Долгие каникулы в Одессе

Глава 6 Последствия прописки

Вчера я лёг в девять часов вечера, всю ночь продрых как убитый оттого и проснулся сегодня с рассветом. Спать больше не хочется, к тому же болезненный дискомфорт во всём теле от вчерашних «физических упражнений» мало способствует здоровому сну. Поэтому повесив на шею полотенце отправляюсь к морю. Лёгкая пробежка с голым торсом по пустынным с утра улицам, недолгое купание, разминка и бой с тенью на свежем морском воздухе меня разогрели и взбодрили.

Окунувшись в море ещё разок, поныряв и смыв пот неспешно направляюсь домой, обдумывая происшедшее накануне. Мне не даёт покоя мысль о неправильности происходящего. Как это тело могло музицировать, а затем боксировать, да ещё и провести борцовский приём если раньше ничем подобным не занималось? В этом я был абсолютно уверен.

Внимательно рассматривая свои пальцы, кисти и предплечья рук убедился, что они совсем не похожи на тренированные руки музыканта или боксёра. В прошлой жизни я увлекался и тем и другим, профессионалом не стал, но тренированные пальцы и кисти пианиста, или тренированные руки боксёра от обычных нетренированных рук я отличу. Да и сегодняшняя утренняя ломота во всём теле наглядно показывает, что вчера мне пришлось действовать на самом пределе своих возможностей, а вполне вероятно и выходить за эти пределы.

Вывод напрашивается один. Пока не задумываюсь над тем, что и как надо делать правильно, мой мозг полностью контролирует тело и заставляет его выполнять движения по ранее наработанному шаблону автоматически. Даже на пределе его возможностей, потому что «знает», что я так уже делал. Но вот стоит мне только задуматься, что и как надо сделать «правильно», как мозг тут же перестаёт контролировать тело. И уже оно начинает устанавливать барьеры и ограничения не дающие выходить за рамки предыдущих своих способностей. Хм… А это открывает для меня интересные перспективы! И я довольный вхожу в свой двор.

М-дя… А что-то с утра у нас тут довольно-таки живенько. Четыре пацана в возрасте тринадцати-пятнадцати лет размахивая руками что-то оживлённо обсуждают и вокруг них нарезают круги Арик с Додиком. Три девушки возрастом чуть постарше пацанов стоят отдельно и хихикая щебечут о чём-то своём, о девичьем. Смущённо улыбаясь и слегка краснея к ним, внимательно прислушивается Сонечка. Ещё три молодые женщины стоят с пустыми корзинками в руках, видимо собрались на базар за покупками и кого-то поджидают.

Небольшая группа из трёх молодых парней и пары мужчин в возрасте явно собрались на работы и сейчас сгрудившись в круг смолят папиросы и ржут над чьей-то шуткой. Престарелый Арон уже занял свой стратегически важный наблюдательный пункт на лавочке и о чём-то громко переговаривается с такой же ветхой армянкой, бабушкой Анаит. Пятилетняя Песса за уши тянет из будки Пирата, тот лениво зевает и трясёт головой пытаясь избавиться от докучливой помехи. На галерее стоит моя мама и озабоченно осматривает двор.

— Миша! — громко и облегчённо восклицает она. — И где ты идёшь? Я таки волнуюсь уже. Ушёл и ничего не сказал, нельзя так маму нервировать, у меня ж больное сердце!

— Ой, вей! Ви только поглядите. У старой больной еврейки народился маленький гойский сыночек! Фира, ви делаете мне смешно! Когда ви успели уже вчера забэрэменеть и сегодня родить, если третьего дня были совершенно здоровы и бэздэтны? — рыхлая пожилая еврейка, переваливаясь с боку на бок словно хромая утка, подходит к ожидающим её молодухам и ставит свою корзину на гранитную плитку, вымостившую двор, явно настраиваясь на большой и вкусный утренний скандал. Мама уже собирается дать отповедь нахалке, но я успеваю её опередить.

