Дом напротив озера

СЕЙЧАС

– Что ты сделал с девочками после того, как убил их? – говорю я. – Они здесь, в озере?

Он склоняет голову набок и смотрит на стену. Сначала я думаю, что он снова решил поиграть со мной в молчанку.

Дождь бьет в окно.

Я слышу какой-то щелчок.

Это ветка дерева поддается ветру.

Наконец, он заговорил. Его голос чуть громче бушующей снаружи бури.

– Да.

Ответ не должен быть для меня сюрпризом. Я думаю об открытке, об этом виде озера Грин с высоты птичьего полета, о четырех словах, неуверенно написанных под тремя именами.

«Я думаю, они здесь».

Тем не менее, я поражена, мелкая дрожь пробивает меня от шока. Я вдыхаю. Хрипящий полувздох, вызванный подтверждением того, что Меган Кин, Тони Бернетт и Сью Эллен Страйкер все это время находились на дне озера. Более двух лет, в случае с Меган. Ужасный способ быть похороненной.

Только они не были похоронены здесь.

Они были сброшены.

Утилизированы, как куски мусора.

От одной мысли об этом мне становится так грустно, что я тут же делаю еще один глоток бурбона. Когда я глотаю, алкоголь скорее обжигает, чем успокаивает.

– Ты помнишь, где?

– Да.

Он снова поворачивает голову в мою сторону. Когда мы встречаемся глазами, мне интересно, что он видит в моих. Надеюсь, это то, что я пытаюсь показать ему, а не моя эмоциональная реальность. Стальная сдержанность вместо страха, решимость вместо непостижимой печали по трем женщинам, которых я никогда не встречала. Я подозреваю, однако, что он может видеть меня насквозь. Он ведь знает, что я актриса.

– Тогда скажи мне, – говорю я. – Скажи мне, где их найти.

Он прищуривается с любопытством.

– Зачем тебе?

Потому что тогда правда будет известна. Не только то, что он убил Меган, Тони и Сью Эллен, но и то, что с ними случилось, где они были, когда умерли, и где теперь покоятся. Тогда их семьи и друзья, которые слишком долго не получали ответов, смогут скорбеть и – надеюсь, в конце концов – обрести покой.

Я не говорю ему об этом, потому что не думаю, что его все это волнует. Во всяком случае, не хочу, чтобы он замолчал. Мне нужно от него вытянуть всю правду.

– Ты хочешь найти их? – говорит он. – Или выяснить, что случилось с Кэтрин?

– И то, и другое.

– А что если я скажу тебе, выбирай что-нибудь одно?

Я провожу рукой по матрацу, пока не касаюсь рукоятки ножа.

– Я думаю, ты не в том положении, чтобы ставить мне условия, не так ли?

Он закатывает глаза и вздыхает, словно ему наскучила мысль, что я действительно использую нож.

– Посмотри, как ты ведешь себя, – говорит он. – Должен признать, даже эта слабая попытка угрожать мне стала неожиданностью. Возможно, я немного недооценил тебя.

Я обхватываю пальцами нож.

– Намного больше, чем немного.

– Есть только одна проблема, – говорит он. – Одно незаконченное дело, которое ты не предусмотрела.

По всей вероятности, он прав. Я много о чем не подумала. Ничего из этого и не планировалось. Сейчас я работаю без сценария, яростно импровизирую и надеюсь, что не облажаюсь.

– Я никуда не поеду, – он дергается, но понимает, что туго привязан веревками к кровати. – И ты явно остаешься. Что вызывает у меня любопытство по поводу одной вещи.

– Какой?

– Что ты собираешься делать с Томом Ройсом? ДО

Телефон продолжает звонить безостановочно. Бун не утруждает себя ответом. Он знает, кто звонит.

Я.

Я звоню тому человек, который звонил Кэтрин Ройс.

– Я могу объяснить, – говорит он, в то же время звонок переводит меня на голосовую почту, и до моих ушей доносятся две версии голоса Буна. Один звучит из трубки, другой – из кухни.

«Здравствуйте, я не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста…»

– …послушай меня, Кейси. Я знаю что…

«…ваше имя и номер, и я…»

– …думаешь, и я могу заверить…

Я ошеломлена, пытаясь переварить информацию, когда Бун встает с кухонной стойки и делает шаг ко мне.

– Не надо, – предупреждаю я.

Бун поднимает руки ладонями вверх в жесте невинности.

– Пожалуйста, просто выслушай меня.

– Зачем ты ей звонил?

– Потому что я волновался, – говорит Бун. – Я звонил ей накануне, но не получил никакого ответа. И когда я увидел, как ты пробираешься в дом, я позвонил в последний раз, надеясь, что мы были неправы в наших умозаключениях.

– Откуда у тебя вообще есть ее номер? Ты сказал мне, что едва знал ее. Что вы встречались всего один или два раза. Ты сказал то же самое Вилме.

Бун снова садится за стойку с самодовольным выражением лица.

– Ты не имеешь права судить меня. Тем более, ты сама едва знала Кэтрин.

Я не могу спорить с этим. Кэтрин исчезла буквально сразу после того, как мы познакомились.

– По крайней мере, я не лгала, – говорю я.

– Ты права. Я соврал. Я признаю это. Я знал Кэтрин. Мы были друзьями.

– Тогда почему ты этого не сказал? Зачем мне лгать? И Вилме?

– Потому что это было сложно, – говорит Бун.

– Что сложно?

Я вспоминаю тот день, когда увидела Кэтрин в воде. В тот момент была одна вещь, которая должна была обеспокоить меня тогда, но я забылась, потому что навалилась куча всего остального.

Почему я не видела ее раньше?

Я была там каждый день, сидела на крыльце, лицом к ее дому и пристани. Несмотря на то, что это было далеко, и я еще не вытащила из гардеробной бинокль, я бы все равно заметила, что кто-то на другой стороне озера выходит наружу, прогуливаясь по пристани, и ныряет, и плавает.

Но я ничего этого не видела. Пока Кэтрин не оказалась посреди озера.

Это означало, что она плыла не со своей стороны озера, а с моей. Точнее от дома Митчеллов, где озеро несколько загибается, частично скрывая берег.

– Она была с тобой, не так ли? – говорю я. – В тот день, когда она чуть не утонула?

Бун не моргает.

– Да.

– Почему? – Ревность просачивается в мой голос, непреднамеренная, но неизбежная. – У вас был роман?

– Нет, – говорит Бун. – Все было невинно. Мы встретились в ту ночь, когда я приехал в августе. Она и Том подошли, чтобы представиться, и сказали, что будут здесь до конца сезона. Так мы познакомились. На следующий день Кэтрин переплыла озеро к моему причалу и спросила, не хочу ли я присоединиться к ней.

