Джо Стил

Один из его бойцов, нервный невысокий примоднёный латинос-автоматчик по имени Гомес, указал на запад вдоль шоссе.

- Может, погодить чуток, сержант, - сказал он. - Похоже, к нам что-то движется.

- Ну, бля, - тихо произнёс Майк. - Когда ты прав - ты прав. Не хочу ебаться с танками япошек.

Танков у япошек было немного. Всегда было немного. А те, что имелись, были слабее американских "Шерманов". Но это не означало, что обычные пехотинцы жаждали встречи с ними. Майк мог бы позвать ротный расчёт гранатомётчиков. Однако бороться с танками было бы непросто - рядом с дорогой мало укрытий. Вместо этого он закурил сигарету. Он достаточно повоевал за страну. Он понимал, что мог бы и больше, но не в данную минуту.

Танков оказалось четыре: два, затем, через промежуток ещё два. А в этом промежутке...

- Ну, вы гляньте-ка? - сказал Майк. - Интересно, что это за шишка там?

В промежутке, ехала, в буквальном смысле прикрываемая бронёй, полностью чёрная машина. Над правым крылом, на небольшом флагштоке - возможно и на радиоантенне - трепыхался японский флаг.

- Спорим, какой-нить генерал, - сказал Начо Гомес.

Майк не собирался бежать за важным япошкой. Бойцы Майка не видели столько, сколько видел он. Но они повидали достаточно, даже если высадка западнее Токио была первой в их жизни, а не третьей и не шестой. Они, по-прежнему, были готовы сражаться. Но никто этого не жаждал. Рано или поздно - скорее, рано - эти танки напорются на американскую бронетехнику. Там о них позаботятся.

Строго говоря, всё случилось гораздо раньше, чем ожидал Майк. С неба с воем свалилась с полдюжины "Хеллкэтов"*. Из-под их крыльев вырвалось пламя, когда они выпустили по танкам ракеты "воздух-земля". Заколотили и крупнокалиберные пулемёты.

Танки крайне уязвимы для ударов по двигательному отсеку и верхушке башни. Там их броня была самой тонкой, хотя у японских танков броня нигде не отличалась толщиной. Конструкторы танков не побеспокоились - или, пока ещё не обеспокоились - о том, что их создания будут атакованы с воздуха.

Три танка вспыхнули, словно факелы. А вместе с ними и гражданская машина. Четвёртый танк, похоже, пострадал не столь сильно. Он просто остановился. Весь экипаж, все пятеро, выскочили и побежали к машине. Ни на что другое в этом мире они не обращали никакого внимания.

- Вперёд, парни, - сказал Майк. - Поглядим, чего они так переполошились.

Утилизация танкового экипажа оказалась самым лёгким делом с самой высадки на Тараву два с половиной года назад. Япошки не заметили бы даже духовой оркестр с задирающими ноги мажоретками. Американцы застрелили четверых, пока пятый не обернулся с пистолетом в руке. Ему удалось выстрелить только раз, наугад, прежде чем уложили и его.

Майк добил его выстрелом в голову с близкого расстояния.

- Что это там такое важное, что они даже за тылами не смотрели? - произнёс он после этого.

Япошкам удалось вытащить из машины одного человека. Брюки его добротного западного костюма продолжали тлеть, но это было не важно. Две крупнокалиберные пули из "Хеллкэта" попали ему прямо в середину груди. Его мог убить даже один лишь шок. Если нет, здоровенные пули 50-го калибра размером с большой палец, разорвали на части его сердце и лёгкие - он мёртв, как кожа для обуви.

Человеку было за сорок, он был худ, у него были выступающие зубы и усы. Когда Майк его узнал, по его спине пробежал мороз. Лучше этого американцы знали в лицо только Тодзё, а Тодзё погиб в бою, ведя за собой войска во время операции "Коронет".

- Ёб твою мать, - тихо проговорил Начо, так что увиденное Майку не почудилось.

- Ебать меня в очко, если это не Хирохито. Мы, самолёты, в смысле, только что отправили сраного императора нахер к праотцам. - Майк продолжал таращиться на маленький тощий труп.

Как и остальные американцы.

- Если с его смертью япошки не сдадутся, то они никогда не сдадутся, - сказал Начо Гомес.

Майк счёл вероятным, что они не сдадутся и сейчас. Но могли. Бейте кого-нибудь достаточно сильно и достаточно часто, и рано или поздно послание будет доставлено... не так ли? По крайней мере, Майк на это надеялся.

- Если сдадутся... - Ему пришлось приложить усилие, чтобы закончить фразу. - Если сдадутся, войне пиздец. - Его забуксовавшие было мозги пришли в движение. - Начо!

- Да, сержант. - Голос Начо не звучал столь бодро со времён окончания учебки.

- Дуй назад и приведи кого-нибудь с рацией или полевым телефоном. Нужно доложить наверх, мухой! - сказал Майк.

Начо кивнул и побежал прочь. Майк вытянул руку и остановил его.

- Погодь, мужик! Приведи с собой как можно больше подкрепления. Если япошки узнают, что стало с Хирохито, они точно захотят отбить его труп, и у нас тут начнётся натуральное пиздилово.

- Понял, сержант. - Латинос, сломя голову, бросился в тыл.

Майк восхитился его скоростью. Что ж, паренёк был более чем в два раза моложе его, да и в лагере, скорее всего, просидел меньше, перед тем как решил сделать ставку на штрафную бригаду.

Возможно, его ставка и сработает. Кто мог вообразить подобное ещё полтора часа назад?

Майк снял с пояса сапёрную лопатку и принялся рыть стрелковый окоп. Каждый раз, когда остаёшься на открытом пространстве дольше нескольких минут, каждый раз, когда начинаешь думать, что исход боя решён в твою пользу, дыра в земле - твой лучший друг. Спасти могла даже небольшая канавка с кучей земли впереди. Чем больше у тебя есть времени, тем глубже закапывайся. Элементарно.

Остальные американцы последовали его примеру. И очень вовремя, поскольку японские солдаты уже начали подходить, чтобы выяснить, что случилось с танками, и автомобилем, который они сопровождали. Американские винтовки и пистолеты-пулемёты удерживали их на расстоянии, пока...

Пока на подмогу не подоспела кавалерия. Всё происходило не так, как в вестернах, но довольно близко к этому. Несколько солдат, что прибыли вместе с Начо Гомесом, прикатили на джипах и полугусеничных грузовиках. Эти небольшие, но крепкие машинки являлись в современной войне ближе всего к былым временам.

Подполковник, не имевший на рукаве буквы "Р", подполз ближе, чтобы лично взглянуть на труп. Возможно, он не служил в штрафной бригаде, но то, как он двигался, говорило о том, что пару-тройку раз на передовой он побывал. Он кивнул Майку, чей окоп находился ближе всего к Хирохито.

- Ясно, это он, - произнёс подполковник. - Я в начале тридцатых служил тут в нашем посольстве. Видел его несколько раз на парадах, а пару раз даже вблизи. У меня никаких сомнений нет.

- Так точно, сэр, - отозвался Майк. - Народ знает, как он выглядит.

- Это уж точно. - Офицер не обращался с ним, как с ниггером из-за буквы "Р", что было приятно. Он махнул кому-то подойти ближе - это оказался фотограф, который принялся увековечивать факт смертности императора Японии.

- Сэр, как считаете, что теперь будут делать япошки? - спросил Майк.

- А хер бы знал, - ответил подполковник. - Надеюсь, сдадутся, но, кто ж знает-то? За что им ещё сражаться? - Он указал на север. - Тут, ведь, не только мы. А и русские тоже. Мы раздавили промеж друг друга немцев так, что от них ничего не осталось. Если придётся, с япошками поступим точно так же.

- Надеюсь, не придётся. - Майк уже навоевался за сотню человек.

- Ага, надеемся, - сказал офицер. - Но нам остаётся только ждать и наблюдать.

***

- Боже мой! - Чарли уставился в иллюминатор президентского самолёта в трепете и неверии. - Вы только поглядите!

Рядом сидел Лазар Каган.

- Откиньтесь назад, чтобы и я посмотрел, - сказал Каган. Чарли откинулся. Каган посмотрел и покачал головой. - Немного тут осталось, не так ли?

- Вряд ли вообще, хоть что-нибудь, - сказал Чарли.

Они низко летели над тем, что осталось от южного Хонсю. Пока Хирохито не сыграл в ящик, японцы сражались всем, чем могли, от танков и истребителей, вплоть до зубов и ногтей. Они убили сотни тысяч американцев, и возможно, сопоставимое количество бойцов Красной Армии. Называть ли подобное непревзойдённой храбростью, или непревзойдённым безумием, зависело от того, с какой стороны посмотреть. Количество жертв среди японцев исчислялось миллионами, и речь шла только о погибших. Если добавить к этому искалеченных, изувеченных, ослепших... От великой страны почти ничего не осталось, даже если раньше она вам и не нравилась.

Лишь со смертью Хирохито, и когда япошки узнали о его смерти, они, наконец, отчаялись. Американские офицеры благоразумно удержали американских солдат от неподобающего обращения с его трупом. Строго говоря, его поместили в лёд, дабы сохранить его как можно лучше. А, когда япошки запросили о его выдаче, его вернули для кремации под флагом перемирия.

Жест вежливости также способствовал капитуляции. Севернее, бойцы Троцкого никакими подобными любезностями не занимались. Но, даже япошки видели, что у них не было ни единого шанса против русских, когда они уже сдались американцам. Бригадный генерал, который подписал акт капитуляции, сразу после этого вскрыл себе живот, дабы искупить свой позор, однако капитуляция оставалась в силе.

Авиалайнер снижался над небольшим непримечательным городком Вакаматцу. Непримечательный он там, или нет, но он являлся крупнейшим на реке Агано, которая являлась границей между Японией, оккупированной американцами на юге, и Японией, оккупированной русскими на севере. Джо Стил пролетел полмира, Лев Троцкий пролетел четверть мира, чтобы обсудить, что они будут делать с Азией.

Троцкий уже чётко и ясно изложил свои мысли. У него имелся свой "красный" начальник в Корее, которую его войска отняли у япошек. Манчжоу-Го превратилось обратно в Манчжурию и вернулась Китаю, но Красная Армия передала её и всё трофейное японское вооружение, а также, возможно, часть советского, "красному" Мао Цзэдуну, а не Чан Кайши - президенту Китая, поддерживаемому США. Мао и Чан цапались задолго до того, как япошки наводнили Китай. Теперь, когда япошки ушли, они могли подбирать всё, что от них осталось.

Русская часть Японии была поименована Японской Народной Республикой. Троцкий разыскал несколько японских коммунистов, которых Кэмпэйтай* не выловила и не убила. Они были марионетками в руках маршала Фёдора Толбухина, который отдавал им приказы, ну, после того, как получал их от Троцкого.

Американская часть Японии - юг Хонсю, Кюсю и Сикоку обрели неуклюжее название Конституционной Монархии Японии. Сыну Хирохито, Акихито, не было ещё и тринадцати лет. Он был конституционным монархом, хотя конституция ещё не была дописана. И пока японские коммунисты получали приказы от маршала Толбухина, основной задачей Акихито являлось делать всё, что говорил ему генерал Эйзенхауэр.

Стуки и удары объявили о том, что выпущено посадочное шасси. Самолёт сел достаточно мягко. Взлётная полоса была совершенно новой, построенная инженерами армии США. Вакаматцу разбомбили - Чарли не знал ни одного города в Японии, который не разбомбили - однако капитуляция произошла раньше, чем в нём начались пехотные бои. Поэтому, несколько зданий ещё стояло.

Когда открылась дверь авиалайнера, внутрь ворвался влажный воздух позднего лета. Чарли сморщил нос; в воздухе стоял запах смерти. Ещё сильнее он чувствовался на Кюсю, где самолёт остановился на дозаправку. Там он был более застарелым, но и бои там шли ожесточённее.

Самолёт Троцкого приземлился на час позже Джо Стила. Наблюдая за его посадкой, Чарли решил, что это "DC-3". Но, нет; то была русская модель, без сомнений, базировавшаяся на изделии "Дугласа", только с пулемётной турелью в хвостовой части.

Джо Стил поприветствовал Троцкого на взлётной полосе. Всё происходило только между ними. Новый британский премьер-министр Клемент Эттли был там третьим лишним. Только Россия и США являлись теми странами, с которыми следовало считаться в дивном новом послевоенном мире.

И коммунистические и капиталистические фотографы принялись щёлкать, пока оба лидера пожимали руки.

- Война окончена. Наконец-то, война окончена, - сказал Джо Стил. - Благодарю вас и Красную Армию за мужественную помощь в победе над Японией.

- Мы были рады помочь своему союзнику, - ответил Троцкий через переводчика. Чарли понял это, как: "Мы были рады помочь сами себе". Однако лидер коммунистов ещё не закончил: - А я благодарю вас и армию США за мужественную помощь в победе над гитлеровцами.

Джо Стил начал было что-то говорить, но умолк, осознав, что его только что подкололи. Он одарил Троцкого таким взглядом, который должен был его парализовать. Троцкий в ответ ухмыльнулся. Джо Стил не мог приказать отправить его в трудовой лагерь. У Троцкого имелись и свои трудовые лагеря. Их у него было больше, и работали они дольше, чем те, что у президента.

- Давайте же сделаем всё возможное, чтобы никому из нас больше не пришлось воевать много-много лет, - произнёс Джо Стил после некоторых раздумий.

- Это было бы хорошо, - согласился Троцкий.

- Даже революции необходим отпуск, да? - Президент решил нанести свой удар.

- Революция никогда и нигде не спит. - Должно быть, Троцкий цитировал Священное Писание. Судя по его убеждённости, так и было.

Джо Стил, напротив, любил цитировать предыдущих президентов. Так он поступил и на этот раз:

- Да, как сказал Джефферсон: "Древо свободы необходимо поливать кровью тиранов и патриотов. Таково его природное удобрение". За прошедшие годы мы пропололи мир от диких тиранов.

- Именно так. - Троцкий кивнул и вновь ухмыльнулся. - Но, мы также пропололи его и от добропорядочных патриотов.

Ужин тем вечером проходил на армейской базе рядом с взлётной полосой. Подавали пищу американской кухни. Тосты проходили по русской традиции: встаёшь, говоришь, что хочешь, пьёшь. В отличие от Басры, в этот раз Чарли подготовился.

- За мир между Северной Японией и Южной! - сказал он, когда настала его очередь, назвав разделённые страны так, как их называли в газетах, а не неуклюжими официальными именованиями.

