Дневник 1939-1945

26 июля

Бомбардировка Рима несколько дней назад напомнила мне об одном американском журналисте, которого я встретил на дороге у испанской границы и провез к Франко. Он представлял одну христианско-сциентистскую газету Среднего Запада и был настоящим варваром, этакое смешение гнилого европейца с новообращенным примитивистом. Он ненавидел фашизм и кричал мне: "Мы будем бомбить Рим! Это столица фашизма!" Видимо, он хотел сказать папства, а не фашизма, но он слегка путал эти два понятия. Американские туристы все одинаковы, они путешествуют с путеводителем Бедекера, Библией или на бомбардировщике.

Бедная, агонизирующая Европа, настал твой час! Слабость Германии, не имеющей никакого политиче

1 В мае 1943 года Колетт Жерамек была арестована со своими Двумя детьми и заключена в тюрьму в Дранси. Дриё немедленно вмешался и добился ее освобождения.

ского воображения после 1940 года, как, впрочем, и во Франции, и в Англии. Каждый вечер, возвращаясь домой, я прохожу мимо немецких казарм у Дома Инвалидов. Звучат мрачные звуки горна, объявляется комендантский час. Этот горн говорит мне о конце Европы. Гитлеру не удалось гальванизировать это несуразное тело, он не смог победить американский кинематограф. А евреи - это мы сами с нашими гримасами, жертвы больших городов. Наконец-то "НРф" действительно умер. Бедный старый Полан, прижимающий к груди обломки французской литературы (сюрреалисты, евреи, профессора, которые считают себя такими же свободными, как Бодлер и Рембо).

Какой же это был маниакальный рефлекс, который заставил меня тащить за собой этого фантома, этот съежившийся ком бумаги.

Фантомом я стал сам, и поэтому пришло время умирать. Я сейчас как тот влюбленый, стоящий перед тридцатилетней девицей, которую я желал, когда ей было 18 лет; теперь она моя, и я не знаю, что с ней делать. Она вдова, и у нее есть маленькая дочь, а для меня ей по-прежнему 18 лет. Но мне-то сейчас 50, и я представляю, как бы она могла влюбиться в меня. Она почти что влюблена в меня..., но не совсем. Повсюду эта прерванная любовь. Волосы мои выпали, у меня появилось брюшко, несмотря на утреннюю гимнастику, а мои ласки слишком заумны и похожи на реминес-ценции.

Меня поражает сходство между Каббалой и Ведантой. Я говорил об этом с Одеберти, который понимает меня с полуслова, - неграмотный чудак, превращающий грамоту в абракадабру. Единственный действительно интересный человек, которого я встретил в журнале "НРФ". Какой удивительный провансалец! Теперь писателями становятся люди, окончившие начальную школу, но сама атмосфера Франции, пропитанная культурой, их электризует. Вот только этим парням из народа нечего сказать. Литература после

Херонеи. Похоже, старик Жид выступает по радио Алжира.

Каббала и Веданта: следовательно, для всех посвященных людей существует какой-то общий секрет, благодаря Богу я узнаю его еще до смерти. Это чудесный, но и разочаровывающий секрет.

27 июля.

Муссолини подал в отставку, как самый заурядный министр-демократ.1 Грустно и глупо. Получается, что только это и было фашизмом. Фашизм был не сильнее меня - философа насилия в домашних тапочках. Это будет еще больший гротеск, чем поведение Наполеона на борту корабля "Беллерофон".2 Своей слабостью фашизм продемонстрировал слабость Европы, упадок Европы. Будет ли поведение Гитлера лучше? Фашизм мог стать чем-то великим и солидным, только становясь все более и более социалистическим.

Все рухнуло 30 июня, когда Гитлер сам себе отрезал левое крыло.3 Буржуазный консерватизм извратил фашизм изнутри. Марксисты оказались правы: фашизм в конечном счете был лишь способом обороны для буржуазии. Горьким и кровавым утешением для людей наподобие меня станет мысль о том, что буржуазия, лишенная фашизма, должна погибнуть. Теперь (и так обстоит дело уже год) все мои наилучшие пожелания обращены к коммунизму; пусть наступит все, что угодно, но пусть при этом погибнет буржуазия. Я возвращаюсь к тезису Бутроса в книге "Женщина в окне":

1 После отставки Муссолини 25 июля 1943 г. было образовано правительство во главе с Бадольо, которое объявит войну Германии 13 октября 1943 г.

2 Наполеон сдался командиру английского корабля "Беллерофон" 15 июля 1815 г.

3 Еще один намек на ликвидацию Рэма и его сторонников во время "Ночи длинных ножей" 30 июня 1934 г.

"Пусть рухнет упадническая Европа; пусть Европа, неспособная отделиться от буржуазии, погибнет вместе с ней, пусть разрушатся руины европейской культу-ры". Никогда, даже если бы меня заставили там жить я бы не захотел снова приспосабливаться к этой бледной дряни, называемой возрожденной демократией. - Но в то же время у меня вызывает страх сам Сталин, ведь в конце концов разве он не оказался в руках евреев так же, как и де Голль? - А сближения немцев и русских не произойдет или это совершится слишком поздно, или будет неудачным. Принесет ли побежденная Германия достаточную силу Сталину, чтобы победить англосаксов? Да и не был ли он уже побежден англосаксами благодаря ухищрениям евреев?

Да, я был и остаюсь настоящим фашистом. Я мог жить только в этой мечте о мужественном и аскетическом возрождении. Я поверил в мечту, как верит в нее интеллигент, и я остаюсь верным этой мечте. Эта наполовину осуществившаяся мечта была последним всплеском в Европе всего того, что я так люблю в жизни: определенное физическое поведение, некоторый аристократизм поведения. Эта мечта погибла в бюрократии, в словоблудии пропаганды, в буржуазных полумерах, но в течение десяти лет она заставляла меня волноваться и осознавать мою истинную природу в социальном плане. Для достижения моего личного внутреннего счастья я объединил эту мечту с моим оккультизмом - арийским, индуистским и ведическим. Ницше подтверждал то, что было сказано в "Бха-гават Гите".

Но я был слишком слаб, слишком презрителен, слишком мнителен, для того чтобы кричать об этом во весь голос, как я должен был бы это сделать. Если бы у меня не было столько болезней и я не был бы слишком стар, чтобы оторваться от своих книг, я бы пошел служить в СС. Но тогда бы мне пришлось чистить картошку и вытягиваться во фрунт перед старшиной. В 50 лет это меня не вдохновляло.

Я слишком стар и слишком пристрастен, чтобы стать коммунистом.

Я хотел бы остаться наедине с этими десятью года-Мй надежд и радостей, которые я прожил со своей фашистской мечтой.

Во мне есть что-то и от правого и от левого экстремиста, но, видимо, экстремизм будет выброшен на свалку.

Vae victis?1 Пускай нам плюнут в лицо до того, как убьют: мы это действительно заслужили.

6 авуста

Взяты города Орел и Катан, но русские некоторое время назад создали правительство свободной Германии, не спрашивая разрешения англосаксов - это самая главная новость.,Вместе с их польским и югославским правительствами, и пользуясь определенным влиянием на Бенеша,2 они готовят себе львиную долю пирога. Фашизм еще увидит свои лучшие дни в Европе, но поздно, слишком поздно. А тем временем фашисты переживают период раздоров, разложения и гибнут так же легко, как и якобинцы (даже еще легче) - после 1794 года. Самые жестокие движения в Истории погибают моментально; я бы, конечно, никогда не поверил, что такое может случиться с фашизмом. И это несмотря на то, что я узнал о гитлеризме за последние два года.

Будущее немецкое правительство из Москвы частично составлено из пленной буржуазии - это чудо. И не только буржуазия становится заложником Москвы. Ах, если бы я мог стать сегодня коммунистом, я бы

1 Vae victis - горе побежденным {лат.) [прим. перевод.).

2 Бэнеш (1884-1948) был президентом Чехословацкой республи-ки в 1935-1938 гг.; он снова занимал этот пост с 1945-1948 гг. Дриё, который познакомился с ним в Париже в конце 1933 г., очень его Ценил.

это сделал только для того, чтобы прожить достаточно долго и увидеть, как из буржуа потекут мед и кровь под русским сапогом. Ах, как я буду счастлив. Что касается европейской цивилизации, то она, конечно погибла, она погребена под Средним Западом, народными комиссарами, Французской академией, властью Папы римского и генеральным штабом германской армии; все они получили то, что заслужили. В последний момент гитлеровцы и буржуа придут к соглашению, как два вора на ярмарке; некоторые говорят, что это произойдет когда гитлеровцы расправятся с Западом. Что это означает? Немецкий фронт в России, видимо, падет раньше, чем западный фронт, а затем массы немцев выйдут из-под власти Гитлера или его последователей.

Этому не сможет помешать никакой очередной маршал, который появится в Германии; скорее, наоборот.

24 августа

Я провел август в Париже, приводя в порядок свои бумаги и лениво готовясь к поездке в Испанию или Швейцарию. Я еще не знаю, на чем остановлюсь. После того, как я закончу роман "Соломенные псы", который, кстати, предстоит еще серьезно дорабатывать, я приступаю к книге стихов, который, может быть, будет озаглавлен "Руны".1 Я заметил, что, начиная с весны 1940 года, я написал вчерне много стихов, которые впоследствии закончил с удивительной легкостью, которую преобрел в результате тяжелых трудов. Какова их ценность? Их отличает ясная мысль, может быть, даже слишком ясная; что касается му

1 Вероятно, речь идет о поздних стихах, опубликованных в издательстве Фредерика Шамбриана под заглавием "Жалобы на неведомое".

зыки стиха, то это никогда не было моей сильной стороной. Имеется некое вдохновение, но я писал слишком громоздко, писал вчерне. Подобно тому, как я никогда не умел хорошо танцевать, я подсчитывал количество стоп на пальцах и все равно ошибался.1 Во всяком случае в них содержатся некоторые мои мысли о религии, но выражены они коротковато и, на мой теперешний вкус, их терминология чересчур западная. И если когда-нибудь их опубликуют под моим именем, то никто не поверит; мне бы хотелось попробовать одну мистификацию, я уже однажды так посылал стихи, которые мне вернули с пренебрежительными замечаниями. Я готов поверить, что их форма несовершенна и сильно отдает прозой.

Заняты Сицилия и Харьков. Немцы в политике показывают полную инерцию, хотя нужно бы побыстрее сделать выбор между демократией и социализмом. Исходя из опыта Алжира и Италии, мы прослеживаем движение в сторону создания правительств Народного фронта, которые впоследствии послужат базой для коммунистических правительств. Уже сейчас возможно, что коммунисты поддержат де Голля, выступив против англичан и американцев. Все предвещает успех коммунизма: и народные фронты, поддержанные англичанами, и преобразования, которые произойдут в Германии. Возвращение в Москву Литвинова, назначение Гимлера; можно предположить, что готовится германо-советское соглашение, но, конечно, только после капитуляции Германии. Военная администрация англосаксов наподобие АМГОТ2 быстро заручится всеобщей поддержкой противников та

1 В самом деле, в некоторых стихах, вошедших в "Жалобу на неведомое", встречаются нарушения размера.

2 АМГОТ (The Allied Military Government of the Occupied Territories) - название администрации, управляющей территориями, оккупированными союзными войсками; была установлена в качестве эксперимента в 1943 г. на территории освобожденной Сицилии.

кого союза, а таким противостоянием воспользуются коммунисты. Голлисты признают, что в полувоенных организациях верх взяли коммунисты.

2 сентября

Приближаются последние дни. Несомненно, на следующей неделе начнутся крупные наступления в Италии, на Балканах, а также на Западе, во Франции, немцы отступят. Тогда осуществятся мои пророчества: русские войдут в Берлин раньше англичан и американцев и тогда, как и в четвертом веке, волна германцев хлынет на Запад, подталкиваемая толпой славян, и это будет хорошо. Я с самого детства думал об упадке, царящем в Европе (а не только во Франции). Нужно, чтобы прогнившее рухнуло, к тому же моя ненависть к демократии заставляет меня пожелать успехов коммунистам. За неимением фашизма и, кстати, близко познакомившись с немцами, я увидел, до какой степени фашизм был недостаточен как для борьбы с демократией, так и для борьбы с капитализмом; только коммунизм может по-настоящему загнать человека в угол и позволит предположить ему снова, как он не предполагал еще со времен средневековья, то, что у него есть Хозяева. Сталин еще лучше, чем Гитлер, является выразителем железного закона.

Это соображение превратит мою смерть в наслаждение. Я умру еще до того, как французы ясно осознают, что они превратились в ничто; еще до того, как буржуазия будет повержена; еще до того, как вся Европа окажется под сапогом славян; до того, как Англия будет прикована железной цепью к Европе; до того, как Америка превратится в остров, на котором найду1" прибежище последние капиталисты; до того, как Папе римскому нанесет визит новый Наполеон. Тем хуже" но все же ура!

Итальянцы покрылись бесчестием не больше, чем французы, которые стряхнули с себя как навоз Жанну д'Арк, Робеспьера, Наполеона.

Они выдадут Муссолини англичанам, как мы выдали Наполеона. К тому же в ходе религиозных войн речь не идет о национальном достоинстве. Вопрос формулируется в терминах "фашизм" и "антифашизм", подобно тому как завтра будут говорить о коммунизме и антикоммунизме.

В то же время забавно наблюдать, как англичане подталкивают итальянцев к измене, в которой они упрекают французов, и как немцы упрекают итальянцев за то, к чему они подталкивали французов. Это разменная монета истории, которая является фальшивой монетой.

Сталин собирается сделать в отношении церкви то, что совершили франки при Меровингах и турки-сельджуки.1 Он сожжет то, чему поклонялся, а потом будет поклоняться тому, что сжег. Коммунизм в области теократии развивается по собственной логике.

