Дневник. Поздние записи

Глава 2

Спустя некоторое время, я поняла, что Бенжамин Картер — человек очень одинокий. У него было двое сыновей, но каждый из них жил собственной жизнью. Так что он нашел во мне не меньшую отдушину, нежели я в нем. Умный. Начитанный. Интеллигентный. Он много мне рассказывал про разные виды искусства, страны и народы, образование, пару раз даже до политики добирались… Но ни слова о работе или учебе, а потому я сделала вывод, что Бенжамину Картеру эта тема знатно осточертела. Он катал меня на самолете над пустыней. И даже на яхте до Большого Барьерного Рифа. Он научил меня английскому языку, причем не только грамматике и речи, но и произношению. Австралийскому, конечно, но все-таки. А еще он посоветовал мне выучить французский и немецкий, чтобы я, живущая не в такой дали от Европы, могла поехать туда и затеряться на пару месяцев. Кажется, сам Бенжамин Картер разделял позицию младшего сына. Уехать и забыться. По крайней мере, так было раньше.

Но если вы спросите меня какого черта ректор университета позволяет себе иметь столько свободного времени, я помрачнею и скажу: Шон. Именно на него Бен ухитрялся свалить дела, когда уезжал. Именно старший сын был тем мрачным стражем на подхвате, который всегда стоит за спиной главного героя, изображая массовку, а на самом деле ничего общего с ней не имеет. И надо ли говорить, что старшего сына Бена текущее положение дел сильно раздражало. Настолько сильно, что мы избегали встречаться везде, кроме как на занятиях. А уж как все начиналось…

Примерно через месяц после моего первого визита в дом Бенжамина Шон перехватил меня после занятий и заявил:

— Я против того, чтобы ты виделась с моим отцом, — сказал он, утаскивая меня за локоть в сторону.

— Но почему? Я не желаю ему зла.

— А что тебе от него надо? Что ты надеешься заполучить?

— Друга! — резко бросила я. — Он добр ко мне, я это ценю.

— И всегда ты спишь с теми, кто к тебе добр?

Меня бросило в жар, потом в холод. Я обрела способность здраво мыслить очень нескоро.

— Не все меряется этой меркой, сэр, — процедила я по-русски, и пока Шон искал в закромах памяти эквивалент, быстренько сбежала.

До сих пор при вспоминании этого разговора, мне становится нехорошо. Я и Бен. Он был старше моего отца! Невозможно. Немыслимо. Но Шон так не считал. Может быть, потому что его знакомые мужчины имели молоденьких любовниц, может быть, потому что сам он в друге никогда не нуждался, а уж тем более в друге-женщине, но факт остается фактом: Шон считал, что я сплю с его отцом. И как мачеха я его явно не устраивала. Я все меньше понимала, как они ухитрились встретиться с Алексом и не разбежаться в ту же секунду!

Он никогда не говорил, что думает, никогда не улыбался искренне, никогда не показывал слабостей, не умел радоваться мелочам, не говорил о прошлом, не спал больше пяти часов в сутки, не обращал внимания на погоду, время суток и года, не интересовался мирским в принципе, не думал об Австралии как о родине, вообще о ней не думал, не считался с мнением окружающих, не завязывал необдуманных романов, строил дружеские отношения только на взаимной выгоде, не привязывался к людям, не зависел от общественного мнения, не делился тем, что считал своим, не позволял собой манипулировать, никогда не останавливался, смотрел только вперед и видел только цель. И он никогда не понимал, почему его отец, взрослый состоявшийся человек, вдруг взглянул вниз с высоты своего пьедестала и увидел меня — маленькую и никчемную девчонку, которую тому захотелось видеть рядом с собой.

