Дик с 12-й Нижней

Глава двенадцатая Разговор за дверью

Ну и повезло Дику с соседом! Ну и рассказчик Том! Чего он только не повидал на своем веку, где только не побывал, каких только историй не знает!

Том рассказывал охотно. Ему самому нравилось вспоминать матросскую жизнь, случаи на море, дальние плавания, интересные места, в которых бывал, занятных людей, с которыми встречался.

В общем, Дик чувствовал себя совсем неплохо. Будет чем поделиться с ребятами, когда вернется домой. Что это произойдет скоро, он не сомневался: мать заплатила за неделю; три дня из семи прошли, значит, осталось четыре. За это время глаз не то что может, глаз должен зажить. Как же иначе?.. За неделю взяли — в неделю и обязаны вылечить.

Так рассуждал Дик. За глаз он не беспокоился, а вот судьба синей бутылки его тревожила. Он все время думал о ней и очень боялся, как бы мать не выкинула на помойку его редкое приобретение.

Дик почти забыл о поврежденном глазе; между тем с глазом дело обстояло нехорошо. Это стало ясно утром четвертого дня, когда в сопровождении миссис Джен он, как всегда, пришел в хирургический кабинет. Кроме глазного врача, постоянно делавшего перевязки, здесь было целое общество: веселый доктор Паркер, мисс Сильвия, какой-то незнакомый врач с круглым зеркальцем, надетым на голову, и еще два человека в белых халатах — мужчина и женщина. Дик сначала не разобрал, кто это, но вдруг увидел и кинулся к ним:

— О ма, ты здесь? И па здесь?

Мать обняла сына. Отец ласково положил свою изъеденную краской руку на плечо Дика. Они не успели сказать друг другу двух слов, как незнакомый доктор вынул из кармана большие золотые часы, щелкнул крышкой и нетерпеливо произнес:

— Мы теряем время, джентльмены!

Доктор Паркер встал и, взяв Дика за руку, усадил в кресло перед столиком с инструментами.

Минут пятнадцать три врача разглядывали оба глаза Дика — и поврежденный и здоровый — сквозь круглое зеркальце, через какой-то аппарат, похожий на подзорную трубу, и через другой аппарат, вроде фотографического. Потом они обменялись между собой непонятными фразами, и мисс Сильвия сказала сиделке:

— Вы можете увести больного, Джен.

Джен вместе с Диком вышли из кабинета. Ему вдруг стало не по себе. Что происходит? Почему собрались три врача и четвертая мисс Сильвия? Почему вызвали мать и отца? Врачи, видно, что-то хотят сказать им. Но что? Должно быть, что-нибудь о нем, о его глазе…

Дик взглянул на сиделку. Она тоже посмотрела на него. В ее добром взгляде были жалость и сочувствие. Как бы читая его мысли, она сказала:

— Не тревожься, Дик, все будет хорошо!

— Я не тревожусь, — глухо ответил Дик. — Чего мне тревожиться?

— Так и надо. Молодец! — похвалила миссис Джен и дотронулась до его плеча: — Вот что, дружок, ты пройди к себе, а я спущусь вниз, меня там ждут. Ладно?

— Ладно, миссис Джен, я не маленький, меня провожать не надо…

Сиделка свернула по коридору налево, а Дику следовало идти прямо. Но он к себе не пошел. Он дождался, пока деревянные ступени лестницы заскрипели под ногами миссис Джен, и зашагал обратно к кабинету. Дверь была чуть приоткрыта. В темноватый коридор пробивалась узкая, в два пальца, полоска света. Дик остановился и стал слушать. Сначала донесся голос толстяка Паркера. Он говорил глухо, будто из бочки гудел. Дик не разобрал ни слова. Потом послышался голос незнакомого доктора. Тот произносил слова медленно, внятно, и, когда до Дика дошел их смысл, ему стало душно, жарко, нехорошо. Речь шла о нем.

— Миссис и мистер Гордон, — говорил незнакомый врач, — я передаю вам свое мнение и мнение моих коллег. Дело обстоит так: глаз вашего сына серьезно поврежден. Не стану вдаваться в подробности. Это лишнее. Объясню только то, что вы должны по-настоящему понять. И притом понять как следует, так, чтобы вам от начала до конца все было ясно. Дело вот в чем: вас, должно быть, беспокоит правый глаз сына, тот, в который попал осколок стекла, не так ли?