Я пока еще не знаю, умру ли я или останусь жить. Зачем жить дальше? Мне 50 лет, появляются болезни, не считая серьезных заболеваний печени, может быть, почек и сердца. Любовь меня больше не интересует, чувства во мне умерли или почти умерли. Конечно же мой талант, как кажется, еще способен проявить себя и вширь и вглубь, но, честное слово, тем хуже. С другой стороны, я опасаюсь ненужного унижения в ссылке, в изгнании или в тюрьме. Меня совсем не увлекает перспектива увидеть Францию, которую как и Италию, будут топтать американские туристы, грабители-евреи, а потом и орды коммунистов. Для чего же пя

1 Турки-сельджуки приняли ислам в X веке, в XI веке они создали* нечто вроде государственной церкви, которая опиралась на ^колу теологии (надрана), которая организовала правоверных суннитов и прославилась на весь исламский мир.

титься, чтобы лучше прыгнуть? Я лучше покончу с собой, спокойно и в чистоте, среди моих книг и в подходящее время. А наблюдать за этим маскарадом де Голля, который играет в патриотизм и в псевдоавтономию под наблюдением американцев и англичан, после того как я наблюдал за маскарадом Петена и Лаваля под наблюдением немцев, - не слишком важно для меня. Конечно, насильственная смерть была бы достаточно хорошим очищением или сублимацией. Но предлоги для этого будут слишком гнусными, а сама эта смерть слишком мало будет напоминать аскетиче-кую и мистическую вершину подвижничества, которую я еще только едва начал различать в ходе моих исследований религии. Мне еще бы понадобилось несколько лет, чтобы достичь полного внутреннего совершенства, но этот процесс был значительно ускорен в результате давления несчастий этих последних лет. Тюрьма была бы довольно хорошим испытанием, но тюрьма или казнь будут окружены таким жалким политическим маскарадом, за которым скроется истинный характер моих внутренних стремлений.

В то же время самоубийство находится в согласии с моей крайне свободной мистикой посвященного, обходящегося без инициаторов, мистикой великого самоучки, одиночки-метафизика. Постепенно я нахожу общие точки между ведантизмом и Каббалой, между Египтом и Халдеей, между мистикой греческой и мистикой арабской, между первобытной религией, античной и современной религией посвященных. Может быть, я неправ, не посещая оккультистов? Есть ли среди них серьезные? Оккультизм гораздо серьезнее, чем оккультисты. И нужно ли говорить об оккультизме в нашу эпоху бесстыдства в печати? Генон1 представляется мне единственным серьезным автором. Может

1 Рене Генон (1886-1951) - французский философ-мистик, оккультист и традиционалист, автор комментариев к различным священным текстам.

быть, есть и другие, которые помогли бы мне избежать топтания на месте, помогли бы продвинуться вперед еще до того, как я бросил эти занятия. Но я не очень-то верю в секреты и таинственные эликсиры. Возможно, я знаю о них лишь столько, сколько сумел разузнать, сколько я достоин разузнать. Не требуется повторять, что я не считаю, что самоубийство является грехом. Возраст, культурный уровень и отстраненность ставят меня за пределы греха, смысл которого, кстати, я так никогда и не понимал. Я только постиг смысл разрешения конфликта между действием и рассуждением - разрешенного в Бхагават Гите. Когда я находился в наслаждении или действовал, я сожалел о мечте, но я никогда не наслаждаюсь мечтой (которая является реальностью), не пройдя через стадию действия. Бхагавад Гита - это мое евангелие, которое прекрасно мне подходит.

После того как я немного ознакомился с Каббалой и много изучал Библию, я пришел к заключению, но, конечно же, не об антисемитизме (который был лишь моим увлечением и моим рассуждением на низшем политическом уровне), а об асемитизме. Оккультная мысль на Западе тупо упирается в Каббалу, подобно тому как экзотеризм упирается в Библию, в то время как существует вся мудрость Азии и исламизм, и первобытные религии ариев (кельтские, греческие, германские, скандинавские, славянские). Я собираюсь умереть, остановившись на границе ведантизма и буддизма, на границе Санкхья1 и "Среднего учения".2 Но как же мы невежественны. Насколько все это искажено - претенциозно и скверно - в третьестепенных трудах и в плохих переводах. Что за прекрасная жизнь: изучить греческий и древнееврейский, затем санскрит, потом древнеегипетский язык. До какой сте

1 Санкхья - одна из шести ортодоксальных систем брахманиз-Ма" ее главным элементом является моральный метод достижения спасения души.

2 Среднее учение - школа буддизма, основанная легендарным Философом Нагарджуной в конце 1 в.-начале 2 в. н. э.

пени религиозная и философская мысль представляется мне сегодня ценнее, чем весь этот престиж искус-ства, которым, кстати, я наслаждаюсь больше по причине содержащихся в произведении ссылок и пред. положений философского толка. Но какой же при этом мелкой представляется на этом фоне французская мысль. Прошлой зимой я перечитал Паскаля и обнаружил там только определенную прелесть психологизма. Ницше углубился больше благодаря открытию своих буддистских корней, он применил к западной мысли нечто наподобие метода Хинаяна,1 разрушителя всех категорий. Бергсон, который никогда особенно и не приближался к истине, удаляется еще больше и хорош только для того, чтобы исправлять Декарта.

Мне бы все же хотелось хоть на миг увидеть, как на руинах Европы стоят друг против друга американские и русские варвары. Где найдет прибежище мысль? Она уже и сейчас находится при смерти (в прежние времена мысль, умершая в Александрии, почти сразу же возродилась под крылом исламизма; не существует способа обеспечить преемственность). В нашем поколении сохранятся Мальро, Бернанос, Монтерлан, Бретон, Арагон, Жионо, Жуандо - не так уж и плохо! Пусть их поддержит святой дух, если им не хватит крови.

Церковь поступит с Россией так же, как она поступила 15 веков назад с германцами, и похоже, что Сталин согласится с таким сочетанием, как согласился Хлодвиг. Церковь для него станет еще одним рычагом борьбы против англосаксов. Так же произошло поглощение халифата турками. Точно так же халдеи и волхвы были поглощены персами. Эти поглощения постоянно происходят в истории.

1 Хинаяна, или "Маленькая Колесница", представляет собой буддистскую традицию, восходящую к древности, в противополо** ность более поздней традиции "Большой Колесницы" (Махаяна)-

IQ сентября

Похоже, произошло столкновение военной цензуры й посольства по поводу одной статьи, которую я хотел опубликовать и которая касалась второй фазы социа-дистической революции; я в ней предсказывал вторую социалистическую революцию в Германии1 и в общем виде появление режима наподобие сталинской национал-коммунистической России. Армия запретила статью, эта армия такая же антинацистская и антисоциалистическая, как и антикоммунистическая, армия мечтает достичь соглашения с англосаксами совсем как Бадольо;2 эта армия - капиталистическая, то есть демократическая, во всяком случае либеральная. Итальянский сценарий является генеральной репетицией германского.

Интернационал генералов все уладит... Да, это так, но что если Сталин войдет в Берлин раньше англичан. Генералы возглавят демократически-реакционную неразбериху до прихода волны красных. В конечном счете германские генералы покажут себя такими же неспособными, как и французские генералы в Виши или Алжире. Это очень любопытная битва фашизма с армией, в которой армия является воплощением последних сил либерального капитализма. Это нечто вроде фашизма второй степени, который должен был бы оказать те же услуги, что и фашизм, но который лишен его недостатков, в то же время он не сможет сдержать демократической неорганизованности, в которую и вторгнутся красные силы.

Роммель, видимо, предатель; он специально собирается проиграть сражение под Солерно,3 как он специ-

1 Похоже, имеется в виду статья "Европа социалистическая", начало которой было опубликовано 15 апреля 1944 г. в "Революсьон нась-ональ", а окончание которой было запрещено немецкой цензурой.

2 Напомним, что переговоры правительства Бадольо с союзниками завершились заключением перемирия 8 сентября 1943 г.

3 Солерно был занят войсками генерала Кларка 10 сентября 1943 г., 13 сентября немцы перешли в контрнаступление и почти что Вернули себе этот город, однако им в конце концов это не удалось.

ально проиграл в Эль Аламейн. И в то же время говорили, что это гитлеровский генерал, он исполнял роль королевского маршала в Швеции.1 Солерно - это Ватерлоо, а Монтгомери - это Негруши, это Блюхер. Если немцы не могут выиграть в Солерно, они тем более будут побеждены на Аппенинах в районе между Флоренцией и Болоньей. - Может быть, русские займут Киев до начала дождей, во всяком случае вначале они займут Днепропетровск. К наступлению первых холодов они освободят Смоленск, Эстонию и оставшуюся часть Украины. В декабре они дойдут до польской границы, если не сделают это раньше. К этому времени англичане будут в Альпах, Бордо, Тулузе и Марселе. Итак, русские первыми войдут в Германию, но Германия будет расколота пополам, с одной стороны - народ, а с другой - партия, армия и буржуазия. Раскол в Германии будет сильнее, чем во Франции или Италии, нет надежды на то, что Германия останется целиком на той или иной стороне, если только русские или англичане не умерят свой пыл. Если русские захотят, после того как разрушат Геманию и завоюют Центральную Европу, - также уничтожить Японию, а затем повсюду атаковать англо-американцев, тогда они слишком замахнутся и рискуют все потерять. Может быть, тогда они поссорят англичан с американцами, или наоборот?

4 октября

Все покорены русскими. Трудно сопротивляться тому, кто достиг успеха. Англичане, американцы, немцы, японцы - все ходят за ними по пятам, кстати, у каждого имеется при этом намерение их обмануть и при этом самим не быть обманутыми. Да и русские ду-

1 Имеется в виду Карл XIV (Жан-Батист Бернадотт) - маршал Франции, Король Швеции и Норвегии (1818-1844), выступивший против Наполеона в ходе Русской компании.

мают о том же. В противоположность слухам я убежден, что в своей войне против Гитлера и Германии они пойдут до конца. Они разрушат немецкое государство и перестроят немецкую армию на свой вкус, либо скорее ее уничтожат и включат их солдат в свою армию, но может быть, что вначале они захотят очаровать этот народ перед тем, как его подчинить, захотят сделать из него союзника перед тем, как превратить его в своего раба. Они сыграют на единстве Германии в пику проекту англичан или американцев о разделении Германии, тем более что им не удастся серьезно столкнуть Англию с Америкой.

Мы все время возвращаемся к одному и тому же: Англия не может сдерживать наступление русских на Западную Европу с помощью одной только Франции, ей понадобится Германия, но демократическая Германия станет легкой добычей для русской дипломатии и для коммунизма. Англичане осуществят свою мечту в Германии, которой будет управлять рейхсвер, они откажутся от больших завоеваний и покинут Запад. Но как сможет прожить такая Германия? Ее амбиции постоянно будут пробуждаться из-за голода и безнадежности, и она постоянно будет оглядываться на Россию.

Чтобы снова завоевать Азию, если русские поддерживают Японию, то англосаксам понадобится сильная Германия, так как одной Франции недостаточно.

Бедный Муссолини, он очень несчастен из-за того, что его выкрали немцы: ему пора было выйти из игры и он хотел это сделать.1

1 Муссолини находился в тюрьме Гран Сассо и был освобожден 12 сентября 1943 г. группой немецких диверсантов, которой командовал капитан СС Отто Скорцени; перед Гитлером предстал обессиленный и конченный человек.

12 января

Долгий перерыв, долго не притрагивался к дневнику; оно и понятно, потому что с октября ничего особенного не происходило. Политическая ситуация не изменилась, и мое сердце, уставшее от однообразных волнений, успокоилось. Я уже не задумываюсь, покончить ли мне с собой, дать ли себя убить или же отправиться в изгнание, когда придут американцы и англичане: живу одним днем... или вечностью. Все лето и осень радовался тому, что избавился от журнала, а после того, как закончил роман "Соломенные псы", практически ничего не делал. С августа обдумываю драму "Иуда", сейчас план ее почти полностью готов, даже набросан черновой вариант одного действия.1 По-прежнему пишу статьи в маленький еженедельник "Революсьон насьональ" - из самолюбия, чтобы никому не показалось, будто я испугался, из остатков пристрастий и по склонности к умозрениям, хотя текущая политика мне, по сути, уже совершенно неинтересна. Политика французов в отношении немцев так же ничтожна, как в отношении англичан, американцев и русских. А немцы пожинают то, что посеяли в 1940 и 1941 гг.: отсутствие революционного духа. Оправдать

1 Дриё не завершит "Иуду"; тем не менее остались значительные фрагменты, по которым можно видеть, как отражается тема предателя в представлении Дриё. См.: Julien Hervier. Deux individus contre l'Histoire". Klincksiek, 1978. P. 184-187.

вторжение и оккупацию они могли только лишь рево-дк>цией. Ведь цель была не в том, чтобы захватить Эльзас, а в том, чтобы уничтожить таможенные границы и объединить Европу против России. У немцев нет никакого иного сознания, кроме национального, а это означает, что они лишены даже национального сознания. Они одряхлели почти так же, как французы и англичане. Поражение немцев позволяет мне увидеть меру европейского упадка. Впрочем, подобное же чувство разочарования у меня было уже во время сражения на Марне в 1914 г.: развал бисмарковской Европы.

Жалкая позиция англосаксов по отношению к русским объясняется тем, что они были вытеснены с обоих континентов, и им потребуется приложить много трудов, чтобы снова поставить туда ногу. Их нелепое положение в отношении Евразии слишком стесняет их, чтобы у них появилась возможность играть там какую-то роль.

Пожалуй, им следует бояться только русских; ведь немцы этим летом не ударили по ним. И подобное предположение будет оставаться возможным до последней минуты. Однако я уверен, что в последний момент армия, буржуазия (то, что осталось от нее) и даже партия договорятся с англо-американцами: подобное чувство мало-помалу укреплялось во мне в течение нескольких месяцев. Окончательно разуверившись в революционной энергии гитлеровцев, я теперь не верю и в их способность повлиять на русских и договориться с ними.