– Думаешь, она пыталась тебя соблазнить?

– Я думаю, что она была просто одинока. Если она и думала о сексе, я этого не заметил. Она супермодель, черт возьми. Она могла заполучить любого мужчину, которого хотела. Я никоим образом не подозревал, что она интересуется мной.

Вся эта чертова скромность – всего лишь игра. Бун точно знает, насколько он красив. Я представляю его голым на причале, залитого лунным светом, таким же соблазнительно красивым, как и сама Кэтрин. Сейчас, как никогда, я убеждена, что он знал, что я наблюдала за ним той ночью.

– Значит, вы вместе плавали, – говорю я.

– Несколько раз, да. Но не более того. После этого мы разговорились на палубе. Она была действительно несчастна, это было видно. Она никогда не говорила этого прямо. Но намекнула, что между ней и Томом все плохо.

Кэтрин делала то же самое со мной, отпуская лукавые комментарии о состоянии своего брака. Как и Бун, я предполагала, что она грустит, что одинока и ищет друга. Вот почему у меня не было причин лгать о наших разговорах, я была настроена на дружбу.

– Если все было так невинно, почему ты не признался раньше?

– Потому что это перестало быть таким. Ну, почти.

Он плюхается на табуретку, как будто правда вымотала его. Если бы его локти не поддерживали его на стойке, я предполагаю, что он упал бы прямо на пол.

– На следующий день после Дня труда, перед тем, как они с Томом вернулись в Нью-Йорк, я поцеловал ее.

Я представляю себе сценарий, похожий на тот, что был у нас двоих вчера. Бун и Кэтрин сидят вместе, ближе, чем должны быть, жар притяжения исходит от их тел. Я представляю, как Бун проводит пальцем по ее нижней губе, наклоняется и целует то место, которого только что коснулся. Еще один плавный ход с его стоны.

– Кэтрин взбесилась, ушла, вернулась к своей причудливой жизни со своим мужем-миллиардером.

Голос Буна стал жестким – такого тона я никогда раньше от него не слышала. В нем есть отголоски гнева и горечи.

– Я никогда не думал, что увижу ее снова. Затем, несколько дней назад, она снова приехала в свой дом с Томом. Она так и не сказала мне, что они вернулись. Она не давала мне о себе знать. Я звонил ей несколько раз, просто чтобы узнать, как у нее дела. Она проигнорировала меня.

– Не совсем, – говорю я. – Она все-таки была с тобой в тот день, когда я спасла ее из озера.

– Она подплыла без предупреждения, как и в первый раз, – говорит Бун. – Когда я увидел ее, я подумал, что, может быть, ничего не изменилось, и что мы продолжим с того места, на котором остановились. Кэтрин дала понять, что этого не произойдет. Она сказала мне, что здесь только для того, чтобы потребовать, чтобы я перестал ей звонить. Она сказала, что Том это заметил и начал задавать много вопросов.

– Что ты ей сказал?

– Что она может плыть дальше. Так она и сделала. Вот почему я был удивлен, когда она позвонила мне позже в тот же день.

– Почему?

– Не знаю, – пожимает плечами Бун. – Я не ответил и удалил ее сообщение, не прослушав его.

Я внезапно вспоминаю, как я на крыльце шпионила за Ройсами в первый раз. Я никогда не забуду, как Том пробирался через столовую, пока Кэтрин в гостиной делала телефонный звонок, ждала, пока кто-нибудь возьмет трубку, и наговаривала сообщение. Теперь я знаю, для кого было это сообщение.

– В тот момент ты пришел сюда, когда она позвонила, – говорю я. – Она была причиной того, что ты пришел ко мне, чтобы представиться? Поскольку Кэтрин отвергла тебя, ты решил попытать счастья с женщиной по соседству?

Бун вздрагивает от боли.

– Я пришел к тебе, потому что мне было одиноко. И я думал, что тебе тоже может быть одиноко. И что, если мы немного потусуемся, мы оба не будем так себя чувствовать. И я не жалею об этом. Потому что ты мне нравишься, Кейси. Ты забавная, умная и интересная. И ты также напоминаешь мне, каким я был раньше. Я смотрю на тебя и просто хочу…

– Исправить меня?

– Помочь тебе, – говорит Бун. – Потому что тебе нужна помощь, Кейси.

Но он хотел большего, когда представился в тот день. Я помню его очарование, развязность и флирт, которые я находила одновременно утомительными и дразнящими.

Воспоминания о том дне вызывают неприятные мысли. Бун упомянул, что провел день, работая над ремонтом полов в столовой Митчеллов. Если он был там все это время, в пределах слышимости шума на озере, почему он ничего не сделал, когда Кэтрин тонула, а я звала на помощь?

Этот вопрос ведет к другому вопросу. Такому тревожному, что я едва могу спросить.

– Когда в тот день к тебе приплыла Кэтрин, ты дал ей что-нибудь выпить?

– Лимонад. Почему ты…, – Бун снова встает, внезапно понимая. – Я не делал того, о чем ты думаешь.

Хотела бы я верить ему. Но факты предостерегают меня от этого. Кэтрин утверждала, что внезапно утомилась во время купания.

«Как будто все мое тело стало неподвижным».

Все это время я думала, что это Том виноват. Подражание Харви Брюэру и подсыпание небольших доз яда в напитки его жены. Но это также мог быть и Бун. Злой, ревнивый, отверженный Бун, подмешавший большую дозу в лимонад Кэтрин.

– Кейси, – говорит он. – Ты меня знаешь. Ты же знаешь, что я бы никогда не сделал ничего подобного.

Но я его не знаю. Я думала, что знаю, но только потому, что верила всему, что он мне говорил. Теперь я вынуждена сомневаться во всем этом.

Включая, как я понимаю, то, что он сказал о крике в то утро, когда исчезла Кэтрин. Поскольку я все еще был пьяна, я не совсем поняла, откуда исходил звук. Бун сделал вывод, что он шел с другой стороны озера, сославшись на эхо, в существовании которого я теперь не уверена.

Возможно, он лгал. Что крик шел не с той стороны озера, а с этой стороны.

Его сторона.

А это значит, что есть шанс, что Бун был тем, кто заставил Кэтрин кричать.

– Держись от меня подальше, – говорю я, когда Бун начинает приближаться. То, как он двигается – медленно, методично – пугает больше, чем если бы он засуетился. Я наблюдаю за ним, он большой и сильный, ему не потребуется никаких усилий, чтобы одолеть меня.

– Ты все неправильно поняла, – говорит он. – Я ничего не сделал Кэтрин.

