Дневник 1939-1945

- Странный телефонный звонок. Мужской голос настойчиво интересуется, не у меня ли Белу. Я сначала не понял и повесил трубку. Опять звонит. Кто? Муж? Или кто-то другой?

Может, она на фронте, как обещала. А если это был другой? Еще один ревнивец? Или муж любовницы ее мужа, грязный шантажист. Или просто какой-нибудь шутник.

Тягостное чувство. Но я больше не ревную. Не испытываю ни малейшего любопытства, только очень грустно. Еще три года назад я сошел бы с ума от ревности и тревоги. Очень грустно, и больше ничего.

Стало быть, ее муж все еще ревнует ко мне? Или просто хочет знать? Но в голосе была взволнованность, ярость.

Что же заставило его думать, что она в Париже, а не на фронте? У нее появилось новое увлечение? Тем лучше для нее. Но ведь она будет страдать.

Выходит, все ее разговоры о том, как она скучает по сыну, скрывали что-то другое. Или тут все вместе.

Так что же, мне всегда в ней сомневаться...

Но как один человек может не сомневаться в дру-Гом <...).1

1 В этом месте в дневнике вырезано около двух третей страницы.

12 января

От Белу никаких новостей. Она меня больше не любит. Потому ли, что думает, что я больше не люблю ее? Или потому что сама меня больше не любит? Она мне когда-то говорила, что просто перестанет меня любить, увидев или почувствовав, что я больше ее не люблю.

К сожалению, ее нынешнее запланированное отсутствие так похоже на то, как если бы она меня оставила навсегда. Она в конце концов осознала, что она никогда ничего не значила в моей жизни, даже во времена, когда она каждый день проводила несколько часов в моей постели.

Я пока еще не отчаиваюсь, но чувствую, как во мне растет какое-то непонятное отчаяние. Но какое именно? Станет ли оно смертельным. Если любовь уйдет из моей жизни, я, вероятно, и в самом деле начну умирать.

Белу единственная женщина, которую я любил так долго (пять лет. Я встретил ее у Клодин Лост в январе 1935. В следующий раз я увиделся с нею в марте, она сразу отдалась мне). Однако все это долгое время мне так и не хватило времени, чтобы ее полюбить. Как можно любить женщину, которую видишь только в постели, с которой никогда не бывает времени просто помолчать, забыться, забыть о ней, хотя она рядом. Ненавижу адюльтер. Я был тем уморительным героем, любовником сорока пяти лет.

Смогли ли бы мы жить вместе, никогда не разлучаясь? Как бы она, такая живая, активная, практичная я чувственная, стала выносить мои слабости, мои бредни, мою полную бесполезность, мою отрешенность от всего?

Меня интересуют только живопись, дома и сады Парижа, книги, международная политика, женское тело, примитивные религии. Она любит охоту, спорь когда ей звонят, все, что касается дома и семьи, сына! легенду своего мужа, половой акт.

Неужели она думает теперь о смерти? Смерть одного любовника уже разрушила то невероятное ощущение счастья, в котором она так долго пребывала.

Это счастье состояло в ее восхитительном здоровье (которому теперь грозит опасность), в ее аппетите, в ее красоте, в ее чувственности, в ее богатстве, в мудрости ее мужа, приветливости сына, в общественном спокойствии. Она никогда не думала о Боге.

А я о нем думаю? Уже нет, но он незримо присутствует в моих мыслях, обращенных на другой предмет.

Я не имею ни малейшего понятия о том, чем она занимается. Мне кажется, она непременно должна с кем-то спать, я не мыслю ее вне этого занятия. Но может, я все это придумал.

В конце концов, она многое выстрадала, и ей стал отвратителен мой чудовищный эгоцентризм.

То, что она меня бросит, было бы вполне справедливым: я так и не сумел с ней преодолеть это ужасное препятствие, коим является одиночество.

- Люди привыкли к этой войне, которая и не война вовсе. Окунувшись в эту войну, они с гораздо большим трудом вступят в войну настоящую. От этого у них у всех разовьется болезнь сердца, от которой никто не оправится. Упадок, должно быть, неотвратим, поскольку люди все с большим трудом переносят обычный ход вещей. Старику труднее оправиться от бронхита, чем молодому. Европа выйдет из этой войны в полном упадке.

Но что такое упадок без варваров на границах?

22 января

Полное однообразие зимней кампании. Ничего нового. Мы свыклись с финскими событиями и с их последствиями: слабость русских, зависимость русских от Германии.

Во Франции по-прежнему есть русская партия, и вокруг этой партии много людей, которые боятся разрыва с Россией. Я был прав, говоря, что русские надолго сохранят возможность давления на Францию и Англию.

Мы продолжаем терять время и не хотим предотвратить скорое наступление немцев на Востоке, в Италии.

Мы так и будем торчать на линии Зигфрида, а они мало-помалу вторгнутся и изменят Россию. Может, однако, они попытаются напасть на таких же недочеловеков голландцев. Но разве они недочеловеки? Там тоже есть немецкая партия? Не думаю. Есть какая-то партия мира.

- "Жиль" пользуется успехом. Полагаю, люди признают эту книгу значительной. Письмо от Мориака, который говорит, что это главная, основная книга. Письмо от Шардонна. Резкое неприятие Жераром Бауэром1 и евреями.

Но я уже далек от этой книги, и она меня больше не волнует. Я слишком быстро отрешаюсь от своих писаний, к тому же полностью.

Я слишком быстро закончил "Шарлотту", чего я и боялся. Пока читал ее Николь, понял, что пьеса скомкана, не закончена. Сомневаюсь, что ее можно поставить, во всяком случае сейчас.

Теперь я ничем не занят. Напишу ли я роман о фантастических приключениях в Южной Америке? Пьесу о крахе? Мои размышления о духе XX века.

Перечитываю "Вопрошание". Разочарован. Слабость, присущая любому стихотворению в прозе. Говорил же мне тогда Моррас, что это несуществующий жанр. А я ведь сразу выразил всю суть своей мысли. Что с тех пор прибавилось? Исправления.

1 Жерар Бауэр (1887-1967) - французский литератор и обозреватель "Фигаро", где 16 января 1940 г. опубликовал довольно недоброжелательный отклик на роман "Жиль".

Конечно, оно того стоило. Как и само блуждание этой мысли.

- Живу у своего очага, согревая себя мыслью, что мне не грозит ни холод, ни назойливое соседство других людей.

Радуюсь также своей импотенции, которая наполовину избавляет меня от женщин. По-прежнему нежно люблю Белу, но как она далека от меня. Может, воздержание убивает ее любовь? Вопрос, который я задаю себе со спокойным и несколько отчаянным любопытством.

От меня ее отдаляет семья и все ее привычные склонности. Не приблизит ли ее ко мне старость?

Чтобы убить время, вижусь с Николь, с которой меня связывает старая дружба, что для меня как бальзам на душу, и этой малышкой из Уругвая Сюзанной Сока,1 чье откровенное уродство как бы воплощает мою половую немощь. Я могу встречаться с таким страшилищем лишь потому, что у меня не стоит.

Не могу не думать о женской груди, которую так любил, так желал, так тщетно искал. Это становится метафизическим мотивом моего воображения.

24 января

В "Фигаро" Бриссон,2 похоже, вне себя от скандала, который устроил Бауэр, написав две записки Герман-тов (скорее, две записки Сванов), направленных против моей статьи об отсутствии Барреса.3 Кажется, он

1 Сюзанна Сока - уругвайская поэтесса, принимавшее активное участие в литературной жизни Франции, была близкой знако-мой Анри Мишо, Роже Кайуа, Жюля Сюпервьеля.

Пьер Бриссон (1896^-1964) - французский журналист и лите-РатУрный критик, член редколлегии "Фигаро".

Имеется в виду статья Дриё "Добродетель молчания", опубликованная в "Фигаро" 11 января 1940 г., в которой писатель пытался "Деть Жерара Бауэра; последний продолжил полемику, опублико-ав 16 января еще более неприязненный разбор "Жиля".

боится, что я не захочу больше писать в "Фигаро". Мои статьи, по-видимому, имеют успех, что меня удивляет. Я всегда ожидаю самого худшего. Я пришел к нему с мыслью, что он принял сторону Бауэра и настроен против меня.

Я все время себя мучаю, ощущаю собственную неполноценность, черную меланхолию. Чем дальше, тем хуже. Все происходит так, словно я сам ищу повода, чтобы лишить себя покоя, напугать, унизить. Сокровенная наклонность моего характера с отчаянием, с необычайным инстинктивным неистовством бьется против нечаянного успеха, осаждающих меня удач.

Я скорблю, будто вот-вот потеряю свое привычное ощущение, что я изгой, презренный, законченный тип. Двадцать лет неудач тут ни при чем, я был таким еще в двенадцать лет в коллеже.

2 февраля

Не думаю больше об этом дневнике, вообще ни о чем. Я ноль без палочки. Сплошные разочарования и напасти. Не было ни одной одобрительной статьи о "Жиле". Никто не признает меня как романиста. Я хотел бы верить всем этим ничтожествам от критики, но они так часто ошибаются. Ну и что? Тем не менее мне кажется, что я не буду больше писать романов. Довольно рассказывать свою историю, а больше мне рассказывать нечего. Сотни раз я пытался найти сюжеты вне собственной жизни, но меня это мало интересует, и ничего не выходит.

Вместе с тем "Жиль" понемногу раскупается, но не больше чем другие, 6000 экземпляров.

"Шарлотта Корде" в руках Бурде, он отвергнет эту пьесу. Дениз Бурде, прочитавшая ее первой, отзывается о ней с отвращением. "Героиня слишком прямолинейна". Как же! "Слишком коротко", возможно и так.

Я работаю над сборником своих первых литературных опытов (стихи и малая проза. "Вопрошание", "Дно ящика", "Последовательность в идеях"). Как мало изменились мои идеи: любовь к войне и ненависть к декадансу; меланхолия разврата. Вот и все.

Я прекрасно вижу свои недостатки и причины собственного провала. Я всегда соскальзывал в несуществующий жанр или пытался оседлать сразу два: прозу и поэзию, эссе и мечтания, обозрение частное и обозрение политическое. Я редко доводил свой стиль до совершенства, или же напрочь лишал его жизни. Во всем этом сквозит какая-то сухость или излишняя сдержанность.

И это надо было бы издать небольшим тиражом, что тоже не очень хорошо.

Не получится ли так, что, пытаясь оживить, я окончательно все испорчу.

- Ужинал у Бурде с четой Мориаков и Водуайе.1

С Мориаком не виделся целую вечность. Успех не пошел ему на пользу. Он много говорил о деньгах, рассуждая обо всем с каким-то гнусным напускным цинизмом. Вечное стремление сказать какую-нибудь гадость и одновременно выказать свое дружелюбие. Его хриплый голос лишь подчеркивает всю эту деградацию. Относительную, конечно, поскольку он всегда был светским человеком.

В силу своей странной предвзятости этот буржуа рассуждает словно заправский коммунист.

И все это под отупевшим взором Бурде, тогда как Дениз только и думает о своих маленьких педерастах.

Мадам Мориак все еще хороша собой, но ее красота увядает. Губы сухо очерчены. Она по уши увязла в Успехах своего мужа. А чего они стоят? Его поэма об Аттисе и Кибеле1 довольно хороша, весьма сильна,

1 Судя по всему, имеется в виду Жан-Луи Водуайе (1883-1963), ФранцуЗСКИй романист и публицист, который во время оккупации ^администратором "Комеди Франсез".

вся пронизана чувственностью и написана твердым пером, хотя и несколько обезличена.

Я больше не читаю его романов. Бернанос намного его превосходит, хотя и не так мастеровит. Но разве лучшие всегда мастеровиты? Так же и с художниками. Значит, "Жиль" может быть хорошим романом?!

- Послал статью Бриссону, похоже, тот не хочет ее публиковать. А все из-за Бауэра. Станут ли чинить препятствия евреи из "Фигаро"? Характерно, что это светское издание находится в руках сутенера-еврея румынского происхождения, который женился на этой госпоже Коти, бывшей прислуге, вероятно. "Агентство Хавас" тоже, как мне сказали, в руках какого-то еврея (г-н Штерн). А Бюно-Варийа2 в "Матен" еврей? Но, в конце концов, они не так прочно завладели прессой, как в Германии до Гитлера. Однако же вся редакция "Пари-Суар" состоит из евреев (Лазарефф,3 Миль,4 Гомбо, и т. д. ...); много евреев в "Марианне" и в "Энтран".

Они заправляют делами во всех крупных ведомствах (Гюисман, Кэн, Ролан-Марсель), Изящных искусств, Труда, Госсовете (Каен-Сальвадор), Сорбонне, медицине.

Впрочем, там, где их нет, ничуть не лучше. Евреи предпочитают все сохранять в целости, когда могут извлечь из этого выгоду. Они отдают предпочтение условностям в театре и везде (Галеви, Бернштейн, Тристан Бернар, Порто-Риш, Блюм). Они не привносят

1 Имеется в виду поэма Ф. Мориака "Кровь Аттиса", опубликованная в "НРФ" в январе 1940 г., в апреле 1941 г. на страницах этого журнала, которым в то время руководил Дриё, появился весьма критический отклик на сочинение Мориака.

2 Морис Бюно-Варийа (1856-1944) - французский предприниматель, в 1886 г. стал владельцем газеты "Ле Матен", во время оккупации поддерживал политику коллаборационизма.

3 Пьер Лазарефф (1907-1972) - французский журналист и издатель, главный редактор "Пари-Суар" с 1937 г.

4 Пьер Миль (1864- 1941) - французский журналист и писатель.

никакого мощного, творческого начала. Во Франции нет великого еврейского писателя (Моруа! Бенда = педанты, Сюарес = дутый талант).

Однако есть Бергсон. Полуеврей, как Пруст? Они не являются истинными революционерами. В России они наставили палок во все колеса. Долгие годы Троцкий был против Ленина, затем против Сталина. Остальные - Зиновьев, Каменев, Каганович - ни на что не годятся. В социал-демократии - гнусные консерваторы, ревнители того, что совпало с их пришествием, некая интеллигенция Второй Империи.

