Дипломатия Симона Боливара

ПОИСКИ КОНКОРДАТА С ВАТИКАНОМ

Боливар мысленно часто возвращался к первому и единственному в его жизни визиту к папе римскому. Немногим простым смертным доводилось удостаиваться такой чести, и в памяти запечатлелись все детали посещения Ватикана, этого особого города-государства. Мощные стены отгораживали Ватикан от остального Рима, и входы в этот мир охраняли швейцарские гвардейцы-наемники, облаченные в средневековые доспехи. Боливар в сопровождении кардинала шествовал через нескончаемую анфиладу залов папского дворца, воздвигнутого выдающимися зодчими Италии. Поражали красота фресок и витражей, неземная роспись Сикстинской капеллы кисти Рафаэля, где при закрытых дверях творилось таинство избрания конклавом кардиналов святого владыки. Из окон папского дворца Боливар видел легендарные сады Ватикана – ковер подстриженных газонов, шаровидные деревья, голубые водопады. Этот сад казался раем, в котором вечно благоухают цветы и плодоносят деревья.

Официальные титулы папы римского подчеркивали его ведущую роль в христианском мире: «Римский епископ, викарий Иисуса Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник вселенской церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, монарх государства Ватикан». Могущество папы римского обеспечивали не вооруженные силы, а многомиллионная армия верующих, огромные богатства, стекавшиеся в руки верховного владыки Ватикана со всего света, строгая иерархическая система управления католической церковью. Почти все население колоний Испании и Португалии в Америке исповедовало католицизм. Накануне войны за независимость «армия» папы римского в испанской Америке располагала 7 архиепископствами, 35 епископствами, 4 тыс. монастырями и примерно 40 тыс. священнослужителей [438]. Католической церкви принадлежали обширные земли, недвижимое имущество, ростовщический капитал. Для миллионов верующих слово священнослужителей с церковного амвона или в исповедальне означало «глас божий».

Боливар прекрасно понимал: от правильного решения сложнейшей проблемы «испаноамериканская революция и католическая церковь» зависело окончательное торжество дела патриотов. Ошибки же чреваты тяжелейшими осложнениями. Разрубить этот «гордиев узел» одним ударом было невозможно. Требовалось проявлять твердость в сочетании с выдержкой и терпением, последовательно идти к цели и умело маневрировать, прибегать к умной и тонкой дипломатии.

Вопросы взаимоотношений патриотов с католической церковью имели два взаимосвязанных и тесно переплетавшихся аспекта: внутриполитический и международный. В первом случае речь шла о нейтрализации или завоевании на свою сторону новой государственной властью массы глубоко религиозных людей и местной католической иерархии. Во втором – о нормализации отношений с Ватиканом. Для этого предстояло урегулировать вопрос о праве патроната (назначения на церковные должности), получить дипломатическое признание Ватикана и заключить с папой конкордат. Только после этого Святой Престол мог направить папского нунция (посла) к патриотам, а они получали возможность аккредитовать своего дипломатического представителя в Ватикане. Главная трудность состояла в том, что с незапамятных времен Ватикан являлся оплотом консерватизма, и краеугольным камнем его внешней политики служил союз с католическими монархами Европы.

Постфактум, то есть после завершения войны за независимость, клерикалы сотворили миф о союзе католической церкви с патриотами. Венесуэльский епископ Н. Наварро в одном из своих сочинений писал: «Церковь всегда восхваляла Симона Боливара, и весьма заслуженно, так как в его делах и жизни много поступков, которые религия может считать достойными божественного одобрения» [439]. В действительности отношения между патриотами и католической церковью складывались в годы войны за независимость далеко не безоблачно. Ряд священнослужителей в испанской Америке были пламенными патриотами, руководителями и известными участниками освободительного движения – Идальго, Мадариага, Море- лос, Монтеагудо и др. Но не они определяли политику католической церкви, которая их отторгла и подвергла осуждению.

