Дни тревог

Человек, который сомневается

— Вы спрашиваете, каким должен быть следователь? — уточняет Евгений Сергеевич Воробьев, полковник милиции, начальник следственного управления УВД. Он поразмышлял, прикинул, с чего начать. Заговорил напористо, свободно:

— Очевидно, пойдет разговор о способностях человека, о соответствии той или иной профессии, в частности, милицейской. Так вот, я думаю, что следователю кроме способности аналитически мыслить надо иметь повышенную наблюдательность, умение тщательно собирать и оценивать материал, быстро ориентироваться в обстановке. Все эти качества у человека нашей профессии со временем вырабатываются. Но, на мой взгляд, у следователя должна быть еще одна оригинальная черта в работе: следователь должен сомневаться. Сомневаться в правильности сделанных им самим выводов, в версиях, в признаниях, в доказательствах — во всем. Это, на первый взгляд, звучит парадоксально, но лично меня такой принцип выручал не раз. Если сомневаешься, значит, более глубоко, дотошно ищешь истину, бьешься за нее. И тем более радостно становится, когда убеждаешься, что сомневался с пользой для дела, в котором все станет теперь на места прочно и надежно.

Еще чрезвычайно важное и нужное для следователя качество, особенно в наше время, — коммуникабельность, умение найти психологический контакт с человеком, которого допрашиваешь или с которым просто беседуешь. Надо суметь расположить к себе этого человека, независимо от того, преступник перед тобой или свидетель, побудить в нем желание говорить искренне, правдиво, на нужной вам волне. Я мог бы назвать много примеров, когда среди нас оказываются люди с высшим специальным образованием, прекрасно знающие законодательство, кодексы, но, к сожалению, профессионально к нашей работе непригодные. Как только такой человек оказывается один на один с собеседником, он будто меняется: не знает, как построить беседу, не может оценить психологический настрой сидящего перед ним, не может поэтому взять необходимую для следствия информацию.

Я на следственной работе 28 лет. Окончил Ленинградский университет, юридический факультет, участник войны, заслуженный юрист РСФСР. Все это сообщаю не из стремления блеснуть, а из желания сказать, что такой долгий срок службы, как и у любого человека, — признак верно избранной профессии. Человек, посвятивший себя одному делу, может достичь в нем вершин мастерства. И поэтому очень важно сразу определиться в жизни. Так вот, о наших следственных делах.

Труд следователя иной раз завершается составлением по делу 50, 100, 120 томов. Это, согласитесь, колоссальная работа. Следствие иногда тянется год, полтора. Самые сложные — хозяйственные, должностные преступления. Приходится изучать бухгалтерское дело, материальный учет, автодорожные тонкости, медицину, производство молочной, мясной продукции, строительное дело. И вот здесь от следствия требуется умение трансформироваться, дотошно изучить новую профессию, причем до тонкостей, иначе ничего не раскроешь. Не у каждого это получается. Некоторые следователи охотно берутся за раскрытие убийств, хулиганства, грабежа, но, как черт ладана, боятся хозяйственных дел. Но это так, информация к размышлению.

Мне бы вот еще о чем хотелось сказать: мы расследовали и довели до конца много серьезных дел — хищение золота и валютных ценностей, крупное хищение в системе ресторанов, известное свердловчанам дело в кафе «Цыплята табака», «пирожковое» дело и так далее. И чему поражаешься — не какой-то особой изощренности и изобретательности преступников, а, наоборот, легкости доступа к народным ценностям, бесхозяйственности, расхлябанности отдельных руководителей.

Вот например: некий Секисов расхитил со своей группой ценностей на 360 тысяч рублей. А что и кто этому способствовал? Секисов работал в одном учреждении экспедитором, по совместительству в 3-м Свердловском тресте столовых, одновременно начальником заготконторы в Кабардино-Балкарии, пришел наниматься в Свердловский трест ресторанов, и его… приняли! Причем дали самые широкие полномочия по закупке на юге фруктов и овощей, выдали финансовый документ. А в трудовом соглашении этот человек ухитрился оговорить условие: деньги ему перечисляют после предоставления закупочных документов. И вот там, на юге, этот Секисов составляет фиктивные документы, шлет их в трест ресторанов, отсюда высылают требуемые суммы, свердловчане ждут-пождут фрукты, а их нет. Одни бумаги идут да новые требования — деньги! А деньги эти тем временем делятся Секисовым с другими… Короче, хватились, да поздно, 360 тысяч рубликов ахнули жуликам. Вызвали директора треста, спрашиваем: как же так? Почему не проверили, что за личность этот Секисов, почему такие широкие полномочия ему предоставили?.. Разводит руками.