Он продолжает идти ко мне, и я оглядываюсь в поисках ближайшего пути к отступлению. Прямо за мной французские окна, ведущие на крыльцо, все еще запертые. Я могла бы разблокировать их и выбежать на улицу, но это заняло бы драгоценные секунды, которых, я уверена, у меня нет.

Когда Бун оказывается почти в пределах досягаемости, я уклоняюсь в сторону и мчусь в самое сердце кухни. Хотя это и не побег, но, по крайней мере, это дает мне доступ к ножам, с помощью которых я могу защитить себя. Я беру один, – с самым большим лезвие из блока ножей на столе, – и выставляю его перед собой, защищаясь от Буна.

– Выйди из моего дома, – говорю я. – И никогда не возвращайся.

Рот Буна приоткрывается, как будто он собирается снова что-то отрицать или переключиться на угрозы. Очевидно, решив, что молчание – лучшая тактика, он закрывает рот, в знак поражения поднимает руки и уходит из дома, не сказав больше ни слова.

Я обхожу все двери, чтобы убедиться, что все они заперты. Входную дверь я закрываю через несколько минут после того, как Бун выходит через нее, а двери на крыльцо остаются запертыми со вчерашнего вечера. Остается еще одна – скрипучая синяя дверь в подвале.

Последнее место, куда я хочу пойти.

Я знаю, что там внизу нет ничего физически опасного. Там есть только мусорный бак, когда-то часто используемый, а теперь забытый. Я бы хотела избежать воспоминаний о дне, когда умер Лен. Нет ничего хорошего в том, чтобы заново пережить то утро. Но так как прошлой ночью Бун проник внутрь через подвальную дверь, мне нужно запереть ее, чтобы он больше этого не смог сделать.

Хотя сейчас самое утро, я уже выпиваю рюмку водки перед тем, как спуститься в подвал. Немного мужества никогда не повредит.

Но и не помогает. Это второе свойство водки.

Есть еще и третье.

Я чувствую себя намного лучше.

Спускаюсь по ступенькам в подвал. Я почти не колеблюсь на нижнем, задержавшись всего на секунду, прежде чем поставить обе ноги на бетонный пол. Но перед подвалом самая легкая часть. Здесь лежат счастливые воспоминания. Здесь мы играли в пинг-понг с отцом. С Марни во время рождественских каникул надевали коньки перед тем, как выйти на замерзшее озеро.

Плохие воспоминания позади, в прихожей. Входя в нее, я жалею, что не выпила четвертой рюмки водки.

Я бросаюсь к двери и дергаю ручку. Закрыто. Бун сделал то, что я проглядела вчера у Ройсов. Если бы Бун проник в дом Ройсов, а не я, то уж он не оставил бы после себя следов.

Зная, что синяя дверь тоже надежна, я поворачиваюсь к остальной части прихожей, лицом к стене, обшитой плоскими горизонтальными досками, окрашенными в серый цвет. Гвозди, удерживающие их на месте, видны, создавая деревенскую атмосферу, которая сейчас модная, но была просто утилитарной, когда дом был построен. На одной из досок не хватает двух гвоздей, из-за чего между ней и стеной имеется небольшой зазор. Это снова напоминает мне о том, какой дом старый и хрупкий, как легко проникнуть внутрь, даже если все двери заперты.

Пытаясь стряхнуть с себя эту мрачную, но честную оценку, я выбегаю из прихожей, через подвал и вверх по лестнице в столовую, где хватаю водку из винного шкафа и выпиваю еще одну рюмку. Как следует подкрепившись, я достаю из кармана телефон, чтобы позвонить Эли и рассказать ему обо всем, что произошло за последние несколько дней.

Он будет знать, что делать.

Но когда я проверяю свой телефон, я вижу, что Эли уже звонил мне, пока я спала. Голосовая почта короткая, милая и немного нервирующая.

«Только что закончил смотреть новости. Похоже, эта буря будет хуже, чем все думали. Выезжаю за припасами. Позвони мне в ближайшие полчаса, если тебе что-нибудь понадобится».

Это было три часа назад.

Я все равно пытаюсь перезвонить Эли. Когда звонок переходит прямо на голосовую почту, я вешаю трубку, не оставив сообщения, хватаю свой ноутбук и несу его в гостиную. Там я делаю то, что должна была сделать несколько дней назад: ищу в Интернете Буна Конрада.

Первое, что всплывает, это статья о смерти его жены, которую я и ожидала. Совершенно неожиданным является характер статьи, ясно выраженный в заголовке.

«Полицейский расследует смерть жены».

Я смотрю широко раскрытыми глазами на заголовок, начинаю нервничать. Становится только хуже, когда я читаю статью и узнаю, что сотрудники собственного отдела Буна заметили несоответствия в его рассказе о дне смерти его жены. Он сказал им – как и мне, – что она была еще жива, когда утром он ушел на работу. Что Бун не упомянул, так это то, какое время смерти установил судмедэксперт. Промежуток смерти женщины начинался за два часа до того, как Бун вышел из дома.

Но на этом подозрения не закончились. Выяснилось, что жена Буна – ее звали Мария – обратилась к адвокату по разводам за неделю до своей смерти. И хотя он клялся, что не знал, что Мария подумывала о разводе, у коллег Буна не было другого выбора, кроме как заявить самоотвод и позволить полиции штата провести официальное расследование.

Я продолжаю искать и нахожу еще одну статью, датированную неделей позже, в которой объявляется, что Буну не будут предъявлены обвинения в смерти Марии Конрад. В статье отмечается, что нет никаких доказательств того, что Бун не убивал ее. Как нет и никаких доказательств того, что убил.

К статье прилагаются две фотографии – Буна и его жены. Фотография Буна является официальной фотографией полицейского управления. Неудивительно, что он невероятно хорошо выглядит в униформе. Настоящий шок заключается в том, что Мария была столь же великолепна. С яркими глазами, широкой улыбкой и хорошей фигурой, она выглядит так, будто могла пройтись по подиуму вместе с Кэтрин Ройс.

Представляя их двоих на подиуме, я вспоминаю, что я не единственный человек на озере, кто интересовался, что случилось с Марией Конрад. Один из Ройсов тоже искал эту информацию на ноутбуке. Бун был одним из многих запросов, которые я нашла в истории браузера.

Возможно, это была Кэтрин.

Может быть, это то, что так потрясло ее в кабинете Тома, когда я наблюдала с другой стороны озера.

Может быть, она заявила об этом Буну на следующее утро.

И, возможно, он чувствовал необходимость заставить ее замолчать.

Хотя все это просто дикие предположения, этого достаточно, чтобы рассказать об этом Вилме Энсон. Поэтому я достаю свой телефон и немедленно звоню ей.

– Энсон, – отвечает она еще до того, как закончился первый гудок.

