Дик с 12-й Нижней

Глава двадцать четвертая «Не хочу операции!»

Гордоны ничего не знали об экстренном выпуске, посвященном Дику. Отец Дика не захотел купить газету, которая была выпущена для того, чтобы помочь его сыну. Он попросту отмахнулся от нее — вернее говоря, побоялся взять в руки.

Печальный, усталый, голодный, шел он с работы и думал о том, как тяжело, как немыслимо тяжело жить на свете. Утром к ним зашел доктор Паркер и сказал, что завтра Дику сделают операцию и что мисс Сильвия просила передать мистеру Гордону, что ему необходимо завтра же внести еще пятьдесят долларов.

— Что это такое, сколько еще можно тянуть из людей? — подняла голос миссис Гордон. — Двести долларов за операцию внесли, сейчас опять какие-то пятьдесят…

— Хм, «тянуть»… — сказал толстяк и сочувственно посмотрел на мать Дика. — Вы прибегаете, миссис Гордон, к слову, которым дипломаты обычно не пользуются. Но суть вещей оно выражает довольно точно. Мир действительно держится на том, что каждый старается вытянуть у своего ближнего как можно больше. Это закон человеческих отношений. Вот и эти пятьдесят долларов у вас требуют на законном основании. Верно, двести долларов за операцию вы внесли. Против этого никто не спорит. Но верно также и другое — Дику после операции придется несколько дней пролежать в лечебнице. А когда лежат в лечебнице, нужно платить. Понятно?

— Понятно, — покорно произнесла мать.

После ухода толстого Паркера стали думать, где достать деньги. Как ни прикидывали, выход получался один: надо съездить в Джесико к Джун, сестре мистера Гордона. Хоть не близко, хоть два часа езды на автобусе, но зато наверняка. Джун — человек с сердцем. И она так любит Дика! Последнее отдаст, но без пятидесяти долларов не отпустит, за это можно быть спокойным.

Поехать к Джун решили после работы. Там у нее можно будет переночевать, оставить маленькую Бетси, а самим с утра вернуться в город, в лечебницу к Дику. Ну и день завтра будет!..

Старший Гордон тяжело вздохнул и остановился. Что-то он стал слишком уставать на работе. Или это неприятности сказываются?..

Прислонившись к поручням витрины и закрыв глаза, отец Дика старался дышать ровно и глубоко. Неожиданный крик над самым ухом заставил его вздрогнуть:

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!

— А, чтоб тебя!.. — выругался Гордон и посмотрел на крикуна. Перед ним стоял мальчишка с пачкой газет под мышкой левой руки и одной газетой отдельно — в правой.

— Купите газету, мистер! — бойкой скороговоркой проговорил газетчик. — Очень интересный номер. Несчастный случай с мальчиком. Ваши десять центов спасут его.

Несчастный случай, о котором говорилось в газете, мало интересовал старшего Гордона. С него хватит несчастного случая в собственном доме. Но если десять центов могут спасти человека, нужно дать. В этом отказать нельзя.

Отец Дика полез в карман за монеткой. Вдруг в глаза бросилось название экстренного выпуска.

— Это что — «Голос рабочего»?

— Экстренный выпуск «Голоса рабочего»! Специальный номер! Все интересно! — дал новую пулеметную очередь газетчик.

Это был один из ребят с пустыря. Он понятия не имел о том, что разговаривает с отцом Дика, того самого Дика, ради которого старается сегодня, а Гордон еще того менее подозревал, что шустрый паренек перед ним — товарищ сына.

— «Голос» не надо, — сурово сказал Гордон, услышав название экстренного выпуска.

— Возьмите, мистер, — не отставал мальчик.

— Не надо.

— Рабочим нужно читать «Голос рабочего»!

Эта фраза рассердила Гордона:

— Ну ты, щенок, учить меня вздумал?..

С газетами время терять нельзя, газеты — товар скоропортящийся. Посмотрев на усталое, раздраженное лицо Гордона, газетчик побежал дальше. А отец Дика следил за ним взглядом и, кажется, покраснел.

Было время, когда он подписывался на «Голос рабочего» и даже помогал распространять на фабрике эту газету. Но мастер в цехе сказал ему: «Знаешь, Гордон, мне велели предупредить тебя. Ты американец, а ведешь себя, как эмигрант, как негр. Что за газету ты читаешь? Да еще и распространяешь ее! Тебе что, Гордон, работа надоела?»