— Мама! Берегите свои нежные нервы и драгоценное здоровье. Не надо тратить их попусту на кого попало, вам за это не платят. И не обращайте внимания на эту вздорную женщину, с которой я ещё не знаком совсем, но уже совершенно забыл за неё навсегда. Просто у некоторых людей слова как воробьи, они клюют мозг и гадят в голове если их не выпустить наружу. Вот они и держат свой рот открытым всегда, чтоб клевать мозг и гадить другим!

В полной тишине я прохожу через весь двор, поднимаюсь на пару ступенек по лестнице и оглядываю замерший в изумлении народ.

— Уважаемые, а что вы так на меня смотрите? На мне узоров нет и цветы не растут! — и взглянув на мамину неприятельницу, с наигранным возмущением добавляю: — Женщина! Да вы во мне дырку взглядом прожжёте! — расхожий парафраз из моего времени и здесь возымел успех. Народ улыбается и раздаются смешки.

— Фира! Таки этот малолетний нахалёнок и есть тот самый Миша, внук того самого Иосифа? Нам шо, было мало того што Йося обобрал пол Одессы и сделал ноги до Амэрики, так он ещё и внучка своего прислал до нас, шоб тот добрал остальное у несщастных оставшихся? У нас шо, своих бандитов мало? Таки вон, полный двор такого щастья! И зачем нам ещё?

Я не знаю, чем бы окончился зарождающийся скандал, но тут раздался негодующий вопль Сониной мамы:

— Соня! Это шо такое? Я тебя спрашиваю! — и тётя Бэлла разъярённой фурией вылетает из своей квартиры на галерею, потрясая синими сатиновыми трусами. Упс! Моими трусами. Я ж вчера совсем забыл за них, и они так и остались лежать в Сонечкиной корзинке.

Увидев во дворе толпу народа, Белла Бояновна ойкает и прячет руку с трусами за спину. Но народ, привлечённый громким воплем уже успел рассмотреть интимную деталь мужского гардероба и теперь требовательно и предвкушающе уставился на девочку ожидая подробностей. А та, полыхнув лицом словно маков цвет, в растерянности смотрит на меня.

— Это не мои! — слышится её чуть слышный дрожащий голосок. — Это Мишины!

— Во бандит! Весь в деда! — торжествующий и даже чуточку восхищённый голос скандалистки перекрывает зарождающийся смех.

— Тот шлемазл в молодости был такий же шустрый. Стоило только чуточку сомлеть и забыться, как он тут же норовил свои бейцы пристроить в твою корзиночку. Но вот трусов, гад, не забывал ни разу! — последняя фраза потонула в громовом хохоте.

— Соня! Домой! — голосом тёти Бэллы можно легко заморозить всё Чёрное море и ещё немножечко на Средиземное останется. А с её величественной фигуры можно ваять статую «Непоколебимая Решительность». Спина прямая, голова гордо вскинута вверх, грудь смотрит вперёд. Одна рука упирается в талию у монументального бедра, а вторая решительно указывает флагом на дверь. И всё бы ничего, если бы этим флагом не были мои злосчастные трусы. Бедная Соня так торопится, что запинается и чуть не падает на лестнице. С трудом успеваю её поддержать и чуточку притормозить.

— Соня! Всё будет хорошо, я тебе это обещаю. Ничего страшного не произошло. Щас всё разрулю, только ты лишнего о вчерашнем не болтай. Поняла? — девочка потерянно кивает и поднимается на галерею вслед за мной, так как первый удар урагана я решаю принять на себя.

— Тётя Бэлла, отдайте уже эти несчастные трусы мне. Шо вы их треплете как Тузик грелку? Они совершенно новые и ни разу не стираные, зачем их сушить ещё? И шо вы в них так вцепились, словно это долгожданные алименты. Это вовсе не они, а даже наоборот алиби, что мы вчера ходили немножко купаться. И Додик с Ариком вам это подтвердят! Так что не надо смешить народ и устраивать скандал на пустом месте. Вы же серьёзная женщина и уважаемая дама. Что могут за вас подумать недалёкие люди, у которых всего одна извилина и та прямая, и не в голове, а делит пополам тухес. А в голове у них воробьи и они сейчас полетят во все стороны с глупыми и вздорными новостями.

