосходит самые светлые надежды и самые жуткие страхи всех времён, - сказал он. - Мы можем поворачивать русла рек, сравнивать горы с землёй. Страны накапливают богатства. Тяжелый труд создаёт и производит устройства, способные сравнять не только горы, но и города. Наука, видимо, готова подарить нам в качестве своего последнего дара силу стереть человечество с лица планеты. Коммунисты не знают иных богов, кроме силы, не знают иных молитв, кроме её применения. Они воспитывают в людях предательство. Они питаются голодом других. Что бы ни бросало им вызов, они подвергают пыткам, особенно, правду.

Чарли старательно не задавался вопросом о точных результатах выборов за последние несколько лет, кратных четырём, и тех, что кратны только двум. Это требовало усилий, но у него получалось.

- Свобода противостоит рабству; свет противостоит тьме, - продолжал Джо Стил. - Это придаёт общее достоинство французскому солдату, погибшему в Индокитае, британскому солдату, убитому в Малайе, жизни американца, отданной в Японии. Сила всех этих свободных людей лежит в единстве; опасность - в разладе. Мы выступаем против "красной" угрозы не с ужасом и замешательством, а с уверенностью и убеждённостью.

Он ожидал аплодисментов и получил их. Он продолжил говорить о продолжении процветания Америки и развития мировой торговли. Закончил он словами:

- Патриотизм означает оснащённые войска и подготовленное гражданское население. Моральная стойкость означает больше энергии и больше продуктивности, на ферме и на заводе. Любовь к свободе означает защиту всех ресурсов, которые делают эту свободу возможной. Вот какая работа ожидает всех нас, она должна быть проделана мужественно, с милосердием и с молитвой Всемогущему Господу.

Отворачиваясь от трибуны, он споткнулся. Впрочем, на ногах удержаться ему удалось. По пути к лимузину, который должен был отвезти его в Белый Дом, у него тряслась голова. Старение, должно быть - ужасное дело. Ты чувствуешь, как твоя хватка слабеет с каждым днём, но поделать с этим ничего не можешь.

Чарли не пошёл на инаугурационные балы и банкеты. Никогда не ходил. Эсфири там не нравилось. Более того, ей не нравились люди, которые там присутствовали. Поход на бал в одиночку не казался Чарли забавной идеей. Это не ночь выборов. Его отсутствие на общественных собраниях будет отмечено, но скучать по нему никто не будет.

После 20 января всё быстро вернулось к норме. Поскольку всё находилось в его власти, день инаугурации был для Джо Стила лишь формальностью. Он удерживал штурвал дома и дуэлировал с Троцким через посредников по всему миру. Троцкий, впрочем, уже тоже не был желтоклювым цыплёнком - он был ровесником президента с разницей в несколько месяцев.

- Жду не дождусь, когда он сдохнет, - сообщил Джо Стил на встрече с помощниками. За последние пару лет такие совещания стали чаще, чем раньше. Хмыкнув, он продолжил: - Там всё сразу развалится, как только его хватка пропадёт.

Никто не стал интересоваться вслух, что будет тут, когда пропадёт хватка Джо Стила. Любой, кто начнёт интересоваться подобными вещами вслух, не протянет достаточно долго, чтобы услышать ответ.

Ярким солнечным днём в начале марта он созвал очередное совещание. Командующий вооруженными силами США возле японской демилитаризованной зоны пожаловался, что у войск в резерве недостаточно боеприпасов на случай, если северояпонцы решат перейти границу. Эйзенхауэр, похоже, считал, что генерал ван Флит беспокоится из-за пустяков.

Пусть президент и собрал своих подручных, он проявлял мало интереса к их словам. Он хмурился и постоянно чесал себя за ухом. Наконец, Чарли спросил его:

- Сэр, вы в порядке?

Хмурый взгляд превратился в недовольную гримасу.

- Затылок жутко болит, - ответил Джо Стил.

Он вновь начал поднимать левую руку, но завершить этот жест так и не смог. Его глаза расширились, затем закрылись. Он наклонился вперёд, подбородок жёстко ударился о столешницу.

Все помощники повскакали с мест, крича и ругаясь.

- Несите его на диван за дверью! - резко крикнул Скрябин. - И, ради Бога, вызовите кто-нибудь доктора Петружку!

Чарли помогал вынести президента из зала заседаний.

- Осторожней, - пробормотал Джо Стил в полубессознательном состоянии.

Его уложили на диван, как и предложил Молоток. Микоян ослабил ему галстук. Его дыхание всё ещё звучало плохо: оно было медленным, непостоянным и хриплым. Выглядел он также плохо. Он был бледен, практически серый. Чарли схватил его за запястье, чтобы проверить пульс. Он был едва различимым и очень быстрым.

- Ну, как там? - спросил Каган.

- Я не считал, но думаю, всё нехорошо, - ответил Чарли.

- И что теперь делать? - спросил Микоян.

- Дождёмся Петружки и будем надеяться, что он поможет, - бросил Скрябин.

Судя по выражению лица Микояна, это было не то, чего он имел в виду.

- Нужно сообщить Бетти, - сказал он.

Жена Джо Стила ждала вместе с помощником, все дрожали и сидели в онемении, пока в Белый Дом не прибыл доктор Петружка. Это заняло менее пятнадцати минут, но они показались вечностью. К тому моменту Джо Стил посерел ещё сильнее. Помощники изложили произошедшее. Доктор замерил президенту пульс и раскрыл ему веки, чтобы осмотреть зрачки.

- Ещё один удар, на этот раз серьёзный, - сказал он.

Это был ответ на все вопросы Чарли по поводу головной боли пару лет назад.

- Надежда есть? - спросил Микоян.

Не успел доктор Петружка ответить, Джо Стил застонал. Он вдохнул ещё раз. Затем просто перестал дышать. Никто из тех, кто видел его в тот момент, не сомневался в том, что он мёртв. К ужасающему стыду Чарли, он разразился слезами.

XXVII

Ужас и стыд Чарли продлились не дольше нескольких секунд. Затем он заметил, что все в помещении плакали вместе с ним. Бетти Стил, конечно, имела полное право оплакивать мужа. Однако плакал и доктор Петружка. Равно как и Стас Микоян с Лазарем Каганом - тот, кто обладал способностью проскакивать между капель дождя, и тот, у кого, казалось не было вообще никаких чувств. Даже та скала, что служила Винсу Скрябину лицом, была скалой, мокрой от слёз. Он снял очки, чтобы промокнуть глаза носовым платком.

