Дик с 12-й Нижней

Глава семнадцатая Верблюд с тремя крестами

Фрэнк Белый откололся от ребят. Он не очень задумывался, хорошо это или плохо, правильно или неправильно. Он понимал одно: мистер Фридгол обещал пристроить его к постоянному стенду. Тогда, что ни день, он будет зарабатывать доллар, а то полтора. Шесть — восемь долларов в неделю не шутка! Значит, нужно, чтобы мистер Фридгол был доволен им, нужно почаще ему напоминать о себе. Чем чаще, тем лучше.

Похоже было, что повод показаться на глаза мистеру Фридголу сейчас появился. Фрэнк отправился в типографию «Трибуны». Там представителя треста не оказалось. Уходить ни с чем Белый не хотел; пошел к конторщику типографии.

— Вы не знаете, мистер, — спросил он, — где мне найти мистера Фридгола?

Конторщик знал: в газетном тресте. Он и адрес дал. Трест размещался в громадном доме на шестнадцатом этаже. Длинный коридор — и комнаты, комнаты, комнаты… Долго мыкался Белый по этажу, пока не нашел того, кого искал.

Мистер Фридгол сидел в большом зале за маленьким столиком, зажатым многими другими маленькими столиками, и что-то подсчитывал на арифмометре.

Когда Фрэнк вырос перед ним, он не сразу оторвался от работы. Минуты две аппарат в его руках продолжал трещать, потом желтое морщинистое лицо мистера Фридгола повернулось к Фрэнку; глаза из-под очков с серпообразно вырезанными стеклышками взглянули вопросительно и строго.

Белый поздоровался. Фридгол не ответил.

— Мистер Фридгол… — начал Фрэнк, переминаясь с ноги на ногу. — Мистер Фридгол, я знаете зачем пришел? Я из-за «Голоса рабочего» пришел… Насчет стенда… Ведь вы «Голос» в продажу не берете, верно?

— Ну, не берем.

— Вот и я знаю, что не берете. Я насчет стендов все знаю. «Голос» — не такая газета, чтобы ею торговать. Я ребятам об этом говорил, а они ни в какую… Они говорят, что раз завтра экстренных выпусков нет, то можно и с «Голосом рабочего» побегать. Это чтобы деньги для Дика Гордона собрать — мальчик такой с нашего двора…

Мистер Фридгол поправил очки на носу и велел Белому не молоть языком, а говорить толком. Сбиваясь и не очень связно Белый рассказал о том, что слышал на пустыре, о чем договорились ребята. Фридгол этим не удовольствовался. Он стал донимать Фрэнка вопросами. Фрэнк отвечал как мог. Когда отвечать уже было нечего, Фридгол велел Белому сидеть и ждать, а сам пошел с докладом к заведующему отделом.

Фридгол никак не думал, что новость, принесенная белесым парнишкой с кроличьими глазами, вызовет у начальства такой интерес. Он и представить себе не мог, что о ней тут же будет сообщено самому директору треста. А заведующий отделом поступил именно так. Выслушав Фридгола, он, не откладывая, соединился с директором. Разговор между ними происходил по аппарату, напоминающему радиоприемник. Заведующий подвинул его к себе, щелкнул рычажком.

— Шеф, — сказал он в полированную коробку, — есть интересные сведения: «Голос рабочего» начинает давать экстренные выпуски. Первый выходит завтра.

В репродукторе кто-то с хрипом задышал, потом раздался старческий кашель и зазвучали слова:

— Это действительно интересно. Как они собираются распространять свой экстренный? Откуда у них газетчики?

Заведующий коротко рассказал все, что услышал от Фридгола. Директор не прерывал, он только хрипел в микрофон. Когда заведующий кончил, директорский голос снова зазвучал.

— Ну, это несерьезно, — говорил репродуктор. — Несчастный случай… мальчишка… глаз… Подумаешь, сенсация! Никто на их экстренный выпуск не обратит внимания. Они на этом прогорят, Дженкинс. Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Нужно принять меры. Вовсе не к чему приучать газетчиков обслуживать «Голос рабочего». Ваше мнение, Дженкинс?