Или возьмем дело Ежова. Шабашник, сколотил группу себе подобных, нанялся в системе Свердлесурса: строительные работы, причем в 18 точках одновременно. Та же история: деньги сыпались этим проходимцам, «зарабатывали» они огромные суммы, ничего практически не делая. Просто диву даешься!

И, возвращаясь к разговору о профессиональных качествах следователя, подчеркну, что мы высоко ценим работников, которые обладают интуицией. Интуиция — это творческий поиск, творческая догадка. Но она должна быть подкреплена законными действиями. Если следователь нашел точную, законную реализацию своей догадки — это талантливый следователь.

Но всегда следователь должен говорить на языке фактов. Преступника нельзя обманывать, так же как и нельзя с ним заигрывать. Общение следователя с допрашиваемым — искусство. Квалификация в любом случае придет с годами, если учиться настойчиво, упорно, перенимать опыт старших. Тогда можно подняться в следствии до нужных высот.

Детектив в голубом ящике

Зал, где стоит это голубое электронное чудо, полон света, прохлады и ровного гудения вентиляторов. Зал белый, чистый, с шумогасящими стенами — телефон в дальнем углу почти не слышен. Телефон на одном из столов, за которым склонились, изредка поглядывая в нашу сторону, красивые молодые женщины. Почему-то думалось, что здесь, в милиции, пусть и в областном УВД, сразу же столкнешься с беготней, хлопаньем дверей, людьми, наспех засовывающими в карманы оружие и мчащимися вниз, к машинам… Но в коридорах управления тихо, спокойно, и вот эти женщины в своем уютном помещении среди простеньких с виду голубых ящиков-шкафов, на одном из которых белеют буквы: ЕС-1033. Так обозначается электронно-вычислительная машина, как представили ее нам — третьего поколения.

ЭВМ и милиция. Чудно! Зачем она им? Какие задачи решают с ее помощью в этом белом зале?

Евгений Иванович Девиков, полковник милиции, начальник информационного центра, широкоплечий симпатичный человек, снисходителен к вопросам. Говорит:

— Вот пока мы с вами стоим, машина решила несколько задач по розыску преступников.

Вот так та-ак… Вот, оказывается, куда скрыто напряжение розыска, вот кто «бегает, хлопает дверями, наспех засовывая в карманы оружие»…

Пока медленные наши мозги «переваривают» увиденное, ЭВМ отстучала на широкой бумажной ленте: Иванов Иван Иванович 1937 года рожд., проживает… Потом следующую фамилию, еще две…

— И что — все эти люди совершили преступления?

— Нет, кто-то один, — отвечает Девиков. — Машина выдала группу людей, схожих по приметам, какие сообщили нам потерпевшие. Людей этих теперь проверят оперативные работники — это уже дело милицейской техники.

Снова ходим по машинному залу, смотрим, удивляемся. В соседнем крыле здания еще одна ЭВМ — «Минск-32». Двое молодых людей, инженеры по образованию, с хитроумными приборами в руках, заботливо и бережно, как врачи, выискивают что-то в ее распахнутой электронной груди. Эта машина отдыхает сейчас, на профилактике.

— И вообще она уже старушка. ЕС-1033 выдает информацию в десять раз быстрее.

— То есть?

— Ну, в среднем за тридцать секунд.

Евгений Иванович подравнивает перфокарты, лежащие на одном из столиков, прибавляет задумчиво:

— Время, ничего не поделаешь. А «Минск-32» послужила, да и теперь пока еще исправно служит…

Этот зал, где живет ЭВМ-«старушка», поменьше, потеснее. Сейчас здесь тихо, со двора лишь в распахнутые окна доносятся голоса водителей:

— А главный жиклер проверял?

