Дневники. 1946-1947

Июль

1 Июля. У Норы течка.

Прохладно. Еще изредка слышишь кукушку. Рожь налила до половины. И вот как бывает в Январе, вскоре после солнцеворота выпадет такой денек, с такой зорькой, что напомнит о том, что впереди весна. Так и теперь перед самым жарким временем вспоминается осень.

579

Мы с Лялей ходили на базар (за 5 километров) в Звенигород, купили 1/2 кило мяса, Утку чая и 5 стаканов земляники по 5 р. за стакан.

Ляля быстро начинает врастать в нашу дачу и почти каждый день говорит, что это лучше Кавказа, Крыма и всего на свете. – Ляля, – спросил я, – а не тревожит тебя мысль о нашем благополучии? – Вот еще! мало ли мы мучились: мы заслужили.

Правда, ее жизнь как музыка с бегущими звуками без пауз: в нее надо внедрить паузы. И мне кажется, я мог бы это сделать для нее, если бы мы жили вдвоем.

2 Июля. То ясно, то пасмурно. Холодно.

Собираю усердно своего «Царя», свинчиваю совершенно как машину. Топить Марию Уланову раздумал, а то непременно наши хитрецы поймут ее как искусство, которое при нашем добродетельном правительстве теперь погибает. Ударение будет сделано на том, что она бросается в воду и увлекает за собою Рудольфа с урками.

Общественный деятель, перед которым непрерывно проходит человек массовый, в конце концов должен обрести полное презрение к человеческой особи и становиться к ней в деловое отношение ведущего, ведомого или промежуточного вала.

Приехал Мартынов из Москвы, и мы узнали, что он ждал прихода Марьи Васильевны с продовольствием 5 часов и не дождался. Мы остались без продовольствия. Ляля уехала с Мартыновской машиной и за продовольствием, и на завод за коробкой скоростей.

3 Июля. Вчера к вечеру стал ветер (северный) стихать и потеплело. Утро безоблачно-тихое. Нужен дождь.

Нас, стариков, разделяет от молодых коммунистов завеса прошлого, которая так висит, как, бывает, кисейная

580

занавеска в комнате: от нас изнутри к ним наружу видно, а от них к нам в комнату ничего видеть нельзя. Так они начинают мысль свою пока с Ленина и все реже и реже с Маркса. Необразованные даже думают, что и радио, и кино, и самолет, и даже самое электричество выдумал Ленин. У образованных же сохраняется в голове особая притупинка, через которую они не позволяют себе свободно переходить мыслью в прошлое. Черчилль думает, что занавесь эта железная, но мы нет: это кисейная занавеска, для разделения мысли совершенно достаточная.

Начал вырабатывать вторую часть «Царя».

Коробка скоростей вскрыта: вся не годится, Ванька подлец.

4 Июля. Вчера после обеда потрусил слегка дождь, и нынче ясное теплое утро насыщено влагой. И весь день был очень жаркий и тихий, сено отлично сохло, и половину его убрали в подполье.

К вечеру приехала из Москвы Ляля, привезла шестерни.

Читал доклад Фадеева, и по обыкновению ущемило меня, когда я не нашел свое имя в числе писателей, представляющих советскую литературу. По всему вижу, что Фадеев не принимает меня, как и многие, конечно. Эта ущемленность с одной стороны, с другой стороны имеет какую-то лысинку свободы от стыда. Фадеев в конце доклада процитировал из иностранной прессы оценку Пастернака как героя – борца за индивидуальность.

В сущности, я тоже борец за индивидуальность, сохраняемую в личности, и за личность, включающуюся в общество. «Кладовая солнца» была таким моим достижением, доказательством того, что и в наших трудных условиях художник может сохранить свою независимость, и, значит, моя борьба больше Пастернаковской и означает борьбу не за индивидуальность, а за первенство.

581

В «Царе» предстоит мне сделать следующий шаг, т. е. как делали такие шаги борцы в церковной истории: при отстаивании единства церковного (у нас государственного) отстоять себя как личность, имея перед собой в виду не кардинальскую шапку, а крест. Вот теперь только начинаю понимать, как могли совмещать в себе, в своем текущем дне церковные борцы одновременно и сохранить в себе чувство всеобщего стремления к «быть» и необходимость креста: в синтезе этих двух тезисов «быть» и «не быть» и получается христианская радость жизни и мудрость.

Фадеев привел из иностранных газет: «Работа Шолохова, Эренбурга и т. д. в лучшем случае является образцом хорошей журналистики... Поэтому все написанное Шолоховым национально ограничено масштабом и целью... Только Пастернак пережил все бури и овладел всеми событиями. Он подлинный герой борьбы индивидуализма с коллективизмом, романтизма с реализмом, духа с техникой, искусства с пропагандой».

Все так, но... есть еще герой, Михаил Пришвин, которого ни национальность, ни масштабы, ни цели, ни самый индивидуум не ограничивают.

Борьба за первенство. Самое трудное место в борьбе за первенство приходит в борьбе со своей индивидуальностью: ее надо побороть так, чтобы люди на нее не обращали никакого внимания и видели одно только дело. Такую борьбу за первенство в древние времена называли смирением: святые отцы, смиряясь, величали церковь. Так и <зачеркнуто: Ленин и Сталин> наши большие революционеры, как бы даже стыдясь своей индивидуальности, показывались только в делах. <Вымарано: И даже в победе над немцами Сталин, надев маршальскую форму, совсем ею закрылся, как победитель, Сталин.>

5 Июля. Идет новая серия, июльская, жарких дней. Превосходная уборка сена. Купаемся всласть.

582

Работа над «Царем» перешла в стадию уверенности: я уверен, что выйдет вещь, только не уверен, что попадет в цель, т. е. [что] «Царь природы» будет признан».

