Дневник. Поздние записи

Глава 15

За тринадцать дней до…

В тот день Лариса покупала подвенечное платье. И раз уж на моем пальце тоже красовалось кольцо, я пошла вместе с ней. Наш с Алексом окончательный разлад она теперь обсуждала не со мной, а с Остроградовым, и это меня устраивало. Но и смущало. Ведь я знала, что теперь она общается с Елисеевым чаще, чем я. Это было словно подглядывать за его жизнью в замочную скважину.

— Как Вит? — спросила она то, что, по правде говоря, было на уме у нас обеих. Разумеется, между нами висело целое облако неловкости. И каждое неаккуратно сказанное слово грозилось обернуться катастрофой.

— В полном порядке. Правда на мой день рождения он будет в Москве, — зачем-то добавила я. — И отмечать мы будем с мамой.

— Рада, что вы помирились, но это тоска неимоверная, — улыбнулась Лариса.

— Мне исполняется двадцать четыре. Не рыба, не мясо. Что отмечать-то? — фыркнула я.

Лариса хмыкнула и прижала к ногам белое платье, словно примеряя.

— Мне идет белый цвет, но я беременна. Думаешь, будет очень вульгарно обрядиться в этот цвет?

— Какая разница? Двадцать первый век. И ты все равно будешь напоминать безе.

Лариса расхохоталась.

— А знаешь что? На своей свадьбе ты будешь не лучше! А я вот сейчас пойду и примерю его!

Пока Лариса с помощью двух продавщиц пыталась втиснуться в тошнотворное белое платье, застегнуть все крючочки-пуговочки и завязать все ленточки-тесемочки, я вместо того, чтобы смотреть наряды, приватизировала кресло. На случай если вы не поняли, этот магазин у нас был далеко не первым, а свадебные салоны не размещают друг за дружкой на одной улице. Мы уже весь центр обошли! И, судя по состоянию, это у меня было несколько килограммов подрастающего балласта, а не у подруги. Или все дело в энтузиазме?

— Господи, это ужасно, — Лариса выскочила из примерочной в платье, которое… я даже не знаю. Оно было ей и коротко, и не сидело, и выглядело так, будто перекрутилось. Призванием этой тряпки было сделать из моей симпатичной подруги огородное пугало. — Я что, настолько поправилась? В этом все дело?

— Лара, не смешно. Ты не поправилась, ты беременна!

На самом деле ее живот мог бы быть и поменьше. В смысле, как выяснилось, она относилась к числу женщин, беременность которых была очевидна чуть ли не сразу. Не спрячешь. Так что да, свадебный наряд ей подобрать было непросто.

Лариса повернулась к зеркалу и недовольно скрестила руки на груди, продавщица закатила глаза.

— Кари! — она снова обернулась, в ее красивых глазах блестели слезы. — Разве так я хотела выглядеть в день свадьбы? Я мечтала оказаться у алтаря и затмить всех присутствующих своим внешним видом!

— Ну, если хочешь, я подговорю всех напялить мусорные мешки, — пошутила я. Но Лариса только поморщилась. — Лара. — Я встала и сделала в ее сторону несколько шагов. — Я всегда считала тебя красавицей, и то, что у вас с Вадимом будет ребенок, чудесно. Пусть так, но ты выходишь замуж за человека, которого любишь и который любит тебя. — От моих слов она потупилась, потому что имела несоизмеримо больше, нежели я. — Так что завязывай жаловаться.

Беременность ее не испортила. Совсем нет. Хотя, может дело не в этом, а в уверенности. Да, именно так. С тех пор как Лариса и Вадим объявили о помолвке, у моей подруги будто крылья выросли. Она расцвела. Стала сильнее, спокойнее и красивее. Но кому ж не хочется быть на собственной свадьбе безупречной (и неважно, что включает в себя это понятие).

Следующее примеренное ею платье было безупречным. И, кажется, одну начинающую перфекционистку оно успокоило.

— Может, мне попробовать примерить… ну не знаю, палатку? — спросила Лара, разглядывая себя в профиль. Я расхохоталась. — Еще больше месяца, и очень хотелось бы в платье к установленному сроку влезть.

— Тут сантиметров двадцать на спине можно распустить.

— На груди, а не на талии, — буркнула Лара. — Там уже почти некуда.

— Хватит ныть! Я считаю, что ты свое платье нашла.

— А ты свое?

— В смысле?

— Ты их даже не смотришь, и тем не менее… когда вы там дату назначили?

— Не назначили, еще прикидываем. У меня тьма времени.

— Карина, что происходит? — резко обернулась Лариса. — Ты вообще замуж собираешься? Я понимаю, что у тебя вечная личная драма на почве одного и того же, но если ты все для себя решила, то пора жить дальше. Вит классный парень.

— Да.

— И за этого классного парня ты выходишь за него замуж. Самое время вскочить на ноги, начать прыгать и хлопать в ладоши! — И она, к ужасу продавцов, изобразила нечто подобное прямо в этом самом длинном наряде.