4 февраля

Перечитываю в растерянности несколько страниц "Гражданского состояния". Обнаруживаю, что не помню ничего из того, что я там писал о своем детстве. Выходит, что большие куски моей памяти, моей жизни уже омертвели. Я подозревал об этом, но лишнее подтверждение просто ошеломляет.

Неплохо написано, проще, непринужденнее, чем то, что написано позже. Но плохо построено вокруг нескольких основополагающих идей. Идеи есть, но они ужасно разбросаны. К тому же, в целом излишне строго. И, как всегда, метания между политикой и частной жизнью. Это мой главный бич.

- Ненавижу мир Мориака, этот мир прогнившей буржуазии, где автор только и делает, что любуется собой. Как далека моя бабушка от этой грязной и доморощенной мистики. В конце концов им завладевает отвращение, и он того и гляди выбросит за борт доставшуюся ему по наследству религию.

Удивительно то, что успех способен освободить, изучить его от предрассудков, а может быть, и от лжи. Став академиком, он близок к тому, чтобы отречься от своего духовного сана.

Но тогда он окажется во власти левых предрассудков, что не может быть освобождением возвышенным.

- Видел в ресторане Белу с сыном. Выглядит молодой и веселой, у меня - скованной и постаревшей. Она меня больше не любит. Она больше не может любить мертвого любовника. Ее страсть к сыну-солдату правдива и восхитительна. Для нее это, должно быть, также и убежище, если только она не нашла мне замены.

Она разделяет самые банальные и самые куцые идеи своего круга, но она вкладывает в них такую страсть, что они перестают быть заурядными. Не многие матери страшатся нынешней весны с таким прозорливым беспокойством.

Может, я, бывалый любовник, был бы на фронте лучше, чем он? Но эта война мне осточертела. Буду ли я испытывать тот же страх, что и раньше? Мне кажется, возраст притупляет страх, как и все остальное, но я в этом не уверен. Ибо вижу, что если что не так, я впадаю в старческую истерию.

5 февраля

Весной Муссолини будет против нас Возможно, он лишь сделает вид, предпримет отвлекающий маневр на Средиземном море, но и этого будет довольно, чтобы нам навредить. Мы будем отрезаны от Востока, и немцам откроется путь для наступления на западе. Конечно же, он не хочет отдать Балканы немцам, еще меньше - русским. Но России можно не бояться, а ему нужно англо-французское поражение, чтобы отхватить себе по крайней мере половину Средиземного моря, по крайней мере один из проливов.

Ему было выгодно ждать целый год, пока мы не окрепнем и не станем противовесом Германии. Он не хочет, чтобы мы были разбиты, он хочет чтобы мы и Германия предельно ослабли в противостоянии. Крупное сражение на западном фронте сыграет ему на руку-

И все же у него есть слабое место: Абиссиния, которую могут захватить индийские и южноафриканские войска. Другое слабое место: Киренаики. Вот почему он только объявит мобилизацию, без объявления войны.

Как никогда уверен, что в сентябре мы должны были бы его заставить принять чью-либо сторону, а в случае необходимости - и напасть на него. Это было возможно, он не был готов. Из-за нашего тогдашнего бездействия мы проиграем войну.

- В Финляндии происходит что-то серьезное. Собираются формировать иностранный легион и готовят европейскую, а то и американскую интервенцию антико-минтерновского духа. Все это идет на пользу Германии, укрепляет ее в противостоянии с Россией, оправдывает ее давние притязания на роль защитницы от коммунизма и облегчает ее последующие операции против нас.

Не прийти на помощь Финляндии означает подставить Германию под удары России, обратить внимание на провал политики Риббентропа означает затеять опасную, но дерзкую игру.

Мы служим Германии в Финляндии и в Румынии, предоставляя ей наши нефтепродукты. Повсюду страх перед коммунизмом по-прежнему бросает нас в лапы Германии.

Но если мы не придем на помощь Финляндии, нейтральные страны полностью утратят к нам доверие.

Отсутствие английской пехоты продолжает давить на нашу политику. В первый год войны нам требовался миллион англичан на Ближнем Востоке. Но у нас, похоже, нет армии на Востоке. Индийские войска парализованы русской и итальянской угрозой.

Итальянская авиация будет исключительно опасна весной. Не говоря уже об испанцах.

На этот раз американцы опоздают. Разве что им Удастся перебросить свою авиацию до наступления ненастья.

Каковы же истинные результаты воздушной и морской кампании в Северном море?

- Мое творчество мало чего стоит, ибо мне не хватило смелости. Я не пошел за главной своей мыслью, которая звала меня разоблачать и нагнетать всевозможное разрушение. Я не поверил, к примеру, что время наций ушло. Теперь я изменяю этой идее, сочиняя лицемерные и умильные статьи о Франции. Но время Франции ушло, как и Германии.

В Европе за господство над всем континентом сражаются уже не идеологии - разного рода банды сбегаются, разбегаются и снова сбегаются, повинуясь тайным силам взаимного притяжения.

Нет уже никакой демократии, коммунизма, фашизма, все так перемешалось, что одно не отличишь от другого. Два или три кесаря сражаются между собой, и непонятно, кто из них станет Августом. Битва идет между Сталиным, Муссолини и Гитлером. Западные страны - всего лишь мусор у них под ногами. Америка все поняла и не хочет помочь нам выжить.

Какие к черту финны демократы, это молодой народ, который избежал коммунистического разложения, северный либеральный народ, мужественный либерализм которого окреп вдали от Лондона и Парижа, ведомый феодалом XVII века, является камнем преткновения.

13 февраля

Самая большая ошибка Англии в том, что она давила на Муссолини во время событий в Абиссинии. Надо было уступить, как Марокко Франции. Англия тогда должна была отказаться от Средиземного моря, чтобы сохранить Индию и Южную Африку (Индийский океан, через который она могла бы контролировать Ближний Восток?) или же сразу объявить всеобщую мобилизацию.

Настроив против себя Италию, мы должны были напасть на нее в начале войны, чтобы стереть следы наших ошибок. По-прежнему думаю, что все это оказывает существенное влияние на ход войны.

- Получил заметку Петижана1 о психологии бойца ("Мы выйдем из войны", она должна появиться в его очерках). Чувствуется, что он уже проникся и напуган разложением, живым свидетелем которого является. Он негодует, но во всем этом чувствуется отчаяние. Бедняга. Он просто умрет от стыда, который поломал мою жизнь, когда я был так молод.

Исправляю свои ранние работы ("Вопрошание", "Дно ящика", "Юный европеец", "Последовательность в идеях"). Вижу, что сразу же сказал все, что хотел. Я в отчаянии от того, что это одновременно и хорошо, и плохо, но даже если самое лучшее смешалось с самым худшим, окружающее меня молчание было глубокой несправедливостью. Но не от меня ли самого исходила главная несправедливость. Может, стоило прибегнуть к самым низменным средствам - блефу, скандалу, интригам, чтобы мой уверенный пророческий голос был услышан.

Сразу, уже в 18-м, мне открылся полный упадок Франции и Европы, угроза последних дней. Но в своих мыслях я уже отдалялся от Франции. Мне надо было бы вознестись над Европой, оказаться в каком-нибудь Сильс Мария.2

Я был бесконечно не прав, что не пошел до конца, отдался всецело пессимизму. Но в особенности в том, что прикрыл свой европейский пессимизм пессимизмом французским. Мне следовало бы писать памфле

1 Лрман Петажан - французский литератор, критик и перевод-ЧИк с английского и немецкого, участник военных действий, в КОТОРЫХ в июне 1940 г. потерял руку; автор многочисленных статей в <(НРф" в период руководства журналом Дриё.

Сильс Мария - местечко в Швейцарии, где любил проводить вРемя Фридрих Ницше.

ты и эссе, а не мараться описанием зла во всех этих мелких вещах.

- Водевилист Бурде отказался ставить мою "Шар-лотту Корде" во Французском театре. Весьма любезно он объяснил мне, что моя "Шарлотта" слишком прямолинейна. Как же. А после пошел курить опиум со своей хорошенькой глупой женой...

17 февраля

Финляндия трещит по швам, а я чувствую, как трещат мои буржуазные кости. Чувствую также, как трещат кости старой демократической, капиталистической и рационалистической Европы; что является для меня большим утешением.

Очевидно, что все расслабились от декабрьской передышки в Финляндии и приостановки военных действий на Западе. Все это скоро кончится. Гибель богов.

Теперь мы увидим, каковы истинные отношения между русскими и немцами. Не помогли ли немцы русским в эти дни на линии Маннергейма? Не собираются ли они захватить часть добычи и обеспечить себе Швецию и Норвегию? Или же будут осторожничать?

Коммунисты здесь воспрянут духом, а режим, который упустил случай в эти последние недели, будет кусать локти, так как их уже ничем не возьмешь.

Позиция шведов, отказывающих в помощи финнам, столь же отвратительна, что и позиция французов и англичан в отношении Чехословакии, Австрии или берегов Рейна. Они будут за это жестоко наказаны.

Вот от Европы отвалился еще один кусок. А сколько было до него и сколько будет после.

Все снова будут считать, что были обмануты прессой. Нейтральные страны погрязнут в беспомощности.

И на этот раз нам, по-видимому, не хватит решимости.

- Белу в зоне военных действий. Мертво ли ее тело, как мое, или же она отдает его какому-нибудь офицеру в доме свиданий? Тем лучше для нее, если 0на вновь обрела радость, для которой была создана.

- Я хотел бы уехать репортером на Восток. Наступает весна, и пора вылезать из берлоги. И я устал писать.

23 февраля

Так я и думал. Белу изменяет мне вот уже несколько недель. Она мне призналась позавчера вечером. Мы оба разрыдались. Но это было неизбежно. Я не спал с ней уже шесть месяцев. А что ей оставалось делать, ведь у нее такой темперамент, да и привычки, к тому же я сам разжег в ней по мере возможности сладострастие?

Почему она призналась? Хочется думать, потому что я сам умолял ее не лгать и не пятнать нашу любовь такой глупостью и мелочностью, как ложь. А может, она хотела вернуться? Или, наоборот, совсем отделаться от меня?

Продираясь сквозь темь поступков, инстинкт идет своей дорогой, на которой множество взаимоисключающих, на первый взгляд, этапов.

Ее признание причинило мне страшное страдание, но этому кричащему, острому страданию не оставалось ничего другого, как провалиться в бездну боли, что накопилась во мне из-за нее. Я так страдал из-за отсутствия согласия, духовной общности. Да, мы сходились по мироощущению, но ей не удалось раскрыть-ся в духовном плане. Я же терпел ее благодаря нечеловеческому напряжению сил. Когда я с ней познако-Мился, я был так измотан, мне так хотелось забыть свое потасканное, нездоровое тело.

Но мог ли я забыть его? Смогу ли я когда-нибудь его забыть? Увы, оно живет страшной воображаемой Жизнью, которая питается, не зная насыщения, моим Духом. Мой дух просто истерзан каким-то тяжким вожделением. Как мог бы я забыть тело женщины, которое вплелось в ткань всех моих мечтаний и размышлений. Ее груди просто изводят меня.

Мне следовало физически отказаться от нее, ведь чтобы ее удовлетворить, мне нужно было пожертвовать здоровьем, загонять себя. К тому же женщина нужна мне всего лишь на несколько минут. Мне скучно часами нежиться на диване, я ругаю себя за это. Любоваться красивой женской грудью каждый день, минут пятнадцать, - вот все что мне нужно.

Она уверяет, что все так же любит меня, жить без меня не может. Наверное, это правда. За пять лет мы оплели себя сетью ласковых мыслей и сладостных привычек. Да кто, кроме меня, будет относиться к ней с такой задушевностью, с таким пониманием, добротой, лестью, мудростью?

Как я был прав, что не воспользовался первыми порывами ее страсти и не позволил ей совершить непоправимое. Меня волновала ее жизнь, дружба с мужем, любовь к сыну. Я прекрасно понимал, что никогда не смогу удовлетворить ее ненасытную натуру. Как и она мою.

Много ли я дал ее телу в первые три-четыре года? Наверное. Много ли она дала моему уму? Ему нравилось наблюдать за ее сильной натурой, она льстила его самым сокровенным устремлениям. Она воплощала для меня Возрождение, сосредоточенное в естественной и здоровой чувственности, облаченной в одежды изысканного воспитания, складки которых оживали под моей рукой на ее теле. Она не была чужда моим моральным запросам. Существо, которое могло показаться грубым тем, кто не знал ее души, было не чуждо угрызениям совести, какой-то разборчивости. Еще до знакомства со мной она доказала это в отношении своего любовника, смерть которого так мучила ее. Возможно, напрасно, но это свидетельствовало о подлинной силе отзывчивости.

Я не ревную, хотя был таким ревнивцем. Я знать не желаю о том, с кем ей пришлось мне изменить. Да был ди он один? Когда это все началось? Эти тайны меня уже не занимают.

Восхитительно то, что во мне она не сомневалась. Неужели она так уверилась в моей импотенции?

Да и правда: она всегда любила совокупляться. И поскольку все ласки, на которые я был способен, ее скорее раздражали и ничуть не занимали, она не могла о них сожалеть. К тому же она знает, что в глубине души я признаю ее правоту.

И тем не менее...

Что станется с этой пылкой дружбой, которую она мне оставляла?

27 февраля

Сладость одиночества с терновым венцом сожаления, меланхолии, изуродованного и вывернутого наизнанку желания.

Белукия отдаляется от меня или же, останься она со мной, разрыв неизбежен. Вчера я добился от нее этих слов: "Да, я все время буду уступать искушению, я все время буду изменять тебе". Не запоздало ли ее признание? Может, она еще раньше искала мне замену, разнообразие, дополнение? Еще за год до войны я ограничивал ее все больше и больше.

Занимались любовью. В слезах. Утешительное очарование того, что ускользает, но еще живет. Того, что умирает где-то в одном месте и оживает в Другом.

Она боится меня потерять и с каждым днем меня теряет. Я боюсь ее потерять и теряю ее с каждым днем. Она хочет быть со мной. Оттого ли это, что она меня по-прежнему хочет, как она в этом уверяет, или оттого, что война лишает ее любовников, или же оттого, что она хочет подпитать эту сентиментальную дружбу, ЭТУ слишком бесплотную нежность, до которой мы Дошли. Да, все вместе.