Каждый человек по природе своей мученик, потому что каждый в конце концов так или иначе должен умереть, и большей частью в мучениях. К этому еще надо прибавить мучительную борьбу за существование и борьбу за первенство.

Начало главы: о первенстве. Разве у каждого человека нет своего особенного места, и не борется ли он за него, как борются животные только за одно свое существование? Это место есть свое собственное, где человек не может быть заменим другим, как заменяется одна изношенная шестерня другою. И так мы боремся в этом за свое место, за свое человеческое первенство, как борются животные за свое обыкновенное существование.

Привез пиломатериалы. Завтра посылаю Map. Вас. в Москву на завод за коробкой.

6 Июля. Очень жарко. Вечером подходила туча, но дождь не вышел. Приходил К.С. Родионов, ворошил сено. Договорились с Макридой о карауле дачи. Ляля училась спиннингу. Я два раза купался. Вечером со стороны Козина, как всегда по воскресеньям, заревел Утесов по радио. Бедный Утесов! он пел на маленькую московскую известную аудиторию обыкновенных и ему понятных людей. А тут слушают и поля, и луга, и река, и особенно над рекою высокие деревья, такие высокие, будто хватает до неба. Всем этим существам природы вместо слов дана форма, и между ними посредством этой формы бывает такой же разговор, как у нас на словах. Все эти формы внимали Утесову, этому маленькому человечку, как бы ему было бы стыдно, если бы он знал, что он поет тут на всех, на эти формы неба и месяца, и полей, наполненных пахучей рожью, и цветистых лугов, и главное, этих величественных

583

деревьев на высоком берегу реки с отблеском месяца. Бедный маленький Утесов!

7 Июля. Где-то идут дожди, и у нас при солнце прохладно стало. К вечеру, как и вчера, опять пронеслась туча, видно, как лился недалеко дождь, а нас туча и не задела.

Ходили к Перцову поглядеть, как он устроился в Салькове. Говорили о Хлебникове, Ремизове (он пишет о Маяковском «монументальную» работу). Перцов сказал, что в доме отдыха живет теперь академик физиолог Каштаньян, будто бы величайший приверженец моих писаний. Мы пошли с ним познакомиться. На пороге дома отдыха мне бросилась в объятия молодая красивая еврейка, моя читательница, успела мне сказать, что она была очень больна, ей попалось в руки мое «Избранное», она прочла и выздоровела. Каштаньян, маленький, серьезный, изящный армянин, мало улыбается, правдиво и сердечно сосредоточен, чрезвычайно просто и хорошо расположен. Пригласил в Армению, обещает рай. Я отвечал, что как только закончу работу, охотно приеду. Ляля в восторге.

8 Июля. Дожди где-то недалеко охлаждают воздух, и купаться не хочется. С каждым днем обретаю уверенность в том, что «Царь» у меня выйдет.

9 Июля. Наконец дождь к нам пришел и ночью побрызгал, а утром обложило все небо и моросит туманом.

Известно, что стручки акации, как только определятся в конце весны, так висят и висят зелененькие, полные семян все лето, пока не потемнеют и не растрескаются, напрасно выбрасывая свои бесчисленные семена. Да и вся растительная природа и низшие животные отличаются обильной и напрасной тратой семян, жизненной силы, образуя со всей жизнью основание пирамиды, на вершине которой – монах проповедует бессеменное зачатие и новую жизнь в свете незримом.

584

<Приписка: «Да умирится же с тобой»: Природа мирилась и начинала думать, как ей дальше жить, и Мария Мироновна зарыдала.> Надо бы показать примерами, как, когда, при каких условиях борьба за существование, присущая и водяной крысе, и мальчику, переходит в борьбу за первенство. (Разве что крысиный разум спасает себя, а Зуек спасает зверей, и он делается царем природы в тот момент, когда занимает первое место на острове, как вождь и спаситель.)

У Норки, моего спаниеля, течка. Мы ее поместили на балконе, и наша испанка там залезла на балюстраду, сидит там и ноет, если завидит, что внизу в траве сидит, мучится какой-нибудь ее кавалер. Сегодня пришел к ней Бобик из дома отдыха Академии, маленький подхалим, провожающий в лес за корочку всех отдыхающих. Увидев нас, подхалим прилег в траву, а Недоступная сильнее заныла.

– Мне жаль маленького подхалима, – сказала Ляля, – какая жизнь! там любовь ко всем за корочку, тут же любовь для себя – и еще хуже! Недоступная не дает ему даже корочки хлеба.

– Милая, – ответил я, – ты жалеешь собаку, а мой друг, хороший человек, большой поэт, всю жизнь свою был в таком положении: 20 лет писал стихи за корочку славы, и Недоступная не дала ему даже корочки хлеба.

– Что же он, умер от голода?

– Да, конечно, в конце концов от этого голода, от Недоступной он и застрелился.

Если бы знать в то время, что Недоступная мучится желанием сама не меньше подхалима и что не от нее самой зависит все, а от балкона высокого. И еще бы, и еще больше бы надо было знать, что и балкон разделения создан самим поэтом, что если бы не было балкона, поэт бы его выдумал: недоступность.

Перцов – это осколок дьявольской компании вокруг Маяковского, какой-то вид окаменевшего черта.

585

10 Июля. Влажное, солнечное, насыщенное парами утро, внизу везде собираются и поднимаются над лесами голубыми серые сплошные облака.

Вчера приехала Зинаида Николаевна. Обещают в субботу привезти коробку скоростей. В работе подошел к необходимости дать картину аврала.

Бывает момент у художника-портретиста, когда свое собственное представление, окрепнув, успешно борется с тем, что дает от себя натура, и художник уже не может сам сказать, похоже ли его изображение на модель. Ставлю вопрос, всегда ли такое расхождение правды и выдумки есть признак неудачи. Сейчас я думаю, что это да, что раз художник ищет, как опоры, суда со стороны, он сбился с пути. При полной удаче художник сам лучше всех знает о своем произведении.

