Долгие каникулы в Одессе

Глава 14 Год Великого Перелома

И всё-таки я попал в прошлое своего мира. На улице хмарь, настроение у меня такое же. Вот, сижу и читаю статью И. В. Сталина «Год великого перелома» во вчерашней газете «Правда». Я-то помню и знаю, что эта статья, ставшая по сути программным заявлением партии большевиков, а точнее, сторонников Сталина на индустриализацию и коллективизацию всей страны, на самом деле по большей части выдаёт желаемое за действительное. И цифры, приводимые в этой статье, по факту к действительности имеют только косвенное отношение.

Весь прошлый и нынешний годы по всей стране вспыхивают многочисленные стихийные выступления крестьян против колхозов и коллективизации, зачастую вооружённые. Об этом шепчутся обыватели, горланят в ресторанах пьяные нэпманы, зло обсуждают на перекурах работяги, иногда до хватания друг друга за грудки и до кровавой юшки из носа, но о бунтах в статье нет ни слова.

И газеты не пишут об этих выступлениях, их подоплёке и жёстком подавлении этих выступлений, в том числе и с привлечением РККА. Сначала писали, но потом как-то перестали… после смены нескольких главредов. Теперь есть только небольшие статьи и заметки о кулаках и подкулачниках «всячески вредящих колхозному строю».

Нет никаких «решающих успехов в основных областях социалистической перестройки (реконструкции) нашего народного хозяйства». Нет никакого «коренного перелома в недрах самого крестьянства». Слова Вождя: «Речь идёт о коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машинно-тракторным станциям, к артелям, колхозам, опирающимся на новую технику, наконец, к гигантам-совхозам, вооружённым сотнями тракторов и комбайнов» у меня вызывают лишь горькую усмешку.

Это пока что лишь мечты, а в действительности сегодня в подавляющем большинстве только у кулаков и крепких середняков есть нормальные тягловые лошади, плуги и сеялки. У остального крестьянства в основном слабосильные кони и отощавшие от вечной бескормицы волы, да и то не в каждом хозяйстве. В некоторых по старинке пашут сохой запрягая вместо нормального тягла корову, а то и сами впрягаясь в постромки всей семьёй. А из сельскохозяйственного инструментария преобладают серпы, косы, вилы да грабли.

И вот эту отсталость и неразвитость сельского хозяйства решено преодолеть одним решительным броском вперёд. Хотя заводы для тракторов и комбайнов ещё только строятся, создавать МТС, по сути, просто не из чего и «опираться» не на что. Ленин говорил при введении НЭПа:

«Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперёд. Только под одним этим условием мы отступили назад в проведении нашей новой экономической политики… чтобы после отступления начать упорнейшее наступление вперёд».

Тоже детский лепет и отговорка. НЭП вместо военного коммунизма был введён с большим скрипом и существенными ограничениями, но введён вынужденно. Из-за возможного распада страны в условиях тотальной разрухи, слабости советской власти на местах и угрозы потери этой власти большевиками. Его целью было восстановление разрушенного хозяйства путём создания мелкого товарного производства способного хоть как-то удовлетворить потребности населения в товарах повседневного спроса. И в первую очередь для снятия социального напряжения в обществе за счёт организации торговли между городом и деревней.

В конечном счёте НЭП должен был поспособствовать укреплению советской власти. Преодолению международной изоляции молодой страны советов «признающей частный капитал» и восстановлению на этом фоне внешнеэкономических и внешнеполитических связей. В частную собственность вновь передавались ранее реквизированные и простаивающие мелкие товарные производства, но с максимальной численностью наёмного персонала, не превышающего ста человек. К концу двадцатых годов задачи стоявшие перед НЭПом в основном были решены.

А сами нэпманы, накопив жирок и охмелев от шальных прибылей, посчитали что ухватили Бога за бороду и теперь им сам чёрт не брат. Позабыв про народную мудрость о том, что «не стоит кусать руку дающую, дабы не пришлось лизать сапог пинающий…» Набрав силу и войдя во вкус, новая буржуазия начала «показывать зубы», что выразилось в срыве хлебозаготовок 27–29 годов. Когда «сельские буржуи» в виде кулаков и крепких середняков, а глядя на них и остальная крестьянская масса стали отказываться от продажи излишков зерна, требуя повышения закупочных цен в преддверии грядущей войны, о которой вовсю трубит советская пресса.

Излишки зерна попросту стали прятаться в схронах или обычных земляных ямах. Что приводит к его повсеместной порче и непригодности в дальнейшем для использования в пищу, да и на корм скотине испорченное зерно давать было опасно. А в городах начал ощущаться острый недостаток хлеба, из-за чего пришлось вводить хлебные карточки и нормы на его выдачу. Что только усиливало социальную напряжённость между городом и деревней, между рабочими и крестьянами, да и в среде самих рабочих между «потомственными пролетариями» и недавними выходцами из села.