– Привет, Вилма. Это Кейси Флетчер. Из озера…

Она прерывает меня.

– Я знаю, кто ты, Кейси. Что происходит? Что-то случилось с Томом Ройсом?

На самом деле что-то действительно происходит, но драма прошлой ночи кажется далекой после событий сегодняшнего утра.

– Я звоню по поводу Буна.

– Что насчет него?

– Насколько хорошо ты его знаешь?

– Так же хорошо, как я знаю своего собственного брата, – говорит Вилма. – Почему ты спрашиваешь?

– Я провела расследование.

– Это моя работа, – без тени юмора отвечает Вилма. – Но продолжай.

– И я узнала, – ну, на самом деле Бун сказал мне, – что он и Кэтрин Ройс знали друг друга. Они были друзьями. Может быть, больше, чем друзья.

– Я знаю, – говорит Вилма.

Я делаю паузу, больше смущенная, чем удивленная.

– Ты знаешь?

– Бун позвонил полчаса назад и все мне рассказал.

– Значит, теперь он подозреваемый, да?

– Почему?

– Потому что он солгал, – говорю я. – О многом. О том, что случилось с его женой.

– Это не имеет никакого отношения к делу, – с неожиданной резкостью говорит Вилма.

– Но как же? Кэтрин знала об этом. Она – по крайней мере, я думаю, что это была она – искала в Интернете информацию про Буна.

Я понимаю свою ошибку в ту же секунду, когда слова уже сказаны. Как автомобиль, летящий со скалы, их нельзя вернуть. Единственный вариант – подождать и посмотреть, как сильно они приземлятся.

– Откуда ты это знаешь? – спрашивает Вилма.

Сначала я ничего не говорю. Потом говорю с виноватым тоном.

– Я была в их доме.

– Пожалуйста, скажи мне, что Том впустил тебя, и что ты не врывалась, когда его не было дома.

– Я не врывалась, – говорю я. – Я пробралась.

Последующее долгое молчание Вилмы похоже на зажженный фитиль, медленно ползущий к динамиту. В любую секунду сейчас будет взрыв. Когда он приходит, он громче и яростнее, чем я ожидала.

– Назови хоть одну причину, по которой я не должна прийти и арестовать твою жалкую задницу прямо сейчас, – говорит Вилма, и ее голос гремит мне в ухо. – Ты знаешь, как это было глупо, Кейси? Возможно, ты только что испортила все мое расследование.

– Но я нашла кое-что, – говорю я.

– Я не хочу знать.

– Важные вещи. Инкриминирующие вещи.

Голос Вилмы становится громче. А я предполагала, что она уже достигла максимальной громкости.

– Если ты не нашла саму Кэтрин Ройс, я не хочу знать. Ты меня понимаешь? Чем больше дерьма ты говоришь и делаешь, тем меньше я смогу предъявить суду и прокурору на законных основаниях. Тот ноутбук, в который ты заглянула, является уликой. Комнаты, через которые ты прошла, могли оказаться местом преступления. А ты просто все испортила. Мало того, твое присутствие в этом доме также возможность того, что ты могла подложить туда что-то компрометирующее. Это дает Тому простой способ объяснить каждую вещь, которую мы могли там найти.

– Я не подкладывала…

– Прекрати болтать, – командует Вилма. – Прекрати шпионить. Прекрати что-либо делать.

– Мне жаль, – выходит как писк. – На самом деле, я просто пытался помочь.

– Мне не нужно, чтобы ты сожалела, и мне не нужна твоя помощь, – говорит Вилма. – Мне нужно, чтобы ты держалась подальше от Тома Ройса. И от Буна.

– Но ты должна признать, что Бун подозрительный, верно? Сначала умерла его жена, а потом пропала Кэтрин.

Я смотрю на ноутбук, все еще открытый на статье о том, что Буну не предъявлено обвинение в смерти Марии. Я просматриваю ее, надеясь найти фрагмент, подтверждающий мой аргумент. Вместо этого я вижу цитату в конце статьи.

«Что касается полиции штата, офицер Конрад совершенно невиновен, и все обвинения против него беспочвенны».

Мне становится холодно, когда я вижу, кто предоставил цитату.

Детектив Вилма Энсон.

– Я говорила тебе…

Я заканчиваю разговор, прерывая Вилму на полуслове. Когда она перезванивает мне через несколько секунд, я не отвечаю на звонок. Когда она пытается снова, я отключаю телефон. Нет смысла отвечать. Ясно, что она думает, будто Бун не способен сделать ничего плохого. Ничего из того, что я скажу, не изменит этого.

Я больше не могу доверять Вилме.

И уж точно я не могу доверять Буну.

Я теперь осознаю, что доверять могу только себе.

***

Я не выхода из дома, пока не наступила ночь. Ночью выглянула на крыльцо. Какая-то тяжесть в воздухе нервирует. Воздух густой от влажности и суматохи. Ветер прошлой ночи ушел, сменившись жуткой тишиной.

Затишье непосредственно перед бурей.

Сгорбившись в кресле-качалке, я делаю глоток бурбона.

Мой четвертый стакан, или пятый, или шестой.

Невозможно вести счет, когда я пью прямо из бутылки.

Днем и вечером я лежала в постели, тщетно пытаясь немного отдохнуть; также немного времени провела на кухне, где что-то приготовила на скорую руку и перекусила; еще побродила по дому, как птица, пойманная в клетку. Переходила из библиотеки в кабинет, потом в гостиную, и обратно. Думала о том, что мне делать дальше.

Ответ не заставил себя долго ждать.

Ничего.

В конце концов, именно этого хочет Вилма.

Так что я взяла своего старого знакомого – бутылку бурбона – единственное, чему я могу доверять в данный момент. Теперь я пьяна. Все, что нужно, чтобы подтолкнуть меня к краю, – это еще один или два глотка из бутылки.

Заманчивый вариант.

Потому что я хочу, чтобы все закончилось.

Мое беспокойство о Кэтрин, мое подозрение и к Тому, и к Буну, мое одиночество, вина и горе. Я хочу, чтобы все это ушло, чтобы никогда не возвращалось. И если для этого нужно напиться до забвения, пусть будет так.

Схватив бутылку за горлышко, я поднесла ее к губам, готовая опустошить чертову емкость.

Однако прежде чем я успеваю это сделать, я замечаю свет на кухне в доме Ройсов. Меня, как мотылька, тянет к нему. Я ничего не могу с собой поделать. Я ставлю бутылку и беру бинокль, говоря себе, что ничего страшного, если я в последний раз посмотрю на дом. По словам Вилмы, я уже все испортила. Понаблюдаю немного за Томом – хуже уже не будет.