— Лар, ты не права. Я рада, что выхожу за Вита, честно. Но мне нужно некоторое время на осознание. Как бы ни была хороша приживленная рука, смириться с тем, что свою ты потерял не так-то просто… — Лариса выглядела так, будто я повергла ее этими словами в глубочайший шок. — Дурацкое сравнение.

— Намного хуже. Он тебе не рука. И знаешь что? Вот. Ты обязана это примерить. — Я ошарашенно уставилась на груду шифона, шелка, атласа и кружева ручной работы, которая так отвратительно смотрелась на Ларисе.

— Я обручилась несколько дней назад, Лар! — вздохнула я. — И вообще не впервые. Прошлое мое обручение закончилось одной смертью и одной реанимацией!

— А, так вот на что ты уповаешь, — фыркнула подруга.

— Я тебя умоляю! — закатила я глаза, забирая ткань. — Просто у меня теперь своего рода психологический барьер.

— Это байки психотерапевтов, которые жаждут содрать с нас деньги. Не придуривайся

— Он существует! — огрызнулась я и задернула за собой шторку.

Влезть в платье было трудно, застегнуть все пуговицы многослойного наряда даже продавцам удалось только с третьей попытки. Но результат почему-то стоил ожиданий. Это было типичное белое платье, кружевное и тяжелое, такое же глупое, как все остальные, но меня оно превратило в нечто почти комически романтичное. В… невесту? Это зрелище меня и пугало и завораживало. Я даже вынуждена была опереться руками по обе стороны зеркала и попытаться подавить приступ панический атаки. Мое лицо по цвету почти сравнялось с тканью. Что я делала? Что. Я. Делала?! Я выходила замуж. Обратной дороги не будет. Никогда. Я буду вынуждена воевать со своим прошлым каждый день. И делать это лучше, чем мама или Женя Ливанова.

Я стояла в примерочной, теперь уже в одиночестве, в свадебном платье, но смотрела не на него, а на свои обнаженные ключицы и руки… Я не могла понять, почему мне так плохо, почему все неправильно. И вдруг дошло!

— А можно мне ножницы? — крикнула я.

В скором времени несчастные продавщицы опасливо протянули мне упомянутый предмет. Они боялись, что я начну резать ткань или себя? Кажется, они окончательно уверовали в наши с Ларой странности. Но я просунула лезвие под ленту, окольцовывавшую запястье и, прежде чем успела передумать, перерезала ее одним движением. Маленькая синяя змейка скользнула по складкам платья и замерла у моих ног. Не знаю почему, но дышать стало чуточку легче. Я не могла ничего поделать ни с собой, ни со своими воспоминаниями, но от этого странного бессмысленного символа принадлежности избавилась. Баста. На пыльный чердак, пусть правнуки после смерти найдут древний потрепанный ларец с кучей странных символических вещей и подивятся, а мне все это больше ни к чему.

— Карина, ты там жива?

— Иду!

Голос Ларисы вернул меня к реальности, и я снова смогла двигаться. Страх отступил. Сказочная принцесса, которую зачем-то транслировало зеркало, вернулась. И, повинуясь внутреннему порыву, я распустила волосы и вышла из примерочной. Я будто сошла со свадебного каталога, для которых снимают тринадцатилетних моделей. Во всяким случае выглядела я такой же хрупкой, юной и эфемерной. И все присутствующие посетители заахали от изумления. А я не чувствовала ничего подобного. Как я уже говорила, снаружи все прекрасно очень часто, но что внутри никто не знает. Мы с детства учимся скрывать истинные эмоции, и кто преуспевает в этом больше других, всю жизнь почивает на лаврах. И если мне удастся запереть разрывающуюся на части от боли, обиды и бессилия часть себя, я сумею построить счастье. Может, через годы, принятие бы и пришло, но тогда я ничего не могла с собой поделать.

— Купи это платье, — потрясенно проговорила Лара, возвращая мне часть уверенности в себе. — В нем все твое.

К сожалению, ничего своего я в нем не чувствовала. Тряпка как тряпка. Еще и ткань отвратительная. Это платье льнуло ко мне, а не наоборот.

Придя домой, я разложила его на диване, а сама села на подлокотник и стала на него смотреть. Вместе с этим платьем в моей квартире поселился призрак… свадьбы и пугающего будущего. Если раньше брак был делом отдаленным, то теперь превратился в дело почти решенное. Мне нужно было привыкнуть. И смириться. Я собиралась оставить наряд прямо тут, в гостиной, чтобы привыкнуть, чтобы перестать бояться.

За двенадцать дней до…

— А это помнишь? — спрашивала меня мама, показывая фото. Мы обе сидели на полу среди тучи старых снимков. Вит уехал сегодня, и мы с мамой дружно решили забыть о свадьбе. На время. Наверное, отвлечься нужно было не только мне, но и ей. Мы обе боялись. В конце концов ее брак сложился далеко не идеально. — Тебе скоро двадцать четыре. И ты выходишь замуж. Моя маленькая дочка выходит замуж!