— Да проверял…

На стенах зала — плакаты, рассказывающие о том, какие задачи может решить ЭВМ для милиции, что находится в ее памяти. Память — пластмассовые кассеты с магнитными лентами — богатейшая. В ней самые различные сведения о людях, допустивших правонарушения: фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительства, род занятий, приметы, причем подробнейшие — цвет волос, глаз, клички, метод совершения преступления…

— А нужно ли все это вводить в память машины? — спрашиваю я. — Есть же у вас, вероятно, какие-то карточки… Да и вообще: ЭВМ в милиции — к чему она? Разве так много преступников, что без электроники в наше время уже не обойтись?

Мы сидим с Девиковым в его кабинете — скромном и небольшом. Разговор наш откровенный, прямой.

— Чем, по сути дела, занимается работник, скажем, уголовного розыска, когда раскрывает преступление? Сбором нужной ему информации, которую он потом обдумывает, сопоставляет, анализирует.

— Но обходилась же раньше милиция без ЭВМ?

Девиков улыбается.

— Вы правы, раньше милиция обходилась без ЭВМ. И, смею заверить, только потому, что их не было. Поймите: электронно-вычислительная машина увеличила интеллектуальную мощь органов. Сейчас мы обладаем значительной, систематически накопленной, подробной информацией. Ведь, как известно, преступник обязательно оставляет на месте преступления какие-нибудь следы, как бы он ни старался их замести. Кроме того, это всегда, скажем упрощенно, живой человек, имеющий определенный рост, сложение, приметы. И преступление он совершает не в вакууме, а среди других людей, которые что-то да запомнят о нем. А для машины, чтобы найти сходных по приметам даже несколько десятков людей, потребуется, как мы с вами убедились, ну… десять — пятнадцать минут.

— А если нет примет, не видел никто преступника?

— Да, но известны методы, приемы совершения преступления! Это ведь тоже зацепка. Давайте проиллюстрируем наш разговор конкретным примером. Назовем операцию «Денди».

В Октябрьском районе Свердловска случилась кража: некто, подобрав ключи, проник в квартиру, забрал ценные вещи, которые можно было унести в карманах, переоделся и — был таков. Причем оставил свои лохмотья — пиджак, брюки, обувь. Надел все хозяйское, лучший костюм и этаким денди выплыл спокойненько на улицу, растворился в миллионном городе. Ищи, милиция!

Начали поиск. Улик мало — оставшаяся одежда, и только. Никто не видел преступника, понятия не имеет, как он выглядит или может выглядеть. И все же старая одежда — улики.

Составили по ней примерное описание человека: средний рост, размер обуви тридцать восемь, узкоплеч и так далее. Мало этого? Разумеется! Что мы можем в этом случае сказать машине? Да она, наверное бы, нам десятки людей выдала среднего роста с размером обуви тридцать восемь.

Но нашлась еще одна ниточка к неизвестному грабителю — в кармане его пиджака были ключи, — в спешке, конечно, забыл. Ключи — один от квартиры, другой, похоже, от ящика, заводской или фабричной раздевалки.

Круг поиска немного сузился, попросили мы ЭВМ посмотреть свою память. Выдала она нам немало адресов. И начался довольно длительный — трехнедельный — обход этих квартир. Появляется участковый: «Здравствуйте, хозяева! Как поживаете? Не теряли одежду? Не ваши ли ключи?..» И вот наконец в одной из квартир пожилая женщина как увидела пиджак, так сразу и заголосила: «Вот, чуяло мое сердце, догуляется этот ирод!» Это она, оказывается, про сына — тот как раз дома был…

Девиков думает вслух:

— ЭВМ — наша помощница, все, что было по всей области разрозненного или, скажем, территориально собранного, сейчас централизовано, записано в ее памяти. Согласитесь, что, обладая такой научно продуманной и теоретически обоснованной всесторонней информацией, мы значительно облегчили — я бы хотел подчеркнуть именно эту сторону дела — работу нашим оперативникам. На запросы из всех райотделов нашей области, да и других областей, мы в очень короткое время даем нужную информацию.