Он снова у плиты, разогревая очередную банку супа. Когда он равнодушно смотрит в окно, я не боюсь, что он снова застигнет меня. На веранде, как и во всем доме, темно как смоль. Как и озеро, и окружающий берег.

Если не считать кухни в доме Ройсов, то единственным источником света вокруг является большое прямоугольное свечение на рябистой поверхности озера справа от меня. Дом Митчеллов. Хотя я не могу хорошо рассмотреть дом с того места, где сижу, яркое пятно на воде говорит мне все, что мне нужно знать.

Бун дома.

У меня есть возможный убийца жены с одной стороны от меня и еще один возможный убийца жены прямо за озером.

Не утешительная мысль.

Я навожу бинокль на дом Эли. Совершенно темно. Конечно, единственный человек на этом озере, которому я могу доверять, и он же единственный, кто не дома. Я звоню ему на мобильный, надеясь, что он ответит, скажет, что возвращается из магазина и заедет, прежде чем отправиться к себе домой. Вместо этого вызов мгновенно переходит на его голосовую почту.

Я оставляю сообщение, стараясь, чтобы это звучало одновременно трезво и небрежно. Я терплю неудачу, у меня не выходит ни так, и ни так.

– Эли, привет. Это Кейси. Я, эм, надеюсь, ты скоро вернешься домой. Ну, типа, прямо сейчас. Вокруг озера происходят вещи, о которых ты не знаешь. Опасные вещи. И, ну, я боюсь. И мне действительно нужна прямо сейчас поддержка друга. Так что, если ты рядом, пожалуйста, заходи.

Я плачу, когда заканчиваю разговор. Слезы потекли из глаз неожиданно, и как бы мне ни хотелось списать их на стресс и бурбон, я знаю, что все гораздо глубже. Я плачу, потому что четырнадцать месяцев после смерти Лена были чертовски тяжелыми. Да, у меня были Марни, моя мать и множество других, готовых меня утешить. Никто из них – даже прекрасная Лолли Флетчер – не мог по-настоящему понять, что я чувствовала.

Так что я пила.

Так было проще.

Алкоголь не судья.

И он никогда, никогда не разочаровывает.

Но если вы пьете слишком много и слишком долго, все те благонамеренные люди в вашей жизни, которые пытаются вас понять, но не могут, в конце концов, сдаются и уходят из вашей жизни.

Это осознание пришло ко мне, когда я записывала сообщение. История моей жизни. Сейчас у меня ничего и никого нет. Эли нет, Буну нельзя доверять, и Марни не хочет иметь с этим ничего общего. Я совсем одна, и мне от этого невыносимо грустно.

Я вытираю глаза, вздыхаю, снова беру бинокль, потому что мне буквально больше нечего делать. Я концентрируюсь на кухне Ройсов, где Том закончил разогревать свой суп. Вместо миски он наливает его в большой термос и завинчивает крышку.

Любопытно.

Термос в руке, он открывает ящик и достает фонарик.

Любопытнее.

Вскоре он оказывается снаружи, луч фонарика прорезает тьму. Увидев это, я вспомнила ту ночь, когда я заметила, как Том шел с фонариком куда-то. Тогда я не могла сказать, куда он направлялся или откуда пришел, теперь точно знаю.

Дом Фицджеральдов.

В одно мгновение я перехожу от возбуждения к настороженности, внезапно осознавая все. Облака мчатся перед луной. Гагара издает одинокий зов в невидимом уголке озера. Фонарик скользил по деревьям, подпрыгивая и подмигивая, как гигантский светлячок. Еще одно воспоминание возвращается теперь ко мне.

Я у двери, Том с другой стороны, выкрикивающий то, чего я не могла понять, так как была слишком пьяна и напугана.

«Ты понятия не имеешь, что происходит, – сказал он. – Просто оставь нас в покое».

Нас.

В смысле не только его.

Это означает, что есть кто-то еще.

Моя грудь расширяется. Пузырь надежды давит на мою грудную клетку.

Быть может, Кэтрин еще жива.

Я ждала, когда Том вернется домой. Через пятнадцать минут он выходит из дома Фицджеральдов, включает снова свой фонарик и движется в обратном направлении. Весь его путь я прослеживаю через бинокль. Дойдя до своего дома, Том выключает фонарик и входит внутрь.

Я откладываю бинокль и начинаю действовать.

Вниз по ступенькам крыльца.

Через двор.

На пристань.

Начался дождь – жирные капли падают мне на лицо, на волосы, на доски причала, пока я иду к лодке, пришвартованной к его концу.

Ветер тоже усилился, и озеро стало неспокойным. Лодка качается на волнах, поэтому мне трудно забраться в нее, поэтому я вынуждена сделать неуклюжий прыжок с причала. Оказавшись в лодке, я сразу же сожалею о выпитом, пока плыву по нарастающим волнам. Меня укачивает.

Я закрываю глаза, поднимаю лицо к ветру и позволяю дождю проливаться на меня. Это точно не панацея. Мой желудок продолжает бурлить, а голова кружиться. Но дождь достаточно холодный, чтобы протрезвить меня, и достаточно болезненный, чтобы заставить меня сосредоточиться на том, что мне нужно делать дальше.

Перебраться через озеро.

Я отвязываю лодку от причала, не решаясь включить мотор. Я знаю, как звук распространяется по этому озеру даже в шторм, и не хочу рисковать быть пойманной. Вместо этого я гребу веслами медленно и размеренно. Это утомительно – гораздо более утомительно, чем я ожидала, – и мне нужно остановиться в центре озера, чтобы отдышаться.

Пока лодка продолжает подниматься и опускаться на волнах, я поворачиваюсь и смотрю на каждый дом на берегу озера Грин. В доме моей семьи и доме Фитцджеральдов так темно, что они почти сливаются с ночью. То же самое касается дома Эли, что значит, он до сих пор не вернулся.

Напротив, весь первый этаж дома Митчеллов светится, и я представляю, как Бун ходит из комнаты в комнату, сердясь на меня. Затем есть дом Ройсов, где темно на первом этаже и только на втором окно главной спальни освещено. Может быть, Том, покончив со всеми делами в соседнем доме, ложится спать, хотя сейчас только восемь часов.

На западе накатывающаяся стена черных как смоль облаков заслоняет звезды, луну и большую часть самого неба. Похоже на волну. Это то, что вот-вот рухнет на долину и утопит все на своем пути.

Пришла буря.