11 Июля. Проходят жаркие и парные дни. Во второй половине дня собираются тучи, брызнет чуть-чуть дождик. Вчера даже гремела гроза, но дождь вышел опять слабый.

Появился Атос, гордон (1 год 6 мес.). Художник Лучиш-кин Сергей Алексеевич предлагает мне его, чтобы отделаться и поместить собаку в хорошие руки.

С Ляли нечего и взыскивать литературу, ее надо понимать женой великолепной, каких бывает на свете очень немного.

Липы цветут. Липы цветут, и пахнет липовым медом. Между липами в луче солнца стоит в воздухе на своих крылышках та знакомая с детства золотистая мушка. Найдешь на нее, – посторонится; пройдешь, оглянешься – стоит в воздухе на прежнем месте; и, бывало, спросишь себя: – Зачем она, имея крылья, стоит на одном месте? Так этот вопрос и остался без ответа, и мушка забылась. А вот теперь опять вспомнилась, и ответ пришел в голову такой,

586

что всем бескрылым лететь хочется, а у кого есть крылья и он всегда может летать, то, наверно, в праздник, когда липы цветут, хорошо и постоять.

Кончаю «Царя», остается немного, и 14-летний труд оправдается, нет – так пропадет, никто не разберет, о чем я писал и чего я хотел. Так вот и сходится жизнь к кончику, будто я рыба и вхожу в узкую мотню. А раньше, бывало, не только людям дивился, но и собакам, кончающим жизнь на гону. Это самая славная смерть, на гону, только лучше, конечно, чтобы успеть зайца нагнать на охотника.

12 Июля. Петров день.

Вчера ходил первый раз с гордоном Атосом, совсем дикая собака. Кое-как справлялся. Сегодня он искусал Лялю, и приходится возвратить хозяевам. Так вот с тех пор, как Ляля появилась в моем доме, так охотам моим пришел конец. Началось с удаления Лады, потом Джони (теща капризничала), и так охоты мои кончились и начались заботы. И, конечно, все так и надо, и я поднимаюсь выше, и вообще прежняя моя жизнь – это глупая жизнь, но... она была беззаботная: хочется это что-то вольное вернуть, и не выходит. Так старики вспоминают время старое, когда в Москве по утрам все ели горячие Филипповские калачи и стоили они большие по пятачку, а поменьше – по три копейки.

Вечером приходил Мартынов и <вымарано. в присутствии моих христианок> искренно излагал сущность своего коммунистического Credo и природы власти. Во время войны коммунисты организовали мужиков на почве чувства родины, агитируя примерами германского зверства...

Исток веры... Народовластие... Власть народа. Власть Советов. Партия. Неколебимая вера...

13 Июля. Один день лучше другого, только для огородов хотелось бы больше дождя.

Иду по лесной дорожке и встречаю наравне с лицом, в луче света в воздухе на невидимой паутине висит

587

хвоинка. Знаю, что случайно запуталась хвоинка, а скорее всего, паук наверху, создавая себе путь, выпускал паутину, чтобы она оттягивала нить...

К «Царю»: Предпоследняя глава. Солнечный луч в лесу на острове разделял все живое: светолюбивые потянулись к лучу и оставались в нем, перемещаясь с ним, как двигалось солнце, а тенелюбивые прятались в тени, одним радость был свет, другим – тень. Как только луч света согрел корни дерева, выступающие на поверхность земли, на это теплое место выползли три маленькие ящерицы, северные наследники древних гигантов. Когда солнце стало склоняться и солнечное пятно, малиновое на темной коре, стало подниматься выше, светолюбивые наследники древних гигантов стали подниматься, чувствуя тепло, вверх. NB. Кончить: началась ночная жизнь. Ночь для всех: победа тьмы. Зайцы обрадовались, летучие мыши, сова. Но человек на острове наследник разума всего соединенного человека. Костер... и опять как солнце рождало всю жизнь на острове: светолюбивые стали подвигаться к огню человека, и огни глаз животных засверкали в кустах. И маленькие ящерицы, наследники древних гигантских [ящеров], утратив солнце из вида, почуяв тепло, стали спускаться к огню человека, и огонь человека им стал как солнце. И маленький царь природы, получивший дары от солнца, герой, ты, овладевши, поклонись своим предкам.

Рано утром привезли части из Москвы, пришли шоферы, принялись за работу. С утра до ночи работали, но машина у них не пошла.

Посетил меня Вас. Вас. Казин с женой Анной Ивановной. Приехал монахообразный пчеловод К.С. Родионов.

14 Июля. Постоянство в погоде. Черника поспела. Мята цветет. Огурцы цветут, горох и картофель. Хорошо купался.

Утром в лесу увидел, молодая белка спиралью спускалась по дереву и другая, а на другом дереве еще две,

588

и там дальше вверху, и на самой высоте тоже листва шевелилась.

Я замер на месте, и одна маленькая, задрав хвостик, как большая, чувствуя мою близость, замерла. Вот, подумал я, пришел бы охотник и грохнул... ведь это ужас' Но только я-то ведь сам охотник и могу себе ясно представить, что охотнику и можно и нужно греметь и стрелять и что это ничуть ему не мешает тоже в неохотничье время расположиться для мирного поэтического наблюдения зверьков. Так вот у нас и с политиками в литературной среде: громыхают они – и пусть! незаметно потихоньку надо от них отойти, авось, придет время, и им тоже захочется пописать, и тогда они тоже бросят громыхать и стрелять.

15 Июля. Вчера вечер был холодный, ясный и крепкий. Утро вышло безоблачное...