— Безусловно, шеф, — согласился заведующий. — Вот только связаться с мальчишками трудно. Вольные птицы, знаете ли, — слетаются, когда корм есть. А завтра экстренных выпусков не предвидится — «Трибуна» ничего не дает. Значит, и мальчишек не будет. Я даже не знаю, что можно сделать…

В репродукторе заклокотало:

— Что значит — не знаете? Что значит — не знаете, Дженкинс? Откуда такая беспомощность? Почему такая вялость? Мальчишек нужно собрать — и никаких разговоров! «Голос рабочего» не должен завтра иметь ни одного газетчика, слышите?

— Да, шеф. Но я, право, не знаю… Был бы завтра у «Трибуны» экстренный выпуск, другое дело. А так…

— Ох, Дженкинс, Дженкинс, вам еще, видно, многому учиться надо? — укорил репродуктор управляющего. — С ребятами не суметь справиться… Позор! Форменный позор!.. Вам слышно меня, Дженкинс?

— Да, шеф.

— Так вот, сделайте так: через парня, который явился к вам, передайте газетчикам, что завтра «Трибуна» даст экстренный. Пусть придут в типографию.

— Значит, завтра у «Трибуны» будет экстренный?

— Фу, я устал от вашей непонятливости, Дженкинс! Какой там экстренный! При чем здесь экстренный! Просто вы соберете газетчиков и задержите до ночи. А потом скажете, что экстренный выпуск отменен, что они могут идти домой. Вот и всё. Интересно, что сможет сделать «Голос рабочего» без газетчиков? Их выпуск прокиснет, как молоко.

Дженкинс хохотнул в аппарат:

— Великолепная идея, шеф! Ничего лучшего не придумать.

— Хм, то-то, — удовлетворенно хмыкнул репродуктор и замолчал. Рычажок снова щелкнул.

Заведующий повернулся к Фридголу:

— Вы слышали, Фридгол?

— Да, сэр.

— Вам все ясно, Фридгол?

— Да, сэр.

— Тогда действуйте. Завтра все газетчики должны быть в типографии «Трибуны». И вы сами — тоже. Будете ждать с ними экстренного выпуска до второго пришествия. Понятно?

— Вполне, сэр.

— Идите… Впрочем, вот еще что: выдайте вашему доносчику полдоллара. Выдачу поставите в счет.

Фридгол вернулся к маленькому столику в большом зале. Фрэнк Белый терпеливо ждал. Узнав, что завтра будет экстренный выпуск «Трибуны», что всем мальчикам надо прийти, что мистер Фридгол им доволен и не только доволен, но даже дарит пятьдесят центов, Белый растянул в улыбке рот до ушей. Удачно получилось! Не зря потратил он время сегодня.

Домой Фрэнк возвращался в отличнейшем настроении. Он уже видел себя возле постоянного газетного стенда, он уже слышал, как шелестят в его кармане долларовые бумажки. Да, мистер Фридгол увидит, на что он способен! Мистер Фридгол правильно считает, что он парень с будущим. Ого-го! Он так себя покажет, только держись…

Долго ждать, пока успех в жизни обернется чем-нибудь вкусным, не имело смысла. Белый хотел вкусного сейчас. Деньги были. Пятьдесят центов — капитал! На них можно развернуться вовсю. Чего же церемониться? Кутить так кутить!

Фрэнк шел по длинной Бауэри-стрит, освещенной рекламами кабаков, кинотеатров, тиров, панорам. На каждом шагу здесь стояли тележки с бананами, апельсинами, мороженым, жареными каштанами; на каждом шагу торчали автоматы с пепси-кола, с кока-кола, с чуинггамом, с поджаренными земляными орешками. Уж где-где, а на Бауэри-стрит можно было получить все сто двадцать четыре удовольствия.

Белый начал с того, что купил два чуть подгнивших банана за цент и таким образом разменял свои полдоллара. Дальше дело пошло быстрее. Съев бананы, он подошел к автомату и выпил бутылочку кока-кола. Напиток отдавал лакричным корнем, имбирем и еще чем-то аптечным, но освежал; даже слегка будто ударил в голову.

Потом наступила очередь засахаренных земляных орешков, потом во рту стало прохладно от мятного вкуса чуинггама. Но все это было не то, не то… Все это для малых детей, а ему, Белому, уже четырнадцать лет, он на два — три года старше Майка Грина, Дика Гордона, Чеза Николса, Фрэнка Темного и прочих молокососов, он знает, что на свете есть вещи почище орешков и бананов.

Вон там, например, на углу бар. На окне нарисованы громадная пивная кружка с переливающейся через край пеной и громадное блюдо с жареным гусем, в боку которого торчит исполинская вилка. Надпись завитушками извещает: кружка пива стоит десять центов, а закуска бесплатная.