— Мама, ты вышла замуж в восемнадцать! Так что я вовсе не маленькая, — закатила я глаза.

— Я рада, что ты согласилась выйти за него. А что с датами?

— Январь, наверное. Холодно, но мы же потом уедем.

— На месяц?

— Нет-нет, — я рассмеялась. — Дней, может на десять. И то максимум. Вита от работы оторвать довольно сложно. Мы начали спор с недели.

— Это не худшая черта.

— Определенно.

— Куда поедете?

— Еще не знаю. Будь погода получше, я бы настояла на Европе. И именно по этой причине мы пока остановились на десяти днях. Наверное, перелет будет очень длинным…

— Вы словно контракт заключаете, — фыркнула она. — Переговоры по поводу количества дней медового месяца… невероятно.

За одиннадцать дней до…

— Что случилось? — спросила я, перешагивая порог и бросая сумку на прямо на пол около двери. Будний день. Мне пришлось отпроситься с работы, чтобы съездить сюда, но, видимо, случилось нечто серьезное.

Лариса выглядела ужасно. Она металась по квартире, щеки раскраснелись, я даже успела испугаться. Кажется, ее уже предупреждали о проблемах с давлением. А она нервничает, носится.

— Лара, Лар, пойдем и сядем. — Я усадила ее на диван и обняла за плечи. — Что случилось?

— До свадьбы шесть недель, а Вадим не пришел ночевать. Умоляю, скажи, что знаешь, где он. — Я, разумеется, понятия не имела, куда делся Остроградов. — Он как в воду канул. — Она начала плакать.

— Ну тогда мне придется пойти и найти его. А тебе — успокоиться.

— Я боюсь, что с ним что-то случилось! — уронила она голову на руки. — Найди его, пожалуйста!

Но не только мобильник Вадима молчал, также пропал и Дима, и Олег, и Стас, и, блин, все! Либо их всех перестреляли, либо у Коршуна состоялась охота, во время которой все упились вусмерть! Но правда оказалась еще круче. Не знаю почему, но сначала я решила заглянуть в клуб. Вроде нелогично, ведь утро буднего дня, клуб закрыт. И тем не менее я приехала именно туда. Собственно, не прогадала. Там обнаружился полный набор владельцев молчащих телефонов.

Диванчик?1. Стас, рядом с ним девушка в задравшейся до шеи юбке, на столе явные следы кокаина.

Диванчик?2. Дима, а почти в обнимку с ним Олег. Они так страстно переплелись, что я даже боялась представить по каким таким причинам.

На полу рядом. Эрик. Я не поняла, то ли они втроем спали, и последний упал, то ли он в принципе до дружной тесной компании не дополз.

На следующих нескольких диванчиках девушки по три штуки на каждом. Именно штуки. Потому что все дохлые, пьяные, и, сдается мне, обдолбанные. По всему лицу размазаны тушь и помада. Некоторые только в нижнем белье, одна — вообще голая.

Вадим по-королевски оккупировал барную стойку. Один. Какое счастье.

Но победил всех, естественно, Алекс. Он не мог не выделиться, спал прямо на сцене в обнимку с полупустой бутылкой.

И именно это меня взбесило больше всего. Прекрасный был повод меня бросить. Такая жизнь, конечно, намного лучше наркопритонов! Я подошла к Елисееву и без труда выхватила у него эту гребаную бутылку (Джек Дэниэлс, не какая-нибудь самогонка). Я качественно размахнулась и ударила ею о барную стойку, представляя, конечно, на ее месте одну небезызвестную голову. Звон получился гротескный, Остроградова аж подбросило. И он тут же со стоном схватился за виски. Но облегчать его страдания я вообще не собиралась. Слишком много чести.

— Какого хрена тут делается?! Лара себе места не находит! — заорала я чуть не ему в ухо. Получилось громко. Несколько полутрупов попадали со своих диванов. Судя по отборному мату Эрика, на него упал то ли Дима, то ли Олег. А, может, оба сразу. — Мудак! — закончила я мысль.

— Не кричи, — взмолился Остроградов и схватился за голову. — Моя голова!

Я схватила его за волосы и поразилась тому, насколько это приятное чувство! Я почти поняла Константина, который вечно надо мной так измывался.

— Я буду кричать! Ларисе из-за тебя опять плохо!

Остроградов вскочил со стойки, наконец, пошатнулся, чуть не рухнул на меня, но вполне осмысленно воскликнул:

— Что с ней?

— Она волнуется, у нее подскочило давление. Увезут ее в больницу, и свадьбе твоей конец… хотя, знаешь… Вот я возьму ей и расскажу, что вы тут творите, — указала я на полуголых девиц. — И никакой свадьбы не будет!

— Это не мое! — возмутился он.

— Ага, общественное.

— Карина, не говори ей, не надо. Клянусь, я вообще не при чем!