Ничтожность Алжира ничуть не удивляет меня: французы не способны выбраться из своего болота и не выберутся никогда. Они будут продолжать хиреть. Стендаль ясно увидел, что в 1815 г. они были смертельно ранены. После того как Франции не удалось стать империей, она могла только лишь чахнуть. Кто не движется вперед, тот пятится назад. У меня всегда было обостренное ощущение искусственности 1918 г. Коммунисты играют в Алжире ту же роль, что псевдофашисты в Париже, а католики в Виши - так как французы в своей массе, неважно, настроены они умеренно или радикально, не могут больше позволить представлять себя своим былым марионеткам. Де Голль является церемониймейстером, нанятым евреями, чтобы обеспечить их возвращение во Францию. Евреи обожают дворянские частицы "де".

Немцы играли на нашем разделении, в точности как англичане: слишком уж велик соблазн. А.1 недавно признался мне в этом. Они ведь так и не решились создать мощную французскую партию. Не решатся на это и англичане. Русские тоже. Наша единственная надежда: спасать самих себя с помощью заграницы, и противоречие тут только в терминах. Именно этого я ждал от немцев в 1940 г., надеялся, что они увидят, что они поймут: это в их интересах. "С нашего трупа пойдет разложение вашей Европы", - сказал я А.

Все или почти все французы являются иностранными агентами, но никто не желает в этом признаваться и с утра до ночи продолжает клясться именем Франции. Любой коллаборационизм с кем бы то ни было все больше и больше терпит поражение, эта позиция становится все более жалкой и презренной. Дорио - пленник в Польше,2 точно так же как де Голль - пленник русских в Алжире; Деа - пленник в Париже, а маршал - в Виши. Франция - это поистине "Пленница" и с той же самой внутренней извращенностью.

Я начинаю верить, что русские позволят возродить демократическую Европу к западу от Вислы, "...чтобы легче съесть тебя, деточка". Это позволит ей без войны поочередно проглотить страны Запада.

1 Вероятно, Абетц.

2 По политическим соображениям Германия запретила лейтенанту Дорио (который записался добровольцем в 1941 г.) покидать расположение Французского добровольческого легиона.

18 января

Все эти последние месяцы я продолжал двойную ясизнь: с одной стороны, прежнее пристрастие к политике, умозрения и попытки логического обоснования текущих событий, с другой, - непреходящее желание все дальше углубляться в философские и религиозные размышления. Но желание это практически проявляется лишь как историческая любознательность, ненасытная потребность чтения, которое тоже одно из моих пристрастий. Я много прочел об Индии, Тибете, Китае и постепенно начинаю постигать развитие арийской мысли Индии. Она представляется мне стократ проницательней и тоньше, стократ шире и глубже, чем философская мысль Запада (Греции, Александрии, средних веков, нового времени). И гораздо свободнее в части форм, которые использует, менее письменной, более внутренней и интенсивной, гораздо лучше связывающей жизненный опыт с самыми абстрактными размышлениями. Божественному она дает первенство перед Богом, духовному - перед душой, драме космической - перед земной драмой. Я проводил долгие часы, читая и перечитывая "Упанишады", "Брахма-сутры",1 тексты "Большой Колесницы",2 "Дао".3 Подобную свободу можно встретить только у Гераклита, Плотина, Дионисия Ареопагита,4 у некоторых мистических теологов в средние века, у некоторых немцев, Ницше и Бергсона (Кьеркегора я не знаю). Я был крайне разочарован, прочитав "Зогар":

1 "Брахма-сутры" или "Веданта-сутры" - основные тексты Веданты.

2 "Большая Колесница" (Махаяна) - буддийское учение, возникшее в первые века новой эры.

3 "Дао дэ цзинп - китайский трактат, излагающий доктрину Даосизма; его авторство приписывается Лаоцзы (VI-V в. до н. э.).

4 Аионисий Ареопагит - афинянин, обращенный в христианст-во апостолом Павлом; ему долго приписывались произведения анонима, жившего в V-VI в., так называемого Псевдодионисия, отмененные сильным влиянием неоплатонизма.

это практически полное повторение гнозы, из той же самой бочки. Мифология, разумеется, диалектц. ческая, но куда более мелочно-подробная и прямоли-нейная. И уж слишком материальный и чувственный угол зрения. Особенно поражает она той литератур, ной отточенностью, какой блистает Библия. Евреи вообще куда в большей степени литераторы, нежели философы. Они медленно и очень неравномерно усваивали философию ариев. В сущности, в мире существует лишь арийская мысль, которая распространилась, с одной стороны, до Китая, а с другой - через греков, александрийцев, кельтов, германцев - вошла в глубинные основы Запада и в их еврейское отражение.

В любом случае, внутренняя моя жизнь полностью перевернулась, обновилась, углубилась благодаря открытию эзотерической традиции, которое я потихоньку совершал в последние несколько лет. Да, я верю в это. Верю, что за всеми великими религиями существует тайная глубинная религия, которая связывает их все между собой и является единственным выражением Человека Единого и повсюду того же самого. Мое постижение заходит не слишком далеко по причине бесплодности моей натуры и моей не особенно сильной настойчивости в поисках тех, кто мог бы устно изложить мне ее, но даже того немногого, к чему я прикоснулся, достаточно, чтобы во мне родилось доверие, пришло чудесное озарение. Как после всего этого я еще способен интересоваться политикой? Да потому что не могу избавиться от этой мании, потому что не препятствую этому автоматизму, потому что пытаюсь уклониться из боязни сосредоточения и его чудотворного воздействия, потому что я всегда бежал счастья, ну и из-за физической нечистоты.

И еще: я всегда испытывал определенное недоверие к людям, даже если не питал его к доктрине. Боюсь шарлатанов, боюсь попасть в узы духовного подчинения, которые удерживали бы меня крепче, чем узы ма-

териальные. Во мне живет ярый индивидуалист, боящийся традиции, как он всегда боялся и бежал церкви, масонства, политических партий, хотя и поддавался им.

Докуда я дойду, если в ближайшие месяцы не покончу с собой или если меня не убьют? Быть может, я умру за видимость веры в достоинство политики, которой давно уже не разделяю. Но, без сомнений, это путь испытаний, который я искал с минимальным участием духовного инстинкта. За непомерность интеллектуальных притязаний я заплачу примерной казнью. Но в таком случае смерть отбросит меня на низший уровень на путях моей вечной жизни.

Азиатские религии уводят от христианства и определенным образом возвращают к нему, так как позволяют привнести в него максимум света и выявить все то, что ушло из него.

28 января

Все, что произойдет, я нахожу превосходным и поучительным для себя. Уже в течение нескольких лет я становился все более и более равнодушен к политике, и не только к самой деятельности, но и к политическим) умозрениям. И, однако, в то время как средоточием своего существа я все больше погружался в постижение метафизики и метафизическую (в том смысле, какое придает этому слову Генон) медитацию, политические тревоги продолжали проявлять себя в моей жизни как нечто внешнее, постороннее. Однако проявление это имело четко выраженный характер, тем паче что для меня оно выражалось всего лишь в безразличии к условиям моего существования. И все-таки это было еще не вполне безразличие, тут присутствовал и привкус риска. Я искал в физической опасности, что сулила мне практическая позиция, некую кару или искупление за ту духовную опасность, в ко-т°рую она меня ввергала.

и тут получается такой вот крут. Физическая опасность в конечном счете вырастает в опасность духовную, потому что смерть, на которую обрекут меня мои политические враги, прервет мою духовную революцию, прежде чем она достигнет решающей точки.

И в то же время истина в том, что физическая опасность открыла мне глаза на присутствие смерти куда отчетливей, чем все мои болезни, моя душа и усталость от жизни в этом веке. И это ускорило мою духовную революцию. В конце концов добро и зло почти что уравновешиваются в той двусмысленности, какая является фактом условий любого человеческого существования, тем более что условия эти инте-риоризирутотся.

- У меня желание покончить с собой. И я спрашиваю себя, а вдруг в последний момент поступок этот представится мне противоречащим моей внутренней революции, и я предпочту казнь, хотя мне она кажется нелепой и бессмысленной, так как вынудит прожить последние мгновения как бы представляющим политическую позицию, которая уже не соответствует ничему реальному, что есть во мне.

Период этот я завершил тем, что выстроил лестницу политических направлений: в самом низу демократия, выше - гитлеризм, недееспособность которого я пережил, еще выше - коммунизм, чей безусловный и неизбежный триумф я ясно предвижу, но который уже не более чем оболочка, что лохмотьями спадает от земного вращения.

С определенной точки зрения, уже год, как я мог бы и должен был бы стать коммунистом. Но мало того, что коммунизм просто на глазах становится все безобразней и все больше увязает по мере приближения к своей цели, крайне преходящей и недостаточной, то есть к приутотовлению людей к возврату теократии во всей полноте, я устал от своих собственных политических перевоплощений; к тому же все это приходит слишком поздйо: я уже не здесь.

Я умру, практически так и не сумев выразить свой духовный опыт, если не считать несколько фраз во "Всаднике" и "Соломенных псах". Я не смогу завершить "Иуду", да даже и не стремлюсь к этому. Стихи же мои хромают.

Но я предпочел бы проявить себя по-другому: предпочел бы прожить несколько лет, ничего не писать и быть поистине тем, кем являюсь сейчас.

Подумать только, что в 1922 г. у Галеви1 я встретил Генона и ни о чем не догадался; однако я никогда не забывал это изможденное лицо. Быть может, его мимолетный взгляд навсегда задел меня.

8 февраля

Я полностью в зимнем оцепенении, которое так люблю. Пишу крайне мало, много читаю, мечтаю либо размышляю, вижу очень мало людей. Гуляю не очень много. Впрочем, чувствую я себя довольно скверно. Надо бы сделать анализ крови и мочи, чтобы узнать, а не умираю ли я потихоньку! Но я не делаю: очень уж тоскливо идти в лабораторию, взять бутылочку, потом отнести ее обратно. Та же самая лень мешает мне воспользоваться моим испанским паспортом. Ну а кроме того, путешествие предполагает всякие мелкие хлопоты, бессмысленные встречи, выставление себя напоказ, вранье, то есть все, от чего я бегу, сломя голову. Когда я был в Швейцарии,2 то жил в еще боль-

1 Галеви Даниель (1872-1962) - историк, специалист по начальному периоду III Республики, друг Пеги и сотрудник "Кайе де ла Кензен"; написал предисловие к эссе Дриё "Масштаб Франции" (Grasset, 1922).

2 В ноябре 1943 г. Дриё съездил в Швейцарию и встретил во Фри-бУрге Бертрана де Жувенеля, который настойчиво уговаривал его не возвращаться во Францию, однако он решил вернуться даже при том, 4X0 там ему, возможно, пришлось бы совершить самоубийство. Более Полно он объясняет причину в "Сокровенной исповеди".

шем одиночестве, чем в Париже. Я наслаждался своей леностью гораздо откровенней, чем когда-либо, так как прекрасно знал, что рано или поздно снова при, мусь за работу, а также в большей степени и потому что презираю манию добиваться известности и заставлять себя читать, предоставляя приличествующие до-казательства. С двадцати трех лет я нашел для себя отличное оправдание, чтобы заниматься этим как можно меньше: чего ради писать, если не обладаешь гениальностью. Тщеславие таланта поражает меня и в других, и в самом себе. Вот и мой "Иуда" не движется. Боюсь, как бы он не оказался педантским выбросом всего того, что я прочел за эти последние годы. Однако я отмечаю некий драматический или лирический интерес.

- Еврейские друзья, что остались еще у меня, либо в тюрьме, либо бежали. Я занимаюсь ими и оказываю кое-какую помощь. И не вижу в этом никакого противоречия. Или, верней, противоречие между личными чувствами и общими идеями - это и есть основной принцип всего человечества. Гуманным становишься по мере того, как нарушаешь собственные догмы. Гуманист становится человеком, добавляя к своим слащавым принципам капельку страсти.

Более всего к смерти склоняет меня скверное здоровье. И потом, у меня нет никакого желания увидеть, на какой новой ступени упадка все во Франции окажется после войны. У нас миллиард долгов, оборудование наших заводов устарело, и мы попадем в полную зависимость от Империи, которая будет снабжать нас сырьем. Что же до основ духа или до нравов, то об этом и говорить не стоит. Коллаборационисты-германофилы, англофилы или русофилы корчатся У ног своих хозяев в конвульсиях раболепной любви. Француз, сохранивший остатки духовного порыва, может мечтать лишь о праве носить английский, немецкий или же русский мундир. Восхищение Америк0й выявляет для меня все, что есть самого низменного и вырожденческого во французе, но именно это и доминирует. Восторг от американских фильмов и романов, у которых такое короткое дыхание. А джаз, свинг: краткосрочная судорога. Уродство американской цивилизации расползается по всей земле. О ней мечтают и русские, и немцы тоже. В Женеве я сходил посмотреть американские фильмы. И очень быстро снова ощутил этот зольный привкус.

Те крохи индивидуальности, которые может еще иметь Франция, она обрела именно сейчас, под сенью немецкой оккупации, напрягаясь и объединяясь против нее. Немцы не смешиваются с французами, и это последний раз, когда французы оказываются наедине с самими собой. Правда, вполне возможно, что иностранцы и не слишком-то будут рваться на эту землю, опустошенную Историей... и экономическими процессами.

Смерть Жироду.1 Я не часто восхищался талантом, скрывавшим, на мой взгляд, антипатичную натуру и возмутительную концепцию порядка вещей. То был представитель наших французов, особенно французов 1920-1940-х годов. Статичный мир, в котором, по сути, ничего не происходит. Трагедия всегда разрешается комедией. Человек никогда по-настоящему не является ни врагом, ни другом человека. Что до богов, то в их существовании сомневаются, так как полагают, что укрыты от их жестокого произвола. Это мир, где играют с идеей катастрофы. Философия Ана-толя Франса, чуть подретушированная знакомством с 1914 г. А Франс уже имел опыт 1870 г. Все это завершается гротескным отречением от прошлых взглядов: пишется "Полнота власти", и Жироду становится министром пропаганды, написав ранее "Троянской войны не будет", где воинственные витии смешива

1 Жироду скончался 31 января 1944 г.