От моего монолога Сонина мама впадает в лёгкий ступор и трусы наконец-то перекочёвывают в мои руки. В последний момент она встрепенулась и с подозрением взглянула на меня.

— Стой! Миша, о чём вы сейчас шептались с Соней на лестнице и шо за воробьи?

— О! Вы-таки уже вернулись в себя? Я просто немножко успокаивал вашу девочку, которую вы поставили в неловкое положение своими непродуманными поступками. Так что я выполнил чуточку работы за ваше извинение. Дальше дочку в чувство приводите сами. А за воробьёв вам расскажет моя мама, но тоже чуточку попозже. И идите уже успокаивать Соню от её истерики!

Дождавшись, когда тётя Белла уйдёт вслед за Соней, поворачиваюсь к маме.

— Мама, у меня есть что вам сказать, но я сделаю это дома. Хватит уже греть чужие уши, пусть для них тоже будет антракт. Мне хочется кофе, и я жду вас на кухне! — с этими словами я делаю маме приглашающий жест рукой и вхожу в квартиру.

— Миша, таки мне уже надо волноваться или ещё рано? — мама присела на стул и заинтересованно следит как я готовлю кофе. — И где твоя рубашка? Шо ты сверкаешь голым пузом как босяк!

— Об этом я и хотел сказать. Мама, вы только не волнуйтесь, мне очень жаль, но совершенно случайно рубашка немножко порвалась. Да и штаны тоже замарались и надо бы их постирать.

— Шо ты говоришь? Как могла рубашка порваться, если я сама выбирала для неё материю. Или меня обманули? — мама приняла у меня чашечку с кофе и сделала небольшой глоточек.

— Нет мама, вас не обманули. И вы выбрали очень хорошую материю, я еле её порвал.

— Шо? — мама чуть не поперхнулась напитком. — Покажи рубашку!

Делать нечего, повёл её в ванную и показал остатки былой роскоши. Стоило маме увидеть кровавые пятна, как из её глаз градом покатились слёзы, и она кинулась осматривать меня со всех сторон.

— Сыночка, тебя опять хотели убить? Кто были эти бандиты? Что им от тебя нужно?

— Мама успокойтесь! Какие бандиты? Так, мелкая шпана, попутавшая берега.

— Деточка, но раз это была шпана, а не бандиты ты шо не мог от них убежать?

— Мама, если я убегу от них один раз, то потом мне придётся бегать от них всю жизнь. Вы этого хотите? И не забывайте, со мной были Арик и Додик, а ещё Сонечка. Они бы не убежали. Так что пришлось чуточку подраться и напихать придуркам немного ума в задние ворота. Так что ничего страшного не произошло, но вот рубашку они мне испортили. Ах, какая она была красивая! — и я ластясь прижался к маминому боку.

— Ох, ты ж несчастье моё! — мама со вздохом взлохматила мне волосы. — Пошли уже пить кофе, пока не остыл. Сошью я тебе новую рубашку, подлиза! — и вдруг, прикрыв рот рукой, хихикает. — Миша, а ты вспомни, может всё-таки твоя бабушка была хоть чуточку еврейкой? Ты сегодня Хедву так по-еврейски остро поперчил «воробьями», что теперь этой скандалистке нигде проходу не дадут и радости поубавят. — и мама довольно рассмеялась.

А затем мы позавтракали, и я сел за прописи.

— Миша! Со двора — ни ногой! Сиди и готовься к экзаменам. Я скоренько вернусь. — и вышла.

Я занимался чистописанием, пытаясь на практике применить свои сегодняшние догадки. Не сразу, но у меня начало получаться. Конечно, полностью отрешиться и писать «вслепую» у меня не выходило. Всё-таки перьевая ручка — это вам не клавиатура компьютера, где при желании «слепую печать» освоить не так чтоб и сложно. Но если не особо задумываться над смыслом текста, то ручкой писать тоже получается достаточно хорошо.