Разумеется, я ничего говорить не собиралась, вот еще, но то, что он так неадекватно реагировал на мою угрозу радовало. Значит дорожит. Я схватилась за телефон и набрала Ларису.

— Нашла я этого идиота. С головой беда, но это врожденное. Привезу его сама, за руль он сесть не в состоянии. — И захлопнула телефон, не дожидаясь ответа. Но вздох облегчения услышать успела. Что тут говорить? Лариса существо влюбленное, верное и преданное. Я надеялась, что она не совершала ошибку… как же я на это надеялась.

Проснулись уже, кажется, все. Кроме Алекса. Люди начали торопливо приводить себя в божеский вид. Обдолбанные красотки принялись друг над другом хихикать, даже не смекнув, что сами не лучше. И в этом театре абсурда я вдруг почувствовала себя старой и скучной. Стою вся серьезная, злющая, что они напились, и читаю отповеди.

— Он жив? — натянуто спросила я, презрительно глядя на Алекса.

— Он просто много выпил. Очень-очень много. Очень-очень-очень много, — на удивление серьезно сказал Вадим. И я вспомнила о коксовых дорожках на столе Стаса. Об этом Остроградов и говорил. Я кивнула.

— В машину, — скомандовала я. — Я довезу тебя домой, чтобы передать на расправу будущей жене.

Вадим чуточку побледнел. Проникся, не иначе.

Мы ехали в полном молчании. Но попали в пробку. Причем стоячую, и потому я решила завести разговор. Вышло совсем не так, как я ожидала…

— Что отмечали? — спросила я, барабаня пальцами по рулю.

— Отмечали? — мрачно хмыкнул Остроградов. — Тут, знаешь ли, другая история. Алекс топит в вине горе, потому что ты выходишь замуж. — Я застыла и аж покраснела. — А мы… ну, за компанию. Отрываться он умеет. — Мои руки на руле сжались.

— Это не называется топить горе в вине. Это называется отмечать.

— Нет, Карина. Каждый живет так, как умеет. Да, он пьет и трахает всех подряд. Это его способ.

— До невероятия удобное прикрытие, учитывая, что в обычное время он занимается тем же.

Остроградов выругался себе под нос.

— Вадим, он не жертва, он глядя мне в глаза выбрал именно такую жизнь. Пусть теперь делает что хочет.

За семь дней до…

У меня почти никого не осталось. Друзья были общие с Алексом, а потому от встреч с ними пришлось отказаться. Даже Лариса стала теперь общая. И что могла я предложить им вместо атмосферы вечного праздника? Свою скучную рутину? У Вита, напротив, друзей было мало. Потому что не оставалось на них времени. Он буквально горел на работе. А теперь и вовсе уехал. Вот так я и осталась одна. Мне все чаще вспоминался мамин образ жизни. Не потому ли она так цеплялась за Дину, что больше не было никого? Какой ужас.

Словно понимая мое состояние, мама все чаще наведывалась ко мне. Я даже однажды в отчаянии открыла рот, намереваясь предложить ей (не смейтесь) жить вместе, но вспомнила Вита, к которому скоро перееду, да и ее эстон-мартина, и снова его закрыла.

Я стояла на балконе с чашкой кофе в руках и смотрела, как она уходит. Вот она вышла из подъезда, спустилась по ступенькам и направилась к баклажановому автомобилю. Я всеми силами пыталась смириться, но не понимала, как такое возможно. Принимая эту часть ее жизни, я как бы обрекала себя на то же самое.

Но… но она жила, ее глаза горели в предвкушении, а я… серой тучей скользила рядом, мешая ей улыбаться и радоваться вслух. Я не знала как перебороть себя и жить дальше… Я застряла.

За три дня до…

Мы решили испечь торт. Сами. А для этого нужно было съездить в магазин. Мама очень не хотела, чтобы я садилась за руль.

— Со своим эстон-мартином ты ездишь! — возмутилась я, пристегивая ремень безопасности.

— Значит вот как ты его зовешь, — буркнула она. Ее руки дрожали. Она не могла пристегнуться. Я знала, что после моей детской аварии она безумно боялась машин, но это все границы переходило. Магазин-то рядом. Просто список покупок длинный, и в руках продукты не унесешь. Я отобрала у нее ремень и сама его защелкнула.

— Меня это устраивает.

— Ты ведь понимаешь, что рано или поздно придется познакомиться? Иначе просто не бывает.

— Бывает. В этом городе живет много миллионов людей. Я справлюсь. Серьезно, мам, я не готова к знакомству с этим человеком. Ты должна понять, я любила папу, и не хочу составлять список положительных качеств обоих в попытках понять чем эстон-мартин лучше.

— Он не лучше, — пожала плечами мама.

— И все же мне хватает своих личных перипетий. К твоим я не готова.

— А если бы это тебе помогло?

— Например, чем? Мама, я ужасно скучаю по Алексу. И даже не по нему как человеку, а по… его жизни. Я жила его жизнью. Любила его друзей. Я даже научилась избегать его отвратительного отца! Это смешно, но тем не менее. Чем здесь может помочь знакомство с эстон-мартином?