Почему бы не зайти? Что он, маленький, что ли, что у него — денег нет?

Фрэнк Белый помедлил перед входом в бар и вошел. Чувствовал он себя не очень уверенно, но делал вид, будто ему все нипочем.

В нос ударил запах прокисшего пива. За табачным дымом не сразу можно было разглядеть стойку с пирамидами бокалов на цинковых подносах и бармена в белой куртке, орудовавшего у крана. Посетители отходили от него с полными кружками в руках, садились за длинные столы, каждый поближе к приглянувшемуся блюду. О бесплатных жареных гусях здесь, конечно, и речи быть не могло. Стояло что подешевле и что могло вызвать жажду, сманить на новую кружку пива: картофельный салат с чем-то острым, квашеная капуста с маслинами, соленые огурцы, подсоленные сухарики. Всего этого можно было есть сколько угодно, а хлеб — нет. За тем, чтобы на хлеб не очень налегали, присматривал помощник бармена. Достаточно было кому-нибудь раз-другой потянуться за хлебом, как рослый малый в белой куртке подходил и, ни слова не говоря, переставлял хлебницу на другой конец стола.

Он и от Белого отодвинул хлеб, после того как тот, взяв у стойки кружку пива, подсел к закускам. Но Фрэнк не растерялся. Воровато оглянувшись, Белый стянул большой ломоть с соседнего стола и принялся за салат. Народу в зале было не очень много, подростков вроде Фрэнка не было совсем, но на него никто не обращал внимания.

Пиво придало Белому смелости. Он огляделся вокруг. Между входом и стойкой стояли две машины: радиола-автомат и лотерея-автомат. Радиола работала без хитрости: нужно было выбрать пластинку по душе, опустить в щель монету — и она играла несколько минут.

А машинная лотерея деньги выуживала куда с большей сложностью. Она позволяла каждому испытать свое счастье. Сто человек могли опустить в щель пятицентовики и взамен не получить ничего. Но вот подходил сто первый, или сто десятый, или неизвестно еще какой по числу — и вдруг автомат срабатывал, из его нутра горохом высыпалась целая куча монет. В таких случаях пять центов оборачивались для счастливца полутора — двумя долларами.

Белый уставился на автоматы: послушать музыку, что ли? Но что толку в музыке? Музыка — ерунда! А вот счастье испытать стоит. Он везучий. Ему может повезти.

Ноги были как ватные. Фрэнк подошел к лотерее. Перед автоматом стоял кто-то, судя по кожаной куртке — шофер такси, и раз за разом опускал в щель монеты. После каждой монеты он нажимал кнопку, но автомат только издавал мелодичный звон, а выдавать выигрыш не думал.

Истратив семь или восемь никелей, шофер чертыхнулся и отошел. Наступила очередь Белого. Он полез в карман, достал пять центов, сунул в отверстие машины, нажал кнопку. Дзинь! — отозвался звоночек. И все. Монета пропала. Хмель давал себя знать. В кармане оставался последний никель. В другое время Белый ни за что не расстался бы с ним, а тут взял и рискнул. Ему сейчас было все нипочем.

Снова опустил он монету в щелку, снова нажал кнопку. Что такое? Почему нет звонка? Нажал снова и… оторопел, растерялся, испугался: автомат щелкнул, в выемке корпуса отскочила планка, и по ней, как по горке, быстро-быстро заскользили пятицентовики. Крохотный четырехугольный подносик под планкой мигом наполнился.

Белый, будто опять собрался стащить хлеб, воровато оглянулся. Бармен смотрит на него, бармен видит кучку монет на подносике. Неужели отнимет?

Так и есть. Белая куртка двинулась в сторону Фрэнка. Фрэнк стоял, опустив длинные обезьяньи руки; кожа на голове под бесцветными волосами покраснела от волнения. Хоть бы спасти свои две монеты, думал он. Но спасать ничего не надо было: бармен ничего не собирался у него отнимать. Подойдя к краю стойки, он добродушно сказал Белому:

— Удачно, парень, э? Верных два доллара отхватил. Можешь рассказать ребятам, как у нас дело поставлено. Пусть тоже приходят, пусть ловят шанс. Сам видишь: у нас мошенничества нет, у нас всё по-честному. — Бармен перекинул салфетку с плеча на плечо. — Может, с выигрыша пива хочешь? Налить?