ются с грязью. Ср. Франса во время войны четырнадцатого года.1

У меня отвращение к этому высокопарному и жеманному стилю, отвратительному симптому декаданса. Нет, лучше уж Франс. Эта поэзия, которая в средствах своих колеблется между Эдмоном Ростаном и Жюлем Ренаром, эта вечная инверсия метафоры, эта однообразная система антитез. Обломки романтизма и символизма, приспособленные одним из тех французов, которые по сути своей не могут вырваться из Лафонтена.

Жироду бросился в дверь, открытую Клоделем, и, кстати, сделал возможным скандально запоздалый успех Клоделя.

Но тем не менее линия его пьес восхитительна, это прелестная арабеска морализма. Этакий Клодель, который, следуя линии "Романа о Розе" Ракана, преци-озниц, Лафонтена, Фенелона, Флориана, Шатобриана ("Мученики"), Гюго (как маньяка некой литературной софистики, некой риторики 1820-х и Реставрации) и двух противоположных отпрысков Гюго - Ро-стана и Ж. Ренара, - витийствует, как Гюго, о самом себе.

Его книги всегда валились у меня из рук. Для полуобразованной публики он заменил одновременно и Франса и Ростана.

1 После бомбардировки немцами Реймского собора Анатоль Франс написал статью, в которой заклеймил немецкое варварство и заявил, что французы не запятнают свою будущую победу ни одним преступлением; кончалась статья следующей фразой: "Мы провозгласим, что французский народ примет в друзья побежденного врага". Эта фраза вызвала лавину оскорбительных писем. Впоследствии Франс пытался занять более определенную позицию. Он писал патриотические статьи ("На дороге славы"), превознося мужество французских солдат в битве с врагами-варварами; хотя статьи эти были относительно умеренными в сравнении с крайностями Барреса, Франс после войны испытывал угрызения совести й сожалел, что опубликовал их.

- Перечитываю "Дневник" Констана и его "Красную тетрадь". Развлекаюсь, сравнивая себя с ним. Какое беспредельное удовлетворение тщеславия, какое утешение для литераторов - сравнивать себя с предшественниками, с теми, которые были уверены в своем месте! Как и он, я провел свою жизнь у юбок светских дам, предпочитая им шлюх. Я не мог обойтись без женщин и ненавидел их, презирал, но иногда понимал и испытывал к ним жалость. В глубине души они зна\и, что я ощущаю их одиночество, как свое. Та же склонность к одиночеству, но куда более определенная и способная гораздо лучше защищаться. Характер не столь нерешительный, либо очень рано переставший быть таковым. Та же политическая жесткость под видимостью скептицизма или темперамента, которому присуща личная снисходительность. То же несчастное и незавершенное пристрастие к философским спекуляциям, к истории религий. Одним словом, два француза с севера. Тот же космополитизм и тот же суровый взгляд на французскую ограниченность. Но его мятеж против Наполеона у меня обратился в мятеж против радикально-масонского конформизма (а равно и католического) конформизма).

Исторические взгляды (и политические тоже) у меня гораздо шире: мир стал более открытым.

Моей г-жой де Сталь была бы Виктория. Но диапазон у нее был гораздо уже, и через несколько месяцев я освободился из самого тягостного плена.

Те же литературные заблуждения: его театр стоит моих потуг в поэзии и драматургии.

Лучшее, что я мог бы сделать, было бы что-то наподобие "Адольфа". В глубине та жа нежная сухость. Но он, более слабый, способен был лучше ощущать драму страсти, внушенной женщинами.

Я лишен его порока - страсти к игре, вместо него у меня другие - табак, шлюхи (но последний был свойствен и ему). В конце концов наперекор всем уверткам он все-таки выбирает политическую позицию и отдается ей, вкладывает весь свой талант. То же самое чувство преждевременного постарения: не достигнув еще сорока лет, он говорит г-же де Сталь: мы старые...

Когда в 1814-1815 гг. он был влюблен в г-жу Ре-камье, ему было лет сорок семь-сорок восемь. Примерно как мой кризис с Белу: мне было всего сорок два (1935), но я уже износился до основания. И тем не менее...

У него был сифилис, как у Шамфора, Бейля, Мюссе, Бодлера, Верлена, Рембо и многих других. Вне всяких сомнений, он обладал не особенно сильным темпераментом и с ранних лет был полуимпотентом. Не слишком молодые женщины для бесед, а для прочего - шлюхи. Физическая храбрость, при случае.

/ марта

После многих лет я тут вдруг перечитал Барреса. Ни одну книгу я не читал так, как читал "Свободного человека", если не считать некоторые вещи Ницше. Первым делом я взялся за "Холм", который, как мне казалось, я никогда не читал; какие жертвы он принес - после такого множества французов - идее классической чистоты. Великолепная чистота, но линия кажется выверенной. Какими скудными средствами он ограничивает себя, приняв решение создать совершенно однолинейное повествование, как бы имитацию "примитива", чего-то средневекового. При такой предрасположенности к неловкости любая модуляция кажется нежданным, наивным мастерством. А какой отталкивающий сюжет: герой, я какой отталкивающий для Барреса материал - мистика. Во всем имитируя Шатобриана, Баррес захотел создать свою "Жизнь Ранее" и, как Шатобриан, в конце жизни кружил вокруг запретной сферы. И еще он хотел быть верным бедности Лотарингии (й Оверни).

Потом я перечитал "Врага законов" и "Неделю у г-на Ренана", а затем "Три остановки" и "Вседозволенность". До чего это тонко, утонченно, отмечено уверенным, но маньеристским изяществом. Будучи первым, Баррес вне всяких сомнений является отцом раннего Жида и раннего Валери! Одновременно, чтобы увериться в этом, я перечитал "Введение"1 и "Г-на Тэста". Конечно, Валери не слишком глубок, но все-таки более последователен. Однако, если перечесть целиком "Культ Я", не там ли окажется законченная, завершенная целостность, которая стоит первых произведений Валери и Жида? Но к чему устраивать состязание? Ведь Баррес пострадал от забвения. Они похожи, как три брата. Наверное, они читали друг друга, следили друг за другом? Беда Барреса, что он указал им путь. П. Луис, четвертый брат, шел сзади. А самый старший из них, Р. де Гурмон, был слишком взбудоражен символизмом и был не способен, как они, возобладать над ним. За это я и люблю его - за уязвимость, за неловкость. Большой глубины они не достигли, даже, в конечном счете, и Валери. Они попросту вышли на прогулку, но вместе с ними французский дух во всю прыть устремился назад, к классицизму. Клодель нырнул гораздо смелей, гораздо глубже. (Какое впечатление произвел бы на меня сегодня его "Златоглав": я не нашел книги у себя в библиотеке, откуда ее попросту стащили.)

Перечитал два тома "Революции" Мишле: я в восторге, это один из величайших французских писателей, один из величайших французских романистов. Франц(узские) историки великолепны! Какая плеяда! Тьерри, Мишле, Бальзак и Стендаль, Тэн, Сорель2 и т. д. Никогда не читал Минье, Тьера. Очень мало Кине.

1 Очевидно, "Введение в систему Леонардо да Винчи" (изд-во "Галлимар", 1919).

2 Историк Альбер Сорель ( 1842- 1906), бывший в течение тридцати лет генеральным секретарем Сената, в частности, является авто-Ром труда "Европа и Французская революция" (1885-1906).

- Завтрак с молодым товарищем, в какой-то степени моим последователем, который прибыл с русского фронта. До чего он великолепен, спокоен, доволен. Он обо всем судит с восхитительной рассудительностью, дающейся опытом и испытаниями. Россия представляется ему ничтожной и слабой. Но белая Россия - тоже Россия. Политически немцы потерпели там крах, как и всюду. Наделение землей принесло отличные результаты, но слишком поздно, и они не смогли справиться с проблемой партизан. Французы после Марокко называют их "шлё". Эти две или три тысячи французов испытывают удовлетворение и пребывают в согласии с собой. Увы, военная отвага не так трудна, как политическая. Несколько тысяч французов могли бы способствовать политическому решению в России, Савойе, Италии. Он не видел там рабочих, коммунистов. Условия жизни в России, улучшившиеся в 1938 г., снова стали ужасными: нищета, голод. Армия живет на американских консервах. Пехота у русских слабая, плохо обученная. Нехватка личного состава. Значит, они не смогут оккупировать Европу? Немцы ведут колониальную войну: один против пяти или десяти. Они обходятся минимумом сил и по-прежнему вполне уверены в себе. В России они принесли в жертву все, поскольку ожидают высадки. Второй фронт потенциально существует и довлеет над ними, потому они отказались от завоевания России. Но и от эвакуации оттуда тоже. Но сколько ресурсов потеряно.

Я верю в высадку, всегда верил. Удастся ли она? Потом будет время оправдать происшедшее. Уверен, она окажется успешной, но медленной, настолько медленной, что политический ее эффект будет утрачен - как в Италии. Германия может разыграть отличную карту: как можно меньше уступать на Западе и как можно больше - на Востоке; таким образом она в последнюю минуту принудит англо-американцев к компромиссу. Если русские окажутся у ворот Берлина раньше, чем американцы у ворот Парижа, Брюсселя, Милана, Гамбурга, Германия спасена. И Европа тоже.

Немцы - никакие политики. Их прямолинейная, жестокая древнеримская политика грубого господства вредна. Они и англичане с удовольствием наблюдают, как в Савойе французы уничтожают друг друга.1

Какой упадок Европы! Германия столь же бездарна, как Англия и Франция! После века "мелкобуржуазной цивилизации" исчез политический гений. Гитлер - революционер германский, но не европейский. Он завершил дело Бисмарка, вот и все. Он недостаточно социалист - больше национал-, чем социалист, - больше военный, чем политик. Я не могу поверить, что Россия исчерпала себя; вывод: Росия одолеет его рано или поздно. Скорее рано, чем поздно. Германии не хватит храбрости самой броситься в русские объятия, но они все равно сомкнутся на ней - вопреки запоздалому сближению с англосаксами.

- Период религиозной холодности. Я начинаю пробовать оккультизм, Азию. Но это находит волнами.

2 марта

Сколько людей знал я, который никогда не искал знакомств. Сколько женщин любил я, который стольких бросал! Сколько? Медицинскую сестру, алжирку, американку, Белукию. Но разве еврейка, итальянка, графиня, аргентинка, Николь не оставили свой след? И даже полька, может ли она стереться?

1 Макизары, сосредоточенные на плато Глиер, во второй половине февраля 1944 г. были окружены силами охраны порядка, а также мобильными группами резерва (МГР) и ударными отрядами французской милиции. Произошли инциденты, и безоружные макизары были арестованы, несмотря на обещания, данные командиром МГР полковником Лелоном. Но только лишь 10 марта МГР предпримут неудачное наступление на макизаров. Милиция атакует их 20 марта, а 23-го пойдут в наступление немцы и окончательно подавят их сопротивление.

- Я много перечитываю или заново читаю Валери. Вот он - гений уходящей Франции, воплотившийся в этом изысканном и сдержанном человеке. Нет, он вовсе не эготист, но монах-атеист. Ведантист, даже не знающий об этом: все ради атмана,1 ради "Я", ради алмазной точки посреди фантасмагории движений духа. Это философ, который секуляризирует и иссушает все порывы религии. Бог существует в человеке, но этот Бог - неощутимая точка, по сути дела, пустота, в еще большей степени чем в ведантизме Рамануджи,2 это "Большая Колесница", когда она присоединяет Веданту. Своим тонким искусством, изысканностью своего метода Валери оправдывает сосредоточенность каждого француза на себе. Меньше страсти, чем у Малларме. И вообще ничего общего с Малларме, любое сходство - чистая видимость. В сущности, это француз XVI или XVII века, страстный поклонник разума, который случайно повстречал Малларме и По. Ничего романти-i ческого. "Юная Парка" - ловкий иллюзионистский фокус, или, верней, она вобрала в себя хаос, что кроется в глубине этого крайнего релятивизма. Та же позиция, что у Ницше, та же теория познания. Крайний релятивизм как выражение крайнего рационализма. Это Ницше "Человеческого, слишком человеческого". Валери никогда об этом не говорит, может, даже не знает об этом - простой параллелизм эпохи?

Это разочарованный француз, если угодно, опротивевший самому себе; тот, кто не участвует в выборах,

1 Атман - в философии брахманизма индивидуальное "Я", противопоставляется "Я" вселенскому, брахману, в котором оно пытается раствориться, дабы избежать цикла перевоплощений.

2 Рамануджа - индийский философ, умер ок. 1137 г., комментатор Веданты, проповедовал путь созерцания.

Веданта - одна из шести философских систем, возникших на основе брахманизма "Упанишад". Классическую форму эта система обрела в учении Шанкары (VIII-IX вв.).

одинокий рыцарь "перно". И в то же время вечный философ, отвернувшийся от богов, от полиса, от самого себя: киник, скептический платоник.

Эпоху он представляет куда ярче и обостренней, чем Жироду. В нем гораздо больше коварной изысканности. Можно сравнить его и с Моррасом. Соседствуют они только географически и во времени. Тот же интеллектуализм, удвоенный странностью, и тоненькая каемочка символического лиризма. Тот же фанатизм, тот же ригоризм во имя проигранного дела. Тот же дар возбуждать поклонников и фанатиков. Та же спокойная и изобретательно ищущая наслаждений разочарованность. Оба они ярчайшие свидетели конца.