— Может, Карина. И я именно о том, что ты перечислила. Ты не такая, как я. Ты привыкла наряжаться и выходить в свет, ты привыкла быть в центре внимания. Я не могу дать тебе Алекса, но все остальное… привычное окружение… могу. А точнее он может. И он сделает это для меня.

— Господи, это звучит…

— Да, отвратительно. Но не слепая, и это мой способ поиска компромисса. Мы больше об этом не заговорим, просто если передумаешь по поводу знакомства — скажи.

— Хорошо.

Я даже думать об этом отказывалась. Почувствовала себя не более чем блестящей пустышкой.

После этого разговора мы обе занялись привычным и любимым делом: притворством. Сделали вид, что ничего не произошло. Пытались веселиться и смеяться. И все выглядело так естественно, что два Оскара в студию. Она лгала всю жизнь, и не знаю как, но, наверное, бессознательно я все ее манеры и приемы запоминала. Думаю, люди лжецами не рождаются, а становятся. Я никогда не понимала, почему мне так легко оказалось подменить Элю. Но в тот день осознала. Иногда, когда мама думала, что я не вижу, она сбрасывала маску, ее улыбка падала, ее глаза становились пустыми и усталыми. Она всю жизнь это делала. Она всю жизнь играла на публику, да как играла… Но я же с детства видела эти косвенные признаки фальши, никогда не обращала на них внимания, но они были. И я просто подражала ей.

Некоторое время назад я считала, что повторяю судьбу тренера, теперь я понимала, что нет. Женя была куда как более бесхитростна, чем моя мама. Иногда я на нее просто поражаюсь. Мне кажется, за всю ее жизнь не нашлось ни одного человека, с которым она была бы полностью откровенна.

Приехав из магазина, мы начали готовиться. Сварили овощи для салата, заранее испекли коржи для торта Наполеон… Все было чудесно.

Кроме того, что вечером она пошла к себе домой, но ее тело нашла полиция на другом конце города. Ее застрелили. В упор. И никто так и не смог выяснить, что там вообще произошло. И я никогда так и не узнала, зачем она туда пошла и с кем встретилась.

Мама лежала на холодном металлическом столе, я даже долгое время не осознавала, что это она. Полиция со мной не собиралась церемониться, однако я не могла произнести: да, здесь лежит Ирина Орлова. Мне нужно было с ней поговорить, узнать ответы на свои вопросы. Какого хрена ты там вообще забыла?! Ну что тебе дома не сиделось?! Суть произошедшего до меня не доходила. Мы не испекли торт, не отметили мой день рождения, с пресловутым эстон-мартином не познакомились… Мы едва успели помириться! Она была мне нужна! Я не выведала всех ее секретов…

Около входа двери морга нас поджидали, как выяснилось, Дима и Алекс… Увидев их, я чуть не упала от удивления и облегчения. Откуда они узнали?

— Вы не имели права тащить ее туда без адвоката, — сразу возмутился Алекс. Я встала рядом с Димой. Молчала и курила. И, если в такой ситуации вообще можно так сказать, я наслаждалась. Наслаждалась его видом и звучанием голоса. Все было неправильно, в корне неверно… И я должна была чувствовать больше боли, но осознание трагедии не пришло, а облегчение было вообще ни с чем несравнимо. Я могла бы вечно стоять там, стянув края черного воротника-стойки, и смотреть как Алекс орет на людей в форме. И, конечно, курить.

— Как ты? — оборвал мой стазис Дима.

Как я? Я не знала ответа на этот вопрос. Мне было… холодно и пусто. Я не могла осознать, что произошло. Ведь мы даже торт не допекли! Мы не порезали салаты. Она умерла на пороге моего дня рождения. За два дня до. При странных обстоятельствах. От рук человека, которого хорошо знала. Которого подпустила близко. На расстояние выстрела в упор. Это не могло быть правдой.

Но я знала точно, что ноги в тонких колготках щипало от холода. Это было определить легче всего, а потому:

— Мне холодно.

— Карина, я хочу осмотреть твою мать. Я хочу понять, что случилось. Но мне нужно твое согласие.

— Я хочу знать, что случилось, — кивнула я.

— Тогда я… просто оставлю тебя тут, ты не возражаешь?

Алекс повернулся к нам и кивнул ему, сигнализируя идти, подсказывая, что присмотрит.

— Идем, — сказал он, внезапно оставляя в покое стражей порядка.

Мы оказались внутри мицубиши. Там было тепло, но Алекс плюсом ко всему включил печку. Минут пять мы просидели в молчании.

— Я не могу в это поверить, — сказала я. — Это словно шутка. Это не со мной. Мы не допекли торт, — сказала я то, что крутилось в голове чаще остального.

— Какой торт? — спросил Алекс то ли потому что решил, что я сошла с ума, то ли потому что не знал что еще сказать.

— Наполеон. — И я тоже не знала. — Кто тебе сказал?