Первоначально Сталин склонялся к Бухаринской модели постепенного «врастания в социализм» через НЭП, тем более что Троцкий, политический соперник Сталина был ярым сторонником интенсивной индустриализации страны за счёт крестьянства, к которому он относился с брезгливым пренебрежением, как к мелкой разменной монете. Но теперь Троцкий выслан за пределы СССР.

А индустриализация страны значительно отстаёт от контрольных цифр, намеченных первым пятилетним планом. И этому есть не только субъективные причины, вызванные «человеческим фактором» (обычное разгильдяйство, пьянство, низкая трудовая дисциплина и банальное неумение руководить и планировать свою работу), но и объективные.

Попросту говоря, на дальнейшее «строительство социализма через индустриализацию всей страны» в казне нет денег. А обещанные капиталистами займы на закупку техники под различными предлогами не выделяются. Иностранные послы в СССР докладывают своим правительствам, что СССР «клиент-банкрот». Зерна, основного продукта экспорта из СССР в капиталистические страны под обещанные кредиты в стране собрано недопустимо мало. В счёт погашения кредитов на закупку импортной техники СССР вынужден тратить свои скудные золотовалютные запасы, в том числе начать частичную продажу ценностей из Гохрана.

И тут как по заказу на западе разразился экономический кризис. «Великая Депрессия» дала шанс молодому советскому государству воспользоваться свободными квалифицированными рабочими руками и опытными инженерно-техническими кадрами. В поисках работы в СССР по контракту едут специалисты из Америки и Европы потерявшие работу у себя на родине. Сумма общего контракта на промышленное строительство в СССР составила более двух миллиардов долларов в ценах двадцать девятого года.

А тут ещё и явная военная угроза со стороны, мягко говоря, недружественной Польши, закупившей у Франции в прошлом году четыреста танков. Сталин и его ближайшие соратники понимают, что отставание СССР от капстран в военной мощи неизбежно приведёт к войне и новой интервенции со стороны складывающегося альянса из Франции, Польши и Румынии. И как следствие — неизбежному падению советской власти.

В этих сложных экономических и политических условиях принимается решение свернуть НЭП. Ставший к концу двадцатых годов не просто обузой, но и силой откровенно враждебной советскому строю. В условиях военной угрозы и необходимости скорейшего ввода в строй производственных мощностей решение отказаться от поэтапной коллективизации крестьян и перейти к коллективизации сплошной казалось на тот момент единственно правильным выходом.

Советскому правительству срочно требуются деньги. По первоначальному плану за первую пятилетку 1928–1933 годов планировалось перевести в колхозную собственность всего около четырёх процентов всех крестьянских единоличных хозяйств. Острая необходимость в средствах для развернувшегося строительства промышленных гигантов, что как локомотивы должны были в дальнейшем потянуть вперёд всю экономику молодой страны, привела к отказу от пятилетнего плана коллективизации.

Взять зерно у колхозов казалось намного проще чем у единоличника. Тем более что зерна надо много, так как в связи с «Великой Депрессией» появились не только так необходимые в СССР иностранные квалифицированные кадры, но и продовольствие на мировых рынках подешевело, в том числе упали и закупочные цены на экспортную пшеницу снизившись в двадцать девятому году на тридцать процентов.

Нэпман, как и всякий частный предприниматель в условиях свободного рынка подвержен рискам и кризисам. И в первую очередь при банкротстве таких предприятий страдают его работники, пополняя армию безработных. Новая экономическая политика привела к новому серьёзному расслоению и напряжению во вновь появившихся социальных группах: «новой буржуазии» и «наёмных рабочих». К тому же НЭП в условиях однопартийной системы являлся нонсенсом и требовал «либеризации» законов.

По большому счёту НЭПу было необходимо возрождение многопартийности и создание в конечном итоге парламентской республики. К тому же нэпманы, обладая значительными капиталами всячески стремились получать различного рода преференции перед своими конкурентами, в том числе и государственными предприятиями, что приводило к разложению и идейному «разброду и шатанию» в умах «нестойких» партийных работников и «ответственных» советских товарищей.

Говоря простым языком в среде как советской, так и партийной номенклатуры процветает коррупция и взяточничество. И всё это происходит практически в открытую, на глазах у тысяч рядовых партийцев и обычных обывателей, сочувствующих советской власти. На своих плечах вынесших и кровавую вакханалию революции, и ужасы беспощадной гражданской войны, и тяготы разрухи с послевоенным восстановлением. «За что мы боролись»? Этот вопрос звучит всё чаще и всё требовательнее, игнорировать его большевикам — смерти подобно.