Бенжамин, однако, помирить нас с Шоном попыток не оставлял. И поэтому, однажды днем я вошла в столовую фамильного дома Картеров, прекрасно зная, что, а точнее кто, меня там ждет. При свете канделябра с настоящими свечами я увидела Джастина и Шона. Первый мне помахал рукой и улыбнулся, второй совершенно не обратил внимания на мое появление. Он ковырялся в своем блэкбери. Бенжамин отодвинул мне стул, и я села, оказавшись прямо напротив Шона. Поднимать глаза стало сразу же как-то страшно.

— Шон, как диссертация? — спросил Бенжамин.

— В следующем месяце защита, — ответил он сухо, даже глаз не оторвав от экрана.

И больше он не сказал ни слова за весь вечер. В общем, получалось у Бенжамина из рук вон плохо.

А тем же вечером позже:

— Как у тебя дела? — спрашивал Алекс.

— Вполне прилично. Прошла половина семестра, я немного переживаю, скоро ведь сессия, — отвечала я.

— Еще не скоро, — попытался успокоить меня он.

— Как дела на боевом фронте? — самый животрепещущий вопрос.

— Никак. Жди. — Я вздохнула.

— Ладно, привет всем передавай.

— Уже мечтаешь от меня отделаться?

— Конечно, — ответила я ядовито. Ну, кто от кого отделался — вопрос вообще интересный.

— Что ж, спокойной ночи.

Я стояла на коленях и разрисовывала желтым цветом календарь своего существования. Ну как тот, что был у меня в школьные времена. Иными словами, этот день был никакой. Ни нового, ни интересного.

— Я здесь уже четыре с половиной месяца, — сказала я, водя пальцем по желтым квадратикам. — Кхм, ладно, пока. Легкого рабочего дня тебе.

Если Алекс посчитал мое высказывание упреком… что ж. Им оно, вообще-то, и было.

Чемпионат по художественной гимнастике заставил меня расплакаться. Да. Меня вспоминали. И да, я теперь оказалась очень далека ото всего этого. Новые лица, новые правила, а я на обочине жизни, в гребаном нижнем мире. Глядя на девушек на ковре, я с ужасом осознавала, что изменилась. И даже не внутренне, а внешне. Я стала чуть выше, а фигура — более женственной. Не думала, что в моем возрасте такое возможно, но факт оставался фактом.

— Лови, Франсин! — крикнула я, кидая по воздуху ярко салатовый диск. Собака побежала, ее уши подпрыгивали так, что, казалось, от их взмахов человека могло бы сбить с ног ударной волной. Франсин красиво подпрыгнула, поймала тарелку и бросилась ко мне. Она уронила диск к моим ногам, вдруг встала на задние лапы и толкнула меня в живот. Я от неожиданности вскрикнула, и вместе с лохматой нарушительницей правил упала в траву. Не могу сказать, что текущее положение дел меня не устраивало. После Бенжамина Картера моим австралийским лучшим другом являлась именно Франсин. Я уставилась в безоблачное небо и загрустила, отчего мигом потянуло на философию.

Собака была моим лучшим слушателем. Ей можно было рассказать что угодно. И так как она не понимала ни русского, ни английского, я говорила с ней на родном языке, и она старательно делала вид, что мои пространные речи интересны. А я изливала на это лохматое чудище свои проблемы и переживания. По-английски я так не умела, а по-русски можно было пообщаться подобным образом разве что с Шоном. Ну, я как бы еще не совсем сошла с ума, да и вообще жить хочу!

Моя ладонь нашарила мяч. И я стала его перекатывать по руке, как это раньше делала в бытность спортсменкой. В память о соревнованиях по гимнастике, конечно.

— Смотри, как я умею, — прошептала я, потрепав собаку по голове, подбросила мяч, и было собиралась поймать, но Франсин рассудила иначе — перехватила его задолго до меня. — Да-да, Франсин, — рассмеялась я. — Ты тоже заслуживаешь олимпийской медали!

Собака вложила мне в руку обслюнявленный предмет. Я скривилась.

— Фу, Франсин, убери, — дернулась я, и та послушалась.

