Дипломатия Симона Боливара

БОЛИВАР В ЛОНДОНЕ

Дипломатическая миссия во главе с Боливаром отбыла в Лондон 9 июня 1810 г. из Ла-Гуайры на борту английского корвета «Веллингтон» (корвет – легкий трехмачтовый военный парусный корабль водоизмещением 400-600 г, предназначенный для разведки, посыльной службы и выполнения других вспомогательных задач. Артиллерия (от 12 до 32 орудий) размещалась на верхней палубе). Дело не только в том, что военный корабль был в те неспокойные времена самым надежным видом морского транспорта и на такие корабли не осмеливались нападать многочисленные пираты, бороздившие просторы Карибского моря. Важнее было другое. Не только Каракас стремился быстрее установить отношения с Лондоном, но и английские политики проявляли встречный интерес к контактам с новыми властями Венесуэлы. Командир корвета Мак-Джордж вручил Верховной правительственной хунте послание вице-адмирала А. Кокрейна, командующего английским флотом в Карибах. В этом послании Кокрейн ставил в известность правительство Венесуэлы о своей готовности незамедлительно доставить в Англию любое послание хунты или ее эмиссаров. Можно ли было не воспользоваться такой любезностью, тем более что она вселяла надежду на успех миссии?

В начале XIX века дорога морем из Каракаса в Лондон занимала целый месяц. У Боливара и его спутников было достаточно времени, чтобы не торопясь обсудить все вопросы, касающиеся предстоящих переговоров в Лондоне, и изучить полученные правительственные инструкции.

Пост министра иностранных дел в первом правительстве Венесуэлы, образованном Верховной хунтой 25 апреля 1810 г., занял Хуан Херман Россио. Выходец из средних слоев колониального общества, высокообразованный юрист, Россио с 1798 года возглавлял кафедру гражданского права в университете. Он принадлежал к радикальному крылу освободительного движения. Россио много потрудился над подготовкой миссии в Лондон. Как юрист, он стремился обосновать направление представителей Венесуэлы в Англию, опираясь на дипломатический кодекс того времени. Поскольку, однако, подходящих прецедентов ему найти не удалось, Россио решил зачислить ее в категорию «миссии секретных эмиссаров», хотя поездка Боливара и его коллег не была тайной. Через два дня после их прибытия в Англию лондонские газеты «Таймс» и «Морнинг кроникл» напечатали сообщения об этом событии.

Перед посадкой на корабль Боливар получил от Россио пакет, содержавший четыре документа.

В верительных грамотах говорилось, что направляемые дипломатические представители уполномочены представить королю Англии исчерпывающую информацию о политических изменениях, происшедших в Венесуэле, и установить взаимовыгодные отношения между двумя странами.

Основной документ – нота Верховной правительственной хунты Георгу III – был посвящен обоснованию законности мер, принятых населением Венесуэлы для защиты своих суверенных интересов в связи с печальным развитием событий в метрополии, подвергшейся французскому нашествию. В ноте заявлялось, что Верховная правительственная хунта выступает от имени Фердинанда VII и ее цель заключается в обеспечении «интегрального единства заморских территорий с сувереном, на верность которому мы присягнули». Венесуэльское правительство предлагало Англии заключить «сердечный союз» против общего врага – французского узурпатора и выражало надежду на высокое покровительство со стороны Георга III.

Вторую ноту Верховная хунта адресовала английскому министру иностранных дел маркизу Р. К. Уэлсли, уверяя его в сердечных, дружественных чувствах венесуэльцев к Англии.

