Дом смерти

Глава 18

Спать и в мыслях не было, но вырубаюсь я мгновенного и дрыхну несколько часов до самого подъема, хотя звонка не слышу. Будит меня Том. На улице ярко светит солнце, все блестит, а снег со льдом потихоньку тают. Чудесный день. Одеваясь, я смотрю в окно, но в конце концов приходится отвернуться.

Луис помогает Уиллу одеться, и становится ясно: за ночь все стало хуже. Ноги Уилла дрожат. Сам он как будто похудел. Глаза впали и излучают дикий страх.

— Нужно помочь ему за завтраком, — глядя на меня, говорит Луис.

Хотелось бы, чтобы они хоть иногда на меня не смотрели. Я люблю Уилла, но сейчас находиться с ним рядом не хочу.

— Без проблем.

— Со мной все путем. — Уилл пытается натянуть ботинки, но пальцы не слушаются, поэтому Луис приседает и помогает ему обуться. — Ерунда это. Правда.

Он смотрит на Тома, на меня и наконец на Луиса, отчаянно желая найти подтверждение собственным словам. Из нас троих только Луис изображает натянутую улыбку:

— Я знаю, но пока ты не поправишься, тебя могут заметить медсестры. А мы не хотим, чтобы в тебя тыкали всякими инструментами, когда на улице еще остался снег. К тому же мы еще в шахматы не доиграли.

Не могу на них смотреть. Слишком больно.

За завтраком с трудом сдерживаюсь, чтобы не отодвинуться подальше. Знаю, другие спальни поступали так со своими. И дело вовсе не в грубости. Просто видеть все это вблизи слишком тяжело. С нами сидит уже не наш Уилл. Наш Уилл ест как не в себя и во всем видит только лучшее. Наш Уилл до сих пор думает, что родителям разрешат нам написать.

— Не хочу, чтобы у меня из глаз кровь забрызгала.

Вот и все, что говорит он за столом, пока мы все делаем вид, будто едим. Ссутулившись, он смотрит на свой тост. Слова звучат еле слышно, но пугают меня до глубины души.

Ужасный день длится невозможно долго. Напряжение постепенно нарастает. Возникает ощущение, что у меня в теле вот-вот порвутся все сухожилия. Жаль, что новых учителей до сих пор нет. Хоть несколько часов убил бы за уроками.

Мы выходим в сад. Солнце светит, но воздух все еще холодный. Луис с Элеонорой всеми силами стараются отвлечь Уилла. Думаю, они пока не верят, что пришел его черед. Или по собственной воле не хотят этого видеть. Почему-то от этого все только хуже. Теперь нужно волноваться сразу за троих.

— Ты как?

Ко мне подходит Джейк и садится рядом на качелях. Я думаю о пари, которое мы заключили с Луисом по поводу того, что следующим будет Джо, который сейчас вместе с Дэниелом весело гоняет мяч по талому снегу. Оба выглядят абсолютно здоровыми.

— Порядок, — киваю я. — Не вечно же удаче нам улыбаться.

Джейк больше ничего не говорит. Вот и хорошо. Пусть мы заключили перемирие, но сейчас все изменилось. Сейчас он не один из нас. Происходящее касается только четвертой спальни, поэтому мы сплачиваемся еще сильнее, отгораживаясь от остальных.

Днем Уилл уже кашляет кровью. Теперь все, даже Луис с Элеонорой, понимают: это конец. Остается только ждать. На хлюпающем снегу виднеется ярко-красное пятно, и мы с Кларой его быстренько затаптываем. Меня за руку крепко хватает Уилл и держится, как может держаться за руку взрослого совсем маленький ребенок.

— Я не хочу, чтобы меня забрали в лазарет совсем одного, — печально глядя в землю, говорит он и начинает плакать. — Домой хочу. Спросишь у них, можно ли мне поехать домой? Только не давай им забрать меня наверх. Пожалуйста!