Белый перевел дух, сгреб с подносика монеты, отдал десять центов за пиво и вернулся к столу. Вот это поймал шанс! Вот это повезло!.. Он был как в угаре, точно газа из плитки наглотался. Перед глазами стоял туман. Он даже не сразу разобрал, что сидит не за тем столом, за которым сидел раньше. Здесь почему-то закусок не было — одни подсоленные сухарики в фаянсовой миске. Поэтому, должно быть, никто и не садился сюда. Только какой-то парень лет семнадцати, в хорошем костюме, в сорочке с нарисованными ковбоями, в цветастом галстуке, лениво развалясь на стуле рядом с Фрэнком, прищуренными глазами смотрел на него.

Фрэнк отхлебнул из кружки, потянулся за сухариками. Парень придвинул к нему миску, придвинулся сам.

— Бери, бери, дохляк, тебе бы еще молочка к сухарикам, — сказал он.

Белый хотел обидеться, но побоялся: парень — фасонистый, рослый, нахальный, с таким лучше не связываться, лучше промолчать.

Так и сделал. Но парень сам, оказывается, не очень задирался. Бросив в рот горсть сухарей, он заработал челюстями-камнедробилками.

Фрэнк с уважением смотрел на своего собеседника. Тот, перемалывая сухари и потягивая из высокого бокала с толстым дном какое-то особенное темное пиво, стал расспрашивать Белого: с какой он улицы, с какой компанией водится, что делает?

Своей 12-й Нижней Фрэнк не стыдится: улица как улица, это не Гарлем, где живут негры. Насчет же компании Фрэнк вопрос замял. Компанией своей он похвастать не мог: малыши, молокососы, футбол гоняют… А вот с работой у него дело обстоит неплохо, тут можно было пустить пыль в глаза. Он рассказал о мистере Фридголе, о том, что мистер Фридгол считает его человеком с будущим, что мистер Фридгол совсем скоро даст ему постоянный газетный стенд, и тогда он, Фрэнк, будет зарабатывать по шести, а то и по восьми долларов в неделю.

Белый хотел поразить парня, но тот только презрительно фыркнул.

— Да, вот уж действительно заработок так заработок, — сказал он. — Подумать только: доллар в день! Ведь это купаться в золоте можно, десять костюмов заиметь, на Бродвее все вечера проводить…

Фрэнк понимал, что над ним издеваются. Доллар в день ему и самому уже казался мелочью, о которой говорить неловко. А парень продолжал с сожалением в голосе:

— Малец ты, вижу, с головой, но дохлячок. Это я сразу заметил. Хватки нет. Подумаешь, будущее — газетами у стенда торговать!.. Ты что же, настоящих дел не знаешь? Не знаешь, чем настоящие парни занимаются?

— Какие парни?

— Вот я, например. Видишь рубашку? — Сосед Фрэнка распахнул свой пиджак, показал на мустангов и ковбоев, скачущих по его животу. — Шесть долларов штука. И таких у меня дюжина. Видишь ботинки? — Сосед поднял ногу выше стола. — Двенадцать долларов. Модельный фасон. Комбинация черного с желтым. Блеск!.. А костюм? Думаешь, в магазине купил? Хе! Приличный человек костюмы в магазине не покупает. Приличный человек у портного шьет. Специально с меня мерку снимали, как на куколке сидит! Восемьдесят пять долларов отдал. Да, как один цент… Я, дядя, тот день, когда десятку не зарабатываю, считаю пропащим днем.

— Десять долларов?

— Десять долларов.

— За день?

— За день.

В глазах Белого сверкнул жадный огонек. Сейчас они напоминали волчьи, а не кроличьи. Десять долларов в день… с ума сойти!

Фрэнк не вчера родился, он не с фермы приехал. Он знал, что Нью-Йорк заселен не одними ангелами, что дела делаются в городе ой-ой какие и что просто так десятки с неба не сыплются. Должно быть, парень связан с какой-нибудь шайкой, должно быть, занимается чем-то не очень хорошим, но очень доходным. Таких парней и на 12-й Нижней немало. Взять хоть того же рыжего Бена, брата Бронзы, и его компанию… У тех ребят тоже рубашки с ковбоями, тоже деньги не переводятся. Фрэнк давно мечтал пристроиться к ним, но они его не подпускают, они его недолюбливают. А этот парень сидит, разговаривает. С таким завести дружбу было бы в самый раз.