Коллективизация и индустриализация поставили на частной кооперации и мелко-кустарном производстве большой и жирный крест. Хотя некоторые мелкие артели и кустари-индивидуалы были окончательно «дожаты» только во времена Хрущёва. Но из прошлой жизни в Брежневские времена я помню и частных закройщиков-портных на дому, и частных фотографов с их «домашними фотоателье». Правда были они в основном почему-то инвалидами и числились «надомниками». Возможно, для них были какие-то исключения и льготы, вот только назвать этих поздне-советских «частников» нэпманами у меня язык не повернётся.

Я со вздохом отложил газету в сторону и принялся пить остывший чай. На улице пасмурно, а на душе тревожно и не только от статьи. Сегодня пятница, но на занятия в институт я не иду, у меня мама приболела. Начало ноября, вроде бы ещё тепло, днём так вообще +10 +12, и мама вроде бы не девочка чтоб форсить. Но вот пошла к подруге легко одевшись и не убереглась, попала под проливной дождь и пока до дома добралась вся до нитки промокла и зонтик не помог. Да ещё видимо и продуло по дороге. Вот и слегла, напугав меня чуть ли не до паники. Добро что Семён Маркович врач хороший, диагностировал острый бронхит и назначил лечение.

Но для этого времени бронхит тоже штука коварная. Это не «моё» время, когда закинул в рот таблетку, в крайнем случае несколько укольчиков сделал и через недельку ты вновь как огурчик. Сейчас всё намного сложнее и опаснее. Лекарств нормальных, мне известных, ещё не изобрели, так что всё лечение по старинке. Порошки, пилюльки, микстуры да я на рынке клюквой, брусникой и малиной закупился. Хорошо помню по прежней жизни, что ударная доза витаминов выздоровлению способствует. Вот и перетираю ягоды с сахаром, да чаи-компоты завариваю. Вроде бы помогает, мама уже не так сильно кашляет и повеселела. Кажется, кризис миновал, и мама идёт на поправку.

По договорённости с преподавателями сегодня и завтра я занимаюсь дома. Всё-таки студентам четвёртого курса доверяют больше, чем первокурсникам. Тем более, что вчера в зале горсовета, как сейчас называется в народе здание будущей Одесской филармонии, был праздничный концерт, посвящённый двенадцатой годовщине Революции и в составе хора Муздрамина я принимал в нём участие. И вновь солировал со своим «Орлёнком». Похоже, что пора уже «придумать» новую песню, но брать что-то из репертуара своей «прошлой» жизни мне не хочется, а из написанного в этом времени мне пока что ничего достойного не встретилось.

Но музыку, к своему удивлению, потихоньку пишу. Возможно, мне только кажется, что эту музыку сочиняю я, а на самом деле это музыка из моей прошлой жизни. Порой даже затрудняюсь точно сказать, слышал ли эту мелодию раньше или нет. Но вот слова многих песен из моего прошлого ещё в основном помню, но только если это действительно была песня, а не её звуковая имитация.

И у меня неожиданно рано началась мутация голоса. К сожалению, сейчас уже точно не помню по своей прежней жизни, когда она у меня началась «там», но кажется годам к тринадцати-четырнадцати уже вполне сносно «хрипел под Высоцкого» на гитаре.

Юлия Александровна первой заметила у меня начавшуюся ломку голоса и сразу снизила нагрузки по вокалу, разрешив петь только лёгкие партии в хоре, хотела даже запретить мне выступать в концерте, но всё-таки согласилась при условии, что я не буду при пении форсировать свой голос. Так что минимум на полгода, а то и на год интенсивность занятий вокалом отходит на второй план.

А ещё мне теперь больше не надо посещать класс дирижирования. Всё-таки разногласия Григория Арнольдовича с власть имущими закончились его «добровольной» отставкой с должности Ректора Муздрамина, и он уехал в Москву. Приняв предложение от Немировича-Данченко на должность главного дирижёра в его Московском музыкальном театре, по прошлой жизни мне больше известном как МХАТ.

Но перед самым своим увольнением он сделал мне поистине королевский подарок, организовав выпускной экзамен по классу оперно-симфонического дирижирования. Своё решение он объяснил тем, что я давно уже выполнил все требования, предъявляемые к этой дисциплине: на достаточном уровне знаю оперно-симфонический репертуар, умею делать всесторонний анализ оркестровых партитур, владею и свободно применяю различные техники дирижирования, имею опыт оркестрового аккомпанемента вокалистам и инструменталистам, а также опыт концертных выступлений. Проявляю интерес к саморазвитию своих способностей, обладаю хорошим художественным вкусом.