Заключительный документ представлял собой детальные инструкции, разработанные Россио. Верховная хунта считала важной политической задачей миссии представить в истинном свете правительству и общественному мнению Англии развитие событий в Венесуэле, завершившихся отстранением от власти представителей испанской короны и созданием правительства, отражающего свободное волеизъявление местного населения. Поручалось также объяснить сложные взаимоотношения, возникшие в этой связи у Венесуэлы с испанской Центральной хунтой и Регентством, выступавшими от имени Фердинанда VII. Кроме общеполитической задачи ставились конкретные цели: осуществить закупку оружия на благоприятных условиях, просить англичан обеспечить их флотом для защиты венесуэльской торговли и добиваться указаний Лондона о том, чтобы администрация английских колоний в Вест- Индии оказывала поддержку венесуэльскому правительству. В случае если этого потребуют обстоятельства, предписывалось искать посредничества Англии для примирения с Испанией. Поскольку огромное расстояние не позволяло поддерживать регулярные связи между Каракасом и Лондоном, руководителю миссии предоставлялось право самостоятельно принимать решения, «руководствуясь личным самосознанием и патриотическими чувствами» [40].

Внимательно изучив полученные документы, Боливар, обладавший острым аналитическим умом, не мог не обратить внимания на фундаментальное противоречие в установках Каракаса. Официально провозглашая себя «защитницей прав Фердинанда VII», венесуэльская Верховная хунта фактически хотела получить от Англии такую помощь и поддержку, которая не позволила бы испанской короне осуществлять эти права. Это противоречие проявлялось и в конкретных указаниях. Нетрудно было предвидеть, что Боливара и его коллег ждет в Лондоне встреча с Мирандой. В инструкциях Россио напоминалось, что Миранда в 1806 году пытался поднять восстание в Венесуэле против королевских властей и за его голову было назначено вознаграждение в 30 тыс. песо (для сравнения можно упомянуть, что Андресу Бельо как секретарю миссии полагалось жалованье 100 песо в месяц). Поэтому предписывалось рассматривать Миранду как мятежника против Фердинанда VII. Вслед за этим, однако, говорилось нечто противоположное: если Миранда по воле случая вступит в контакт с членами миссии и будет в состоянии помочь им, то не следует отказываться от его содействия. Не слишком ли тонкая дипломатия? – думал Боливар. Наивно полагать, что англичане, опытнейшие политики и дипломаты, не заметят этих противоречий и не используют их в своих интересах. Да, было бы много лучше 19 апреля провозгласить полную независимость Венесуэлы от метрополии.

Посланцы Венесуэлы вступили на английскую землю в Портсмуте 10 июля 1810 г. и, получив запрошенные паспорта, без промедления направились в Лондон. Их приезд в английскую столицу не был неожиданным, более того, их там ждали. В Англии с большим вниманием следили за событиями в испанской Америке. В памяти английских правителей еще были свежи приятные воспоминания о войне за «испанское наследство» в начале XVIII века. Австрия, Савойя и Англия поделили между собой европейские владения Испании. Англичанам тогда достались Гибралтар и остров Минорка, а также «асиенто» – исключительное право ввоза негров-рабов в американские колонии Испании. Какие сказочные состояния были нажиты на работорговле! Не пришло ли время второго дележа «испанского наследства»? Первая попытка уже была предпринята англичанами. В 1806-1807 годах военной экспедиции под командованием капитана Попэма удалось на время захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео. Однако закрепиться на Ла-Плате англичане не смогли. Они были изгнаны взявшимся за оружие местным населением. Поражение умерило завоевательский пыл английских тори. Кроме того, европейские дела не позволяли отвлекать силы на колониальные авантюры. Тем не менее следовало, по мнению тори, не упускать из виду испано- португальскую Америку и использовать благоприятные возможности для расширения английской торговли, а если удастся, то и присоединить новые территории к своим колониальным владениям.

За три недели до появления венесуэльской миссии в Лондоне лорд Ливерпуль, возглавлявший министерство по военным и колониальным делам, получил от губернатора английской колонии Кюрасао подробный доклад о событиях 19 апреля в Каракасе и политике Верховной правительственной хунты. Вслед за этим поступили донесения от губернаторов других английских владений в Карибах. Поэтому сент-джеймсский кабинет, как в то время часто именовали английское правительство, был в курсе дела.