— А ведь понимает, — раздалось сбоку. Я рывком села и уставилась на Шона.

— Собаки умные и добрые. Животные все добрые. В отличие от людей, — сухо сообщила я.

— Ты молода. А раз так, у тебя есть прекрасная возможность изменить мир к лучшему, — издевательски поклонился Шон. — Кстати, пара из вас с собакой мне нравится больше, чем из вас с отцом, — усмехнулся он. А я скрипнула зубами.

— Я не спрашиваю твоего мнения. Это раз. Ее кличка Франсин, это два. В детстве тебе не привили уважение к окружающим? — я прикусила язык, чтобы не сболтнуть еще что-нибудь собственному преподавателю. Этот ведь точно на экзамене отыграется!

— Идем. Не забудь привести себя в порядок, ты выглядишь на редкость… интересно. — И он открыл передо мной заднюю дверь дома.

Я взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: собачьи лапы по всей блузке, в волосах трава. Я попыталась привести себя в надлежащий вид, однако у меня ничего не вышло.

— Ты выглядишь как побитая школьница, — сходу сообщил мне Джастин.

— Спасибо, Джас. Ценю твою заботу, — закатила я глаза. Бенжамин просто улыбнулся и вытащил из моих волос пару соломинок. Я опасливо покосилась на Шона… и было чего бояться. Если бы взглядом могли пытать, то быстрой смертью я бы точно не отделалась.

Пышноцветение, повсеместная зелень. Территория университета была на редкость хороша. И хотя серая машина Бенжамина несколько портила картинку, когда ее владелец просто улыбнулся, все встало на свои места. Я ответила ему тем же и поспешила навстречу.

— Прости, пожалуйста, сегодня у меня дела. Доберешься сама?

— Конечно, — улыбнулась я, старательно скрывая разочарование. У меня было чудесное настроение и новости, которыми можно было поделиться, так что компания не помешала бы.

— Я подвезу, — сказал Шон, проходя мимо нас. Я не посмела возразить при Бенжамине, но с большим энтузиазмом прокатилась бы с Константином Граданским. Вспомнив о нем, я вздрогнула.

— Иди, Шон ждать не будет, — улыбнулся Бен.

— Может, я лучше…

— Сомневаюсь, — отозвался Шон, клянусь, то, что он вообще мои слова расслышал — против всех законов природы. Когда я садилась в его машину, чувствовала на себе целый миллион заинтересованных взглядов.

А завидовать, скажу я вам, было совершенно нечему! Разумеется, меня ждал предельно неприятный разговор.

— Милая мачеха, — начал Картер, и я вынуждена была подавить желание выскочить из машины на полном ходу. — Я вот так подумал, Австралия далеко, ты здесь в абсолютной безопасности, и я уже готов кому-нибудь приплатить, чтобы за тобой последили, лишь бы ты не крутилась в опасной близости от моего отца.

— То есть?

— Как тебе Ньюкасл?

— Что?!

— Ты там была?

— Н-нет, я…

— Самое время побывать, ты не находишь?

— Ты не можешь…

— Ты всего лишь девушка. А Алекс всего лишь Алекс. Он не в курсе, что ты творишь, а если узнает, то чуть-чуть пострадает и забудет. Он… хм… — Шон наморщил лоб.

— Бабник, Картер. Это по-русски так называется.

— Именно. А мой отец — доверчивый дурак. И он любит страдать. Так что о тебе каждый погорюет и забудет. Если тебе грустно или одиноко, я найду тебе собаку, и вы отправитесь в Ньюкасл вместе. — Он повернулся и сделал какой-то туманный жест. Почему-то мне представилось, как Шон сидит в своей красивой гостиной и смотрит в глаза собаке, а та забивается в угол, скуля, от одного лишь его взгляда. Примерно так же чувствовала себя и я. Мне хотелось заползти под сиденье машины, чтобы только не видеть этих жестоких глаз!