Вот и догадался переписывать хорошо мне знакомые стихи. Сначала писал на русском языке, затем начал писать тексты любимых песен на английском, французском и по паре текстов на испанском и итальянском языках. Интересно, а ведь в прежней жизни я этого не делал и даже не подозревал, что могу так быстро, а главное грамотно и красиво писать на этих языках. Читать и говорить мог свободно, но вот писать от руки как-то не приходилось, да и нужды в этом не было.

Пока я занимался подготовкой к экзаменам, моя мамочка отправилась к соседям и устроила Сонечке форменный допрос с пристрастием. Ну, что могла противопоставить малолетняя девчонка напору многоопытной женщины? Конечно, Сонечка раскололась до самой кх…м, попы. Переживая по новой вчерашний ужас, она, заливаясь слезами рассказала обо всём что произошло на пляже. В процессе пересказа Сонечке пришлось свою и мою маму два раза отпаивать каплями и один раз приводить в чувство брызгая водой.

— Белла, я иду к Штефану! Ты со мной?

— Фира, он страшный человек хоть и наш сосед. Но если бы не твой Миша я бы уже потеряла свою дочь. Поэтому я не только иду с тобой, но я буду требовать!

И две решительные женщины вышли во двор. Арик и Додик, на свою беду не подозревали о грозящей им опасности и были немедленно отловлены. Попискивая от неожиданности и переживая за свои уши, зажатые в железных пальцах Фиры Самуиловны, они испуганно смотрели как Белла Бояновна решительно стучится в дверь Штефана цыгана, проживавшего в квартире в одиночестве и кого попусту никто старался не беспокоить.

— Штефан, выходи. Я имею что до вас сказать и потребовать!

— Женщина! Ты дверью не ошиблась? Что ты собираешься от меня потребовать?

На порог вышел цыган до глаз заросший седой бородой. С медной серьгой в ухе и в красной шёлковой рубахе, перепоясанной широким цыганским поясом. Чёрные плисовые шаровары были заправлены в щегольские козловые сапожки. На его лице было написано неподдельное удивление.

— Вот! — Фира подвела к цыгану братьев и отпустив многострадальные уши, но дав обоим по подзатыльнику потребовала:

— Рассказывайте шо вчера на пляже было!

И пацаны, перепуганные до икоты, начали наперебой и в подробностях описывать вчерашнюю стычку. Штефан хмурился и пару раз переспрашивал пока Додик и Арик перебивая друг друга в лицах описывали, кто что сказал и что потом сделал.

— И что вы от меня теперь хотите? — Цыган хмуро смотрел на женщин.

— Как шо? — возмутилась Белла. — Штефан, я не хочу делать вам беременную голову, но все знают шо вы не последний человек до тех людей, которых не к добру встретить тёмной ночью. Но вы-таки живёте в нашем дворе и имеете от нас своё уважение, и никто на Молдаванке вам плохого слова не сказал. И моя Сонечка всегда к вам с приветом здоровается и желает добра, как и эти малолетние шлемазлы.

— Так неужто вы начихаете на наше с добром и не скажете за нас нужного слова? Шоб наших детей не грабили и не громили какие-то малолетние босяки, которым глубоко плевать на здоровье детей и чувства их мамы? Если бы не Миша, моя доченька уже имела бы большое горе. И вы ещё спрашиваете шо нам нужно?! — Белла Бояновна всхлипнула и промокнула глаза платком.

Штефан молча повернулся и ушёл в квартиру. Через пару минут он появился вновь, но уже в кожаной жилетке и широкополой шляпе. Ничего так и не сказав женщинам он молча вышел со двора.

— Какие люди! Доброго здоровья Вам, уважаемый Цыган. Проходите и присаживайтесь к столу. Какими судьбами в наши края?

— И тебе не хворать! Червонный кто у тебя вчера по Отраде работал? Хочу их послушать. — Цыган внимательно посмотрел на хозяина халупы, присел за стол и достав трубку начал неспешно набивать её табаком.

— А шо не так? У кого-то есть к нам предъявы? Так скажи, обсудим? — сухощавый и жилистый вор в годах присел на табурет напротив Цыгана и кивнул молодому шнырю. — Собери на стол!