Русские и американцы выпили за это. Без сомнений, япошки тоже выпили бы, если бы их пригласили. Но это было собрание победителей, а не побеждённых.

Троцкий, похоже, вёл себя более покладисто, чем, когда обсуждались европейские дела. Когда Джо Стил предложил установить пятикилометровую демилитаризованную зону между территориями, удерживаемыми великими державами, Троцкий махнул рукой, словно говоря, что эта тема не стоила обсуждений.

- К Балканам вы относились серьёзнее, - поддел его Джо Стил.

- О, да. - Троцкий вновь стал мрачен. - Война против Гитлера была борьбой за выживание. Ещё одна подобная война в Европе будет такой же. - Он оглядел президента перед тем, как закончить: - Но здесь? Здесь просто война.

Чем больше Чарли над этим размышлял, тем больше смысла находил. Профессор, или дипломат в полосатых брюках сказал бы, что Япония не затронула жизненно важные интересы России, как Германия. Троцкий довёл своё мнение, сказав то, что сказал, со своим традиционным хладнокровным равнодушием.

Джо Стил ни разу не упомянул уран. Чарли не знал, как там дела у Риковера с проектом, который стоил Альберту Эйнштейну, и, судя, по небольшим заметкам в газетах, также и некоторым другим видным физикам-ядерщикам, то тут, то там, скоропостижной кончины от несчастного случая. Чарли не мог просто взять президента за лацкан и спросить: "Слышь, как там урановая бомба?". Если Джо Стил захочет, чтобы он узнал, он узнает. Если Джо Стил не захочет, он узнает от кого-то ещё, либо не узнает вовсе.

Разумеется, Лев Троцкий также не упоминал уран. Не из-за того ли, что он никогда о нём не слышал? Или из-за того, что у него имелись и свои порабощённые инженеры и учёные? То была крайне примечательная загадка, особенно после того, как Чарли присоединился к немалому числу тостов.

Напился он не так сильно, как в иракском городе. Но, невзирая на аспирин и витамин В12, наутро он всё равно ощущал себя неважно. Он пополз в направлении кофе (обязательно) и завтрака (опционально). Когда он покинул домик типа "Куонсет"*, который делил с Каганом, стройный старший лейтенант произнёс:

- Простите, мистер Салливан, сэр, но тут с вами желает поговорить какой-то унтер.

- Неужели? - удивлённо спросил Чарли.

Именно так. Стройный, сурового вида сержант, выглядевший так, словно провёл в армии последний миллион лет. Лишь, когда он склонил голову набок, Чарли его узнал.

- Э, малец! Ну, чо, ты как? - произнёс Майк.

Похмелье забылось, Чарли бросился в объятия брата.

- Майк! - бормотал он сквозь слёзы, пока лейтенант стоял с открытым ртом. - Что, во имя Господа, ты тут делаешь, Майк?

- Ну, япошки не смогли меня убить, хотя и пытались разок, или пару... дюжин раз, - ответил Майк. - Но я в этой Вака-Мака-сраке, или как они там зовут эту гнилую дыру, за тем, чтобы Джо Стил прицепил мне медаль за то, что я опознал в дохлом япошке Хирохито. Забавно, не так ли?

- Это, - совершенно искренне произнёс Чарли, - пиздец, как нелепо. Идём, позавтракаем вместе. Готов спорить, у меня харчи лучше, чем у тебя.

- Я толком не наедался с тех пор, как вышел из лагеря - сказал Майк. - Не думаю, что и тут вытяну счастливый билет.

Тем не менее, он пошёл в новёхонькую столовую вместе с Чарли. Он наполнил поднос, истребил всё, что взял, и пошёл за жарким. С ним он тоже расправился. Пока он этим занимался, рядом остановился Джо Стил, шедший к очереди за едой.

- А, братья Салливаны, - сказал он. - Ну, Майк есть у вас ещё хороших статеек обо мне? Я всё гадал, тот ли вы Салливан. Теперь, знаю. - Не мог же он хоть раз подумать о Майке за все эти девять лет... или мог? Так это или нет, но он помнил всё, как и говорил Микоян.

- Ну, да, я тот самый Салливан, сэр. НЙ24601. - Майк не без гордости назвал свой лагерный номер.

- Что ж, если ещё пересечётесь с ВЙ232, передавайте ему мои наилучшие пожелания, хотя они его и не порадуют. - Кивнув, Джо Стил отправился за порцией бекона с яичницей и кофе.

Майк уставился ему вслед.

- Хосподи! - хрипло произнёс он.

- Что? - спросил Чарли.

- Он даже знает, кем был мой лучший друг в лагере. Он - сукин сын, но он умнее, чем я о нём думал, а я никогда не считал его идиотом.

Вошёл Лев Троцкий в компании двух русских охранников и переводчика.

- Вот ещё один умный сукин сын, - тихим голосом проговорил Чарли. - И эти двое поделили между собой весь мир.

- Разве жизнь не прекрасна? - сказал Майк.

Оба рассмеялись.

XXII

Майк остался в армии после того, что назвали наступлением мира. Все прочие варианты для него оказались ещё хуже. Ему чётко дали понять - любой, кто мотал срок в лагере, законно мог жить только в штатах Среднего запада и Скалистых гор. Чем он там будет заниматься? Ответ заключался в самом вопросе. Голодать, вот, чем.

Кто наймёт репортёра, которому закатали ласты за то, что он выступал против Джо Стила? Никто в здравом уме, пусть даже сам президент вручил ему Бронзовую звезду с буквой "V" за доблесть. Другой профессией, которую он освоил, была профессия лесоруба. Майку не нравилось заниматься этим для гбровцев, и уж тем более он не станет заниматься им ради себя.

Подумав, он решил, что хорошо освоил ещё одно дело. Но, какой спрос на услуги "решалы" в городах, типа Денвера, Солт-Лейк-Сити или Альбукерке? Совершенно недостаточный, чтобы поддерживать тот стиль жизни, к которому он хотел бы вернуться. И, как в случае с рубкой деревьев, рубка людей была тем, что он умел делать по нужде, но не тем, на чём он хотел бы сделать карьеру.

Поэтому Майк продолжил носить форму. Его повысили до первого сержанта - получение медали прямо из ручонок Джо Стила имело дополнительный вес. Ещё его вычеркнули из штрафной бригады и перевели в регулярное пехотное подразделение. Снимая гимнастёрку, которую носил столько времени, ту самую, с буквой "Р" на рукаве, он ощутил укол сожаления. Отчасти это сожаление было вызвано памятью о том, сколько хороших, по его мнению, ребят носили эту букву "Р", и которых не оказалось здесь, когда пришло время её снимать. Именно с этой целью и создавались штрафные бригады - избавляться от таких ребят, ребят вроде него. В его случае, это просто не сработало.

Он мог соврать о своём прошлом, и сказать, что служил в регулярном подразделении. Когда Майку давали новое назначение, ему даже предложили состряпать новое прошлое со всем хвостом подтвердительных бумаг - видимо, ещё одно последствие получения Бронзовой звезды от Джо Стила. Но он сказал: "Не, не заморачивайтесь".

Он гордился своим сроком в штрафной бригаде. Он гордился четырьмя дубовыми листками на Пурпурном сердце. Также он гордился сроком за вредительство. Немалое число бедолаг в лагере получили свои срока, потому что их кто-то сдал. Но, не он. Свой срок он заслужил максимально честным способом, на какой только способен человек.

Когда он прибыл в бригаду, располагавшуюся рядом с демилитаризованной зоной, то заметил, насколько тамошние бойцы восхищались тем, что он пережил. Он повидал больше тяжёлых боёв в большем количестве плохих мест, чем четверо из них вместе взятые. Большинство из них желало поскорее вернуться домой и начать восстанавливать ту жизнь, какая у них было до того, как они надели форму.

Майку в Штатах восстанавливать было нечего. Ему нравилось видеться с Чарли. Но они разошлись разными дорожками ещё до того, как тем утром в его дверь постучали. Чарли примирился с Джо Стилом. Майк не примирился, да и не мог так поступить. В Соединённых Штатах нынче не было пропасти глубже, чем между ними.

Поэтому Майк решил, что будет лучше, если между ним и Соединёнными Штатами будет лежать океан. Теперь, когда он перестал пытаться убить япошек, выяснилось, что они весьма интересные люди. Когда мимо проходил американский завоеватель, они низко кланялись. Многие солдаты воспринимали это даже как обязанность. Майк задумался, что будет, если он начнёт кланяться в ответ.

Старики таращились так, словно не верили собственным глазам. Те, что помоложе, в основном, демобилизованные солдаты, вели себя так, словно удивились, но некоторые выдавливали из себя улыбку. Женщины всех возрастов принимались неистово хихикать. Он никак не мог решить, то ли стал для них самым забавным явлением, то ли ввёл их в неловкое положение.

Они также хихикали, когда он разучил несколько слов на японском и пытался произнести их вслух. Ему нравилась возможность заказывать еду и напитки без песен и плясок. Пиво - biru - это было просто. Также он выучил слово, означавшее "вкуснятина", по крайней мере, думал, что выучил. Это вызвало ещё больше смеха, чем прежде. Он продолжал терзаться догадками, пока один япошка с зачатками английского не объяснил, что слово oishi, если произнести его неправильно, означало кое-что пошлое. Майк старался изо всех сил, и потом частенько его использовал, потому, что, неожиданно для себя, заметил, что ему нравилась японская пища.

Ещё ему понравилось отмокать в японской бане. Когда он рассказал об этом другим американцам, те высмеяли его.

- Спасибо, я люблю мыться сам, - сказал один.

- Слышь, это гораздо лучше, чем лезть в ванну, полную дезинфицирующих средств с кучей вонючих бритых, - сказала Майк.

Насколько ему было известно, этот солдат и на сотню миль не приближался к лагерю. Но этот парень понимал сленг. Джо Стил оставил отметины по всей Америке.

Он и на Японии оставил свою отметину. Все вокруг были чудовищно бедными. Япошки без стыда рылись в мусоре базы. Им были дороги старые консервные банки, обломки древесины, поломанные инструменты. Как и одежда, ведь своей у них осталось совсем мало.

Ничего удивительного в том, что разросся чёрный рынок. Кое-какие вещи окольными путями уходили с базы к местным. Американцы становились владельцами тех произведений искусства, что не были уничтожены в боях. Сельский аптекарь соорудил самогонный аппарат, которым во времена Сухого закона мог бы гордиться любой самогонщик. В Штатах Майк пробовал шмурдяк и похуже.

И, разумеется, многие женщины платили за желаемое самой древней валютой. Если такой расклад их и волновал, то они демонстрировали это меньше, чем их "коллеги" на Западе. Казалось, подобное их отношение говорило о том, что всё это - часть повседневной рабочей жизни. Майку подобное нравилось больше, чем то лицемерие, среди которого он вырос.

Некоторые мужчины возмущались тем, что американцы их побили. В Южной Японии существовали места, куда солдаты отправлялись только группами, чтобы не быть избитыми. Особо дурную репутацию имел остров Сикоку. Его обошли стороной, а не сровняли с землёй. Япошки, что жили там, не боролись за жизнь, как те, что жили на Хонсю и Кюсю.

Здесь, рядом с демилитаризованной зоной, местные причиняли американцам гораздо меньше бед. Как бы ни было плохо по эту сторону реки Агано, япошкам достаточно было посмотреть в сторону Северной Японии, чтобы понять, что могло быть гораздо хуже.

Американцы, по крайней мере, совершали какие-то телодвижения, чтобы поставить япошек на своей стороне на ноги. Русские? Они обращались с Северной Японией точно так же, как обращались с Восточной Германией - как с источником ресурсов, необходимых для восстановления собственной разрушенной страны. Заводы и мельницы разбирались, грузились на корабли и увозились во Владивосток, чтобы восстановить что-то где-то в России. Фермеров согнали в сельскохозяйственные коллективы (Майк в этом не видел особых отличий от общественных ферм, устроенных Джо Стилом, но его никто не спрашивал, и он молчал)*. В Северной Японии любой, кто жаловался, исчезал - либо в лагерях перевоспитания, либо в безымянной могиле. Разумеется, и в Южной Японии, тот, кто начинал жаловаться, тоже наживал себе на голову проблемы. Но существовало отличие. С севера на юг бежало больше народу, чем в обратном направлении. Когда приходило время голосовать ногами, япошки предпочитали армию США, а не Красную Армию.

Один за другим проходили дни. Зима вдоль русла Агано была суровее, чем в Нью-Йорке - из Сибири один за другим дули шторма. Но всё это были мелочи, в сравнении со Скалистыми горами в Монтане. Когда народ жаловался, Майк смеялся.

Теперь он смеялся гораздо чаще, чем когда гбровцы его сцапали. В сравнении с жизнью вредителем в трудовом лагере, в сравнении с высадками то на один берег, то на другой в штрафной бригаде, жизнь была не просто хороша - она была прекрасна. Он надеялся, что будет помнить, насколько она прекрасна, когда привыкнет к ней.

***

Вскоре после окончания войны, Чарли надеялся, что на планете, наконец-то, воцарится настоящий мир. То же самое люди думали и после Первой Мировой войны. Они называли её "Войной, что покончит с войнами". И они оказались более чем разочарованы, когда Версальский договор не стал "концом истории".

Будучи однажды свидетелем крушения своих надежд, Чарли не так сильно удивился, когда они вновь отправились в унитаз. Троцкий искренне верил в мировую революцию, либо вёл себя так, словно верил. Коммунистические режимы расползались по Восточной Европе, словно поганки. Италия и Франция бурлили и кипели, будто котлы с туго закрученными вентилями. Корея и Северная Япония также были хорошими и "красными". В Китае Мао побеждал Чана по очкам, и, похоже, был готов нокаутировать его.

До войны ГБР Дж. Эдгара Гувера с примерно одинаковым усердием преследовало нацистов, коммунистов и всех, кому так или иначе не нравился Джо Стил. Теперь, гбровцы, похоже взялись за наполнение трудовых лагерей коммунистами. Если вы не задираете нос и не убегаете при звуке нечестивого имени Льва Троцкого, вам предстоит узнать о рубке сосен гораздо больше, чем вам хотелось бы.

Чарли думал, что США справились бы лучше, как у себя, так и за рубежом, если бы задумались, почему так много людей хотят скинуть свои правительства и поставить новые, пусть даже и коммунистические. Думать о подобных вещах пока ещё можно. У Дж. Эдгара Гувера не было машин для чтения мыслей, хотя, возможно, он и работал над их созданием. Но, если открыть рот...