После этого разговора Гордон долго ходил черный, как земля, думал, мучился и смирился. Ему страшно было остаться без работы, ему страшно было очутиться с семьей на улице.

Дорого далась ему такая покорность, но менять свое решение не хотел. Что сделано — то сделано! Не все борцы, не всем хочется лезть в большую драку рабочих с хозяевами. Вот, например, он, Гордон, желает остаться в стороне.

Потому-то отец Дика и сказал газетчику: «Не надо». Нет, нет! «Голос рабочего» не для него. Он лучше будет читать те газеты, где рассказывается, как живут киноактрисы и какие вина подавали на свадьбе молодого миллионера с молодой миллиардершей. Это куда спокойней.

Шаркая натруженными ногами, Гордон дошел до 12-й Нижней, поднялся к себе, наскоро поел и с маленькой Бетси на руках отправился к автобусной станции. Миссис Гордон шла рядом. Иногда она сменяла мужа, несла дочку сама…

Было уже поздно, когда громадный, набитый пассажирами автобус оставил позади себя огни Нью-Йорка и покатил по широкому бетонированному шоссе. Было уже совсем поздно, когда Гордоны добрались до маленького городка Джесико, где жила тетка Дика — Джун, у которой доброты в сердце куда больше, чем денег в кармане.

Не так уж мало дней прожил Дик на свете, но ни один не встречал он в таком страхе и унынии, как этот, субботний, в лечебнице «Сильвия». Он с отвращением думал о нем. Ему очень хотелось, чтобы страшная суббота вовсе не наступила, чтобы с нею было поступлено так же, как поступили здесь с несчастливым тринадцатым числом. Пусть за пятницей сразу следует воскресенье, и всё. А о субботе пусть забудут. И об операции, которая назначена на субботу, тоже пусть забудут.

Но врачи не такой народ, чтобы забывать. С самого утра Дик почувствовал себя на особом положении. Добрые глаза миссис Джен прямо-таки излучали жалость. К завтраку, в дополнение ко всему, он получил плитку шоколада и стакан апельсинового сока, чего раньше никогда не бывало. В неурочное время его повели в ванную. Обычной перевязки не сделали, просто положили на глаз марлю и закрепили пластырем.

Словом, все, что происходило вокруг, все, что делалось, было непривычно и тревожно. Чем больше внимания ему уделяли, тем больше щемило сердце.

А тут еще Том пропал. Как ушел вчера, так до сих пор не вернулся. И это было с его стороны не очень хорошо. Все же ему следовало помнить о Дике, все же он не должен был бросать его одного. Даже миссис Джен, которая никогда никого не осуждает, только головой покачала, когда узнала, что Тома нет. «Что-то слишком долго молится», — сказала она.

С каждой минутой на сердце становилось тяжелее. Дик маялся. Ему не сиделось на месте. Тихонько, чтобы не заметила сиделка, хлопотавшая где-то в другой палате, он вышел в коридор, спустился по лестнице, заглянул в вестибюль. Гардеробщик сидел под вешалкой в дальнем углу и дремал. Даже во сне он выглядел мрачным и недовольным.

«Может, уйти? — подумал Дик. — Выскользнуть на улицу и побежать домой? Дома хорошо. Дома ма, дома Бетси». Ему очень не хватает их.

У входа прозвенел звонок. Гардеробщик не спеша пошел открывать. В вестибюль ввалился доктор Паркер. Толстый, шумный, поминутно отдуваясь, он не глядя сбросил на руки гардеробщика пальто на шелковой подкладке, не глядя протянул шляпу и палку. Поправляя перед зеркалом галстук, Паркер заметил отражение Дика.

— А, главный больной, любимец лечебницы! — произнес толстяк, не оборачиваясь. — Ты почему здесь?

— Ма жду.

Дик ответил наугад. Он вовсе не знал, придет ли миссис Гордон. Но Паркера нисколько не удивили слова мальчика.

— Да, да, она скоро будет, она должна деньги принести, — на ходу сказал толстый доктор и пошел по коридору.

Деньги?.. Лицо Дика повеселело. Все эти дни он думал о них. Даже во сне видел горы бумажек и на каждой надпись: «100 долларов», «100 долларов», «100 долларов»… Если бы только у его родителей были деньги! Ну, пусть даже не горы, а всего-навсего шесть стодолларовых бумажек и еще одна пятидесятидолларовая. Это составило бы шестьсот пятьдесят долларов. Ровно столько, сколько не хватает для лечения. Тогда ему никакой операции не надо бояться, тогда все было бы отлично.