Я возобновляю греблю, теперь больше беспокоясь о том, что буря застигнет меня на озере, чем о том, что ждет меня на другом берегу. Дождь уже усилился, ветер дует сильнее, а вода бурлит быстрее. Чтобы пройти расстояние, равное одному взмаху весла в нормальных условиях, в нынешних требует три. Когда я, наконец, добираюсь до другого берега озера, мои плечи напрягаются и болят, а руки кажутся желеобразными. У меня едва хватает сил пришвартовать лодку, пока она качается на ветру, ее борт постоянно ударяется о причал Фитцджеральдов.

Чтобы выбраться из лодки, требуется еще один опасный прыжок, на этот раз на причал. На причал я взобралась измученная, нервная и промокшая до костей. Над головой по небу начинает грохотать гром. Вспышки молнии освещают землю впереди, когда я несусь через двор к французским окнам на заднем дворе дома Фицджеральдов.

Закрыто.

Конечно же.

То же самое и с входной дверью, и с боковой, ведущей на кухню. Стоя под ливнем и дергая ручку, я понимаю, что Фицджеральды, вероятно, дали ему связку ключей на случай присмотреть за домом, поэтому Том входит в дом беспрепятственно. Это обычное дело среди домовладельцев здесь, на озере. У Фицджеральдов есть ключи от дома моей семьи, как и у Эли. И где-то в моем домике, наверное, лежит ключ, который откроет мне доступ к этой самой двери.

Подергав все двери, я начинаю проверять окна, и мне везет с третьей попытки. Окно гостиной. Более того, оно находится на той стороне дома, которая не обращена к дому Ройсов, что дает мне достаточно времени быть незамеченной, поднять окно, выдвинуть решетку и пролезть внутрь.

Пробравшись в дом, я закрываю окно, чтобы дождь не попадал. Тишина в доме резко контрастирует с бушующей снаружи бурей, отчего, кажется, особенно тихо.

И эта тишина нервирует.

Я понятия не имею, что – или кто – ждет меня здесь. Мое сердце стучит так же сильно, как гром, эхом разносящийся по небу снаружи. Тишина здесь такая тяжелая, что мне хочется повернуться и вылезти обратно в окно. Но Том пришел сюда не просто так. Стремление узнать, что это за причина, заставляет меня двигаться, хотя я почти ничего не вижу. Я делаю два шага, прежде чем врезаться в буфет, заставленный фотографиями в рамках и лампой Тиффани.

К черту миссис Фитцджеральд и ее антиквариат.

Дом набит им до отказа. Изысканные сундуки, двухместные диванчики, задрапированные гобеленами, торшеры в стиле рококо, из абажуров которых свисают кристаллы. Все это – препятствия для меня, которые я должна обойти, пока двигаюсь во мраке.

– Привет? – говорю я голосом, больше похожим на шепот, чем на слова. – Кэтрин? Ты здесь?

Я останавливаюсь между кухней и столовой, прислушиваясь к любому звуку. Сначала я ничего не слышу, кроме неуклонно усиливающегося дождя по крыше и новых раскатов грома. Но вскоре до моих ушей доносится далекий и приглушенный шум.

Скрип.

Я слышу его второй раз, поднимающийся снизу, тонкий, как дым.

Подвал.

Я подхожу к двери в коротком коридоре рядом с кухней, запертой старомодным цепным замком, который сейчас вставлен в импровизированный паз. Поскольку рядом находится большая клетка, я думаю, что дверь ведет в кладовую или чулан для мётел. Цепь говорит об обратном, особенно когда я присматриваюсь. Она ввинчена в два коротких куска дерева, которые были прибиты к двери и к стене, как будто это просто временное решение. Недавнее. Древесина источает запах свежесрубленного дерева, что наводит меня на мысли о недавно купленной Томом Ройсом ножовке.

Это его рук дело.

А внутри что-то – или кто-то – спрятанное им.

Моя рука дрожит, когда я нащупываю цепочку, высвобождая ее из импровизированного паза. Затаив дыхание, я распахиваю дверь, открывая ряд ступеней, ведущих вниз в темноту.

– Привет? – кричу я, встревоженная тем, как мрак поглощает мой голос, гасит его, как свечу. Но из этой тьмы доносится еще один скрип, манящий меня рискнуть спуститься по этой лестнице.

Выключатель находится прямо за дверью. Я поворачиваю его, и далеко внизу появляется тусклое оранжевое свечение, приносящее с собой еще один скрип и, кажется, шорох.

Звук тянет меня вперед, на верхнюю ступеньку, где я останавливаюсь и внимательно слушаю.

Нет ничего.

Если там кто-то и есть, то он молчит.

Я делаю шаг вниз.

Потом еще один, который скрипит под моим весом, и этот звук меня пугает.

За ним следует еще один скрип.

Уже не от меня.

Откуда-то из глубины подвала.

Я спешу вниз по оставшимся ступенькам в подвал, освещенный единственной оголенной лампочкой, свисающей с потолка. Подвал голый. Цементный пол. Бетонные стены. Ступени, по которым я только что спустилась, не более чем деревянный скелет.

Я делаю еще один шаг, мое поле зрения расширяется, я вижу мусор, сваленный по краям подвала. Обноски антикварного магазина миссис Фитцджеральд. Обломанные комоды и стулья без ножек и коробки, сложенные друг на друга.

К стене придвинута старомодная латунная кровать, на которой что-то лежит.

Нет.

Не что-то.

Кто-то.

Я подкрадываюсь ближе и вижу —

О Боже.

Кэтрин.

Она в той же одежде, в которой я видела ее в ту ночь, когда она исчезла. Джинсы и белый свитер, теперь в пятнах. Ее туфли исчезли, обнажая босые ноги, теперь испачканные. Струйка супа капает из уголка ее рта на шею.

Но больше всего меня пугают ее руки.

Они были подняты над ней и привязаны веревкой, обрамляющей ее запястья, к изголовью кровати. Я вижу еще веревку на ее лодыжках. Завязанная по рука и ногам, она лежит на пластиковом брезенте, накинутом на матрац.

Я задыхаюсь.

Кэтрин слышит, и ее глаза открываются. Она смотрит на меня, сначала в полном замешательстве, а потом в полной панике.

– Ааа…

Она останавливается, продолжая смотреть, ее большие испуганные глаза смягчаются, и в них появляется узнавание.

– Кейси?

Голос у нее странный. Хриплый и слегка осипший. Совсем не похоже на ее.

– Это действительно ты?

– Это я. Это я, и я собираюсь помочь тебе.

Я бросаюсь к ней, кладя руку ей на лоб. Ее кожа холодная и липкая от пота. И бледная. Такая поразительно бледная. Ее губы потрескались от сухости. Она разводит их и хрипит:

– Помоги мне. Пожалуйста.

Я тянусь к веревке, завязанной вокруг ее правого запястья. Она была крепко связана. Кожа под ней была натерта, и с веревки отслаивается присохшая кровь.