Мы уводим его в дом, чтобы смыть кровь со рта, а потом поднимаемся в спальню и закрываем дверь, не впуская даже Луиса и Элеонору. Уилл умоляет нас не бросать его, и мы даем ему слово, что не бросим. В конце концов он засыпает, а мы с Кларой оберегаем его сон. Время идет. Дышит Уилл как-то странно, словно ему с трудом дается каждый вдох. Он тает прямо на глазах. Не так быстро, чтобы не успеть испугаться, но все-таки тает. Мы с Кларой беремся за руки, и ее теплые пальцы крепко сжимают мою ладонь.

— Нельзя ему в лазарет, — наконец говорит Клара. — Мы не должны этого допустить. Он еще совсем маленький. Ему страшно.

— Может, сегодня его не заберут. Никто из медсестер, кажется, пока ничего не заметил.

Мы замечаем перемены друг в друге гораздо быстрее, чем медсестры. А может, они заранее знают, когда уже точно пора кого-то забирать. Мы понятия не имеем, что происходит наверху. Возможно, прежде чем покончить с нами, медсестры тянут время, чтобы посмотреть, что будет. Или ставят на нас опыты, а потом используют тела, чтобы найти способ полностью уничтожить болезнь. Что бы там ни происходило, результат один: так или иначе, это смерть.

— Мы должны подарить ему последнее приключение, — предлагает Клара. — Устроим ему потрясающую ночь. Возьмем с собой в пещеру. Ему там понравится.

Голос у нее печальный, но в словах кроется какой-то смысл, которого я пока не понимаю.

— Там ему не будет страшно, — добавляет она. — Не хочу, чтобы он боялся.

Я смотрю Кларе в глаза, и постепенно до меня доходит, что она имеет в виду. Мы составляем план. Едва проснувшись, Уилл снова плачет. Из его груди вырываются тихие рыдания, и я понимаю: мы поступаем правильно. Надеюсь, что правильно.

Когда в доме воцаряется тишина, будить Уилла не приходится. Он не спит и уже готов ко всему. Как только мы сказали, что хотим поделиться с ним секретом, и велели не пить витамины и никому, даже Луису, ничего не рассказывать, у него слегка поднялось настроение, а в глаза вернулся намек на прежний живой блеск. За полдником, пока мы все помогали Уиллу, он постоянно улыбался, отчего даже Луису как будто полегчало. Гений надеялся, что его друг поправится, как поправился Джо. Что это окажется банальный грипп.

— Куда мы идем? — шепчет Уилл.

— У нас для тебя особенный сюрприз, — отвечаю я, помогая ему обуться.

На ступеньках поддерживаю Уилла, а половицы, словно сговорившись, даже не скрипят. Наверное, какую-то часть дороги придется нести его на руках.

— Так ты поэтому весь день дрыхнешь? Ночью, что ли, вообще не спишь?

— Иногда.

— А нам почему не сказал? — В темноте он кажется совсем бледным. Потом обиженно добавляет: — Про таблетки. Зачем хранил от нас этот секрет?

— Не знаю. Боялся, что меня поймают, если кто-нибудь узнает. — Сейчас это и есть правда. Не говорить же Уиллу, что поначалу я лишь хотел хоть ненадолго избавиться от всех, кто есть в доме. Да и от самого дома. — Я никому не говорил. Даже Кларе. Она сама додумалась про таблетки и не стала их пить.

Уилл кивает и вроде ухмыляется. Наверное, ему хватило моих объяснений. Уилл не из тех, кто держит зло. В людях он видит только лучшее.

Внизу лестницы нас уже ждет Клара с двумя флягами в сумке. На одном плече у нее висит одеяло. Уилл улыбается ей, а я помогаю ему спуститься по последним ступенькам. Клара протягивает мне две здоровые шпильки, которые стащила у Гарриет, и шепотом говорит:

— Нам нужен ключ от задних ворот. А мы с Уиллом пока приготовим сэндвичи, да? — Она улыбается ему, а потом смотрит на меня. — Увидимся в кухне. Уверен, что ключ и правда там?

Я киваю. Пришлось сказать Кларе, что я подслушал, как медсестры говорили о ключах в кабинете хозяйки. Само собой, это ложь, но сказать о том, что я видел ключи на стене собственными глазами, когда сдавал повторный анализ, я не мог.