И вдруг новость: веселый доктор сказал, что ма должна принести деньги. Значит, достали, значит, будут лечить!

У Дика словно камень с сердца свалился. Все вокруг стало выглядеть так, будто тяжелые, черные, заслонявшие небо тучи разорвались и сквозь них засияло солнце. Куда девалась тоска, где уныние?

Дик быстро побежал к себе, чтобы проверить, не хватилась ли его миссис Джен. Ее на этаже не оказалось. Успокоенный, он веселыми скачками сбежал с лестницы и стал следить за тем, что происходит в вестибюле. Мать вот-вот должна прийти. Она должна принести деньги.

Гордоны действительно появились довольно скоро. Дик бросился к матери, обхватил ее руками:

— Ма, принесла деньги?

— Принесла, сыночек.

— Так мне не будут делать операцию?

Миссис Гордон побледнела, беспомощно посмотрела на мужа.

— Сыночек мой! — Сухие, горячие губы стали часто-часто дотрагиваться до волос, до лба, до щек Дика. — Сыночек, дорогой! Кто сказал тебе о деньгах? У нас нет таких денег, какие нужны. Да они и не помогут, — попыталась слукавить мать. — Операцию все равно придется сделать. Ведь это для твоей пользы. Врачи говорят, что операция необходима. Врачи знают. И это не будет больно. Ты ничего не почувствуешь.

— Нет, нет, операция не нужна, она только дешевле! — закричал Дик. — Я сам слышал, как врачи говорили, что глаз можно вылечить. За восемьсот пятьдесят долларов можно! Я не хочу операции!

Дик забыл, что ему одиннадцать лет, что он продает газеты, что он помощник в доме. Совсем как маленький, он уткнулся в материнские руки и затрясся в рыданиях.

В вестибюль вошла мисс Сильвия.

— О, как нехорошо… — протянула она. — Джен! Где Джен? Почему мальчик здесь? Возьмите мальчика в палату.

Джен прибежала. Вид у нее был виноватый. Она взяла Дика за руку, попыталась увести. Но Дик не давался. Он решил: надеяться не на кого, ждать помощи неоткуда, нужно бороться за себя самому. Все что угодно, но он не должен позволить увести себя. Нужно во весь голос кричать, нужно размахивать руками, бить ногами — нужно сопротивляться.

И Дик сопротивлялся. Сопротивлялся яростно, неистово, изо всех сил. С ним десять человек не могли бы сейчас справиться.

— Лечите меня! Не хочу операции! — звенел в воздухе истошный мальчишеский вопль.

Тяжелая сцена. Даже мисс Сильвию проняло. Она скорбно покачала головой, подошла к Дику, положила ему руку на плечо. Это было так необычно для Совы, так неожиданно, что Дик невольно замолчал.

— Мальчик, не надо плакать, — сказала мисс Сильвия. — Все будет хорошо. У нас хорошие врачи. Они хорошо тебе сделают операцию. А я в это время буду молиться за тебя. Бог услышит мою молитву. Тебе и без глаза будет хорошо.

— Не хочу без глаза! Не хочу молитвы! — с новой силой стал кричать Дик и с ненавистью вырвался из цепких пальцев мисс Сильвии.

Та обиженно поджала губы.

— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Что здесь происходит? — с деланным удивлением загудел доктор Паркер, входя в вестибюль. — Неужели это Дик так ведет себя? Не узнаю Дика. Спокойный, выдержанный мальчик, и вдруг — скандал на всю лечебницу. Ай-яй-яй!.. Ай-яй-яй!..

Дик и на Паркера не обратил внимания. Он продолжал бушевать. Вопли его разносились по всей лечебнице.

— Нет, тут уговоры не помогут, тут иначе надо действовать, — пробормотал толстяк и неожиданно гаркнул так, что стекла зазвенели: — А ну, замолчать! Замолчать сейчас же!

Громовой окрик подействовал. Дик испуганно съежился и затих. Маленький, взъерошенный, дрожащий, он напоминал сейчас птенца, выпавшего из гнезда. Его трясло, как в ознобе.

Доктор Паркер подошел к Дику, взял его руку в свою громадную, толстую, как подушка, ладонь.

— Пойдем! — властно приказал он.

И Дик пошел. Он больше не сопротивлялся. К чему? Все равно пропал. Все равно ему больше никто ничем не поможет.