Два человека рядом – монахообразный К.С. Родионов (мать Трубецкая) и бывший электромонтер, потом директор издательства «Академия», теперь инвалид войны Мартынов Иван Андреевич. Мартынов – это капля воды на листике в утренний час перед тем, как солнцу взойти: еще немного, и капелька под горячим лучом испарится и войдет в состав туманов, образующих изменчивые формы облаков. Мартынов – это капля рабочей воды на земле, воды, в слитности своей образующей силу, размывающую камень и намывающую нам плодородную землю. Монах Родионов в состоянии радости освобождения радуется жизни всей вместе, в то же время обособляясь и отходя от людей. Мартынов живет будущим, для людей, принимая на себя бремя и муку настоящего. Девизом его должно быть: «Нет выше любви, как ежели кто душу свою отдаст за други своя». А девизом у Родионова: «Дух веет, где хочет».

Ляля представилась мне как актриса, бессознательно разыгрывающая передо мной, как перед своей признательной публикой, любовь; актрисой, которая в свою игру поверила, как в действительность. Ее любовь – это пьеса, где она то

589

царица, то нищенка, где она, в сущности, все она, и она, и она. У нее как у женщины нет детей, нет ремесла. Но если бы у нее были дети, они бы не удовлетворили ее, и всякий муж, особенно верный, был бы кем-то при ней. Меня, свою «публику», она долго переживала и, мне кажется, теперь подходит к концу, потому что начинает понимать, что мое положение есть мое, а не ее, что служебным своим положением в отношении меня и моего творчества она не удовлетворится.

Актриса! но она актриса, которая все делает, чтобы роль ее стала жизнью («слово плоть бысть»), а в конце концов, если смотреть со стороны, ищет новой публики, перед которой она бы снова и снова могла играть свою пьесу и черпать из публики веру в возможность воплощения игры своей в жизнь.

А может быть, и я в этой любви тоже был только актером, и мы действительно любили друг друга тем, что вместе в двух ролях на старости играли пьесу о любви Ромео и Джульетты. Но что делать, если последний акт этой пьесы подходит к концу? Что делать, если мы перед Богом над собой и людьми перед собой честно и самозабвенно играли мистерию любви, но играть всегда невозможно, и последний акт неминуемо должен тоже окончиться?

Очевидно, надо снять с себя костюмировку, грим, взять свои чемоданы и выйти из театра в частную жизнь, где все настоящее и Бог каждому просящему вручает свой дар. И так, если снять гримировку, то в наших чемоданах или в руке останется: 1) Теща как реальность и жизненная необходимость. 2) Мой талант и слава. 3) Лялин ум и доброта. Для странствующих актеров совсем-таки даже неплохо.

Но ведь в какой-то степени мы, люди, все актеры, и весь вопрос, перед какой публикой мы играем: одни участвуют, имея публикой Всевидящее Око, другие – людей, и дальше пойдет только разница в том, каких людей.

Раиса завернула новый портрет на большой холст. Мне нравится, что Ляле нравится эта «язычница», пробивающая

590

себе живописью путь к свободе. – Идешь к свободе, – сказала Раиса, – а попадаешь в неволю, куда большую, чем раньше было. – Знаю, – ответил я, – но ведь так все: девушка выйдет замуж и начнет рожать детей: неволя какая! а выходит все-таки лучше, чем если бы осталась вековухой. Вот и я когда-то взялся за перо, думая попасть в край непуганых птиц, а попал в тиски советского писателя, и все-таки, все-таки рожаю и торжествую, рожая. – Вам-то все-таки ничего, а вот нам, бабам, в искусстве только что не говорят вслух: зачем лезла сюда, рожала бы детей.

Читал Мартынову первую часть «Царя» и привел его в восторг неописуемый. Оно и правда здорово написано, и с огромным размахом. Вот бы все так удалось! И, конечно, удастся, если буду выжидать и делать не спеша. Но срок поставлен, и... выйдет если, и тогда я завершу большой путь: гг. 1905 – 1947 = 42 года писал одну вещь!

16 Июля. Сушь! Угроза огородам. Председатель колхоза требует принять экстренные меры для поддержки людей, аргументирует не жалостью к человеку, а тем, что опухшие от голода люди (в Белоруссии) не в силах собрать урожай, о самом нынешнем человеке и слов нет, речь идет о будущем человеке, отцы приносятся в жертву детям. И вот, думаю, первый источник социального чувства: жалость к отцам. (Зуек этим чувством пробуждает в себе жалость к животным и героизм.)

Теща ожила. Подозреваю, что сущность тещи – властность домашней хозяйки и вообще та «власть» в дурном смысле слова, то, с чем боролся русский интеллигент (что-то от немцев в этой власти), чему противопоставлена «власть народа» (т. е. власть русского народа).

Есть у меня догадка, что теща пользуется своим умиранием, чтобы подчинять дочь, уходящую из-под ее власти, и думаю, что в сознании этого и своей беспомощности для борьбы с этим и рождается раздраженность дочери, когда мать поправляется. Во время болезни это чувство

591

нельзя проявлять, оно и подавлено, но как только она поправляется и угрозы нет, Ляля встречается с той властью и сопротивляется. Теща, напр., представляется, что ей не хочется есть, этим она привлекает внимание дочери, хочется, чтобы Ляля ее покормила и вообще занималась ею только одной. Тогда Ляля болезненно раздражается и очень похожа бывает на муху в паутине из жалости (попалась в жалости своей, как в паутине).

Послал с Аней вызов Борису Прасолову.

17 Июля. Сушь! Решено косить рожь: шесть дней косить, шесть молотить, потом сдать государству и выдать колхозникам аванс: через две недели люди получат хлеб.

Весь день прошел пасмурный и прохладный, приходила и уходила большая туча; было и так, что вот-вот пойдет окладной дождь, но к вечеру разгулялось и обошлось без дождя.

Приезжал Петя, увез с собой Атоса. О Жульке хорошие вести, она скоро будет у нас. А вот о Леве плохо: ему надо поскорее и поумнее помочь.