Министр иностранных дел Англии маркиз Уэлсли известил венесуэльскую миссию о начале переговоров 18 июля 1810 г., что было на руку Боливару и его коллегам – можно на месте подготовиться к переговорам, разобраться в хитросплетениях взаимоотношений европейских государств и основных правилах дипломатической игры, понять внешнеполитическую стратегию Англии. Для членов миссии это было чрезвычайно важно, так как Боливар, Лопес-Мендес и Бельо были новичками на дипломатическом поприще и им остро не хватало глубокого знания «кухни» мировой политики.

Помимо этого, Венесуэла, как и другие испанские колонии, была отрезана от торгово-экономического, политического и культурного взаимодействия с Европой. Уровень интеллектуальной жизни даже в столичных городах периферии испанской колониальной империи был на несколько порядков ниже европейских стандартов. До начала борьбы за независимость время в Каракасе текло медленно, известия о событиях в мире поступали с огромным опозданием и были неполными, университетское образование делало лишь первые шаги. Единственное периодическое издание – «Гасета де Каракас» появилась только в 1908 году. Это был орган колониальной администрации, где главным образом печатались различного рода постановления и распоряжения да официальные сообщения о жизни королевской четы метрополии. Дополнительными источниками информации служили контрабандно ввозимые от случая к случаю газеты из английских и французских колоний и письма соотечественников, путешествовавших по миру.

Лондон же являлся важнейшим центром мировой политики, идеальным местом для тех, кто хотел постичь закономерности и тайные пружины сложной системы международных отношений в Европе. Для Боливара, Лопес-Мендеса и Бельо дело облегчалось помощью со стороны Миранды, с радостью взявшего на себя роль советника и опекуна соотечественников.

По соседству с шумной и сверкающей Пиккадилли проходит скромная Графтон-стрит, где под номером 27 значится трехэтажный дом традиционной английской архитектуры. Известный венесуэльский историк X. Сальседо-Бастардо назвал его «кузницей латиноамериканизма» [41]. Правительство Венесуэлы недавно выкупило этот дом в центре Лондона и разместило здесь свой культурно-информационный центр, для того чтобы сохранить для потомков исторический памятник, связанный с именами Франсиско Миранды и Симона Боливара. В этих стенах Миранда провел последние шесть лет своего длительного пребывания в Англии, и здесь произошла первая встреча двух национальных героев Венесуэлы. «Мой дом в этом городе, – говорил Миранда, – был и всегда будет опорным пунктом независимости и свободы континента Колумба» [42] И это была истинная правда – дом Миранды, как магнит, притягивал борцов против испанского деспотизма.

Андрес Бельо в своих мемуарах рассказывает о том, что члены венесуэльской миссии после приезда в Лондон немедленно установили самое тесное сотрудничество с Мирандой, продолжавшееся на протяжении более двух месяцев их пребывания в английской столице. Немало страниц в мемуарах посвящено дружеским беседам и горячим обсуждениям их дел в гостеприимном доме Миранды. Бельо назвал эти дискуссии «симпозиумами на Графтон-стрит» [43]. Они не напоминали приятное времяпрепровождение за чашкой кофе или бокалом вина, а представляли собой напряженную совместную работу по подготовке к переговорам с английским министром иностранных дел. На протяжении всей своей жизни, день за днем, Миранда вел дневники, которые являются бесценным историческим источником. В них имеется такая запись: «От имени выдающихся деятелей моей родины ко мне обратились с просьбой содействовать переговорам с Англией и рассматривать их как мое собственное дело» [44]. И Миранда с радостью делился с молодым Боливаром и его коллегами своими знаниями и богатейшим опытом общения с сильными мира Европы и Америки.