- Что мне теперь делать? - взвыла Бетти Стил.

- Что теперь делать всей стране? - спросил Микоян.

Ответа ни у кого не было. Уже более двадцати лет никто и не задумывался о Соединённых Штатах без Джо Стила у руля.

Примерно минуту спустя, широкое лицо Лазара Кагана исказилось в сильном удивлении. Он хлопнул себя ладонью по лбу.

- Боже мой! - воскликнул он, а затем, словно этого было мало: - Gottenyu!

Мгновение спустя он пояснил, почему опустился до детского идиша.

- Послушайте! Этот чёртов ковбой Гарнер теперь - президент Соединённых Штатов!

Все уставились друг на друга. Уже более двадцати лет Джон Нэнс Гарнер служил для страны в качестве запасного колеса. Всё это время он пролежал в багажнике во тьме. Теперь его необходимо поставить на нужное место и молиться, что он не сдуется.

- Какой ужас, - пробормотал Скрябин.

Не находись Чарли буквально в паре метров от него, то не услышал бы ни слова. Пусть и кривой, но Конституции требовалось заработать вновь.

- Следует ему позвонить.

Судя по тону сказанного, Микоян с большей радостью отправился бы к стоматологу на лечение корневого канала без новокаина. Однако никто не сказал ему, что он неправ. Он позвонил в Сенат. Где бы вице-президент ни находился, в Сенате он не председательствовал. Он позвонил в вашингтонскую квартиру Гарнера - пришлось искать номер, что свидетельствовало о том, как часто он был востребован. Он коротко переговорил, затем опустил трубку с отвращением на лице.

- Его там нет. День уборки, попал на горничную.

В голове Чарли вспыхнула лампочка.

- Я знаю, где он! - воскликнул он.

Все в помещении взглянули на него. Ну, за исключением Джо Стила. Даже мёртвого его, казалось, нельзя было оставить без внимания. Чарли пришлось оторвать взгляд от его застывших черт лица, прежде чем направиться к выходу.

- Вы куда? - крикнул ему вслед Каган.

- Скоро вернусь, - бросил он через плечо, что одновременно и являлось ответом и не являлось им.

Едва он вышел за пределы комнаты, где умер Джо Стил, он пошёл быстрее. А если бы даже не пошёл, разницы не было бы никакой. Идти недалеко.

- Салливан! - произнёс Джон Нэнс Гарнер, когда Чарли вошёл в кабак возле Пенсильвания-авеню, 1600. - Сегодня ты рановато, сынок.

Он какое-то время уже сидел здесь. На барной стойке перед ним стояли два пустых стакана, один полный и наполовину заполненная пепельница.

- Сэр... - Чарли пришлось потрудиться, чтобы произнести необходимые слова, но он справился: - Сэр, вам нужно вернуться со мной в Белый Дом.

- Чего мне нужно? - За все годы, что они знакомы, Гарнер никогда не слышал таких слов от Чарли. Он начал смеяться. Затем пристально посмотрел на Чарли. - Ох, святый Боже, - прошептал он.

Он залпом проглотил выпивку и поднялся на ноги.

- Идём. Я... готов, как никогда, полагаю.

Они дошли до Белого Дома плечом к плечу. По крайней мере, Гарнер твёрже держался на ногах, чем Чарли. Он был привычен к бурбону, а Чарли до сих пор испытывал шок от смерти Джо Стила. По пути он рассказал вице-президенту, "нет, теперь он - президент" - пришлось напомнить себе самому", о произошедшем

- Ну, вот и всё, господин президент, - закончил он.

- Я и представить не мог, что этот день настанет, - произнёс Джон Нэнс Гарнер, обращаясь отчасти к себе самому, отчасти к Чарли. - Он только что отправился в вечность. Или не отправился?

- Нет. Я тоже поверить не могу. - В глазах Чарли до сих пор жгло.

Когда они вышли на тропинку, часовые у входа вытянулись в струнку.

- Господин президент! - хором произнесли они.

Значит, слух уже разошёлся.

Вошёл Гарнер. "Вошёл президент Гарнер" - подумал Чарли, идя за ним следом. Да уж, к этому придётся привыкать.

Каган, Микоян и Скрябин ожидали прямо за дверью.

Они также в один голос произнесли:

- Господин президент!

Гарнер кивнул им.

- Отведите меня к миссис Стил, будьте любезны.

- Сюда. - Каган указал направление. - Она с... ним.

Бетти Стил сидела на том самом диване, на котором умер её супруг. Места для неё и его тела хватало; он не был крупным человеком. Когда Гарнер вошёл, она начала подниматься. Он махнул рукой ей, чтобы не вставала.

- Мэм, мне жаль, что мне не хватает слов, - произнёс он. - Он был уникален, и это чистая правда.

Она указала на труп.

- Не могу поверить... Никогда не поверю, что это всё, что от него осталось. Остальное должно находиться в лучшем месте.

Она вновь принялась плакать.

- Надеюсь, вы правы, - сказал Гарнер.

Чарли тоже на это надеялся. Надежды и ожидания - это разные животные. Президент продолжил:

- Вам нет нужды уходить прямо сейчас. Какое-то время я могу спать в одной из гостевых спален. Придётся потратить какое-то время, чтобы войти в курс дел, но, думаю, я справлюсь.

- Мы сделаем всё, чтобы помочь вам, сэр, - проговорил Микоян.

- О, готов спорить, что сделаете.

Глаза Гарнера были серыми, холодными и жестокими. Должно быть, они откололись от какого-нибудь древнего айсберга. Он выдержал паузу, чтобы закурить сигарету.

- Сначала главное. Нужно сообщить народу о произошедшем и устроить такие похороны, чтобы попрощаться как следует.

Никто не возразил. Ещё полчаса назад он не знал, что стал президентом, но он уже понимал, что ещё надо постараться возразить человеку, занимающему самую могущественную должность в мире.

***

Каспер, штат Вайоминг населяло двадцать-двадцать пять тысяч человек. Он тянулся на километр с небольшим вдоль южного берега реки Норт-Платт. На юге высились покрытые соснами горы, сильно напоминавшие Майку те, в которых он учился навыкам лесоруба. Когда он говорил об этом за обедом в кофейне, то нередко получал в ответ понимающие смешки; немало мужчин среднего возраста являлись вредителями, у которых не было особого выбора, где жить.