Чарли попробовал представить, как говорит нечто подобное Винсу Скрябину. Сколько он останется на свободе, если останется? Столько, сколько гбровцам потребуется времени дойти до его кабинета после вызова Молотка. Или Скрябин просто позовёт охрану Белого Дома и управится сам.

Эта мысль настолько вдохновила Чарли, что он прямо посреди дня ушёл с работы и направился в тот бар около Белого Дома, где все свои сроки пил Джон Нэнс Гарнер. Разумеется, вице-президент смолил сигарету и работал над бурбоном.

- Ну, бля, это ж Салливан! - воскликнул он. - Из школы пораньше отпустили, Чарли?

- Выгнали за плохое поведение, - ответил Чарли. Он кивнул бармену: - Дайте "Уайлд Тёрки" со льдом.

- Ща будет, сэ', - ответил негр и через мгновение Чарли всё получил.

Он отпил. Этот день был не из настолько плохих, когда ему требовалось надраться как можно скорее, но ему нужен был стакан, или три. Как минимум, стакан или три.

Джон Нэнс Гарнер наблюдал за ним и подкреплялся сам. С некоторым удивлением Чарли осознал, что вице-президенту было около восьмидесяти. Пьянство и курение, по идее, должны вредить здоровью, разве нет? Он не мог сказать этого по Гарнеру, который до сих пор оставался в здравом уме, пусть даже он и не был из тех, кого можно назвать симпатичным.

- Полагаю, босс готовится к сроку номер пять, - произнёс Гарнер.

- А с вами он не говорил? - спросил Чарли.

Вице-президент хохотнул.

- Думаешь, я бы стал спрашивать, если б знал? Чем меньше Джо Стил со мной разговаривает, тем я счастливее.

- Мне передать ему ваши слова?

- Бля, сынок, ну давай дальше, в том же духе. Нет ничего такого, чего он бы уже не знал. Думаешь, он хочет со мной разговаривать? Если бы хотел, поговорил бы - вот, что я тебе скажу.

- Почему?.. - начал, было, Чарли, но оставил вопрос незаданным.

- Почему он меня до сих пор не выкинул, раз он так ко мне относится? - Джон Нэнс Гарнер ответил на вопрос, пусть даже Чарли его и не задавал: - Потому что я не гоню волну. Не создаю неприятностей. Я делаю всё, что он говорит, и не возражаю. Он знает, что ему не нужно из-за меня переживать, пока он смотрит в другую сторону. Япония неплохо поимела его, пока он корчил рожи Гитлеру и Троцкому. Я же просто сижу либо в Сенате, либо тут, в кабаке. Он может на это рассчитывать, и он об этом знает.

Разумно, если смотреть на ситуацию с позиции Джо Стила. Подручные Гитлера не разочаровывали его, пока война шла хорошо, и проиграли. Сторонники Троцкого были либо верны, либо мертвы. Джо Стилу тоже требовались люди, на которых он мог рассчитывать. От вице-президента ему многого не требовалось, но то, что требовалось, Джон Нэнс Гарнер исполнял.

"Что же ему надо от меня? - гадал Чарли. - Слова". Ответ сформировался сам собой. Он писал для Джо Стила слова, а президент использовал те, что хотел. Назначение Чарли в администрацию Белого Дома, пока Майк находился в трудовом лагере, было из тех вещей, которые веселили президента. Да, это был чёрный юмор, но именно таким чувством юмора обладал Джо Стил.

Чарли обратился к молчаливому человеку за барной стойкой.

- Повторите, пожалуйста.

- Сделаю, сэ', - сказал бармен.

"Уайлд Тёрки" безопаснее размышлений. Чтобы отвлечься от чувства юмора Джо Стила, или той его части, что касалась его, Чарли спросил вице-президента:

- Что думаете обо всей этой шумихи насчёт "красных"?

- Они не договорятся. Вам это известно, если вы сам не "красный". Троцкий говорит, что хочет устроить мировую революцию, но на уме у него сделать так, чтобы все эти революции плясали под его дудку, - ответил Гарнер, что было вполне безопасно. Затем он добавил: - А, вот, Дж. Эдгар Гувер - мерзкий мелкий засранец, с какой стороны на него ни посмотри.

"Я бы и сам не смог сказать лучше". Однако Чарли не хватило духу взять и сказать то же самое.

Вероятно, Джон Нэнс Гарнер заметил выражение его лица. Вице-президент рассмеялся, закашлялся и рассмеялся ещё громче.

- Меня никуда не заберут, - сказал он. - Думаешь, Джо Стил не знает, что Гувер - мерзкий мелкий засранец? Не смеши меня! Разумеется, знает. Но Гувер - это его мерзкий мелкий засранец, вроде злобной псины, которая лижет лицо своего хозяина. Ему нужды беспокоиться о нём не больше, чем обо мне.

А что бы об этом подумал не слишком скромный Дж. Эдгар Гувер? Чарли было любопытно, но не настолько любопытно, чтобы выяснять. Чем меньше дел он имел с главой ГБР, тем лучше себя чувствовал.

Тем же вечером по пути домой он купил леденцов "Сен-Сен"*. Не помогло. Когда он вошёл и Эсфирь поцеловала его, она сморщила гримасу.

- Сколько ты выпил перед тем, как прийти сюда? - спросила она.

- Немного, - ответил Чарли. - Я в порядке.

- Да? - В её голосе не слышалось уверенности.

Евреи строже относились к сильно пьющим, нежели ирландцы. "Шиккер - это гой. Пьяница - не еврей". Когда немного изучаешь идиш, узнаешь и выражения, вроде этого. Эсфирь продолжила:

- Последнее время ты пьёшь больше, чем мне хотелось бы.

- Я в порядке, - повторил Чарли. - Богом клянусь. Это я держу бутылку. А не бутылка держит меня.

- Не держала. И я не хочу, чтобы начинала, - сказала Эсфирь. - Вскоре ты не сможешь её удержать. Может, тебе стоит попробовать, пока ты ещё контролируешь игру. Я не имею в виду завязать насухо - не думаю, что тебе следует заходить так далеко. Но сократить следует.

- Ну, наверное. В Вашингтоне это сделать трудно, но думаю, я могу попробовать.

Раз уж она не стала давить так сильно, как могла бы, то и он не станет упираться в ответ. Чарли поцеловал её и произнёс:

- Ты так заботишься обо мне, детка.

Она улыбнулась ему.

- Работа грязная, но кто-то же должен её делать.

Дети не стали выбегать поздороваться - возвращение отца не было для них впечатляющим представлением - поэтому он немного её полапал. Эсфирь тихо пискнула - она помнила, что дети рядом.

- Хочешь по-грязному, дождись глубокой ночи - сказал Чарли и прикусил ей мочку уха.

Эсфирь оттолкнула его, продолжая улыбаться.

- Посмотрим, кто из нас сможет проснуться, - сказала она.

Любой, кто их подслушал бы, сразу понял бы, что женаты они уже давно.

***

На севере грохотала артиллерия. Глядя на ту сторону реки Агано, Майк произнёс:

- Господи, что там опять затеяли русские?

Официально ротой командовал капитан Кэлвин Армстронг. Неофициально, во многих делах он опирался на мнение первого сержанта, который был в два раза его старше. Именно для этого и были нужны опытные унтера.

- Как думаете, что это? - спросил он.

- Да, кто ж, блин, их знает, сэр? Пока на нашу сторону ничего не прилетает, мы не можем сказать, что это нас касается.

- Это я понимаю. - Счастливее Армстронг не выглядел. - В целом, надеюсь, у них там не восстание какое-нибудь. Такие вещи могут выплеснуться и сюда.

- Так точно, сэр. - Майк надеялся на то же самое.

Южная Япония не была так похожа на пороховую бочку, как Северная Япония, но здешние жители также не особо любили завоевателей. Особенно активно они возмущались, видя императора Акихито пониженным в статусе до личного глашатая генерала Эйзенхауэра. На карикатурах Акихито рисовали марионеткой чревовещателя, сидящей на колене Эйзенхауэра, с его же рукой, засунутой в задницу. Можно нажить гору неприятностей, развешивая подобные листовки, но япошки всё равно этим занимались.

- Как думаете, если бы у них началось восстание, они бы нам рассказали? - спросил капитан Армстронг.

Он не был идиотом. Он задавал интересные вопросы.

- Сомневаюсь, сэр, - задумчиво произнёс Майк. - Если только всё не выйдет из-под контроля и они не смогут сразу же его подавить, или типа того. Как я понимаю, русские никогда ничего и никому не рассказывают, пока могут справиться сами.

Армстронг кивнул. Он был бы более уместен в университетском кампусе, а не здесь, смотрящим в сторону Северной Японии. Возможно, перед тем, как поступить на службу, он и был студентом университета, и прошёл офицерские курсы, чтобы получить крещение в девяностодневной командировке. Впрочем, большинство таких ребят так и остались в лейтенантах. Должно быть, Армстронгу удалось кого-то впечатлить, дабы получить не одно повышение, а аж два.

- Надо будет поинтересоваться у майора Драгунова на ежемесячной встрече, если вспомню, - сказал он. - Жаль, что ближайшая только через три недели.

Местные командиры по обе стороны демилитаризованной зоны постоянно общались, чтобы решать проблемы, переходящие от одних к другим.

На севере вновь громыхнули большие пушки.

- Что ж, сэр, если оно так и продолжится, вы об этом точно не забудете, - сказал Майк.

Так оно и продолжилось, время от времени. Драгунов и Армстронг без оружия встретились у реки. То была очередь Драгунова переходить на американскую сторону, что он и проделал на моторной лодке. Он не говорил по-английски; Армстронг не знал русского. Общались они на школьном суржике французского и немецкого. Поскольку ни один из них не говорил бегло, они много жестикулировали. Майк мог разобрать через два слова на третье, поскольку его знания французского были не такими свежими, как у Кэлвина Армстронга, а немецкий представлял собой нью-йоркский идиш, тоже далеко не современный.

Он определенно понял, когда Армстронг спросил про артиллерийскую канонаду. Драгунов ответил не сразу, и не на том языке, который американцы поняли бы. Вместо этого он заговорил по-русски с лейтенантом, чья синяя армейская форма и всезнающий вид выдавали в нём сотрудника НКВД. Майк не знал, что означали эти буквы. Он знал, что "сотрудник НКВД", это русское обозначение слова "гбровец".

Удостоверившись, что, раскрыв рот, он не получит взбучку, Драгунов перешёл на франко-немецкий. Он произнёс нечто, что Майку показалось как "народная армия Японской Народной Республики".

Армстронг задал вполне логичный вопрос:

- Эта народная армия состоит из японцев?

- Oui*, - неохотно ответил Драгунов. Снова переговоры с лейтенантом НКВД. Затем, в основном, по-французски: - Почему бы и нет? Японская Народная Республика иметь необходимо способность защищать себя.

- Защищать себя? От кого? - спросил Армстронг, и это тоже был хороший вопрос.

- Ну, от разжигателей войны и империалистов, aber natЭrlich*, - ответил майор Драгунов, переходя на немецкий. - Это враги, от который миролюбивой стране нужна ограда.

- Не думаю, что в Южной Японии ещё осталось много разжигателей войны, - произнёс Армстронг. - Большинство мы убили.

- Может быть вы правы. - В тоне офицера Красной Армии не был ни намёка на то, что он поверил хотя бы одному слову. - Если так, не сомневаюсь, мы будем просто заниматься шагистикой. Но надо быть готовы к любой возможности, не так ли?

Они ещё несколько минут поговорили о других, менее важных вещах. После резкого обмена воинскими приветствиями, майор Драгунов со своим - надзирателем? - вернулись в лодку и отплыли по реке в Северную Японию.

- Вам стоит звякнуть наверх, сэр, - произнёс Майк. - Если там об этом неизвестно, то точно, блин, надо их известить, причём немедленно.

- Вы читаете мои мысли, Салливан, - ответил капитан Армстронг. - Мы кучу времени и крови угробили на то, чтобы размазать японскую армию, а они собирают новую? Святый боже!

- Если у их япошек есть пушки, наши япошки тоже захотят пушки, - сказал Майк. - И каким же образом мы им откажем?

- Хер бы знал. - Капитан Армстронг смотрел вслед лодке с русскими, переплывающей на дальний берег Агано. - Что меня радует, так это то, что ответ буду придумывать не я.

***

Джо Стил пристально смотрел на Чарли.

- Я ищу способ изложить кое-что важное, - сказал он. - У меня есть замысел, но нет достаточного количества необходимых слов. Слова - это ваша зона ответственности. Возможно, вы подберёте кое-что.

- Буду стараться изо всех сил, господин президент, - произнёс Чарли то, что было надо. Да, Джо Стил получит необходимые ему слова. - В чём замысел? - Он не мог сказать: "Что за охрененная задумка?", не в адрес президента. Потребовалось бы работающее чувство самоиронии, чтобы улыбнуться в ответ. Джо Стил в ответ нахмурился бы.

- Я хочу рассказать о том, как коммунисты давят во всех странах, в которых заполучают власть, как они не позволяют нам восстанавливать эти страны, растерзанные войной на куски, как они хотят только получать обеими руками и ничего не отдавать взамен. - Джо Стил недовольно махнул рукой. - Таков замысел. Но, когда я говорю, как есть, оно звучит неинтересно. Я хочу, чтобы оно звучало настолько важно, как оно есть. Если я смогу убедить людей увидеть всё, как вижу я, возможно, нам не придётся воевать с Россией в ближайшие несколько лет.

Без разницы, насколько сильно Чарли жаждал мира, он видел, как впереди маячила война, как в 1919 году видел любой с открытыми глазами, что Германия совершит очередную попытку, едва соберется с силами. Очень многие видели семена Второй Мировой войны. Чарли вспомнил карикатуру, на которой был изображён плачущий младенец на фоне Версаля, откуда выходила Большая четвёрка Антанты после подписания договора. На подгузнике ребёнка было написано "ПРИЗЫВ 1940 ГОДА". Тот парень попал прямёхонько в точку.

Продолжат ли Соединённые Штаты и коммунистическая Россия враждовать к 1960 или 1965 году? Чарли хотел это предотвратить. И Джо Стил этого хотел. Говорите об этом человеке, что угодно, но за это стоит отдать ему должное.

- Посмотрю, что смогу сделать, сэр.

Почёсывая челюсть, Чарли вернулся в кабинет, запер дверь и снял трубку телефона. Когда звук сигнала начал его раздражать, он сунул аппарат в тумбочку и закрыл её. Затем он принялся размышлять.