— А друга мне тоже купишь? — сквозь зубы прошипела я.

— Уверен, что да.

— Уговори Алекса забрать меня назад! — зарычала на него я. — Шон, пожалуйста, тебя он послушает.

И тут он съехал на обочину:

— Твои проблемы меня не касаются. Я помогаю Алексу потому что он попросил. Но он просил сохранить тебе жизнь, а не душевное равновесие. Так что разбирайся с ним сама… мачеха, — выплюнул он.

— Почему ты так уверен, что я сплю с твоим отцом? — не выдержав, огрызнулась я.

Он схватил меня за руку и насильно разжал пальцы, захватывая мизинец.

— Ну давай подумаем. Может быть ты умна? — и зажал мой палец, явно собираясь вести отсчет. — Неа, не очень. Не больше других. Может быть ты из хорошей семьи и интеллигентна? Точно нет, — безымянный отправился вслед за ним, а я скрипнула зубами. — Может быть, с тобой есть о чем поговорить? А на каком вообще языке? — средний. — Может быть, ты веселая и можешь рассмешить кого угодно? Черт возьми, уж это точно не твое! — и он поднял мой сжатый кулак за большой палец, словно обращая на него внимание. — Но да, ты хорошенькая, гимнастка, яркая, рыжая, белокожая, экзотичная европейка. Что еще моему отцу с тобой делать?

— Благотворительность, — прохрипела я.

Шон нахмурился, а я психанула, надеясь, что он хоть по-английски это слово вообще знает. Как бы ни было противно, я рявкнула:

— Mercy!

Картер отреагировал предельно буднично. Словно для него такой вариант неожиданностью не явился.

— Мой отец эгоист. Ублюдок, которому ни до кого, кроме самого себя, дела нет. — И я вспомнила, что Бен рассказывал, будто сын никогда не простит ему затворнического образа жизни после смерти жены…

— Эгоист тут один. Это ты! Ты запрещаешь мне общаться с человеком, до которого тебе нет дела, просто потому что тебе так менее комфортно!

— Нет. Я это делаю, потому что могу. — Вот так. Честно. Откровенно. Предельно цинично.

Нашла коса на камень. Как об стенку горох… Железобетонная пуленепробиваемая стена. Два мира, которые идут совершенно параллельно. Шон не понимает меня, а я — Шона. Но если я хотя бы пыталась понять этого самодура, то он ни единой попытки не сделал. Для этого нужен был мощный заряд электрошокера. Какими представлениями жил этот человек, я так и не поняла.

Мне вдруг вспомнилось, как однажды на заре знакомства Джули вздумала пригласить Шона на день рождения. Ей он нравился. Так вот она месяц вокруг него ходила, боясь открыть рот, а когда набралась смелости, он без эмоций, не поднимая глаз, ответил, что у него дела, развернулся и ушел. Он даже не удивился.

Шон тронул зажигание, а я бессильно откинула голову на подушку. Я ничего не добилась, ничего не доказала, но выходя из машины почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение.

Я знала, что нужно что-то делать, знала, что Шон слов на ветер не бросает, но все мое существо противилось идее остаться одной, как в первые месяцы жизни в Сиднее. Алекс мне звонил все реже, из чего я делала вывод, что сказать ему мне нечего. Да и вообще было бы глупо полагать, что он обо мне еще помнит. Все стирается, все проходит со временем. И я с упрямством мотылька, который мчится на огонь, гордо выпятив грудь, противостояла Шону. Я понимала, что у Бена духу не хватит его осадить. Но, черт, что мне терять-то?

А потому в тот роковой день я снова села в машину Бенжамина, гордо вскинув подбородок. Подавитесь.

— Мне кажется, или у тебя скоро день рождения? — спросил меня Бен.

— Да, ты прав, — улыбнулась я.

— Хочешь выбрать себе подарок?

