До конца жизни

Заря вечерняя

В первые майские дни бывает у нас в селе один особый праздник. Ни в каких календарях и ни в каких численниках он не значится, но ждут его все от мала до велика. Как только начинает входить в берега после весеннего разлива Сновь и на лугах появится первая, еще не окрепшая травка, так сразу где-нибудь возле колодца собираются мужики и заводят разговор о том, что пора выгонять на пастольники скот. Вторя этим разговорам, по сараям жалобно и призывно мычат истомившиеся за длинную зиму коровы, пробуют голоса телята, волнуются овцы и козы, и даже куры кудахчут как-то по-особому радостно и весело. Да и как не радоваться, как не веселиться! Ведь холода уже прошли, земля оттаяла, подобрела, и пора на волю из душных сараев и клетушек. Мужики тоже вздыхают с облегчением: сено уже, считай, закончилось, и они, достав с чердаков кое-какие запасы, с трудом перебивались эти последние предпраздничные недели.

И вот праздник наступил. Все в этот день просыпаются особенно рано. Женщины еще затемно торопятся в сараи с доенками, мужики обувают высокие резиновые сапоги, запасаются на всякий случай вожжами и веревками и выжидающе курят где-нибудь на крылечке или на лавочке; старушкам тоже не до сна, они достают из-за божниц святую лозу, шепчут какие-то молитвы и, постанывая, выходят на свежий майский воздух. По преданию, в первый день нужно выгнать со двора скотину именно этой лозою, тогда ничего плохого с коровою или с теленком не случится: святая лоза убережет их и от злого зверя, и от вывиха, и от дурного глаза. Старушкам никто не перечит, не отговаривает.

Не спится в это майское утро и ребятишкам. Уж больно интересно им посмотреть, как будет плыть через еще широкую и холодную Сновь стадо. Захватив портфели и сумки, они бегут спозаранку будто бы в школу, а на самом деле к речке, усаживаются над обрывом и поглядывают все время на улицу — не появились ли там первые коровы…

Больше всех ждал в нынешнем году этого весеннего беспокойного праздника Демьян. Так и было чего ждать! Первый раз предстояло ему выгнать в стадо свою Зорьку. Досталась Демьяну эта Зорька ох как нелегко. Еще лет пять тому назад решили они с Анютой завести себе новую корову. Старая их Белянка стала совсем уже никуда не годной: зубы съелись, повыпали, вся высохла, исхудала — одни кости да кожа; молока, правда, еще давала литров по пятнадцать в день, но уже не то, конечно, что в молодости, когда иной раз Анюте даже доенки не хватало. А без коровы им никак нельзя. Дети, считай, на одном молоке выросли. Володька вон и теперь из армии письма пишет, жалуется, что молока не дают. Людка тоже: нет-нет да и едет из института с сумкою. Анюта туда и молочка, и творогу, и сметаны — всего наставит.

Жалко расставаться с Белянкой, да что поделаешь, видно, закончился ее коровий век… Можно было, конечно, сразу, как надумали, ее продать и купить себе первотелку, но кто его еще знает, какая она попадется: деньги угробишь, а ни молока тебе, ни покоя. Вот и решили они тогда с Анютой, что продадут Белянку, как только дождутся от нее телочки. Так оно вернее. Глядишь, удастся телочка в мать, и опять будут им все завидовать. Белянка корова на все село. Начнешь ее доить, так ни путать не надо, ни привязывать, ни теленка подпускать. Стоит себе тихая, смирная, лишь поглядывает на тебя, будто спрашивает: ну как там молочко? Сена за зиму Белянка ела немного и, главное, без разбору: что луговое, что лесное — ей все равно. А весною, когда иной раз с сеном туговато было, так и вовсе обходилась, считай, на одной резке и доживала до первой травы. Словом, завидная корова, что и говорить. Переводить такую породу никак нельзя было. Вот и ждали они с Анютой телочки…

А Белянка словно чувствовала что, — и каждый год приводила им по бычку. Демьян совсем уже было отчаялся, хотел взять в колхозе телочку, первую, какая попадется. Но Анюта отговорила, и слава богу. В нынешнем году постаралась Белянка и все-таки родила им Зорьку…

Помнится, Демьян вышел перед утром поглядеть, как там Белянка, а она уже молодцом — Зорька по сараю бегает. Демьян скорее с себя полушубок, закутал им Зорьку да в хату. Мороз все-таки порядочный — градусов двадцать. Анюта тоже всполошилась, постелила Зорьке сена и чуть не расплакалась. От радости, понятно, что мечта ее сбылась наконец-то. Спать они больше не ложились, сидели возле телочки да любовались. А она вся в мать: беленькая, чистенькая, лишь возле лопатки пятнышко светло-коричневое, так и то материнское. У Белянки точно такое было. Назвали они телочку Зорькой, потому что родилась она на утренней зорьке…

И вот праздничный весенний день наступил. На луг пора Зорьку выгонять. До осени, понятно, с Белянкой она походит, чтобы та приучила ее немного к взрослой свободной жизни. А там потихоньку и сама во всем разберется. С Белянкой тогда можно будет и расстаться…

Рано утром, еще ни свет ни заря, съездил Демьян на велосипеде к Сергею Тимошенко (хата его на самом краю села, и ему сегодня первому в пастухи снаряжаться), стал просить:

— Ты, Сергей Аверьянович, за моею малою повнимательней пригляди.