Из-за чего именно с "красными" работать настолько тяжело? Никогда не знаешь, что они намерены делать, пока они не начнут что-то делать. Никто и вообразить не мог, что Литвинов подпишет пакт с нацистами, пока он не запрыгнул в самолёт, отправился в Берлин, и не подписал эту хренотень. Также никто не мог вообразить, что его имя на пунктирной линии будет стоить столько крови.

Всё, чем "красные" занимались, они окутывали светозащитной занавеской. Чарли не был уверен в том, что причиной тому было именно то, что они - "красные". Возможно, это было вызвано тем, что они - русские, либо евреи, выросшие среди русских. Почему, не важно. А вот аналогия зашла.

Светозащитный занавес? Не так уж и плохо. Близко к тому, чего хотел Джо Стил. Чарли не считал, что достаточно близко. Светозащитный занавес, окрашивающий всё красным? Он написал эту фразу на клочке бумаги. Она не вызвала у него желание вскочить и закричать от радости - она была слишком невинной. Но он мог предложить хоть что-то, если только не придумает что-нибудь получше.

Он достал с полки верный цитатник Бартлетта*. Это был один из лучших друзей спичрайтера. За прошедшие пару тысяч лет люди наговорили немало умных мыслей. И вот они все, готовые к использованию. Либо к подсказыванию свежих идей, и если повезет, неплохих.

Ему ничего не попалось. Впрочем, ему до сих пор нравилось упоминание занавеса. Не чёрного светозащитного занавеса. Чёрный не являлся цветом режима Троцкого и тех, кто его поддерживал. Но красящий красным светозащитный занавес, по-прежнему, звучало глупо.

- Просто Красный занавес? - пробормотал Чарли себе под нос. Затем он повторил словосочетание - громко и глубокомысленно. Он записал его. Да, возможно, оно. Всего лишь возможно.

Он вставил лист бумаги в печатную машинку. Возможно, пальцы смогут доделать за него остальное. Единственный способ это выяснить - выпустить их на волю и пусть они рвут.

"От Адриатики до Балтики, от Лейпцига до Саппоро, Красный занавес опустился на одну четвертую часть мира, - писал он. - За ним находятся правительства, которые и не правительства вовсе, а лишь шайки заговорщиков, каждая из которых одинаково решима и непоколебима в своём желании уничтожить свободный мир".

Чарли взглянул на текст. Если это не то, что пытался сказать Джо Стил, он неверно понял его желания. Стоило рискнуть. Он вытащил текст из печатной машинки и отнёс его в овальный кабинет президента.

В этот раз, чтобы увидеться с Джо Стилом, пришлось немного подождать. Вышел с серьёзным видом Энди Вышински.

- Как вы, Салливан? - просил генеральный прокурор и кивнул.

- В порядке. А вы? - ответил Чарли.

Он устал от бесцветной и безвкусной речи Джо Стила и его калифорнийских подручных. У Вышински был говор жителя большого города, отличавшийся от его собственного, но это хотя бы был говор жителя большого города.

- Итак, Салливан, что там у вас? - спросил Джо Стил, когда Чарли вошёл.

Он передал ему напечатанный абзац. Президент нацепил на переносицу очки для чтения.

- Красный занавес... - Чтобы произнести эту фразу, ему пришлось переместить трубку в угол рта. Затем он пыхнул, пробуя слова на вкус, словно табак. Он провёл ладонью по волосам. Они оставались густыми, хоть и совсем поседевшими. - Красный занавес... - Он снова кивнул, на этот раз всерьёз. - Так или иначе, своё жалование вы отрабатываете, не так ли?

- Я стараюсь, господин президент, - сказал Чарли.

Небрежный и оскорбительный Джо Стил ничем не отличался от дружелюбного Джо Стила.

О Красном занавесе писали все газеты Соединённых Штатов, когда президент употребил эту фразу в своей речи против России. Чарли больше гордился бы этим, если бы газеты не имели привычку цитировать и превозносить до небес всё, что говорил Джо Стил. Когда фразу подхватили в Канаде, Британии и даже одна газета в Новой Зеландии, он и в самом деле начал считать, что в тот день отработал своё жалование.

***

Дж. Эдгар Гувер арестовал шпионов в военном министерстве, в госдепартаменте и даже в министерстве внутренних дел. Он заявил, что эти люди готовились продать Америку Льву Троцкому. Он так выпячивал челюсть, будто вызывал кого угодно по всему миру обвинить себя во лжи.

Энди Вышински молотил по кафедре, когда вещал на пресс-конференции всему миру - по крайней мере, репортёрам, большинство из которых были американцами - какую же свору негодяев схватили сотрудники по обвинению в шпионаже на Льва Троцкого.

- Они хотят затащить Соединённые Штаты за Красный занавес! - яростно вопил он. - Они уже немало стран туда затащили, и ни одна из них ещё не освободилась оттуда!

- Ай! - воскликнул Чарли, когда тем же вечером слушал тираду Вышински по радио. - Я не это имел в виду!

- И, что? - спросила Эсфирь. - Люди что-то берут, и вкладывают туда тот смысл, какой хотят они, а не тот, какой хочешь ты.

- Мне не рассказывай! - печально произнёс Чарли.

Он гордился тем, что Джо Стил назвал ту часть мира, которая управлялась из Москвы, Красным занавесом. Ещё больше он гордился тем, что эту фразу употребляли везде, где говорили по-английски.

Когда же Энди Вышински использовал эту фразу так, как использовал... Чарли больше огорчился бы, только если увидел бы надпись "Красный занавес" на стене в уборной, или в качестве названия борделя. С другой стороны, может, и не огорчился бы.

Хотелось выпить. Немного бурбона избавит от противного привкуса во рту, оставленного генеральным прокурором. Он напряг мышцы бёдер, чтобы подняться с дивана и пройти на кухню. Но он тут же их расслабил. Чарли старался быть хорошим мальчиком и не хвататься за бутылку виски, как только возникнет желание. Действовало не всегда, но время от времени срабатывало. С тех пор как Эсфирь попросила его, он стал пить меньше.

Этим вечером сработало. Вместо выпивки он взял сигарету. Эсфирь улыбнулась ему. Возможно, она знала, чего ему хотелось. На данный момент они вместе уже прожили немало времени. Вероятность того, что она понимала его лучше, чем он сам понимал себя, была выше.

В гостиную вошла Сара. Увидев, как скучные родители слушают старые скучные новости, она состроила гримасу. К своим десяти годам она была убеждена, что они отстали от времени, как неандертальцы или Республиканская партия. Какой она будет, когда в 1956 году закончит старшую школу! - Чарли вздрогнул от этой мысли.

- Помогите мне, пожалуйста, кто-нибудь с домашкой по арифметике! - сказала она.

По её убеждению, новости существовали для того, чтобы мешать делать то, что нужно ей. Из неё вышла бы неплохая кошка.

- Что делаешь? - спросил Чарли.

- Деление столбиком. С десятичными дробями, а не с остатками. - Судя по тону сказанного, всё это находилось где-то между китайской пыткой водой и Калькуттской чёрной ямой*, когда речь шла о степени бесчеловечного отношения к ученикам.

- Что ж, идём за кухонный стол и посмотрим. - Чарли нашёл ещё одну причину радоваться тому, что не взялся за бурбон. С делением столбиком выпивка не помогла бы ему с делением столбиком, даже с остатками.

На трезвую голову ему не потребовалось много времени, чтобы понять, из-за чего у Сары возникли сложности. Она умножила семь на шесть и получила сорок девять.

- Ой! - воскликнула она. - Так, в этом всё дело?

Она схватила лист бумаги и убежала доделывать работу самостоятельно.

- А ты быстрый, Эйнштейн, - сказала Эсфирь, когда Чарли вернулся.

- Я не Эйнштейн, - ответил на это Чарли. - Я пока ещё дышу.

Наедине с женой он пока позволял себе подобные вещи. Говорить так с другими ему не хватало духу. Он задумался, как там обстоят дела с ураном у капитана Риковера и его бритых. Джо Стил ничего ему об этом не рассказывал. Он, мягко говоря, не стал бы живо интересоваться этим вопросом. Если кто-то решит, что ему нужно знать, ему дадут знать. Если же нет... Что ж, отсутствие новостей - тоже хорошие новости.

Судебные процессы об измене оживили унылую зиму. В некоторых обвинениях Энди Вышински превзошёл сам себя. Он мог орать на тех невезучих мужчин и женщин, которых схватило ГБР:

- Расстрелять этих бешеных собак! Смерть бандитам, которые вместе с этим стервятником Троцким, из пасти которого льётся яд, развращающим великие идеалы демократии. Давайте же затолкаем их животную ненависть, которую они питают к нашему дорогому Джо Стилу обратно им в глотки!

Правительственные расстрельные команды и стреляли этих бешеных собак, если они были бешеными собаками. С тех пор как Герберт Гувер ушёл, а Джо Стил пришёл, в судебной системе год за годом всё становилось гораздо проще и быстрее.

На шпионских делах репутацию создал себе и помощник генерального прокурора. Это был паренёк из Калифорнии, возрастом за тридцать, с вздёрнутым носом, как у Боба Хоупа* и чёрными вьющимися волосами. Он не ругался, как Вышински. Он просто сокрушал, безжалостно, словно отбойный молоток.

- Являетесь ли вы сейчас, или являлись когда-нибудь коммунистом? - требовательным тоном спрашивал у всех подсудимых подряд, и: - Что вы узнали, и когда вы об этом узнали?

Он тоже добивался обвинительных приговоров, почти столько же, сколько и его босс. Каждый раз, когда его имя всплывало, Джо Стил улыбался. Чарли гадал, не видел ли президент в нём копию самого себя, молодого и амбициозного, в этом беспощадном, навешивавшем по максимуму юристе.

Наступал очередной год выборов. Чарли вспомнил об этом только в феврале 1948 года. Он рассмеялся про себя. Когда-то давно, президентская гонка являлась самым большим делом американской политики. Единственное, что могло удержать Джо Стила от победы в пятый раз, это собственная смерть до наступления ноября.

А этому не бывать. Джо Стил избавился от толп прочих людей, но сам не демонстрировал ни единого признака скорой встречи с Мрачным Жнецом.

XXIII

- И, раз! И, раз! Раз! Раз!

Майк наблюдал за парадом роты южнояпонских солдат. Одеты они были, в основном, в американскую форму, хотя форменные кепи с коротким козырьком у них были в стиле императорской Японии. В большинстве своём они были выжившими из армии Хирохито. С работой в Южной Японии было тяжело, особенно для ветеранов. Американские власти не рекомендовали работодателям нанимать их. Так, что Конституционная гвардия - никто не желал называть её армией - не испытывала недостатка в новобранцах.

Однако же они не были хорошими новобранцами. Они знали, что делать; не было похоже, что они не знакомы с основами. Было ли им какое-то дело до их выполнения? Это уже другая история.

Майк повернулся к Дику Сиракаве. Дик был переводчиком, калифорнийским япошкой, после Перл-Харбора попавшим в трудовой лагерь, а спустя какое-то время и в штрафную бригаду. Его подразделение, полностью состоявшее из япошек, воевало в Европе. Власти, вероятно, решили, что обычные американские солдаты на тихоокеанском фронте их сначала пристрелят, а потом будут задавать вопросы. В этом конкретном случае, Майк признал за властями правоту.

Как и он сам, Дик после окончания войны остался в армии, без буквы "Р" под капральскими нашивками. Поскольку он знал язык, власти решили, что после прекращения стрельбы, он больше всего будет полезен в Японии. Майк был рад тому, что он рядом. Его собственных крошечных знаний японского, пусть они и помогали, было явно не достаточно, чтобы управлять этим стадом клоунов.

- Спроси, что их гложет, - попросил он Сиракаву. - Они должны стать лучшими солдатами, чем сейчас.

Дик поболтал по-японски с тремя или четырьмя парнями, в головах у которых, похоже, имелось достаточно извилин, чтобы пошевелить ими. Какое-то время они перекидывались словами. Майк выяснил, что японское выражение вежливости заключалось, в том числе и в том, что они говорили то, что, по их мнению, вам хотелось услышать, а не то, что, на самом деле, у них на уме. Чтобы чего-то добиться, приходилось продираться через такие вещи. Когда Сиракава, наконец, вернулся, его лицо имело растерянный вид.

- Ну, чего там? - спросил Майк.

- Что ж, я выяснил, как так вышло, что они не воспринимают нас всерьёз, - произнёс японо-американец. - Выяснил, но не уверен, что верю этому.

- Выкладывай. - Майк уже и сам поимел приключения с пониманием непостижимого.

- Знаешь, в чём проблема? - сказал Дик. - Проблема в том, что мы, пиздец, какие милые. Вот, не гоню, сержант. Так они мне и сказали. Их собственные унтеры лупили и пинали их, стоило им только накосячить. Мы ничем подобным не занимаемся, вот для них это и выглядит, будто нам на всё похер. По их мнению, мы лишь изображаем активность. Вот и они считают, что им следует заниматься тем же самым.

- Ебать-колотить. - Майк закурил сигарету.

Он представлял много проблем, но такой среди них не было.

- Знаешь, на кого они похожи? Они похожи на бабищу, которая счастлива от того, что её мужик её колотит, ведь так он показывает, что любит её. Он заботится о ней, когда лупит.

Сиракава кивнул.

- Примерно, так и есть. И, что нам делать? Наши медноголовые отправят нас под трибунал - да бля, нас просто распнут, если мы станем обращаться с ними так, как с ними обращались их собственные сержанты.

- Поговорю об этом с капитаном Армстронгом, послушаем, что он думает, - сказал Майк. - Пока же, скажи им, что не в наших традициях выбивать говно из тех, кто этого не заслужил. Скажи, что, беря пленных, мы не становимся мягче. Напомни им, что это мы победили в войне, блин, а не они, так, что наши методы тоже работают.

- Попытаюсь.

Сиракава произнёс речь перед ротой японцев. Майк разобрал, наверное, одно слово из десяти; сам он с таким делом никогда не справился бы. Конституционные гвардейцы слушали внимательно. Они поклонились капралу, а затем, ещё ниже - Майку. После этого ходить строем они начали лучше, но ненамного.

Когда Майк доложил Кэлвину Армстронгу, молодой офицер кивнул.

- До меня доходили похожие доклады, - хмурясь, произнёс он. - Что с ними делать, я не знаю. Если мы начнём обращаться с япошками так же, как с ними обращались в старой армии, разве мы не станем такими же плохими, как они?

- Если мы не начнём обращаться с ними подобным образом, будет ли новая армия...

- Конституционная гвардия.