По его словам, всё это я продемонстрировал наглядно, занимая несмотря на свою молодость вот уже в течение двух лет официальную должность музыкального руководителя ансамбля «Поющая Одесса». Не только написав для ансамбля более сорока песен и музыку к ним, но и проводя с ансамблем репетиции, по сути, выполняя обязанности дирижёра оркестра. Кроме того, на всех концертах, что довелось увидеть моему преподавателю я оказывается ещё и дирижировал ансамблем. Исполняя главную партию на том инструменте, на котором в тот момент играл.

Что только подчёркивает мой статус и стиль дирижёра-универсала, довольно-таки большую редкость среди музыкантов. Хм, в общем-то это так и есть, ребята уже привыкли к моей ведущей роли во время концерта и перед ним. Начиная от хореографической проработки движений вокалистов и музыкантов во время репетиций, в расстановке последних штрихов и акцентов перед выступлением и заканчивая сценическим воплощением произведения. Но я не думал, что это так заметно со стороны.

Но я-то понимал, что всё это скорее всего аванс на будущее и оказался прав. На прощание Григорий Арнольдович наедине мне подтвердил, что до настоящего дирижёра мне ещё расти и расти, но он боится, что в его отсутствии на мне смогут отыграться его недруги, как на явном его фаворите и протеже. И неизвестно как может в дальнейшем сложиться моё музыкальное будущее.

Но он и остальные мои педагоги решили, что досрочная аттестация по классу дирижирования не должна вызвать антагонизма у остального профессорско-преподавательского состава института. Тем паче, что я с некоторых пор являюсь любимцем «больших начальников» и своеобразным «знаменем» Муздрамина как «яркий представитель передовой советской молодёжи».

Ну, да. То выступление «Поющей Одессы» в смотре клубных ансамблей не прошло незамеченным и не осталось без последствий. После концерта, кстати, закончившегося бисированием и громовыми овациями, с нами пожелали встретиться и поговорить не только члены «оценочной» комиссии, но и председатель исполкома городского совета Одессы и «по совместительству» секретарь окружного комитета партии Г. П. Алексеенко, чем-то напомнившего мне «товарища Самсонова» в исполнении Леонида Куравлёва, начальника «Ассоциации пролетарских музыкантов» из кинофильма «Мы из джаза».

Сразу по окончании выступления, когда мы радостные и возбуждённые начали собирать и упаковывать в кофры свои инструменты к нам подошёл распорядитель в зале и попросил задержаться на несколько минут, пояснив что с нами хотят поговорить ответственные товарищи и возможно «Сам» товарищ Алексеенко. Ждали мы недолго, не прошло и десяти минут как к нам на сцену поднялись члены оценочной комиссии и с ними ещё несколько неизвестных мне людей. Один из них и оказался нынешним главой Одессы.

Поздоровавшись и благодушно улыбаясь, он обратился ко всем нам:

— Ну, дивчина и хлопцы, порадовали Вы сегодня народ, порадовали! Я уж и не помню, когда так отдыхал душой и сердцем. Какие песни, какой задор! Так мало того, что порадовали, так и исполняли что-то совсем мне незнакомое. Это где ж так задушевно поют украинские песни? Вот ты, Сергей, мне говорят шо ты с Киева, а я там бывал, но такой песни о маме не слышал. Это ж какие слова! — и Одесский голова вдруг напевает первую строчку и при этом совершенно не фальшивя: — Рiдна мати моя, ти ночей не доспала… — немного помолчал и продолжил: — Очень душевная песня, откуда?

Сергей немного растерянно оглянулся на меня, но потом всё-таки собрался и ответил:

— Так это на Дальнем Востоке так поют, товарищ Алексеенко. Эту песню Миша из Владивостока привёз! — и Сергей взглядом указал на меня.

— Миша? Вот это хлопчик? — изумление первого секретаря было неподдельным. И обращаясь уже ко мне, продолжил: — А ты-то как там оказался? Где Одесса, а где Владивосток!

Я смущённо потупился, как и положено подростку при разговоре с солидным серьёзным мужчиной, но как бы поборов смущение ответил.

— Так это не я там оказался, а мой дедушка. А я там родился. Там вообще много наших. Вот иногда, когда собираются вместе так и вспоминают родину, песни поют, пляшут. — вздохнул и тихо добавил: — Тяжко там сейчас, вот и поют чаще грустные песни о доме, о родных, о маме… — я замолчал и на минуту в зале повисла тишина.