Как можно отказаться от столь огромной власти, которую ты имеешь над человеком, власти, которой так домогался? Ненасытность раненой, но упорствующей любви.

И как покинуть и обречь на разрушение этот замок, который любовь воздвигала в течение пяти лет? Как не добавить к нему новую башню?

Ее тело состарилось. Такое роскошное, когда я с ней познакомился, теперь оно тает, покрывается складками. Оно сохраняет в себе еще что-то от этой былой стати и этих умопомрачительных очертаний, которые надолго остаются на телах, которые были красивыми и привечали в себе желание, и которые не скупятся на остатки роскоши.

Как я далек и как близок ко всему этому. Песни Орфея, танцы Диониса, загадки Пифагора, сотни других похожих и отличных мифов, смутные воспоминания или предчувствие повседневных ритуалов, то и дело прерываемое и возобновляемое в молитвах бормотание, наброски конца времени - все это не дает мне покоя.

Только теперь я понимаю, что для моего сладострастия изобилие женщин было лишь способом подчинить женскую стихию моего характера духовным потребностям мужчины. Разве мог бы я добиться большего от религиозно освященного брака с телом какой-то одной женщины, с одной душой? Душа какой женщины могла быть так широка, чтобы воплотить для меня во всем достоинстве всю эту хтоническую сторону реальности, каковой является для меня Женщина?

Следовало ли мне упорствовать и побороть в себе это отвращение, исходящее из пассивного, подражательного, куцего женского начала, ради того чтобы сжиться с порывами духовной силы мужчины?

Таинство брака, я тебя не знал, тобою пренебрег ?- но разве не из-за того, что устремился к другому таинству, таинству жизни холостяка, отшельника, анахорета?

Как пылают опушки сладострастия в лесу моей аскетической мечтательности. Не превратилась ли моя невоздержанность в чтении и мечтаниях в своего рода мудрость и красноречие? Разве вы не тренируетесь, не качаетесь, надеясь достичь грядущих нервных взрывов, более тонкой организации?

9 марта

Рок обнажает свои узлы. Наступает очередь Финляндии. А ее очередь - это очередь всех скандинавов. Крах Финляндии - это крах Австрии, предвещающий крах Чехословакии. Все по-новой.

История с "Альтмарком"1 чистая насмешка, она говорит о том, что, в сущности, надо было делать. Слабые и не думают спасаться, их к этому надо принуждать.

Сказывается отсутствие английской пехоты. Разве был я не прав, говоря о ее необходимости в "Освобождении"2 два года назад! У нас не хватит сил спасти Скандинавию. Хватит ли их, чтобы удержать линию Мажино?

А тут еще Италия. А потом Испания. Скоро весь мир будет против нас.

Горькая безмятежность пророка, который видит, что все происходит так, как он предсказал двадцать пять лет назад. Уже в 14-м я предчувствовал победу Германии - во всяком случае, поражение Франции.

1 Командование английского флота, несмотря на заверения норвежских властей, стремившихся сохранить нейтралитет, подозревало, что на борту немецкого танкера "Альтмарк", скрывавшегося в °Дном из норвежских фьордов, находились английские военно-ценные. Захват "Альтмарка" был предпринят в феврале 1940 г. и п°зволил спасти жизнь 299 английским пленникам.

Имеется в виду статья Дриё "Мы требуем английскую пехо-уУ". опубликованная в "Национальном освобождении" 25 февраля

Время наций ушло. Германии не победить Францию. Она увязнет в своей победе. В ней нет ни духа, ни нравов, которые позволят ей владычествовать над всей Европой. Но Европа узнает свой удел. После Наполеона княжить будет Гитлер. Первый пришел слишком рано. Хотя почти что все сделал.

Остается тем не менее возможность иностранного вмешательства: Россия, Соединенные Штаты и вся непредсказуемость Азии.

В отношении коммунизма Гитлер действует подобно тому, как Константин действовал в отношении христианства: он сжимает его в объятьях, чтобы вернее придушить. Хотя яд торжествующей жертвы уже течет в его жилах.

Муссолини будет в помощь Гитлеру в защите от дружбы или недружелюбия Сталина.

Добрая треть, если не половина Франции (коммунисты, фашиствующие крайне правые, евреи) потирают руки, наблюдая за гибелью демо-плутократии. Особенно злобствуют евреи, поскольку уже давно им открылась слабина режима.

Опять же неуклюжесть немцев, которая всегда искушает доброхотов.

- Провел с Белу четыре дня на юге (в Монте-Карло и Ницце). Каким жалким выглядит этот полумертвый теперь Лазурный берег. И опять эти старые американцы со своими собаками. Говорят, что снова откроются казино. Насмешка. Насмешка этого больного мира, который пытается машинально повторять свои идиотские жесты. Казармы ложной роскоши, скопище отвратительных домов. Предел мечтаний для сотни тысяч миллионеров и пятиста тысяч мелких рантье. Как хорошо, наверное, было в Провансе в XVIII веке!

Насмешка поистаскавшихся любовников. А ведь там я ревновал, сгорал от вожделения и тревоги. Написал "Залив Потерянных Тел". Опять я на тропе своей любви, которая сама была призраком моей жизни.

Милая Белу, все такая же сумасбродная, падкая до удовольствий, забвения и немножко не в себе, сотрясаемая вещими рыданиями. Она так же плакала пять дет назад, вспоминая своего мертвого любовника, д позавчера в моих объятьях она оплакивала меня, еще одного мертвого любовника.

Высокая красивая женщина, с виду такая жизнерадостная и здоровая: она была любовницей старика, любителя опиума, самоубийцы, а потом - я, старая развалина. Она воплощает собой последние вздохи капитализма, объятья его смерти.

Она рыдала, ибо я умер, ибо вот-вот умрет ее муж, сын, и все то, что она считала нерушимым: "Завод", богатство, наслаждение, здоровье, молодость, шарм.

Мы вдвоем в отеле Монте-Карло - сплошной мрак. Хотя была какая-то сладость нашей нежности, которая живет наперекор всему. Странно, но эта нежность нас соединяла. Я боготворю ее, ибо она единственная женщина, которой мне посчастливилось не причинить зла. Ну и что! Как знать? Не разжег ли я в ней огонь опасного сознания?

Мы ощущали тщету наших страстей, этого сентиментального чувственного мифа - но все это сгинуло в урагане, который обрушивается на людишек, тщетно прячущихся в городах.

Насколько я был смешон в Монте-Карло в своем Щеголеватом пальто, поистаскавшийся жиголо. В постели я распинался о Евангелии от Иоанна, Свете мира.

Я якобы кончал, а в голове вертелись слова Иоанна: "Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир Его не познал".

Она смотрела на меня с горькой усмешкой, жалким снисхождением. У меня, закоренелого дебошира-импотента, не было права произносить перед ней эти слова.

Разрушение Европы сидит у меня в печенках.

- Теперь я уже верю в наступление немцев. Чувствую его приближение.

- А "Жиль" тем временем продается. Это отход, ная по Франции. Напрасно критики злорадствовали. Облитый помоями пророк услышан. Мне надо было собрать на себе все эти помои, чтобы облить ими других.

14 марта

Только что закончился второй акт войны 39-го: сначала Польша, потом Финляндия.

После цепочки мира: Рейн, Австрия, Богемия, Словакия, Мемель - цепочка войны.

Европа реагирует на Гитлера так же, как когда-то на Конвент и Наполеона, разбрасываясь и разражаясь предательствами и изменами.

Швеция ничем не хуже мюнхенской Франции.

При том, что еще можно было бы создать северный фронт, но этого не произойдет, так же как и с балканским. Насколько можно списать все это малодушие на сговор с Гитлером.

А его следы повсюду: и у противников, и у тех, кого он уже нейтрализовал. К примеру: мой издатель Галлимар, сам того не зная, уже попался на эту удочку, выпустив в свет "Нигилистическую Революцию" Раушнинга, книгу, которая является хоть и не прямой, но откровенной пропагандой. Коммунисты всегда тяготели к фашизму. Они и обеспечили его победу в борьбе с демократией. Коммунизм в Европе - это переросток фашизма. Сталин, кавказский семинарист, был просто рожден для того, чтобы сделать то, что сделал Гитлер.

Коммунисты - это провокаторы, которые ведут к власти фашизм. Откуда во Франции в 1930-1932-М вдруг появился антифашизм, когда самого фашизма еще не было? Помню, как говорил Бержери: "Я готов примкнуть к твоему антифашизму, потому что это единственный способ зародить фашизм".

Коммунисты - это мазохисты, родные братья садистов. Сделай мне больно, потому что у меня нет сил сделать больно тебе. (Так же и педерасты: возьми меня, ведь я тебя взять не могу.)

Что до социалистов, так они просто доходяги, что о них говорить.

Видел Даладье на экране. На лице - полное отупение. Одутловатое, с остекленевшими, заспиртованными глазами уже давно умершего человека, в которых отражается неумолимое приближение краха. Он хотя бы его видит. В отличие от Чемберлена. Перед лицом войны Чемберлен - как аптекарь перед Богом. В его отчетах об этом ни слова. Точная копия английского лавочника, которого столь презирали Наполеон, Достоевский и Ницше.

В этом омертвении Запада вся энергия сосредоточена в двух барыгах: сыне марокканских евреев Бене Элите1 и Ротшильде-Манделе. Но если бы им довелось верховодить, их критической энергии - грош цена. Они стали бы заодно с величайшими евреями конца света: Керенским (настоящая фамилия Гарше), итальянскими и немецкими евреями-социалистами, Блюмом.

Еврейский анекдот, рассказанный мне одним евреем. В административном совете - три еврея и два католика. Все ладится. Евреи критикуют и поощряют маразм христиан. Оба католика умирают, и их сменяют два еврея. Все рушится. Евреи вынуждены критиковать друг друга, они грызутся и едят друг друга поедом. Чего стоят их распри в Палестине!

Возможен ли союз между Гитлером и евреями? Может быть, он уже заключен. Евреи становятся пораженцами. Они чувствуют к себе ненависть - везде.

1 Исаак Ор-Белиша, барон (1893--1957) -- английский полити-еский Деятель, один из лидеров либеральной партии, военный ми-ИстР в правительстве Чемберлена (1937).

А если уж Гитлер посулит им какую-нибудь необъятную отчизну где-нибудь за пределами Палестины... Более того, они хотят поправить свои дела в Америке, уже выставляя себя виновниками войны. Насквозь еврейский Голливуд разбавляет, похоже, вино антинацизма. Добавим к этому прорусскую сентиментальность, которая в свою очередь пробуждает сентиментальность пронемецкую. Напрасно бьются с ними состарившиеся национальные государства, это их государства. В этих государствах они мариновались два тысячелетия. Расплата.

Папа тоже мог бы перекроить себе сутану. Как я и предсказывал в конце "Жиля", просто необходимо, чтобы Папа заключил сделку с Кесарем. Что уже и произошло в отношении начальной фигуры Кесаря - Муссолини.

Перед лицом Кесаря американцы покажут наконец, чего они стоят: скопище беглых каторжников, всякого рода перебежчиков, дезертиров - этот мир от варварства перешел прямо к декадансу, как и все империи на рубежах цивилизации. В семинаристе Сталине цивилизации будет побольше, чем в этом мелочном сверх-Чемберлене Рузвельте.

Нарочно не придумаешь: после Даладье еще один будет пыжиться - Рейно. Я хорошо знаю его любовницу: марсельская торговка Ребюффель, ставшая графиней де Портес. Году в двадцать девятом, когда она еще изображала из себя молоденькую, ей вдруг потребовалось наставить ему со мной рога. Личность ужасающей заурядности, вопиющего невежества. Какая женщина, таков и мужчина. Салонный политик, сомнительный финансист с весьма туманными взглядами на реальность перешедшего к фашизму мира я поползновениями к нему приспособиться. На что он совершенно неспособен в силу устаревших рефлексов политикана и привыкшего блефовать экономиста...

Эту роль с не меньшим успехом мог бы исполнить какой-нибудь генерал. Это жалкие статисты скорее трусы, чем политики, ибо не видят дальше собственного носа.

Не понимаю, как я мог верить в ла Рока, Дорио. Все зря, рыба гниет с головы.

- Одна-единственная хорошая статья о "Жиле" - ругательный отклик в январско-февральском номере "Муа"г подписанный Андре Перреном. И снова о тривиальности. А под конец чистый фарс: "Трудовой французский народ найдет время, чтобы преподать Жилям урок...". Давят как только могут, да нам не впервой.

Как распылила Франция (совершенно искусственное образование, как и всякая отчизна, единственная реальность - это провинция) все свои силы, которые копились в ней, пока она складывалась: корсиканцы, бретонцы, баски, фламандцы, эльзасцы. Может быть, она распылила нормандцев, гасконцев и уж точно - провансальцев. Все было брошено в топку ради единственного бриллианта: духа Сены и Луары.

За что ни возьмись, как ни настраивай себя, все равно будешь жертвой пропаганды. Сколько раз я ловил себя на том, что по тому или иному вопросу находился под влиянием прессы, отчего мои суждения сильно страдали.

Например, в начале войны я верил в эффективность блокады, нерешительность Гитлера (он не наступал, хотя явно хотел этого), неизлечимую слабость России в отношении Финляндии. Да мало ли во что.

20 марта

Падение Даладье. Во Франции "диктаторы" столь ^долговечны, как заурядные премьер-министры. Обедаю с Изаром,1 два года назад он стал социалистом, а до

1 Жорж Изар (род. 1903) - французский философ и адвокат, [н из основателей журнала "Эспри".

того был участником едва ли не всех маленьких фашиствующих групп, которым так и не суждено было стать собственно фашистскими. Он был в "Труазьем форс", "Травай и Насьон", был вместе с Бержери, был недалек от Дорио, когда тот только начинал.