Влюблен ли я вот уже полгода? Вполне; чувственность, которая переходит в нежность, без иллюзий. Гетевская возвышенная любовь, в глубине подавленная тревога, а сверх того раскрытие дорого оплаченного опыта. Полное физическое довольство без исступления и без конвульсий и успокоенная моральная удовлетворенность. Это женщина из тех, каких я люблю: без претензий на умствования, без словесных излияний, которые раздражают меня; она словно бы тихо обдумывает то, что говорит ей ее форма. В восемнадцать это была дивная девушка, и я почтительно восхищался ею. В тридцать два случай бросает ее в мои объятия - слишком поздно и все-таки... Я могу бесконечно размышлять о совершенстве, которое я узнал и возжелал в явившемся волнующем несовершенстве и которым ныне обладаю. Совершенная простота, искренность без чрезмерности, проявляющаяся как в легких порывах кокетливости, так и в откровенно прямом взгляде в некоторые моменты. Не животное, не мужчина, но женщина. Сдержанное обожествление земного. Никаких шокирующих выходов за пределы обязанностей и прав, соответствующих ее положению. Беспечно заботливая мать, безмолвно преданная любовница, но с легкими вспышками, заставляющими почувствовать, что в лампе есть огонь Живущая умиротворенность.

Нечто очень далекое от французского, и именно это мне всегда и нужно. Мне никогда не могла бы понравиться "очаровательная француженка".

18 марта

- Глубокая лень. Я вяло пишу "Римскую интермедию", нечто наподобие новеллы, и уже заканчиваю ее. Кропотливо следую за тем, что произошло в 1926 г. Как удивительно вновь обрести свое "Я" в этом, таком отдаленном человеке. Быть может, видя одни только поступки, я вижу лишь легкомыслие? Над "Иудой" больше не работаю и сейчас почти утратил интерес к своим религиозным изысканиям. Немножко пресытился и набросился на литературу. Валери. Как и Жид, он писал бесконечный дневник и лишь на полях его набросал несколько произведений. Он эксплуатировал философию и науку, как другие эксплуатируют религию. Литератор почти всегда что-то эксплуатирует. За исключением самых великих. Но он не принадлежит к самым великим. Малларме подавил поэта. А мыслитель сплавляет Ницше, Декарта, Монтеня и т. д. Но он великолепный романист, он написал роман о философе, подобно тому как Жид написал о педерасте-моралисте (имморалист может быть только моралистом). Будучи ниже Рембо и Малларме и даже Не-рваля и Аполлинера, этот парнасец, этот неоклассик притворился символистом - то же самое успешно делали Жид, Баррес, Моррас. Это поколение эксплуатировало странный душок, тонкий аромат символизма. Сравнение Валери и Морраса: тот же интеллектуализм, тот же скептицизм, тот же тайный пессимизм, тот же личный оптимизм, тот же атеизм, тот же лжесимволизм, тот же закоренелый рационализм, та же ненависть к модерну. Жид, скорей, идет с БарресоМ, но превосходит его так же, как в литературном отношении Валери превосходит Морраса. И рядом чрезмерный Клодель с его чрезмерным, барочным, громыхающим искусством. От него останется только драматургический гений, стихи канут.

- Скольких женщин я любил? Марселу Жаннио. Эмму Бенар, Констанцию Уош, Белу. И, вне всяких сомнений, Николь. С тремя первыми все продолжалось не более года с каждой, скорей даже полгода, но какой след. С Белу - годы. Сожалею, что не мог всецело любить Николь из-за двух-трех недостатков, которые гипнотизировали меня.

- В Алжире: Жид, Арагон, Сент-Экз<юпери>, Блок делают журнал "Арш". Так что тон задают коммунисты или сочувствующие им.

- Великолепие Малларме: религиозный центр его творчества - это поэма "Игитур", завершенная в "Броске костей". Стихотворения всего лишь комментируют это, но как тонко, как сдержанно. Валери, похоже, прошел мимо драмы Малларме, он сделал из нее трогательную "комедию" на потребу публики.

- Унылость Алжира и Парижа, этих лохмотьев французской литературы под ногами империй.

- Что думает Мальро? Лишившись своей позиции, не оказался ли он ненужным? По "Борьбе с ангелом"1 пока ничего не определишь. Но это всего лишь прелюдия.

Вот и весна. Я в первый раз пишу с открытым окном. Почему я больше не испытываю никакого волнения, думая о ходе и конце войны? Возможно, никакой высадки не будет. Медленное, неотвратимое изнурение Европы, Германии, Англии. И все накроет серое варварство Москвы. Да здравствует варварство. Оно невыносимо, но все-таки лучше вырождения. - Я даже не хочу умереть, я мертв уже давно, с 1942 г.,

1 Имеется в виду роман Мальро "Орешники Альтенбурга", заяв ленный как первая часть цикла "Борьба с ангелом".

когда я вполне осознал немощь немцев, доказывающую исчерпанность Европы. Подумать только, немцы хотели колонизировать русских, как будто европейцы еще могут кого-то колонизировать! Европе конец. Она могла бы быть прелестной, если бы не русский каток, который раздавит все безделушки. И если бы не американские бомбардировки.

23 марта

Сейчас мне кажется, что я отошел от изучения оккультизма. Однако я еще не до конца проник в него. За современными оккультистами, невеждами и шарлатанами вроде Элифаса Леви1 и Папюса,2 существуют старые писатели, более или менее осознанно оккультные, которые странным и причудливым образом образуют непрерывающуюся плеяду - люди средневековья и Возрождения. (Но уже оккультисты XVIII в. сомнительны: неизвестный философ,3 Марти-нес,4 Фабр д'Оливе5 вызывают недоверие из-за их тона.) Но главное, у оккультистов и оккультного есть почва и основа античности - индийской и греческой, философии, переплетающейся с религией. На Западе же самое великолепное - платонизм, это не-

1 Альфонс Луи Констан (1810-1875) - бывший священник, мистик и сторонник анархизма; публиковал свои "Труды по оккультной философии" под псевдонимом Элифас Леви.

2 Папюс - псевдоним Жерара д'Энкоса (1865-1916), врача, одного из основателей ордена мартинистов. Он был учеником Элифаса Леви и Фабра д'Оливе, написал "Систематический трактат об оккультных науках" (1891); в 1905 г. его пригласил на консультацию Николай II, которому Папюс предсказал, что при его (Папюса) жизни революция не произойдет.

3 Луи Клод де Сен-Мартен (1743-1803), ученик Сведенборга.

4 Мартинес-Паскуалис (1727-1779) - иллюминат, изучавший Каббалу, учитель Месмера, Калиостро и Сен-Мартена.

5 Антуан Фабр д'Оливе (1768-1825) - автор эзотерических произведений, более известен как зачинатель литературы на провансальском языке.

исчерпаемое богатство. Для нас все сводится к нему. Все, что интересует нас в эллинистическом периоде, в средние века, в эпоху Возрождения и в совсем недавнем оккультизме, сводится к Платону. Однако можно очень легко связать Платона с Египтом и Индией. Он - звено в человеческой цепи. Во всяком случае в цепи мистической.

Со стороны рационализма, это, напротив, Аристотель, хотя...

Перечитал Дионисия Ареопагита, Гермеса Трисме-гиста,1 Ангелуса Силезиуса,2 Сюзо,3 Рейсбрука.4 - Когда я завершу новеллу о Коре Каэтани,5 моя книга новелл и рассказов будет закончена; я вернусь к "Иуде", но это уже будет конец. Как прекрасно для писателя умереть в пятьдесят, это избавляет его от смерти в семьдесят лет, что куда как поздно. Но я медлителен и запаздываю, и потому только сейчас вполне овладел своими не слишком большими возможностями. Но тем хуже и тем лучше. Я крайне редко использую это поздно проявившееся мастерство. И скорей бы предпочел изведать не талант, который приходит с опытом, а гениальность, что предощущает мастерство! Ведь всего лишь два года прошло, как я понял и стал восхишаться литературой самых лучших писателей, но ведь им безоговорочно присуще раннее созревание. Малларме был Малларме уже в "Игитуре", Бодлер очень рано написал несколько

1 Гермес Трисмегист (Трижды Величайший) - легендарный автор книг, написанных на греческом языке в духе неопифагорейства под влиянием египетских традиций.

2Ангелус Силезиус - псевдоним Иоганнеса Шеффлера (1624- 1677), автора книги мистических стихотворений "Херувимский странник" (1674).

3 Сюзо (Генрих Сёзе, ок. 1295-1366) - швейцарский теолог и мистик, ученик Майстера Экхарта.

4 Рейсбрук Великолепный (1293-1381) - брабантский теолог и мистик, автор первых крупных произведений, написанных на нидерландском языке.

5 Имеется в виду "Римская интермедия".

самых лучших своих стихотворений, а Рембо, а Дюкас... Тем не менее романисты имеют право на некоторую запоздалость: Стендаль, Достоевский... Хотя Толстой написал "Войну и мир", когда ему не было еще тридцати пяти, и Бальзак... Что же касается меня, я принадлежу к тем писателям, от которых остаются не произведения, но позиция. Я - исключение, доказательство от противного. И им в литературе, которая придет потом, будет стыдно за их единодушие, во всяком случае за их большинство, столь подавляющее, столь давящее.

- Русские в Румынии, ура! Если бы не румынская нефть, Германии нужно было бы дать им ринуться в направлении Константинополя, Каира, Алжира, и пусть они выясняют отношения с англо-американца-ми. Таким образом русско-англосакская драма может разразиться при наличии Германии, и Германии не исчезнувшей; это способно многое изменить. Германия сможет взять на себя, равно как и Япония, роль третьего в этом новом кофликте между русскими и англосаксами. Если русские окажутся в Бухаресте, в Софии, прежде чем англосаксы сумеют произвести высадку, все меняется: немцы и англосаксы объединятся перед угрозой этой наползающей гигантской тьмы.

- Пюше.1 Поразительно, как тщеславие может поставить человека в ситуацию, к которой, казалось бы, могли привести лишь величие, слава.

Забавно, что первой жертвой де Голля (или мифа де Г(олля>) стал анти-немец. Он инстинктивно был им, как сомнительный беарнец, как семитизированный ибериец - и по врожденному пристрастию к капитализму. Но в первый год он верил в возможность борьбы только в рамках коллаборационизма. Очень рано он усомнился в немецкой победе. За всем этим должна скрываться какая-то масонская история (Пюше, глава

Пюше 20 марта был казнен в Алжире после суда.

кабинета Пюше, Бедо и...1). Чувствуется, что в Алжире против него объединились двенадцать братьев. Русские нанесли бы синархии удар куда более успешный, чем немцы. Но синархия, она существует.2 Вечная проблема тайных обществ? Они существуют?

24 марта

Соблазн духа: впасть в отчаяние, когда открываешь тайну философии, сокрытую за тайной религии, то есть что Бог - это Я. То же и с теми, кто воспринимает это второе слово только с малой буквы. Именно это произошло со многими поэтами прошлого века, слишком плохо знавшими философию, путавшими субъективизм с идеализмом. Но, вступая в Я, Бог делает его столь же великим, как он сам. Или, верней, слово с большой буквы опасно, так как вызывает космический образ. Более того, вступая в Я, Бог становится пронзительным. Всего отвратительней и презренней в привычном Боге христианства его грандиозность. Грандиозность эта, которую представляют совершенно безмерной, нелепа, так как бесконечно неадекватна. Напротив, Бог пронзительный, пронизающий меня, дает духу верное направление. Ведантистское понятие "атман" превосходит и упраздняет неуклюжие понятия Бог и Душа. Это полная противоположность тупого пантеизма, который столь же презренен, как и нравственный теизм. Лучше уж исповедовать материализм, чем пантеизм.

Никакого желания писать: скверное перо, и я не могу писать плотно.

Красивых ли женщин любил я? Первая моя женщина, крохотная евреечка Колетт Жерамек, которую я любил три месяца в 1913 г., была красавицей маленько

1 Дриё не написал фамилию, оставил чистое место.

2 Синархия - совместное управление (группой лиц).

го формата, почти карлицей. Естественно, в ее поход, ке была та злополучная расслабленность, что характерна для женщин ее национальности, неопределенное прихрамывание, еле уловимое покачивание бедрами - и намек на горб, что давил ей на затылок. Но у нее были красивые груди, красивые зубы, достаточно тонкое и правильное лицо. Руки изящные, но какие-то ужасно расхлябанные. И я никак не мог ей простить ее то ли слишком резкий, то ли напыщенный голос.

У моей первой любви Марселы Жаннио-Лебе-Дюллен была очень красивая голова. Но к тридцати восьми годам тело ее огрузнело, а ноги были ужасны; она была не жирной, а чрезмерно телесной. Груди были трогательные, но не обвораживающие. Красивые, крупные черты лица, наводившие на мысль о благородстве и гордости. Тонкий нос с небольшой горбинкой, широкие надбровные дуги, скулы, сохранившие отсвет юности, красивые глаза. Какого цвета? Я редко запоминал цвет, но мне кажется, они были серые; меня куда больше интересовала сила света в них. А особенно мне нравилась в ней бодрость духа, жар темперамента. Она считалась глупой, потому что была кипуче простодушна, очаровательно надменна, страшно необразованна, но скрытность ей была практически не свойственна, и она почти не обращала внимание на что-скажут-люди. (Медицинская сестра из "Жиля".)