— А что же конкретно находится в памяти машины, Евгений Иванович?

— Все злостные правонарушители — их имена, клички, приметы. По каждому такому человеку машина может ответить на 129 вопросов, то есть располагает всеми сведениями, записанными в дескрипторной карте. Кроме того, ЭВМ знает о всех случаях преступлений, держит «на учете» все автомобили — грузовые и легковые — с описанием их примет… В огромной памяти нашего электронного детектива и так называемая сетка города, по которой машина может предположительно высказаться: преступник живет вот в этом квадрате…

Месяцем раньше, когда мы только познакомились с Евгением Ивановичем, я расспрашивал его о жизни, о том, как и почему он пришел в милицию. Интерес этот естественный, потому что Женя Девиков когда-то считал себя поэтом, ходил на секцию поэзии при Свердловском отделении Союза писателей, помышлял о литературном труде. Много в те годы писал стихов, думал, что они вполне годятся для широкого читателя. Решил во что бы то ни стало поступить на факультет журналистики УрГУ, начать литературную карьеру. Но, как это бывает с трезво, критически относящимися к себе натурами, скоро понял, что не его это стезя. И встретился ему человек по фамилии Литвинов, который знал об увлекающемся юноше, наверное, больше, чем он сам. И вот при встрече Литвинов полушутя-полусерьезно сказал, что надо бы, Женя, браться за серьезное дело, хватит день и ночь бормотать стихи. Иди-ка ты учиться в юридический институт. А кончишь — придешь к нам, в милицию.

Зосим Гаврилович Литвинов был сотрудником органов, причем смелым, находчивым. Был случай, когда на него напали трое вооруженных топором преступников, и он всех их привел к дежурному по УВД. Этот человек и сыграл тогда решающую роль в жизни Евгения Девикова. Документы его, поданные все же поначалу в университет, перекочевали в юридический институт. Дальнейшая судьба была теперь определена твердо.

После окончания вуза Девиков в милиции на разных должностях, на оперативной работе. Калейдоскоп людей, наставники и просто товарищи, впечатления и работа, работа… Он серьезно увлекается криминалистикой, методами раскрытия преступления. И постоянно, напряженно думает о том, что надо бы как-то облегчить труд своих товарищей, очень уж много, времени уходит на розыск «дедовскими» методами, а время в милиции, как известно, имеет особую ценность.

Девиков приходит к твердому выводу: борьба с преступностью это не что иное, как борьба за нужную информацию. Преступник стремится как можно меньше оставить о себе данных, тщательно прячет следы. А они остаются во многом… Нужна систематическая быстрая информация! Тот аппарат, который медленно, по картотекам, давал нужные сведения, уже не справлялся, не успевал.

Евгений Иванович с присущей ему настойчивостью и увлеченностью изучал все, что относилось к современной постановке информационного дела в сыске. С трудом — не бог весть какой знаток! — но читал и переводил английские журналы, рассказывающие о работе лондонской полиции. Там-то впервые он натолкнулся на сообщение, что англичане уже пробуют применить в своей работе ЭВМ.

Это был новый толчок. Да, тогда, в начале шестидесятых годов, приходилось только мечтать. Но не зря пришел в милицию романтик Евгений Девиков, не зря!

Начальство, а конкретно А. П. Емельянов, заместитель начальника УВД но оперативной работе, хмурый и неприветливый на вид человек, в душе, вероятно, тоже был романтиком. Во всяком случае, сторонником всего нового, передового. И вот Емельянов, поддержав Девикова, практически благословил информационный центр Свердловского УВД на невиданную работу — научно обоснованную, доказывающую и важность, и необходимость перенесения труда большого коллектива на плечи ЭВМ. В 1967 году работа одобрена в Москве, и свердловчане по праву ликовали: им отдан приоритет в этом деле!

Но ЭВМ они получили не скоро — лишь в 1971 году прибыла «Минск-32», нынешняя «старушка».