— Я бы хотела слетать в Европу. В Лондон.

— Вау, — улыбнулся Бенжамин. — Хороший выбор.

— Правда? — отчего-то оказалось, что его одобрение для меня… важно.

— Конечно, я очень люблю путешествовать. Хочешь, чтобы я полетел с тобой?

То есть вот просто все так? То есть это уже решенный вопрос? То есть я так просто увижу Лизу? Потому что у меня всего лишь день рождения? Но вот беда, я не хотела, чтобы Бенжамин летел со мной. Я впервые в жизни устыдилась своей связи с Лизой, и я возненавидела себя за это.

— Я понял, — улыбнулся Бен. — Я сделаю.

— Но Шон…

— А что Шон?

— Он мой тюремщик. И выпускать из страны меня явно не собирается.

— Шон — это моя проблема.

Я не очень-то поверила, не очень-то понадеялась на это, а потому отвернулась к окошку и стала наслаждаться красотами Сиднейской весны. Еще несколько недель, и спорю, станет до безобразия сухо. Мы с Беном ехали сквозь город к нему домой. Собирались взять Франсин и отправиться с ней на прогулку. А также фотографироваться и болтать о разных глупостях, одной из которых непременно станет мое лондонское путешествие.

Наш путь лежал через мост, и я уже предвкушала прекрасный вид на залив. Окно было приоткрыто, и ветер трепал мои волосы, однако вдруг мне показалось, что машина едет слишком уж быстро. Но почему? Я повернулась к Бенжамину и увидела, что он лежит на руле. Мне стало страшно. Что произошло? Я потрясла его за плечо.

— Бен, очнись! — воскликнула я, и вдруг поняла, что рука в чем-то горячем и липком… Кровь… Я уже собралась кричать, но тут моего горла коснулся нож. Сначала я в ужасе подумала, что это Константин, но здесь были свои собственные злодеи.

— Он мертв, — раздался над ухом свистящий шепот. Наверное, чтобы скрыть голос. — Руки убери.

Я осторожно, не делая резких движений, сняла ладонь с плеча Бенжамина. Машина как раз подъехала к мосту. И я решилась на совершеннейшее безумие: я дернулась и крутанула руль в сторону. Горло полоснуло огнем, а машина вылетела за ограждения и рухнула в залив. Убийца выпрыгнул прямо около воды. Я так его и не увидела.

— Бен, — прохрипела я, не веря. Мы погружались все глубже. По моей шее текла кровь. Не сильно, но боли это не уменьшало. Сзади в машине я заметила какую-то более ли менее сносную тряпку, замотала ею горло. Машина все стремительнее заполнялась водой. Я попыталась отстегнуть ремень безопасности Бена, но руки дрожали. А в себя он не приходил. И уже не пришел бы, я понимала, но от осознания того, что я даже не заметила, как он умер, мне хотелось утонуть вместе с ним. Это жестоко. Мы погрузились уже на очень приличную глубину, когда я решилась вынырнуть. Я думала, что мне не хватит воздуха, что я не сумею выплыть, и только блики на поверхности над головой заставляли меня бороться.

Соленая вода раздирала рану на шее, я задыхалась от каждого движения. На шею намотались волосы, попали в рану, на мосту столпились тычущие в меня пальцами зеваки. Выбраться мне помогли спасатели. Полиция начала расспрашивать что и как, но я не могла ответить, сослалась на то, что ничего не понимающая иностранка. И в больницу ехать категорически отказалась. Им не оставалось ничего иного, как отвезти меня к Шону. Именно его адрес я повторяла раз за разом. Я искренне верила, что ему нужно узнать о гибели отца не из сводок новостей…

Когда мы подъехали к дому Шона, тот объявился на пороге, олицетворяя собой мрачность в самом худшем ее проявлении. Но рот открывать не спешил, потому начала я. Однако, он мне не поверил. Стоял с каменным выражением лица, и даже наличие со мной двух полицейских, а на шее — бинтов — его не могло убедить. Сначала. Потом он отодвинул меня в сторону и пошел выяснять подробности у копов. Мне показалось, они разговаривали вечность. А я стояла и таращилась на дворик Шона, почему-то думая о Франсин.