Эмма Бенар из Алжира была очень похожа на нее. Дочь нормандца и испанки, происходила почти что из простонародья, родилась в Алжире. Возможно, в ней была и капелька арабской крови. В двадцать девять лет тело у нее было почти такое же, как у Марселы, но еще продолжало наливаться. Такое же самое выражение лица. У обеих женщин были одинаково великолепные зубы - широкие, ровные. И такая же достаточно мятая грудь. Пылкость и порывистость движений. Жизненные силы ее были уже подорваны, когда я с ней познакомился. На каком-то чаепитии в Алжире (в январе 1921 или 1922?). Она была любовницей одного дельца, которого тут же бросила ради меня. Однажды она уже оставляла его из-за какого-то жиголо еврея. Должно быть, знакома она была и с домами свиданий. Я подумывал жениться на ней, но чудовищно осторожничал. У меня были деньги, и я боялся выглядеть простофилей, которого можно окрутить. Когда она по-настоящему заболела, я уже ее не любил и боролся с равнодушием. Я сделал над собой усилие, дал ей еще денег; делец снова принял ее. Решил, что она выздоровела, и бросил ее; я был уверен, что она мне изменяла с молодым биржевым маклером, не то голландцем, не то англичанином. Как-то ночью, когда я в последний раз напился, я встретил в баре этого маклера, устроил совершенно непристойную сцену и на крик требовал сказать мне правду. Действительно ли она меня обманывала? Или я зря порвал с нею? Не знаю, что он мне сказал. Я был безумно пьян (1931). И был в ярости оттого, что оказался в ловушке и вынужден содержать женщину, которую не люблю. Однажды, как мне показалось, я застиг этого маклера на том, что он целовал ее на ложе болезни. Она тогда была поразительно красива, а я уже несколько месяцев безжалостно пренебрегал ею.

Констанция Уош (Дора) была уродина, совершенная уродина. Низенький лоб в морщинах, крохотные глазки, большой лиловый нос "уточкой", мелкие зубы. Но то был образцовый американский тип: великолепные ноги, прямые плечи. Груди у нее были мятые, а вокруг' сосков росли светлые волоски. Я всегда обожал красивые груди, но как редко находил их у женщин, которых любил.

Кора Каэтани была красива, но немножко малокровная и худая. Сюзанна де Вибре - хорошенькая *ожанка с вульгарным ложно-римским лицом, довольно скверно сложенная, не слишком холеная.

Всю жизнь я тщетно пытался бороться со своей склонностью к интернационализму, но лучше бы я позволил ей вспыхнуть, объявив себя борцом за интернационализм. Я бы завоевал себе позицию, гораздо откровенней и продуктивней изолированную, гораздо более высокую и куда четче выделенную. Яркость моего искусства, сила водействия моей мысли от этого куда бы как выиграли. Но я слишком чувствителен к помехам и слишком покорно подчинялся все новым и новым рецидивам национализма вокруг себя. Я поддерживал всевозможные перепевы французского, немецкого национализма. Кто извлечет из этого пользу? Великолепный спекулянт, каковым является русский империализм.

А еще я мог бы быть коммунистом и, вне всяких сомнений, должен был бы им стать. Но я подчинился таящимся во мне запретам одряхлевшей буржуазии, а то и одряхлевшей аристократии. Я, рожденный слишком рано в слишком одряхлевшем мире. И если бы я вырвался из своего класса, это все равно было бы лишь притворством. Мне не улыбается следовать всем этим Мирабо, Лафайетам, Талейранам и прочая. Какое затаенное противоборство с самими собой происходило в них! Нет, отважный и робкий, возбудимый и флегматичный, я вынужден был формировать свой облик в той переходной среде, какой был фашизм, и должен погибнуть вместе с этим промежуточным миром. Именно в нем я мог бы сохранить наивысшую верность тем противоречивым реальностям, что живут во мне.

И все это дополняется оккультизмом, находящимся на полпути между философией и религией. Но разве большинство писателей не вступали, причем с уд0-вольствием, и не формировались в этих пограничных зонах? Руссо, Достоевский, Ницше, Толстой - всем им присущи противоположности. Будь у меня сила, я выстроил бы на этом произведение, внутренне стократ более драматическое.

В любом случае я с радостью приветствую пришествие русских и коммунизма. Оно будет жестоко, жестоко разрушительно, непереносимо для нашего поколения, которое все погибнет медленной или мгновенной смертью, но уж лучше это, чем возврат старого, возврат англосаксонского хлама, возрождение буржуазии, подновление демократии. - Евреи терпимы только в коммунизме, там они высвечены до конца, сведены до сущности их воли к власти и потому обречены на неизбежную метаморфозу.

19 апреля

Определенно высадка произойдет, никто уже в этом не сомневается. Даже голлисты, которые в нее не верили. Но ожидание притупилось, и это уже не вызывает волнения. К тому же люди больше заняты синдромами: бомбардировками, эвакуацией и т.п. ...Высадка уже происходит. Поначалу доминируют впечатления людей, страдающих от бомбардировок, но потом они становятся привычными. А потом начнутся трудности с продуктами и судороги гражданской войны в дополнение к судорогам войны регулярной. И практически никто не будет думать о соборах, замках, дворцах. На меня же пробоина в Руанском соборе произвела гораздо большее впечатление, чем семьсот погибших. Но ведь все эти соборы были отреставрированы, они подделка. Так что будет даже лучше, если камень станет прахом, так же как плоть.

Моя трагедия в том, что в эпоху, когда каждый прячет свою интернационалистскую идеологию под национализмом, я в гораздо большей степени интернационалист, чем националист. Нормандия или Европа интересуют меня куда больше, чем Франция: профессиональная деформация историка, так как первоначальные или завершающие мифы так же непрочны как переходные. А я давно уже устал от националистического переливания из пустого в порожнее, от односторонности; это французское, немецкое, а это нет. Хватит.

Но все это только повод для моей полной отстраненности. Человек устал от человека, утверждает Ницше, говоря об европейском нигилизме.

Думаю, высадка будет делом чрезвычайно труд, ным, но уверен, что рано или поздно немцы будут опрокинуты, разгромлены. Да, Наполеон мог бы выиграть сражение при Ватерлоо, но неизбежно проиграл бы кампанию 1815 или 1816 г.

Неизбежность моего пессимизма: я вечно примыкаю к тому, что обречено на проигрыш. Или же я пессимист, так как примыкаю к тому, что обречено на проигрыш. Но первое больше соответствует моей философии.

Более же всего меня злит в моем поведении то, что я сохранил ощущение греха, остаюсь мазохистом. Я все время извиняюсь за то, что я - это я. Меня не удивляют и не возмущают массовые убийства, скорей уж лицемерие тех, кто их устраивает.

Я отказался от семьи, чтобы не слышать рядом бурчание посредственности, но я слышу свою кухарку, привратницу, жителей нашего квартала, которые говорят очень громко.

Меня убьют коммунисты, но я предпочитаю, чтобы убили меня они, а не эти болваны голлисты. Однако я верю в коммунизм и слишком поздно отдал себе отчет в беспомощности фашизма. Впрочем, фашизм я ведь воспринимал всего лишь как этап на пути к коммунизму. Но для меня невозможно на деле стать коммунистом, моя буржуазная сущность противится этому.

Я умру с верой в "Бхагават Гиту" и "Заратустру": в них моя истина, мое кредо. Вера самая чистая и индетерминированная, бесконечная вера в лоне скептицизма и безразличия. Вера в невыразимое, в нечто по ту сторону Добра и Зла, по ту сторону Бытия и Небытия. Убежденность, что в мгновение вечности, в Великий Полдень действие и созерцание суть одно и то же.

Как счастлив я умереть. Ни одна женщина, ни один мужчина не могут удержать меня, я всех их унесу в себе.

Я не могу утверждать, что я покончу с собой и даже что я погибну; все это уже свершилось в моей душе.

Я не докончу "Иуду". Но я завершил сборник новелл - "Римская интермедия", "Дневник щепетильного" - и рассказов - "Двойной агент", "Герцогиня фридландская", "Рождественский ужин". Это о моем прошлом, написано твердой, искушенной рукой пятидесятилетнего мужчины. Остаются также "Соломенные псы". А вот стихи слабы и негодны для публикации.1 - Но я убежден, что все это не имеет никакого значения, потому что я лишен гениальности, потому что Россия уничтожит Европу.

Я хотел бы быть просто человеком, ничего не писать: талант не извиняет отсутствия гениальности. А этот дневник - всего лишь надписи на стене общественного сортира или тюремной камеры, и тем не менее тот, кто пишет, тоже надеется, что их прочтут. Вечный Робинзон.

Я питаю нежную дружбу к трем женщинам: к Б фелуки), к С.2 и к К.3 Мне повезло, что в эти последние месяцы она со мной, в моих объятиях. Я страстно желал ее пятнадцать лет назад, когда она была юной девушкой, поразительно красивой. Она пришла ко мне, и я принял ее без волнения, с сосредоточенной нежностью. Она молчаливая, простая, чувственная,

1 Напомним, что Жан Дриё Ла Рошель, брат писателя, принудил изъять из продажи пиратское издание стихов, вышедшее в издательстве Шамбриана под названием "Жалобы на неведомое".

2 Вероятно, Сюзанна Тезена.

3 Последняя любовница Дриё, упоминается на с. 429.

очень человечная, очень животная. А я ласкаю ее невидящими руками. Она из тех женщин, которые слы. вут неумными, но которые все понимают. Физически и душевно это мой тип женщины. Высокая, стройная, с цветущим телом и длинными, крепкими ногами! Жизнь уже пометила ее своими шрамами и приметами начинающегося увядания. Она была матерью. Довольно ласковые глаза, чуть великоватый нос. Лицо немножко чересчур узкое, уже немножко усталое. И не очень французское. У нее исключительно ясная голова, и она всецело послушна своему женскому предназначению. Я мог бы жениться на ней.

С моим дорогим братом я уже никогда не увижусь.1 Он был мне настоящим братом. Я любил его, как друга.

Смешно умирать из-за этой запоздалой франко-германской свары, о которой через год или два никто и не вспомнит. Но я предпочитаю умереть, лишь бы не стать коммунистом. А главное, я хочу умереть, потому что всецело созрел для смерти. Какая удача - не дожить до старости, тем паче что я уже вкусил малую толику мудрости.

Как там Жан, мой брат? По характеру мы очень похожи. Я частенько бывал с ним резок из-за неприятностей, которые имел по его милости (глупость родителей), но я его любил, и он это знал.

Перед смертью у меня не осталось друзей. Бернье: встреча с ним немыслима, я не смог вынести его зависти и весьма справедливых доводов, какие он сумел найти против меня. Хотя я с нежной улыбкой вспоминаю те долгие часы, что мы проводили вместе. Что до Арагона, тут и сказать-то нечего: это был развод из-за несходства характеров, хотя причина эта как бы и умалчивалась. Да, конечно, тут уж я ему завидовал. Еще одна рана, но совсем другого рода. Но теперь я ему ничуть не завидую. Можно ли завидовать тому.

1 Жан Дриё ла Рошель находился тогда в Тунисе, где работал архитектором Зерфюсом.

кто является полной твоей противоположностью? В двадцать лет - да, но не в пятьдесят.

Мальро, я ценил его. Его не проведешь, ни в отношении других, ни даже в отношении его самого. Брат по Ницше и Достоевскому.

Бедная Олеся, я уже забыл боль, которую причинял себе, делая тебе больно. Какая жестокая отчужденность

Дорогая Николь, я тебя помню. Да, я любил тебя. Как это случилось?

Б(елукия). Я любил эту красивую, эту истинную и благородную женщину. И только из-за нее страсть не переросла в исключительную любовь, стойкую в своей исключительности. Она погубила мою любовь точно так же, как я губил любовь других женщин.

Сюзанна,1 я заставил ее заплатить за годы легкомысленной жизни. Кара крайне несправедливая. Это единственная женщина, которая была моим другом.

С Викторией2 все было совсем по-другому. На ней я мучительно разрешал еврейский вопрос. С ней я героически вел себя как антисемит: я наносил ей удары по ту сторону земных разделений, на сверхчеловеческой no man's land.3

Господи, какая это тайна, распад любви, тайна, что забрасывает нас за грань человеческого, уже в божественное.

1 мая

Получил корректуру "Соломенных псов". Выйдет ли когда-нибудь эта книга?4 Закончил сборник новелл,

1 Вероятно, Сюзанна Тезена.

2 Виктория Окампо.

3 Ничьей земле (англ.).

4 Роман был напечатан, но слишком поздно, летом 1944 г. (печать закончена 31 июля); после освобождения Парижа экземпляры были изъяты и уничтожены. Впоследствии роман вышел в изд-ве "Галлимар" (1964).

который включает "Римскую интермедию", "Дневник щепетильного" и три рассказа. Хотелось бы завершить это жесткое повествование о моей сексуальной жизни, начатое в прошлом году. Повествование действительно беспощадно жесткое. Впервые после двадцати лет перечитал "Мужчину, на которого вешаются женщины". Вещь растворяется в лирическом толковании, но начало поразило меня исповедальной точностью. Я был гораздо честнее, чем полагал. Вот почему было бы самое время идти и дальше по этому пути.

Никакого желания возвращаться к "Иуде" - слишком широко намечено.

- Более чем когда-либо верю в высадку. Верю в ее неизбежность, как в неизбежность ночи 4 августа. Буржуазия жаждет умереть. Сам я верю только в коммунизм, но не могу и не хочу становиться коммунистом. Очень много читал нынешнюю английскую прессу: у них, как и у нас, никакого замысла, никакой концепции. У американцев - их нынешняя и грядущая драма, но у англичан, как и у нас, лишь одна трагедия - в том, что мы больше не существуем. Они сейчас там, где мы оказались в 1918 г., и вот еще что: какой-то судорожный и самоуверенный вид. Переход всего Востока под русское влияние идет куда быстрей, чем немецкая акция по окончательному уничтожению французского влияния в Европе.

Я вновь погружен в Веданту - глубокая радость, глубокая вера. Читаю один из циклов "Упанишад" и "Карику" Гаудапады.2 А потом перечитываю "Критику) чистого разума". До чего же внутренне логично любое арийское мышление. Семитское мышление тоже связано с арийским через греческое. Верней, нет никакого еврейского мышления, есть лишь чуть видоизмененное греческое. Я плохо знаю буддизм, меня привлекает ведантизм. Или уж тогда Большая Колесница, которая сближается с Ведантой.

1 "Кариха" - основные тексты школы Санкхья, которые стали предметом комментариев Гаудапады, жившего в VII в. до н. э.