Да и парень, видно, не против. Он наклонился к Фрэнку, улыбнулся, показал белые зубы:

— Что, дохлячок, забрало? Никеля не хочется, на зелененькие бумажки потянуло?

Белый заморгал бесцветными ресницами:

— Что говорить, бумажки лучше.

— Лучше, — согласился парень. — Много лучше. Только они задаром не даются. Их заработать надо.

— А как?

— Вправду хочешь?

— Вправду.

— Не подведешь?

— Господи! Провалиться на этом месте…

— Ну смотри, тебе же хуже будет… — Парень наклонился ближе: — Деньги есть?

— Есть.

— Сколько?

Фрэнк полез в карман:

— Только те, что выиграл…

— Ну, тоже деньги… Сколько там: доллара два, не больше?

— Меньше, — вздохнул Белый. — Десяти центов не хватает. Я подсчитал.

— Маловато, да ладно, так и быть… Для первого знакомства. — Парень протянул руку: — Давай!

Как ни хотелось Белому войти в компанию фасонистого парня, как ни нетерпелось ему дорваться до настоящих заработков, боязнь за свои два доллара пересилила.

— Что — давай? Чего — давай? — испуганно забормотал он. — Просто так деньги не отдам.

— «Просто так…» — передразнил парень. — Человеку одолжение делают, а он над паршивыми двумя долларами трясется. Ты заработать хочешь или не хочешь? Что, я тебе товар даром давать обязан?

— Какой товар?

— Вот какой…

Отогнув пиджачный карман так, чтобы можно было заглянуть внутрь, парень наклонился к Фрэнку. Белый ожидал увидеть что-то необыкновенное, а увидел всего-навсего… верблюда. Да, верблюда, всем известного одногорбого верблюда с печально отвисшей нижней губой, которого можно встретить в Нью-Йорке на каждом шагу. Он глядит на людей со стен и крыш домов, с фонарных столбов, с пролетов мостов, со щитов в проходах подземки. Его нескладный силуэт светится ночью красным рекламным светом во всех концах нью-йоркского неба. Это не настоящий верблюд, это марка сигарет «Кэмел», которые всюду продаются, которые все курят. И вот сейчас Белый уставился непонимающим взглядом в несколько знакомых пачек сигарет с верблюдом. Что же в них особенного? Почему их надо из-под полы показывать?

Парень вынул две пачки, протянул Фрэнку:

— На, так и быть — по доллару за пачку.

— Доллар за пачку?.. — Фрэнк Белый возмутился по-настоящему. Ну и нахал! Ну и наглец!.. Предлагать за доллар пачку сигарет, которые на любом углу, в любом киоске по двадцати центов идут. Он что, за дурака его принимает? Он что, думает, на младенца нарвался? Нет, сэр, Фрэнк Бинки не из тех, кого можно запросто вокруг пальца обвести. Фрэнк Бинки тоже кое в чем разбирается.

Белый был в ярости, но всего не высказал, потому что боялся парня, боялся его наглых прищуренных глаз. Он только сказал, что сигареты ему не нужны, ему, мол, нечего с ними делать.

— Дохляк ты, дохляк, — усмехнулся парень. — Думаешь, «Кэмел» обыкновенный? Это же с тремя крестами, совсем другие сигареты! Они только под видом «Кэмела» идут. Такие по двадцати пяти центов пара запросто продаются. За пачку, значит, получишь два с половиной доллара, за две — пять; трояк чистый останется в кармане. Тебе что, трояка мало?

Вот оно как!.. Три креста… Сигареты поштучно…

Белый кое-что об этом слышал, а кое в чем ему помог разобраться парень. Через пять минут Фрэнк уже понимал все.

Да, дело выгодное. Рискованное, но выгодное. В Ныо-Йорке очень много охотников до сигарет с тремя крестами. Таких парочку выкурить — все равно что стакан виски выпить: человек сразу дуреет. Это потому, что к табаку примешан наркотик. А наркотик — страшная штука, хуже всякой отравы.

И вот, хотя выпускать сигареты с дурманом нельзя, хотя торговать ими нельзя, их тайно выпускают, ими тайно торгуют. Большим дельцам, которые этим занимаются, — ничего, а мелкоте — хуже. На них отыгрываются. Чуть полиция заметит, кто торгует из-под полы отравленными сигаретами, — сразу хватает. И тогда уж от тюрьмы не отвертеться.