Рассказывает о заседании тайного Комитета. Блюм, Бержери, Фроссар,1 Фланден атаковали, Тиксье2 тоже. Удивление вызвал окончательный результат - 300 голосов против. Говорит мне, что не знает, какому "командиру" подчинить себя. Кандидатов мало, и ни один, похоже, не подходит. За стенами парламента хоть шаром покати; ни среди военных, ни среди гражданских. Все опять думают о Рейно, который вроде бы стал антикоммунистом. Я объясняю: "Рейно не остановится ни перед каким сумасбродством, чтобы доказать всем свою энергичность". Изар поддакивает. Хотя, возможно, никакого сумасбродства и не будет, вообще ничего не будет. Он постарел, все же шестьдесят три. Да и что он может сделать, если не уберут Чемберлена.

Изар признает, что дипломатическая и военная обстановка беспросветна. Скандинавские и балканские страны в сговоре с Гитлером против России, как и Италия. Турция поостыла. Мы не в состоянии ничего предпринять, чтобы помочь Румынии или какой-то другой балканской стране, все во власти итальянского и немецкого протекторов.

Он не верит в немецкое наступление. Я верю в него и чувством, и головой. Уже больше месяца. Гитлер знает, что Румыния не подведет, к чему ее завоевывать, провоцировать наступление русских и расширять фронт? Чтобы заполучить чуть больше нефти?

1 Оскар Луи Фроссар (1889-1946) - французский политический деятель, один из основателей Французской коммунистической партии, министр в правительстве Рейно.

2 Жан-Луи Тиксье -В инянкур - французский политический деятель, депутат от крайне правых партий (1936).

разве что Россия захочет утвердиться с той стороны и закрыть для него Черное море? В этом случае Венгрия, лишившись Трансильвании, открыто перейдет на сторону Гитлера. Болгария, заполучив Добруджу, станет союзницей России, с которой она сомкнётся у устья Дуная. Будет ли у Гитлера протекторат над Молдавией и Валахией, которого он мог бы добиться, использовав узкий коридор, который подготовили бы ему словаки и венгры?

С другой стороны, всколыхнулась бы Италия, захватив Салоники, что по большей части свело бы на нет турецкое влияние. Смогли бы затем русские послать экспедицию в Персию?

Югославию бы тоже разделили. Коротко говоря, ликвидировав почти всю Европу, Гитлер снова обратился бы к нам и, вооруженный огромными моральными и материальными ресурсами, поставил бы нам ультиматум.

Возможно, он его и так поставит. Он должен понимать, что мы разобщены и морально сломлены. Кроме того, у него громадное превосходство в авиации. Он может надеяться завоевать по меньшей мере Голландию и тогда уже держать в руках Англию.

Изар мне говорит, что социалисты воинственны. Круг Эспинаса1 и Поля Фора2 будто бы полностью распался. Лаваль и Фланден полагают, что они за войну до победного конца.

Бержери, как обычно, произнес дьявольски умеренную речь с задней мыслью о мирном соглашении.

Нам, конечно, не видать настоящего кабинета министров с настоящим премьером и хорошо подобранными сотрудниками.

1 Возможно, имеется в виду Шарль Спинас, министр экономики в цервом правительстве Блюма.

Поль Фор (1878-1960) - французский политический деятель, ессменный генеральный секретарь Французской секции рабочего И1ггернационала (СФИО).

1 Эдуард Эррио (1872-1957) - председатель Палаты депутатов (1936-1940).

2 Ком ил Шопгам (1885-1963) - французский политический деятель, один из лидеров радикальной социалистической партии.

Даладье, герой-радикал, тихо ушел со сцены. Еще два месяца назад он казался незыблемым, заручившись поддержкой армии и тыла. Это трус, подлец и немыслимый жулик. Вот все, что смогла дать Франции со времен войны радикальная партия, наследница якобинцев: уклончивый болтун Эррио1 и отъявленный подлец Даладье, не считая Шотама2 в деле Стависки и неподражаемого Сарро в момент захвата Рейна. Дальше ехать некуда, да никто и не поедет.

Псевдолюбовница Даладье (псевдо, так как я подозреваю, что он тайный педераст) - дура по имени маркиза де Крюссоль. Дочь торговца рыбными консервами по имени Безье. Возможно, в ее жилах течет еврейская кровь. Она держала салон, где я был два-три раза. Там ошивался высший свет, высокопоставленные прислужники режима и литераторы. Там отчаянно спекулировали вокруг ценностей, которые были в ходу, а те все время менялись и оставались все теми же. Там не было хорошеньких женщин, но по углам потихоньку случались. В политике эта маркиза крайне невежественна, она не в состоянии выделить из тумана, в котором она витает, ни людей, ни события. В ней ни капли очарования, выглядит неопрятной, немного помятой, никакой шаловливости.

Подле нее отирался толстяк Араго, дегенерат, старый маразматик и зануда, в свое время с головой ушел в Народный фронт и вроде был советником Даладье, такого же доходяги, как и он сам.

Мадам де Фельс, любовница Леже, просто кладезь премудрости и настоящая шалунья в сравнении с этой старой вешалкой Крюссоль - белобрысой, невзрачной, с потухшим взором, которая только и делает, что вымаливает советы для своего любовника, незадавшегося гения.

А чем лучше Рейно? После бездействия будет одна мышиная возня, абы что, лишь бы сдвинуть все с мертвой точки. Этот человек начнет изобретать бедствия вдобавок к тем, которые нам и так причитаются.

Я видел, как у мадам Бриссак (урожденной Шнайдер) он подозрительно шушукался в уголке с этим старым маразматиком Палеологом1 (потомком византийских императоров!), набираясь сведений о России. Что показательно.

Похоже, он отправил в отставку Палевского,2 главу своей канцелярии, беззаветно преданного ему человека, польского еврея (вроде недавно получившего гражданство). Говорят, что он теперь против большевиков. Посмотрим. Будучи в согласии с англичанами, он, возможно, сделает все, чтобы вновь быть с ними - увеличив, к примеру, коммунистическую партию, которая и сейчас не так уж мала.

Людям, подозреваемым в симпатиях к немцам, придется несладко...

У Рейно ясные, четкие, но довольно жесткие взгляды. Он думает, что понимает современный мир в отличие от остальных, которые точно знают, что они его не понимают. Но это все салонное просвещение. Весьма вероятно, что он развяжет войну. Чего, наверное, хотят Лаваль и Фланден, поджидающие его на перепутье. А в тени остается Мандель.

1 Имеется в виду Морис Палеолог (1859-1944) - посол Франции в России (1914-1917), генеральный секретарь министерства иностранных дел (1920).

Гастон Палевский - один из высших чиновников в правительстве Рейно. В 1940 г. отбыл в Лондон, где примкнул к *е Голлю.

Неужели я по-прежнему верю в немецкое наступление в апреле или мае? Да, я верю, что Гитлер еще больше утвердился в нашем политическом разложении после этих заседаний Палаты, как раз в этой своей твердости он и предпримет наступление.

Иные пророчат: "Он будет наблюдать, как разложение сделает свое дело за линией Мажино". Я же утверждаю: он сочтет, что оно зашло уже так далеко, что можно атаковать.

Он утвердится в доброжелательном нейтралитете Муссолини и достаточно продолжительном нейтралитете Сталина. А если Сталин предпримет контратаку, у него в запасе Муссолини.

Не захватил ли Муссолини Грецию, чтобы вывести из игры турков и воспрепятствовать вмешательству союзников на Балканах? Дело его. Но тогда он закрыл бы русским выход к Проливам на тот случай, если Гитлер отдал бы им Бессарабию и связал бы их с болгарами. Но он скорей бы выступил в пользу Румынии и Венгрии в ущерб Гитлеру, пожелай тот обеспечить целостность блока против коммунизма.

Не предпримут ли Рейно и Фроссар новую попытку вернуть русских в наш стан? А потом отдать Францию коммунистам. Нам предстоит увидеть завершение коммунистического дела.

Русским крайне выгодно склонить нас к союзу с ними, по крайней мере исподволь.

Чувствуется, что после голосования по кандидатурам Даладье и Рейно Франция разобщена так же, как в эпоху Мюнхена. Существует множество фракций, и никто не знает, как защищать то, что он защищает.

Белукия растеряна, угрюма. Эта женщина ни на что не способна без любви, а я уже не способен на любовь. Мне очень жаль, и всякий раз, когда я думаю о ее разочаровании, у меня сжимается сердце. Продолжает ди она мне изменять? Или перестала? Или случай не представился?

Она страдает как от того, что мне изменяет, так и от того, что не изменяет, и от того, что чувствует потребность изменять.

Выдержит ли ее нежность столько ударов? Не ожесточится ли ее сердце?

Порой я думаю, что для того, чтобы позволить ей возродиться, мне следовало бы исчезнуть; но тогда я вижу ее такой одинокой, такой жалкой. В сущности, она очень одинока в жизни - у нее нет ни настоящих друзей, ни занятия, ни утешения, не считая меня. Существует противоречие между ее темпераментом и утонченностью, которое лишает ее удовольствия от любви без любви. Она, вызвавшая к жизни такие страсти, может ли она довольствоваться малым? Может ли снова пробуждать такие страсти? Мне бы этого хотелось.

Я был таким ревнивцем, а теперь не чувствую ничего, кроме бесконечной грусти, видя, как она перебивается крохами ласк, которые я ей бросаю. Но мало-помалу на меня навалилось ужасающее изнеможение.

Как я наказан за свое распутство и звериную ненасытность. Исключительно в отношении ее. Ибо не бУДь ее, большую часть времени я был бы спокоен, и Желание не отвлекало бы меня от моих мыслей.

О, если бы мое сердце было нежнее, теплее, искуснее, она не страдала бы от моей чувственной вялости. "° я слишком много думаю, для того чтобы чувствовать так, как надо... Мне плохо думается, если в это вРемя у меня нет хороших чувств.

Я страдаю от невозможности передать ей СВОЙ мысли, свои идеи, заинтересовать ее всем тем, что меня волнует до глубины души. Вот откуда молчание которое, должно быть, внушило ей мысль о моей холодности.

А ведь я ее так люблю, испытываю к ней такую постоянную нежность. Из-за нее я вынужден отказать себе в дружеских чувствах к другим женщинам.

Нет, мне ее не покинуть. Разве не ужасны любовные приключения той, которой перевалило за сорок? Не рвут ли они душу? Не нуждается ли она во мне, чтобы я мог ее утешить, приголубить?

А ведь она заставляет меня жить в страшном одиночестве, которого я вовсе не искал.

- Рейно - значит война? Пока еще сомнительно. Может быть, блеф? Да и где сражаться? Негде. Слишком поздно для похода на Россию. Слишком поздно мы будем на Балканах.

Возможно, морская и воздушная кампании разгорятся где-то между Скандинавией и Бельгией, тогда в этой зоне начнутся и наземные операции.

28 марта

Произведения изнашиваются. Вчера видел "Заложника" Клоделя в Комеди Франсез. Под прирученным взглядом публики начинают выпирать грубые стороны, сближающие пьесу с "Госпожой бесстыдницей". Но они необходимы для придания движения двум восхитительным диалогам: феодал в первом акте и христианин на исповеди - во втором.

Пьеса плохо построена, вся разваливается на куски-Действие, сосредоточиваясь поначалу на Жор#е" вскоре начинает вращаться вокруг Синь, затем перемещается к Тюрелюр. С другой стороны, в глубине своей сильная мысль порой сгибается под тяжестью многословных рассуждений. В конце первого акта pa3"

г0рается дискуссия о демократическом принципе, смысл которой от меня ускользнул.

Но повсюду вспыхивают образы и мысли, которые с новой силой захватывают публику и держат ее в напряжении. Зал был просто заворожен этим текстом, несмотря на его замысловатость. Правда и то, что все это приобрело удивительно современное звучание: Наполеон = Гитлер.

Что бы сталось с Церковью, если бы у нее не было католических писателей? Они стали теперь ее Отцами. Кем стали бы Отцы, если не писателями? Я имею в виду не Мориака, а Клоделя, Бернаноса. И, кто знает, может, Селина?

31 марта

- Значимость тысячелетий: в Авесте, у Гераклита, в Сивиллиных книгах, у Ницше, Платона тысячелетие - это срок для полного расцвета цивилизации. 900-1900.

- Мир невелик. Господство евреев ограничено английской империей. Но если она их не удержит, им ничего не останется, кроме Соединенных Штатов, которые они тут же потеряют, ибо господство евреев в какой-нибудь стране - всего лишь следствие распространенной идеи об их мировом господстве.

А ведь англичане больше потеряют в Европе, чем выиграют от союза с евреями. Без евреев анжуйское королевство могло бы снова стать безупречным.

- Почти закончил составление сборника "Пересмотренные юношеские работы", куда вошли "Вопро-шание", "Дно ящика", "Последовательность мыслей", "Юный европеец".

Будет ли он подвергнут цензуре стараниями г-на ^Кьольена Кэна? Я снова засел за свое эссе: "Понятие тела в Истории". Первого в серии "Дух XX века", ^торым будет "Понятие главы". Третьим - "Бог и боги". Напишу ли я "Выкидыш"?

Муссолини объявляет мобилизацию всего призывного контингента во флот. У него под ружьем миллион человек. Он начинает весенний отвлекающий маневр, которого я ждал. Нам во что бы то ни стало нужно было напасть на него в сентябре. Достаточно ли у англичан войск на границе с Абиссинией. Муссолини остается в запасе в борьбе против Сталина, но если Гитлер действительно испугается резкой перемены Сталина, он позовет на помощь Муссолини, который начинает отвлекающий маневр на западном фронте, чтобы облегчить стремительное наступление Гитлера в в Бельгии, Голландии, Дании.

А как насчет того, что Сталин вступит в Швецию и Норвегию?

5 апреля

- Заглянул на минутку в Салон. Здесь вся "середина", второй сорт. Сплошные изыски, слишком слабые даже и для изысков, ибо для того, чтобы изобразить все причуды изысканного опять же таки нужно сильное начало. Здесь отчетливо проявляется бессилие эпохи, когда она не прячется за экстравагантным или же не бросается, очертя голову, в разрушение (Пикассо).

Матисс, отказавшийся по большей части от экстравагантности, куда как хорошо определяет слабину времени. Ему едва достает сил на изысканность.