- Конституционная гвардия. Верно. Виноват. Будет ли эта сраная Конституционная гвардия стоить той бумаги, на которой она написана? Задача в том, чтобы быть с ними милыми, или сделать так, чтобы они были способны воевать?

- Я не могу приказать вам их вздрючить. Моё собственное командование обрушится на меня, чисто тонна кирпичей, - невесело произнёс Армстронг.

- Так точно, сэр. Я понимаю, - сказал Майк. - Но, я вам вот, что скажу.

- Что же?

- Те жалкие ублюдки в северояпонской армии никогда не переживают о том, что русские говорят, что им делать слишком, блядь, мягко.

Армстронг рассмеялся так, что Майку показалось, будто он услышал самый веселый смех в своей жизни.

- Чёрт, это точно, - сказал он. - В Красной Армии царят отношения в стиле "человек человеку - волк", точно так же, как и среди япошек.

- Возможно, даже хуже, - произнёс Майк. - За плечами их офицеров постоянно маячат козлы из НКВД.

- Ага. - Армстронг кивнул. - Разве не было бы веселее, если бы за нашими парнями присматривали гбровцы?

- Никогда об этом не задумывался, сэр, - ответил на это Майк.

Ему нравился Кэлвин Армстронг. Он уважал его. Но он не доверял ему настолько, чтобы говорить нехорошие вещи о ГБР там, где его мог бы услышать молодой офицер. Ему не хотелось снова очутиться в трудовом лагере, если Армстронг на него доложит. Нет, гбровцы не внедряли в подразделения армии США своих офицеров по политработе, по крайней мере, пока. Это не означало, что у них не было влияния на армию. О, нет. Совсем не означало.

***

Эсфири позвонили из начальной школы, куда ходили Сара и Пэт. Ей пришлось отпроситься и привезти Пэта домой. Тот во время обеденного перерыва ввязался в неприятности на игровой площадке. Эсфирь рассказала всё Чарли по телефону, но ему хотелось услышать версию самого преступника. Не каждый детсадовец мог провернуть подобный трюк.

- Что случилось, малой? - спросил Чарли, когда вернулся из Белого Дома.

- Ничего особенного. - Его сын, казалось, совсем не расстроился, что ввязался в бучу.

- Ничего? Я слыхал, ты подрался.

- Ага, тип' того. - Пэт пожал плечами. Нет, он совсем не расстроился.

- И как?

Снова движение плечами.

- Я был в этой рубашке... - Это была багровая хлопчатая рубашка, самое то для вашингтонской весны. - И Мелвин спросил: "Являетесь ли вы сейчас, или являлись когда-нибудь "красным"?

- И?

- И я сунул ему прям в сопелку, - не без гордости произнёс Пэт. - Все знают, что "красный" - это обзывательство. Но у него кровь пошла из носа и он начал орать. Наверное, поэтому меня и отправили домой.

- "Все знают, что "красный" - это обзывательство", - эхом повторила Эсфирь.

- Ну, да, когда пяти- и шестилетки обзываются такими словами, значит, дело зашло довольно далеко, - Чарли вновь обратился к Пэту: - С этого дня никогда никого не бей, пока тебя не ударят первыми, лады?

- Лады, - без особого энтузиазма ответил Пэт.

- Обещаешь?

- Обещаю, - всё ещё неохотно проговорил Пэт. Однако Чарли с Эсфирью внушили ему, что обещание - это важно, и раз дал его, значит, надо держать. Если повезет, оно удержит Пэта от превращения в грозу школьного двора - либо от того, что его предок попадёт в неприятности из-за его залёта.

Вскоре после обеда зазвонил телефон. Решив, что это из Белого Дома, Чарли снял трубку.

- Алло?

- Мистер Салливан? - произнёс женский голос. Когда Чарли признал, что это он, женщина продолжила: - Я мисс Ханниган, директор школы, где учатся ваши дети. Я звоню по поводу той неприятности, что случилась сегодня днём.

- О, конечно, - сказал Чарли. - Мы с Пэтом как следует поговорили. Не думаю, что с ним и впредь возникнут подобные проблемы.

- Рада слышать. - Голос мисс Ханниган был не просто радостным. Он был полон облегчения. - Я хотела убедиться, что вы не злитесь на мисс Тарлтон за то, что она привела Патрика в мой кабинет, а также напомнить вам, что, разумеется, - она сделала ударение на этом слове, - Мелвин Вангилдер не имел ни малейшего понятия о том, где вы работаете, иначе он никогда бы не сказал вашему сыну того, что сказал.

- Ага. Если бы вы не позвонили, я бы об этом даже не подумал, - сказал Чарли. В голосе мисс Ханниган послышалось ещё больше облегчения.

Он, как можно скорее, распрощался с ней и повесил трубку.

Затем он налил себе выпить. Эсфирь недобро посмотрела на него, но он всё равно налил. Директор позвонила ему, чтобы убедиться, что он не людоед. Она решила, что, раз человек работает в Белом Доме, ему стоит только сказать кому надо, и мисс Тарлтон (она преподавала в подготовительном классе Пэта) пропадёт в трудовом лагере. Как и мама с папой Мелвина Вангилдера. Да и сам Мелвин, и не важно, что он только собирался или недавно отпраздновал шестой день рождения. Впрочем, она могла и не ошибаться.

- Но, я не людоед, мать вашу, - пробормотал Чарли, прикончив стакан, что не заняло много времени.

- Что? - переспросила жена.

- Не важно.

Беда в том, что он прекрасно понимал, почему мисс Ханниган так встревожилась. Будь он людоедом, она не смогла бы остановить его от причинения мисс Тарлтон и Вангилдерам всего, что ему пожелается. Всё, что она могла сделать, это упрашивать. Что бы он сделал, не пожелай он её слушать? Снял бы трубку и позвонил Дж. Эдгару Гуверу. Гбровцы взяли бы дело в свои руки.

Чарли никогда не пользовался своими связями подобным образом. Подобное даже не приходило ему в голову, а, значит, родители воспитали его в правильном ключе. Он гадал, что бы сделал, скажем, Лазар Каган с тем, кто на рубеже веков бил его на школьной площадке. Он не испытывал особого желания спрашивать об этом, когда в следующий раз столкнётся с Каганом в Белом Доме. И, с учётом всех обстоятельств, он предпочёл бы вообще об этом не знать.

***

Когда американские солдаты получали увольнительную, они частенько отправлялись на Сикоку. Да, местным не нравилось их присутствие в большей степени, чем остальным япошкам в южной части страны. Но города и сёла Сикоку совсем недавно были просто разбомблены. Их не разбомбили в щебенку, и не сражались на развалинах от дома к дому. Есть разница.

Вместе с Диком Сиракавой, Майк сел на паром из Вакаямы, что на Хонсю, в Токусиму, что на Сикоку. Паром представлял собой десантный корабль, их тех, на которых он многократно достигал недружественных берегов. Единственный район Вакаямы, где даже сейчас бурлила активная жизнь - это гавань, а командовали там американцы.

Токусима... была не такой. Это был самый дружелюбный берег, на какой только доводилось сходить Майку. Строго говоря, это была весьма низкобюджетная, наспех сляпанная копия Гонолулу. Весь город, по крайней мере, его прибрежная часть, был создан для того, чтобы предоставлять служивым людям приятное времяпрепровождение, пока они избавляются от наличности.

Можно отправиться в Объединённую службу организации досуга войск и отлично провести время, не занимаясь ничем. Либо можно заняться чем-то другим. Можно играть в азартные игры. Можно пить. Можно плясать на дискотеке с наёмными партнёрами, которые могли, а могли не быть, доступны для оказания дополнительных услуг. Можно отправиться в бесчисленные стрип-клубы - японские женщины, хоть большинство из них отнюдь не грудастые, гораздо меньше переживали по поводу наготы, чем их американские сёстры. Либо можно отправиться в бордель. Как и везде, качество услуг там зависело от того, сколько вы готовы потратить.

Военная полиция и береговые патрульные делали всё, чтобы к весельям и играм солдат США не добавились драки. Также они были настороже по поводу тех твердолобых япошек, которые продолжали желать убивать американцев и спустя два года после капитуляции. Япошкам, которые не служили в Конституционной гвардии или полиции, стрелковое оружие не полагалось. Майк знал, насколько ничтожной была надежда на это. Накануне американского вторжения, японские власти вооружили столько народу на Японских островах, сколько было можно. Можно было без каких бы то ни было проблем заполучить на руки всё, от жалких мушкетов с чёрным порохом, до "Арисак" и ручных пулемётов "Тип 11".

Ещё на руки можно было получить такие штуки, которые американцы прозвали наколенными миномётами. Буквально с колена из них стрелять нельзя, однако из них можно запускать маленькие бомбочки дальше, чем на километр. Время от времени япошки из пригородов постреливали по ярким огням на берегу. Ничего, кроме беспокойства они не доставляли - до тех пор, пока вы не окажетесь рядом с падающей бомбой. Американцы редко кого-то ловили. Наколенные миномёты можно было легко припрятать.

Пока Майк и Дик находились в Токусиме, по городу никто не стрелял. Днём было горячо и душно; почти как в Нью-Йорке летом. Ночью было тепло и душно. Большинство закусочных на берегу предлагали гамбургеры и хот-доги, либо стейки, если хватало денег.

Однако можно было найти и японскую еду. Там, куда они с Диком ходили, Майк оказался единственным круглоглазым. Он неплохо управился с хаси, отчего девчонка-официантка удивлённо хихикнула. Когда сюда приходили американцы, вместо палочек они обычно просили вилки. В промежутке между порциями суши, Майк произнёс:

- До того как пересечь Тихий океан, я бы никогда не прикоснулся к сырому осьминогу, сырой рыбе или к морскому ежу. Полагаю, теперь я в этом разбираюсь лучше.

- В Лос-Анджелесе мы, в основном, ели американскую еду, - сказал Дик. - Не считая риса - мама всегда готовила клейкий рис. Но, да, это тоже весьма неплохо.

Майк поднял пустой стакан.

- Biru, domo*. - И тут же перешёл на английский: - Пиво отлично всё смоет.

- Это точно, - сказал Сиракава.

Они предавались и иным удовольствиям, и четыре дня спустя вернулись в Вакаяму, с облегчёнными кошельками, но сытыми и довольными. Майк взял под расписку джип на автобазе, и вместе с Диком отправился на север, обратно к реке Агано и всё более беспокойной демилитаризованной зоне. Дорожное движение практически полностью состояло из джипов и грузовиков. Это было хорошо. До оккупации у япошек было правостороннее движение, как в Британии. Порой, особенно, когда они решали проявить высокомерие, они забывали, что правила поменялись. Столкновения лоб-в-лоб с американскими машинами случались весьма регулярно.

Над их головами, на север с рёвом пронеслось звено "F-80"*. Через несколько минут мимо пролетело ещё несколько самолётов.

- Интересно, что стряслось, - произнёс Дик Сиракава.

- Хер бы знал, - ответил Майк. - Чёрт, эти реактивные самолёты такие шумные! От одного их звука мне хочется бросить джип и нырнуть в окоп. Если не знать, что это, от шума пугаешься так, что хочется сдаться.

Они, по-прежнему, находились южнее Токио, когда застряли позади колонны танков. "Шерманы", и несколько новых моделей, более тяжёлых "Першингов", направлялись на север. Движение в южном направлении было достаточно плотным, чтобы Майк и не думал о том, чтобы выехать на встречную полосу и объехать колонну. Благодаря поворотам, было видно, что она длинная. Вместо этого он злился, ковыляя не более двадцати пяти километров в час.

На перекрёстке военный полицейский помахал джипу через плечо.

- Предъявите документы, оба! - пролаял он.

Он едва ли не целился в Дика Сиракаву из "М-1". Его взвинтил вид японца в американской форме, пусть её и носили почти все в Конституционной гвардии. Оба документа он изучил с микроскопическим тщанием, причём, бумаги Дика тщательнее, чем бумаги Майка.

Наконец, Майку это надело, и он спросил:

- Короче, что случилось?

Военный полицейский уставился на него.

- Вы, что, не слышали?

- Нихера я не слышал, мужик. Если б слышал, стал бы тебя спрашивать?

- Вам пиздец, как повезло, что вы не добрались до границы - вот, что я могу вам сказать. Северные японцы напали на южных японцев. У них танки, большие пушки и не знаю, что ещё. Без предупреждения, без ничего. Минуту назад ещё было тихо. А затем всё полетело к чертям.

Майк и Дик в ужасе переглянулись.

- Нам нужно туда вернуться, - сказал Майк. - Там наши товарищи. И японские войска, которые мы учили.

- Ну, удачи - вот, что могу вам сказать. - Полицейскому нравилось это выражение. - Делайте, вот как. Езжайте в Токио. Там получите приказы. И оружие получите. Без него вам не стоит полагать себя в безопасности.

До сей поры отсутствие оружия Майка не волновало. За рулём джипа он чувствовал себя вполне в безопасности. Но не на новой войне. Он резко кивнул.

- Тогда, так и поступим.

Американские власти в убогом разрушенном Токио выглядели сбитыми с толку, словно получили прямой с правой от Коричневого Бомбардировщика*. Они не ожидали нападения от Северной Японии. Майк не знал, почему. Капитан Армстронг неделями слал тревожные доклады. Как и другие командиры возле демилитаризованной зоны. Им хоть кто-нибудь поверил, или хотя бы прочёл? Судя по всему, вряд ли.

Получить оружие оказалось легко. В оружейке Майку и Дику выдали по "маслёнке" и столько магазинов, сколько они могли унести. Что же до приказов... Дику сразу сказали - сидеть в Токио. Капитан, что отдал ему это приказ, говорил извиняющимся тоном, но твёрдо.

- Я понимаю, кто вы такой, капрал. Знаю, что вы сделали для нашей страны, - сказал он. - Но я не хочу, чтобы наши парни, увидев вас, решили, что вы солдат Северной Японии в американской форме, и нашпиговали вас пулями.

- Сэр, думаете, наши парни реально настолько тупые? - спросил Дик.

- А ты как считаешь? - ответил измученный капитан.

Дик задумался. Много времени ему не потребовалось. Он остался в Токио.

Майк залез в полугусеничный грузовик, который был приписан к наспех сколоченной полковой боевой группе. Вряд ли кто-то в кузове знал хоть друг друга. Это его тревожило. Одной из причин того, что бойцы хорошо сражались, являлась забота о своих товарищах. Другой был страх сделать перед ними труса. Насколько хороши окажутся эти парни, если им плевать на тех, кто рядом с ними, а тем плевать на них?