— Ты поедешь в больницу. Увезите ее в больницу, — наконец, рявкнул Шон, глядя на меня так, словно это я была виновата.

— Мисс, пойдемте, — сказали они.

— Ты… ты же не хочешь сказать, что это я…

— Я никого сюда не приглашал. Уведите отсюда девушку. Делайте уже, наконец, свою работу! — снова рявкнул Шон на копов, и те меня поспешно потянули назад.

Разумеется, ну разумеется, как же иначе? Шон Картер просто не мог не обвинить меня!

Меня положили в больницу. В профилактических целях. Через два дня уже выписали, но суть не в этом, а в том, что приехал меня забирать Шон. Я сначала было подумала, что он извинится или хотя бы сделает вид, что все как надо, как раньше, но у него были совершенно иные планы. Только я села в его мазду, как он рванул с места.

— Что произошло? — спросил он без обиняков и приветствий.

Я пересказала ему все, что случилось.

— Почему этого человека никто не видел?

— Я не знаю. Может, потому что падение машины было фееричнее?

— Фееричнее? — нахмурился Шон.

— Impressive, — буркнула я. Он раздраженно фыркнул.

— Он был брюнет, блондин, шатен?

— Откуда мне знать?!

— Ты же видела его руку! — рявкнул Шон. — На руках, тем более у мужчин, есть волосы! Какого цвета были волосы?!

— Ты шутишь? По-твоему я обратила внимание на цвет волос на руке, зажимающей ножом мое горло?! Все случилось слишком быстро!

— Нет, не слишком. Моего отца успели убить, а ты…

— Да, я. Я не заметила, я смотрела в окошко. Это ужасно, я виновата…

— Да. Ты виновата, — сказал он раздраженно.

— Шон, куда мы едем? — до меня вдруг дошло, что места совсем от дома далекие. И вдруг стало невероятно жутко. Тем более, что он не ответил.

— Какой у него был тембр голоса? Какой марки нож? Как он тебя держал, сильно? Он мускулистый, жилистый, толстый, худой? Какой? Ты хоть что-нибудь запомнила?

— Я не знаю!

— Ты идиотка! — заорал он и резко вывернул руль. — Как можно было пропустить убийство на соседнем сидении машины?!

— Легко. Людям свойственно отвлекаться!

— Только глупым людям!

— Люди по природе своей глупые!

И тут до меня дошло, куда он едет. На мост. Я задохнулась.

— Шон? — прошептала я.

— А? — невозмутимо отозвался он и резко остановился на том самом месте. Я хотела, чтобы нас двоих вместе с машиной вот прямо сейчас на эвакуатор, и к черту отсюда!

— Шон, пожалуйста, поедем, — заплетающимся языком пробормотала я.

— Вылезай, Орлова. Давай, — мягкая угроза в его голосе заставила меня запаниковать. И я даже не попыталась выйти. Однако, остаться на месте мне не дали. Картер распахнул дверь и выволок меня наружу.

Он схватил меня за руку повыше локтя и потащил в пробоине в металле, наспех закрытой лентами. Я вырывалась, я кричала, я пыталась Шона ударить, но это было бесполезно. Он все равно поставил меня у самого края и, бесцеремонно схватив за шею сзади, резко наклонил вперед. С такого ракурса темная масса воды казалась совершенно жуткой и неуправляемой, понятия не имею как я ухитрилась выплыть. Думаю, если бы не спасатели… И я в ужасе снова забилась в его руках.

— Как все было? — прозвучал над ухом голос Шона. В его руке сверкнул нож. И он приставил его к моей шее.

— Хватит! — завизжала я.