— Ничего, Миша! Сейчас всем тяжко. Но мы в войне победили, разруху преодолели и теперь нам только жить, радоваться, да коммунизм строить. — рука Алексеенко легла на моё плечо. — Да, разбросала нас судьба по всем окраинам необъятной Родины нашей, но ты верь, Миша, социализм мы построим! На зло всем врагам нашим построим! А тебе и твоим сверстникам, когда вырастите только и останется, что крепить и защищать наше завоевание. И продолжать наши победы!

Вот, сразу видно партийную выучку, и с ребёнком поговорил-утешил, и небольшую пропагандистскую речь попутно произнёс, даже сам того не заметив. Знал бы он насколько пророческими окажутся его слова о моём поколении и защите завоеваний. Как раз мои сверстники и встретят врагов самыми первыми, и до Победы доживут немногие… Нет, это я неправильно подумал… МЫ вместе встретим врага, я и мои товарищи. И надеюсь, что до Победы мы всё-таки доживём. Хотя загадывать на перёд сейчас рано, это уж как карта в будущем ляжет.

Наш разговор растянулся чуть ли не на час. Было видно, что для Алексеенко на самом деле было интересно и приятно с нами общаться. Оказывается, он сегодня смотрел все три выступления, и первые два его хоть и не разочаровали, но вопросы вызвали. Тем более что, просмотрев стенограмму первых дней смотра он пришёл к тем же выводам что и я. Но парни, поняв, что это не просто дежурное «пришёл, толкнул агитку и ушёл», а действительно заинтересованный разговор, оживились и засыпали первого секретаря вопросами и предложениями.

Но самым «больным» вопросом для нас было будущее «Поющей Одессы». Мы с Менделем давно обсудили различные варианты и сошлись на том, что будущее всё-таки надо встречать под крылом Филармонии, которой сейчас нет. Но есть Одесское филармоническое товарищество, под крылышком которого вполне себе уютно устроился Одесский городской оркестр. Вот и нам бы как-то туда притулиться. И кажется сейчас у нас шанс появился.

— Вот последняя ваша песня в концерте, конечно, и заводная, и задорная, но всё-таки политически неправильная. Этак публика подумает, что в Одессе только одни спекулянты и живут.

— Дядечка! Так это я специально написал и настоял, чтоб в первый раз её так исполнили! Одолели уже эти нэпманы, живут и как не в себя едят и пьют, всё перед друг дружкой похваляются! Вот я и подумал, что смогу так о них напомнить советской власти. Ну надо же с ними хоть что-то делать! А Мендель Иосифович и ребята сразу против были и отговаривали меня.

Но я эту строчку заменю, если надо, то и куплет совсем уберу. Песня-то про Одессу хорошая, прямо за душу берёт! — и я состроил «глазки котика» из будущего мультика про Шрека. На маму такой мой взгляд действует просто убийственно, многократно проверено на практике, подействовало и на главу горсовета. Тот дружески потрепал меня по голове и усмехнулся:

— Ну надо же! Вы только посмотрите какие у меня тут «племяннички» объявились, от горшка два вершка, а уже советской власти указывают что делать надо! Мы Миша и сами знаем, что пора убирать этих шкуродёров, придёт время и совсем снимем их как грязную накипь.

— А строчку ты всё-таки замени, но куплет оставь. Одесса действительно город музыкантов, сегодня ещё раз в этом убедился. Хотя… публика всё равно всё слышала и теперь петь так и станет, но официально этих слов в песне быть не должно! Эх! Вот вечно вы молодёжь торопитесь, нет чтоб со старшими товарищами посоветоваться! И что теперь прикажешь делать? Хороших песен совсем мало, не успели ещё их и сложить-то. Наша власть совсем молодая, но не петь же теперь старорежимные?

— Так, а комсомол-то у нас на что? У нас же в Одессе есть отличная молодёжная газета «Молодая Гвардия». Вот пусть и обратятся к молодёжи с призывом присылать к ним в редакцию тексты своих песен. Пусть при редакции газеты заведут специальную «музыкальную» редакцию и выделят им одну колонку, где раз в неделю будут печатать самые лучшие тексты песен с призывом к музыкантам Одессы написать на этот текст музыку. Вы же не думаете, что я один такой на всю Одессу? Таких как я много, просто не всем повезло как мне, встретить таких замечательных молодых музыкантов, как в нашем ансамбле.

Похоже, что первый секретарь даже завис на несколько минут, осмысливая то, что я ему только что предложил.