Для него это было... место. Для Мидори это был лучик света в океане тьмы. Широчайшие просторы американского запада восхищали её до тех пор, пока не начинали пугать. Ей не нравилось выбираться из города. Всего несколько километров и любой признак человеческого присутствия на планете исчезал. В Японии ничего похожего и рядом не было. Слишком много народу, слишком мало земли... Именно из-за этого и началась борьба Японии и Америки. Здесь, в Вайоминге, всё наоборот - слишком много земли, слишком мало людей, чтобы заселить её.

Время от времени Майк работал с Джоном Деннисоном. Он не был величайшим плотником, но мог делать большую часть необходимого. Годы, проведённые в лагере и в армии, привили его рукам навык обучаться всему быстро. Чтобы заработать дополнительные деньги, он занимался резьбой по дереву.

Ещё он купил старую печатную машинку и наколотил несколько рассказов. Подписал он их псевдонимом. Первый вернулся с записью, нацарапанной на листе отказа. "Слишком жёстко для нас - гласила она. - Писать вы можете, но если хотите продавать, сбавьте тон".

Майк выругался. Ему хотелось, чтобы народ знал, каково это - жить в качестве бывшего вредителя в Америке Джо Стила, мать вашу. Однако редакторы не желали загреметь в лагеря. Спустя какое-то время, он осознал, что мог бы писать рассказы, никак не связанные с бараками, жидкой похлёбкой и штрафными бригадами, но его отношение ко всем этим вещам, всё равно, проявится.

Поэтому он писал рассказы о жизни в Гринвич-Виллидж в тридцатые. Он писал рассказы о расставаниях, когда брошенная пассия не могла исправить ситуацию, и чувствовала себя сбитой с толку от несправедливой жизни. Парочку он продал, не в лучшие издательства и не за большие деньги, однако продал. Небольшие чеки также помогали. Как и возможность избавиться от горечи на душе, даже если ему приходилось делать это не так прямо, как ему хотелось.

А потом Джо Стил умер. Майк и Джон узнали об этом, когда направлялись на обед, идя из мастерской Джона в заведение дальше по улице. Джон вернулся на то же место, где жил до того, как стать ВЙ232. Паренька, что его заложил, самого заложили, и он помер в лагере. "Кто сказал, что не бывает справедливости?" - мог бы спросить Джон, но лишь среди тех немногих, кому он доверял.

Под армейскими ботинками Майка скрипел снег. Климат в Каспере был не таким жёстким, как в лагере. Каспер располагался ниже и южнее. Однако первая неделя марта принадлежала зиме, а не весне.

Официантка, что принесла им меню, была с ними одного возраста. Джон Деннисон знал её с детства. Её светлые волосы всегда были тщательно подкрашены. Обычно она была острой на язык и всегда уверенной в себе. Сегодня, по её лицу текла разбавленная слезами тушь.

- Господи Боже, Люси! - воскликнул Джон. - Скажи, кто это сделал, и этому козлу конец.

Судя по тону сказанного, говорил он всерьёз.

Однако Люси ответила:

- Он умер. - И вновь начала плакать.

- Кто умер? - одновременно спросили Джон и Майк.

- Вы, что, не знаете? - Она уставилась на них широкими и красными глазами. - Президент! Джо Стил! - Она ревела ещё сильнее, чем прежде.

Майк хотел было вскрикнуть от радости. Хотел, но не вскрикнул. Кассир тоже шмыгал носом. Как почти и все посетители. Майк знал, что один парень за стойкой был старым бритым. Он тоже промокал глаза салфетками "Клинекс".

Кажется, даже Джон выглядел впавшим в ступор. Он, как и Майк, попал в лагерь из-за своих слов о Джо Стиле.

- Что нам теперь делать? - вопрошала Люси, обращаясь, похоже, к Богу. - Он так долго всем управлял! Как же мы теперь без него? - Она высморкалась и схватила блокнот для заказов. - Что будете есть, парни?

Они заказали. Она ушла.

- Поверить не могу, - произнёс Джон, потрясённо качая головой. - Спустя столько лет, так и не могу поверить.

- Поглядим, дадут ли нам теперь хоть какую-то свободу, - проговорил Майк.

- Не дадут тебе свободу. Её надо брать, - ответил Джон Деннисон. - Интересно только, знаем ли мы всё ещё, как это делается.

Это был наилучший вопрос, какой Майк только хотел услышать. Ему было трудно привыкнуть к той свободе, что он имел. Пятнадцать лет ему говорили, что делать и когда гбровцы и военнослужащие высшего ранга. Выяснилось, что распоряжаться своим временем было сложнее, чем он предполагал. Двадцать лет Джо Стил говорил всей стране, что делать и когда. Возможно, продолжить с того места, где он остановился, будет не так просто.

Когда Майк тем же днём попросил разрешения уйти пораньше, Джон его дал. Он слонялся по Касперу, слушая, что говорят люди. "Кто-нибудь решит, будто я репортёр, или типа того", - подумал он и рассмеялся про себя.

Однако долго смеяться ему не пришлось. Все, кого он слушал, в парке, на заправке, в универмаге, в общественной библиотеке, были шокированы и огорчены смертью Джо Стила. Речи подделать легко. Слёзы подделать труднее, особенно мужчинам. Майк видел больше красных глаз и залитых слезами щёк, чем за всю предыдущую жизнь.

Две вещи он слышал чаще всего: "Он всем нам был, как отец" и "Что нам теперь делать без него?". Ему хотелось наорать на тех, кто говорил что-либо из этого. Хотелось, но он не наорал. Джо Стил мог быть мёртв. Флаги могли быть приспущены. Трудовые лагеря до сих пор вызывали серьёзное беспокойство. Любой, кто прошёл через них, проходить их во второй раз никогда не захочет.

Когда он вернулся в дом, что снимал вместе с Мидори, то заметил, что она слушала новости по радио.

- Вот, что чувствовала Япония, когда был убит генерал Тодзё, когда все узнали, что император мёртв, - сказала она. - Мы считали, что мир подошёл к своему концу.

Майк никогда не рассказывал ей, что был тем самым солдатом, который опознал мёртвого Хирохито. И сейчас не расскажет. Обычно стараешься не вредить тем, кого любишь. Он произнёс:

- Возможно, генерал Тодзё не закрепится в истории столь хорошо. Как и Джо Стил.