— Да, — услышал Дик голос матери. — Вы бы видели, доктор, как мальчик страдал…

— Конечно, — подтвердил доктор. — Болевые ощущения были несомненно сильными, и это внушило вам тревогу?

— Да, — снова сказала миссис Гордон. — Я так боюсь за глаз Дика! Я ночей не сплю из-за этого.

— Из-за чего — «из-за этого»?

— Ну, из-за глаза… Я боюсь, как бы чего плохого не случилось.

— Что вы понимаете под словом «плохое», миссис Гордон? — безжалостно продолжал допытываться доктор.

В голосе матери послышалась растерянность:

— Мне страшно даже говорить об этом. Я боюсь, чтобы Дик не лишился глаза.

— Вот! Мы подошли к тому, к чему я все время вел разговор, — удовлетворенно произнес доктор. — Вас беспокоит, миссис Гордон, поврежденный глаз сына, но тут вы, как говорится, из ста очков не добираете пятидесяти. Любой человек подтвердит, что это большой недобор, миссис Гордон, слишком большой.

— Я чего-то не понимаю, — сказала мать Дика таким тоном, будто ей сдавило горло. — Вы меня извините, я простой человек, и я как-то не разбираюсь…

— Да, доктор… извините, доктор… Я тоже что-то не понял, — послышался голос отца.

— О-о, миссис Гордон, о, мистер Гордон, чего же здесь не понять? — укоризненно сказал доктор. — У мальчика, как и у всех у нас, два глаза. И оба они — подчеркиваю: не один, а оба — в опасности, нужно беспокоиться о зрении в целом. Все дело в поврежденном нерве. Потеря зрения в правом глазу может привести к потере зрения в левом. Я считаю своим долгом сказать вам об этом. Вы родители, и вы должны знать правду.

Доктор говорил довольно мудрено, но Дик понял. И оттого, что понял, его стала бить мелкая, противная дрожь. В ушах возник шум, голова гудела, как котел. И в этом котле, то вскипая, то опадая, то громче, то тише, звучали два слова, сказанные незнакомым доктором: «потеря зрения».

Потерять зрение — значит стать слепым. Какие это страшные слова — стать слепым! Они пронизали Дика, они наполнили его ужасом. Прошло какое-то время, прежде чем Дик пришел в себя и снова стал слушать. Неизвестный доктор говорил.

— …Следовательно, миссис и мистер Гордон, — звучал спокойный и твердый голос, — дело все-таки не безнадежно, зрение вашего сына можно спасти. Да, спасти глаза можно. Но для этого потребуется длительное и тщательное лечение. К счастью, лечебница «Сильвия» настолько высокоорганизованное медицинское учреждение, что оно в состоянии удовлетворить любые требования врачей. Вам повезло, что ваш сын попал именно сюда.

— Вы очень любезны, доктор Хилл, — произнесла мисс Сильвия. — Я убеждена, что миссис и мистер Гордон вполне оценят значение ваших слов.

Трудно сказать, оценили ли родители Дика значение слов любезного доктора. Вряд ли их интересовало сейчас мнение доктора о достоинствах лечебницы «Сильвия». Их волновало другое: его мнение о положении Дика. И именно об этом Дик услышал вопрос отца.

— Так вы говорите, доктор, — спросил отец, и в голосе его зазвучали бодрые нотки, — вы говорите, что мальчик не обязательно ослепнет, что вылечить глаз можно?

— Не сомневайтесь, мистер Гордон, — пророкотал мощный бас Паркера. — Доктор Хилл на ветер слов не бросает. Я ставлю об заклад тысячу долларов против вашей пиджачной пуговицы, что с Диком все будет в порядке. Вот только… — Паркер замялся. — Вот только оставить его здесь надо подольше.

— Что значит — подольше?

— Ну, месяца на два по крайней мере.

— И сколько это должно стоить?

Чей-то стул отчаянно заскрипел. Это наверняка тот, на котором сидел Паркер. Он, должно быть, повернулся к хозяйке лечебницы.

— Вопрос адресован вам, мисс Сильвия, — сказал толстяк.

Мисс Сильвия откашлялась.