— Мне позвонили из морга, когда доставили ее тело… ну в смысле твою маму.

— Она пошла домой. К себе. Из моей квартиры. Она мне так сказала.

— Тебе нельзя быть одной. Позвони этому… Виту. — Алекс поморщился, словно произнести имя Вита было для него поступком тяжелым.

— Он в Москве.

— И что?

Я чуть заметно кивнула. Он был прав. Я не могла сейчас остаться одна. Мне больше некому было звонить.

— Алло, Вит, привет, — как-то непозволительно ровно произнесла я. — Знаешь, тут такое дело… мою маму убили… так что приезжай, пожалуйста. Сейчас.

— Боже, — выдохнул он. — Мне так жаль… Я не могу в это поверить. — И несколько минут молчания. — Послушай, я не могу уехать, от этого соглашения все зависит…

— И я завишу. Я тоже завишу, — напомнила я.

— Я понимаю, но не могу…

— Вит, о чем ты говоришь? Почему ты не можешь приехать?

— Я хотел бы, клянусь, но это работа, ты же понимаешь…

— Нет, я не понимаю. Работа от тебя никуда не денется, а я могу… я могу сказать тебе, что пошла домой, а вернуться с дырой в груди в пластиковом пакете…

— Что за ужасы ты рассказываешь?!

— Я рассказываю не ужасы, а то, что случилось с моей мамой!

Повисло молчание.

— Ты мне нужен, сейчас. — Я ненавидела плаксивые нотки в своем голосе, я ненавидела то, что вынуждена была его просить. — Но ты не приедешь, верно? — тихо спросила я.

И в этот момент Алекс выхватил у меня телефон.

— Поверь, приятель, тебе лучше вообще не возвращаться, — рявкнул он в трубку и сбросил звонок.

Я была зла на Вита насколько, что ни слова Алексу не сказала по поводу его самоволки.

— Поехали, — сказал Алекс. — Сейчас со всем разберемся.

Мой день рождения

Природа по ней не плакала, а рыдала. Косой дождь заливал мне голенища сапог. Голос священника тонул в грохоте дождя, люди буквально утопали в грязи. Маму хоронили рядом с папой. В этом была какая-то особо извращенная ирония, она его не любила при жизни, но даже после никуда не смогла деться. Однажды я найду силы над этим посмеяться. Я не знаю почему так получилось. Я не знала, кто на этом настоял или кто согласился. Но сказать: «Она хотела быть похоронена рядом с другим мужчиной», конечно, было бы не очень вежливо. Провожающие ее люди выглядели как мокрые кошки, драные, страшные и грязные. Народу почти не было, не то что на похоронах отца. Если не это показатель степени одиночества, то уж и не знаю что тогда.

Среди всех приглашенных только один человек выглядел достойно, и хотя волосы Алекса были не менее мокрыми, а еще утром начищенные туфли казались не менее грязными, чем у остальных, он выглядел достойно. Он помог мне устроить похороны и, конечно пришел. С мамой они общего языка так и не нашли, но то, что он был здесь, казалось самой правильной вещью на свете. По-своему, но он уважал мою маму, я знала это хотя бы потому что он хранил ее секрет в тайне от меня, при этом рискуя нарваться на серьезные неприятности. И, кстати, нарвался.

Также присутствовал здесь еще один удивительный персонаж. Мистер эстон-мартин. Но к нам он не приблизился, стоял в сторонке, в отдалении. У него не было зонта, плечи опущены, я несколько раз смотрела в его сторону, и однажды он поднял голову и взглянул прямо на меня. И я ее почувствовала — слабую ниточку горя, связавшую двух незнакомых людей. Я не один раз думала, что это сделал он. Ведь он был самой странной личностью в ее жизни. Или самой странной из всех, кого я знала.

Я теснее прижалась к руке Алекса, и он повернулся ко мне.

— Спасибо, — прошептала я, мои губы дрожали от холода.

Когда мы сели в его мицубиши, он вместо того, чтобы завести двигатель, вдруг повернулся ко мне.

— Ты помнишь Лиура? — Я нахмурилась. О чем он? — Даже такой козел как Лиур, сел в тюрьму, чтобы его жена-гадюка осталась на свободе. Ты просто права не имеешь выйти замуж за человека, который своей работой дорожит больше, чем тобой! Не имеешь права выйти за человека, который дорожит тобой меньше, чем я!

— Как бы ты мной не дорожил, я все равно не в приоритете. Интересно, такой человек вообще в этом мире существует? — в свою очередь ударила по больному я. — Так что его искать?

Алекс раздраженно вздохнул и включил печку на полную катушку.

Речи. Бессмысленные речи, о том сколько значила моя мама для всех. Для Дины, для соседки с этажа сверху, которая топила нас регулярно, а потом жаловалась на отсутствие финансов на ремонт. Тогда я приносила соседке деньги и заставляла отдать маме, чтобы она не узнала о моем участии. И теперь она ну ооочень сожалеет о потере «замечательной подруги».