— Семён! Ты слышал, что нам тут молодёжь предлагает? Именно предлагает, а не стонет и канючит, что вокруг одна пошлятина, безвкусица и жалкое подражание западу. Вот теперь мотай на ус и только попробуй мне не исполнить поручение. А оно будет завтра же, я тебе обещаю! Чтоб уже через неделю такая колонка в твоей газете была! — ого, а быстро тут принимаются решения. Я взглянул на кислое выражение лица «Семёна» и злорадно про себя ухмыльнулся, это тебе не «Соколиного глаза» отправлять за нами шпионить. Тут головой поработать придётся.

— Нам надо, чтоб по всей Украине зазвучали новые пролетарские песни, такие как «Каховка», «Тачанка» и другие, им подобные. Но и про родной дом, и о наших матерях, да и вообще, чтоб об отчем крае молодёжь тоже пела. Ты, Семён, подумай, как через свою газету донести до комсомольцев эту мысль. Может пару статей написать или очерк? В общем, это твоя епархия, вот ты и думай.

— А мы, большевики, это твоё начинание поддержим, это я тебе твёрдо обещаю. Но с пошлостью и вульгарностью не цацкайся, не должны комсомольцы петь вредительские нэпманские и безыдейные уличные песенки. И уголовную похабщину тоже следует пресекать, мы это осуждаем и не приветствуем. И нам тоже надо подумать, как с этим сообща бороться.

Тут Фляйшман кашлянул, привлекая к себе внимание и чуть волнуясь начал озвучивать наши с ним выстраданные мысли, что родились в долгих разговорах и спорах.

— Товарищ первый секретарь, Вы совершенно правы по поводу безыдейности, пошлости и похабщины в песнях. Мы, молодые музыканты, тоже осуждаем подобные песни и у нас есть такое предложение. При филармоническом товариществе надо организовать культурную комиссию, в которой все музыкальные коллективы, что хотят выступать на площадках Одессы, обязаны будут регистрировать все свои тексты песен, которые станут исполнять. И на каждую новую песню они также должны получить разрешение у комиссии.

— Сейчас ведь как происходит? Приходит музыкант и говорит, что он, допустим, хочет играть в парке. Его спрашивают, а что вы хотите играть? Музыкант что-нибудь играет и ему говорят, хорошо, вот Вам разрешение, идите играйте. А вот что он там играет и какие песни поёт никого больше не интересует. Главное, что разовый сбор за месяц оплатил и на этом всё.

— А надо чтоб комиссия не только выдавала разрешение, но и контролировала репертуар. Чтоб музыканты не пели всякую пошлятину и чужих песен без разрешения тоже не пели. А то закон об авторском праве вышел, а никто его выполнять не собирается. Наши песни поют все кому не лень, а ни нам с этого ничего не начисляется, ни в налоговую инспекцию ни копейки не поступает.

— Так вы товарищ Фляйшман сейчас о своих гонорарах беспокоитесь, или за чистоту песен боретесь? К тому же то, что Вы предлагаете, называется цензурой. Мы от неё ещё при царском режиме натерпелись, и Вы предлагаете её вновь ввести? — похоже, что Алексеенко из всего монолога Менделя только про гонорары и цензуру мысль уловил.

Надо срочно спасать ситуацию, пока партийный деятель не закусил удила. А то по горячке сейчас и нас в «шкуродёры» запишут, тогда нам точно мало не покажется. И чего он так взъелся? Будто сейчас цензуры нет. Ага, так я в это и поверил! Наверное, ему кто-то в ухо нашептал, что музыканты много зарабатывают?

— Дядько товарищ Алексеенко! Да мы ж не за гонорары говорим! Мы их совсем не имеем, вот хоть у кого спросите. Все музыканты числятся простыми матросами и только эту зарплату мы и получаем! А все доходы от наших выступлений на летней сцене или зимой в клубе уходят в кассу месткома конторы. Мы даже зимой за свет, дрова, уголь и воду сами оплачиваем из этих денег, нам контора на это ни копейки не выделяет, но там ещё, наверное, и остаётся даже больше, чем мы зарплату получаем! Но цензура тоже необходима, иначе этот мутный поток ничем не остановить.

— А что бы наши песни слышала и пела вся Украина, нужны гастроли. Но клубный ансамбль таких возможностей не имеет. Никто нас на гастроли не отпустит, да и в любом другом городе нас примут как обычных бродяг, так как никакого официального статуса такой ансамбль нигде кроме Одессы иметь не будет. Так что тут только один выход, переходить всем составом в филармоническое товарищество, но тогда и ударную установку надо у конторы забирать и тоже в филармонию передавать, кроме Кости на ней всё равно никто играть не умеет, а мы без неё как без рук.