— Червонный, ты же не еврей. Так чего переспрашиваешь? Люди далеко? — Цыган раскурив трубку выпустил ароматный дым.

— Ну… много кто работает по Отраде. Но там штормило три дня. Так что в основном люди отъедались да отсыпались. Пацаны по мелочи пробежались пару раз, но ничего серьёзного не приметили. Так что считай три дня сработали впустую. Да!.. Гриня вот вчера со своей кодлой из детдомовских на крупный замес нарвался. Найду того поца, что стычку устроил, на лоскуты порву! Кстати, он с Молдаванки. Так что искать будем недолго.

Цыган кивнул головой и шнырь разлил самогон по стопкам. Выпив и закусив пахучей колбасой, воры продолжили разговор.

— Хочу про стычку послушать. Позови этого Гриню.

Червонный, зло чертыхнулся, сплюнул на земляной пол и сам вновь разлил самогон по стаканчикам.

— Так нету больше Грини, тот поц ему в печени что-то повредил, сегодня с утра и схоронили. Лепила говорит: — как конь копытом лягнул.

Червонный не чокаясь опрокинул стопку в рот и захрустел малосольным огурчиком.

— И остальных покалечил. Одному голову сотряс и челюсть сломал, пацан теперь в больничке лежит. Оклемается, конечно, но не скоро. И второму тоже досталось крепко и тоже в больничке, у него что-то там с селезёнкой неладно. Лепила толкует, что как бы и его резать не пришлось. И третий в больничке! Но тот быстро отлежится. Хорошо хоть ему ничего резать не пришлось, а то куда бы мальцу без яиц? Только к скопцам и подаваться. Эх! Таких пацанов мне покалечил! И что за убивец такой у вас там объявился? Найдём паскуду — лично резать буду!

— Так он что, всю банду положил? — Цыган с удивлением смотрел на смотрящего, опекающего малолеток.

— Не, Стёпку не тронул. Но с того и раньше-то проку было мало, а сейчас и вовсе беда. Медвежья болезнь его одолела, со вчерашнего вечера дрищет. — вор разлил самогон по стаканам и спросил: — Позвать?

— Зови.

Пока шнырь бегал за Стёпкой воры выпили закусили и задымили табаком ведя малозначащий разговор.

— Звали? — в халупу пугливо заглянул пацан, но получив сзади небольшой тычок влетел и чуть не растянулся на грязном полу.

— Ну, проходи голубь сизокрылый. Уважаемый человек пришёл чтоб специально тебя послушать. Цени, малявка! Расскажи-ка нам, что вчера на пляже приключилось. Почему все пацаны кто на погост, кто в больничку, а ты только поносом отделался?

— Так я ж ещё вчера всё рассказал? — пацан с испугом смотрел на своего наставника.

— Так ты теперь повтори для гостя. И я послушаю тоже. Только подробно рассказывай, а не как вчера спотыкаясь и мямля. Что молчишь? Язык отсох?

Стёпка испуганно вздрогнул и начал рассказывать:

— Так это, вчера вечером Гриня и говорит, надо бы на пляж посмотреть, там компания с утра гуляла вдруг перепились? Так пошмонать бы можно, а то третий день без интереса сидим, только двух пьяных и раздели-то. Но не случилось, они хоть и пьяненькие были, но своими ногами ушли. А тут глядим сидят трое мелких пацанов и Сонька с ними. Вот Гриня и говорит — Щас шуганём мелких!

— Постой! — Цыган вынул изо рта трубку. — Так ты Соню знаешь?

— А кто её не знает? Деловые пацаны — так все! Нам же Червонный показывал кто в вашем дворе живёт. Мы и Додика с Ариком знаем. С ними только один русак незнакомый сидел. Вот из-за этого поца весь кипишь и начался.

— А если вы знали за Соню и Додика с Ариком, так зачем к ним подошли?

— Так это ж Гриня! Вы его не знаете, а у него если засвербело в одном месте, так и не остановишь опосля. Но и он ваших соседей знал, наверное, пошутить хотел? — Стёпка пугливо отвёл взгляд в сторону и горестно вздохнул. — Мне-то почём знать?