- Кто теперь президент? Говорят, что Гарнер, но я ничего не знаю про Гарнера, - сказала Мидори.

- Узнаем, - ответил Майк. - Он - пожилой человек. Он был вице-президентом с 1933 года. Он из Техаса. Обычно сидел в Конгрессе. Теперь, ты знаешь о нём столько же, сколько и я. Я даже не знаю, сможет ли он удержаться на работе.

- Кто-нибудь может попытаться её у него отнять? - спросила она. - В Америке такое возможно?

- Если бы ты спросила меня об этом до того, как Джо Стил взял власть, я рассмеялся бы до колик, и ответил, что нет, - сказал Майк. - Теперь? Теперь, детка, я могу лишь сказать, что понятия не имею. Выясним.

***

Джо Стил спокойно возлежал в ротонде Капитолия. Цветочные украшения формировали вокруг бронзового гроба букву "U". Фотографы снимали высокопоставленных лиц Вашингтона - нового президента, калифорнийских подручных, Дж. Эдгара Гувера, генерального прокурора Вышински, председателя Верховного суда Буша, военного министра Маршалла, а также нескольких сенаторов и конгрессменов, стоявших у гроба. Чарли не сожалел о том, что не попал на те снимки. Он был готов спорить, что все политики с подозрением поглядывали на стоящих рядом. И он мог бы спорить, что в центре внимания на каждой фотографии был мёртвый Джо Стил.

После того, как должностные лица разошлись, ротонду начали заполнять обычные люди, дабы отдать последнюю дань уважения человеку, который пробыл президентом дольше, чем оба его предшественника. Никто не был обязан приходить. Никто не был обязан ждать в длинной, длинной очереди, которая тянулась из роскошного мраморного здания вдоль Национальной Аллеи, изгибаясь несколько раз. Гбровцы не утащат вас, если вы останетесь дома. Люди приходили, потому что хотели, или потому, что им это было нужно. Они приходили тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч.

Подобное излияние уважения и скорби вынудило Чарли гадать, а не выиграл бы Джо Стил все свои выборы, даже если бы оставил всё на волю случая. Возможно, и выиграл бы. Однако он был из тех, кто не рисковал без необходимости. Он всегда предполагал, что палуба будет качаться. Если он на ней не удержится, то удержится кто-нибудь другой. И он чертовски хорошо убедился, чтобы не остался никто, кроме него.

По плану предполагалось, что он пролежит здесь один день, до восьми вечера. Но толпа была столь огромной, что Капитолий оставался открыт весь день и всю ночь... ещё три дня подряд. Когда его, наконец, закрыли, разочарованные плакальщики принялись бросать бутылки и камни в полицию и гбровцев, которые пытались их разогнать.

Джо Стила закопали в землю на Арлингтонском Национальном кладбище, что на вирджинском берегу Потомака. Место его окончательного упокоения находилось неподалёку от того места, где казнили "четвёрку верховных судей" и прочих осуждённых предателей. Чарли гадал, сколько ещё человек вокруг него подумали об этом. Большинство журналистов, освещавших похороны Джо Стила, ещё не были при деле, когда он начал приказывать расстреливать людей.

Джон Нэнс Гарнер выступил с поминальной речью. Начал он с отсылки к Шекспиру:

- Я пришёл восхвалять Джо Стила, а не хоронить его. Страна будет жить его деяниями ещё много лет. Он поднял нас из Депрессии на наших собственных шнурках. Не все сейчас помнят, насколько плохо было тогда. Он провёл нас через величайшую войну в мировой истории. И мы сделали так, чтобы не только коммунисты оказались владельцами атомной бомбы. И та свобода, которая у нас есть - тоже благодаря ему.

Новый президент выдержал паузу. Выглядел он так, словно хотел закурить или выпить. Однако ни время, ни место для этого не подходили. Он набрал полную грудь воздуха и продолжил:

- Кое-кто может сказать, что мы должны быть свободнее, чем есть сейчас. Возможно, они правы, возможно, нет. Возможно, так всё и должно быть, если мы хотим быть хоть сколько-то свободны. Ответа на этот вопрос у меня пока нет. Я буду работать над этим, в точности, как работал Джо Стил.

Снова пауза.

- Президент, к которому мы все привыкли, умер. Мне жаль, что так вышло. Мне очень жаль, что приходится стоять перед вами сейчас и произносить эту речь. Но даже с уходом Джо Стила, Соединённые Штаты Америки остаются в деле. Благослови Бог Америку, и благослови Бог всех и каждого из вас.

Он отступил от микрофона. У могилы тихонько плакала Бетти Стил. Большинство подручных Джо Стила и членов правительства, равно как и сенаторов, депутатов и членов Верховного суда, также всхлипывали. Чарли тоже слегка шмыгнул носом. Ничего не мог с собой поделать. Кабы он не присутствовал в момент смерти Джо Стила, то решил бы, что все они - лицемеры, льющие крокодиловы слёзы. Теперь он понимал их лучше. Некоторые утраты просто слишком велики, чтобы справиться с ними. Эта - одна из них. Только потом они начнут переживать о том, что всё, что сделал Джо Стил, было хорошо или плохо. Сейчас значение имело лишь то, что этот человек мёртв. Его уход не мог не оставить пустоту внутри всех тех, кто остался.

Кладбищенские рабочие опустили бронзовый гроб в землю. Они взяли лопаты и принялись зарывать могилу. Земля, что билась о крышку гроба, являлась самым последним звуком, какой только знал Чарли. Телекамеры показали похороны всему миру.

Высокопоставленные лица разошлись по "Кадиллакам", "Линкольнам", "Империалам" и "Паккардам". Некоторые сами сели за руль. Прочие позволяли трудиться шофёрам. Вооружённые охранники из ГБР на мотоциклах сопровождали небольшую колонну из дорогих детройтских автомобилей, в одном из которых сидел Чарли; она направлялась в Белый Дом. Тротуары были заполнены людьми, многие плакали, прижимая к лицам носовые платки. Никто моложе тридцати пяти понятия не имел, какой была страна до того, как Джо Стил выиграл свои первые общегосударственные выборы в 1932 году.

Джон Нэнс Гарнер (президент Джон Нэнс Гарнер - к этой мысли ещё предстояло привыкнуть) стоял в ожидании около лимузина, когда к нему подошёл Чарли вместе со Скрябиным, Каганом и Микояном.

- Господин президент, - пробормотал Чарли.