Немного найдется исторических фигур начала XIX века, которые могли бы соперничать в этом отношении с Мирандой. За 27 лет скитаний по миру «полномочный посол народов и городов испанской Америки», как сам себя именовал Миранда, лично встречался или имел контакты с ближайшим окружением Дюмурье, Лафайета и Наполеона во Франции, Шеридана и Уильяма Питта-младшего – в Англии, Томаса Пейна, Адамса, Гамильтона и Вашингтона – в США, Екатерины II, Потемкина и Воронцова – в России. Ему было о чем рассказать. Молодой Боливар с восхищением и глубоким уважением относился к Миранде, который по возрасту годился ему в отцы, быстро постигал с его помощью расстановку политических сил в Англии и континентальной Европе. По заключению Сальседо-Бастардо, Боливар за время пребывания в Лондоне «успешно прошел курс академии на Графтон-стрит» [45]. Какой же представлялась его пытливому взору европейская система международных отношений с ее сложной структурой разнообразных связей?

Как уже отмечалось, в ту эпоху Европа являлась центром всемирного могущества. Генерируемые ею экономические, политические и военные импульсы достигали всех континентов земного шара. Огромные пространства океанов не служили преградой, и европейская экспансия на знала границ. В то время как Новый Свет вступил в эпоху национально-освободительных войн, страны Старого Света, ожесточенно соперничая друг с другом, устремились в Азию и Африку в погоне за колониями, держа под прицелом также и Западное полушарие. В самой Европе существовало несколько центров силы и притяжения, ни один из которых не мог прорваться к господству на континенте. Общая картина мировой политики складывалась на основе сложного и противоречивого взаимодействия двух типов международных отношений. Старые закономерности «дипломатической игры» эпохи господства феодально-абсолютистских монархий расшатывались, подрывались и постепенно замещались шедшими им на смену новыми принципами взаимоотношений буржуазных обществ и наций.

На протяжении веков участниками международной жизни были монархи, коронованные особы, а круг основных забот их послов отражал стремление каждого из «помазанников божьих» к расширению своих границ и влияния и концентрировался на вопросах династических связей и союзов, придворных интригах, провоцировании раздоров между потенциальными противниками и т. д. Английская и Великая французская революции, так же как выход на мировую арену Соединенных Штатов Америки, послужили импульсом к развитию международных отношений нового времени, утверждению принципов государственных интересов, народного суверенитета, регулирующей роли международного права, равноправия всех стран независимо от их местонахождения, размеров, религиозной принадлежности.

Эти прогрессивные принципы обогатили теорию международных отношений, но до практического их воплощения было еще очень далеко.

Постоянный поиск и обеспечение «баланса сил», или «европейского равновесия», составляли главную ось международной политики. Известный знаток европейской дипломатии XIX века А. Дебидур так определял суть «европейского равновесия»: «Это такой порядок, при котором все государства сдерживают друг друга, чтобы ни одно из них не могло силой навязать другим свою гегемонию или подчинить их своему господству» [46].

В Европе господствовала горстка великих держав. Понятие «великая держава» досталось в наследство от XVIII века, когда оно прочно утвердилось в сознании правительств, дипломатов и общественности. В ранг великой державы зачислялась страна, которая была в состоянии одна, в одиночку выдержать войну с другой сильной державой. В начале XIX века «клуб великих держав» составляли Англия – «промышленная мастерская мира», наполеоновская Франция, господствовавшая над половиной Европы, Австрийская империя и Россия, возвысившаяся как мировая держава при Петре I. Испания, хотя еще и причисляла себя к великим державам, на деле таковой не являлась, так как растеряла свое былое могущество. В то же время уже примеривались постучаться в двери «клуба» США, а также Пруссия, главный очаг будущего милитаризма, мечтавшая возглавить объединенную Германию.

В силу несовпадения циклов возвышения и упадка великих держав в мировой истории в каждом историческом промежутке времени выделяются одно или несколько государств, которые в данный момент способны претендовать на лидерство или даже абсолютное господство в международной системе. Первые полтора десятилетия XIX века – эпоха наполеоновских войн. Это высшая точка многолетнего соперничества Франции и Англии. Пространственной сферой столкновения их интересов служили Европа, Азия, Африка и Америка. Практически в мире не было уголка, где бы не пересекались претензии этих двух держав. Англию и Францию разделяли острые и непримиримые противоречия. Наблюдая за битвой двух гигантов, видный русский дипломат того времени Ф. В. Ростопчин писал, что Британия «своей завистью, пронырством и богатством была, есть и будет не соперница, но злодейка Франции» [47]. Это была «схватка века». Ее исход подведет черту под этапом в развитии международных отношений, известным как «эпоха французского преобладания», и откроет период восхождения к вершинам могущества Джона Буля, когда Англия приобретет титул «владычицы морей».