Наконец я остаюсь один перед кабинетом Хозяйки, делаю глубокий вдох и просовываю шпильки в замок, как учил Джейк. Остается только уговорить руки не трястись. От пота пальцы скользкие, но я стараюсь сосредоточиться и после нескольких неудачных попыток все-таки слышу знакомый щелчок. Все, пути назад нет. Очень осторожно открываю дверь, причем уверен, что вот-вот заорет сигнализация и замигают огни. Но ничего не происходит. В тишине раздается только мое прерывистое дыхание.

Заглядываю в темную комнату и ужасно боюсь, что сейчас увижу за столом фигуру Хозяйки с рядами острых зубов и с чудовищно сияющими глазами. Однако в кресле никого нет. Передо мной самая обычная комната. Прикрыв за собой дверь, я крадусь к столу и включаю настольную лампу. С непривычки свет кажется таким ярким, что я на мгновение зажмуриваюсь, а потом подскакиваю к стене и по надписям на брелках ищу нужный ключ. Он старый, длинный и серебристый, с круглой петлей на конце. Наверное, именно такие ключи ведут к волшебным местам и открывают сундуки с сокровищами. В руке ключ кажется прохладным. От одного лишь его вида кружится голова. Меня начинает подташнивать. Когда я верну этот ключ на место, все безвозвратно изменится.

Кладу его в карман и быстро просматриваю пришпиленные к стене бумажки, но ничего о катере не нахожу. Начинаю паниковать, снова и снова глядя на имена, даты и время, которые ни о чем мне не говорят, и наконец смотрю на настенный календарь. Глаза выхватывают одно-единственное слово, и сердце несется вскачь. В клеточке десятого числа, которое выпадает на четверг, кто-то аккуратным почерком написал синим фломастером «Доставка».

Внезапно до меня доходит, что я понятия не имею, какой сегодня день недели. Начинаю искать подсказки. В голове гудит. И все же я нахожу то, что нужно. Еще одно слово в календаре. «Учителя». Видимо, в этот день уехали все наши учителя. Отсчитываю дни. Получается, что сегодня суббота. Если верить календарю, завтра приедут новые учителя, а катер появится меньше чем через неделю. И снова сердце бешено колотится. Лодка придет раньше, чем мы ожидали. После того, что случится сегодня, мне страшно захочется оказаться где-нибудь подальше отсюда. Там, где можно будет обо всем забыть.

Повернувшись к столу, я собираюсь выключить лампу, но вдруг замечаю лист бумаги, на котором заглавными буквами напечатаны наши с Луисом имена. Дрожащими руками беру листок и пытаюсь разобраться в медицинских терминах, которыми испещрена вся страница. Лишь добравшись до последнего абзаца, я понимаю все, что прочел. Перечитываю абзац трижды. Пялюсь на слова так усердно, что болят глаза. А вдруг на бумаге что-то изменится? Не могу дышать. Не знаю, что должен чувствовать. И не верю тому, что вижу.

Меня ждут Клара, Уилл, пещера и ключ, поэтому беру бумажку и отправляю ее в ксерокс. Он так долго включается, что я нервничаю не на шутку, потом вздрагиваю от шума и в конце концов возвращаю лист туда, где взял. Копия на ощупь теплая. Я поспешно складываю ее и заталкиваю в карман. В голове копошатся мысли. Обо мне и Кларе. Обо мне и Луисе. Обо всех остальных. О лодке. О побеге. Хочется сесть и перевести дыхание, но времени нет. Потом.

В итоге решаю, что первым делом нужно пережить сегодняшнюю ночь. Поэтому выключаю свет и в темноте крадусь обратно в коридор. Бумажка, которая лежит в кармане, не изменила того, что должно сегодня произойти.

Уилл и Клара ждут меня у кухонного окна. Даже в толстом свитере и пальто Уилл кажется очень маленьким. Клара надела ему на руки носки, чтобы не замерз. Пока мы ведем его на улицу, у него горят глаза. Небо над головой ясное, ночь холодная, но Уиллу, похоже, наплевать. Он громко ахает, когда мы открываем ворота. Слава богу, они скрипят и вполовину не так громко, как я ожидал. Глядя, как радуется Уилл, я вспоминаю о том, какую ощутил свободу, когда мы с Кларой впервые перебрались за стену. В ту ночь впервые со дня приезда в дом я почувствовал себя живым.