Руо прямо из кожи вон лезет на последнем издыхании. Дерен просто ловкач и довольно пылкий аранжировщик реминисценций. Во всем этом только одному вольготно - Пикассо, то ли еврею, то ли левантийцу" который извлекает максимальную выгоду из своей ловкости, своего ума, дара подражания, своего умения заимствовать старые приемы в атмосфере всеобщего хаоса. Сегонзак - худосочный ремесленник. Другой ремесленник - Люк-Альбер-Моро, он силен в гравю-пах (ничтожен как живописец), и у него есть свой взгляд на мир.

Последыши, Борис <...>1 это агония.

9 апреля

Наконец-то начинается война. В ответ на смехотворную английскую "инициативу" - первую с начала войны и столь слабую - немцы делают целую серию подготовленных, более чем подготовленных шагов.

Это страшный удар для Англии и союзников. Возможно, они найдутся, как ответить. Возможно, брошенные в Норвегию соединения не так уж многочисленны и можно контратаковать с тем, что будет под рукой. Я настаиваю на этом, так как размах продвижения немцев не был предусмотрен! Но настоящим ответом было бы немедленное вторжение в Бельгию и Голландию. Без него мы пропали. Исход войны решится сегодня ночью.

Но что будет делать Россия? Не набросится ли она на шведскую сталь? Это было бы соревнованием друзей за право передела. Финляндия и Швеция будут бороться, чтобы сохранить сталь для Германии.

Или же Швеция будет воевать и с Германией, и с Россией?

Не собирается ли Муссолини уже завтра или послезавтра бомбить Ниццу и Марсель?

Америка будет выжидать; придет день, и она заплатит.

Конечно же, у союзников есть еще козыри: контратака в Норвегии и Голландии, победа над Италией, выход в Черное море.

Сталин, наверное, нанесет новые удары по Финляндии и Румынии. Тогда у Германии будет протяженная линия фронта. Вот когда Сталин начнет ее беспокоить,

1 Пробел в дневнике.

но уже будет поздно. Гитлер опередит его в Швеции это самое важное, и если Сталин зашевелится на юге, опередив его в устье Дуная. В тот день, когда Германия выйдет на Черное море, красная звезда начнет по-настоящему бледнеть.

Окажутся ли скандинавские страны в руках Германии, если Сталин будет наступать в Финляндии?

Раз Муссолини идет с Гитлером, значит со Сталиным дело темное.

С кем ни заговоришь об этом, все реагируют хуже некуда: категория действия полностью исчезла из сознания французов. Они даже не способны вообразить, что им грозит. Что же до действий, которые они могут предпринять!.. Никто и не помышляет о военном вторжении в Голландию...

10 апреля

Суровой весной Военной порой Чеканится шаг, Воет снаряд. Нордические боги На землю летят Что могут против них Забытые святыни, Разрушенные чары?

Деревья-великаны

Отчизны лесов,

Втуне вы шептали

О вечном суровом

Законе природы.

По одру листьев опавших

Он гонит грозных перемен

Когорты,

Блистая

На других знаменах.1

1 Один из вариантов стихотворения, опубликованного в книге "Жалобы на неведомое" (1951), изъятой из продажи.

Скандинавия не захочет стать полем брани, пользуюсь покровительством Гитлера, она будет беречь силы ^дя обороны от России.

Исландия, Гренландия - это датские земли. Гитлер становится соседом Канады, Соединенных Штатов. Вновь события развиваются с быстротой молнии.

Что станут делать Сталин и Муссолини, ведь они, как и мы, не ждали этого?

И тут заявляется Жуве, чтобы сообщить мне, что его любовница и leading lady без ума от "Шарлотты Корде" и мечтает ее сыграть. Среди каких руин будет идти эта пьеса, написанная во славу последней нормандки, последней благородной героини?

Смогу ли я описать всех нимф, которые блуждали в чащобах моих снов? Дам ли им бессмертие, как иные говорят? В моем сознании они были как провозвестницы идущих семимильными шагами священных идей.

В 1917-м в "Вопрошании" я воспевал тот томный ужас мира, что проступал в безысходном ужасе войны, теперь на меня наваливается окончательное безмолвие, вековечная дрема Европы, которые прячутся за этой последней судорогой мужественной силы. Гитлер-победитель падет со своих высот. А под собой обнаружит всего лишь задавленную навсегда массу.

Все это ведет нас к прелестной, гниющей себе доти-хоньку цивилизации вроде той, что была в Китае, в Индии До прихода англичан или у инков. Немецкие педерасты будут разгуливать по улицам Парижа и Москвы.

Кулуары Палаты и Сената просто кишат заячьими Душами от правых и левых. Не евреи из Министерства информации спасут Францию.

11 апреля

Живет во мне какое-то чувство катастрофы, поражения. Я передоверяю Франции собственное ощуще-Ние крушения бытия. Но раз я таков, такова и Франция, поскольку ее кровь бурлит в моих венах, по моему пульсу можно определять состояние здоровья Франции.

Время отечеств ушло. Never more. Нет больше никакой Франции - никакой Германии. Чувствую, что все смешается в этой Европе, нам явит себя какое-то новое, конечно же чудовищное существо.

Все трещит по швам, все летит ко всем чертям. Малые народы канут в небытие, а самые большие так и останутся слишком малыми.

Все в одну яму - сначала Австрия, Богемия, Словакия, Польша, потом Дания, Норвегия, Финляндия, Швеция. Кто там еще?

Владычество Англии или Германии... а может, России? В последнем сильно сомневаюсь, думаю, что просто невозможно.

Сталин зашевелился. Что станет делать Муссолини? О, всепоглощающая, необъятная весна. Прощай, все отжившее и прогнившее. Последние социалистические правительства Европы исчезают с лица земли. Вот до чего мы дожили! Такая же участь уготована нескольким монархиям, этой монархической тле.

12 апреля

Никто не подтверждает, что англичане высадились в северной Норвегии. Ясно, стало быть, что немцы сохранят за собой ее южную часть, чего будет довольно, чтобы обеспечить транспортировку стали, так как теперь оказавшиеся в окружении Швеция и Финляндия находятся в их власти.

Сталин бездействует, он отступился от Петсамо, что определенно подтверждает его слабость. Он даже не пытается воевать за выход в Атлантику, как никогда спокойно смотрит, как его запирают в Балтийском я Белом море. Лишнее доказательство тому, что для Гитлера он не представляет никакой опасности.

Итак, Германия торжествует по всей линии. Англичане, даже если у них есть к этому средства, вряд ли введут свои силы в северную Норвегию, трудно было бы наладить их снабжение. Это было бы новое Галли-доли.

А мы не вступаем в Нидерланды, что было бы для нас единственной сокрушительной и стратегически безупречной "ответной акцией".

франция гибнет от того, чем грешила. Из-за Лиги Наций. Она придавала слишком большое значение всем этим мелким народам, потерявшим былое величие, прежний дух, которые не оправдали ее надежд и продолжают разочаровывать своим откровенным мелкобуржуазным малодушием. Швеция - самый гнусный образчик мелких государств, ничтожных демократий. И Голландия, которая всячески препятствует нашему вторжению, ничем не лучше.

В который раз демократию предают сами же демократы. Последние социал-демократические правительства отмирают и уходят со сцены, как это сделали их предшественники. Вот какой конец уготован этим райским уголкам либерального социализма, где лицемеры плуто-демократии, вроде господ Детефа1 (из Аль-стома) и Тарда (из СНСФ) просто млели от восторга, издавая свою жалкую газетенку "Нуво кайе".

А этот потомок генерала-якобинца, король Швеции, стоит остальных потомков якобинцев.

- Мне было уготовано стать каким-нибудь мелким буржуа, интеллектуалом-затворником и зубоскалом - наподобие флоберовского Фредерика Моро, превратившегося в поисмансовского Дес Эссента. Но затем появился американский образец. С тех пор моя жизнь Дала причудливый крен.

1 Огюст Детеф (1883-1947) - французский ученый-эконо-мист, публицист и политический деятель, редактор ежемесячного Журнала "Нуво кайе" (1937-1940), в котором, в частности, печатаюсь ф. Мориак, Ж. Полан, Р. Кассен.

Если бы я начал свою жизнь заново, я бы занимался только философией и историей религий. Литератур^ представляет интерес только для тех, кто наделен талантом.

17 апреля

Окончательно рассорился с Бернштейном. Произошло это не самым блестящим для меня образом. Я не умею метко возражать и совершенно теряюсь, когда меня задевают. Мой эгоцентризм, моя сосредоточенность на самом себе, мой долоризм - все это лишь гвозди, которыми одним ударом молотка меня пригвождает и парализует в моем оцепенении каждый, кто бросает мне хоть одно резкое слово. Вместо того чтобы быстро найтись, что ответить - неважно что, лишь бы это громко прозвучало, - я тотчас чувствую себя виноватым и впадаю в долгие раздумья относительно возможной истинности того, в чем меня упрекают.

Много лет назад у меня уже была стычка с Бернштейном за ужином у Жака Пореля.1 Я вел себя как последний дурак. Когда Ж. Порель распинался перед Бернштейном о книге, которую я только что выпустил, да еще с тем простоватым восхищением малообразованного дилетанта, которое так больно задевает профессионального литератора, если речь идет не о нем самом, Б(ернстейн) воскликнул: ""Мужчина, на которого вешались женщины"! Кто написал книгу со столь комичным названием". Я же не сумел ничего ответить и уткнулся в тарелку, краснея как школьник перед матерью, которой вдруг стало известно, что ее сын потерял невинность. Бернштейн, видя свою оплошность и сконфузившись, тут же протянул мне руку помощи, чтобы я мог поднять перчатку, брошенную им

Жак Порель - французский писатель и журналист.

ненароком, но я замкнулся в тупом молчании, отчего все пришли в уныние.

"Жаль, что Дриё не отвечает, когда ему говорят что-нибудь неприятное", - воскликнул Бернштейн, пытаясь как-то поправить дело, - "Мы бы хотели его послушать". Молчание.

Он, конечно же, не смог скрыть всю свою иронию и презрение. Потом, после ужина он подошел ко мне и заговорил очень любезно, почти что извиняясь. А я еще долгие месяцы и годы спустя болезненно переживал эту сцену.

На этот раз наше столкновение приняло затяжной и гораздо более скандальный характер. За ужином у Кастеллан-Аншоренов, в 1939-м, Бернштейн довольно язвительно бросил в мой адрес: "Вам, должно быть, неприятно, что Франция встает на ноги". Я пришел в сильное замешательство и, пересилив себя ответил: "Если я вам отвечу в том же духе, я всем испорчу ужин". Этого было явно недостаточно.

Затем мы с ним долго не виделись, и я избегал его при встрече.

В этом году я ужинал у Коссе-Бриссаков, он говорит мне, что зайдет после ужина. Я выпалил, что не желаю его видеть и потому ухожу. Но я встречаю его на лестнице, и когда он мне заявляет: "Вы все время меня сторонитесь", - я бормочу, что это не так, и пожимаю ему руку.

В воскресенье встречаю его в одном ресторане. Я стоял в холле в ожидании свободного столика; видя, как он входит, оборачиваюсь к нему спиной; он подходит и протягивает мне руку. Я делаю то же самое. Он восклицает: "Как! Вы протянули мне руку, а сами говорите, что мы в ссоре". Я ответил, но не так, как следовало, плоско, недостаточно сухо, маловразумительно. Пустился в путанные объяснения: "Год назад вы наговорили мне кучу неприятностей...".

Я дождался его у выхода и попытался отыграться. Я был крайне резок, но без тени изящества, ни остроумия - если не считать последней сцены. После того, как я удалился, заявив прежде, что мне внушает отвращение его манера протягивать руку как ни в чем ни бывало, я вернулся и прокричал ему в лицо: "Поскольку я крепок задним умом, теперь скажу главное: ваша последняя пьеса никуда не годится".

Это было сказано наигранно назидательным тоном, хотя получилось довольно убедительно. Он нашелся, что ответить, но голос звучал растерянно: "Ваш последний роман просто прелесть".

Я ушел с довольно тягостным ощущением, что был смешон.

Все дело в том, что я никогда не чувствую и никогда не буду чувствовать себя в своей тарелке ни в салонах, ни в других местах, где царят условности. Моя главная ошибка в том, что я вращаюсь, пусть и редко, в тех кругах, где все мне кажется лживым и ненастоящим. Мне явно недостает смелости и юмора, чтобы бывать там, не теряя своего лица. Я там выгляжу брюзгой, недотепой и чудаком. Все не без причины задаются вопросом, а почему я здесь, ведь я не принимаю правила игры и не в состоянии заменить эту игру другой - то есть всех посылать ко всем чертям. Вот когда меня бы оценили и признали во мне оригинала.

Впрочем, и вне светской жизни, при встрече со своими приятелями я так же трушу и смущаюсь при малейшей заминке. Есть, стало быть, во мне какое-то явное внутреннее малодушие. Это расплата за долгие часы одиночества, которые развили во мне способности, прямо обратные тем, что позволяют преуспеть в обществе. Жизнь современного общества и не заслуживает, впрочем, тех усилий, которые мне следовало бы приложить, чтобы в нем освоиться.

Лучше было бы открыто поставить себя вне всякой светскости и официоза. Это подняло бы мой престиж среди интеллектуалов. Но, с другой стороны, мне ненавистно и то пренебрежительное отношение к общению, которое проявляется в жизни и творчестве такого человека, как Жид. В любом случае, я мог бы поскитаться какое-то время по свету, затем порвать с ним раз и навсегда. Это не поздно сделать и сейчас.

Как это ни смешно, но в своих книгах я только и пишу об этом мире, который я ненавижу, презираю и который я, может, даже толком и не знаю. Еще одно заблуждение. Но личный опыт и складывается из одних заблуждений.

В основе моей природной застенчивости и трусости лежит полное отсутствие физической реакции. Я легко возбудимый флегматик, у которого нервная разрядка направлена вглубь себя, где она и производит чудовищные разрушения вместо того, чтобы стимулировать мышцы и выплескиваться наружу в той или иной форме.

И потом, это чувство неполноценности, которое я испытывал в коллеже и которое порождалось одиночеством моей жизни в семье и неприятностями, которые эту семью одолевали. Я вырос в среде, которая занимала самое высокое положение в социальном отношении и в которой я возвышался благодаря уму, но никак не усвоенным манерам.