Помощники кивнули, все они были одеты в траурные костюмы.

- Джентльмены, - произнёс Гарнер.

Внезапно он стал выглядеть выше и стройнее, чем помнил Чарли. Переход из Номера Два в Номер Один с этим явно справлялся, пускай Гарнер и не желал быть президентом. Он продолжил:

- Джентльмены, я бы хотел побеседовать с вами в конференц-зале через пятнадцать минут.

Все снова кивнули, но судя по взгляду, что Каган послал Скрябину, никто, кроме Джо Стила не имел права отдавать им подобные приказы. Кем это себя Джон Нэнс Гарнер возомнил, президентом, что ли? Судя по тому, как он стоял около "Кадиллака", именно так он и думал.

Чарли не бывал в конференц-зале с тех пор, как Джо Стила там хватил удар. Входя, он вздрогнул. Это место до сих пор очень сильно напоминало о покойном президенте. Стойкий аромат трубочного табака Джо Стила врезался в память - запах дома связан с эмоциями и воспоминаниями сильнее, чем с любыми другими чувствами.

Джон Нэнс Гарнер курил "Кэмел", а не трубку. На столе перед ним стоял стакан с выпивкой, но он к нему не прикоснулся.

- Здравствуйте, Салливан, - произнёс он. - Кто бы мог предположить, что так получится?

- Уж точно не я, сэр.

Чарли бросил взгляд на часы на стене за спиной нового президента. Если калифорнийские подручные Джо Стила не подсуетятся, то опоздают.

Они не опоздали. Они вошли вместе, секунда в секунду.

- Господин президент, - хором проговорили они, рассаживаясь по своим привычным местам.

Гарнер через стол пихнул им и Чарли листы бумаги.

- Это заявления об увольнении, - сказал он. - Это для порядка. Правительство получило такие же.

Чарли подписал и передал своё. Если Джон Нэнс Гарнер хотел, чтобы кто-то вкладывал ему в уста нужные слова, он был именно таким человеком. Чарли не знал, чем будет заниматься, если президент его отпустит, но предполагал, что что-нибудь придумает. Он, возможно, и станет беднее - нет, он и станет беднее - будучи журналистом, но также, он станет и счастливее. Он гадал, помнил ли всё ещё, как писать лиды к статье*. Вероятность того, что эти навыки к нему вернутся, была велика.

Взгляды, что бросали на него Микоян, Скрябин и Каган, были скрытными. Однако они не могли отказаться подписывать подобные заявления. Один за другим они нацарапали свои имена. Кагану потребовалось одолжить у Скрябина ручку, чтобы поставить свою фамилию над сплошной чертой.

Джон Нэнс Гарнер нацепил на нос очки для чтения и принялся изучать заявления. Он щёлкал языком между зубами и вздыхал. Затем он произнёс:

- Микоян, Скрябин, Каган, ваши заявления я принимаю, они вступают в силу прямо сейчас. Салливан, вы пока можете ещё тут поболтаться.

Помощники Джо Стила неверяще уставились на него настолько театрально, что позавидовал бы любой режиссёр.

- Вы не можете так поступить! - воскликнул Молоток.

- Вы не смеете так поступать! - добавил Каган.

- О, да, могу, и смею, блин, - ответил им Джон Нэнс Гарнер.

- Зачем вы так поступаете? - спросил Микоян.

Чарли также подумал, что это неплохой вопрос.

Гарнер ответил на него:

- Зачем? Я скажу вам, зачем. За тем, что последние двадцать лет, вы, дятлы безмозглые, делали вид, будто я никогда не рождался на свет, вот, почему. Это просто, когда имеешь дело с вице-президентом. Но я вам больше не долбаный вице-президент. Теперь я главный, и я держу такую команду, какую хочу держать, точно так же, как и Джо Стил до меня. Хотя, я вам так скажу, я сделаю так, чтобы это не выглядело, будто я выпинываю вас за дверь Белого Дома.

- Что вы имеете в виду? - требовательным тоном спросил Скрябин, в его голосе явно сквозило подозрение.

- Что ж, я раздумываю над назначением Микояна послом в Афганистан, а Кагана послом в Парагвай, - сказал Гарнер. - Не думаю, что у меня возникнут трудности убедить Сенат принять это.

- А как же я? - спросил Молоток.

- За это не переживайте, Винс. У меня и для вас есть местечко, - ответил Джон Нэнс Гарнер. Никто не обращался к Скрябину "Винс", даже Джо Стил. Нет, никто. Улыбаясь, Джон Нэнс Гарнер продолжил: - Я отправлю вас послом в Монголию. Повеселитесь с верблюдами и овцами.

- Вам это с рук не сойдёт. - Голос Скрябина звучал бы менее пугающе, если бы звучал не так холодно.

- Не сойдёт, да? Люди, вроде вас, служат по воле президента. Что ж, моей воли в этом нет. А теперь, валите на хер из Белого Дома, пока я не позвал громил, чтобы вас вышвырнули.

Они направились прочь из конференц-зала, Микоян, как обычно, безмятежный, Каган хмурый, а Скрябин качал головой, едва сдерживая ярость. Чарли остался один на один с президентом.

- А как же я, сэр? - спросил он.

Но задать он хотел не этот вопрос. Спустя мгновение он сумел его выдавить:

- Почему вы и меня не уволили?

- Как я вам уже сказал, можете пока тут поболтаться, если хотите, - сказал Гарнер. - А ещё потому, что вы помнили, что я человеческое создание, даже, когда Джо Стил этого не помнил. Вы пили со мной. Говорили со мной. Больше, чем Джо Стил или эти его напыщенные бандюганы. Знаете, как я узнал о существовании такой штуки, как атомная бомба?

- Как? - спросил Чарли.

- Услышав по радио, что её сбросили на Сендай, вот как, - прорычал Джон Нэнс Гарнер. - До этого со мной об этом никто и словом не обмолвился. Ни единым, блин, словом, Салливан. Я был вице-президентом Соединённых Штатов, а со мной обращались, как с грязным "красным" шпионом. Вот, вы знали о бомбе заранее?

- Ну... немножко.

Чарли гадал, не укажет ли Гарнер ему на дверь за то, что он сказал правду.

- Я не удивлён. Хотелось бы, но не удивлён. - Президент закурил очередную сигарету. - Вы писали весьма неплохие речи для Джо Стила. Вы могли бы писать их и получше, если бы он этого захотел. Вот и посмотрим, как оно пойдёт, если вас всё устраивает. Если мне не понравится, выведу вас отсюда за ухо.