— Приглядим, Дема, приглядим, не переживай особенно, — пообещал Сергей.

Оно, конечно, если по правилам, по закону, то Демьяну самому надо бы денек-второй походить рядом с Зорькой. Но не время сейчас прохлаждаться, ох как не время! Только сеять ведь начали. А Демьян как-никак — тракторист, и неплохой, говорят. Не выедет он а поле эти самые день-второй, ребятам, друзьям-товарищам как без него обходиться? Анюте тоже — ферму не оставишь. Так что одна надежда на Сергея да на Белянку.

Вернулся Демьян домой, а там уже все готово: Белянка и Зорька во дворе дожидаются, когда стадо к их улице подойдет. Белянка, правда, как и полагается пожилой скотине, времени зря не теряет, травинку, едва поднявшуюся от земли, щиплет. А Зорька, веселая такая, смешная, ну ребенок ребенком, по двору носится, копытцами еще неокрепшими стучит, перебирает, травку понюхает и тут же фыркнет, несмышленая еще, необученная…

На крылечке Анюта сидит с хворостинкою, со святою лозою в руках. Достала все-таки где-то. Демьян лишь усмехнулся, но ничего не сказал, пусть… Он тоже присел рядышком, достал папиросы, но закурить не пришлось: на улице послышался шум, людские голоса, мычание коров.

Зорька сразу насторожилась, пристроилась рядом с Белянкой. Демьян вздохнул, приладил Зорьке на мордочку шкурку ежика, чтоб она на лугу к коровам не приставала, и пошел открывать калитку.

На улице что творилось, не приведи господь! Коровы, радуясь, что наконец-то пережили длинную зиму, наслаждаясь чистым воздухом и вольной волей, то неслись по улице, ломая изгороди и палисадники, то сшибались друг с дружкой рогами. Некоторые, играясь, а иные так и всерьез — должно быть припоминая прошлогодние обиды. И все это с ревом и мычанием, с таким задором, что того и гляди кого-нибудь затопчут или поранят. Мужики, правда, следили за коровами зорко и сразу кидались разнимать, если где получалась куча мала.

Демьян на это особенно надеяться не стал и на всякий случай, пока пронеслись мимо двора самые строптивые, самые балованные коровы, попридержал Белянку и Зорьку возле калитки.

Но получилось, что опасался он зря. Белянка — она есть Белянка. Как только оказались они на улице, так она сразу оттеснила Зорьку к забору и закрыла собою. Корова Кузьмы Стручка, Чирва, кинулась было к ней, но Белянка так на нее замахнулась, что та тут же отпрянула назад и больше не подходила. Белянка, она до поры до времени спокойная, тихая, а уж если ее доведут, тогда только держись, спуску никому не даст. Рога у нее не хуже, чем у других, — на ухваты, которыми Анюта чугун самый большой достает, похожие.

Демьян, глядя, как Белянка с Чирвой расправилась, повеселел, достал опять папиросы и разговорился с мужиками о севе, о погоде. Анюта тоже успокоилась, шла за Зорькой след в след, помахивая изредка святой своей хворостинкой.

Возле речки Белянка отвела Зорьку чуть в сторону от всего стада, вошла в воду и, ласково так замычав, позвала к себе. Зорька попробовала воду вначале копытцем, потом мордочкой и, наверное, пошла бы вслед за матерью, но тут Демьян подоспел с мужиками. Взяли они Зорьку на руки и отнесли в лодку, которую он заготовил еще с вечера. Рано пака Зорьке через речку плавать да еще по такой воде: воспаление легких сразу подхватит.

Белянка вначале было заволновалась, но потом, увидев, что Демьян отчалил от берега, поплыла рядом с лодкой.

Так они и перебрались на другой берег: Зорька в лодке, а Белянка своим ходом.

Работалось Демьяну весь день на редкость легко и удачно. Трактор рокотал без перебоев, без срывов, будто тоже радовался, что в жизни хозяина все складывается так хорошо. Демьян, доверяя ему, зря не кидал из стороны в сторону, вел уверенно, ровно, как по нитке. И все время думал о Зорьке. Вот перевезет он ее вечером с того берега, даст кусочек хлеба, почешет шею, спинку. Зорька положит ему мордочку на руку и будет неотрывно глядеть на него, будто рассказывать тем взглядом, как хорошо ей было вместе с матерью на лугу…

Заглушил Демьян трактор в седьмом часу, все хорошенько проверил, подтянул для верности пару гаек и уже совсем собрался было домой, как вдруг прибежала на поле встревоженная Анюта:

— Ой, Демьян! Зорька пропала!

— Как это — пропала? — прикрикнул на нее Демьян.

— Да как… Сергей мальчонку с лугу прислал. Говорит, стадо пора домой гнать, а Зорьки нету.