— Он был выше меня? Он был сильнее? Или наоборот? Он убил моего отца ударом в спинку кресла, в ране нашли частички обивки. Он не мог быть слабаком. Он пробил спинку одним ударом, — и его ладонь ударила меня по лопаткам. Я вскрикнула. Не было больно, но то, что он говорил. — То есть он был силен. Если бы не это обстоятельство, то я бы охотно предположил, что это твоих рук дело. А теперь мне остается думать, что это был твой сообщник.

— Он порезал мне горло.

— Поцарапал, — хмыкнул Шон, убирая в карман нож. — По сравнению с травмой отца это такая ерунда…

И он толкнул меня вперед. Я закричала и схватилась за ленты, чтобы не упасть. Но Шон не отпустил.

— Как все было?!

Я повторила все, что сказала ему, стараясь припомнить детали, малейшие, самые глупые. А затем он заставил меня повторить все снова. И еще раз, и еще. Мимо ехали машины. В наш век безучастие и жестокосердие стали нормой. Сейчас здесь девушку в залив сбросят, обвинив во всех тяжких, но никому нет дела. Ни-ко-му!

— Я хочу, чтобы ты сказала, что это была ты. Я безумно хочу, чтобы ты призналась, — прошипел Шон. — Но есть проблема. Тебе его смерть была невыгодна. Зачем тебе понадобилось его убивать? И все же я не понимаю, как можно быть такой беспечной и неприспособленной к жизни. На что ты полагаешься? На чужую милость? На Алекса? На что?

— Шон, отпусти меня, — прохрипела я.

А в следующее мгновение он швырнул меня на асфальт.

— С превеликим удовольствием.

— За что ты меня ненавидишь?

— А с чего ты взяла, что это личное? — удивился Картер.

Непробиваемый осел. Вот кем он был, и, надо сказать, годы его не изменили. Он все такой же.

— Но я не советую тебе ошибаться.

Оказавшись в доме, я набрала номер Алекса.

— Ты сказал, что он социопат, а не психопат! — заорала я в трубку.

— Шон? — невозмутимо отозвался Алекс. — Он прикидывается.

— Он думает, что это я убила Бена. Он думает, что я с ним спала, а потом его убила.

Молчание.

— Хм.

— Я с ним не спала. И я его не убивала. Боже мой, это просто кошмар. Я ненавижу Сидней, я ненавижу Шона Картера, я ненавижу, я все это ненавижу!

— Карина, он просто пытается выяснить, что случилось с его отцом, — попытался успокоить меня Алекс. — Я знаю, что ты невиновна, я знаю, что он все придумал, я знаю, что он отвергает любой аспект человеческих отношений, но это пройдет. Карина, умер его отец, самый близкий ему человек…

— Он ненавидит отца.

— Он отца не ненавидит… В смысле у них были не самые теплые отношения, но они с Бенжамином были по-своему близки, поверь.

— Как вы с Сергеем?

В ответ молчание.

— Ну? Вы тоже «по-своему близки»?

— Мы можем выбрать себе друзей, спутников жизни, но не родственников, не родителей. Какие бы ни были, мы с ними вынуждены поддерживать отношения. И проще это делать, не нагнетая…

Это было словно предательство. Он итак последовал совету отца и сплавил меня в другую страну с билетом в один конец, а теперь оправдывает это антропологическим аспектом жизни общества!

— Я понимаю, что ты злишься, что ты в бешенстве…

— Он расспрашивал меня, чуть над заливом не подвесив!

— Ладно, я попробую что-нибудь сделать, но попробуй его понять…

— Я не стану пробовать его понять. Я бы не стала мстить человеку, который пострадал… Или ты тоже считаешь, что я виновна?

— Разумеется нет! Я знаю тебя, я тебе верю.

— Да неужели? Алекс, что мы делаем, что происходит?

— Все хорошо, все наладится.

Я не выдержала. Я бросила трубку.