Таков был общий ход борьбы, разделившей Европу на два лагеря. Когда венесуэльцы в 1810 году обратились за помощью к Англии, Альбукерк и Трафальгар были уже позади, франко-испанский флот покоился на дне. Это означало, что Лондон мог не опасаться вторжения многотысячной французской армии, собранной Наполеоном в Булони. Однако строившийся мост через Темзу, недалеко от здания парламента, еще не носил названия «мост Ватерлоо». До решающего сражения в районе бельгийской деревни аналогичного названия, где великому французскому полководцу второй раз после разгрома в России предстояло испить горечь сокрушительного поражения, еще оставалось долгих четыре года. Пока же Наполеон пытался поставить на колени Джона Буля, сжимая тиски континентальной блокады. Он не отказался также от дерзновенного замысла нанести удар по английскому могуществу, прорвавшись в Индию. Исход смертельной схватки был неясен, и к ней были прикованы все силы и внимание английского правительства.

Такой расклад, и Боливар понял это, оставлял мало надежд на успех венесуэльской миссии. К тому же после вторжения наполеоновских войск в Испанию й начала освободительной войны испанского народа Англия и Испания стали союзницами. В январе 1809 года между сент-джеймсским кабинетом и испанской Центральной хунтой был заключен договор о мире и союзе. Англия обязалась своими вооруженными силами поддерживать войну Испании против французского узурпатора и предоставлять ей финансовую Помощь. 30-тысячный английский экспедиционный корпус под командованием генералов Дж. Мура и Артура Уэлсли (будущий лорд Веллингтон, победитель Наполеона под Ватерлоо) сражался вместе с испанскими и португальскими патриотами против французской императорской армии на Апеннинском полуострове.

Эти обстоятельства сыграли решающую роль при определении английским правительством своей позиции в отношении борьбы за независимость, вспыхнувшей в испанской Америке. До 1808 года Лондон лелеял грандиозные и, как показало поражение на Ла-Плате, неосуществимые планы расширить свои владения в Америке за счет «испанского наследства». Не скупились англичане и на поддержку Миранды и других предтеч борьбы за независимость колоний. После вторжения Наполеона в Испанию правительство Англии пересмотрело свой курс. Сент-джеймсский кабинет опасался, что успехи освободительного движения в испанской Америке приведут к прекращению поступления материальных ресурсов, необходимых Испании для продолжения войны с Наполеоном. Более того, испанская монархия могла направить часть своих войск через океан, для того чтобы подчинить власти короля мятежные колонии [48].

За десять дней до приезда в Лондон Боливара и его коллег министр по военным вопросам и делам колоний лорд Ливерпуль в ноте и секретных инструкциях, направленных 29 июня 1810 г. губернатору Кюрасао Дж. Лейарду, впервые подробно изложил принципиальные установки новой политики сент-джеймсского кабинета. Английским колониальным властям в Карибах в отношениях с восставшими испанскими колониями в Америке предписывалось руководствоваться следующими соображениями. Англия заинтересована в том, чтобы Испания направляла все свои силы на борьбу против общего врага, и поэтому целью Англии является оказание Испании помощи в сохранении «независимости испанской монархии во всех частях света». Следует противодействовать такому развитию событий, которое может «привести к отделению испанских провинций в Америке от матери-родины в Европе», и одновременно поддерживать их усилия по отражению попыток Франции навязать им свое господство. В отношениях с Каракасом следовало тщательно избегать любых шагов, которые могли бы быть истолкованы как формальное признание нового правительства Венесуэлы. Предписывалось принять эффективные меры к тому, чтобы английские подданные не поставляли оружие и боеприпасы восставшим колониям. Заявлялось также, что Англия не претендует на какие-либо территориальные приобретения за счет испанских владений в Америке, надеется на их сердечное согласие с Мадридом и не намерена участвовать совместно с испанцами в военных действиях, направленных против Венесуэлы. В то же время такая политика не должна препятствовать интересам взаимной торговли.