Какое-то время всё было похоже на учебный выход. Затем, дальше на север, артиллерийский грохот начал выделяться из гула двигателя грузовика. На горизонте виднелся дым. Война и пламя шли вместе, словно пиво и солёные крендельки.

Они остановились на ночёвку до того, как нашли дело, или дело нашло их. Некоторые не знали, как рыть окоп или выставлять охранение. Это были призывники, которые несли гарнизонную службу, а не солдаты с боевым опытом. Майк принял над ними командование. Он носил нашивки первого сержанта и вёл себя так, что было понятно - он знает, что делать.

Утром они снова двинулись вперёд. Появились пробки. Дороги заполонили беженцы - гражданские японцы, которые не хотели жить под северояпонским Восходящим Солнцем с золотым серпом и молотом посередине. Майк их не винил, но они никак не облегчали задачу защитить Южную Японию.

Затем Майк увидел других япошек, убегавших от вторжения северных японцев. Некоторые носили американскую форму, некоторые - форму старой, мёртвой Императорской армии. Многие выбросили винтовки, чтобы отступать быстрее. Конституционная гвардия, либо существенная её часть, совсем не горела желанием защищать новую блестящую конституцию. Несколько солдат были ранены, но лишь несколько. Остальные просто разбегались, как тараканы.

Майк начал серьёзно беспокоиться.

***

В Белом Доме все были убеждены, что Японская война не могла выбрать время хуже для начала. Республиканцы только что выдвинули Гарольда Стассена. Вряд ли кто-то слышал о нём за пределами Миннесоты. По всему выходило, что он был бы символическим кандидатом, и Стил и Гарнер избрались бы в пятый раз.

А теперь? Теперь Джо Стилу пришлось вновь взяться за работу. Ему было под семьдесят. Часть былой энергии ушла. Чарли это замечал. Он, казалось, был не только оскорблён, но и удивлён тем, что сторонники Троцкого дерзнули опрокинуть повозку с яблоками.

По его приказу американцы из Южной Японии пытались забомбить их в каменный век. "В-29" грохотали над Северной Японии точно так же, как они грохотали над всей страной, когда ею правил Хирохито. Однако воздушные силы Императорской армии были разгромлены до того, как к ним прилетели "Суперкрепости".

Сейчас всё шло непросто. Северные японцы летали на реактивных истребителях "Гу-9"*. "Гу-9" не были столь же хороши, как американские "F-80". Они представляли собой русскую версию немецкого "Ме-262"*, вероятно, создавали их захваченные нацистские инженеры и техники. Хоть они и не могли состязаться с американскими истребителями, для "В-29" они оказались гораздо сильнее того, с чем те были сконструированы сталкиваться. Дневные налёты на Северную Японию продлились лишь несколько дней. Продлись они чуть дольше, в строю осталось бы гораздо меньше драгоценных "В-29".

И... Чарли отправился в овальный кабинет, чтобы задать президенту вопрос:

- Сэр, правда ли, что на многих "Гу-9" летают русские пилоты?

- Правда, - ответил Джо Стил. - Но нет никакого смысла хоть как-то упоминать об этом.

Он вытряхнул пепел из трубки в любимую пепельницу - латунную перчатку кэтчера.

- Почему нет-то? - воскликнул Чарли. У него в голове плясали пропагандистские мысли.

Джо Стил посмотрел на него так, как сам Чарли смотрел на Пэта, когда тот задавал детский вопрос.

- Что ж, Салливан, неужели вы считаете, что на наших "F-80" и "В-29" летают япошки?

Чарли сдулся.

- Ой, - сказал он. Затем он просветлел. - Однако Северная Япония напала на Южную. Мы помогаем южным японцам защищаться. Пилоты Троцкого помогают агрессору.

- Если сможете что-нибудь из этого выжать, полный вперёд. - Президент, по-прежнему, говорил так, словно подначивал мальчишку. Он почесал усы. - Что нам, на самом деле, нужно, так это остановить их раньше, чем они возьмут Токио. Это будет совсем нехорошо выглядеть. Это недопустимо.

Он кивнул так, будто давал понять, что случись подобное, список мёртвых генералов пополнится.

Поняв, что Джо Стилу больше нечего было ему сказать, Чарли вышел. Он зациклился на новости о том, что на северояпонских самолётах летают русские. Но ничего, кроме этого зацикливания, у него не вышло. Он не сумел подать всё так, чтобы не было заметно, что американцы делают нечто большее, чем просто летают на самолётах Южной Японии. Если бы американские ботинки не топтали их землю, вся хрупкая Конституционная Монархия Японии оказалась бы сметена.

Пару таких ботинок носил Майк. Чарли надеялся, что его брат в порядке. Он мог лишь надеяться; от Майка не было вестей с самого начала боёв.

Его посетила праздная, а может, не совсем праздная, мысль о том, какие же секреты имелись у Дж. Эдгара Гувера на Гарольда Стассена. Что бы это ни было, оно могло отравить всю кампанию. Джо Стил мог замедлиться, но он не остановился. Он не собирался проигрывать выборы, пока был на это способен. И Чарли небеспочвенно полагал, что он вполне мог.

***

Уцуномия представляла собой средних размеров японский городишко, настолько же важный, или не очень важный, на общей карте событий, как Омаха в Штатах. Это было то место, которое могло занять своё место в учебниках истории, оказавшись утопленным в крови.

Если северные японцы прорвутся через Уцуномию, Майк не имел ни малейшего понятия, что удержит их по эту сторону от Токио. Разумеется, он всего лишь, первый сержант. Поле битвы он обозревал с позиции жука, а не с высоты птичьего полёта. Однако, судя по тому, как командование продолжало вводить в бой всё больше американских войск и более стойких подразделений Конституционной гвардии, там думали точно так же.

Он со своим отделением окопался на северных окраинах Уцуномии. Если придётся отступать, то поступит приказ сражаться в городе. Майк надеялся, что не придётся. Место, где они находились, отмечало собой самую глубокую точку проникновения северояпонцев в Южную Японию.

К северу от города в полях под солнцем пухли трупы врагов. Майку был до жути знаком этот приторно-сладкий запах. Он не просто проникал в ноздри, он пропитывал также хлопок и шерсть; он остаётся с тобой даже, когда покидаешь поле боя.

Неподалёку от его окопа стоял подбитый "Т-34-85" с дыркой в борту. Майк со здоровым уважением осматривал его стальной труп. Один "Т-34-85" мог разобрать на винтики пару-тройку "Шерманов". Русский танк был быстрее своего американского противника, у него крепче броня и мощнее пушка. У "Шермана" лучше наведение - стрелок "Шермана" с большей вероятностью мог попасть, куда целился. Однако если снаряд не пробивал броню, какой толк с этого попадания?* Конкретно этому "Т-34-85" не повезло.

Либо его достал "Першинг". "Першинги", определенно, являлись старшими парнями на районе, но их было недостаточно. Майк надеялся, что подкрепление уже в пути.

Он аккуратно высунул голову из окопа. Северные японцы отступили на пару километров, вероятно, чтобы сгруппироваться для очередного удара. Он мог видеть, как они перемещались вдалеке, но не знал, что именно они затеяли. Он пожалел, что американская артиллерия не ударила по ним посильнее.

Затем над стоявшими там грузовиками вспыхнуло пламя. В небо устремились огненные копья.

- В укрытие! - выкрикнул Майк своим бойцам. - "Катюши"!

Он слышал, что ракетные залпы Красной Армии пугали нацистов, как ничто другое. Он верил этим слухам. Они совершенно точно, блин, его пугали. Под вой ракет он скрючился на дне окопа. Ракеты разорвались с оглушающим рёвом. От взрывов стало тяжело дышать. В воздухе свистели осколки горячей острой стали. "Катюши" могли уничтожить целый полк, если могли застать его на открытом месте.

Однако американцы не находились на открытом месте. А ракетный удар, похоже, разбудил артиллерию США. Едва северояпонские танки и пехота выдвинулись вперёд, им на головы начали падать 105 и 155мм снаряды. Благодаря чистому везению, один угодил прямиком в "Т-34-85". Он взорвался в сиянии славы, когда одновременно сдетонировал весь его боекомплект.

Подкатил "Шерман" и пристроился позади подбитого русского танка рядом с Майком. Используя "Т-34-85" как укрытие, он принялся бить осколочно-фугасными снарядами по вражеской пехоте. Подбить танки противника, пока те не подойдут ближе, он не мог, и благоразумно даже не пытался.

Майк не стрелял. На расстоянии в пару сотен метров "маслёнка" могла устроить мясорубку. На более дальнем расстоянии она практически бесполезна.

Низко пролетели "Корсары" и "Хеллкэты", поливая северояпонские войска из пулемётов и сбрасывая им на головы напалм. Винтовые палубные самолёты уже устарели для воздушных боёв, но по-прежнему оставались качественными штурмовиками.

Северояпонцы всё равно подошли. У них имелось несколько старых русских истребителей, но не так много, как у американцев. Их пехоте нельзя было отказать в отваге. Майк хотел бы так сказать. Тогда он не нервничал бы так сильно.

Вскоре он начал палить по ним из пистолета-пулемёта. Он срезал одного япошку, который попытался швырнуть в его сторону гранату. Это произошло максимально близко к противнику. Как бы ни старались северояпонцы, пробиться в Уцуномию сквозь ряды защитников они не смогли.

Они угрюмо откатились назад, едва солнце утонуло в крови на западе. Майк обнаружил рану на руке. Он понятия не имел, когда её получил. Она даже не начала болеть, пока он её не заметил. Он посыпал рану стрептоцидом и замотал бинтом. Если офицер заметит её до того, как она заживёт, Майк, возможно, получит к Пурпурному сердцу ещё один зажим с дубовыми листьями. Если нет, поднимать шум он не собирался.

Он закурил сигарету. От такого дыма ему стало чуточку легче.

- Блядь, - устало произнёс он. - Похоже, мы их сдержали.

***

Из радиоприёмника раздался голос Джо Стила:

- Похоже, линия фронта в Японии стабилизируется. Теперь мы должны выгнать захватчиков из Конституционной Монархии и отогнать их до границ, которые они нарушили. Мне жаль об этом говорить, но это не будет быстро, легко и дёшево. Но мы всё сделаем. Обязаны сделать. Мир во всём мире требует, чтобы мы сдержали распространение коммунизма везде, где бы ни пролезали клевреты Троцкого. Подобно нацизму, мировая революция - это идея, время которой прошло, и ушло.

Он продолжил говорить о выкорчёвывании "красных" шпионов и предателей дома, и о том, как растёт экономика. Чарли слушал с неохотным, но подлинным восхищением.

- В этом старике ещё теплится жизнь, - сказал он.

- Похоже, что так. - Эсфирь ни разу даже не намекнула, что она думает о Джо Стиле, но у Чарли на этот счёт никаких сомнений не было. Она посмотрела на него.

- Сколько в этой речи твоего?

- Отдельные кусочки, - откровенно ответил он. - С полдюжины людей скармливают ему идеи и мысли. Он всё собирает, отбирает то, что ему нравится, и добавляет своё. Мысль о сдерживании коммунизма подсказал я. Ему чего-то такого и хотелось. Возможно, в Европе и Японии мы приведём эту мысль в действие.

- А как же Китай? - спросила Эсфирь.

- А что с ним? - невозмутимо переспросил Чарли. Мао продолжал отвоёвывать территории; Чан продолжал их уступать. - До выборов Мао в любом случае не победить. Они всего через две недели. Это даст нам время подумать, что делать, если Китай станет "красным".

- Если Джо Стил победит, - сказала жена.

- О, он победит, - Чарли говорил уверенно, поскольку был в этом уверен. Он был согласен и с Джоном Нэнсом Гарнером и со Стасом Микояном - Джо Стил останется президентом Соединённых Штатов столько, сколько пожелает.

Эсфирь снова посмотрела на него.

- Насколько результаты выборов, что они оглашают, соответствуют настоящим?

За все годы, что Чарли проработал в Белом Доме, она ему таких вопросов не задавала. Возможно, не хотела знать. Чарли и сам не знал, не полностью. Приблизительно? Ну, да, знал. Именно потому, что он знал, он сказал:

- Я тебе так скажу, милая. Если ты притворишься, что не говорила этого, я притворюсь, что не слышал.

Порой, то, что не являлось ответом, в итоге, становилось ответом. Эсфирь вздохнула. На этот раз, настал её черёд встать, сходить на кухню и вернуться со стаканом в руке. Чарли мог бы использовать этот факт, как оправдание налить и себе. Совсем недавно он так бы и поступил. Сейчас же он обнаружил, что начал чувствовать себя лучше, после того, как стал меньше пить. Если бы он сказал об этом вслух, его наверняка изгнали бы с позором из Гибернийского Клуба*, но это правда.

В ночь выборов он остался в Белом Доме. Эсфирь могла бы прийти и послушать о поступающих результатах, но необходимость присмотреть за Сарой и Пэтом стала для неё прекрасным оправданием остаться дома. Получив его, она им воспользовалась.

Штат Мэн остался за Сассеном. К нему присоединились Нью-Хэмпшир и Вермонт. Как и Мэриленд и Делавэр. Когда стало точно ясно, что Мэриленд потерян, Лазар Каган выругался. Тогда Чарли налил себе выпить. Кое-кто из штата, из которого был вырезан округ Колумбия, получит по шапке за то, что не посчитал бюллетени получше.

Однако крупные штаты, штаты, где имелись горы голосов выборщиков, остались в лагере Джо Стила. Нью-Йорк, Пенсильвания, а позднее Иллинойс - все поддержали пятый срок. Весь Юг, как один, остался с президентом. По крайней мере, так заявил радиоведущий. Если настоящие результаты отличались от объявленных, проверять это никто не собирался.

Некоторые штаты, где находилось много трудовых лагерей и ссыльных вредителей склонялись на сторону Гарольда Сассена. Должно быть, они пытались подать знак, но делали это недостаточно громко. У них не было много голосов выборщиков.

Ещё больше народу жило на западном побережье. Все три штата остались у Джо Стила в кармане. Он не победил с таким преимуществом, как в 1936 году, 1940 или 1944, однако состязание со Стассеном не стало серьёзным.

Примерно пятнадцать минут спустя, когда преимущество в Калифорнии стало всеобъемлющим, вниз спустились президент и Бетти Стил. Чарли присоединился к овациям. Если бы он этого не сделал, народ бы заметил. Джо Стил помахал помощникам и подручным.

- Что ж, мы снова справились, - произнёс он и вновь поднял руку. - Мы продолжим вести страну на правую сторону, а также продолжим делать всё, чтобы мир не сошёл с ума.