Помогать людям нужно, имея в виду мое последнее заключение о борьбе каждого из нас за человеческое первенство в борьбе всех за существование. Пусть животный и растительный мир ведут борьбу за существование, ее законы обязательны и для нас, поскольку мы – тоже природа. Но неловек нашел в борьбе за существование особое свое первенство, состоящее в том, что там, в природе, борьба идет за существование рода без особого внимания к каждому в роду. А у человека борьба за человеческое первенство происходит в борьбе каждого за всех и всех за каждого.

18 Июля. Как и вчера, весь день хмурилось и ветер очень шумел, и в этот раз все-таки пришел дождь, и, кажется, вообще пришло время дождей.

592

Писал последнюю главу, но глава расщепилась, и на завтра осталась еще глава заключительная, после которой останется поставить черту и подвести итоги в эпилоге. Теперь является просвет на конец всей работы.

В Июле надо постараться записать большой пробел, это где Зуек странствует среди урок.

В Августе спокойно выработать педагогические и строительные главы, насыщая их конкретными материалами так, чтобы у читателя явилось представление о канале. Вместе с тем будет прорабатываться пером все написанное на машинке.

Сентябрь – переписка окончательная другим лицом и окончательная выправка.

Радость жизни – это богатство, с которым родится человек. Потом эта непосредственная радость утрачивается и распадается на языческую радость на земле и христианскую на небе. Язычники выступают в большинстве в одежде красоты, христиане – добра.

Люди некрасивые, ущемленные, спасаясь, прячутся, создавая культуру уединения. Люди красивые, мощные собираются в общества, находят радость в пирах, балах («Плаксы» и «Озлобленные» во Флоренции). Между этими двумя полюсами, питаясь тем и другим, как река в берегах, проходит история человечества.

Социальное движение является синтезом «плакс» и «озлобленных»: от «плакс» у нас обязательное добро, от «озлобленных» – обязательная радость жизни. Вот эта обязательность и добродетели, и радости жизни, обязательное «Надо», является следствием вовлечения массы в историю как действующего героя. Это складывались до сих пор в социальном движении берега, а в дальнейшем наполнит эти берега вода, в которой береговое «Надо» растворяется, как личное «Хочется». Так принудительно на моих глазах строился Каменный мост, а когда он построился, «Надо» строительное было отброшено вместе с лесами, и люди-потребители по нем свободно пошли, не думая ни на одну минуту о том, что над ним мучились люди.

593

За столом сидела Раиса, прекрасная мать, красивая женщина, талантливая художница, веселый человек. И тут же за столом сидела «праведница» Зина, усушенная в добре и молитве девственница. Раиса – женщина для встречи человека на земле, Зина – для проводов. Выбирать из них не приходится: Раиса рождает, Зина хоронит, пока хорошо – Раиса, пройдет твое время – схватишься и за Зину.

Одно только смущает: есть великая заповедь «Будьте как дети», и пусть некто достигнет этого детства – спрашивается, на кого ему смотреть, на Раису или на Зину? Я уверен, что даже св. Серафим, встретив их двух, предпочел бы сначала весело заняться с Раисой, а потом, придя в себя, одумавшись, сделав лицо такое, когда люди деловые переходят к очередным делам, обратился бы и к Зине.

Лялечка дорогая, вот и ты тоже знаешь в себе веселую Раису, тебе тоже родить очень хочется. Но, бедная, это тебе не далось, и ты свое нерожденное дитя увидела распятым на кресте. Нет, это не ты пережила такой ужас, а так тебе это передалось при рождении, как передается от отца музыкальность ребенку. Тебя радует Раиса, но ты сама остановлена в движении к этой радости: тебя останавливает видение Распятого. Впрочем, созерцая Распятие, почему бы и не сблудить, если это будет не во вред другим, ведь это же себе ничего не стоит и только на короткое время может затуманить образ Распятого. Вот за то я и держусь тебя, я, смиренный художник, все-таки и за то, что ты не пренебрегаешь Раисой, и мне, как художнику, в твоей священной материнской утробе содержится сколько-то воздуха с нашим земным кислородом.

Петя сказал, что женщин на производствах начинают стеснять и предпочитать мужчин. Не знаю, исходит ли это на пути к перемене политики в отношении к женщине из-за необходимости охраны семьи, или же это есть бытовое явление, подобное антисемитизму.

Вопрос об увязке принципа природы «борьба за существование» с человеческим принципом «борьба за первенство» решен евреями.

594

19 Июля. Пасмурно, прохладно, порывами небольшой дождь.

Явились шоферы, принесли новую кулису, и коробка стала включаться. Завтра приработаем шестерни, и с машиной будет все.

20 Июля. Днем переменно, вечером гроза и небольшой дождь.

Ездили в Голицыне окатывать машину, оставил Курковой Анне Васильевне записку о своих делах.

Вечером вел большой разговор с Мартыновым о «Медном всаднике», что нельзя брать эпиграфом «Да умирится», потому что в нашем строительстве не может быть Евгения. Он в пример привел строительство г. Комсомольска-на-Амуре, где строители (рабочие) сделались все начальниками. Я возразил тем, что это утопия, но в действительности государство и личность состоят в диалектическом противоречии. На это он взял в пример себя, как его гоняла по стране партия, а он это «Надо» делал всегда с радостью.

Мы сошлись на том, что решение вопроса отношения личности и общества решается творческим участием в жизни каждого из нас, личность в своем «Хочется» преодолевает тяготу общественного «Надо».

В разговоре имел пользу для себя в том, что тема Евгения из «Медного всадника» никак не в плане нашем и ее надо из работы устранить, а развить больше тему творческого участия в жизни (Хочется то, что Надо).

В следующей беседе надо проанализировать начало истоков коммунизма, сличая биографические моменты и мотивы уверования в марксизм у него и у себя.