Демьяна прямо в пот кинуло. Все-таки чуяло его сердце. Надо было отпроситься у председателя или договориться с Матвеем Дорошенко, своим сменщиком, чтоб поработал за него, а самому денек походить с Зорькой, к лугу ее приучить, к свободе. А теперь вот попробуй найти ее: на лугу и пойма еще не сошла, и заросли там такие, что не выпутаешься, и волки небось где-нибудь ходят. Да и ночь уже надвигается…

Демьян попросил у Матвея мотоцикл, посадил Анюту и скорее домой. А там уже сам Сергей на крылечке его дожидается, в плаще, в резиновых сапогах. Белянка дома, а Зорьки не видно.

— Нету, стало быть? — начал допрашивать его Демьян.

— Нету, Дема, — засокрушался тот.

— Ох, Сергей Аверьянович! — вздохнула и опять заплакала Анюта.

Демьян промолчал, не до разговоров сейчас. Он достал фонарь, веревку, отрезал полбуханки хлеба. Не для себя, конечно, для Зорьки. За хлебом она куда хочешь пойдет. Демьян так ее с самых первых дней приучил.

— И я с тобой, — бросилась за сапогами Анюта.

— Ты дома пока останься, — удержал ее Демьян. — Вдруг сама как-нибудь объявится.

— Останься, останься, — опять вступил в разговор Сергей. — Чего еще и тебе тревожиться.

— Да уж, конечно — нечего! — не по-доброму взглянула на него Анюта.

Демьян лишь вздохнул: Анюту понять можно. Уж кто-кто, а она намаялась с Зорькой. Как за малым ребенком за ней ходила. Бывало, среди ночи будит его: «Дема, а Дема, сходи посмотри на Зорьку. Что-то мне нехороший сон приснился. Будто идем мы с тобой по городу, а навстречу нам Зорька бежит, и колокольчик у нее на шее динь-динь-динь…» — «Так что же тут плохого?» — улыбнется Демьян. «Не знаю, — ответит Анюта, — но все-таки посмотри, как она там».

Демьян послушается, зажжет фонарь и потихоньку, чтоб не скрипеть промерзшими воротами, заглянет в сарай. Зорька спит, свернувшись калачиком на свежей соломке, посапывает. Демьян постоит немного над ее загородкой, потом подойдет к Белянке. Та сразу проснется, посмотрит на него с удивлением и тревогой даже вздохнет о чем-то своем, старческом…

За эти три месяца у Анюты только и разговоров, только и забот, что о Зорьке. То ей пойло какое-то особое, мучное готовит, то тыкву варит, то зачем-то ветеринара Ивана Улиного призовет, хотя Зорька, слава богу, с самого рожденья здоровой была. А когда в конце февраля морозы сильные ударили, так даже в хату ее на ночь забирала.

Сергей всего этого, конечно, не знает. А вот Демьян чувствует, что там сейчас у Анюты на душе творится, обиду ее понимает. Ну да, может, все еще обойдется. Вон у Петра Матросового года два тому назад теленок тоже потерялся. Так ничего — нашли на следующий день. К заречнянскому стаду прибился…

Через речку они кое-как перебрались. Сергей сидел молча на порожке, а Демьян правил, и все время ему казалось, что лодка движется очень медленно и что даже вовсе она не движется, а стоит на месте. Но вот он раз-второй коснулся веслом дна и причалил к песчаному илистому берегу. Сергей первым выскочил из лодки, подтянул ее, привязал цепь за вымытую весенней водой корягу и повел Демьяна к тому месту, где он в последний раз видел Белянку и Зорьку.

— Вот здесь они на бугорке паслись.

— И как же ты проглядел их? — упрекнул Сергея Демьян.

— Да и сам не знаю. Вроде бы и не отлучался никуда. Ты уж прости меня, Дема.

Демьяну от этих его слов стало как-то неловко. Мучается человек, переживает, а из-за чего? С каждым могло случиться. Демьян вдруг представил себя на месте Сергея… и даже вздохнул. Не дай бог! Лучше уж пусть, как теперь: потерялась у Демьяна Зорька, так не по его вине. А то ведь хоть сквозь землю провались. За чужое душа больше болит…

— Ничего, Сергей Аверьянович. Ничего, — стал утешать его Демьян. — Как-нибудь отыщется.

— Дай-то бог, — немного даже повеселел Сергей.

Демьян исходил весь бугорок из одного конца в другой, обследовал его, оглядел и все-таки обнаружил Зорькины следы. Вначале она ходила рядом с Белянкой, а потом, видно, захотелось ей посмотреть, что за кустиками лозовыми делается, вот она и юркнула туда, не послушалась мать.

Демьян раздвинул кусты и пошел по не хоженной еще с весны тропинке, на которой виднелись Зорькины следы. Он отличить их мог, где хочешь. Зорька всегда так ходила: копытце в копытце, хоть линейкой меряй, и, главное, легенько, без нажима, будто не шла, а по воздуху плыла…

— Зорька-а! — закричал он и прислушался.

На вечернем засыпающем лугу было тихо. И лишь минуту спустя после его крика снялись, забеспокоились где-то на Колодном дикие утки.