Церковники, особенно высший эшелон католической иерархии, в Венесуэле, Колумбии и в других бывших колониях выступали противниками дела независимости, служили идейной и политической опорой роялистов, поддерживали испанских карателей. Участие священников- фанатиков в мятежах против властей патриотов, подстрекательские проповеди, отказ подчиняться указаниям республиканских правительств, отлучение от церкви и предание патриотов анафеме побудили Освободителя заявить в Картахенском манифесте: «Клерикальная партия всегда оказывала поддержку деспотизму и была его союзницей» [440]. Боливар критически относился к религиозным предрассудкам, видел в клерикалах неизбежное зло, но этот влиятельный институт следовало использовать для освобождения от колониального гнета. В письме архиепископу Каракаса Н. Коль-и-Прату он требовал, чтобы все священнослужители объясняли прихожанам справедливые принципы американской эмансипации, убеждали их не поддаваться провокациям врагов венесуэльской республики и защищать ее всеми средствами. «Тех же священников, которые не будут выполнять этих указаний, – писал Боливар, – епископу следует отстранять от должности» [441]. Такую политику Боливар проводил до последних дней своей политической деятельности.

Известный советский историк И. Р. Григулевич причислял Боливара и многих других участников патриотической борьбы к либеральным католикам [442]. Оставаясь формально в лоне церкви и не ставя публично под сомнение постулаты католической веры, они ограничивали права и привилегии духовенства, добивались секуляризации имущества церкви, утверждали приоритет светской республиканской власти над церковной и отделение церкви от государства. Эти революционные для своего времени принципы получили закрепление в Конституции Боливии, разработанной Освободителем. Боливар считал правительства патриотов наследниками прав патроната, принадлежавших испанской короне, и стремился добиться нормализации отношений со Святым Престолом, заключения конкордата с Ватиканом.

В первые годы войны за независимость Ватикан не реагировал на события в испанской Америке. Папа Пий VII, как и королевское семейство Испании, являлся пленником Наполеона и томился в заточении в Фонтенбло. Находясь в Париже в 1813 году, дипломатический посланец патриотов Мануэль Паласиос-Фахардо добивался встречи с главой Ватикана. Революционные власти в испанской Америке произвели назначение нескольких епископов на вакантные посты и хотели получить санкцию Пия VII. Тогда вступить в контакт с пленником не удалось.

Освободившись из заточения после падения Наполеона, Пий VII обрушил громы и молнии на головы испаноамериканцев, осмелившихся восстать против помазанника божьего Фердинанда VII. В январе 1816 года папа римский обратился с энцикликой «Этси лонгиссимо» («Хотя огромные») к священнослужителям и верующим в Америке, «находящейся под властью католического короля Испании». Папа призывал достопочтенных братьев и возлюбленных детей своих «не жалеть усилий, чтобы выкорчевать и полностью истребить гибельное сплетение бунтов и мятежей, развязанных врагами в этих странах». У верующих не может быть более высокого долга, чем «с радостью повиноваться нашему любимейшему сыну во Христе, Фердинанду» [443].

Это папское послание, как справедливо считал известный венесуэльский дипломат и историк Армандо Рохас, представляло собой сильнейший удар по испано- американской революции [444]. И нанесен он был в самый трудный момент для патриотов, когда они повсеместно терпели поражения. Энциклика Пия VII вызвала резкое обострение отношений между борцами за независимость и католической иерархией. Ссылаясь на нее, роялисты убеждали правоверных католиков порвать с «еретиками и безбожниками», прекратить сопротивление испанским карателям. Временный глава архиепископства Каракаса Хуан Висенте де Майа выступал одним из наиболее яростных проповедников «Этси лонгиссимо». С этой целью он опубликовал в мае 1817 года в «Гасета де Каракас» специальное пасторское послание. В печатном органе патриотов «Коррео де Ориноко» с ответом выступил Хуан Херман Россио, блестящий знаток теологии и яркий полемист. Высказывался, в частности, довод о том, что энциклика была силой или хитростью вырвана у папы испанским послом в Ватикане Верхарой Лагуной при содействии кардинала Консалви, отвечавшего за внешние дела Святого Престола.