В информационном центре, в хозяйстве Девикова, началась новая эпоха. Дело поначалу шло трудно: надо было всю имеющуюся картотеку переложить на математический язык, а жизнь ведь не стояла на месте, данные все пополнялись и пополнялись, карточек все прибавлялось. «Внизу», в райотделах, без восторга встретили туманную пока идею применения ЭВМ — когда, да и будет ли еще от нее прок? Уж мы как-нибудь своими силами… Да и специалистов-математиков — где их взять? Пришли худенькие и робкие девочки — выпускницы университетского матмеха: кто замуж вышел, не поехал в «глубинку», кто из любопытства — а что, если рискнуть? И вот эти худенькие, хрупкие девочки, поняв, что от них требовалось, стали усиленно творить своими математическими умами, и пошло, пошло дело! Постепенно накапливались программы, все новые сведения закладывались в память машины. Девочки-инженеры и сами уже увлеклись, задавали машине каверзные вопросы: ну-ка, скажи, где может совершить новое преступление Н. Н.? И машина, покрутив электронные свои мозги, говорила — вот здесь!

И все же детективу из голубого ящика пока не верили, многие работали по старинке. Как-то на Сортировке, потом в другой, противоположной части Свердловска были совершены два дерзких преступления. Приходит к Девикову сотрудник уголовного розыска Л. Г. Зонов и говорит: «Меня вот начальство к вам направило — помогите определить район, где преступник может проживать». А у самого на лице написано: ерунда все это, что ваша ЭВМ может сказать?

Математики поработали с машиной и сказали: вот здесь, в этом квадрате ищите преступника. Вероятность — 7 из 10.

Проходит неделя, другая, и Девиков узнает, что Зонов ищет совсем в другом месте. При случае спрашивает оперативника, что ж, дескать, не веришь электронике? «А! — отвечает тот. — Шатко у вас. Уж лучше мы по старинке».

Но преступника он все-таки нашел именно в том квадрате, какой указала ЭВМ!

Теперь у электронного детектива началась другая, авторитетная жизнь. Люди поняли: сотрудник, пользующийся услугами ЭВМ, имеет преимущества перед другими, работающими обычными методами. И если уж иллюстрировать труд помощницы, то стоит вспомнить и о другом случае.

…Молодой следователь Чкаловского РОВД Л. Б. Козулина (ныне Ячменева. — Авт.) попросила математиков помочь ей в поиске преступника, который похитил у граждан 1000 рублей. Дело, как выяснилось, было давним, считалось в отделе бесперспективным, и дали его ей, следователю Козулиной, вероятно, для очистки совести, а может быть, и с тайной надеждой — а вдруг?

В деле была зацепка — пострадавшие видели преступника, общались с ним и узнать в лицо могли бы. Приводили его словесный портрет. Но портрет этот все же был беден и противоречив. Тем не менее попросили машину: поищи-ка.

ЭВМ добросовестно поработала и сконфуженно сообщает: такого человека я не знаю.

Что делать?

Кому-то пришла в голову хорошая мысль: давайте попросим коллег в других городах… И вот через два часа из Минска пришла телеграмма: по данным ЭВМ, разыскивается А. Стаценко, ранее судимый за подобные преступления. А через некоторое время пришла и фотография. Вызвали в милицию потерпевших, спросили: он? Ответ был единодушным: он!

— Какие новые задачи ставим ЭВМ? — переспросил Евгений Иванович, когда мы уже прощались. — Сейчас главная забота в милиции — профилактика. Мы должны с помощью машины научиться упреждать действия преступника.

— Что он только задумал, а вы уже хотите об этом знать?

— Не в буквальном, конечно, смысле, — признается Девиков. — Мысль человека пока что тайна. Но преступление редко рождается на голом месте — взял да и совершил. Человек все равно готовится к нему, и эта подготовка редко может быть спрятана от посторонних глаз. Преступники, попавшие под наблюдение милиции и, скажем, нашей машины, в общем-то всегда остаются в поле зрения. И вот в течение определенного времени, допустим, года, мы будем спрашивать нашу помощницу: нет ли у такого-то и такого-то каких-либо намерений? Что он делает, с кем встречается? Полагаю, это благородная задача — уберечь человека от нового неверного шага.

Из длинного коридора через раскрытую дверь доносилось ровное и согласное гудение электронного детектива.