К пляжу мы идем медленно. Уилл еле-еле передвигает ноги, а каждые пару метров и вовсе спотыкается, но решительно настроен идти сам, а не висеть у меня на спине.

— Море! — говорит он, когда мы останавливаемся над рваным проходом вниз. — Вы только гляньте!

— Красиво, правда? — улыбается Клара.

Темная гладь подмигивает нам отражением звезд. Уилл кивает, и его лицо озаряется широченной улыбкой. Он уже забыл о крови. Забыл о том, что происходит. Его полностью поглотило ночное приключение.

— Идемте, — говорю я. — Дальше еще интереснее.

Очень медленно мы спускаемся к морю, хотя мы с Кларой знаем эту дорогу так хорошо, что могли бы бежать по ней с закрытыми глазами и нигде не споткнуться. Но сегодня с нами Уилл, и мы постоянно подсказываем ему, куда поставить ногу, а куда лучше не ставить. Тем не менее, мы его крепко держим, так что в любом случае он не упадет.

Уже на гальке он тяжело дышит, и в каждом выдохе я слышу влажные хрипы, но сам Уилл, кажется, ничего не замечает. Я рад, что сегодня мы вытащили его из дома. Уверен, медсестры за ним придут завтра.

— Ветер кошмарный! — кричит он мне, и вытирает бегущие по щекам слезы.

От холода у меня течет из носа, и я киваю в ответ. Мы весело смеемся, радуясь тому, как над нами издевается матушка-природа.

— Давайте скорее в пещеру.

Каменистая тайная комната, которая до сих пор принадлежала только нам с Кларой, теперь кажется почти домом. Пока Клара поджигает огарок свечи, я сажу Уилла на камень у входа и закутываю в одеяло. По лицу вижу, что он в восторге от происходящего. Я даже чуточку горжусь, пусть пещера никогда и не была по-настоящему нашей.

— А что вы делаете тут по ночам? — спрашивает Уилл. — Морем любуетесь?

Клара оглядывается на меня и поджимает губы. Уилл совсем маленький. Ему и в голову не приходит, что мы можем тут обниматься и целоваться. По-настоящему. Все это — часть того будущего, которое у него украли.

— Ой, что только ни делаем! — отвечает Клара и разворачивает бутерброды, которые приготовила для Уилла.

Хлеб она нарезала треугольниками и срезала корочки, чтобы ему было проще жевать. И вообще, сэндвичи выглядят так, будто их готовили к какому-то шикарному чаепитию. Наверное, в прошлом Клары таких было немало.

— Разговариваем, например, — продолжает она. — Смотрим на море. А еще Тоби мне рассказывает о русалках.

— О каких еще русалках? — Уилл откусывает маленький кусок и с трудом жует.

— Они живут в морских глубинах, — отвечает Клара, — но иногда выходят на берег, чтобы представить, каково это — быть людьми и ходить по земле. Правда, выходят они только по ночам и остаются на берегу до рассвета, чтобы увидеть, как восходит солнце. А потом приливом их уносит обратно в море.

Уилл смотрит на нее широко распахнутыми глазами. Голос Клары тихий и прекрасный. Боюсь, что, глядя на них, расплачусь. А реветь сейчас никак нельзя. Не помню, чтобы вообще когда-нибудь много и часто плакал. Даже в детстве. Думаю, больше всего хочется зареветь из-за бумажки, которая лежит в кармане. Она открыла внутри меня что-то давно запертое. В эту темную ночь мой мозг и сердце растягиваются во все стороны. Горло болит и сжимается. Я заставляю себя есть, жую холодный хлеб, а во рту становится еще суше. Хочется чем-нибудь запить бутерброд, но для этого еще рано.

— Это пещера русалок, — продолжает Клара, одной рукой обнимая Уилла, — а ты сидишь на русалочьем троне.