Для нейтрализации враждебного выступления Пия VII Боливар и его сторонники требовали от священнослужителей публичных заявлений в поддержку республиканских учреждений. Освободитель писал Сантандеру в 1819 году: «Хватит шуток, пора ясно говорить с отцом Куэрво (архиепископ Боготы. – Авт.) и со всеми другими отцами…Бог с ужасом смотрит на преступления тирании, узурпировавшей власть. Бог одобряет создание правительства, цель которого – общественное благо… Об этом пусть многократно говорят служители Бога, к тому же вдохновенно, с благоговением, как и свойственно церковному стилю» [445]. Отказ церковных деятелей от сотрудничества с республиканскими властями или же их участие в антиправительственных мятежах вынуждали патриотов смещать наиболее агрессивных защитников Фердинанда VII и высылать их в Испанию.

Поворот от конфронтации к диалогу в отношениях между церковью и патриотами наметился после выдающихся побед освободительных армий под командованием Боливара, Паэса, Сантандера над испанскими войсками. Сказалось также влияние буржуазной революции 1820 года в Испании. Испанские кортесы приняли ряд антиклерикальных законов, что привело к конфликту с Ватиканом и высылке из Мадрида папского нунция. Боливар посчитал момент подходящим для установления прямого контакта со Святым Престолом. Эта ответственная дипломатическая миссия была доверена венесуэльцу Ф. Пеньалверу и новогранадцу Э. Вергаре. Им предстояло, обосновавшись в Лондоне, попытаться вступить в переговоры с Ватиканом в целях получения утверждения папой назначения новых епископов в Великой Колумбии и заключения конкордата, закрепляющего право патроната за колумбийским правительством. В Лондоне с помощью выдающегося гуманиста Андреса Бельо ими на латинском языке было подготовлено обращение к папе римскому, направленное в марте 1820 года в Ватикан через папского нунция в Париже. Верный себе, Пий VII не ответил на этот жест доброй воли [446].

Тогда Боливар предпринял тонкий дипломатический маневр. Он решил использовать выработанную многовековым опытом способность католической церкви учитывать реалии жизни и адаптироваться к изменениям, отказываясь, если необходимо, от догм. В марте 1821 года Освободитель отправился в город Трухильо на встречу с епископом Мериды Р. Лассо де ла Вегой, являвшимся в то время главным действующим лицом церковной иерархии в Великой Колумбии. Еще недавно Лассо де ла Вега был в стане противников независимости. На переговорах с Боливаром он согласился признать верховенство республики и обратиться к папе, чтобы просветить его относительно истинного положения дел в стране и ущерба, наносимого деятельности католической церкви отсутствием благословения святого отца. На этот раз Пий VII ответил.

Папское послание епископу Мериды прибыло в феврале 1823 года. Его тональность говорила о переходе Святого Престола на позиции нейтралитета в отношении конфликта между Испанией и ее бывшими колониями. Папа сообщал о своем горячем желании «взять на себя заботу о потребностях верующих в этих американских регионах» [447]. В Великой Колумбии, а также в Перу и Чили папское послание вызвало всеобщий вздох облегчения. Ознакомившись с его текстом, Боливар писал Лассо де ла Веге: «Ответ Его Преосвященства вселяет в нас большую надежду на скорое возвращение в отеческое лоно Святого Престола. Отныне наши враги не будут заявлять, что папа исключает нас из сообщества верующих» [448]. Как правительственные круги, так и верующие усматривали в новом послании Пия VII молчаливое аннулирование энциклики 1816 года. Но до окончательного примирения было еще далеко.

После смерти Пия VII Святой Престол занял Лев XII. Его энциклика «Этси иам деи» («Хотя нам»), преданная гласности в феврале 1825 года, вновь осуждала «еретиков-бунтовщиков» в Америке. Чрезвычайный и полномочный посланник И. С. Техада, направленный Боливаром в Рим в 1826 году для решения вопроса о дипломатическом признании, не смог получить аудиенцию у Льва XII, и ему пришлось покинуть Ватикан. Вскоре, однако, новый папа осознал разумность политики своего предшественника. В 1827 году Лев XII утвердил назначения на вакантные епархии в Великой Колумбии всех епископов, представленных совместно колумбийским правительством и главой местной церкви, из числа креолов, а не испанцев, как ранее. Боливар приветствовал это решение папы и считал его большой победой дела независимости. В ноябре 1828 года он обратился к Льву XII с благодарственным письмом. Дипломатическое признание Ватиканом латиноамериканских стран произошло только спустя шесть лет, уже при папе Григории XVI.