– Как давно ты здесь? – спрашиваю я. – Почему Том сделал это с тобой?

Я не могу развязать веревку, она крепко затянута. Я бросаю веревку на запястьях и переключаюсь на ноги. Веревка на лодыжках завязана также туго. Я беспомощно дергаю за узлы

Слышу шум.

Рядом с лестницей.

Неестественно громкий скрип, как будто кто-то спускается по ступеням.

Том.

Взъерошенный от бури.

Выражение его лица представляет собой смесь удивления, разочарования и страха.

– Отойди от нее, – говорит он, бросаясь ко мне. – Тебе не следовало искать ее, Кейси. Ты действительно должна была оставить нас в покое.

Я продолжаю возиться с веревкой, как будто одна решимость ослабит ее. Я все еще дергаю за узел, когда Том хватает меня за талию и оттаскивает прочь. Я дергаюсь в его хватке, пинаюсь и распускаю руки. Это бесполезно. Он поразительно силен, и вскоре кидает меня к лестнице. Нижняя ступенька касается моих икр, и я падаю на свой зад.

– Какого хрена ты с ней делаешь?

– Защищаю ее, – говорит Том.

– От чего?

– От нее.

Я смотрю на медную кровать, где лежит Кэтрин. Ее глаза остаются открытыми, она наблюдает за нами. К моему удивлению, она выглядит не огорченной, а слегка удивленной.

– Я не понимаю. Что не так с твоей женой?

– Это не моя жена.

– Она чертовски похожа на Кэтрин.

– Похожа, – говорит Том. – Но это не так.

Я бросаю еще один взгляд на кровать. Кэтрин остается неподвижной, довольствуясь тем, что мы разговариваем. Может быть, это просто слова Тома задевают меня за живое, но что-то в ней кажется неправильным. Это какая-то другая Кэтрин.

– Тогда кто это?

– Другая, – говорит Том.

Моя голова кружится. Я понятия не имею, о чем он говорит. Я не понимаю, что происходит. Все, что я знаю, это то, что ситуация гораздо более странная, чем я могла себе представить. Я должна все понять.

– Том, – я делаю шаг к нему, подняв руки, чтобы показать, что я с миром. – Мне нужно, чтобы ты рассказал мне, что происходит.

Он качает головой.

– Ты подумаешь, что я сумасшедший. И, может быть, да. Я рассматривал эту возможность в последние несколько дней. С этим было бы легче мириться, чем с этим.

Том жестом указывает на Кэтрин, и хотя я не уверена, но думаю, то, что он только что сказал, доставляет ей удовольствие. Уголки ее рта слегка приподнимаются в улыбке.

– Я так не подумаю, – говорю я. – Я обещаю.

Отчаяние наполняет взгляд Тома, когда он мечется между мной и женщиной, которую он называет не своей женой, хотя это она.

– Ты не поймешь.

– Я пойму, если ты мне объяснишь.

Я делаю еще один шаг к нему. Спокойный. Осторожный.

– Пожалуйста.

– Помнишь, что Эли рассказал нам прошлой ночью? – говорит Том испуганным, виноватым шепотом. – Об озере и людях, которые верят, что духи заперты в воде?

– Помню.

– Я думаю… я думаю, что это правда . Я думаю, что что-то было в том озере. Призрак. Душа. Что бы ни было. И оно ждало там. В воде. И что бы это ни было, оно вошло в Кэтрин, когда она чуть не утонула, а теперь… теперь оно завладело ее телом.

Я не знаю, что ответить.

Что можно сказать, столкнувшись с чем-то настолько абсурдным?

Единственная мысль, которая приходит мне в голову, это то, что Том прав. Он сошел с ума.

– Я знаю, ты думаешь, что я лгу, – говорит он. – Что я несу чушь. Я бы чувствовал то же самое, если бы не пережил это. Но это правда. Клянусь тебе, Кейси. Все это правда.

Я протискиваюсь мимо Тома, который больше не пытается помешать мне подойти к кровати. Я стою у подножия, цепляюсь за медные перила и смотрю на Кэтрин. Намек на улыбку растет в моем присутствии, превращаясь в ухмылку, от которой меня начинает тошнить.

– Если ты не Кэтрин, – говорю я, – тогда кто ты?

– Ты знаешь, кто я, – ее голос стал немного глубже, превратившись в леденяще знакомый. – Это я – Лен.

Меня пронзает шок, такой быстрый и жужжащий, что кажется, что каркас кровати наэлектризован. Я, слегка покачиваясь, смотрю на человека, привязанного к кровати. Человек, который определенно является Кэтрин Ройс. Ее тело, ее длинные волосы и улыбка, как на рекламном щите.

Тем не менее, я, кажется, единственный здравый здесь человек. Я даже не знаю за кого беспокоиться больше. За Кэтрин, что заявляет подобный бред, или за ее мужа, что поверил ее россказням.

– Я же говорил тебе, – сказал Том.

С кровати Кэтрин добавляет:

– Я знаю, как это странно, Кейси. И я знаю, о чем ты думаешь.

Это невозможно. Мне только что сказали, что мой муж, умерший больше года назад, находится внутри тела женщины, которую я уже несколько дней считала пропавшей без вести. Никто не сможет полностью понять хаос моих мыслей.

По крайней мере, теперь я понимаю всю секретность Тома, не говоря уже о его лжи. Он считал, что не может держать Кэтрин рядом, притворяясь, что все в порядке, когда для него ничего в этой ситуации не было нормальным. Поэтому он отвел её в дом по соседству, подальше от их стеклянного дворца и моих посторонних глаз. Он спрятал ее мобильный телефон, разместил фальшивую фотографию в Instagram, старался изо всех сил, чтобы не допустить распространения того, что он считал правдой.

Потому что кто бы ему поверил?

Я уверена, черт возьми, нет, никто бы не поверил.

Идея более чем бредовая.

Это безумие.

– Это реально, Кейси, – говорит Том, легко читая мои мысли.

– Я верю, что ты так думаешь.

Мои слова спокойны и осторожны – явный показатель того, что я приняла решение. Прямо сейчас Том более опасен из них двоих.

– Когда ты начал думать, что это происходит?

– Странности за ней я заметил не так рано, как следовало бы, – Том искоса смотрит на фигуру жены, как будто не может заставить себя смотреть ей в лицо. – Я понял, что что-то не так, в тот день, когда ты выловила ее из озера. Она вела себя странно. Не совсем в себе.

Именно так Кэтрин описала то, что, по ее мнению, с ней происходило. Внезапная слабость. Одышка. Обморок. Мне приходит в голову, что это может быть формой совместного бреда, когда один влияет на другого. Возможно, симптомы Кэтрин побудили Тома начать думать, что она одержима, что, в свою очередь, заставило Кэтрин поверить в это самой. Или наоборот.