Сергей тоже решился позвать Зорьку, но как-то хрипло, простуженно. На такой крик Зорька никогда не отзовется.

— Вот беда так беда, — вздохнул он.

Вообще Сергею ходить на луг не стоило бы. Сыро здесь, прохладно, а у него здоровье совсем неважное. Еще с войны что-то с легкими не ладится. В прошлом году съездил зимою по дрова, так чуть не помер. И сейчас вон тоже кашляет все, хрипит, в плащ то и дело кутается.

Демьян прошел еще шагов десять по тропинке, думая уже не столько о Зорьке, сколько о Сергее, и начал уговаривать его:

— Ты бы проехал к Анюте. Пусть не волнуется зря…

— А может, попозже?

— Нет, езжай, езжай, — настоял все-таки на своем Демьян. — Я теперь сам потихоньку.

— Как прикажешь, — виновато согласился Сергей. — В случае чего — позови.

— Хорошо, — пообещал Демьян, хотя никого он звать, конечно, не собирался. Пусть Сергей лучше дома сидит. Одна маета с ним. Сил нет смотреть, как человек мучается, переживает. Да и Анюту он, может быть, как-нибудь заговорит, от мыслей тревожных отвлечет…

Демьян повеселел, огляделся: кругом луг да луг до самого горизонта, до самого леса Милоградовского. А над лугом и лесом весеннее небо, чистое, лазурное, без единой еще звездочки. Красота и радость такая, что человеку и то не мудрено захмелеть от нее и заблудиться… А про Зорьку так и говорить нечего: она ведь ни разу в своей жизни красоты этой еще не видела, весенним луговым воздухом не дышала.

Вскоре тропинка вывела Демьяна к небольшому половодному озерцу. Зорьку оно, должно быть, смутило. Она постояла, потопталась возле самого бережка, а потом пошла обходить его смородиновыми кустами, забирая все дальше и дальше к Заречью. Следы были совсем свежими, даже травка еще не успела как следует подняться. Демьян остановился, прислушался — и ему почудилось, что в кустах кто-то шебуршит сухим камышом, трется о ветки. Демьян достал кусочек хлеба и тихонько, чтоб не вспугнуть Зорьку, стал звать ее, манить к себе. Но как только он подал голос, в кустах все затихло, замерло. Демьян, правда, этой тишине не поверил, усмехнулся. В прятки, должно быть, Зорька надумала с ним играть. Он осторожно обошел один, второй куст, надеясь, что вот сейчас и увидит ее. Стоит небось где-нибудь, храбрится, а у самой сердечко как не выпрыгнет. Сообразила уже, наверное, что не туда забрела — заблудилась.

Но нигде за кустами Зорьки не было. Демьян оглядел под ногами землю и пошел дальше вокруг озерца. Уже совсем стемнело. На лазурно-чистом затухающем небе появились первые звезды, из-за Милоградовского леса, с Про́ездки дохнул по-ночному холодный северный ветер… Все-таки еще не лето, что там и говорить…

Несколько раз Демьяну опять чудились в кустах какие-то шорохи и мычание. Забывая о прежних своих неудачах, он останавливался, доставал из кармана хлеб, но никто на его зов не откликался, хотя Зорька по всем приметам была где-то совсем рядом.

Вместе с темнотой опустился на луг туман. Различить в этом тумане, в этой темноте Зорькины следы было никак нельзя. Демьян зажег фонарь, но почти тут же и погасил его: вдруг Зорька подумает, что это какой-нибудь дикий зверь следит, гонится за ней по лугу. А со страху она совсем растеряется и натворит глупостей: в озеро забредет или в топь возле Горелого болота.

Демьян осторожно, в ползатяжки, закурил и стал размышлять, куда же ему двигаться дальше, но вдруг услышал, как где-то на Колодном заржали в ночном кони. Он обрадовался этому: значит, не один Демьян да Зорька бродят здесь по весеннему лугу, а есть еще и другие живые души.

Демьян опять приободрился и заспешил на Колодное, почти не сомневаясь, что Зорька, конечно же, там. Живое, оно всегда к живому тянется. Небось пасется Зорька рядышком с каким-нибудь стригунком и горя не знает, а Демьян без толку мечется по лугу, переживает.

Колодное — вот оно — рукою подать, а добирался Демьян к нему почти до полуночи. Попадется по дороге какое-либо озерцо или ручеек, и обходишь его версты за две. А тут еще кусты да прошлогодние камышовые заросли — не больно-то в них разгонишься.

Но все равно идти Демьяну теперь было намного легче. Раз Зорька, считай, нашлась, так какая разница ка полчаса он раньше придет или позже…

Демьян был уже совсем рядом с табуном. Ему оставалось обойти всего одно или два озерца, но он остановился возле куста лозы, замер и стал слушать, как, перекликаясь с редким криком сторожевых уток, звенит ночной колокольчик. Когда лошадь ест траву, он звенит тихо и даже как-то по-ночному дремотно, но когда она чем-либо встревоженная, поднимает голову, настораживается, — колокольчик вздрагивает испуганно, отрывисто, словно предупреждает весь табун об опасности…

Демьян обошел, обогнул два последних озерца минутою. Там она, Зорька, рядом с колокольчиком. Тут и сомневаться нечего! Уж кто-кто, а она любопытная, внимательная, ничего интересного не пропустит.