— Значит, надо не попадаться, — поучал парень. — Торгуй с головой, торгуй и посматривай. Зато жить будешь, как бог. В ноги мне должен кланяться, что к золотому делу тебя пристроил.

Фрэнк отдал свои два доллара и получил две пачки сигарет с крестами. Ему хотелось жить, как богу, он готов был идти на все, лишь бы побольше денег заработать.

Но сигареты с крестами оказались беспокойным товаром. Фрэнк это почувствовал с первой же минуты. Не успел он спрятать пачки «Кэмела» в карман, как парень оглянулся на тихий свист бармена, вскочил со стула и скрылся через дверь позади стойки бара.

Сообразить, что произошло, было нетрудно: покачивая дубинками, в бар вошли два полисмена. Вошли, остановились у стойки, взяли по стаканчику и о чем-то заговорили с барменом. Разговаривая, они оглядывались на тех, кто сидел в зале. Посмотрели копы и на Белого. Даже как-то особенно посмотрели: не сразу отвели глаза, а задержались, уставились.

Белесые волосы на голове Фрэнка зашевелились от ужаса. Всё! Погиб! Может быть, бармен его предал, может быть, копы через окно за ним и за парнем подсматривали… Сейчас они подойдут к нему, найдут сигареты с тремя крестами, арестуют, заберут в тюрьму.

Цветом лица Белый стал похож на куртку бармена, с той только разницей, что та была накрахмалена. Что делать, как спастись?

Красные кроличьи глаза растерянно перебегали с предмета на предмет: столы, стойка, широкое окно, дверь… Ага! Только при виде двери Фрэнку пришла наконец та простая мысль, которая должна была прийти с самого начала: надо улизнуть. Белый выбрался из-за стола и, прижимаясь к стене, пошел к выходу. Странно: полисмены чего-то медлят, не окликают. Их громадные ручищи не протягиваются к нему, чтобы схватить за шиворот.

Вряд ли нашлись бы у Белого силы открыть дверь. Его счастье, что она открылась с посторонней помощью: в бар вошел посетитель. Белый выскочил на улицу и побежал. Он бежал, боясь оглянуться. Он сейчас в самом деле напоминал кролика, за спиной которого лают собаки и скачут охотники.

Кролик мчался, пока несли ноги, пока не отказало сердце. Но довольно скоро ноги стали заплетаться, а сердце начало вести себя так, будто хотело выскочить и самостоятельно побежать по замусоренному тротуару Бауэри-стрит.

Белый убавил шаг. Погони, кажется, не слышно. Белый огляделся: где он, в какую сторону его занесло? Оказалось, в нужную. Вот улица, которая ведет на 12-ю Нижнюю. Еще три квартала — и он дома.

Свернув с Бауэри-стрит, Белый окончательно пришел в себя. Фу, кажется, обошлось! И дернуло же его связаться с этими проклятыми сигаретами. Два доллара отдал, подумать только!..

Белый стал прикидывать в уме, заработает он или разорится? Выходило все же, что заработает. Надо только не быть трусом, надо не бояться делать дело. Ведь это действительно золотое дно!

Размышляя о золотом дне, Фрэнк забыл обо всем. Он даже не заметил, как нагнал и перегнал парнишку в кепке с поломанным козырьком и с торчащими из-под нее огненными вихрами. Будь на улице достаточно фонарей, их нельзя было бы не заметить. Но улица освещалась плохо, и Фрэнк прошел мимо Бронзы.

Майк еле передвигал ноги. День у него сегодня выдался хлопотливый. После сбора на пустыре он побывал в редакции «Голоса рабочего», отдал фотографию Дика и подтвердил: газетчики завтра будут.

После этого он побывал в лечебнице «Сильвия», повидал Тома и показал ему список мальчиков, который составил Фрэнк Темный своей знаменитой паркеровской ручкой.

Сейчас Бронза возвращался домой, полный беспокойства: подведут или не подведут ребята? Соберутся или не соберутся завтра под вечер все тридцать восемь человек? Что касается двух газетчиков, недостававших для круглого счета, то забота о них неожиданно отпала. Дело это взял в свои руки Том. Он заявил, что редакцию подводить нельзя, что раз Майк взялся привести сорок человек, то они должны быть приведены, и что, коли на то пошло, он сам берется быть тридцать девятым, а сороковой тоже найдется, он его приведет.