Не знаю, то ли это моё эмоциональное выступление так на присутствующих подействовало, то ли моё непосредственное и по-детски наивное обращение к первому секретарю, но присутствующие заулыбались и раздались приглушённые смешки. Да и сам первый секретарь не удержался от улыбки, но затем приняв серьёзный вид обратился к одному и присутствующих:

— А что, Давид Наумович, не пора ли и нам задуматься о создании полноценной Филармонии? Лично я поддержал бы предложение вот этого горячего молодого человека, думаю, что Одесса этого достойна.

— В ближайшее время на заседании городского совета Одессы мы будем рассматривать вопросы развития курортного отдыха, в том числе и культурного обеспечения отдыхающих, подготовьте к заседанию Ваши предложения. Я знаю, что Вы давно уже печётесь о преобразовании своего филармонического товарищества. Если товарищи депутаты поддержат Вас, то будем ходатайствовать перед вышестоящими органами о создании полноценной Филармонической организации в нашем городе. И что вы скажете о предложении принять «Поющую Одессу» в свой состав? Вот, переговорите с товарищем Фляйшманом и, если придёте к согласию, забирайте ансамбль к себе. Если кто-то будет против, обращайтесь ко мне, я вас поддержу.

— Ну что товарищи, будем прощаться? У меня, к сожалению, ещё много дел на сегодня, но я рад, что познакомился с такими отличными комсомольцами. У нас замечательная молодёжь. Творческая, активная, политически грамотная и сознательная. — первый секретарь опустил на моё плечо руку и продолжил: — Семён, вот о ком надо писать. О таких вот мальчишках как Миша, ярких представителях нашей передовой советской молодёжи!

Завершает встречу небольшая фотосессия «Первый секретарь окружкома партии Алексеенко Г. П. среди музыкантов ансамбля „Поющая Одесса“» для архива молодёжной газеты. С твёрдым обещанием сделать и передать музыкантам на память по одному фотоснимку, и на этом встреча была закончена. А потом всё закрутилось и завертелось. «Молодая Гвардия» разродилась целой серией статей о необходимости культурного просвещения молодёжи и роли комсомольцев в формировании «пролетарского подхода» к созданию новых советских песен.

В газете появилась «Музыкальная колонка» где еженедельно печатались новые тексты стихов, отобранные из шквала в сотни «шедевров» ежедневно поступающих в редакцию в письмах одесситов и не только. А в передовице газетной публикации «Первый музыкальный смотр передовой советской молодёжи» появилась фотография Г. П. Алексеенко. В которой он стоит на переднем плане положив свою руку на моё плечо. Ну, и кого мне теперь опасаться, после такого «рукоположения»?

«Поющая Одесса» всё-таки перешла под крыло филармонического товарищества и сразу уехала на гастроли в Харьков, не успели вернуться и сразу в Киев. Затем неделя отдыха и опять гастроли по городам Украины. В общем, к окончанию летне-осенних гастролей музыканты выглядели немного похудевшими, слегка уставшими, но жутко довольными. И как мне по секрету поведал Мендель, «чуточку неприлично разбогатевшими». Ну так правильно, «Чёс» и в советское время был самым любимым развлечением советской эстрады.

Сколько виртуальных копий, а порой и реальных судеб артистов, было сломано в эпических битвах за право первыми «причесать» какой-нибудь город-миллионник, или пусть даже городок, но «стоящий на трубе» газонефтедобычи. Мне-то это знакомо, вот только я на эти гастроли не попал. Нет, я по-прежнему официально музыкальный руководитель ансамбля, в коем качестве и принят на работу в филармоническое товарищество, но у меня не каникулы, а сплошное недоразумение. В общем, мои педагоги меня не отпустили.

Да как-то и сам не особенно стремился. Всё-таки учёба у меня на первом месте. Не знаю от чего, но закон об авторских правах вдруг начал работать, причём по всему Союзу. Видимо «плагиаторы» достали и серьёзных «маститых» музыкантов и признанных авторов песенных текстов, а уж те-то знали к кому обратиться. Так что на мамин счёт в банке начали капать отчисления за исполнение моих песен другими исполнителями. А как известно, курочка по зёрнышку клюёт, да к вечеру весь двор в говне бывает. Мне до «вечера» ещё далеко, так что пусть клюют…

А вообще для меня прошедший год выдался напряжённым. Вот интересно, настанет ли такое время, когда для меня «год будет лёгким»? Но я не жалуюсь. Мне даже нравится это постоянное пребывание в цейтноте, я уже к нему привык и по другому своей жизни не представляю. Это же здорово, когда у тебя нет лишнего времени для праздного безделья. Вот и сегодня накормив маму свежесваренным «лечебным» бульончиком из курочки и уговорив скушать кусочек грудки этой же самой куры, напоил её чаем с малиной и настоял, чтоб она немного вздремнула, а не портила себе глаза разглядыванием новых фасонов и выкроек в свежих журналах, доставленных от мадам Поляковой.