После пришло ощущение своей греховности, преступности, порочности.

Я тем не менее отметил, что между двумя стычками с Бернштейном во мне произошла какая-то перемена: в первый раз я был не на высоте, потому что сомневался, что я чего-нибудь стою. Сегодня, несмотря на более злобный выпад, я уже не так растерялся, потому что знаю, что так или иначе чего-то да стою.

И не только в литературе, но и в нравственном отношении. Я знаю, что в душе я честен, прям, тверд и независим. В целом у меня есть характер, но я ни на что не годен в мелочах.

19 апреля

Меня нашел Галлимар, сокрушался, что я полностью отошел от "НРФ" с тех пор, как Полан взял туда Арагона, его жену (и Жионо, который таким образом выглядит уже не философом-пацифистом, а пораженцем, сочувствующим коммунистам). Я достаточно твердо обосновал свое отношение, но мне не хватило пыла.

Я горько сожалею о том, что выпустил с ним двадцать книг, с этим плуто-анархистом, который от страха тянется к левым и, как мне кажется, определенно попал в лапы к русским со всем своим персоналом. Но если бы я с ним не работал, где бы я оказался? Другие издатели тоже подцепили заразу или же просто ничего не стоят.

В любом случае, я решил, что ноги моей больше не будет в "НРФ", где всем заправляют евреи, сочувствующие коммунистам, бывшие сюрреалисты и все те, кто свято верит в то, что правда на стороне левых.

Я же полагаю, что ее нет ни у традиционно левых, ни у традиционно правых, в настоящее время ее вообще не сыскать во Франции, есть разве что заслоненный тьмой обыкновенных предрассудков свет правды в горстке людей, пытающихся удержать боевой дух в стране - но в их число входят только те, у кого нет интернациональных интересов (евреи и франкмасоны).

В любом случае, Полан сделал выбор в пользу Арагона: 1) отказываясь опубликовать 2-ю часть "Жиля", касающуюся Арагона, 2) более того, публикуя пораженческие стихи и антибуржуазные романы Арагона да еще заметки его жены, Эльзы Триоле, еврейки-большевички и гепеушницы, 3) публикуя сожаления "НРФ" на счет ликвидации "Коммюн".1

1 "Коммюн" - французский общественно-литературный журнал, основанный в 1933 г. Полем Вайяном-Кутюрье и Луи Арагоном, орган Ассоциации революционных писателей и художников, в котором сотрудничали А Барбюс, Р. Роллан и А Жид (до 1936 г.)

Присоединится ли ко мне Шлюмберже, чтобы вы-пазить протест против этой позиции "НРФ"? Он с ними больше не сотрудничает.

А впрочем, все это не так уж важно, потому как о какой еще французской литературе может идти речь после этой войны?

Я по-прежнему уверен, что небо рухнет нам на голову, и нас захлестнет волна декаданса. Когда Гитлер обеспечит себе Норвегию, он перейдет к Швеции, но так ли уж она ему нужна? Швеция и так от него зависит целиком и полностью.

Затем наступит черед раздела Балкан, который повлечет за собой всеобщую войну. Однажды утром, без всякого объявления, 500 итальянских самолетов на Марсель. Мы, конечно же, будем выжидать.

The next step не может быть сделан без вмешательства Италии. Будь то наступление на линии Мажино или раздел Балкан.

24 апреля

Вернулся из Нормандии, из Андели, куда часто наезжаю. Как только зарядил беспросветный дождь, я почувствовал, что больше не могу там оставаться, и сбежал в Париж. Я мог бы еще побыть и вкусить этой грусти, если бы не две старые англичанки, с которыми я жил в гостинице и которые только и делали, что сыпали пошлостями на невыносимом кокни. Не терплю вынужденного соседства: вот почему армия Уже не для меня.

И все же поклонился моим любимым нормандским лесам. Разве я не поэт, который может их воспеть? Или хотя бы иметь глаза, нос, чувства, дабы ощущать и* неизбывное присутствие между Парижем и До-вилем.

Я выезжал за город едва не в первый раз с начала войны. В деревнях царит восхитительная и грозная тишина. Война - это крайнее ожесточение города, который пожирает последних крестьян.

Все эти деревни: Анд ели, Льон - радуют глаз, несмотря на груды мусора, которыми завалил их "туризм".

Почувствовал, что не могу отдыхать нигде, кроме Парижа. В провинции мне кажется, что все пялятся на меня. Вот если бы совсем уединенное жилище, но бывает ли такое? Крепкие-крепкие стены.

Белу два раза выходила со мной. Добра, нежна, но как-то непроницаема. Ужасно запуталась в своих обязанностях, рутине своих переживаний. Но нет ничего сильнее нашей нежности к друг к другу.

28 апреля

Воскресенье. Нескончаемые воскресные дни, когда я одинок и сижу в четырех стенах. Воскресенье - это день настоящего одиночества. Просто погрязаю в одиночестве, пресытившись сном, мечтаниями, чтением, иногда и письмом. Долгая месса, монотонный ритуал.

Дело дрянь в Норвегии. Упрежденные союзники не смогли ответить с нужным размахом, не рискнули пойти на все более и более необходимые крайние меры. Установится ли сообщение между Тронхеймом и Осло? Если так, то Норвегия фактически потеряна. Что подтолкнет к действию Балканы и Италию. Америка опоздает со своими самолетами в июле, когда начнутся атаки ни линии Мажино.

Единственно верным ответом на атаку в Норвегии было бы вторжение в Бельгию и Голландию. Но у нас нет для этого ни отваги, ни запасов, ни авиации.

Первая ошибка: мы не атаковали Италию в сентябре. Вторая: мы не ввели войска в Голландию в апреле. Положение хуже некуда.

Швеция обложена со всех сторон. Как только Бот-йИЧеский залив будет свободен, она падет, как перезрелый плод. Но, может быть, из-за страха перед Россией она падет в ноги Германии?

Возле Тронхейма мы, вопреки всем правилам, действовали мелкими подразделениями, которые обычно принимают то за патруль, то за армию спасения.

29 апреля

Полан написал мне откровенно хамское письмо под предл°гом получить разрешение на публикацию моей статьи, которую пять месяцев он продержал в своем столе.

Он заявляет, что "НРФ" должен предоставлять свои страницы всем писателям, несмотря на их политические метания, важно, чтобы они в них не упорствовали: чего, как мне кажется, нельзя сказать об Арагоне, который как никогда погряз в коммунизме.

С другой стороны, он говорит мне, что не будь "НРФ" столь либеральным, меня давно бы занесли в "черный список", поскольку "я не далек от того, чтобы рассматривать торжество демократии как откат от цивилизации".

Я отвечаю, что Арагон был интернациональным агентом на службе у заграницы, тогда как я подчиняю свои пристрастия во внутренней политике национальным интересам.

Все так, но мне это стоит громадных усилий. Бывают минуты, когда я готов отчаяться во Франции, видя, как она гибнет в лапах еврейской и франкмасонской клики, подпадая под власть все более узкой и все более косной концепции жизни,

С другой стороны, проблема уже не в отношениях между Францией и Германией, демократией или фа-шизмом. Нациям не жить после этой войны, они уто-НУТ в европейской федерации, где будут открыто доминировать Англия или Германия, и уж в любом еду, чае в этой интернациональной федерации восторжествует бюрократический социализм и полицейский авторитаризм.

1 мая

Немцы установили сообщение между Тронхеймом и Осло. Ужас. Это значит, что войска, которые оставались между Стереном и Рерусом, уничтожены, и что в Норвегии у нас остается только два плацдарма в Аандельнесе и Намсусе, разделенные сотнями километров.

2 мая

Новость подтверждается. Сегодня утром "Фигаро" дает понять, что мы, наверное, будем уходить из Норвегии.

Все время думаю о гротескной фигуре П. Рейно, этого плуто-демократишки, который пыжится и надувает щеки, чтобы не потерять лица перед людьми, в жизни которых на протяжении двадцати лет главными были работа и воля. Было у него, конечно, несколько озарений, снизошедших на него, уж не знаю как, в кулуарах Палаты и салонах, впрочем, совершенно ничтожных и полностью бесполезных. Как подумаешь, что его окружают такие личности, как этот польский еврей, не помню, как его зовут - глава его канцелярии - прыщавый, руки загребущие, отвратительный смех, и этот несчастный толстяк Эмманюэль Араго, наследственный сифилитик, у которого ветер в голове гуляет, и эта вульгарная, несносная и чудовищно невежественная особа по имени графиня де Портес. Горе нам.

На экране мелькает зловещая морда Фроссара - полуеврея, бывшего агента Москвы, грязного продажного политикана.

Бедняга Лебрен1 роет землю, чтобы походить на Муссолини.

- Вечер. Сообщают об эвакуации наших войск из дандельнеса. Грустно и больно. Моей западной нордической гордости нанесен удар. Вот что сталось с Англией Оксфорда и Вестминстера.

Зная

Порвал с "НРФ". Этот журнал в литературном и художественном отношениях подобен радикальной партии в политике: попустительство или скрытые симпатии коммунизму. Но меня никто не поддержит: крайне правые мечтают оказаться на его страницах или уже там. Журнал2 Тьери потерпит крах, потому что у него не будет четкой позиции. Клебер Хаеденс и Бланшо больны сюрреализмом. Монье - умеренностью радикалов и евреев. "Дом Корреа", поддерживающий журнал, должно быть, протестанский или еврейский, в общем - Швейцария. Я чувствую себя как никогда одиноким.

- Угроза вторжения Муссолини заставила союзников убраться из южной части Тронхейма после натиска немецких войск и авиации. Итак, Муссолини великолепно исполняет роль, которую я ему уготовил этой зимой.

- Любопытный поворот: все отпрыски семитизма собрались вместе: христианство, исламизм, франкмасонство. Но ведь в христианстве есть и другое: эллинизм и синтез всей античной мысли от Индии до Галлии.

1 Альбер Лебрен (1871-1950) - французский политический дея-Тель" президент Французской республики (1932-1939).

7 Имеется в виду "Ревю франсез", главным редактором которого &Ь1л французский писатель и публицист Тьери Молнье (1909-1988), яРостный защитник классических идеалов в искусстве и политике, Член Французской академии.

- Что же евреи дали Франции? В плане словесности и искусств - добрую половину Бергсона и Пруста, но это и все, что по-настоящему качественно, хотя стиль этих двух писателей есть не что иное, как умелое повторение уже сказанного, плод неустанно напрягаемой воли. Никакого полета исконного вдохновения. Они вышли на передний план благодаря появлению рассудочной литературы, выработанного стиля, мертвого, забальзамированного языка, словом, благодаря Флоберу.

Но прочтите страницу последних природных писателей Франции - Бейля (я настаиваю, что Бейль пишет хорошо), Виньи, Мюссе, Мишле, Барбе, Мон-терлан - и вы отбросите искусные, но холодные страницы Бергсона и выделанные страницы Пруста. И тот, и другой с великим разумением и великим усердием использовали весь опыт литературы и философии, но все это вторично и приспособлено к просчитанным потребностям времени.

Монтень? Но в его времена евреи были другими, в особенности испанские. Они прекрасно ладили с культурой. Они формировались одновременно с ней, в том ' же ритме, они не были для нее чужаками. Род Монте-ней прошел долгое очищение через нравы католицизма и французского дворянства.

Помимо этого - сплошная мелочевка низкопроб-, ной "парижской" литературы: Галеви,1 Порто-Риш, Тристан Бернар, Бернштейн, Бенда и полсотни других (см. "Дневник" Жида) - или второсортной философии - или музицирования. Жалкая традиция, которая сводится к дежурной рутине.

Сюарес - ходячая пародия на несостоявшегося гения.

1 По-видимому, речь идет о Людовике Галеви (1834-1908), французском писателе и драматурге, авторе либретто многочисленных популярных комических опер и оперетт.

6 мая

4-го обедал с секретаршей Даладье и этим Эммануэлем Араго, советником!?) П. Рейно. У него каша в голове, он попал под новую волну пессимизма и совсем не защищает своего нового хозяина от нашей иронии. Рассказывает, что именно П. Рейно, загоревшись желанием противопоставить что-то сильное апатии Даладье, подтолкнул англичан заминировать норвежское побережье. И как тот удивился тщательно подготовленным и дожидавшимся предлога действиям немцев.

Араго описывает мне воскресенье П. Рейно. Утром он названивает политикам, чтобы получить поздравления по поводу сражения при Нарвике. Затем обедает за городом в компании своей любовницы Элен Ребюффель, она же де Портес, Эммануэля Араго и еще нескольких лиц. После обеда - болтовня, появление Мину де Монтгомери, которая мнит себя его фавориткой, побыв до того фавориткой этого ужасного Пруво,1 владельца "Пари-Суар", продавшего евреям свою газету и все общественное мнение Франции. Около десяти Рейно прогуливается по Набережной.

А в это время наша промышленность буксует из-за отсутствия сырья и текучки рабочей силы, в нашей авиации не хватает летчиков и бомбардировщиков (полное отсутствие штурмовой авиации). Авиация продана Лоран-Эйнаком2 (еврей?) этому Лазарю Вей-леру, который так успешно занимается моторами, что несколько месяцев назад его чуть было не арестовали за темные делишки с Германией.

1 Жан Пруво (1885-1976) - французский предприниматель и политический деятель, министр информации в правительстве Рейно.

2 Андре Лоран-Эйнак (1886-1970) - французский политический деятель, адвокат, сенатор, министр воздушного флота в правительстве Рейно.

Мне рассказывал один летчик, что наши не умеют пользоваться аэросъемкой, бомбардировщики в начале войны были совершенно устаревшими, почему-то разделили опытных летчиков и молодых, предоставив последних самим себе. Мы потеряли 80 пилотов против 40 немецких (несколько убитых, большинство в плену).

В околоправительственных кругах верят в "колебания" Италии. Но может, они существуют только в их воображении? В случае необходимости Муссолини во имя социалистической революции и аристократии избавится от короля. Не поднимут ли голову пораженцы против Рейно? Ненавижу и презираю всех этих правоцентристских трусов: Фландена, Лаваля. Бержери (не стоит забывать, что он наполовину немец) торгуется с Лавалем, но видится также и с Рейно, который при случае может переметнуться.