Закончил править первые корректуры моего романа "Соломенные псы" и "Француза Европы" (последнего моего сборника статей). Ни та, ни другая книга не выйдут вовремя, ни та, ни другая, вне всяких сомнений, вообще никогда не выйдут.1

Я уверен, что немцы выдержат удар на Западе, но из-за отсутствия необходимых резервов будут выбиты из Польши. Их последняя надежда - это то, что русские будут в Берлине, прежде чем американцы в Париже и Милане. Высадка англо-американцев станет ночью 4 августа буржуазии. В любом случае Франция сведена на нет.

7 июня

Ну что ж, в ближайшие дни я бесповоротно увижу, так ли безошибочен мой инстинкт, как я всегда верил в душе! В сущности, я давно уже интеллектуально опустошен и в последнее время все меньше и меньше беспокоился. Нет, я действительно не испытывал страха. Я верил в высадку, но не боялся отчаянно ее последствий. Услышав вчера утром о том, что она началась, я ничуть не встревожился и был удивлен тем, что ничуть не тревожусь. Мне кажется, что на этот раз высадка провалится, но вовсе не поэтому я говорю то, что говорю. И, однако, интеллектуально я полностью впал в пессимизм. Мой организм нуждается в пессимизме, он живет и пробуждается только в этой атмосфере. Я перенес на Германию пессимизм, который когда-то испытывал в отношении Франции. И всегда считал, что дело, которое я поддерживаю, находится под угрозой либо проигрышно. В этом-то и причина

1 "Француз Европы" вышел в издательстве Бальзак в 1944 г., но книга была изъята из продажи.

невозможности для меня активной политической деятельности. А также это связано и со здоровьем, которое становится все хуже и хуже: болезнь печени, уре. мия, болезнь сердца, общая астения.

Что будет дальше? Сегодня утром я не знаю ничего достоверного ни с той стороны, ни с этой. Если первая попытка не удастся, это будет иметь огромное, но отнюдь не решающее значение. Англосаксы будут предпринимать высадку в течение всего лета. Но если Сталин не поторопится? Или если начнет наступление не в Польше, а на севере, чтобы дополнить свои завоевания, или, скажем, в Румынии, в Болгарии, чтобы получить гарантии? Вот решающий момент.

В любом случае для меня и некоторых других главное - воспользоваться превосходством немцев, если таковое есть, чтобы завершить мое освобождение от кажущегося рабства, в котором я якобы нахожусь у них. Эта инициатива могла бы исходить от какого-нибудь объединения французов, разочаровавшихся и в тех, и в других.

8 июня

Ну вот, мой инстинкт оказался настоящим инстинктом, то есть чем-то в высшей степени неверным! Высадка удалась,1 и теперь все должно развиваться достаточно быстро. Вполне возможно, мое позавчерашнее отсутствие реакции есть результат чрезвычайно скверного состояния здоровья (приступ уремии), глубочайшего безразличия и стремления к смерти, что расслабляющими волнами поднимается во мне. Я буду жалеть лишь об одном: что не увижу, как коммунизм торжествует и захватывает весь мир.

Любовался вчера на Ел(исейских) Пол(ях) молодыми эсэсовцами на танках. Мне нравится эта белокурая

Высадка началась 6 июня.

раса, к которой я и сам принадлежу, но ведь представители ее встречаются и среди англичан, американцев, русских. В любом случае эта война есть конвульсивное сплетение нордических рас и их торжество на земле. (Хотя все они перемешаны с весьма разношерстными элементами, тут с евреями, там с монголами.) Я куда в большей мере расист, чем интернационалист, и куда больше интернационалист, чем националист. До 1928 г. я был ярым националистом, но теперь не являюсь им ни в коей мере. Мое отвращение к французам - это отвращение нордического расиста, а также интеллектуала, презирающего человека вообще, в частности в своем ближайшем соседе.

Впрочем, мне нравятся и другие расы - у себя дома: мне искренне нравились бы и евреи на своей земле. Это был бы прекрасный народ. Я расист по отношению ко всем расам, мой интерн <ационализм) основывается на культе рас.

Я рад умереть, это стократ лучше, чем увидеть свалку во Франции, лжепобеду обезумевших обезьян, подзадоривающих победителей, неистовство низменной мести, что переносит примененение силы на последствия своих усилий и страданий, кривляние евреев. Но если случится война между англо-американцами и русскими, я хотел бы участвовать в ней.

Я рад умереть, это стократ лучше, чем несколько лет еще мучиться уремией. - Предпочитаю самоубийство унылой необходимости несколько дней прятаться, чтобы потом сдаться и фигурировать на нелепом процессе, где у меня будет одно-единственное желание - сохранять каменное молчание. Что касается Швейцарии - ни за что. В ноябре прошлого года я съездил туда, и это вызвало у меня отвращение. Нет, лучше уж подохнуть, чем обрести укрытие у этого жалкого, нелепого народа гостиничных портье.

Господи, позволь мне испытывать отвращение к людям и любить неодушевленные вещи, ибо только в них самое лучшее, что могло бы быть в людях. Любить можно только очень юных мужчин и женщин, дд некоторых стариков. Дети - это лживые куклы точь-в-точь как животные. Я любил женское тело' словно абсурдный и изысканный символизм; тело женщины навевает мысли о силе, в точности как дом дерево, лошадь. Весь ужас человеческого существования состоит в том, что мужчине нет соответствия: женщина не существует, а мужчина-женщина всего лишь женщина. Мужчина одинок, как Бог, он одинок, потому что он - Бог. Я верю, как Аверро-эс, что существует лишь единая мировая душа, как Шанкара,1 что есть только "Я", а мир - сон этого "Я", от которого "Я" освобождается, как только создает его.

Больше всего после женского тела я люблю деревья, а также дома. Архитектура заменила мне музыку.

Я глубочайше презираю морализм христианства, но то же самое неизбежно существует и в эзотерическом исламе, и в эзотерическом индуизме. Вот только за христиан(ством) не чувствуется больше ничего герметического.

10 июня

Ну что ж, судьба окончательно решилась. И я чувствую великую преисполненность. Поднимающуюся во мне преисполненность тем, что все меньше и меньше является мною. В последние дни я безмерно наслаждаюсь индийской философией, по крайней мере той, которую я предпочел, абсолютным ведантийским идеализмом Шанкары, а также арабской философией, такой как философия Аверроэса. В мире существует

1 Шанкара (VIII-IX в.) - брахман, один из основоположников ведантийской философии. Буддисты считают его своим противником. Его доктрина отвергает дуализм и основана на тождестве бра*" мана и атмана (мирового "Я" и индивидуального "Я").

дишь единый Дух, единая великая душа. И для этого духа мир - ничто. Всего лишь сон, видимость, что бесконечно возникает и исчезает. Такое... определение стоит любого другого, но и не больше любого другого. Во всяком случае оно меня устраивает, оно меня удовлетворяет. Высказывая его, я выражаю себя.

Получил вторую корректуру "Соломенных псов". Издевка. Эта книга не выйдет, да и достойна ли она того, чтобы выйти в свет? У меня не более чем второстепенный талант, который вполне мог бы удержаться от самовыражения. Возможно я все-таки выражаю нечто в достаточно низкой сфере полуполитического, полулитературного восприятия. Но несомненно я не смог выразить то, что во мне всегда было только сокрытым и невыявленным: некое лирическое и метафизическое переживание.

Взгляд на Москву. Наблюдая крушение фашизхма, я обращаю свои последние мысли к коммунизму. Я жажду его победы, которая представляется мне отнюдь не обязательно немедленной, но вполне вероятной на более или менее долгий срок. Я жажду, чтобы в мире победил тоталитарный человек. Прошло время человека разделенного, настает время человека объединенного. Хватит уже этой распыленности в индивидууме, этой распыленности индивидуумов в толпе. К тому же пришла пора человеку согнуться, подчиниться... голосу, что звучит в нем громче, чем все другие голоса. Сталин - это куда более полная победа человека над человеком, сильного человека над слабым. И пусть будет сожжена до основания эта Церковь, эта мертвая церковь, которая давно уже кончила свое существование.

Америка пока еще ничто, возможно она станет чем-то, но гораздо позже. А с Англией все, как с Францией.

Что сделает Сталин? Вне всяких сомнений он дождется момента, когда Германия пошатнется на западе, чтобы без особых усилий нанести ей решающий удар и пройти, не останавливаясь, от Лемберга1 д0 Варшавы, от Варшавы до Берлина. Но позволит ли вермахт, руководствуясь духом консерватизма, англичанам войти в Европу, чтобы избежать подобного исхода? Вполне возможно. Но в любом случае, хочет того вермахт или нет, события именно так и развиваются.

- Могу сказать, что в последние дни я встретил женщину, которая мне бесконечно нравится своей искренностью, простотой, тем сокрытым и тайным, что заключено в ее душе и теле.

18 июня

Первое "секретное оружие"?2 Насколько это серьезно? Не является ли это всего лишь полумерой? Или просто-напросто местью? И произведет ли серьезные последствия? Но в любом случае я вынужден признать, что все ходившие слухи, все тайны, в которые меня по секрету посвящали, оказались правдой. Но я в них не верил.

Теперь-то я прекрасно понимаю свое психологическое состояние в последние два года: я боялся, то есть получается, я всегда верил в худшее. Это чисто человеческая черта, которая соотносится в "примитивном мышлении" с магией... а вот с какой, тут я не могу найти точного слова. Чтобы дать обманное удовлетворение богам, человек притворяется, будто верит, что беда, которой он боится, действительно существует. Но в то же время он вправду верит в неизбежность этой беды. С другой стороны, я зол на немцев за то, что они не способны добиться успеха, и за свое разочаро

1 Немецкое название Львова.

2 Первые V-t (Vergeltungwaffe, оружие возмездия), реактивные снаряды весом около 2 тонн и большим радиусом действия (до 400 километров) были выпущены по Лондону в ночь с 12 на 13 июня 1944 г. после высадки союзников в Нормандии. Всего по Англии было выпущено 9251 V-1, по Антверпену - примерно 6500.

вание отсутствием у них европейской политики. А до чего же немцы должны не терпеть меня: я разговаривал с ними с такой озлобленной откровенностью, с такой враждебной дружественностью.

Кстати, я продолжаю верить, что Францию они потеряют. События в Нормандии очень похожи на события в Африке или в Италии: такое же медленное, но неуклонное продвижение. Однако существует загадка России. Она заинтересована в том, чтобы американцы и англичане слегка измотались во Франции, как, впрочем, и в других местах; поэтому русские будут продолжать стоять на месте, чтобы подтолкнуть немцев перебросить еще больше сил на запад.

Потери, которые понесет высадившаяся армия, не ослабят англичан, но война станет еще более жестокой, и Европа еще неизбежней продвинется к гибели.

После Нормандии союзники захватят Бретань и доведут количество своих войск до двух миллионов человек. Кроме того, будет произведена высадка в Ницце, чтобы захватить Италию с севера и продвинуться вдоль долины Роны. - Россия ударит лишь в самый последний момент, а может, она и пощадит Германию, совершенно ослабленную, уже не опасную, вернувшуюся в свои границы и способную лишь на роль вассала?

Общественное мнение, видимо, пребывает, в нерешительности, потому что моя консьержка просто исключительно любезна. Если так пойдет, голлизм повернется против англо-американцев. Уж не увидим ли мы, как де Голль ведет переговоры с немцами?!

В любом случае, когда все кончится, Франция станет ничтожной маленькой страной, каковой она уже и является. Но, быть может, среди развалин население обретет более разумный тон, чем прежде. Для оздоровления французам необходимо прежде всего избавиться от слишком богатой, слишком спокойной Франции. Чтобы стать европейской, Франции нужно также излечиться от своей склонности к ксеномании; это только выглядит парадоксом.

Должен признаться, что в эти дни я изрядно забросил индийскую философию - не столько по причине опасности, сколько из-за возродившегося интереса к политике. Перечитывал историю дипломатии XIX в.; пытался определить роль России. Много читал о России, о коммунизме и т. п. - Перечитываю "Характеры" Лабрюйера; мне они нравятся гораздо больше, чем когда-то; с возрастом я получаю наслаждение от их мудрости, куда более прозорливой, куда более глубокой, чем я думал; даже нахожу в них какую-то сдержанную трогательность. Мемуары графини де Буань:1 вечная психология эмигрантов. Вот истинная женщина, исполненная такта, скромности. Правил вторую корректуру "Соломенных псов". В моих романах всегда есть какая-то краткость, сухость; я пишу их слишком быстро, не даю им созреть, наполниться сценами. Совершенно во франузской манере скорого и краткого повествования. Но это достоверный опыт, насколько это возможно, честный опыт впечатлительного пессимиста, который достаточно далеко углубляется в извечную человеческую драму. Середина, где рассказывается про скучный момент, скучна: там видна моя наивность или неуклюжесть, а главное, лень.

Три женщины, окружающие меня, тревожатся о моей судьбе, но ни одна из них не пытается найти средство спасти меня. А это значит, что ни одна из них не чувствует себя достаточно связанной моей привязанностью к ней; женщины жертвенны только лишь для тех, кто принадлежит им. Две уже перестали быть моими любовницами, третья хотела бы стать моей женой. Каждая втайне обижена на меня, и к тому же

1 Графиня де Буань (Шарлотта Луиза Аделаида д'Осмон, 1781 1866) в юности жила в эмиграции при Неаполитанском дворе. Вернулась в Париж в период Империи, пользовалась влиянием при Июльской монархии. Написала "Мемуары тетушки", а также два автобиографических романа.

они буржуазии, которые прежде всего думают о собственном спасении. Это красноречиво свидетельствует о моем одиночестве, которого я так хотел, но также и об одиночестве любого человека, даже если он его не жаждет. Хотя что бы такого они могли сделать для меня, если бы я всецело принадлежал им?