— Кто там? — неожиданно окликнули Демьяна из темноты.

— Я, — немного даже растерялся он.

— Кто это — ты?

— Известно кто — человек!

— Ну, подходи, коли человек, — кажется, поняли его там в темноте.

Демьян выбрался на бугорок, отряхнул с фуражки росу и только теперь заметил высокого грузного мужика, налаживавшего поодаль от камышовых зарослей костерок.

— Чего бродишь по ночам? — полюбопытствовал тот.

— Да вот… — начал объяснять Демьян, — телочка у меня потерялась. Не видел?

— Что-то не видно, — понимающе обеспокоился мужик.

— Может, поглядим?

— Давай.

Мужик поднял с земли кнутик, и они пошли обходить небольшой островок, на котором паслось десятка два лошадей. Возле старого костистого коня, на шее которого был привязан тот так обнадеживший Демьяна колокольчик, остановились. Завидев людей, конь удивленно поднял голову, отчего колокольчик вздрогнул, забился, тревожно и предупреждающе.

— Свои, свои, — успокоил коня мужик. А Демьян, чиркнув спичкой, заглянул за один кустик, за второй и вконец расстроился:

— Видать, не проходила она здесь.

— Похоже на то, — согласился мужик и стал предлагать Демьяну. — Может, посидели бы возле костерка, покурили, картошки напекли? Где ты ее сейчас найдешь среди ночи?!

— Да нет, похожу еще, — все-таки собрался в дорогу Демьян. — Счастливо оставаться.

— Ну, гляди… — мужик заметно опечалился. Потом прикрикнул на отбившуюся от табуна лошадь и посоветовал: — Ты на Цыганский берег держи. Там наше стадо в кошарах. Может, туда как забрела.

Демьян, потерявший было всякую надежду, опять воспрянул духом. Тут и гадать нечего, там, возле стада Зорька. Чего ей к лошадям прибиваться, раз коровы на лугу есть…

Уже было далеко за полночь. Вся луговая жизнь угомонилась, затихла: перестали вскрикивать сторожевые утки, успокоились на болотах лягушки, в последний раз вздрогнул и замер колокольчик. Видно, ночная дремота одолела старого трудового коня, и он, доверившись пастуху, решил передохнуть до утренней зорьки…

Заречнянские луговые кошары Демьян заметил еще издалека. В ночной темноте вначале проступила, надвинулась на него скирда сена, которую расчетливые заречнянцы приберегли до этих вот весенних дней, чтобы было чем подкармливать скотину. Потом он разглядел белую, должно быть, недавно обновленную изгородь и маленький дощатый домик почти на самом берегу.

Демьян присел возле скирды, переобулся, осторожно покурил и лишь после этого собрался идти к домику.

Собрался, да не пошел. Ночная дорога сморила, одолела и его. Демьян поплотнее вжался в скирду и задремал, теша себя надеждой, что теперь уж Зорька определенно здесь. Вот передохнет он минуту-вторую, а потом отыщет Зорьку возле какой-нибудь коровы, возьмет ее на поводок, и отправятся они домой к Анюте по утреннему солнечному лугу. Иногда, правда, сквозь дремоту и забытье, будоражила, пугала Демьяна и другая мысль: а что, если Зорьки возле стада нет? Тогда как? Тогда где ее искать, на что надеяться? Но даже во сне он гнал от себя эту ненужную, глупую мысль и старался спать по-домашнему спокойно и крепко.

Разбудили Демьяна какие-то голоса, негромкие, сдержанные, но в предутренней тишине все равно далеко слышимые. Он стряхнул налипшие соринки, подхватил фонарь и зашагал к домику весь еще во власти сна и отдыха.

Возле домика на лавочке приделывал к алюминиевой фляге крышку парень лет девятнадцати. Занятый своим делом, он, казалось, нисколько не удивился появлению Демьяна, словно наперед знал, что тот где-то бродит в лугах и с минуты на минуту должен прийти сюда за помощью.

Демьян поздоровался и стал рассказывать ему о Зорьке, о том, какой она всегда была внимательной и послушной, а вот вчера что-то случилось, может, напугал кто или просто так с непривычки заблудилась, малая ведь еще совсем.

— Оля-я! — крикнул куда-то в редеющий туман парень.

— Чего? — отозвался оттуда девичий голос.

— Иди сюда!

— Иду-у!..

Демьян позавидовал этой их утренней перекличке и вспомнил, как однажды он во время сенокоса точно так вот звал Анюту, а она все молчала, то ли не слыша его, то ли стесняясь подружек. Ему даже показалось, что именно Анюта сейчас появится возле домика и, озабоченная, начнет спрашивать Демьяна, зачем он звал ее в такую рань.

Но вместо Анюты к ним подошла светловолосая тоненькая девчонка с полным ведром молока в руках. Она чуть настороженно поздоровалась с Демьяном и взглянула на парня:

— Случилось что-нибудь?