Надо помнить, что (наверно, это так...) государственность (или как назвать это «Надо») рождается или осаждается из веры (вспомни Савонаролу) и что, значит, истоки коммунизма надо искать в личности человека (мотивы), а государственность скрывает все личное, как скрывает это личное Каменный мост, как сгоревшую в плавильном

595

котле Машу скрывает в себе автомобиль, как любимый мой термометр Реомюр скрывает в себе личность Реомюра.

21 Июля. День за днем с дождиком с грозой. Грозовые дожди. Рожь в Козине полегла. В Дунине начали косить и бросили: зелена.

Приезжал Борис Прасолов, проверил машину.

Как будто книгу читаю, смотрю на своих женщин: 1) теща 2) Ляля 3) Зина 4) Катерина 5) Лариса 6) Раиса. Есть слухи о том, что выпирание рабочей женщины в обществе стараются приостановить в пользу семьи.

Ляля завтра пытается уехать в Москву: покупать «Москвича» и др.

Решил не показываться на конференцию о природе: если имя мое им нужно, все равно выберут – пусть! и если кто-нибудь станет на мое место – пусть! Из своей общественной деятельности я вынес понимание чувством сам и силы власти: выберут председателем, и будь ты глуп, как пробка, все тебя приветствуют и слушаются.

22 Июля. Припаривало сильно, и парами все было насыщено. День все-таки простоял, просверкал без грозы и дождя. Лучший день лета.

Ляля уехала в Москву. Раиса двинула портрет. Я вернулся к началу и отлично насытился работой.

23 Июля. День жаркий и очень паристый, к вечеру дождь. Писал отлично «по нотам», т. е. придерживаясь черновика. Третий раз позировал Раисе, и у нее уже теперь намечается красивая картина кого-то в голубом свете (холодном) с собачкой, но не портрет. Так в красивости мы спасаемся от правдоподобия. К вечеру приехала измученная тяжелой дорогой Ляля.

Теща очень поправилась в Дунине и весь день болтает глупости в стиле «занимать гостей». Так, напр.: «А погода

596

что-то изменяется, в хорошую или в дурную сторону?» Если ответишь – в дурную, она, помня, что противоречие есть двигатель болтовни, скажет, что в хорошую. Если, наоборот, скажешь – в хорошую, она скажет – в дурную. И никак не отвяжешься. Плохо, что ни о чем серьезном в присутствии ее нельзя ни с кем говорить. Я научился молчать за столом, беспрерывно чувствуя себя грешником: тошнит глупостью. А что Зинаида Николаевна выносит и поддерживает весь день с ней разговор, то жаль становится умную хорошую женщину в такой роли. Грешником, грешником чувствую себя, но где жизнь без греха?

24 Июля. После ночного большого дождя усталое небо с трудом оправилось, стало ясно и не жарко, а к вечеру холодно.

Созвали невозможно нелитературных людей, и я читал «Царя» при их тупом внимании. Но вышло все с большой пользой для меня, потому что их наивные высказывания мне очень открыли глаза на работу. Я попал в психологическую толчею (утонченность), нарушающую желанную простоту «Кладовой солнца». Надо: 1) скорее, смелее выйти на путь развития сюжета, на большую дорогу. 2) Писать, не оглядываясь на сделанные ошибки, которые сами собой ясно покажутся, когда все будет написано.

25 Июля. Прохладный и ясный день, жнут рожь, пахнет началом осени. Сделал прогулку в Чигасово (километров 5 туда).

У края дороги среди лиловых колокольчиков цвел кустик мяты. Я захотел сорвать цветок и понюхать, но небольшая бабочка, сложив крылышки, сидела на цветке. Не хотелось расстраивать бабочкино дело из-за своего удовольствия, и я решил подождать несколько <зачеркнуто: секунд> и стал записывать, стоя у цветка, одну свою мысль в книжечку.

Вышло так, что я забыл о бабочке и долго писал. А когда кончил и опомнился, оказалось, бабочка все сидела на цветке мяты в том же самом положении. «Но так не

597

бывает!» – зачеркнуто подумал я> и чуть-чуть кончиком ноги толкнул стебелек мяты. Бабочка сильно качнулась, все-таки не слетела. Неужели она умерла на цветке? Осторожно я взял бабочку двумя пальцами за сложенные крылышки. Бабочка не рвалась, не билась в пальцах, не двигала усиками. Она была мертва. А когда я стал ее тянуть с цветка, вместе с ней оттянулся скрытый в цветке светло-желтый паук с большим зеленоватым шариком. Он всеми своими ножками обнимал брюшко бабочки и высасывал ее. А мимо проходили дачники и говорили: – Какая природа! Какой день! Какой воздух! Какая гармония!

Не ясно ли, что природа никак не гармонична, но в душе человек порождает чувство гармонии, радости, счастья. Так, может быть, в каком-то неведомом мире и наша человеческая [жизнь] с постоянной войной и всяким грабительством порождает чувство гармонии.

Вечером сам почти что пережил беду бабочки. Мне показалось, что Мартынов – честный, убежденный и очень расположенный ко мне коммунист. Я давно искал случая найти среди коммунистов такого, чтобы ему вполне можно было довериться, предоставить себя, художника слова, для эксплуатации <зачеркнуто современностью> политикой. И так из положения «живого классика» выйти на большую дорогу современности. Перцову я даже прямо сказал, что одним из планов «Царя природы» будет признание этой вещи в ЦК партии. Так я работал вполне уверенный, что через определенное время, уже к 1-му Октября, работа будет сделана.