Вот честно, даже жалко, что в скором времени такие нэпманские магазинчики уйдут в небытие. Сворачивая НЭП вместе с водой, выплёскивают и ребёнка. Но на длительные уговоры нет времени, да никто и не слушает этих уговоров. Хлеботорговцы упёрлись как бараны и ни в какую зерно сдавать не хотят. Да, дёшево, но ведь всё равно прибыльно, не в убыток же себе! И мало кто понимает, что надежда «выбить из коммуняк» повышения закупочных цен нереальна. На мировых рынках зерно дешевеет, так о каком повышении закупочных цен может идти речь?

Я тихонько прикрываю дверь и иду за рояль. Работы у меня много. Если Столяров уехал так это совсем не значит, что я могу лениться. «Упавшее знамя» подхватил Николай Николаевич и вот даже не знаю, какой препод страшнее, тот который «злой», или тот который «добрый». А ведь сам преподавательской работе отдал не один десяток лет и знал, что за спиной и студенты и коллеги меня так частенько и называли по детскому прозвищу «Миша-Лапа». Но вот был ли я в их глазах добрым или злым, как-то не задумывался. Наверное, всё-таки «злым», из-за своей язвительности. Григорий Арнольдович тоже со мной не чикался, грузил так, что у меня хребет трещал, а он при этом ещё и порыкивал на меня!

А Вилинский вроде бы внешне добрый и интеллигентный, никогда не ругается матом, но что-то мой хребет трещит ещё сильнее чем при Столярове. Напоследок удивившего меня тем, что оказывается я был у него любимчиком. Каково же тогда приходилось его «не любимчикам»? Даже представить страшно. Хотя студенты на него вроде бы не жаловались. Но я слишком «мелкий», чтоб они со мной что-то подобное обсуждали. Разве что только музыку, да и то по необходимости. Мне со взрослыми педагогами проще общаться, чем с теми же братьями или сокурсниками. Сам не знаю почему.

Наверное, от того, что подсознательно сторонюсь своих новых товарищей и опасаюсь, что моё влияние может изменить их будущее. А то, что начал это будущее менять я уже вижу. «Поющая Одесса» — случайный в общем-то экспромт, неожиданно для меня самого ставший моим маленьким экспериментом, наглядно показал, что на будущее влиять можно. Сегодня это состоявшийся успешный ансамбль, который и без моего дальнейшего участия будет вполне устойчив и востребован. Популярность Фляйшмана в Одессе сегодня не уступает популярности Утёсова в моём времени, а популярность «Поющей Одессы» кроет популярность его «Теа-джаза» как бык овцу.

Но оно и понятно. «Теа-джаз» только что создан, и он где-то в Ленинграде. А ВИА «Поющая Одесса» уже год как находится под крылом Одесского Филармонического товарищества, «по просьбе трудящихся» в прошлом году ставшего полноценной Одесской филармонией. Гастроли ансамбля по Украине проходят с оглушительными аншлагами, а в Одессе его популярность просто запредельная. Во время гастролей в Харькове Мендель познакомился с Борисом Ренским, руководителем Харьковского Джаз-оркестра, но близко они не сошлись.

Боюсь, что и с Леонидом Утёсовым будет та же история. Оба великих джазмена, в общем-то, были не только руководителями своих оркестров, но и главными солистами, вокруг которых и строилось всё выступление музыкальной труппы. А у нас концепция ВИА совсем другая. Два вокалиста, одна вокалистка и иногда ещё, но очень редко поёт Мендель. Но время покажет, может мои опасения напрасны и ничем не обоснованы.

Но рисковать мне не хочется, тщательные «ковыряния в памяти» ничего о «Поющей Одессе» в моём прошлом не нашли. Вот не было такого ансамбля и точка. Леонида Утёсова помню, Бориса Ренского тоже помню, о Валентине Парнахе много читал, а вот о Менделе Фляйшмане впервые услышал в этом времени три года назад. И это вселяет в меня толику уверенности, что возможно я на правильном пути. Вот только бы подобрать для ансамбля подходящую кандидатуру на своё место.

Всё-таки Мендель хоть и отличный художественный руководитель, но он не композитор и сможет ли он найти для ансамбля поэтов-песенников, а главное композитора, пишущего для эстрады, это ещё большой вопрос. Но время у меня пока есть, и я внимательно присматриваюсь к своим сокурсникам, возможно среди них найдётся такой самородок? Не всё же время я буду рядом.