— Ага, — ответил парень. — Теленок потерялся. Ты не видела?

— Нет, — еще больше встревожилась девчонка.

Демьян тяжело вздохнул. Он почему-то надеялся, что девчонка обязательно принесет ему добрую весть. Кто же тогда еще и может обрадовать человека, если не такая вот ясноглазая работница? Но, видно, не судьба…

Демьян собрался было идти дальше, но Оля, словно почувствовав, что таится за этим его вздохом, кинулась утешать, успокаивать Демьяна:

— Может, молока попьете?

— Попью, — неожиданно согласился он и присел на лавочку рядом с парнем.

Оля сбегала в домик, принесла оттуда пол-литровую кружку и чистый льняной лоскутик. Ловко, одним движением, она приладила его на венчик, улыбнулась Демьяну и, не обронив ни капли, налила полную кружку не остывшего еще, подернутого пеной молока.

Демьян выпил его, не торопясь, с минутным перерывом и отдыхом, чтобы вдоволь насытиться и почувствовать молочный, ни с чем не сравнимый вкус. Молоко Демьяну понравилось: густое и пахучее, почти как у Белянки… Года через полтора-два, глядишь, и Зорька порадовала бы его кружкой такого вот утреннего пенистого молока. Сколько раз Демьян мечтал о том счастливом дне, когда Анюта придет из сарая от Зорьки, процедит молоко и даст первому Демьяну попробовать его и определить, такое ли оно получилось, как у Зорькиной матери, Белянки.

— Может, еще? — шагнула к нему Оля.

— Нет, спасибо, — отказался Демьян и отдал ей кружку.

Минут пять он еще посидел на лавочке, не решаясь и не желая расставаться с ребятами, но потом все-таки поднялся и пошел к берегу речки, чтоб зря не смущать их, не тревожить. Возле скирды Демьян оглянулся: Оля стояла рядом с парнем, а тот, высоко запрокинув голову, пил из кружки молоко. Демьян не удержался, снял фуражку и помахал ею на прощанье ребятам, хотя те, кажется, ничего и не заметили…

Еще там, возле дощатого домика Демьян решил, что раз нет Зорьки в Заречнянских лугах, то, стало быть, теперь надо ему идти на Маковье к Новым Млинам.

Демьян прибавил шагу, разгорячился, но вскоре свернул к дому. Может, Зорька давно уже в сарае, и он понапрасну ходит тут по лугу, волнуется.

Демьян огородами, чтоб никто не видел, не приставал с расспросами, начал пробираться домой. Но чем ближе он подходил к своей хате, тем тоскливей и горше становилось у него на душе. Вряд ли, конечно, Зорька дома. Через речку она сама никак не переберется. Он хотел уже было повернуть назад, но потом подумал об Анюте. Как она там одна в неведении, в тревоге? Небось уже все глаза проглядела, ждет его не дождется. Для Зорьки, наверное, и хлебушка заготовила, и картошки отварила. Надо хоть показаться ей, обнадежить, а после можно и дальше в путь.

Демьян остановился в саду, перекурил и лишь после этого решился идти в хату.

Анюта сидела на стульчике около печи и плакала.

— Ну, чего ты? — поставил Демьян в угол фонарь.

— Белянка молока не отдала.

— Совсем, что ли?! — не поверил Демьян.

— А вон погляди в доенке. Чует она что-то…

Заглядывать в доенку Демьян не стал. Раз Анюта сказала, значит, так оно и есть. Он присел на порожке, минуту помолчал, а потом, успокаивая не столько, кажется, Анюту, сколько самого себя, принялся размышлять:

— Ничего она не чует. Просто с непривычки — вода еще холодная. А Зорька найдется, я следы обнаружил.

— Хорошо бы если так, — как будто согласилась и поверила ему Анюта. — Ты бы передохнул, Дема.

Передохнуть, конечно, надо бы, тут и говорить нечего. Находился Демьян за ночь по лугу, намаялся. Ноги вон прямо гудят. Да и день еще неизвестно каким выпадет! Но не время сейчас спать, ох, как не время. Может, Зорька в беду какую попала, ждет не дождется от него помощи, а он среди белого дня разлеживаться будет, нежиться.

— Потом отдохну, Аня, потом, — отказался Демьян. — Искать надо.

— Ну смотри сам, Дема, — принялась собирать ему на стол Анюта.

Демьян пересел с порожка на табуретку, нарезал хлеба и, стараясь быть веселым и бодрым, начал рассказывать о своем ночном путешествии, о заречнянском мужике, о ребятишках.

— Сергей заболел, — неожиданно перебила его Анюта. — Наташа сейчас фельдшерицу повела.

— Что с ним? — встревожился и даже отложил ложку Демьян.

— А кто его знает. Легкие, наверное.

Демьян, пересиливая себя, кое-как начал есть. Вот уж не зря, видно, говорят: горе рядом с бедою ходит. Не стоило вчера Сергею на лугу появляться: сыро там еще, прохладно. Солнышко, оно пока только сверху пригревает… А тут еще Зорька… Может, переволновался человек, перенервничал. Беречься Сергею надо, потихоньку бы все да не спеша. Хотя как убережешься в крестьянской жизни. Она здоровья и сил немалых требует….