Когда Чарли подошёл к президенту, чтобы поздравить, тот травил байки с Энди Вышински и молодым помощником генерального прокурора.

- Благодарю, Салливан, - сказал Джо Стил. - Знаете, о чём я жалею, чего мы не сделали, когда летали в Японию?

- О чём же, сэр?

- Я сожалею, что мы не сбили самолёт Троцкого. Возможно, тогда коммунисты устроили бы у себя очередную гражданскую войну, выясняя, кто является его истинным последователем. - Президент раздражённо покачал головой. - А теперь, блин, слишком поздно. Второго такого шанса мне не подвернётся.

- Мне жаль, сэр.

Чарли как можно скорее поспешил к бару. Ему требовалась пара-тройка стаканов. Пусть это и не было ему нужно постоянно, но иногда всё же, нужно.

XXIV

Майк укрылся за камнем в снегу. Спереди в камень шлёпнулась пуля. Он дрожал одновременно от страха и от холода. Если японское лето напоминало ему о Нью-Йорке, то зимы здесь были прямиком из Монтаны. Могло быть хорошо и холодно. Не всегда, но могло, и бывало.

Также Майк забрался на север дальше, чем прошлым летом. Бои проходили севернее того, что являлось границей между Северной и Южной Японией, но всего-то на несколько километров. Он слышал о том, что на северояпонских истребителях летали русские пилоты. Но он не был до конца уверен, что это правда. На земле ему не встречалось ни одного сражающегося русского оккупанта.

Впрочем, у северных японцев имелось немало новомодного русского вооружения. Троцкий поступал точно так же, как во время гражданской войны в Испании, как и Гитлер и Муссолини вместе с ним. Он отдавал свои новейшие и самые лучшие игрушки другим людям, чтобы посмотреть, как они действуют.

Одной из таких игрушек была винтовка, подобных которой Майк прежде никогда не встречал. Она плевалась пулями, как пистолет-пулемёт, но точно попадать из неё можно было и с пяти сотен метров. Некоторые из тех парней, что сражались в Европе, говорили, что под самый конец войны у немцев появились схожие штуки. Для Майка, как и для большинства американских солдат по эту сторону глобуса, АК-47 стали неприятным сюрпризом.

Движение слева вынудило Майка дёрнуть головой в ту сторону. Неужели северные японцы решили обойти его бойцов с фланга? Но это не был "красный" япошка. То была коричнево-серая обезьянка, с шерстью, припорошенной снегом. В руке, поразительной похожей на человеческую, она несла какой-то корешок.

- А, ну, вали отсюда на хер, обезьяна! - негромко прикрикнул Майк.

Он дёрнул "маслёнкой". Будь он проклят, но обезьяна сразу смылась. Видимо, слова или движения дошли до неё. Большинство животных тварей, что населяли Японию, мало отличались от тех, что жили в Штатах. Сходство было не во всём, но в очень многих случаях.

А ещё водились обезьяны. В Нью-Йорке, за пределами зоопарков, их не было. Самцы были размером с двухлетнего ребёнка, и имели острые зубы. Они были частично ручными; япошки их не тревожили. И подобно своим человеческим двоюродным братьям, они крали всё, что не приколочено гвоздями. Майк видел, что они жрали даже сигаретные окурки. Если бы он так поступил, то выблевал всё, что съел за последнюю неделю. Обезьян, это, похоже, ничуть не беспокоило.

Он задумался, сколько их погибло при вторжении русских и американцев. Не то, чтобы - он надеялся на это - солдаты убивали их нарочно. Однако обезьян, как и солдат, могло занести не в то время и не в то место.

Майк надеялся, что не оказался не в том месте, не в то время... в очередной раз. В этот раз он не получил пятые дубовые листья на Пурпурное сердце. Чего у него больше не было, так это нижней части мочки левого уха. Кровищи из раны натекло до чёрта. Но ему было плевать. Десять сантиметров вправо и пуля попала бы ему прямо между ртом и носом.

К Майку подполз паренёк в зимнем маскхалате и с рацией за плечами, и сказал:

- Сержант, через полчаса начнём бомбить япошек. Когда всё закончится, мы должны выдвинуться и всё зачистить.

- Начнём, да? Просто охуенный день! - сказал Майк.

Наверху вечно думали, будто артиллерия способна сделать больше, чем она делала в реальности. Но ничего не поделаешь, особенно, когда нельзя притвориться, будто не расслышал приказ. Майк вздохнул и продолжил:

- Передай, сделаем всё, что сможем.

Артобстрел начался по расписанию. Он выглядывал из-за камня, и наблюдал, как одно за другим 105мм орудия подбрасывали в небо горы снега и земли. Когда наблюдаешь за чем-то подобным, начинаешь думать, что ничего, крупнее жука, там выжить не могло. Но это ошибка. Раз разом человеческие создания доказывали, что их трудно убить.

"Как меня, например", - подумал Майк. Он надеялся, что вновь окажется достаточно крепок, чтобы его не убили. До него пока не добрались. Впрочем, никто не говорил, что не могли.

Едва на артобстрел прекратился, он вскочил на ноги.

- Давай, парни! - заорал он. - Хлопнем их, пока они оглоушены!

Ему хотелось подойти к северояпонцам как можно ближе, чтобы у его "маслёнки" появились хоть какие-то шансы против новых автоматических винтовок.

Пули начали свистеть вокруг него, спустя несколько секунд после того, как он побежал вперёд. Чёрт, не все солдаты противника были оглоушены. Он выстрелил очередью, вынуждая их пригнуться.

У них почти не было колючей проволоки, лишь несколько полос. К тому моменту, когда он добежал, парни помоложе уже были там и перерезали её. Из ямы, подобно суслику, высунулся северный япошка в русской каске. Майк выстрелил ему в лицо. Тот упал с булькающим воем.

Зачистка окопов - грязное дельце. Это стало ясно ещё во время американской Гражданской войны, затем во время Первой Мировой войны, и ещё разок во время Второй Мировой. "Линия Сюри" на Окинаве прояснила этот вопрос Майку намного больше, чем он хотел бы знать. Но, вот он здесь, занимается теми же старыми делами. "Маслёнка" отлично в этом помогала. Шанцевый инструмент тоже. Придётся почистить его, когда появится возможность.

Подобно своим братьям и кузенам на всём протяжении от острова Уэйк до границ Индии, северные японцы не сдавались. Они бы не сдались и не отступили. Поэтому они погибали. Троцкий гордился бы ими, либо просто порадовался бы за них. Также упало и несколько американцев, за несколько акров промороженной земли, до которой никому не было дела.

***

На стене кабинета Чарли в Белом Доме висела карта Японии от "Джиографик". Он нарисовал на ней то, что являлось демилитаризованной зоной, разделявшей Северную Японию Троцкого и Южную Японию Джо Стила. Нынче, булавки, отмечавшие места сражений переместились на север от этой границы.

Однако он не был уверен, где все эти булавки окажутся. Некоторые места, где шли ожесточённые бои, несли флажки с названиями Долина Сукияки, Хребет Мамасан или Высота 592. Должно быть, у них имелись и другие названия, названия, которые можно было бы отметить на карте. Впрочем, какими бы эти названия ни были, Тихий океан они не пересекли.

В Японии план Джо Стила заключался в обучении и вооружении Конституционной гвардии, пока та не сможет соревноваться с северояпонскими силами на равных. Япошки Троцкого это учли. Те, кто сражались за Акихито и конституционную монархию - нет. Они не горели желанием наступать, либо сражаться, если им приходилось наступать.

Одной из причин этой проблемы являлось то, что Конституционная гвардия была наводнена "красными" разведчиками. Подручные Троцкого начали этим заниматься, едва Хирохито сыграл в ящик, а, может, даже раньше. Они сеяли недоверие к офицерам и американцам, а также повсеместное нежелание подчиняться приказам.

С такими вещами Джо Стил умел справляться, ну или думал, что умел. Проблема в том, что ни военно-полевые суды, ни жестокие наказания всех, кто просто выглядел недовольным, никоим образом не повысили мораль Конституционной гвардии.

Поэтому американцы в Японии продолжали нести большую часть бремени сражаний и большую часть потерь за Конституционную Монархию. В сравнении с битвами, которые были здесь до окончания Второй Мировой войны, в сравнении даже с боями в Европе, упорная позиционная война выглядела не совсем серьёзной. Однако она была подобна мокнущей язве, которая не прекращала истекать потерями. Новости об убитых и искалеченных молодых американцах никуда не денутся. Весна перетекла в лето. В газетных заголовках появились места, окрещенные Ущелье Гейши и Долина Смертной Тени. Такие заголовки вряд ли выиграют соревнование в популярности.

Чарли отправился к Стасу Микояну, который являлся самым здравомыслящим среди давних подручных Джо Стила.

- Знаете, если босс хочет переизбраться в 1952 году, ему следует сделать с Японской войной нечто большее, - сказал он.

Микоян улыбнулся ему.

- Если босс хочет переизбраться в 1952 году, он переизберется в 1952 году, так что можете сразу отправляться в банк за кредитом.

- Ему придётся взяться за дело гораздо крепче, дабы убедиться, что всё идёт, как надо, - сказал Чарли.

- Всё пройдёт, как надо. - Микоян продолжал улыбаться. Неужели это улыбка в стиле "я знаю то, чего не знаешь ты"? В тот момент Чарли об этом как-то не задумался. В тот момент все мысли Чарли занимало желание, чтобы Микоян уделил ему больше внимания. Впрочем, впоследствии, он призадумался.

А Японская война и связанные с ней несчастья не ограничивались противоположным берегом Тихого океана. Спустя несколько дней после разговора Чарли с Микояном, он прочёл в "Вашингтон Пост" небольшую заметку, написанную неким стрингером из "АП". "Примерно в сотне миль от Альбукерке, в пустыне произошёл взрыв склада боеприпасов, - гласила заметка. - Взрыв, который случился в предрассветный час, осветил мрачную сельскую местность и был слышен на много миль. Причины всё ещё расследуются. О жертвах не заявляется".

"С жертвами или нет, но чья-то голова слетит, - подумал Чарли. - Похоже, громыхнуло знатно. Хорошо, что произошло это посреди глуши. Именно там и надо держать склады боеприпасов". Он перечитал заметку. Слово "мрачную" свидетельствовало о том, что репортёр не был родом из Нью-Мексико. Сидя в кабинете, Чарли улыбнулся этой мысли. Если бы его собственная жизнь не оказалась связана с Джо Стилом, автором этой заметки мог бы быть и он сам.

Он задумался, был бы он счастлив, если бы продолжал писать для "Ассошиэйтед пресс". Устроить это не составило бы труда. Если бы тогда в 1932 году в той забегаловке он вышел бы отлить на несколько минут раньше или позже, то не услышал бы, как Винс Скрябин говорит, ну, с кем-то. Те несколько минут, та случайность, что у него был полный мочевой пузырь, изменили всё в его жизни, да и в жизни Майка тоже.

Если начать задумываться о подобных вещах, зайти можно довольно далеко. Что, если бы Джо Стил со своими приятелями остались на исторической родине и не поехали в Америку? Кем бы он там стал? Священником? Коммунистом? Никем особенным? На это можно было поставить. Соединённые Штаты являлись страной возможностей, местом, где человек мог с самых низов подняться до пяти сроков в Белом Доме.

Людям всегда нравилось считать себя владыками собственных душ и рулевыми собственных судеб. Но лишь потому, что вам что-то нравится, ещё не обязательно, что это правда. Это, скорее, похоже на то, что Бог играет в пинбол с людьми, и они отскакивают случайным образом от лопаток внутри, причём с лёгкостью могли бы отскочить и в другом направлении.

Но разве Эйнштейн не говорил, что Господь не играет со вселенной в кости? Короче, нечто похожее. Впрочем, Эйнштейн спустил самого себя в унитаз задолго до предначертанного ему срока, так откуда ему знать?

Нет. Это не задача по физике или квантовой механике, или как там её называют. Эйнштейн неверно понял Джо Стила. Эйнштейн отлично обращался с логарифмической линейкой. С людьми? Не столь хорошо. С Джо Стилом можно допустить только одну ошибку. Эйнштейн совершил большую ошибку и заплатил большую цену.

Это привело Чарли к мысли: "Я всё ещё здесь". Эйнштейн сделал больше, пока был жив. Чарли это было известно. Но Эйнштейн был гением, а у Чарли даже чековой книжки не было. Об этом ему тоже было известно. Тем не менее, гений или нет, но он ещё был жив, чтобы делать хоть что-то, в то время, как Эйнштейн - нет. Это также имело вес. Насколько Чарли мог судить, это имело вес намного больше, чем что бы то ни было ещё.

***

На заходе солнца Майк сидел среди развалин Ямаситы, что на восточном побережье Северной Японии. Стены и заборы, пока еще не разрушенные в ходе боёв, до сих пор украшали плакаты с коммунистической пропагандой. Рабочие и крестьяне плечом к плечу шагали навстречу светлому будущему. Счастливые трактора - на рисунках они улыбались - вспахивали поля. Текст Майк прочесть не мог, но картинки говорили сами за себя.

Он жевал тушенку из банки из пайка "С". Блюдо не было среди его любимых, но от голода избавляло преотлично. В Южной Японии, местных япошек постоянно принуждали использовать латинский алфавит. Замысел состоял в том, чтобы связать их со всем остальным миром. Хотели ли они быть связаны с миром подобным образом... Эйзенхауэр о таких вещах не потрудился поинтересоваться. Он лишь следовал приказам Джо Стила.

Считалось, что Троцкий - это человек, который всё вырывает с корнем. Однако русские не пытались изменить то, как жители Северной Японии писали. Можно ли сказать, что Джо Стил оказался радикальнее мистера Мировая Революция?

К Майку подошёл солдат и спросил:

- Эй, сержант, мы сегодня будем выдвигаться к Сендаю?

Сендай - это следующий крупный город в шестнадцати километрах от Ямаситы. Там проживало около четверти миллиона человек. Там же северояпонцы устроили серьёзный рубеж. И всё же, Майк покачал головой.

- Не думаю, Ральф. У нас приказ - крепко сидеть там, где мы сейчас.

- Как так? - сказал Ральф. - Если мы ударим по ним сейчас, когда они вроде как потеряли равновесие, то типа сможем уложить их и закончить нахуй эту сраную тупую бесполезную войну.

Майк хмыкнул.

- Расскажи ещё разок, как ты понимаешь. Я с первого раза не расслышал. - Он поднял руку. - Серьёзно, мой фронт работ - здесь. Если хочешь, чтобы приказы изменились, отправляйся в штаб дивизии. Приказы отдают оттуда.