- До самой Монголии? - спросил Чарли.

Гарнер хрипло хмыкнул.

- Бля, даже там для Скрябина не достаточно далеко. Я бы отослал его на обратную сторону луны, если бы знал, как его туда доставить.

- Я пока останусь, господин президент, - сказал Чарли. - Но вам следует приглядывать за Молотком, пока он не уедет. Он тут сидел на должности достаточно давно. Он не захочет отдавать всё, что следует за этим.

- Как будто я сам этого не знаю. Поставлю ребят Дж. Эдгара, чтобы следили за ним каждую секунду. Уж будьте уверены, поставлю, - пробормотал себе под нос Джон Нэнс Гарнер. - А теперь, кого бы мне поставить, чтобы следил за Гувером?

Ну, да, он знал, какие вопросы нужно задавать.

Чарли пораздумывал, что бы ещё такого сказать, хоть что-нибудь. Лучшее, на что его хватило было:

- Удачи, сэр.

- Спасибо, - сказал Гарнер. - Возьму её столько, сколько смогу.

***

Майк сунул никель в автомат и достал экземпляр "Каспер Морнинг Стар". Он гадал, отчего ему было какое-то дело. По сравнению с "Нью-Йорк Пост" это был тощий, обескровленный лист бумаги. Да её вообще едва ли можно назвать газетой.

Но именно она и служила в Каспере утренней газетой. Вечерняя "Херальд-Трибьюн" была не лучше. То, что в таком маленьком городке, как Каспер имелась утренняя и вечерняя газета, уже о чём-то да говорило, хотя Майк не был уверен, о чём именно. Он пожал плечами, сложил "Морнинг Стар", сунул подмышку, и отнёс в столовую, где завтракал почти каждый день.

- Доброе утро, - сказали мужчина и женщина, когда он вошёл внутрь.

Он жил здесь уже достаточно долго, чтобы люди узнавали его на регулярной основе. Однако местные до сих пор считали его приезжим. Разумеется, так и было, но о нём и дальше будут думать так, даже если он проживёт здесь до девяноста лет. Ему делали небольшое послабление, потому что он дружил с Джоном Деннисоном, но лишь небольшое.

Кассир налил кофе и передал ему чашку.

- Будете драники или блины? - спросил он.

Обычно Майк ел глазунью с беконом, но иногда пробовал то одно, то другое.

- Сегодня драники, - сказал он, подмешивая в кофе сливки и сахар.

Кассир передал заказ на кухню. Майк развернул газету и принялся читать. Кое-кто из местных авторов был весьма неплох. "Морнинг Стар" держал отцов города в тонусе. Национальные и мировые новости приходили по телеграфу. Следующий раз, когда издание отправит репортёра за пределы Вайоминга, будет для него первым.

Внимание Майк привлекла статья под заголовком на передовице. "ВСТРЯСКА В БЕЛОМ ДОМЕ" - гласил заголовок. В самой статье рассказывалось, что трое из давних подручных Джо Стила отправлены в отставку, и президент Гарнер предложил им должности послов. На мгновение Майк выругался под нос. По его глубокому убеждению, они заслужили быть облитыми дёгтем и перьями, если не четвертованными и утопленными.

Затем он заметил, куда именно отправил их Джон Нэнс Гарнер. Вряд ли можно найти более отдалённую точку от США, если только не нырнуть "щучкой" с борта "В-29" в южный Тихий океан где-нибудь между Австралией и Новой Зеландией.

Ему захотелось закричать. Ему захотелось завопить. Ему захотелось вскочить со стула и начать отплясывать прямо на стойке. Но он только сидел и читал газету. Никогда нельзя сказать, кто здесь гбровец или информатор ГБР. Но даже при том, что здесь жили тысячи бритых, люди оплакивали Джо Стила, оплакивали до сих пор. Они могли всё ещё испытывать чувства и к его гадким подручным, чувства, отличные от тех, что испытывал Майк. Рисковать нельзя, не в той Америке, какой она была сегодня.

Майк позволил себе улыбнуться и отпил из чашки. Ни один информатор не сможет доложить об этом. Сразу за статьёй о посольстве на край мира, был рассказ о спасении жеребёнка из высохшей дренажной канавы. Этот рассказ мог бы вызвать улыбку у Винса Скрябина. Он сделал бы его гораздо счастливее, чем назначение послом в Монголию.

- Благодарю, - сказал Майк, когда кассир поставил перед ним тарелку.

Он схватил было сироп, когда вспомнил, что заказывал картошку. Вместо этого к ней пошли соль, перец и яйца. После завтрака и пары чашек крепкого кофе, он отправился в плотницкую лавку. "Морнинг Стар" он взял с собой, хотя обычно оставлял газету в столовой.

Вместе с Джоном Деннисоном он мог злорадствовать по поводу падения корпорации "Боль" столько, сколько душе угодно. Чем больше он злорадствовал, тем спокойнее становилось у него на душе. Джон оказался менее доволен, чем он.

- Эти ублюдки продолжат жировать на нашей земле? - сказал он. - Разница лишь в том, что теперь они будут жировать с чужой земли.

- Ну, и что бы ты тогда с ними сделал? - спросил Майк.

- Отправил в лагерь, вот, что, - безо всяческих сомнений ответил Деннисон. - Поглядим для разнообразия, как они живут в нужде. Они это заслужили! Хлеб из опилок и ржи? Похлёбка из картофельных очистков, лежалой капусты, свекольной ботвы и, если совсем повезёт, чутка дохлой козы? Номера на спине и груди? Рубка леса при минус двадцати? Как часто они награждали всем этим других ребят? Пусть сами узнают, каково это, и насколько им всё это понравится.

- Тут только одно неправильно, - сказал Майк.

- Что именно? - Честно говоря, Джон вообще не считал, что в его словах было что-то неправильное.

- Как долго они протянут, когда вредители сообразят, кто они? - спросил Майк. - Недостаточно долго, чтобы отощать, это уж точно.

- О. - Деннисон взял паузу. Затем он неохотно кивнул. При этом, он добавил: - Хочешь сказать, они не заслужили того, чтобы их порезали на куски? Ну, давай, бритый! Убеди меня.

- Я не хочу, чтобы кто-то хватал их, когда меня нет рядом, чтобы помочь, - сказал Майк. - Будь я на востоке, то откопал бы Джо Стила и порвал бы его части вместе с его подручными.