В глубине души Араго не верит в войну и в силу своей дегенеративной природы готовит потихоньку пораженческий мир. Фабр-Люс, наверное, тоже.

Леже, который слывет русофилом и яростным антифашистом, способен лавировать и полностью менять свои взгляды...

Что же до генералов, которые окопались на линии Мажино, они просто рады этому предлогу ничего не делать. Линия Мажино - основная причина нашей слабости после союза с русскими. Скорее, знак слабости, мы оборудовали линию Мажино, зафиксировав сокровенное желание бездействия.

Поражает, однако, не столько бездействие французское, сколько русское (и итальянское). Таким образом, есть в самой сердцевине большевизма та же самая первородная трусость, что и в социал-демократии. Что прекрасно доказывают лозунги Ленина по приезде в Петроград и Брест-Литовский мир.

Похоже, евреи дрогнули и собирают чемоданы. Или надеются договориться с Гитлером?

Норвегия лишний раз доказала, что не было никакой английской армии, что ее будет видно еще мень-

]n6i цен в предыдущей войне. Армия не создается с кондачка, в особенности современная.

Бедная милая Франция. Время отчизны ушло. Гит-деровцы - вовсе не патриоты, а сектанты Европы, которая по ту сторону абстрактных идеологий XIX ве-ка - которые были плохой заменой все еще стихийным нравам монархической и аристократической Европы. Прощайте, национализм и социализм, либера-дизм и капитализм. Мы на пути к немыслимому и чудовищному синкретизму последних целей цивилизации. Я никогда не любил эту Римскую империю с ее нагромождением рас, религий, философских учений, это дурацкое столпотворение.

- Долго гулял по прелестному Люксембургскому саду, который каким-то всемогущим движением своих цветущих ветвей отогнал далеко за свои решетки все беды города.

Думал о фронтовиках, истерзанных смертью и живущих той самой суровой и опасной жизнью, которую я воспевал и ставил превыше всего. А я гулял себе, почитывая эссе о Матиссе. Уже в прошлой войне я пристрастился к подобным контрастам. Но теперь этот контраст лишь в моем воображении, моя плоть его не ощущает. Я нахожу наслаждение не в цинизме, у меня просто звериное чувство всепобеждающих несправедливостей и противоречий жизни.

Я счастлив, что не записался добровольцем и не провел эту зиму в армии, изнывающей от бюрократического садизма и безделья на фронте. Хотя, если бы повезло, мне выпало бы две-три недели патрульной службы. Но этот общий котел, начальники и приятели: все это можно вынести лишь в лихую годину, да можно ли? Непрестанная борьба против жажды л*одей не быть больше людьми, стать камнями, питающими надежду, что по ним не будут маршировать, что камни ничего не чувствуют (что абсолютно Неверно).

Передо мной открывалась успешная карьера мученика, если бы я выступил против войны. Но мученик - лицо официальное. К тому же, я не против войны. Надо было, чтобы эта война состоялась.

7 мая

Франция - это юдо-французская республика. Любое объединение, любая организация имеет своих евреев. Взять, к примеру, прессу.

"Матен"1

"Фигаро"2

"Пари-Суар"3

"Попюлер"4

"Эпок"5

"Эроп нувель"6 "Эвр"7 владелец - главный редактор ?ю-но-Варийа, южноамериканский еврей, реклама: Сапен, владелец: Котнараню - румынский еврей, редакторы: Бауэр (Гер-мантес), сын немецкого еврея коммунара, Рейнальдо Хайн, Брюссель, Варно

редакторы: Миль, Гомбо, Лазарефф Блюм и сорок евреев еврейские деньги, открыто просе-митская газета, Бауэр деньги Раймона Филиппа опять Ледерлен?

1 Ежедневная газета крайне правого толка, с 1940 г. поддерживала политику коллаборационизма, тираж достигал 320 ООО экземпляров.

2 В то время "Фигаро" была газетой умеренных правых сил, и на ее страницах разоблачались угрозы гитлеровской политики (80 ООО экземпляров).

3 Одна из самых популярных ежедневных газет (2 ООО ООО экземпляров в 1939 г.).

4 Орган французских социалистов (160 ООО экземпляров в 1939 г.).

5 Главный печатный орган французских католиков, в 1939 г. на страницах газеты критиковалась политика Гитлера и проповедовалась необходимость сближения с СССР (80 000 экземпляров в 1939 г.).

6 Ежемесячный журнал, орган французских правых сил, в котором сотрудничал сам Дриё.

7 Газета французских радикалов (274 000 экземпляров в 1939 г.).

"Пети Журналь"1 - евреи ПСФ

"Эроп"2 - Еврейские деньги. "НРФ" сговор с Москвой? Луи Хирш, коммерческий директор.

Бенда, оказывает большое влияние на Полана.

Сюарес, Валь, Габриель Марсель, Бенжамен Кремьё

Калман-Леви Ревю Критик Кореа

Информационные агентства (очень важно):

Фурнье Радьо

Гавас (Штерн)

7 мая

- Как раз эти радикалы, эти социалисты, эти евреи, которые помешались на гуманизме и человечности, человеческих чувствах, посредственных, замешанных на жалкой и научной истине, и навязывают нам во время войны - впрочем, и в мирное время, но более изощренно и скрытно - официальное содержание их прессы, благословенный тон их рассуждений, немыслимую ложь их лицемерия по отношению к этим злодеям, которые мешают Германии любить их Францию.

В один миг вся радикальная братия, социал-патриотизм находят прибежище, тонут и растворяются в

1 Официальный орган французской социальной партии де ла *°*а (178 ООО экземпляров в 1939 г.).

Ежемесячный общественно-литературный журнал левого

Журналы

Издатели:

"Ревю де Дё Монд" и Академии. Сразу становится очевидным, что это одно и то же. (Естественно, не ддд меня: я знал, это еще во времена дела Стависки, хотя, увы, ясно не сознавал этого в первую войну, ни в первые послевоенные годы.)

Лицемерие, немыслимое, грязное, безнадежное самодовольство этого очага французских и английских демократов, которые, запятнав себя отступлениями, отречениями и поражениями, продолжают мерцать в темноте, чтобы придать себе чуточку мужества.

- Когда два еврея, Бен-Элиша и Ротшильд-Ман-дель, придут к власти и попытаются вернуть к жизни то, что они на протяжении долгих лет медленно, но верно кастрировали.

8 мая

Меня, как и всех остальных, искушали интернациональные движения, для меня это искушение было сильнее, болезненнее, чем для многих других, ибо я в равной степени сильно ощущал как связь со старой родиной, так и влечение к новым, более обширным и лучше приспособленным к условиям XX века замыслам. Но именно в те моменты, когда я чувствовал, что меня, как никогда, одолевает охота к перемене мест, к бродяжничеству, когда я чувствовал, что плотью прикипел к какой-то более обширной цельности, меня удерживала своего рода осторожность. Она нашептывала мне несколько слов, в которых была неоспоримая правда и благодаря которым я предощущал, что основная часть моих побуждений и моих действий всегда будут приводить меня к единственному для меня центру тяжести: Франции.

Именно это совратило меня с пути и социалистической мистики, и коминтерновского фанатизма, * фашистского содружества.

В силу этого же я чувствую, что мое мироощуШе" ние тянет меня назад в отношении моих идей и все время возвращает к отсталому уровню среднего француза.

Но мудрость заключается в том, чтобы согласовать свои мысли и свои побуждения. По крайней мере, когда ты скорее художник, нежели кто-либо еще, когда можешь жить и творить не иначе, как в тепле определенной среды.

- Хорошо хоть, что в ходе этой войны я почти нигде не пишу, ибо наверняка наговорил бы глупостей и увяз бы в соглашательстве со всей этой необъятной трусостью, причем даже не прессы, от которой нечего ждать, кроме гадостей и низостей, а журналов, мира интеллектуалов, в этой необъятной трусости, которая гораздо хуже наивного цинизма писателей той войны. Из-за этой необъятной трусости они даже не повторяют чудовищного вранья своих предшественников. Они сдерживают себя, следят за собой, они не хотят, чтобы их называли жалкими подражателями Барреса. В особенности Мориак дрожит за свою задницу; его демонический и негативный католицизм, его глухая педерастия, воспоминания о том, как он отсиживался в тылу в той прошлой войне, - все это принудило его к своего рода дисциплине, которую, правда, он неоднократно нарушал в своих статьях в "Пари-Суар" в начале войны. Нынешний Дюамель чувствует себя посвободнее. Его эмоции, беспокойства, стенания почти не отличишь от завываний богатой вдовушки, в образе которой он появился во время первой войны, когда писал "Цивилизацию".1 Впрочем, прокисшие сливки этой толстовской книги ничем не лучше рассуждений академика 1940.

К несчастью, пишу еще немного для "Пети Дофина", "Же сюи парту" (но очень редко) и этого "Ревю Франсез" Мольнье. Явно лишку. В "Насион" я пользуюсь свободой, но все же...

1 Имеется в виду книга французского писателя Жоржа Дюамеля 34-1966) "Цивилизация 1914-1917" (1918).

Чистое, достойное молчание имело бы больше веса. Все же я не пишу больше для "Фигаро" и "НРФ".

- Написать: "Память мне изменяет", литератур, ный портрет Виктории Окампо, рассыпав в ней аллюзии на Эмилию Бронте и двух-трех женщин, о которых я еще не говорил: Кора Каэтани, Николь Бордо...

Случись мне раньше прочитать Гюисманса, я бы лучше распорядился своим талантом, смирился со своими изъянами и недостатками и нашел свой стиль, Я заснул за чтением "Соборам в 1908 или 1909-м.

Прочитал в одной английской газете, что вся английская промышленность прекращает работу на Троицу. Некоторые заводы закроются на неделю. И это после Мюнхена и Норвегии. Прелестная небрежность декадентских стран. Старость надо уважать.

Раньше на улице Сент-Опостен было одно заведение с красивыми голыми женщинами. Как когда-то в бывшем № 122 по улице Прованс, там были в основном женщины высокие, хорошо сложенные, перемежавшиеся женщинами чуть помельче, но не ростом, а телесами, с некоторым переизбытком нежной и сочной плоти. Ради разнообразия я наведывался порой в заведения, где женщины всегда одеты и лишены этого почти непостижимого глянца, которым они покрываются, оставаясь целый день нагими. У женщины, которая все время ходит раздетой, пусть она и в борделе, какая-то живая и словно бы подернутая светом кожа. У тех, кто одеты, кожа печальная, волнительная своей грустью.

Должно быть, Дега обожал женщин, наверное, рано стал импотентом - отсюда его скверное расположение духа, в котором была также горечь того, кого долго не признавали, горечь изысканного художника, но чувствовавшего себя законченным декадентом, он был вынужден разметать классические правила ради того, чтобы воспользоваться ими вновь.

Великая и благородная радость Делакруа, он так далек от фатальной границы. Дьявольская радость левантийца Пикассо, который катится, разбрасываясь тьмой ужимок и капризов, в бездну, и который разбазаривает свой бесконечный дар.

Как я хотел бы быть художником! Не потому ли, что я внук жалкого строителя-планировщика? Художники ублажают свою старость в обществе обнаженных женщин, пренебрегая ими сколько душе угодно.

- Набросится ли Гитлер на Голландию, чтобы после Норвегии завершить осаду Англии. Или же соединится с Муссолини через Швейцарию? Или же предпримет трехстороннюю операцию на Балканах? Маляр (как сами они говорят) мнит себя Наполеоном. Какую горечь должен испытывать Муссолини, наблюдая за его успехами. И успехами Сталина.

- Заседание в палате общин, где Чемберлен отбивается от очевидности своего ничтожества, с которой Англия не может смириться в точности так же, как и он. Понятно, что борьба против Наполеона зародилась в жестоких судорогах парламентаризма. Но в то время парламент был клубом настоящих аристократов. Сегодня же Англия затянута в корсет давних воспоминаний.

9 мая

Как я могу любить евреев? Среди тех, кого я знал, читал или на кого обращал внимание, нет ни одного, который бы меня как-то не задел. И ни одного, кто бы хоть как-то обеспокоился, осознал, что нанес мне обиду.

Положение евреев в какой-нибудь стране все время навевает мне эту притчу. Семья собралась у себя дома. Стучат в дверь. Входит какой-то незнакомец и просит Убежища! Всех изумляет вид чужестранца, но его внускают в дом. После чего он требует, чтобы его оста-вили здесь жить, и многое другое. Разжалобив или ^морочив голову хозяевам, он начинает донимать, докучать, затем качать права и пугать. Его одергивают, он встает на дыбы и обвиняет вас в бесчеловечности. Ни у кого не хватает смелости не то чтобы его про-гнать, но даже сделать замечание.

Мало-помалу ему уступают свои деньги, свой разум, управление домом.

А сегодня он нас учит, что такое семья и патриотизм.

Выйдя на передний план благодаря тому, что был просчитан каждый шаг тех из нас, кто склонялся к войне, они теперь кичатся разочарованием, отвращением, отстраненностью, дабы это безумное предприятие обрело размах катастрофы. Тогда как те, кто отдался этому делу всей душой, еще отчаянно за него цепляются и пыжатся изо всех сил (журналисты, политики, интеллектуалы и некоторые второстепенные финансисты), другие, чувствуется, скоро будут собирать чемоданы и готовить свое извечное бегство в земли обетованные - если таковые найдутся.

Вдобавок мне рассказали, что Вильденштейн, знаменитый антиквар, получивший французское гражданство, добился американского гражданства для своего сына. Туда им и дорога. Было бы забавно, если бы этого сына призвали в армию в Америке. Ибо мало получить гражданство, надо еще отмазаться от армии.

Мои друзья евреи ранили меня своей бесцеремонностью, любопытством, критикой, которая очерняла мои верования, привычки, приятные стороны моей жизни, которая колебала, смущала, заколдовывала мои убеждения своим острым, жестоким и обманчиво дружелюбным взглядом на мое нутро.