Думаю, только мы с эстон-мартином могли бы рассказать, сколько она значила на самом деле. Но его я, понятное дело, не пригласила, а сама красноречием никогда не блистала, и мои слова вышли даже более сухими, чем у Дины. Я повернулась к Алексу. Вот кто мог бы сказать, заткнув всех за пояс. И внезапно мне очень этого захотелось. Я дернула его за рукав.

— Скажи что-нибудь.

— Думаешь они хотят услышать меня? — иронично изогнул он бровь.

— Они слушают только себя. А я хочу, чтобы ты сказал! У меня день рождения, ты должен исполнить мое желание! — И пнула в знак решимости его стул. — Так что говори немедленно.

Алекс закатил глаза, но встал. Все как-то сразу стихли, заинтересовавшись, наверное.

— Я плохо знал Ирину Орлова, — начал он задумчиво. — Но, честно, говоря, я не думаю, что здесь есть человек, который знал ее хорошо. Она… умела удивлять. — Мои губы сами собой изогнулись. — Я с уверенностью могу сказать только то, что я ее и уважал, и боялся. Каждая наша с ней встреча приносила мне сплошные неприятности. Но у нее была уникальная способность донести до окружающих свою точку зрения. Я ей благодарен. — Я даже нахмурилась, а Алекс взглянул на меня и сказал: — Да, благодарен. Потому что в конце концов она предоставила мне возможность изменить всю мою жизнь к лучшему. Навсегда. Хотя и знала, что я этим не воспользуюсь. Она видела людей насквозь. Мне жаль, что мы тем же качеством не обладали и не уберегли ее.

Я выпила свою стопку залпом до дна, поднялась из-за стола и ушла. Алекс вышел спустя пару минут.

— Послушай, я сейчас ненадолго уеду.

— Ты не оставишь меня с ними. Ты не имеешь права!

— Смотри, мне нужно кое-что прихватить, а потом я вернусь, и мы с тобой поедем ко мне. Я быстро.

— Нет. Очень быстро. Очень-очень.

Алекс улыбнулся и поцеловал меня в одну щеку, собирая слезы, потом — в другую. Когда он уехал, я заметила наблюдавшую за сценкой Надю.

— Я понимаю, стресс и так далее, — фыркнула она. — Но у части присутствующих имеется приглашение на твою свадьбу…

— А у них разделение обязанностей. Вит со мной спит, а Алекс заботится и беспокоится, — выдавила я кривую улыбку. — Жизнь прекрасна. Папа умер, маму убили, а мой жених в другом городе предпочитает меня выгодному контракту. А Алекс решил, что запой и секс без обязательств для него дороже, чем я. И еще у меня сегодня день рождения.

После этих слов Надя прониклась, и водку от меня убрали подальше. Да еще и Диму посадили присматривать за состоянием моего алкогольного опьянения. В общем когда вернулся Алекс, я возблагодарила небеса. Он приехал на хаммере. Нетипично. К тому же одет он был неформально и совсем не для похорон: бежевый свитер, кожаная куртка и синие джинсы. Мы не стали дожидаться окончания поминок и уехали. Алекс усадил меня на заднее сиденье, и под влиянием стресса и алкоголя, я очень быстро уснула.

А когда проснулась, машина уже стояла на месте.

— Вставай, — прошептал Алекс. И я открыла глаза.

— Где мы? — Коттеджи вокруг какие-то.

Дом рядом с нами был приземистым, выстроенным буквой П. Как испанская асьенда.

— Пойдем.

И мы зашли внутрь здания, я ошалело заморгала. Его дом? Алекс бросил прямо на пол сумку и… мой фотоаппарат и куда-то ушел, велев подождать. А я смогла осмотреться. Модерн, постмодерн. Строгая геометрическая мебель, цвета в приглушенной гамме. У меня не было никаких сомнений, что это помещение обставлял Алекс лично. Здесь все было от него. И все было восхитительно. Но жемчужиной архитекрутной мысли явилась стена, выходящая во дворик-патио. Выполненная из стекла. Боже, это было настолько великолепно, насколько вообще могло. Я мечтала оказаться здесь зимой, чтобы увидеть этот дворик заснеженным и нетронутым. Я даже сползла по стеклу на пол, не в состоянии оторваться. Мрачный осенний пейзаж был великолепен. Он совсем не тяготил. Понятия не имею, как такое возможно.

Алекс вернулся и улыбнулся, глядя на меня.

— Нравится?

— Бесподобно, — не покривив душой, сказала я.

— Идем, я тебе еще кое-что покажу.

Он толкнул какую-то дверь, и я опасливо на него взглянула.

— Страшный темный подвал? Ты, часом, не Синяя Борода?

Но все же спуститься я рискнула. А там… там обнаружилась комната, оборудованная для проявления пленки. Это было как контрольный в сердце. Он говорит мне, что не собирается рисковать своим безоблачным будущим ради меня, но строит дом с комнатой для проявления фотографий, хотя, спорю, никто больше среди его знакомых не возится с пленками лично…

Я обернулась к нему и закричала:

— Что ты делаешь? Ты издеваешься?