— Ах вы… — Червонный грязно выругался. — Вам что было сказано? Никого во дворах уважаемых людей не трогать! Вы… — и тут вор закрутил такую словесную конструкцию, что Цыган в изумлении приподнял бровь. Такого отборного мата он уж давно не слышал.

— Писюки! Вы уважаемых людей на проблемы хотите поставить? — от мощной затрещины Стёпка кувырком улетел в угол халупы.

— Погоди, Червонный. На правёж у тебя время ещё будет. Ты мне пацанчик поведай, что этот русак вам говорил?

— Так это, сначала предлагал нам всё забрать и краями разойтись. Засцал, наверное. — Стёпка шмыгнул носом и вытер кровь из разбитой губы. — Только я сейчас думаю, что он кипиша не хотел. Он же сказал потом, что Сонька его девчонка, а братья ему друзья. Вот и не хотел, что они от нас огребли. А он-то и не боялся ничего, спокойный такой стоял, вроде бы даже равнодушный.

— Я ещё удивился поначалу, он же по виду совсем домашний и видимо ни разу не битый. А судя по всему, вообще не местный, вот и не понимал, что с Гриней разговоры не к добру, а шутки плохи. Но вот когда Гриня сказал, что Соньку с собой заберёт, а Микола ещё и платье на ней задрать захотел, вот тогда он и сказал, что это беспредел и он нам всем жопы на британские флаги порвёт.

— Вот Гриня и вспылил. Он вообще в последнее время был больной на всю голову, а тут какая-то малявка возражать решила. Вот он и ударил поца. Если бы попал, то убил бы точно. Удар у Грини, что надо был. Только я не понял, что потом произошло. Как Гриня ударил, это я видел, но вдруг он сразу сам падает, а этот поц уже возле Фимы и тот тоже падает. А потом он уже возле Петрухи и бьёт его по бейцам. — Стёпка нервно передёрнул плечами и машинально прикрыл пах руками, видимо представляя, что это ему сейчас туда прилетит пинок.

— А потом совсем непонятно. Микола на него сверху прыгнул, он же у нас самый тяжёлый, мужиков и тех роняет. Это его любимый приём, навалиться сверху и держать пока другие пацаны не подоспеют. А тут смотрю только ноги вверху мелькнули, и этот поц его уже пинком в челюсть… и сломал её. Если бы в висок попал, то убил бы. А потом ко мне идёт и говорит: «Запомни, я Миша-Лапа с Молдаванки, Отрада теперь моя!» и ещё откуп за порванную рубашку приказал занести. А ещё говорит «кого из вас здесь увижу того тут и прикопаю». Он точно не наш. Наш бы сказал «притоплю».

— А ты и обосрался? — Червонный со злой усмешкой посмотрел на Стёпку и перевёл взгляд на Цыгана. — Интересный хлопец у нас тут нарисовался? Что скажешь Цыган, ты всё услышал что хотел? Может теперь расскажешь, какой у тебя в этом деле интерес и кто такой этот «Миша-Лапа»? Не зря же ты за него спрашиваешь, а я так впервые за него слышу.

Цыган не спеша выбил трубку и задумчиво произнёс:

— Я свою первую каторгу на Сахалине отбывал. Там разного народа хватало. Было много узкоглазых, их и не разобрать непривычному человеку. Где китаец, где корец, или японец, к примеру, даже через десять лет я с трудом различал. Дрались каторжане между собой часто. За пайку, за барахло, просто по злобе.

— Но с узкоглазыми старались не связываться, себе дороже выходило. Попадались среди них такие умельцы, что одним ударом ладони сердце останавливали или позвоночник ломали, что уж тут говорить о печени или селезёнке? — Цыган вновь начал набивать трубку табаком и взглядом указал Червонному на стакан. Тот понятливо кивнул и разлил остатки самогона по стаканам.

— Что-то я тебя Цыган не пойму, а при чём тут Сахалин?

— Жил в Одессе уважаемый гешефтмахер Иосиф Гальперин по прозвищу Йося Бриллиант.