Их писатели ранили меня своим умением и своим неумением обращаться с сокровищами французской традиции. Г-н де Порто-Риш весьма плоский романтик, а г-н Бенда вымученно подражает классической мысли и, как истинный клерк, плетется в хвосте великого движения к умозрению. Г-да Бернштейн и Тристан Бернар всего лишь удачливые торговцы. А г-н Ск>арес, замахнувшись исключительно на величие, предоставляет еще лучшие доказательства их неизбывно-

и бесплодному подражательству.

Их политики, наконец, набросились безо всякого предупреждения на все слабые места нашего режима, чтобы поживиться на дармовщину, а заодно и прославиться. Г-н Блюм, вслед за Кремье,1 Наке,2 Артюром Мейером3 и иже с ними, из положения второразрядного критика и грязного журналиста вышел на первый план, воспользовавшись природной ничтожностью народной партии. Он обладал единственным преимуществом высокообразованного буржуа среди выпускников начальной и средней школы. В Англии, где этого нет, у социалистов ничего не происходит. Да и у нас эту вереницу слепцов ведет за собой одноглазый. Причем и этим своим глазом он ни черта не видит и не разбирается в управлении государством, как и все евреи в политике во всем мире.

Бронштейн-Троцкий, хотя и был романтиком в духе Дизраели, но без помочей английской дисциплины, имел такой же бледный вид перед Сталиным, как Керенский перед Лениным.

Наконец, из мелких евреев, если они не становятся блюдолизами радикализма, выходят агенты, агитаторы, эмиссары всех партий умеренного толка и иностранного происхождения. Причем страшные краснобаи и баламуты.

1 Адольф Кремье (1796-1883) - французский адвокат, член правительства Национальной обороны (1870), инициатор законопроекта, по которому алжирским евреям предоставлялось французское гражданство.

2 Альфред Наке (1834-1918) - французский медик и политический деятель, депутат от республиканской партии. Способствовал пРинятию закона о прессе (1881) и закона о разводе, который носит его имя.

2Артюр Мейер (1844-1924) - французский журналист, основатель газеты "Ле Голуа", на страницах которой он поддерживал енерала Буланже и выступал яростным антидрейфусаром.

Мы не получили от евреев ни гения, ни добродетели, ни совершенной преданности.

Значение двух полуевреев (Бергсон и Пруст), о благодеянии которых еще стоит поспорить, тут не в помощь.

10 мая

Война началась наконец на западном фронте. Я всю зиму предсказывал наступление немцев. Думал, что сперва будет какая-нибудь западня на Рейне или Сарре. Но, вероятно, все будет иначе. Массивное наступление в Голландии, чтобы получить воздушное и морское превосходство над Англией; наши войска отвлечены; затем итало-германский удар по Швейцарии, откуда наверняка откроются слабые места наших укреплений.

Наверняка одновременно итальянцы ударят по Салоникам, чтобы закрыть Средиземное море от русских, а Черное - от союзников. Очень может быть, что Муссолини, поставив эту операцию на первое место, не станет особенно торопиться на западном, фронте, а мы, вне себя от радости, что на нас не больно наседают, предоставим ему свободу действия на Балканах? К тому же, как можно помешать ему ударить по Салоникам? Доберутся ли туда вовремя турки, не имея ни авиации, ни артиллерии, ни боезапасов? В этом случае Гитлер подождет с нападением на Швейцарию.

В то же время вступят в войну Япония и Америка. А Россия? Она попытается занять позиции на Балканах, упреждая будущие операции против нее со стороны победившего Запад Гитлера. Можно ли от нее ждать большего? Все будет зависеть от нас и нашего сопротивления. Впрочем, стоит России ввязаться в долгую кампанию - сразу на пороге революция и хаос.

С трудом могу себе представить, что Голландия будет сопротивляться больше сорока восьми часов.

д Бельгия? Мы опоздаем в Голландии. Английская помощь морем не пройдет, как и Норвегии.

Белу приехала из Нанси, где была с миссией Красного Креста, там она попала под бомбардировку, и что-то изменилось в ее взгляде красивой медсестры.

Недоверчиво наблюдаю, как улетучивается моя мечта отправиться на военную службу. Передовая закрыта для меня из-за ранения в руку, больного сердца, а главное - расширения вен и ишиаса (как ни крути, а постарел я рано). Остается красоваться в форме в тылу.

Меня выводят из себя взгляды консьержек и других любителей посудачить. К тому же я ощущаю, что меня ничего не связывает с молодежью. Но главное - меня одолела скука. Больше не могу работать, ничего не хочу знать, ничего не хочу предпринимать. А ведь я переживаю настоящие политические события. Но из-за этого личный дневник становится таким же бессодержательным, как все другие дневники.

Откровеннее ли он, чем другие? Он уже не полон.

Я не в силах додумать до конца эту мысль, не в силах желать победы тоталитарным режимам, которые тем не менее представляют на будущее куда более органичный и действенный европейский союз, нежели нынешняя Лига Наций, на него мы можем рассчитывать в случае нашей победы. Не в силах избавиться от своих инстинктов француза. Привычка - это вторая натура, а вторая натура - это инстинкт.

Что, среди прочего, и удержало меня несколько лет назад от принятия коммунизма: умом я понимаю настоящую необходимость интернационализма, но на Деле всем естеством своим остаюсь в эпохе наций, отчизн.

Зачем же стыдиться этой раздвоенности? Это разд-военностъ художника, который все воспринимает в контрасте, конфликте, драме, вот почему ему следова-Ло бы хранить молчание за рамками собственно творчества - даже если это молчание будет оплачено действиями в соответствии со связывающими его с про-стонародьем и заурядностью побуждениями.

Я не могу не замечать современных доводов в пользу тоталитаризма перед лицом национальных или ста-рых имперских интересов Франции и Англии; в точности так же я ощущаю "за" и "против" в психологии повседневной жизни индивида.

Микеланджело на крепостных стенах Флоренции. Ну, этот был слишком чувствительным, слишком импульсивным, чтобы понять имперские интересы и неминуемый конец Италии.

Может ли меня интересовать судьба Бельгии или Голландии? Отжившие формы и мерки... Я слишком хорошо понимаю, что все это измельчало и существовало в современности не иначе, как пользуясь какой-то отсрочкой.

Швейцария, Фландрия, Голландия, Швеция и т. п. - все это умерло еще в XVII веке.

И ведь мы знаем, что Франции и Англии никогда не возродиться, по крайней мере в государственных формах XIX века. И что же?

Как я хотел бы связать все свои надежды с объединенной Европой, за которую борются Англия и Франция; но я вижу, что венчающие эту борьбу политические доктрины уже отжили свое: монархический и капиталистический либерализм, радикальный и масонский демократизм, социализм II Интернационала, католицизм и протестантство - и никаких общих порывов. Есть ли надежда, что из Лондона и Парижа в этой борьбе подует ветром мужественной силы, который начисто сметет старые отчизны, идеологии, государственные институты, старый рационализм и старый сентиментализм, которые словно близнецы-братья. Сомневаюсь, вот где я натыкаюсь на сомнение.

С другой стороны, чего можно ждать от Москвы? Если я и ждал чего-нибудь с этой стороны, то лишь в отчаянии (см. "Женщина в окне"), сплошное, чистое разрушение. Теперь я не вижу там ничего, кроме обдомков Запада и немощи русского народа. В Москве, как и в Вашингтоне, бросается в глаза слабость западного рационализма, отсеченного от своих корней в средние века.

Рим? Но от Рима нечего ждать, кроме отречения.

Берлин? Или, скорее, Берхтесгарден? Я не строю на этот счет никаких иллюзий, я прекрасно понимаю, что учрежденный победившей Германией синкретизм не будет стоить даже синкретизма Августа, который пришел на смену синкретизму Александра.

Уже поздно, у него не будет своего Вергилия или Горация. Самое большее - Марк Аврелий или Сенека, чего явно мало. Превзойдет ли его духовность ту, которой разродились евреи Geistbolchevismus и т. п., каковую он собирается заменить?

Гитлеризм представляется мне прежде всего грубой физической реакцией, при помощи которой человечество подстегивает себя время от времени, своего рода возвращение к животному состоянию. Уставшая душа ищет новых сил в животности.

Варварство! Ты существуешь лишь среди высококультурных людей, которые находят в тебе убежище.

Наверное, Гитлер сможет установить в Европе это спокойствие бюрократического автоматизма, которое русским не удалось довести до ума и под защитой которого измотанный человек будет проходить долгий курс лечения, предаваясь безделью, расслабленности, однообразию, чего ему так недостает.

' 1 мая, утро

Восхитительное утро, ясная погода, чуть пригрева-ет- Я проснулся в десять от сигнала воздушной тревоги- Поплевываю с высоты моей "голубятни" на после-Аыщей Флобера. Вдалеке, под то и дело разверзающиеся небесами, трудятся и страдают люди.

А стою себе здесь как вкопанный. Со своего десятого этажа смотрю на Париж и весь мир. Ни малейшего ощущения собственной бесполезности, нечистой совести, ничего. Разве что легкие уколы желания прожить иную жизнь, но главное - исполненность жизни и мысли.

Ясно, однако, что нет и никаких эпических или даже лирических порывов, ведь я отрезал себе пути к крайним позициям. Мной владеет то же расположение духа, что было у меня, когда я писал эссе вроде "Женева или Москва", которое теперь перечитываю, чего не делал с 1928 г. Я понял свое время. Хотя предпочел бы быть не публицистом, а поэтом или художником.

Отказался от прямых, непосредственных контактов с людьми. Все сильнее тянет к широким обобщениям.

Что собирается делать Муссолини? Наверняка проводит мобилизацию. Салоники? Или Швейцария? Или то и другое? Продолжает ли он вести переговоры с Америкой? А через них - с нами? Полагаю, что он примкнет к Гитлеру.

А Сталин?

- Чемберлен ушел. Он воплощает английское легкомыслие. Старое, доброе легкомыслие XIX века, эпохи завоеваний, теперь просто смехотворное. Человек Бирмингема, человек погибшей страны. Капиталист-политик. Луше,1 только с Библией в руках. Впрочем, сам Луше не упускал случая поговорить о правах человека. Рейно из той же породы, правда, с легким налетом духовности. Как смешно звучат его выступления по радио, этот его тон размеренного красноречия.

Похоже, немцы предприняли что-то серьезное у Гааги и Роттердама. Кроме того, они наступают на Арнгем, отрезая таким образом северо-восточную часть страны от южной, пытаясь отрезать Зёйдер-Зе,

1 Луи Луше (1872-1931) - французский предприниматель и по-литический деятель, автор закона, содействовавшего строительству квартир по умеренным ценам, который способствовал разрешению жилищного кризиса во Франции в 30-е годы.

диквидировать слабое место между Маасом и Эйсе-лем.

Просто глупо (как это делает профессор Э. Вермей1) приписывать Германии какие-то особые имперские притязания, истерию господства - это значит свести на нет всякую возможность европейского согласия и поставить нас в такое положение, при котором нам только и остается, что лицемерить и полностью забыть о суде совести. Германия переживает имперский кризис, что было с Францией во времена Людовика XIV, Наполеонов, а с Англией - начиная с Кромвеля и кончая Викторией.

Английский империализм, имея в основном морской характер, был скуп на политические откровения, в отличие от континентального империализма Франции и Германии. Завоевывая народы, которые древностью своей культуры были обречены на безмолвие, он, в отличие от наполеоновских и гитлеровских революционеров, не испытывал необходимости оправдывать свои вожделения и устремления.

Европа не замечала его злодеяний, поскольку не особенно от них страдала. А ведь разрушение индийской цивилизации, притеснение Ирландии ничем не лучше погромов в Богемии, Польше или где-то еще.

12 мая

Немцы прорвались за Арнгемом, за Маастрихтом и в Арденнах. Похоже, что нанесенный парашютистами Удар с тыла по линии Дорбрехт-Роттердам-Гаага был успешным.

Германия соединила орудия гражданской, революционной войны с орудиями войны захватнической.

Р Эдмон Иоахим Вермей - французский историк, специалист по врмании, постоянно обращавший внимание в своих работах на спансионизм немецкой государственной политики.

В этом горниле слились воедино наступательные действия и заговор, боевое искусство и террористические акции. Немцы тщательно изучали и использовали ур0% ки войны в России и Испании.

Кроме того, вместе с итальянцами они поняли, что а сухопутные, и морские силы уступают авиации. В основе любой военной победы, любого завоевания лежит какое-нибудь техническое новшество, полет фантазии.

Мы наблюдаем, сидим, сложив руки, будем ли мы действовать? Авиация - это новый род кавалерии вроде того, что использовали персы и гунны, сокрушая старые пешие порядки. Легионы и фаланги уступили место танкам.

- Кажется, что немцы перешли Мёз и в Голландии, и в Бельгии, нанесен удар по каналу Альбер и арденнским укреплениям.

Что могут предпринять наши войска на голой местности против штурмовой авиации и танковых колонн?

Пока еще не ясна общая стратегия войны на западном фронте. Понятно, что Голландия и Бельгия - это только начало. Куда будет направлен наш ответный удар?

13 мая, утро

По-видимому, бельгийский фронт прорван между Маастрихтом и Льежем. Немцы, наверное, уже за Тон-гром, в Сент-Тропе и Хасселте, на пути к Брюсселю. Мы, конечно же, будем потихоньку окапываться на линии Брюссель-Намюр. Но эта линия сильно удалена от Голландии, которая попадает в окружение я будет отрезана от нас.

С другой стороны, через наши порядки хлынут потоки бельгийских беженцев, в которые вольются й "туристы".

Арденнский фронт дезорганизован до Нефшато. Бельгийцы не держат оборону.

Взят Тирлемон. Немцы в 50 км от Брюсселя, а то и меньше. Похоже, они оголили левый фланг, и французские войска, выйдя со стороны Льеж-Намюра, могли бы нанести неожиданный удар. Но хватит ли у них танков и авиации? У нас вообще нет штурмовой авиации.

Во всяком случае, продвигаясь на север, они обходят канал Альбера, идут вдоль по Маасу, Ваалу, нижнему Рейну, то есть туда, где смыкаются Бельгия и Голландия, к Антверпену и Роттердаму, всем этим голландским устьям и островам.