— Русалки не настоящие, — улыбается Уилл и пожимает плечами. — Но история классная.

— Очень даже настоящие! А знаешь, что я тебе еще расскажу?

— Что?

В этот самый момент я замечаю над горизонтом первые зеленые вспышки, устремляющиеся вверх неоновыми лентами. Распахиваю глаза и напрочь забываю о еде и желании заплакать. Огни вернулись. Лучше и быть не могло. Мы хотели подарить Уиллу потрясающую ночь, и небо стало нашим союзником, предложив свои дары.

— На дне русалки устраивают фантастические вечеринки и пьют русалочье вино прямо из ракушек.

— Клара, смотри, — встреваю я. — Все повторяется.

К зеленым вспышками примыкают розовые и желтые, разливаясь причудливыми полосами в черном небе. Мы словно заглядываем в глубины вселенной. На мгновение я почти забываю о листке в кармане, из-за которого все изменилось, о том, что Уилл умирает, о нашем с Кларой плане. Нас целиком поглощают волшебные небесные краски.

У Уилла отвисает челюсть. Я даже вижу на его зубах пережеванный хлеб, но в темноте не разглядеть, есть ли на нем кровь. Да и не хочется мне этого знать. Теперь это не важно.

— Это еще что такое? — еле слышно шепчет Уилл.

Я поднимаю его с камня и подвожу к входу в пещеру. Клара вытаскивает из сумки фляги и подходит к нам.

— Магия русалок, — говорю я. — Где-то глубоко на дне у них балл в честь какого-то праздника.

Не знаю, слышит ли он меня, да и не имеет это значения. Мы стоим в тишине, зажав Уилла с обеих сторон. Время от времени он вздрагивает, но ничего не замечает. Как и нас с Кларой, его захватили огни. Время словно остановилось.

— Ничего красивее отродясь не видел, — наконец говорит Уилл. — Как будто мы попали в новый мир. В Нарнию или еще куда.

— Говорила же, — улыбается Клара, — русалки настоящие. И магия их тоже. Может, даже Нарния где-то существует.

— Красота неописуемая!

Пока Уилл завороженно смотрит на огни, мы с Кларой переглядываемся, и у меня в животе что-то обрывается.

— Я замерз, — говорю я, стараясь скрыть, как дрожит голос. — Ты кофе сделала?

— Конечно. Вот.

Она вручает мне флягу, и я отпиваю маленький глоток. Горьковатый вкус подсказывает, что фляга у меня в руках та, что надо.

— А для тебя, Уилл, я сделала какао. Хочешь?

— Да, если можно.

Уилл смотрит на Клару, широко и счастливо улыбаясь. Сейчас его голова не занята страшными мыслями.

Я твержу себе, что мы подарили ему лучшую ночь в жизни, но все равно такое ощущение, что огни у меня над головой меркнут. Дрожащими пальцами Клара откручивает крышку, а я помогаю Уиллу хорошенько взять флягу в затянутые носками ладони. Он подносит ее ко рту. Интересно, поймет ли он? Заметит ли? Клара придерживает флягу за дно на случай, если Уилл ее уронит. Я вижу, что руки у Клары до сих пор дрожат.

У меня так отчаянно болит сердце, что я сам удивляюсь. Я люблю Уилла. Не так, как Клару, конечно, а как младшего брата. В доме все иначе. Мы нужны друг другу, а Уилл первый, кто уйдет из нашей спальни. Я думаю о бумажке в кармане и жалею, что нашел ее именно сегодня.

— Допивай все, — тихо велю я. — Так дольше не замерзнешь.

Уилл отпивает большой глоток, и над верхней губой остаются шоколадные усы.

— Спасибо, Тоби, — говорит он. У него в глазах сияет такая любовь, что у меня разбивается сердце. — Это было потрясно.

Больше мы ничего не говорим. Уилл пьет какао, а я с трудом глотаю кофе, делясь флягой с Кларой. Мы смотрим в небо, хотя я знаю, что наши с Кларой глаза уже не видят никаких огней. Даже если бы мы захотели их увидеть, то не смогли бы из-за застилающих глаза слез.