- Ну, да. Рядового они послушают. - Ральф похлопал по одинокой полоске. - Но я всё равно утверждаю: мы упускаем хорошую возможность.

- Я тоже так считаю, но и поделать ничего не могу. Может, ночью мы будем их бомбить, или типа того. - Майк замолчал, чтобы прихлопнуть комара. В августе их тут немного, не то, что весной, но в Японии они, кажется, пропадали только, когда шёл снег.

Ральф тоже хлопнул.

- Что мы должны сделать, так это забомбить тут всё вокруг той новой хернёй, ДДТ, - сказал он. - Вышибает весь дух из вшей, и всё такое. Я серьёзно, оно и правда убивает этих мелких сукиных детей.

- Ага.

Сам Майк не запаршивел. Вшей у него не было. Он опрыскивался каждые пару недель, и паразиты на нём не задерживались.

- Крутая штука, точно.

Он обошёл свой сектор периметра, чтобы убедиться, что часовые на своих постах и стоят на своих двоих. Основные северояпонские силы, разумеется, находились в Сендае. Однако эти ублюдки любили проводить людей в гражданской одежде, даже женщин, в те места, которые они потеряли, бросать в американцев гранаты и потом исчезать во всеобщей суматохе. Когда воюешь с япошками, нужно всегда оставаться настороже, иначе пожалеешь.

Где-то в половине одиннадцатого Майк уже был готов и сам завернуться в одеяло. В трудовом лагере он выучился спать где угодно и в какое угодно время. Для солдата этот навык также оказался полезен.

Впрочем, не успел он вырубиться, как над головой загудели бомбардировщики, направлявшиеся с юга на север. Значит, и в самом деле, нацелились на Сендай. В последнее время "В-29" особо не использовали, особенно по ночам. Северояпонские истребители и зенитки заставляли большие самолёты страдать.

Хотя, эти летели настолько высоко, что гул двигателей был едва слышен. Учитывая, сколько шума создавали "В-29", это кое-что, да значило. Однако северояпонцы в Сендае знали об их приближении. Их зенитные орудия окрасили небо фейерверком трассеров. Майк надеялся, что экипажи пройдут целыми.

Он поёрзал в окопе. Подобно собаке или кошке, он выбирал поудобнее способ заснуть. Едва он его нашёл и закрыл глаза, как на севере взошло новое солнце.

Даже в окопе, даже с закрытыми глазами, отвратительное сияние слепило глаза. Он закрыл лицо ладонями. Если бы свет сразу же не погас, это не помогло бы. Едва он погас, как грохочущий рёв, словно разом разорвались все артиллерийские снаряды, практически оглушил его. Вокруг него на какое-то мгновение просвистел ветер, хотя до сих пор ночь выдалась тихой.

Майк вскарабкался на ноги. Теперь он мог позволить себе посмотреть на север. От увиденного он охнул. В небе высилось, увеличиваясь с каждой секундой, подсвеченное облако газа, пыли и Бог знает, чего ещё. В нём была пугающая и ужасающая красота, не похожая ни на что, о чём он мог только мечтать.

Даже с такого расстояния Майк ощутил на лице жар, словно, и правда, взошло солнце. Что творилось в Сендае, прямо под... как там это называется? Что стало с северояпонскими войсками, наводнившими Сендай? Что бы с ними ни случилось, Майк был уверен, что больше переживать из-за них ему не придётся.

***

Из радиоприёмника раздался голос Джо Стила:

- Вчера, 6 августа 1949 года - в день, который всегда будет жить в истории - Соединённые Штаты Америки обуздали силы, что зажигают звёзды, дабы принести мир двум враждующим народам, населяющим Японские острова.

Чарли сиял. Он сиял настолько ярко, что Эсфирь тоже улыбнулась и спросила:

- Начало - твоё, да?

- Можешь побиться об заклад, - ответил Чарли.

Новость была достаточно шумной, что слова Джо Стила должны будут войти в цитатник Бартлетта. Президенту отдадут должное, но никто, кроме Чарли, да, пожалуй, его жены, не будет знать, кто придумал эти строки.

- Прошлой ночью "В-29" сбросил атомную бомбу на город Сендай, - продолжал Джо Стил. - Это была законная военная цель, благодаря тамошним заводам и тому, что там скапливались северояпонские силы для удара по американским войскам в Ямасите, что десятью милями южнее. Мощь этой бомбы равна мощности двадцати тысяч тонн взрывчатки. Она в две тысячи раз мощнее самой мощной бомбы, сброшенный на Германию во Второй Мировой войне. Мы с неохотой применили столь жуткое оружие. Однако было очевидно, что ни Северная Япония, ни её сторонники в России никогда не признают легитимности Конституционной Монархии Японии, иначе как вследствие экстраординарных мер. Поэтому мы сейчас и прибегли к таким мерам. Это предупреждение я адресую властям Северной Японии и всем тем, кто их поддерживает, и они должны прислушаться к нему. Хватит, значит, хватит.

- Говорит так, будто у нас наготове есть ещё целая гора атомных бомб, - сказала Эсфирь.

- Точно, есть, - сказал Чарли. - Но от меня ты ничего не добьёшься. Я и об этой ничего не знал, пока её не сбросили.

Он знал, что над ней работает Риковер со своими ручными физиками и инженерами, но не знал, что они преуспели. Яйцеголовым, которых Риковер вытащил из обычных трудовых лагерей в особый, возможно, больше не придётся колоть скалы и мостить дороги.

- Значит, остаётся только надеяться, что твой брат выберется из войны одним куском, - сказала Эсфирь.

- Было бы неплохо. Строго говоря, было бы чудесно, - сказал Чарли. - Насколько мне известно, Майк не бывал по эту сторону Тихого океана с - Боже! - с 1943 года.

Эсфирь огляделась и прислушалась, убеждаясь, что Сара и Пэт не услышат того, что она собиралась сказать. Чарли не просто узнал этот жест, он и сам им пользовался. Удовлетворившись, она произнесла:

- Вероятно, он не хочет приближаться к Джо Стилу, пока это возможно.

- Вероятно, так. - Чарли вздохнул и начал доставать сигарету из пачки "Честерфилда". Затем он решил, что не так уж сильно этого хочет; можно ещё немного подождать. Вздохнув ещё раз, он продолжил: - Не всё, сделанное Джо Стилом, было плохо. Сейчас мы - самая богатая, самая сильная страна в мире. Когда он пришёл к власти, мы точно такими не были. Мы были сбиты с ног, подобно бойцу, который подставился под хук с левой.

Его жена вновь огляделась. Лишь после этого она сказала:

- Что ж, ты прав. Но мы были самой свободной страной в мире. Сейчас я так не думаю. А ты? Стоило ли то, что мы обрели того, что мы потеряли?

- Я не могу тебе этого сказать, - произнёс Чарли. - Спроси детей наших детей, когда те подрастут. Возможно, у них будет ответ.

- Как там было в Новом Завете? - Эсфирь разочарованно принялась щёлкать пальцами, вспоминая. - Что-то про "В чём польза..."?

Она покачала головой; закончить цитату она не смогла.

Но Чарли смог:

- "Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?"*.

- Точно! Чертовски хороший вопрос, да? Хоть он и гойский. - Она одарила его кривой ухмылкой, которую он больше привык видеть на своём лице, нежели на её.

- Вопрос хороший, - сказал он. - Но я на это дело смотрю не так. Как по мне, больше подходит: "Воздайте кесарю кесарево, а Богу богово".

- Этот кесарь много кому воздал, не так ли? - сказала Эсфирь. - Майк бы согласился.

- Ага, согласился бы, - согласился Чарли. - Как и все те северояпонские войска в Сендае. Им воздали на полную глубину могилы.

Эсфирь снова проверила, что дети не слышат. Она заговорила тихим голосом:

- Что будет, когда он умрёт? На этом сроке, на следующем, или через один? Что нам тогда делать? Отмотаем время назад и притворимся, будто ничего не было? Или пойдём тем путём... тем путём, который он нам показал?

Чарли немелодично присвистнул сквозь зубы.

- Понятия не имею, детка.

Единственным человеком, который при нём упомянул о возможности смерти Джо Стила, был Джон Нэнс Гарнер, а вице-президент этому не верил, по крайней мере, в ближайшее время, чтобы это принесло ему какую-то пользу.

Скрябин, Микоян, Каган, Гувер, Вышински, Маршалл... Они-то должны знать, что босс смертен. И должны знать, что если они будут вести себя так, как если они это знают, то их жизнь превратится в руины.

Прошла пара дней. В Сендай вошли первые американские войска, дыша через противогазы и в одежде со свинцовыми подкладками. Фотографии были ужасающими. Одной из таких, которая пробрала Чарли до дрожи, было изображение человеческой тени, отпечатавшейся на тротуаре после вспышки бомбы. Эта тень - всё, что осталось от человека, который её отбрасывал. Через долю секунды он превратился в дым.

Когда во время Второй Мировой американцы бомбили Японию, несколько повреждённых "В-29", которые не могли вернуться назад, улетели в Россию. "Красные" интернировали экипажи: почти всю войну они не сражались с япошками. Самолёты они тоже оставили у себя. Они их сохранили и скопировали, как скопировали "DC-3". Русские "Ту-4" выглядели и вели себя практически точно так же, как и американские модели. В начале Японской войны северояпонские лётчики выполнили на них несколько авианалётов - хотя, скорее всего, за штурвалами сидели русские пилоты. Толку от тех налётов было немного, и они вскоре прекратились.

Как-то ночью 9 августа, высоко в небе над Нагано, средних размеров городком Японии, пролетал одинокий "В-29". Особого внимания на него никто не обратил. Шла война. В небе постоянно летали боевые самолёты. Только это был не "В-29". Это был "Ту-4". Он сбросил бомбу. Самолёт заложил крутой вираж и удрал с такой скоростью, словно за ним гнался весь ад.

Так и было. Не прошло и минуты, как Нагано оказался уничтожен, точно так же, как тремя днями ранее был уничтожен Сендай. Московское радио на коротких волнах по-английски разъяснило, что и почему: "Капиталистические шакалы из Южной Японии в своей несправедливой войне против миролюбивого народа Японской Народной Республики, запросили помощи американцев. В последнее время эта помощь стала разрушительной до беспрецедентно варварской степени. В ответ на это, миролюбивая Японская Народная Республика запросила помощи у своего братского социалистического союзника против империалистического агрессора. Эта помощь была предоставлена. Президент Стил, этот величайший враг послевоенного мира, заявил, что хватит, значит, хватит. Вождь авангарда мировой коммунистической революции Лев Троцкий согласен с ним. Хватит, значит, хватит. Разрушительные бомбы могут упасть на территории, принадлежащие не только Япониям. Мировая борьба может оказаться очень болезненной, но мы не станем уклоняться от неё".

Когда из Нагано начали приходить фотографии, они оказались столь же ужасающими, как и те, что приходили из Сендая. Разница состояла лишь в том, что на тех, что из Нагано на заднем плане виднелись горы, в то время как на снимках из Сендая виднелся Тихий океан. Погибшие, расплавленные, сожжённые, а потом и скончавшиеся от радиационного заражения люди выглядели одинаково.

- Что будем делать? - спросил Чарли у Стаса Микояна. - Сколько у нас бомб? Сколько у Троцкого? Станем ли мы устраивать с ним битву до конца?

- Ну, да, к этому всё и идёт, только я не знаю, останется ли потом хоть кто-нибудь. Не знаю я и того, сколько именно бомб есть у нас, - сказал Микоян. Чарли воспринял его слова с недоверием, пускай он и не мог назвать Микояна лжецом. Армянин продолжил: - И я понятия не имею, сколько бомб у Троцкого. Я не знал, что у него есть даже одна, пока он её не сбросил.

- А, что думает босс? Мне духу не хватило спросить самому.

Микоян поморщился.

- Он хочет снова убить Эйнштейна, вот, что. И я не могу его в этом винить. Если бы мы начали работать над бомбой в 41-м, а не в 45-м, мы бы уже много лет держали русских на коротком поводке.

"Возможно, именно этого и боялся Эйнштейн", - подумал Чарли. Если бы у Джо Стила бомба была, а у Троцкого нет, не стал бы он держать её над его головой, словно дубину, или даже, колотить ею? Разумеется, стал бы. Но никакой член Фи-Бета-Каппа* не сказал бы подобные слова Микояну. Чарли, конечно, сам не принадлежал к Фи-Бета-Каппа, но такие вещи он тоже понимал.

Он нашёлся с другим вопросом:

- Что теперь делать с Японской войной?

- Сворачивать её, как можно скорее. А что ещё нам с ней делать? - сказал Микоян. - Если продолжим в том же духе, вскоре вообще не останется японцев, чтобы воевать.

- Как по мне, разумно, - сказал Чарли.

С тех пор, как из Нагано пришли новости, это было для него очевидно. Он был чертовски рад, что это было также очевидно и для Джо Стила, и для его подручных.

***

Майк с облегчением забрался в кузов армейского грузовика оливкового цвета.

- И, вот, мы прощаемся с прекрасной романтичной Северной Японией, её причудливыми местными жителями, их любопытными и экзотичными обычаями, - произнёс он.

Даже спустя столько лет жизни вредителем и пехотинцем, ему по-прежнему нравилось метать слова. Это было даже веселее, чем, скажем, метать хавчик.

По крайней мере, он так думал. Другие солдаты, что грузились в кузов вместе с ним, гудели и ворчали.

- Хорош херню пороть, сержант, - сказал один. - Единственное, что, блядь, хорошего в этих местных, так это то, что им не удалось меня подстрелить.

- О себе я этого сказать не могу, - ответил Майк.

- А, ещё нас не взорвали этими атомными хреновинами, - добавил солдат.

- То были не северояпонцы. То были мы, - сказал Майк.

- Что ж, а если б летуны промазали? Тогда б она упала нам на бошки, и вместо япошек на луну отправились бы мы. Спорю, так могло быть. Эти пилоты бомбардировщиков способны обломать даже с дрочкой.

- Ага. - Майк не мог даже сказать ему, что согласен. Может, и не был. Не то, чтобы Майку не приходилось нырять в окоп, спасаясь от обстрела со стороны своих же. Но настолько большая ошибка не закончилась бы легко, пусть она и не случилась.

Другой солдат произнёс:

- Мы с япошками даром пролили столько пота и крови, чтобы всё прекратить и вернуться к началу.

- Status quo ante bellum, - проговорил Майк.

Он не был уверен, выучил ли эту фразу в бытность журналистом или в католической школе. Так или иначе, запомнил он её надолго.

Эта фраза смутила бойца из его отделения.