Если «высокий» дипломатический стиль ноты и инструкций лорда Ливерпуля, характерный для начала XIX века, перевести на язык точных определений, можно сказать, что Англия провозгласила политику непризнания восставших колоний и содействия их примирению с метрополией, исходя из нежелательности вооруженного конфликта между ними с точки зрения английских интересов. Этому курсу Лондон следовал до окончания наполеоновских войн в Европе.

Боливар не знал о решении английского правительства, но он догадывался, что его ожидает холодный прием. Министерство иностранных дел Англии отказалось рассматривать посланцев Венесуэлы в качестве официальной дипломатической миссии независимого государства и вести с ними официальные переговоры на правительственном уровне. Глава английского МИД согласился принять их в частном порядке и при условии присутствия на их беседах дипломатических представителей испанской короны [49]. Обстановка в Европе оставалась напряженной, и «коварный Альбион» на этот раз хотел соблюсти все обязательства перед своим союзником – Испанией. Любопытная особенность ситуации состояла также в том, что в 1810 году в Лондоне испанские интересы одновременно представляли два посла, признанные сент-джеймсским кабинетом. Герцог Альбукерке являлся послом испанской Центральной хунты в Севилье, а адмирал X. Р. Аподака – Регентского совета в Кадисе. Оба посла решительно протестовали против «незаконных» переговоров английского министра иностранных дел с венесуэльскими «мятежниками».

Начало выглядело обескураживающим, и у членов миссии Каракаса вполне могли опуститься руки. Но Боливар не собирался пасовать перед обстоятельствами. В Лондоне в полной мере проявился его бойцовский характер. Боливар горел желанием даже в сложной, в чем-то безнадежной ситуации сделать все возможное для обеспечения интересов Венесуэлы, ориентируясь не только на сегодняшний день, но и на будущее. Чем больше, находясь в Лондоне, он вникал в политическую жизнь Англии, тем реальнее виделись перспективы англо-венесуэльских отношений.

Об англичанах того времени говорили: закон спроса и предложения стал их евангелием, ткацкий станок и локомотив – их божеством, а Манчестер (центр английской промышленности) – их священным городом. Английские промышленники и торговцы требовали от правительства открыть обширные рынки испанской и португальской Америки, куда доступ английским товарам был заказан. Оказывая помощь португальцам в войне против Наполеона, Лондону уже удалось в 1810 году заключить с Португалией договор, который гарантировал доступ английским товарам при минимальных пошлинах в Бразилию и другие владения королевского дома Брагансы.

Испанская Центральная хунта и Регентский совет оказались менее сговорчивыми. Правда, им тоже пришлось пойти на некоторые торговые уступки англичанам, но время их действия было ограничено периодом войны с Наполеоном. Союзник Англии, несмотря на свое отчаянное положение, проявлял строптивость. В то же время английский деловой мир увидел в декрете Верховной правительственной хунты Венесуэлы об открытии всех портов этой страны для свободной торговли с дружественными и нейтральными нациями начало крушения испанской торговой монополии в Южной Америке.

Через два дня после прибытия миссии Боливара в английскую столицу маркиз Уэлсли направил своему брату, сэру Генри, занимавшему в 1810 году пост английского посла при Регентском совете в Кадисе, депешу, рекомендуя использовать это обстоятельство в интересах Британии [50]. Поддерживая неофициальные отношения с посланцами Венесуэлы, Лондон рассчитывал побудить испанских правителей в Кадисе стать более покладистыми.