Через какое-то время Уилл роняет флягу и обмякает между нами. Мы снова садимся на камень у входа в пещеру. Я поворачиваюсь, чтобы Уиллу было видно небо, в котором весело пляшут разноцветные вспышки. Он прижимается ко мне, и я обнимаю его покрепче, чтобы не замерз. Глаза у него закрыты, голова запрокинулась, но он дышит. Неровно и тяжело, но все же дышит. Я хочу, чтобы эта чудесная ночь длилась для него целую вечность. Хочу, чтобы он смотрел на великолепное небо. Пусть даже не вечно, но хотя бы столько, сколько сможет.

Времени уходит больше, чем я ожидал, но в конце концов Уилл перестает дышать. Сначала дыхание замедляется, становится поверхностным, а потом просто прекращается. Тело Уилла внезапно становится тяжелее, но кажется совсем пустым. Я и не осознавал, как внимательно прислушивался к еле слышным вдохам и выдохам, пока не перестал их слышать.

Мир вокруг вертится с бешеной скоростью. Кажется, меня вот-вот вырвет. Клара больше не сдерживает слезы и задыхается от рыданий. Очень осторожно я стираю рукавом куртки шоколад с губ Уилла. Когда его найдут, он будет чистым и опрятным. Иного я не допущу.

Мы продолжаем сидеть, обнимая Уилла за плечи. Не хотим отпускать его, хотя он уже нас покинул. Пальцы Клары прикасаются к моим.

— Мы же правильно поступили? — шепотом спрашивает она.

Но даже в шепоте я слышу страх. Страх перед чудовищностью того, что мы натворили. Прежде чем ответить, я долго думаю и наконец со всей серьезностью говорю:

— Да. Мы совершили ужасный поступок, но правильный.

Теперь в прутике моей кровати нет ни одной таблетки. Пока Уилл днем спал, мы собрали «витамины», которые не пили ни я, ни Клара, и решили, что должны делать. Я даже успел подумать, не для себя ли подсознательно собирал их, чтобы выпить залпом, когда придет мой черед познакомиться с лазаретом. Но это вряд ли. Со мной все было бы, как с остальными. Я бы заболевал все сильнее и сильнее и надеялся, что тут какая-то ошибка. Теперь все кажется странным. Рядом мертвый Уилл, а карман прожигает бумажка. Рассказать о листке Кларе я не могу. И никогда не смогу. Он станет очередным звеном в цепи секретов. Но я люблю ее. Люблю всем своим естеством. Особенно сейчас, после того, что мы вместе сделали. Не хочу все испортить. Не хочу, чтобы мы отдалились, и чтобы она стала смотреть на меня как-то по-другому.

— Нам пора, — говорю я, когда небесные огни начинают тускнеть.

Клара кивает и собирает вещи, а я поднимаю Уилла на руки. Он тяжелее, чем я думал, но мне все равно. Отнести его обратно в дом — настоящая привилегия. Большая честь. А еще искупление за наше с Кларой решение. Это мой долг, и я его исполню.

Когда мы проходим через задние ворота, с меня ручьями льется пот. Одежда прилипла к коже, руки дрожат. Спина болит и требует отпустить Уилла, но я крепко его держу, пока не оказываюсь рядом с огромным дубом. Уже там очень осторожно опускаю Уилла на землю, прислонив спиной к стволу, словно он просто сидит. Уилл заваливается набок, но мы выпрямляем его и подсовываем сзади пустую флягу от какао, чтобы не упал. Дерево большое и сильное. Уилла уж точно выдержит. Внезапно я понимаю, что не могу больше сдерживаться. По щекам текут слезы. Клара укутывает Уилла одеялом. Когда все готово, мы несколько минут стоим и смотрим на него. Я сглатываю рыдания и едва чувствую, как Клара меня обнимает. В конце концов она тянет меня к дому.