- Тебя он достал, как никто другой, да? - сказал Джон. - Срок, штрафная бригада, две войны, а теперь ещё и ссылка. Ты, блин, почти ничего не пропустил.

- Он меня не расстрелял, - сказал Майк. - Решил, что об этом позаботятся япошки, но те завалили свою работу.

Мидори понимала американскую политику на японский манер. Когда Майк пришёл домой, всё ещё полный новостей, она сказал:

- Новый премьер-министр всегда перетряхивает правительство. Иногда от этого есть толк. Но, в основном? - Она покачала головой.

- Ага, звучит разумно.

Майку хотелось продолжить разговор. Видя, какие неприятности творятся со Скрябиным, Микояном и Каганом, он радовался почти столь же сильно, как после того, как получил известия о смерти Джо Стила. Однако Мидори практически не проявляла интереса. Поскольку Майк был настолько впечатлён прочитанным в "Морнинг Стар", ему потребовалось больше времени заметить то, что следует. Впрочем, спустя какое-то время, он спросил:

- Ты в порядке, милая?

- Я очень в порядке. - Даже после переезда в Штаты и постоянного использования английского, в её речи всё ещё оставались пробелы. По крайней мере, Майк так думал, пока она не продолжила: - Доктор Вейнбаум сказал, да, у меня будет ребёнок.

Майк уронил челюсть. Он ощущал, как она падает, и таких ощущений он раньше не помнил.

- О, боже мой! - прошептал он.

Он и не думал, что такое возможно. Прошлым летом ей перевалило за сорок. Впрочем, с уверенностью утверждать нельзя никогда. Он напрочь забыл о Винсе Скрябине, Лазаре Кагане, Стасе Микояне и - чудо из чудес! - о самом Джо Стиле.

- Это чудесно!

Он обнял её. Поцеловал. И сказал:

- Если будет девочка, надеюсь, она будет похожа на тебя!

Она слегка кривовато улыбнулась.

- Значит, хочешь ещё одну черноволосую узкоплёночную Салливан?

Она и шутила и не шутила одновременно. В Каспере жило лишь несколько азиатов. Остальные были китайцами, и не желали иметь с ней никаких дел. Пускай война и закончилась несколько лет назад, но белые всё ещё могли проявлять грубость, порой, безо всяких причин.

- Ты чертовски много болтаешь, вот что!

Майк говорил всерьёз. Но он умел быстро сбавлять обороты, что и сделал.

- Я рада, что ты рад. - В её голосе слышалось облегчение.

Если бы она задумалась... Как бы ни старались, насколько хорошо два человека могут узнать друг друга? Насколько хорошо один человек может познать самого себя? А если речь о женщине?

- Ребёнок!

Часть его самого, и часть её, в конце концов, переживёт годы. Этот ребёнок будет на несколько лет моложе его нынешнего, когда календарь перевернётся, и начнётся двадцать первый век. И этот ребёнок, везучий малыш, будет знать о Джо Стиле только из учебников истории.

XXVIII

Какое-то время дела без Джо Стила шли точно так же, как было, пока он был президентом. Его вдова вернулась во Фресно. Пока Бетти Стил была первой леди, на неё практически никто не обращал внимания. Никто не обратил внимания и на то, когда она вышла на пенсию.

В Белом Доме Джон Нэнс Гарнер оказался менее требовательным начальником, чем его предшественник. Чарли с трудом мог представить более требовательного начальника, чем Джо Стил. Новый президент проводил ту политику, какая была, когда он пришёл к власти. Ему было за восемьдесят. Сколько перемен он успеет совершить, даже если сильно захочет?

Каган отправился в Парагвай. Микоян отправился в Афганистан.

- Уверен, там я получу не меньше благодарностей, чем я когда-либо получал в Вашингтоне - подколол он репортёров перед тем как сесть в авиалайнер, который отправит его в долгое-долгое путешествие.

Скрябин не поехал в Монголию, по крайней мере, не сразу. Подобно человеку, пробудившемуся после продолжительного крепкого сна, Конгрессу требовалось время, чтобы осознать, что тяжелая длань Джо Стила более не давлеет над ним. Депутаты больше не обязаны автоматически делать то, что говорит президент, чтобы не проиграть следующие выборы или дождаться ночного стука в дверь. Джон Нэнс Гарнер не пользовался настолько большой палкой.

А у Молотка всё ещё оставалось некоторое влияние в Сенате. То было лишь бледная тень влияния Джо Стила, но его хватало, чтобы он оставался вне Улан-Батора. Это не было дружбой. Не считая, пожалуй, Джо Стила, у Скрябина не было иных друзей, о которых Чарли мог бы знать. Чарли не знал, что это было. Шантаж не казался ему худшим предположением.

Джон Нэнс Гарнер принял отставку всех членов правительства, за исключением госсекретаря и военного министра. Дин Ачесон был вполне способным дипломатом, в то время как Джордж Маршалл сохранил уважение к себе, несмотря на долгие годы службы у Джо Стила.

Ачесон должен был выступать на международной конференции по Ближнему Востоку в Сан-Франциско. "DC-6", на котором он летел, разбился при заходе на посадку. Погибло сорок семь человек. Он был в их числе. Это была трагедия. Несмотря на прогресс в развитии авиации последних двадцати лет, подобные вещи случались чаще, чем следовало.

Чарли не считал это чем-то более или менее трагичным, до следующей недели, когда Маршалл явился выступить с послеобеденной речью на съезде производителей артиллерийских орудий. Он поднялся на трибуну со свойственной ему обычной военной выправкой. Во всех газетных статьях об этом съезде указывалось, что в какой-то момент он замер в удивлении. Затем он посинел, "словно ковёр в зале" - как написал один репортёр, и завалился набок.

В зале находилось несколько врачей. Один сделал ему искусственное дыхание, а второй вколол дозу адреналина. Ничего не помогло. Оба медика, что пытались спасти его, утверждали, что он умер ещё до того, как упасть на пол.

Однако обо всём этом Чарли узнал позже. Следующим утром Джон Нэнс Гарнер вызвал его в тот самый овальный кабинет, что так долго занимал Джо Стил. Старый стол президента стоял на том же месте. Как и запах трубочного табака, который у всех ассоциировался с Джо Стилом.

- За мной охотится какой-то гнусный, подлый сукин сын, Салливан, - прорычал Гарнер, когда Чарли вошёл.