Английская пресса, члены парламента и общественное мнение открыто выражали симпатии к испаноамериканским патриотам. Одна из первых статей по этому вопросу увидела свет при содействии Миранды. Она называлась «Освобождение Южной Америки». Ее напечатал литературно-общественный журнал «Эдинбург ревью» еще в 1809 году. С тех пор кампания английской печати в поддержку антиколониальной борьбы в испанской Америке не стихала. Особенно часто и решительно выступали газета «Морнинг кроникл» и печатный орган бразильско- португальской антимонархической эмиграции в Лондоне «Коррейо Брасиленсе». В марте 1810 года Миранда начал издавать свой собственный журнал на испанском языке «Эль Коломбиано», ставший рупором идей освобождения испанской Америки.

Приезд венесуэльской дипломатической миссии в Лондон вызвал сенсацию в английской столице. Боливара и его коллег принимали как посланцев огромного континента, сулившего заманчивые перспективы. В гостиницу «Морин», где остановились каракасцы, потянулись высокопоставленные английские визитеры. На устраиваемых приемах Боливар с присущим ему красноречием раскрывал перед ними картины великолепного будущего Америки, освободившейся от испанского ига, В одном из сообщений, направленных в Каракас, он докладывал: «Ежедневно мы встречаемся с проявлениями сердечного интереса к нашему делу со стороны многих уважаемых граждан». Используя свои связи, Миранда помогал соотечественникам получить доступ во влиятельные политические и дипломатические круги английской столицы.

Вновь, как и десять лет назад в Париже, Боливар принят в высшем свете. Дневники Миранды хранят записи о визитах, званых обедах, светских раутах и беседах. Упоминаются имена племянника короля Георга III герцога Глоусестера, герцога Графтона, брата адмирала Кокрейна графа Борнингтона, члена парламента, сына министра иностранных дел Ричарда Уэлсли, бывшего министра финансов Николаса Ванситтарта.

Жизнь английской аристократии напоминала картины кисти Ватто – роскошная сервировка столов, прогулки в открытых колясках, пикники на лоне аккуратных парковых ландшафтов. В газетах в разделах светской хроники можно было прочитать: на обеде у лорда-хранителя печати подавали лебедя, очень белого и нежного, начиненного трюфелями. Иногда мелкая деталь может быть красноречивее пространных описаний. В архиве Миранды среди множества документов, касающихся пребывания Боливара в Лондоне, находится записка от Джона Турнбула: «Я преисполнен надежды, что Ваши друзья-эмиссары окажут мне честь, приняв дыню из нашего сада, которая, можно полагать, их не разочарует». В Англии того времени контакты на политическом поприще открывали двери великосветских салонов. В свою очередь, общение с избранными приносило политические дивиденды.

Круг лиц, с которыми Боливару и его коллегам удалось при содействии Миранды установить деловые контакты, расширялся. В их числе были такие выдающиеся общественные деятели, как страстный обличитель рабства и работорговли Уильям Уилберфорс и известный педагог Дж. Ланкастер, первым применивший систему взаимного обучения, журналист Иполито де Коста, финансисты Пейлер, Лоунгхем и т. д. На этих встречах Боливар приобретал новых друзей и единомышленников. Близкие отношения с Ричардом Уалсли сохранились на многие годы. В доме Миранды Боливар познакомился с молодым французом Пьером Антуаном Лелье, ставшим его личным секретарем в Лондоне. Воздействие личности Боливара на него было столь сильным, что Лелье отправился сражаться за свободу Венесуэлы.

Информацию о деятельности венесуэльской миссии помимо «Морнинг кроникл» публиковали газеты «Экзэминер», «Эспаньол», еженедельники «Белл» и «Кобет».

Прорыв в политическую жизнь Англии – таков был первый позитивный результат миссии Боливара еще до начала переговоров с английским министром иностранных дел. На встречу с маркизом Уэлсли Боливар отправлялся, имея влиятельных союзников. Он мог рассчитывать на поддержку английских капиталистов, учитывая торговые интересы Англии, политический расчет части правящего класса, мыслившей категориями посленаполеоновской эпохи, и сочувствие демократической оппозиции политике тори, отстаивавшей «естественное право» испаноамериканских патриотов освободиться от колониального гнета.