Я не хочу уходить и бросать здесь Уилла одного, но утро неумолимо приближается. Надо было отнести тело обратно в постель, сделать вид, будто Уилл умер во сне. Так было бы безопаснее, да и выглядело бы менее подозрительно, но я не хочу. Пусть Хозяйка решит, что Уилл бросил дому последний вызов. Сам вышел на улицу и умер под сенью огромного дуба на открытом воздухе, а не в стенах опостылевшего дома. Слабоватый бунт, конечно, но я хочу, чтобы Уилла, пусть даже неохотно, уважали после смерти.

— Спокойной ночи, Уилл, — шепчу я, ничего не видя из-за слез. — Сладких снов.

Клара берет меня за руку и уводит в дом, где она убирает наши следы на кухне, а я возвращаю ключ на место и заново запираю кабинет Хозяйки. На этот раз шпильки делают свое дело быстро и легко — у меня больше не дрожат руки. Просто я устал до потери пульса. Не от веса Уилла, нет. Нести его было проще простого по сравнению с тем, что мы совершили. С этим знанием нам теперь придется жить.

И все же я убеждаю себя, что мы поступили правильно. Повторяю себе эти слова снова и снова, пока мы с Кларой лежим на кровати в пустой спальне и плачем, прижимаясь друг к другу горячими лицами. В конце концов от слез у нас болят животы, а сами мы чувствуем себя опустошенными и измотанными. Мы совершили добрый поступок. Я не мог дать Уиллу умереть в лазарете, где он был бы совсем один. Никак не мог.

Подходя к дому, он все еще чувствовал во рту липкий привкус кока-колы, а заметив фургон, остановился. Должно быть, мама вызвала рабочих. Может, и ей наконец-то надоело, что каждые несколько минут из душа течет холодная вода. Школьный рюкзак был забит домашними заданиями, которыми Тоби не собирался заниматься в выходные. Шаря в кармане в поисках ключей, он думал, что, возможно, достанет учебники и даже чуть-чуть на них посмотрит, однако в голове была только субботняя вечеринка и мысли о том, как бы произвести впечатление на Джули Маккендрик, чтобы при этом не выставить себя на посмешище. А еще он думал, как быть с Джонси. Вечером они встретятся, и надо успеть решить, брать его с собой или нет. Идти на вечеринку с Джонси Тоби совсем не хотел, но стоило ему представить лицо друга, когда он ему об этом скажет, как в животе все переворачивалось. К тому же оставалась вероятность, что Джули им вовсе не интересуется, и тогда он вообще зря рискнет дружбой с Джонси. Да уж, нелегкая ситуация. Быть подростком вообще нелегко.

Он не слышал, как открылась дверь фургона. Он хотел лишь зайти в дом, где наверняка будет прохладно, и найти что-нибудь холодное в холодильнике, чтобы смыть прилипшую ко рту сладость. Может быть, мама купила сока.

Только зайдя в коридор и бросив рюкзак рядом с обувью, Тоби понял, что что-то случилось. Услышав отчаянный, ужасный плач, он даже не сразу осознал, что плачет мама. И до сих пор у него в голове не сложилась полная картинка из фургона, анализа и слез. Первым делом он подумал о папе, о том, как далеко ему ехать до работы, и о разбитой, покореженной машине. Сердце сразу же забилось быстрее.

— Мам?

Быстрым шагом он направился в кухню, но до двери не дошел — мама выскочила в коридор.

— Беги, Тоби… Прошу тебя, беги!

Ее остановили чьи-то руки, а он стоял и ничего не понимал. Неужели их грабят? Что вообще происходит? Какой-то мужчина держал маму и что-то говорил ей спокойным голосом, а она все кричала и кричала сыну бежать. В руках у другого мужчины была одежда. Джинсы, футболка, кроссовки.

— Можешь переодеться в фургоне, — сказал второй, но Тоби не расслышал ни единого слова.

В ушах стоял жуткий, непереносимый крик заплаканной мамы, которая умоляла не забирать его, не отнимать у нее ребенка, потому что наверняка произошла какая-то ошибка.

Пока его, как покорного ягненка, вели к залитому солнечным светом фургону, мама кричала, что любит его и всегда будет любить. Лишь заглянув в фургон, Тоби увидел правду и закричал, умоляя маму помочь.