– Все становилось хуже и хуже, – продолжает Том. – Пока однажды ночью не показалось, что Кэтрин больше нет. Она не вела себя как обычно, и не говорила своим голосом. Она даже стала двигаться по-другому. Я сказал ей, что заметил это.

– И я сказала ему правду, – заговорила Кэтрин.

Я не спрашиваю, когда это произошло, потому что я уже знаю.

Накануне исчезновения Кэтрин.

Если я закрою глаза, я смогу представить сцену с кинематографической четкостью. Том умолял Кэтрин, когда она стояла у окна.

Она была сама не своя.

Кем она была?

Говорит, что Лен. Идея, которая покажется нелепой для всех, кроме двух других людей в этом подвале. Застряв между ними, их безумие обрушивается на меня с обеих сторон, я знаю, что мне нужно отвести их друг от друга. Хотя очевидно, что Том кормил Кэтрин, но он пренебрегал всем остальным. От кровати исходит неприятный запах, указывающий на то, что она не мылась несколько дней. Еще хуже пахнет из ведра в углу подвала.

– Том, – говорю я, стараясь, чтобы ужас от ситуации не просочился в мой голос. – Не мог бы ты оставить нас наедине? Всего на минутку?

Наконец он смотрит на кровать и видит человека, который, как он думает, не его жена.

– Не думаю, что это хорошая идея, Кейси.

– Я просто хочу поговорить с ней, – говорю я.

Том продолжает колебаться, хотя все его тело, кажется, хочет уйти. Его ноги раздвинуты, словно он готовится к спринту, и слегка наклоняется к лестнице в подвал.

– Я не долго, – говорю я. – Кэтрин никуда не уйдет.

– Не развязывай ее.

– Не буду, – говорю я, хотя это одна из первых вещей, которые я планирую сделать.

– Она попросит тебя. Она… она такая.

– Я к этому готова.

Я кладу обе руки ему на плечи и поворачиваю его, пока мы не встретимся взглядами. Зная, что умиротворить его – единственный способ заставить его уйти, я говорю:

– Послушай, я знаю, что за последние несколько дней причинила тебе массу неприятностей. Я следила за тобой. Навела на тебя полицию. Мне искренне жаль. Я не знала, что происходит, поэтому думала о худшем. И я обещаю возместить тебе все, что смогу. Но прямо сейчас, пожалуйста, если это мой муж, я хочу с ним поговорить. Один на один.

Том обдумывает это, закрыв глаза и прижимая пальцы к вискам, как будто он ясновидящий, пытающийся настроится на какую-то волну.

– Хорошо, – говорит он. – Даю вам пять минут.

Приняв решение, он неохотно начинает подниматься по ступенькам. На полпути он поворачивается, чтобы бросить на меня последний обеспокоенный взгляд.

– Я серьезно, Кейси, – говорит он. – Не делай ничего, о чем она просит.

Я смотрю ему вслед, пока он поднимается по ступенькам наверх. Когда он поднялся, я слышу, как за ним закрывается дверь и, что нервирует, цепь возвращается на место.

Единственное, что удерживает меня от паники из-за того, что я теперь тоже в ловушке, это человек на кровати. В этот момент у Кэтрин достаточно поводов для беспокойства.

– Зачем ты это делаешь, Кэтрин?

– Ты же знаешь, что я не такой.

– Дело в том, на кого ты похожа, – говорю я, хотя это уже не совсем правда. Внешний вид Кэтрин, кажется, слегка изменился, стал жестче и холоднее. Как слой льда, образующийся над стоячей водой.

– Внешность может быть обманчива.

Это правда. Я слишком хорошо это знаю. Но я ни на секунду не верю, что мой покойный муж обитает в теле Кэтрин. Помимо того, что это полностью выходит за рамки всех законов физики и логики, есть простой факт, что человеческий мозг способен на странные вещи. Клетки организма иногда делятся и мутируют, и это создает всевозможные проблемы. У Кэтрин может быть опухоль головного мозга, из-за которой она ведет себя не так, как обычно. Или она страдает от невыявленного среди множества расстройств личности, которое только сейчас проявилось. Она знает, кем был Лен. Она знает, что с ним случилось. После того, как она почти встретила ту же судьбу, что и он, она, возможно, убедила себя, что стала им. Все это имеет больше смысла, чем эта чушь про одержимость духом в озере.

Но теперь, когда мы остались только вдвоем, я не могу избавиться от ощущения, что Лен находится где-то в этом подвале. Его присутствие заполняет комнату, как это было, когда он был жив. Будь то в нашей квартире или в доме у озера, я всегда знала, когда он был рядом, даже если он был вне поля зрения в дальней комнате. У меня сейчас такое же ощущение.

Но он не может быть здесь.

Это просто невозможно.

– Тебе нужна помощь, – говорю я Кэтрин. – Больница. Врачи. Медикаменты.

– Это не принесет мне никакой пользы.

– Это лучше, чем быть в плену здесь.

– Насчет этого я согласен.

– Тогда позволь мне помочь тебе, Кэтрин.

– Тебе нужно начать называть меня моим настоящим именем.

Я скрещиваю руки на груди и фыркаю.

– Если ты Лен, скажи мне что-нибудь, что знали бы только мы двое. Докажи мне, что ты действительно он.

– Ты уверена, что хочешь этого, Си?

Я задыхаюсь.

Cи было для меня прозвищем Лена. Никто, кроме близких друзей и семьи, не знал, что он так меня называл. Кэтрин, конечно, не знала, если я не проговорилась в какой-то момент. Возможно, я могла невзначай упомянуть об этом, когда мы пили кофе на крыльце или болтали в лодке после того, как я вытащила ее из озера, хотя я не помню этого.

– Откуда ты знаешь об этом?

– Потому что это я придумал, помнишь? Я даже использовал его, когда мы в последний раз разговаривали, надеясь, что ты поймешь намек.

Мое сердце прыгает в груди, когда я вспоминаю тот ночной телефонный звонок и загадочный жест Кэтрин из окна.

«Я в порядке. Смотри».

Теперь я понимаю, что она сказала на самом деле.

«Я в порядке, Си».

Но я также понимаю, что это сказала Кэтрин. Что означает, что я в какой-то момент проболталась о прозвище Лена. Кэтрин вспомнила об этом и сделала это еще одним кирпичиком в своей огромной стене иллюзий.

– Этого недостаточно, – говорю я. – Мне нужно больше доказательств.

– Как насчет этого? – Кэтрин ухмыляется, улыбка растекается по ее лицу, как масляное пятно. – Я не забыл, что ты убила меня.