— Я тут меду баночку приготовила, — опять нарушила Демьяновы мысли Анюта. — Может, занесешь Сергею?

— Занесу, конечно, — поднялся из-за стола Демьян.

Анюта на скорую руку собрала ему в дорогу обед, приладила его в сетку рядом с литровой баночкой меду и вдруг снова заплакала.

— Перестань, слышишь! — прикрикнул на нее Демьян.

— Да как же… — закрылась она от него платком.

Демьян забрал сетку и вышел во двор. Вначале хотел было сразу отправиться к Сергею, но потом не сдержался, заглянул в сарай. Белянка, увидев его, подошла к воротам, замерла. Демьян бросил ей охапку сена, вздохнул:

— Такие вот, Белянка, дела…

Но она к сену даже не притронулась. Стояла по-прежнему тихая и, казалось, за ночь еще больше постаревшая. Демьян погладил, почесал у нее за ухом, потом, сам не зная зачем, пересчитал на рогах кольца, что ровными бугорками шли одно за другим, начиная от самого основания: говорят, сколько у коровы на рогах этих колец, столько и было у нее телят. В прошлом году, помнится, Демьян насчитал у Белянки девятнадцать широких, будто обручальных, колечек. А теперь вот появилось еще одно, тоненькое, едва заметное, — наверное, Зорькино…

Утро было еще совсем раннее, и Демьян добрался до Сергеевого дома почти никем не замеченный. Лишь однажды выглянул из калитки Иван Улин и поинтересовался, зная, конечно, о его беде:

— Не нашлась, Степанович?

— Пока нет, — остановился Демьян.

— Ну, не горюй. В колхозе другую возьмешь. Я помогу.

— Мне другая не нужна, — закурил Демьян и пошел дальше.

Хорошо рассуждать Ивану, когда своя корова стоит в сарае, а тут вот попробуй…

Возле Сергеевого палисадника Демьян бросил папироску, вытер о траву сапоги и пошел в дом. Сергей лежал на кровати за узенькой ситцевой ширмою.

— Что ты тут расхворался? — бодро и решительно поздоровался с ним Демьян.

— Да вот видишь… — приподнялся тот на локти. — Как Зорька-то?

— Считай, нашлась, — обманул его Демьян. — В Новых Млинах ее видели.

— Ну и слава богу.

Рассказывать Сергею о своих ночных поисках Демьян не стал. Зачем зря волновать человека? Ему сейчас о другом думать надо, сил набираться. Хотя откуда их взять? Что потеряно, прожито, того не вернешь, как ни старайся. А жалко Сергея. Ох, как жалко! Больно уж хороший он, мечтательный человек. С самой войны, как заболеет, так сразу мечтать принимается. Вот, говорит, поправлюсь и новый дом начну строить. Раза два даже договаривался с Демьяном за лесом ехать. Но все не получалось. Только из одной хворобы выпутается, его уже другая поджидает. Так и живет до сих пор в старой хатенке.

Демьян присел на стуле неподалеку от кровати.

— Ты иди, Дема, иди, — стал торопить его Сергей.

— Успеется, Аверьянович, — не послушался Демьян. Он достал из сетки баночку, поставил на табуретку рядом с лекарствами. — Анюта вот передала. С молоком топленым пей. Помогает.

— Спасибо, — едва заметно улыбнулся Сергей — и опять про дом: — Летом начну строиться. Под железом хочу, с фронтоном, со ставнями, как у людей.

— Построишься, — ободрил его Демьян. — Чего там…

— Окнами поверну на восход, на речку, чтоб света побольше. Я свет, Дема, люблю, солнышко.

— Я тоже, — задумался Демьян. — С солнышком оно веселей.

— Наташа! — позвал жену Сергей. — Ты бы налила нам с Демой по рюмочке.

— Может, не надо… — запротивилась та.

— Правда, не надо, — поддержал ее Демьян.

Но Сергей уже освободил на табуретке место, пригладил волосы:

— Почему же?! Выпьем понемножку за удачу, за жизнь.

Наташа лишь покачала головой, но не сказала больше ни слова, молча пошла на кухню и вскоре вернулась оттуда с двумя рюмочками на тарелке.

— Ты и себе принеси, — попросил ее Сергей.

— Да у меня печь еще не топлена, — по-женски стала отказываться та.

— А и не топи вовсе, — Сергей опять улыбнулся, поправил одеяло. — Вот построим новую, тогда сколько хочешь…

— Ладно тебе, — тихо вздохнула Наташа. — Строитель. — Но Сергея она все-таки послушалась, принесла еще одну рюмку и присела на маленьком детском стульчике.

— Поправляйся, Аверьянович, — чокнулся с Сергеем и с Наташей Демьян. — А Зорька найдется, ты не волнуйся.

— Как же не волноваться, — едва пригубил свою рюмку Сергей. — Не доглядел все-таки…

Минуты две-три он лежал молча, а потом опять стал уговаривать Демьяна:

— Поторапливайся, Дема, а то поздно будет.