- Сэр? - переспросил Чарли.

Ему требовалась ещё одна чашка кофе.

- Охотится на меня, - повторил Гарнер, словно, обращаясь к идиоту. - Я - президент. Вице-президента нету. Закон о преемственности президента от 1886 года гласит: если президент умирает при отсутствии вице-президента, его место занимает госсекретарь, а затем и другие члены правительства. Правительства сейчас тоже нет. Сенат ещё никого не утвердил. Если я сегодня скопычусь, кто будет всем рулить? Это только Богу известно, потому что законы не в курсе. Согласно закону о преемственности от 1792 года, это должен быть действующий председатель Сената, а затем спикер Палаты представителей, однако закон от 1886 года это отменил. Так, что, как я и сказал, только Богу известно.

Смерть двух важнейших членов правительства за неделю вызвали у Чарли воспоминания двадцатилетней давности.

- Готов спорить, всё устроил Скрябин, - пробормотал он.

- Да, ну? - Гарнер подался вперёд. - Сынок, ты бы поведал, с чего так решил.

Чарли и поведал, начав с того, что услышал незадолго до того, как в 1932 году Рузвельт вместе со своей супругой поджарился в губернаторском особняке. Когда он закончил, президент спросил:

- Как так вышло, что вы раньше ничего об этом не рассказывали?

- Потому что, не мог ничего доказать. Чёрт, да и сейчас не могу. А когда мой брат поднял вонь, что с ним стало? Залетел в трудовой лагерь, а потом и в штрафную бригаду. Но, когда подобным образом умирают ещё двое...

-... и когда Джо Стила с нами больше нет, - перебил его Гарнер.

Чарли кивнул.

- И это тоже. Кому знать, как не вам.

- Что ж, благодарю вас, - сказал Джон Нэнс Гарнер. - Полагаю, Винс Скрябин - не единственный, кто может подстроить людям небольшой несчастный случай.

- Это хорошо, господин президент, - сказал Чарли. - Но, если мы намерены играть по правилам банановых республик, вам следует подумать ещё кое о чём.

- О чём ещё?

- Вся ваша охрана здесь из ГБР. Насколько вы доверяете Дж. Эдгару Гуверу?

Гарнер сощурился, обдумывая вопрос.

- Мы с вами возвращаемся во времена, когда людей вешали даже за разговоры о трудовых лагерях, не говоря о том, чтобы раскрыть их. Гиммлер покончил с собой, когда его приняли "лимонники". Как, по-вашему, долго протянет Ягода, когда из Троцкого набьют чучело и засунут рядом с Лениным на Красной Площади?

- Минут двадцать, - ответил Чарли. - Максимум, полчаса.

- Мне тоже так кажется, если только его палец на спусковом крючке не окажется быстрее тех, кто за ним охотится. - Гарнер нахмурился. - Но, что я должен делать с Дж. Эдгаром? Кто, кроме гбровцев, будет тут за всем следить?

- Солдаты? - предположил Чарли. - Думаете, в армии не могут сложить два и два? Там отлично понимают, что случилось с Маршаллом и почему.

- Возможно. - Однако Джон Нэнс Гарнер, похоже, не был особо этому рад. - Так мы и в самом деле скатимся до положения Южной Америки, правда?

- А вы, что предпочли бы, сэр? Президента под защитой армии, или путч со стороны главы тайной полиции?

На столе, так долго принадлежавшем Джо Стилу, зазвонил телефон. Гарнер снял трубку.

- Да? - пролаял он, а затем: - Что?

Его лицо потемнело от ярости.

- Ладно, мать вашу, вы меня уведомили. Я разберусь. Как? Блядь, да не знаю я, как. Что-нибудь придумаю. Господи Иисусе!

Он с размаху ударил трубкой по аппарату.

- Что стряслось, сэр? Мне можно узнать? - спросил Чарли.

- Пидоры из Конгресса. - Гарнер много лет принадлежал к их числу, но сейчас ему было плевать. И у него был для этого повод: - Против меня начали импичмент, козлы вонючие! Говорят, я вовлечён во множество серьёзных преступлений и нарушений администрации Джо Стила. - Он кисло, но не без гордости произнёс в стиле адвокатской речи. - Уверен, это Скрябин науськал этих хуесосов.

Чарли был прекрасно осведомлён в том, что за прошедшее время администрация Джо Стила совершила серьёзные преступления и нарушения. Также он прекрасно знал о том, что Джон Нэнс Гарнер никоим образом не был в них вовлечён. Джо Стил не допускал его до такой степени, чтобы сделать соучастником. Однако Палате представителей и Сенату было плевать. Джо Стила они заклеймить не могли; он был слишком силён, а теперь ещё и слишком мёртв. Гарнер был слабее и до сих пор дышал, что делало его более лёгкой целью.

На ум Чарли пришла ещё одна мысль.

- Если вас выкинут с должности, кто тогда вас заменит?

- Хер бы знал. - Теперь голос Гарнера звучал практически спокойно. - Нынешний закон ничего об этом не говорит, не в том положении, что у нас сейчас. По Конституции Конгресс может принять закон, который определит преемственность после президента и вице-президента, однако сам закон подписывает президент. Как можно ввести новый закон, не имея президента?

- Понятия не имею, сэр.

У Чарли началась головная боль.

***

Майк включил телевизор. Его он купил из вторых рук. Экран был маленьким, а изображение неважным, но, благодаря вдохновенному торгу, он ужал парня, который избавлялся от него, до всего лишь сорока баксов. Теперь он мог смотреть Люсиль Болл*, Сида Сизара* и бейсбол вместе со всеми остальными... по крайней мере, так казалось.

Ещё он мог смотреть новости. Вашингтон продолжал бурлить, словно кастрюля с крабами. Казалось, все разучились играть в политику по старым правилам, как поступали люди до того, как Джо Стил стал президентом. Новая игра, если смотреть на неё с расстояния в три с половиной тысячи километров, выглядела более кровавой. Теперь в неё все играли ва-банк - вне зависимости от того, что имелось в банке.

То, что происходило в Соединённых Штатах, творилось и по всему миру. Восточные немцы бунтовали против русских владык. Троцкий проповедовал мировую революцию, но только не революцию против себя самого. В новостях показывали доставленную контрабандой хронику, где показывалось, как Красная Армия на улицах восточного Берлина разносила здания из танков и расстреливала людей из пулемётов.