— Два месяца пребывания в лечебнице, считая все врачебное обслуживание, — произнесла она, — будут стоить восемьсот пятьдесят долларов. Учтите, мистер Гордон, что это льготная расценка. Я назначила плату, меньше которой назначить нельзя. Я приняла во внимание ваши возможности.

— О нет, мисс Сильвия, — прозвучал горький смешок матери, — восемьсот пятьдесят долларов — не наши возможности.

А отец добавил:

— Да, прямо сказать, таких возможностей у нас нет, мисс. Нет у нас таких возможностей. Восемьсот пятьдесят долларов!.. Да я таких денег сроду не видывал.

Незнакомый доктор снова заговорил:

— Мы врачи, мистер Гордон, но в то же время мы деловые люди. Учитывая ваши денежные обстоятельства, мы, помимо первого, продумали второй, так сказать удешевленный, способ лечения. Он проще. Если на нем остановиться, то мальчика вместо двух месяцев можно будет здесь держать еще неделю, полторы, не больше. Это вас устроит?

— Еще бы, доктор! — воскликнул отец повеселевшим голосом. — Именно об этом речь…

— Ну да, — подтвердил доктор, — всегда надо исходить из того, что кому доступно. Как говорили древние — «каждому свое».

— Глубоко сказано! — прозвучал голос хозяйки лечебницы. — Вы должны быть довольны, мистер Гордон. Вы сохраните вашему сыну один глаз и при этом сбережете много денег. Операция вам обойдется всего-навсего в двести долларов. Это самая льготная расценка. Мы идем вам навстречу.

— Я чего-то опять не понимаю! Боже мой, я совсем ничего не понимаю! — раздался растерянный голос матери. — Какая операция? Почему один глаз?..

— Хм! Гм! — гулко откашлялся Паркер.

А незнакомый доктор сказал с досадой:

— Одну минуту, мисс Сильвия. Вы несколько забежали вперед. Недоумение миссис Гордон вполне основательно. Ведь мы ничего пока не объяснили, ведь родители еще ничего не знают… — Доктор помолчал и продолжал: — Речь идет о следующем, миссис Гордон. Если мы не вылечим или не удалим поврежденный глаз, то вместе с ним и левый перестанет видеть. Вы понимаете, что это значит? Либо нужно лечить, либо удалить. Можете вы оставить сына на два месяца в лечебнице, чтобы мы его вылечили? Есть у вас средства для этого?

— Нет, доктор, — тихо сказала мать.

— Значит, остается одно — удалить глаз. Операция будет стоить двести долларов. На это у вас средства найдутся?

— Двести долларов — очень большая сумма, — произнес отец. — Мы не можем их просто так вынуть из кармана. Но это все же не восемьсот пятьдесят… Двести долларов соберем. Не сомневайтесь, доктор, соберем обязательно. Только помогите Дику, сделайте что нужно. Ведь страшно подумать, чем все это может кончиться для мальчика…

Отец говорил сдавленным голосом. У него что-то клокотало в горле. А мать заговорила громко:

— Боже мой, боже мой!.. Я только теперь начинаю понимать, в чем дело. Ведь это так просто, так понятно, а я не понимала! Всё как в сапожной мастерской: если денег мало, набивают только набойки; если денег побольше, можно и подметки заменить. Что тут объяснять? Ничего объяснять не надо! Моему мальчику можно спасти глаз, но, потому что мы не в состоянии заплатить, его сделают калекой… Его на всю жизнь сделают калекой. Боже мой, боже мой, как это просто!

Дик услышал не то плач, не то смех матери. Звякнуло стекло о стекло: кто-то наливал воду в стакан. Потом все задвигали стульями и все разом заговорили. А мать продолжала не то плакать, не то смеяться.

«Сейчас выйдут», — подумал Дик и опрометью бросился по коридору. Он не помнил, как добрался до своей комнаты. Вбежал, повалился на постель и залился слезами.

— Дик, Дик, что ты, что с тобой? — испугался Том.

Немало времени прошло, прежде чем Том сумел успокоить мальчика. Кое-как рассказав об услышанном разговоре, Дик снова заплакал:

— Не хочу операции! Хочу, чтобы оба глаза были… чтобы меня лечили… Но лечить не будут. Для лечения восемьсот пятьдесят долларов нужно… А па говорит — таких денег он сроду не видывал…

Дик замолчал, зарылся головой в подушку.

Моряк, тоже расстроенный, мрачно вытянулся на койке.