После чтения первых глав Мартынов пришел в восторг, и я окончательно уверился в том, что выйду на большую дорогу. Вчера вздумалось мне прочитать в глухой аудитории с Мартыновым еще несколько глав. Чувствуя, что слушатели мои не захвачены, я, чтобы раззадорить их, рассказал им о судьбе своих героев. Замечательно, что не написанное мною, восхитившее его, а именно беглый хаотический рассказ о судьбе героев подействовал так на коммуниста, что он сегодня, на другой

598

день, мне сказал: он находится в тяжелом сомнении о моем «Канале». Старуха моя в гробу – это слишком жутко. Уланова умирает – ей не надо умирать, тяжело. Чекист Сутулов, вынужденный стрелять в человека, – нельзя. Мальчик, вовлеченный в действие, неминуемо обратится в символ. А изображение стихии, которая мирится с человеком, то какое нам дело до нее. «За 30-то лет сколько мы всего наворотили, неужели нам интересно знать, что какая-то старуха-раскольница умирилась с советской властью» и т. д.

Напрасно я защищал своих героев и мысли свои, каждый раз требуя согласия, и, главное, согласия в том, что судить художника нужно по его работам, но не по тому, что он сам о себе говорит. Я в самый разгар творчества, когда всякий пустяк может все опрокинуть или все создать, я трепетал, как бабочка, захваченная в цветке пауком. Я так доверился этому честному коммунисту, воину-инвалиду, хорошему человеку, 30 лет имевшему дело с таким хрупким материалом, как душа художника. Я даже сказал ему, что, может быть, один из планов этой вещи – признание в ЦК, этот путь на большую дорогу есть не цель моя как художника, а предмет моей гордости или тщеславия... Он и это горячо отвергал и даже сказал: кому же написать такую книгу, как не мне? А когда мы вышли, то он, прощаясь, сказал: – И все-таки я сомневаюсь. – Тогда паучиное жало вошло в меня... И вот сейчас я как будто мертвый сижу на своем цветке, а паук сосет и сосет из меня кровь.

Так вот растил, растил себе цветок Дунино, и только сел на место, паук тоже устроился.

С решением подожду, но сейчас чувствую так, что вот 14 лет думаю, пишу и каждый раз, сличив написанное с требованием нашего времени, откладываю работу в понимании, что время мое еще не пришло. В этот раз я был так уверен! И опять, вероятно, соберу денег, уеду, забуду «Царя» и вернусь к нему узнать, не пришло ли, наконец, мое время.

599

26 Июля. Устойчиво солнечный день. Утро прохладное, в обед почти жарко.

Завтра устраиваю пирушку для Чагина. Мартынову не покажу виду. Но если сам он начнет, то скажу так: – Ваше сомнение породило во мне тоже сомнение в том, нужно ли спешить с этой вещью к 30-летию выходить на большую дорогу, и вообще для устранения сомнений и путаницы не лучше ли исключить политический план и положиться на себя как на художника. Тогда не будет сомнений и обидной зависимости.

Ходил с Зин. Ник. в «Госбанк»* за козой и не купил. По пути завел разговор с 3. Н. о теще и удивился ее решительному и бесповоротному осуждению ее невозможного эгоизма. Только теперь уверился в том, что я за правду страдал, т. е. за любовь к Ляле мучился. Я ей сказал, что и Пушкино, и Дунино создал только для того, чтобы от тещи убежать, но Ляля неизменно ее привозила ко мне. И еще я сказал, что чувствую к теще физическое отвращение, никогда с ней не говорю и не смотрю. 3. Н., по-видимому, и это поняла и не осудила. Но она тоже сказала, что Ляля, наконец, берется за ум и теща ее начинает немного бояться. Думаю так, что если не придется работать над «Царем», то в конце сентября, устроив все дела, уехать с Лялей в Армению, а тещу поручить 3. Н. Весь вопрос в деньгах.

27 Июля. Тепло и пасмурно, жду из Москвы Чагина и собираю для него здешний пьющий ансамбль.

Скоро мне 75 лет, а еще к этому всего +25, и выйдет дата письма Белинского к Гоголю, о котором сегодня пишет в «Лит. газете» Шкловский. Вспомнить только, как Гоголь был пришпилен Белинским! <Вымарано: И разве не теми же [методами] работает теперь советская цензура, пришпиливая художественную литературу к политике.>

* В «Госбанк» – имеются в виду дачи Госбанка недалеко от Дунина.

600

Были Чагин с женой, Мартынов с женой, Казин с женой, Перцов. Чагин был великолепен, всех радовал, всех веселил, забавлял. Шахновский, несмотря на личное приглашение Ляли, не пришел. Под вечер мы все во главе с пьяным Чагиным пришли к нему. Дома никого не было, прислуга нас впустила, мы стали ждать. Хозяин, когда вернулся и увидал нас, пустился удирать, Чагин с ним. Через короткое время Чагин вернулся и махнул нам рукой – уходить. Так литераторы всех жанров с дамами своими не были приняты директором дома отдыха. Так началось мое знакомство при помощи Чагина, так и кончилось тоже при его содействии, и последнее слово Чагина было к нему: подлец!

Одновременно с гостями работали землемеры, на этой неделе обещаются привезти готовый план.

28 Июля. Грибной дождь. Найден масленок. Кто-то нашел белый. С этих дождей грибы пойдут.

Бродил все утро под дождем в лесу, выжимая из себя «доктринера» Мартынова, и достиг снова уверенности в том, что рано или поздно работа «Царь» будет сделана. История с Мартыновым принесла ту пользу, что я подберу себя в отношении простоты и ясности изложения.

В лесу много дубов, но каждый дуб окружен березками и осинками. Любо смотреть, какой независимый и самостоятельный стоит дуб среди покорных березок и осинок. Только липа не умаляется дубом и стоит рядом с ним женственная, как осина с березой, но независимая, самостоятельная и ничего не уступающая рядом с дубом.

Завтра едем в Москву (29-го). В среду (30-го) едем в Пушкино за козою и Жулькой.

29 Июля. Серое, теплое, малонадежное утро после суточного дождя. Едем к Пете за козой.