Счастливый конец

Женщина, которая пришла майским солнечным утром 1977 года в паспортный отдел Свердловского УВД, ничем на первый взгляд не выделялась среди других посетителей — скромно одетая, темноволосая, застенчивая. Разве только глаза ее обращали на себя внимание — было в них нетерпение, ожидание. И еще сомнение, сюда ли, дескать, я пришла?

Алевтина Егоровна Измоденова, инспектор паспортного стола, старший лейтенант милиции, сразу почувствовала, что женщину привело к ним дело, вероятно, необычное, что посетительница, решившись идти в органы, немало передумала, пережила.

Алевтина Егоровна пригласила женщину сесть, терпеливо ждала.

— Моя фамилия Смирнова теперь, — сказала женщина. — И много лет я думала, что Смирновой была всегда…

Женщина волновалась, теребила пальцами тонкую пачку каких-то писем, документов. Карие ее глаза возбужденно блестели, билась на тонкой смуглой шее голубая жилка. Она оправила на коленях юбку, видно, успокаивая себя этим машинальным, естественным движением рук, продолжала глуховатым, немного срывающимся голосом:

— Маленькая была — так не думала, конечно, об этом, не знала просто. А выросла…

— А если по порядку? — ласково попросила Измоденова. — Давайте разберемся вместе, что к чему.

— По порядку? — переспросила женщина и облегченно улыбнулась. — Хорошо, я расскажу.

Она положила на стол принесенные документы. В одном из них, потрепанном, пожелтевшем от времени, говорилось, что Новосибирский детский дом отдает супругам Смирновым на воспитание девочку, Валю Закревскую, оставленную на улице, вероятно, матерью, Закревской. Другой документ с печатью Лепельского загса сообщал, что девочка эта осталась без родителей, и мать и отец погибли, а ее удочеряет некая гражданка Закревская. Печать на едва живущем, дряхлом листке бумаги была почти не видна, да и чья-то подпись напоминала разве что рыболовный крючок. Что это — подлинный документ или подделка? Кому понадобилось выписывать на крохотную девочку-сироту бумагу в белорусском Полесье, а потом везти ребенка в Новосибирск, зашить ему в платье клочок бумаги и подбросить сырым, промозглым вечером под двери детского дома?

— Знаете, Алевтина Егоровна, обо всем я узнала уже здесь, в Свердловске, когда училась в десятом классе. Дома был ремонт, вещи все переставлялись, передвигались… И вот в шкафу я нашла документы. Прочитала, но ничего отцу, матери не сказала, стала думать, терзаться — обо мне ли это, нет?

Смирнова говорила быстро, спешила, словно боялась, что не успеет высказаться, помешает кто-то, и Измоденова успокоила ее, попросила говорить подробнее.

Женщина кивнула, перевела дух. Смуглые ее щеки порозовели, руки уже спокойнее оглаживали край казенного стола.

— А потом мама сама мне сказала — ты не родная нам. Годы прошли, ты стала взрослая, сама уже мать. И должна знать правду. Но вот… — Смирнова развела руками, — узнать нам удалось очень мало. Сделала запрос в Белоруссию, Лепель, и оттуда пришло очень странное письмо — будто я и не Закревская вовсе, а Фендюкевич. Вот ответ.

Измоденова склонилась над письмом.

— Да, странная история, — сказала она через минуту-другую. — Надо бы разобраться.

— Вот за этим и пришла! — обрадованно откликнулась Смирнова.

— Вы оставьте все, — решила, поднимаясь, Алевтина Егоровна. — И заявление еще напишите: прошу помочь в розыске родственников, связь с которыми оборвалась в годы войны. А я зайду сейчас к Казимиру Александровичу, посоветуюсь.

Казимир Александрович Трифонов, полковник милиции, начальник паспортного отдела УВД, пожилой уже человек с внимательным взглядом голубых, искрящихся доброжелательством глаз, встретил свою сотрудницу обычным ровным приветствием. Измоденова, уже увлеченная предстоящим делом, взволнованная загадочной пока судьбой молодой женщины, кратко и ясно изложила просьбу Смирновой, показала документы.