— Сейчас, сейчас, — пообещал Демьян. — Посидим вот с тобой, побеседуем и пойду потихоньку. Никуда она не денется.

Но беседы у них не получилось. Сергей вскоре задремал, забылся, тяжело, с хрипом вздыхая во сне.

— И вот так все время, — пожаловалась Наташа. — Дышать ему тяжело.

— В больницу надо бы, — посоветовал Демьян.

— Не хочет. Говорит, хватит — належался.

Демьян посидел возле Сергея еще самую малость, пообещал Наташе заглянуть вечером и пошел к лодке.

Переправившись, он заспешил по вчерашней песчаной тропинке, на которой отчетливо и ясно были видны Зорькины следы. Думалось ему теперь о Белянке. Вот, если даст бог, Зорька отыщется, то продавать он Белянку не станет, в заготскот не поведет. Пусть живет до отмерянного ей часа. А без тех пятисот рублей, что можно выручить за нее, Демьян не обеднеет. Анюта такому его решению только обрадуется. Она с Белянкой, считай, полжизни бок о бок, как с подружкою самой лучшею прожила. Бывало, заговорят они, что пора с Белянкой расставаться, так она тут же в слезы. Понимает, конечно, что нельзя иначе, что люди их с Демьяном засмеют, а все равно плачет, расстраивается…

Возле озера, где вчера потерял Зорькины следы, Демьян свернул к Новым Млинам, зашагал решительней, тверже. Ему даже показалось, что целая и невредимая Зорька с минуты на минуту выбежит к нему откуда-нибудь из-за кустов…

Но ее пока не было, и Демьян, дымя папироской, все шагал и шагал по мокрому утреннему лугу.

Над далеким Кучиновским лесом стало всходить солнце. Оно вначале осветило Займищанский пологий берег, шиферные и соломенные крыши, над которыми то там, то здесь уже вились ранние белесо-пепельные дымки, а потом перебралось через речку и узенькой ровной дорожкой упало к Демьяновым ногам. Демьян вступил на эту дорожку и пошел по ней, совсем уже уверенный, что Зорька вот-вот найдется.

И вдруг он остановился, замер: на том берегу возле Сергеевой хаты вначале чуть слышно, а потом все громче и все жалобнее заплакала, запричитала Наташа.

Демьян бросился к лодке, начал грести, налегая сколько было силы на весло, и все время утешал, успокаивал себя: нет, не может быть! Ведь и по рюмочке они с Сергеем выпили, и поговорили. А что Наташа плачет, так мало ли чего…

Он причалил к берегу, бросил в лодку весло и вдруг опять застыл, теперь уже окончательно поверив, что с Сергеем что-то все же не так. Возле клуба дед Савостей начал звонить в рельс.

Лет двадцать тому назад, когда закрыли у них в Займище церковь, мужики повесили его на клене, и теперь, если кто-либо умирал, дед Савостей по старой привычке звонил, оповещая об этом все село.

Минут пять Демьян постоял возле лодки, вслушиваясь в этот тревожно-печальный перезвон, словно хотел различить в нем хоть один какой-либо обнадеживающий звук. Но такого звука не было да и не могло, конечно, быть. Коль умер человек, так тут надейся не надейся, а с гроба его не поднимешь…

Демьян подтянул на берег лодку и огородами заторопился домой: надо переодеться, забрать Анюту да скорее к Наташе. Одной ей с похоронами не справиться.

В хату Демьян вошел тихо, стараясь не скрипеть дверью, не стучать промокшими сапогами. Анюта, увидев его, заплакала, зарыдала.

— Будет тебе, будет, — тронул он ее за плечо.

— Да как же, будет, Дема! — никак не хотела она успокаиваться. — Ведь никто не ожидал.

— Ну что поделаешь, Аня. Собирайся, а то неудобно — люди уже идут.

— Куда идут? — как-то тяжело, непонимающе посмотрела на него Анюта.

— Как куда? К Сергею. Слышишь, звонят…

Несколько мгновений Анюта смотрела на него все так же тяжело и растерянно. Казалось, она только сейчас услышала похоронный, скликающий на беду людей звон. А потом упала головой на стол…

— Ты чего, чего? — испугался Демьян.

— В сарай сходи, Дема, сходи…

Демьян бросил на пол фуфайку и выбежал во двор. Не по-доброму вздрогнувшими руками он открыл ворота — и отшатнулся: на свежей только сегодня подостланной соломе, далеко запрокинув тяжелую крупную голову, лежала мертвая Белянка.

Демьян вначале не поверил этому, достал из кармана кусочек хлеба и по привычке позвал ее:

— Белянка, Белянка…

Но она никак не откликнулась на его слова. Демьян погладил ей шею, худые запалые бока, спину, как будто можно было ожидать, что она от этих его прикосновений сейчас поднимется, — и вдруг не выдержал, отошел в сторону и закрыл лицо мокрою от росы фуражкою…

А дед Савостей возле клуба, не уставая, все бил и бил молотком в потемневший от зимних стуж и весенних проливных дождей обрубок рельса…