— А! Так я слышал за него, но он вроде бы в Америку ноги сделал? Что-то у него не срослось, людей кинул на деньги. И причём тут он?

— Не, не кинул, подставили его. Люди потом разобрались и даже писали ему что претензий к нему не имеют и в Одессе ему снова рады. Но он уже умер к тому времени. Однако остался у него сын, о котором в Одессе знали и помнили. Жена Иосифа увезла сына во Владивосток к родне, где тот и вырос. Моя соседка Фира — двоюродная сестра этого Иосифа. Она переписывалась с его женой звала её с племянником в Одессу.

— А потом началась гражданская война и бардак. Если в Одессе мы помним и белых, и зелёных и интервенцию. То Дальний Восток тоже хлебнул этого дерьма по самое горлышко. И американцы, и англичане, и японцы. Вот там-то сынок Иосифа и сгинул вместе с матерью. Но уже его жена и сын остались живы. И решили вернуться на родину Иосифа. Вот только мамаша померла в дороге, а Миша доехал. И Фира его приняла, он же ей двоюродным внуком приходится. Она одинокая, а он, как ни крути, но кровь родная хоть и на четверть. Так что как видишь этот «поц» и не русак вовсе, а еврей на четверть и у него тут родни хватает.

— А то, что я тебе за каторгу рассказывал… так если у Миши, там были хорошие учителя, то меня не удивляет, что он голым кулаком печень и селезёнку порвал, подрастёт, заматереет, так и позвоночники ломать начнёт. — Цыган ухмыльнулся. — Он и на язык такой же резкий. Сегодня уже имел удовольствие наблюдать и слушать. А насчёт Отрады я с ним поговорю, объясню, что это ему не надо. Он пацанчик понятливый, не поц какой-нибудь, что только проблемы создаёт. Он поймёт, не то, что некоторые. — вор посмотрел на Стёпку и тот сжался в предчувствии скорой расправы. Но Цыган перевёл взгляд на Червонного и продолжил.

— Искать его не надо, в одном дворе живём. Правильный хлопчик, сказал — сделал. И за своих корешей зубами держится, так что пусть живёт!

— Да разве ж я за него знал? — Червонный обескураженно развёл руками. — Цыган, ты за меня знаешь, я сам беспредела не уважаю, в наших делах он только мешает. Так что к Мише теперь никаких претензий не будет, он в своём праве был, я это признаю.

— Вот и хорошо, что признаёшь, а подарок в откуп ему сам подбери, эти малолетние босяки пока и понятия не имеют за правильное уважение.

— Да уж подберу что-нибудь. — Червонный беспечно махну рукой.

— Не, ты не понял! Не надо «что-нибудь». Пацанчик петь любит. Голос пока, конечно, так себе. Но я краем уха слыхал как он за аккордеон Фиру спрашивал. Вот и подбери ему такую музыку. Только не из барахла с перекупки, а из магазина. Чтоб не один шлемазл в нём свою вещь не опознал.

— А не жирно ему будет с такого откупа? — Червонный зло дёрнул щекой. — Шоб я за чужие косяки добрую вещь какому-то сопляку подгонял? Меня люди не поймут!

— Не Червонный, это ты сейчас меня не понял. У тебя косяк и должок передо мной, а не перед пацанчиком. Что мне тот Миша? Подарил ему леденец и хватит. — вор зло усмехнулся. — Сейчас у меня чистая хата и уважаемые люди ко мне приходят без опаски. А если бы твой Гриня дел ненужных наворотил? Как мне потом с соседями жить, если на меня полдвора в уголовку стучать начнёт. Как дела вести? Кто из уважаемых людей на палёную хату пойдёт? Это ты Мише спасибо скажи, что он за тебя твою работу сделал. Что Червонный, теряешь хватку? Может тебе отдохнуть, а нам подумать за нового смотрящего?

— Цыган! Что-то я действительно не подумал, чем косяк мог закончиться. Спасибо за науку! — Червонный достал из кармана платок и промокнул пот с лица. Вот же подстава! Действительно всё могло закончиться плачевно. И впрямь пора усилить пригляд за молодыми ворами.