601

Почему и надо быть осторожным, что причина больших перемен в душе часто бывает сама по себе ничтожна и незаметна. Так вот каким пустяком казалось прочитать несколько глав и рассказать сюжет какому-то Мартынову, а между тем какой-то Мартынов когда-то убил Лермонтова. И этот Мартынов своим «сомнением» разрушил весь мой план работы.

Я вдруг понял, как легкомысленно включил я в план работы выйти с ней «на большую дорогу» литературного влияния через путь «умирения» стихии с Медным всадником.

Мой прицел был неверный: какое дело победителю стихии до ее готовности «умириться»: для него это факт, а поэт этого факта – обычный рядовой подхалим.

Когда же я Мартынову выкладывал свою политическую платформу: о падении индивидуализма в капитализме и торжестве социализма, в его лице мелькнуло какое-то возражение. И я подумал даже: существует ли нетронутым теперь и этот багаж моей юношеской марксистской веры, и что не вера, не мысль, не Маркс, не Ленин в основе дела, а сама партия; что самая возможность «прицела» определяется близостью не к себе, не к мыслям вождей, а только к партии; и что в партии нет атмосферы, через которую может передаться ее влияние в даль. Партия требует близости, постели. И все эти канонизированные литературные произведения постельные («Молодая гвардия», «Русский вопрос»).

NB. Необходимо проверить Шолохова, он кажется исключением, опровержением «близости».

Работа над «Каналом» зашла так далеко, что бросить ее нельзя: она требует ясности, упрощения, близости к «Кладовой солнца».

На неделю, на две я отхожу от нее и возвращусь непременно с благодарностью Мартынову.

Москва. Сумрачно и тепло с утра. Потом дождь до вечера.

Выехали с Зелинскими в Москву и в Пушкино за козой и Жулькой. Зелинская уселась на козье сено.

602

В Москве был в «Советском писателе». Ярцев дает под «Мои тетрадки» 15 тысяч и через два месяца обещает дать под «Избранное». Итого – имеется 25 тыс. + 15 = 40 тыс.

На эти деньги кончить «Канал».

Разговаривал с Иваном Федоровичем Трусовым и Н.П. Смирновым плотно и вывел заключение такое. Грозное международное положение всех больших коммунистов пригвоздило к политике, и они понимают только в текущем, преходящем, писатель от них может получить не больше того, что получил Симонов. Маленькие верующие коммунисты, наверно, сбились с толку и кнаружи стоят на своем, а внутри себя уязвленные и обманутые (инвалидная психология).

30 Июля. Москва. Утром солнце.

Смирнов говорил, что из всех писателей только я единственный сохранил себя, что это чудо. – Никаких тут нет чудес, – ответил я. – Шопенгауэр сказал, что с последним диким зверем исчезнет у людей последнее чувство свободы и независимости. Так вот я последний зверь.

Итак, разобравшись, возвращаюсь к своей работе: никто ничем не может мне помочь, и я тут один- единственный. Отстраняю от себя всех советчиков и пишу «Царя» до конца, как мне хочется, не пугаясь того, что «Царь» ляжет в ящик, как «Мирская чаша»*. Во всяком случае из «Царя» потом можно будет сделать легко великолепную приключенческую повесть для детей и так получить если не славу «большой дороги», то те же деньги.

А о «большой дороге» говорил, что на нее выйти легко: взять, напр., написать книгу против «Пастернака». Но «большая дорога» – это очень временное, на ней проходящие и проходимцы...

– Но если я выйду? – спросил я.

– Вы можете, у вас это может выйти.

*Речь идет о «Повести нашего времени».

603

Нет! возвращаюсь к своей тропе и буду писать, как раньше.

«Мои тетрадки» будет отличная книжечка, и она сильно увеличит расхождение моих ножниц народного признания и бюрократии.

В природе то, что у человека считается постыдным, борьба за существование, пол, бешеная злоба и все прочие прелести бытия, обнажено. Спрашивается, почему же мы, входя в природу, чувствуем радость <зачеркнуто: такую, будто мы вышли с друзьями на пир. Почему?>.

Мы в природе соприкасаемся с творчеством жизни и соучаствуем в нем, присоединяя к природе прирожденное нам чувство гармонии. Все это какое-то чисто и единственно человеческое чувство или мысль, соприкасаясь с природой, вспыхивает, оживляется, сам человек встает весь, происходит какое-то «чаю воскресения мертвых»: это «чаю» и есть восстановление нарушенной гармонии... «И жизни будущего века!»

Итак, милые люди, усталые горожане и дачники! вы правы тем, что не хотите видеть в природе ту самую борьбу, от которой вы так устали в городе. Вы в природе восклицаете только свое «Чаю!», и самые наивные из вас начинают сажать деревья и цветы... парки... Эти попытки дают картину наивных достижений разумных существ, но это, конечно, только наивные попытки выразить то необъятное «Чаю!», которое человек вносит в природу.

Географический сборник*

1) В краю непуганых птиц

2) Царь природы

3) Колобок

4) Черный араб

5) Жень-шень

6) Кладовая

7) Капель

*Имеется в виду сборник «Моя страна» (1948).

604

31 Июля. Вчера мы поехали к Пете в зверосовхоз за козой и Жулькой. У него грязь и вонь (не везет ему и с этой женой). Коза, оказалось, с отелу дает 7 кружек, а теперь только три. Но мы ее почему-то взяли. Встреча с Ниной Трофимовной Портновой.

Осмотр лисиц: «монс»*. А ведь от 1-й моей поездки в Пушкино прошло 18 лет! Итак, ничего не увез от Пети, кроме дорогой козы с малым молоком и Жульки своей.

На другой день с утра поехали на свою дачу в Пушкине, где поселились Игнатовы и Сыроежка с Евгенией Барютиной. У них хорошо.