— А знаете, Алевтина Егоровна, я ведь воевал в тех местах, — сказал вдруг Трифонов. — Именно там, в Полесье.

Несколько мгновений Казимир Александрович смотрел за окно, на молодую яркую зелень проспекта — наверное, перед глазами бывшего солдата прошли сейчас незабываемые картины военных лет…

— Надо помочь женщине. Вместе будем работать.

Трифонов попросил Измоденову пригласить к нему посетительницу, по-отцовски смотрел на невысокую темноволосую женщину, качая седой головой. Сколько видел он в те годы сирот!.. И вот теперь, спустя столько лет, за тысячи километров от Белоруссии, на Урале, пришла к нему в кабинет одна из них…

Но, может быть, не сирота? Кто-то вдруг найдется? Всякое бывает в жизни…

Запросы пошли во многие организации — военкоматы, госпитали, архивы, загсы, частным лицам. Пухла и пухла папка с документами, поначалу повторяющими одно и то же: нет, Фендюкевич Василий А. (это все, чем располагали сначала Трифонов с Измоденовой) в таких-то списках не значился… На учебе не состоял… В госпитале на излечении не находился…

А ниточка — Закревская Валя — это, вероятно, Нина Фендюкевич — была, и дал ее в руки Свердловской милиции военкомат города Лепеля. Пришло оттуда письмо — сам военком пошел по следам письма-просьбы с Урала, отыскал людей, знавших Закревскую. Та действительно в сорок четвертом году взяла девочку, Нину Фендюкевич. И остался у этой женщины, бывшей соседки Фендюкевичей, чемодан с полустершимися буквами: «Фендюкевич Василий А.». Вероятно, это была вещь отца Нины… Но нынешняя Смирнова — та ли увезенная куда-то Нина?

Шли недели, прибавлялось ответов, надежной оказалась ниточка Лепельского горвоенкомата, не порвалась.

Ее, полуживую, нашла в доме соседка, Закревская, случайно, по какой-то кухонной нужде зашедшая на другое утро к Фендюкевичам. Вера Васильевна и трое ее ребят были задушены; в люльке, в мокрых пеленках, слабо попискивал крохотный человек…

Года два Нина жила у Закревских, а потом появилась некая Кукарекая, выпросила девочку себе в дочки, сумела каким-то образом оформить на нее документы (копий потом никаких не нашлось) и уехала из Лепеля.

— Я только помню, — вспоминала Смирнова, — какой-то чужой город, вечер, дождь. Мама посадила меня на крышку люка, из которого шел густой пар, крышка была теплой, и велела: сиди тут, я скоро приду.

И не пришла. Так девочка, которой от роду не было и четырех лет, оказалась в Новосибирском детском доме…

Позже взяли ее на воспитание супруги Смирновы, вылечили, увезли в Свердловск. Через много лет девушка узнала о своем прошлом…

…А запросы все шли и шли, Казимир Александрович был настойчив в поисках, подумывал, не послать ли туда, в Белоруссию, Измоденову или не поехать ли самому? Щемило сердце бывшего фронтовика.

Ехать сотрудникам милиции не понадобилось. Запросы нашли родственников Нины Фендюкевич — оказался жив дедушка (это его инициалы значились на чемодане, а не отца), дядя, двоюродные сестры. Примчалась из Белоруссии телеграмма: «Дорогая Нина! Ждем, целуем…», потом пришло письмо, где дядя Нины подробно описывал все известное ему, звал в гости.

Нина поехала.

— Потом она пришла к нам. — Казимир Александрович смотрит на мою авторучку, бегающую по блокноту. — Пришла счастливая, растроганная. Говорила нам с Алевтиной Егоровной хорошие, теплые слова благодарности, вручила цветы. Рассказала, что встретилась со всеми своими родственниками, оставшимися в живых, побывала на могиле матери, искала и могилу отца, но пока безуспешно. В Белоруссии встретили Нину хорошо, и не только родные. Появилась в местной газете статья, где рассказывалось, как Закревская, бывшая соседка Фендюкевичей, спасла Нину…

Трифонов замолчал. И я не стал больше ни о чем его спрашивать.