28 июня

Эта тетрадь закончится с моей жизнью: в общем, это будет впритирку, так как я убежден, что сопротивление во Франции на подступах к Парижу продлится месяц, а то и два. Париж я не покину и умру, когда американцы войдут в город. Я был слишком большим антикоммунистом на деле, если не в душе. И хотя с давних пор я верил в социализм, с тридцать четвертого года я резко отвернулся от коммунистической формы социализма, а перед этим, с 1926 по 1934, пребывал в жестоких сомнениях. Буквально еще до 6 февраля я верил в возможность соглашения между французскими профашистами и коммунистами. И, придя к Дорио, я был счастлив, что сближаюсь с коммунистами. Но потом я вовлекся в антикоммунистическую борьбу, в борьбу, главным образом, с коммунистами. Я не верил в способность русских коммунистов добиться успеха в революциях, затеянных вне своей страны. Примеры Китая и Испании подтвердили эту мою точку зрения. Я верил, что социалистическая логика будет воспринята фашизмом как бы наперекор себе, и что особенно война усилит возвратное движение фашизма к социализму. Интеллектуально я был крайне враждебен к марксистскому Догматизму, к материализму, даже весьма смягченному. А главное, испытывал отвращение к французским коммунистам из-за всего, что есть в них пацифистского, анархического, анархистского, мелкобуржуазного. И однако испытывал симпатию к их искренности, их преданности. И еще я боялся, что ими будут вертеть евреи.

Между 1939 и 1942 гг. я верил в разложение, в упадок коммунизма по причине его увриеристского характера, его тенденции к уничтожению элит(!). Мой крайне короткий и не слишком серьезный визит в Москву не дал мне аргументов в пользу противоположной точки зрения. Да и моя многолетняя связь с самой богатой буржуазией тоже притупила мою наблюдательность, хотя решение о переходе на позиции фашизма я принял б февраля, за год до того, как побывал в Москве.

Как ни банально, но глаза мне, как, впрочем, и всем, открыла победа русских, и это бесконечно досадно. Находясь внутри фашизма, я очень скоро осознал его слабость - сперва в рамках Франции, между 1936 и 1938 гг., наблюдая фиаско Дорио, затем в европейском масштабе, между 1940 и 1942 гг., видя неспособность немцев. До конца 1942 г. я еще верил в возможность дальнейшего развития Германии. Однако отсутствие реакции на первые предостережения - Эль-Аламейн, Сталинград, Алжир - заставило меня реально взглянуть на вещи. С той поры я живу в себе. Я и сейчас прекрасно вижу слабости России и коммунизма. Прекрасно вижу, что Россия по-настоящему еще не достигла индустриального и военного могущества и что Америка и Англия способны добиться краткосрочного реванша. С другой стороны, французский коммунизм интересует меня ничуть не больше, чем любые другие французские взбрыкивания. Мне абсолютно безразлична французская проблема, меня интересует проблема всемирная.

Ничто меня более не разделяет с коммунизмом, и ничто не разделяло, кроме атавистической мелкобуржуазной опасливости. Но она очень сильна и породила слова и отношения, которым лучше бы остаться верным, но которым я не могу оставаться верным.

И тем не менее я до омерзения разъярен импотенцией фашизма, немецкой импотенцией, европейской импотенцией. Через фашизм и Германию после фиаско Чехословакии, Польши, Франции, Югославии, Италии и Англии становится очевидным окончательный, бесповоротный упадок Европы, обреченной на расчленение и уничтожение.

Остаются Сталин и Рузвельт. Само собой, было бы захватывающе участвовать в этой последней битве. Но разве я не загнан самым бесповоротным образом в угол? И не достойней ли и правильней будет держаться того, что я говорил и делал в середине жизни? У интеллектуала совершенно иные права и обязанности, чем у человека действия. Он связан написанным словом. Scripta manent.1 Каким бы открытым и мягким ни было написанное! Я описал свою окончательную эволюцию в статьях, напечатанных за последний год, но высшей утонченностью было бы не извлекать из них выгоды.

К тому же слишком много было разговоров, что я изменился, и не без причины. Да, действительно, до 1934 г. мне были свойственны внутренние колебания, и вот они снова появились, да еще как!, после 1942- 1943 гг. Что ж, ограничимся пока этим.

Но проследите линию поведения кого угодно, любого человека в истории - Констана, Шатоб(риана), Гюго и проч, и проч. ...

2 июля

Последние два-три дня я отдал дань малодушию, пребывал в двусмысленном состоянии. Люди благожелательные или, напротив, зложелательные, исполненные сострадания или коварства, вовсю уговаривали меня спасаться, уезжать в Испанию либо в Швейца

1 Написанное остается (лат.).

рию. Я уже даже немножко дрогнул, повидался с послами, пообещавшими мне визу. Но, слава Богу, себя не переделаешь, каким родился, таким и останешься: лень и ужас при мысли, что надо будет ходить по кабинетам, чтобы мне поставили визы в паспорт, который, кстати сказать, я по рассеянности разорвал, не дали мне осуществить этот постыдный план бегства. План действительно постыдный, к тому же никчемный и нереальный, ибо какой смысл мне бегать по всему миру, ежели мир меня не интересует? Чего ради прятаться от смерти, если она так соблазнительна для меня (я начинаю жить часом своей смерти). Смерть становится мне поразительно, восхитительно привычной. - Абсурдней всего, что я продолжаю писать политические статьи, хотя все это мне кажется таким глупым, таким затасканным, таким неинтересным. Что мне до окрашенных кровью раздоров коллаборационистов и голлистов? Истерические французы, больные обезьяны, все они одним мирром мазаны. Американское кино обратило свой взгляд на этих лавочников, и газетная хроника, столь любимая ими в их былые досуги, возложила им на голову терновый венец собственного образца. Хлоп-шлеп. Даже великая всемирная авантюра уже не интересует меня: за последнее время я перечитал бездну мемуаров, исторических книг, право, все это не стоит внимания. Я никогда не верил в великих людей; единственно, что прекрасно - это вещи, животные, юные существа, которые тоже суть животные (увы, не вполне). А еще, наверное, пейзажи, идеи. Человек же мне надоел. Что же до женщин, то я, слава Богу (опять!), уже многие годы импотент и наслаждаюсь ими разве что кончиками пальцев с глубочайшим, блаженным безразличием.

Я слишком много читал про оккультизм, индийскую философию, свел системы друг с другом, осталось немного, но существенное: я Бог, одинок, как Бог, и мир поистине не может изойти из меня, он жаждет в меня вернуться. Мои веки тяжелеют.

Но я наслаждаюсь всем до последней минуты. Прелестные прогулки вдоль Сены, в Тюильри, по авеню Габриель. Как я много гулял по Парижу. Нет, я не пущу себе пулю в лоб из пистолета, потому что желаю видеть свою смерть. Великолепный конец - выйти навстречу смерти, а не бежать от нее, чтоб не дожить до старческого возраста, когда станешь ходить под себя. Для меня, не верящего в свободу, это проявление свободы выбора. Но отныне я свободен, потому что теперь я - Бог.

Эти жалкие оккультисты не захотели сказать Р(е-не) Д(омалю), что он умрет. А может, он очень хотел поверить им. Но он имел право испытывать страх, потому что давно умер. Я тоже буду чувствовать страх в последний момент и буду плакать, как ребенок, это неизбежно. Дорогой Р<ене> Д(омаль), ты был счастлив в тот миг, когда познал его.

Читаю г-на Жуандо, он мне нравится... К несчастью, мне все начинает нравиться; умиленность, это скверно, пора.

Шанкара, Аверроес, последние радости, Платон ("Федр"). Есть только единая душа, Бог, и никакого мира нет. О, радость, о, катастрофа. Есть только мы, только я. Нарцисс, как говорит Валери.

Июль

Я был слабым, безумно слабым. Сын трусливых, малодушных мелких буржуа. В детстве я мечтал о неспешной, замкнутой жизни. Всегда всего боялся. Но во мне, как в большинстве мелких буржуа, жил другой человек, который мечтал о шрамах и синяках. Однако "жажда" силы во мне могла проявиться только лишь интеллектуально. В первые часы, в первые дни войны я испытал потрясающий подъем, но потом возненавидел ее. Страх - это всего лишь первая моя реакция, потом приходит храбрость, затем опять возвращается страх, затем снова храбрость, а потом, если храбрость не встречается со смертью, отвращение. Скука мелких дел, физической работы. Хотя я ничего не имел бы против того, чтобы быть механиком, мастеровым, хорошо делать какую-нибудь деталь.

Я испытываю ужас перед постоянной деятельностью, потому что я безоружен перед ней. Однообразие постоянной деятельности нагоняет на меня скуку, как всякое однообразие; я быстро от всего устаю. Темперамент нервический, флегматичный. И очень анемичный.

С ранней юности у меня случались периоды импотенции. Натура интровертная, инвертированная, но с женщинами. Приступы мужественности, но зачастую Нарцисс, мечтающий обладать, когда обладают им.

Я был исступленным мазохистом и неизбежно садистом в давние времена, но далеко это не заходило. Как мазохист, я впадал в жуткий комплекс виновности, раскаяния - или же преследования. С короткими - через какие-то промежутки времени - приступами садизма по отношению к женщинам и даже к мужчинам.

Мои враги очень хорошо чувствовали - это было заметно - женственный, инвертированный характер моей любви к силе. Но такое свойственно и некоторым коммунистическим интеллектуалам, а также фашистским.

Чтобы благоприятней "выглядеть", мне нужно было бы опуститься на свой самый низкий уровень, быть чистым интеллектуалом, исключительно умозрительным, полностью оторванным от жизни, не занимающим определенной позиции, подобно легиону других.

У меня случались моменты страшной трусости, правда, очень недолгие, - внезапно, в каком-то ошеломлении; потом я брал себя в руки. Однако без желания победить.

У меня и вправду нет никакого честолюбия, разве что вспышки самолюбия, злости, но быстро проходящие. И по-настоящему я получаю удовольствие только от созерцания, чтения, прогулок, бессловесных тел проституток. Болтливое тело влюбленной женщины очень скоро утомляет меня.

Силу я любил как идею, но демонстрация ее нагоняла на меня скуку. Никакого желания быть поближе к немцам, русским, американцам; только издали я наслаждался их грубой силой, а вблизи она вызывала у меня зевоту.

Вот уже много лет я живу только чтением да религиозными и философскими раздумьями. Ницше, Шопенгауэр, Паскаль, Малларме. Рембо, если не считать несколько великолепных страниц, ничего значительного мне не открыл.

Ребенком я был чрезвычайно меланхоличным, вялым, но внезапно у меня просыпался интерес к играм, случались вспышки задора, самомнения, однако они быстро угасали. Мне хотелось бы быть слабым в той мере, чтобы всегда оставаться в одиночестве, в мечтах, но эти вспышки ненадолго возбуждали меня. К отцу я испытывал влюбленное отвращение, умиленное презрение. Маму любил, желал, потом презирал, хотя время от времени возвращались отвратительные припадки нежности к ней. Обожал деда и бабушку и был в отчаянии, оттого что вынужден их презирать.

Я любил деньги, но нужно мне их было немного - только чтобы обеспечивать свою лень и свободу. Мне казались хороши все средства. И, по правде сказать, деньги, пусть небольшие, у меня всегда были, сам даже не знаю откуда. В какие-то моменты мне их давали некоторые женщины. Маленькое наследство. Кое-что я зарабатывал. В сущности, потребности у меня не очень большие. И для меня все было просто.

Политика всегда вызывала у меня тоску, как и война. После первых восторгов, первых возбуждающих контактов со страхом и храбростью мелочные заботы казались мне скучными. Политика - только как умозрительные спекуляции, как философия истории.

Я ни в коей мере не христианин. Никакого чувства греха, при всем моем мазохизме только ощущение слабости перед силой. Отсутствие чувства греха, ненависть к христианскому морализму (который я соотнес - или отыскал его источник - с взаимосвязью сила-слабость).

Сифилис в течение нескольких лет изрядно усиливал мою меланхолию, хотя я и раньше был безмерно меланхоличным. Мое ощущение слабости было крайне социальным, я знал, что мой отец совершал "подлости", мелкие подлости.1 В коллеже я сперва принадлежал к богатым ученикам, потом к тем, кто победнее, а в конце к совсем бедным - из-за отца. Мелкие буржуа в обществе крупных чувствуют себя чрезвычайно скованно. А потом, попав в армию, я чувствовал себя преступником, готовым дезертировать и вообще готовым на все, и возненавидел равенство. Я был храбрым, но очень скоро храбрость мне надоела. После первого возбуждающего соприкосновения со страхом очарование нового ощущения быстро улетучилось. И тогда я распрощался с армией, подстроил себе ранение. Я осознавал себя закоренелым преступником, стоящим в полушаге от кражи, убийства, клятвопреступления. И к тому же я ни капли не был привязан к Франции. Мне не нравились французы. Я мог бы стать англичанином, немцем. И из-за этого в день объявления войны 1914 г. я чувствовал себя закоренелым преступником.

И все-таки у меня бывали вспышки пылкого патриотизма. Без этого я не стал бы коллаборационистом, так как сотрудничать с немцами я стал главным образом ради того, чтобы вырвать у них хоть что-нибудь

1 Отец Дриё решением суда от 29 июня 1910 г. был приговорен к восьми дням тюремного заключения с отсрочкой приговора и штрафу в двадцать пять франков за злоупотребление доверием.

для Франции. А иначе я просто восхищался бы ими издалека. К Дорио я примкнул тоже из патриотизма. Я не стал коммунистом в результате патриотической реакции точно так же, как буржуазия в 1934 г.

Недостаток темперамента или глубинной силы, чтобы жить сознанием социального преступника, человека асоциального, страстно, неистово бунтующего против лозунгов толпы. В 1914, в 1940 г. яростное внутреннее неприятие общего настроения. Что-то наподобие Бодлера-Рембо.

Приверженный не партии, а развитию своих собственных умозрительных построений. Отвращение к Дорио, к его сторонникам, коллаборационистам, немцам.