Слезы хлынули из глаз, и я ничего не могла с собой поделать.

— Я запуталась, я окончательно запуталась. Что я должна делать? Ты вышвырнул меня, и я все потеряла, я потеряла свою прежнюю жизнь, у меня ничего не осталось. Только чертов Вит, который может опоздать на полтора часа из-за совещания и не улетает из Москвы, когда умирает последний родной мне человек. А ты привозишь меня в новенький дом, где есть комната для меня лично. Может это просто дурной сон? Может я как в фильме Ванильное Небо просто годами вижу сны, потому что вся моя жизнь — симфония сюрреализма! Что, твою мать, мы все делаем?!

А он просто пожал плечами.

— Мы выживаем как умеем в условиях, в которые поставлены. Мечтаем и рушим мечты друг друга. Боремся, проигрываем, все равно боремся, падаем и поднимаемся. Но, главное, мы надеемся. Думаю, если бы не надежда, мы бы давно все устроили массовое показательное самоубийство. Пока есть надежда, есть смысл. И я просто хотел… надеялся доказать тебе, что что бы ни было, тебе всегда есть место в моей жизни и даже моем доме…

— Я тебя ненавижу! — завопила я.

— Не так сильно, как я тебя! — попытался переорать меня Алекс.

А затем мы бросились друг на друга, чуть не разрывая одежду. Тусклый красный свет добавлял ситуации драматизма, будто было недостаточно того, что на моем пальце красовалось кольцо другого человека, а маму застрелили меньше трех суток назад. Но черта с два это имело хоть какое-то значение. Если Алекс в сексе искал забвения, то в тот день я его прекрасно понимала. Я не позволила ему ни ласк, ни поцелуев в губы, я хотела только того самого.

Было невероятно жарко и громко. Ванночки для химрастворов разлетались во все стороны со звоном и грохотом. И я думала, что просто не переживу вспышку последовавшего удовольствия.

И дальше лучше не стало. Может быть мы выбрались из подвала, род деятельности не сменили. Добавили к процессу бутылку вина и роскошный вид на патио.

Наутро я чувствовала себя счастливой, но только открыла глаза, реальность снова обрушилась на меня всей своей серой удушающей массой. Секс сексом, и тело обмануть можно, но я потеряла родителей, друзей и вообще все. И я не знала, что делать дальше. Несколько минут я просто задыхалась от осознания, что моя изумительная, блистательная, манящая жизнь рассыпалась на кусочки. И тогда я повернулась к Алексу. Он еще спал. И на какое-то мгновение окончательного безумия и отчаяния я вдруг подумала, что смогу смириться с тем, как он живет, позволить ему делать все, что хочется, лишь бы он не выгонял меня, лишь бы позволил просто сохранить то, что еще можно было спасти. Мое безумие длилось всего мгновение, и оно прошло. Но что-то все же изменилось. Я вдруг поняла, что как бы ни было отвратительно одной, к Виту я не вернусь. Нет. Мне нужен рядом человек, на которого я могу в случае чего опереться. От этих мыслей у меня с души словно камень свалился. И поддаваясь какому-то сумасшедшему порыву, я обхватила руками лицо Алекса и стала покрывать его поцелуями. Не думаю, что Алекса хоть раз будили таким образом. Но он не удивился, улыбнулся и притянул меня к себе.

Мы пробыли в этом райском месте целых пять дней (столько я взяла от отпуска). Мы и болтали, и фотографировались, и спали, и ели, и смотрели глупые старые фильмы, и, конечно, любили друг друга. Казалось, в этом доме время остановилось. Это был пузырь, изолировавший нас ото всего мира, наполненный счастьем. Выходили мы всего пару раз — в ближайший магазин. Я чувствовала себя виноватой за то, что недостаточно горевала, за то, что пыталась забыть о потере мамы, за то, что врала себе, что ее просто нет рядом. Иначе я не могла.

— Ты что делаешь? — спросил Алекс, глядя на меня согнувшуюся около дивана напротив стеклянной стены.

— Ищу кольцо Вита, я его потеряла. — Повисло молчание. За все это время я ни разу не упоминала о своем решении бросить затею со свадьбой. — Я просто собиралась его вернуть.

— Если бы после всего, что между нами было, ты бы вернулась к нему, я бы навсегда утратил веру в женскую моногамию, — попытался пошутить Алекс, звучало так, будто ему стало намного легче, но смешно не было.

— Ну, где же оно? — раздраженно воскликнула я и ударила по спинке дивана. А Алекс наклонился и вытащил кольцо из цветочного горшка. Я подошла к нему и протянула ладонь. Но он не отдал.

— Карина… я думаю, нам нужно многое переосмыслить, но эти дни… они очень много значат для меня. И для тебя, думаю, тоже. Я прав?

— Да, я думаю, нам нужно многое переосмыслить.