— Будет пацану самый лучший инструмент, лично поеду и выберу.

— Вот и хорошо, что мы поняли друг друга. Сам-то я давно не играю, но послушать музыку люблю. Вот пусть Миша и играет для народа. И ещё девочка та, за которую Миша вступился, хорошенькая, чистенькая, напугалась твоих головорезов. — Цыган вновь усмехнулся, но уже ехидно. — Отправь своих марух посмышлёнее чтоб глянули на неё да прикупили бы ей гостинец от Миши.

— Ну что там пацаны своим девочкам дарят? Куклу? Шляпку? Или туфельки? В общем пусть они там сами порешают. Отца у Сони нет, мать одна колготится, так что не поскупись. Не так чтоб уж совсем щедро, но и не забывай чья она подружка. А пацанам-еврейчикам и сладостей хватит за испуг.

— Да… И ещё! Со своими щипачами и лебежатниками разберись сам. Решай к кому из наших свой молодняк на обучение пристроить. Но пусть с Одессы съедут. Хоть в Николаев, хоть в Херсон. А то опасаюсь я, что, если Миша их случайно встретит, опять придётся кого-нибудь хоронить. И скажи своим чтоб держались от него подальше. Я сам за ним присмотрю. Ну, вроде бы всё обговорили, пойду я. Благодарствую за хлеб, за соль, за угощенье. — Цыган встал и вышел.

Я закончил писать и посмотрел на результаты своего труда. Ну, что сказать? Получается уже хорошо, но ещё есть куда стремиться. Убрал со стола тетради и учебники. Полистал мамины журналы, убедился, что и немецкий и английский язык даются мне по-прежнему легко, да и французский язык особых трудностей тоже не вызывает. Хотя в прежней жизни я им не особо-то и пользовался.

Совсем уж было принялся за справочник «Вся Одещина», но тут в квартиру вошли мама и тётя Белла. И началось локальное светопреставление. Меня хвалили, тискали, обливали слезами и грозились тут же выпороть ремнём за то, что я непослушный хулиган. Вот интересно, где бы они взяли ремень, если я его вообще в глаза ни разу не видел? И как соотносятся между собой «непослушный хулиган» и одновременно «хороший мальчик»?

На моё счастье приехала Роза Моисеевна и с порога огорошила нас новостью что экзамену быть, и быть в ближайшую среду. Если я готов, то мне необходимо подойти к девяти утра в школу, что стоит на перекрёстке улиц Виноградной и Головковской. Оказывается, ещё в позапрошлом двадцать четвёртом году в Украине приняли закон о всеобщем начальном образовании. А с прошлого, двадцать пятого, такой закон действовал уже на всей территории бывшей империи Российской. А нынче по всей стране Советской вновь открывались закрытые в годы разрухи и гражданской войны старые школы и строились новые, среднее образование становилось обязательным и было рассчитано на семь-десять лет обучения.

Страна взяла курс на полную ликвидацию безграмотности и приток новых учеников надо было распределить по уровню их подготовки. И таких, вновь поступающих как я, насчитывалась не одна сотня по всей Одессе. Так что ничего экстраординарного в моём экстернате не было. Через такую же процедуру сортировки проходили все вновь поступающие на обучение в этом году.

Я вздохнул с облегчением, но как оказалось рано радовался. Меня тут же вновь усадили за учебники дали ручку с тетрадкой и поставили чернильницу. До самого вечера из-за стола я так уже и не вылез. А вечером пришёл Семён Маркович и под ошарашенным взглядом моей мамы водрузил на стол две внушительные стопки учебников.

— Читай. Здесь все учебники за полную среднюю школу. Мне самому интересно что ты ещё знаешь. Я за тебя разговаривал с Борухом Израилевичем, и его, как и меня, твой случай заинтересовал. Он в среду тоже будет на твоём экзамене. Вот и посмотрим, насколько ты «знаешь больше, чем должен знать подросток в твоём возрасте».

Доктор процитировал меня почти дословно и хищно усмехнулся. Экспериментатор хренов. Ему хаханьки, а мне что делать?