Как это будет сделано, как сумеет он выйти в город, когда больным покидать лечебницу не полагается, моряк не объяснил. Но Майк не сомневался: что моряк сказал — то сделает. Моряк — не такой человек, чтобы бросать слова на ветер. В двух последних по счету газетчиках Бронза был уверен теперь больше, чем в остальных тридцати восьми.

И вот, вяло шаркая ногами, Майк шел домой. Единственное, о чем он сейчас думал, — это об ужине и постели. Однако, хоть устал, хоть очень хотелось есть и спать, Белого он заметил. Правда, окликнул не сразу. Майк сначала решил, что с Белым вообще не стоит разговаривать. После того как тот отказался помочь Дику, он с ним знаться не желает.

Но Бронза не из тех, кто долго злится. Пропустив Белого мимо себя, он тут же спохватился. Белый, конечно, подлец, решил Майк, но поговорить с ним стоит. Может быть, он одумался, может быть, все-таки пойдет завтра со всеми?

— Эй, Белый, куда спешишь? — подал голос Бронза.

Фрэнк остановился, подождал Майка. Он даже не считал, что между ним и ребятами что-то произошло, что ребята могут на него за что-то злиться. Ведь он ничего особенного не сделал! Ну, отказался продавать ради Дика Гордона экстренный выпуск «Голоса»… Что же здесь плохого? Никто не обязан думать о другом; на первом месте у каждого свои дела, а не чужие. Тем более, что прав-то оказался он: ребята все равно не смогут завтра заняться «Голосом», им завтра в «Трибуне» надо быть.

Вспомнив о мистере Фридголе и его распоряжении, Фрэнк обрадовался тому, что встретил Бронзу. Бронза лучше связан с ребятами, уж он-то наверняка всех завтра увидит и всем что нужно передаст.

С этого Белый и начал свой разговор. Он сказал, что был у мистера Фридгола и что мистер Фридгол велел всем прийти в типографию «Трибуны». Будет экстренный выпуск.

Услышав о «Трибуне», Майк похолодел. Такого удара он не ожидал. Все пропало, все летит к чертям! В глазах редактора и его помощника Джо он окажется последним вруном. Ни одного мальчика не сумеет он привести завтра в «Голос рабочего».

Майк молчал как убитый, а Белый, не замечая ничего, болтал и болтал. Он уже собрался похвастать тем, что пил пиво в баре, но вдруг поперхнулся. Откуда-то из боковой улицы донесся негромкий свист полицейского свистка, позади ответил свисток погромче. Вслед за этим с двух сторон послышался мерный и тяжелый топот подкованных полицейских ног.

Пришла очередь похолодеть Белому. Его снова охватила дрожь. Должно быть, это за ним, должно быть, его выследили; нельзя терять ни секунды.

Главное — избавиться от «Кэмела». Но как? Выбросить жаль. Отдать Бронзе? Тот начнет приставать с вопросами, а объяснять сейчас некогда, да и что объяснять?.. Может, просто сунуть Майку сигареты и смыться? Да, так, пожалуй, лучше всего.

Белый покосился на куртку Бронзы, на большой, как вьючный мешок, накладной карман сбоку. В те времена, когда куртка была новой, прошитые двойным швом карманы считались ее главным украшением. Но вещам свойственно стареть, а на плечах Майка — тем более. Много повидала куртка на своем недолгом веку; что же касается карманов, то вид они приобрели такой, будто владелец долго и упорно таскал в них булыжники. В форме они от этого потеряли, зато во вместительности выиграли. Овчарка не овчарка, но собачка вроде той, что лаяла в подземке, могла бы теперь поместиться в накладных карманах куртки Майка запросто. Ей бы в любом из них было просторно, как на стадионе.

Что же удивительного, что забросить в зияющий карман Бронзы две пачки «Кэмела» не стоило Белому никакого труда. Он на это потратил ровно секунду. А избавившись от опасных сигарет, время не терял: метнулся от Майка в сторону и пустился бежать.

Ничего не понимая, Бронза с удивлением смотрел вслед растворившейся в темноте долговязой фигуре Фрэнка. Где ж ему было подумать, что причиной бегства Белого были два появившихся из-за угла полисмена? Копы прошли мимо Бронзы, обратив на него так же мало внимания, как он на них.

Вечер стоял теплый. Майк ни разу не сунул рук в просторные карманы своей куртки.