Дом у реки

1

Марго просыпается от истошного паровозного гудка, эхом отразившегося от стен туннеля. Щека, которой она прислонилась к холодному окну, заледенела, в воздухе висит знакомый аромат, тяжелый и сладкий. Открыв глаза, она натыкается на взгляд девочки в фиолетовых наушниках с кошачьими ушками, сидящей напротив и грызущей яблоко. Детский журнал-раскраска с большеглазыми котятами и щенками на обложке лежит на столике между ними.

Марго переводит взгляд с журнала на яблоко, затем на лицо девочки. На вид ей лет восемь, глаза голубые, за плечами — две косички цвета спелой кукурузы. Она чем-то напоминает Люси в детстве, только пробор у девочки идеальный, а косички аккуратные и тугие. Сестру же в детстве заплетали кое-как, Ева или отец, из-за чего уже к завтраку волосы у нее всегда были растрепаны. Люси чуть ли не с рождения была той еще дикаркой, а сейчас вдруг выросла и стала взрослой женщиной, которая вот-вот выйдет замуж.

Сообщение от Евы было первым. Поздним вечером, когда Марго только-только вошла в свою пустую квартиру, экран телефона вспыхнул Она открыла его уже на кухне, пока закипал чайник, и прочитала дважды, пытаясь понять смысл Люси выходит замуж через пять дней?! Их средняя сестра, конечно, отличалась взбалмошностью, решения принимала внезапно и говорила, не думая, все, что хотела, но вот прямо сейчас эта ее выходка выглядела настоящей катастрофой. Ева тоже не изменяла себе: ее сдержанные слова буквально сочились ядом и яростью. Марго заметила свое отражение в темном окне — глаза покраснели, во рту все еще чувствуется вкус водки — и подумала, что, в общем-то, и сама довольно предсказуема.

Девочка вгрызается в самую сердцевину яблока так, что видны коричневые зернышки. Марго смотрит на нее, ожидая, что та отдаст огрызок женщине — очевидно, матери, — склонившейся над книгой в соседнем кресле, но девочка съедает яблоко целиком, вместе с зернышками и тонким коричневым стебельком, который тоже исчезает у нее во рту. Да, в точности как Люси. Марго представляет сестру со всей ясностью: ее широкую улыбку и длинные загорелые ноги в обрезанных джинсах, как она лежит на покрывале среди зрелой падалицы в их фруктовом саду и спутанные светлые волосы то и дело падают ей на лицо.

Марго вздыхает и думает о продавщице с тележкой, прогрохотавшей мимо полчаса назад, и о стек лянных бутылочках, что так многообещающе зве нели. Она жалеет, что сдержалась тогда, что не купила хотя бы одну — просто чтобы справиться с похмельем.

Ты мне нужна.

Девочка напротив облизывает пальцы и смотрит на Марго, широко улыбаясь. Та мрачно кивает в ответ и отворачивается, прислонившись спиной к окну. Три слова. Все, что потребовалось, чтобы сломить ее решимость. Потому что она знает, каково это — нуждаться в ком-то. Она не может проигнорировать мольбу Люси. И вопреки здравому смыслу теперь едет домой, в Уиндфолз.

О чем она только думает?

2

В саду Ева, приложив одну руку к груди, другой, точно козырьком, прикрывая глаза от солнца, следит за человеком, который бегает между деревьев и громко причитает. Его хмурое лицо, то, как он качает головой, наклоняясь и делая замеры или рассматривая грунт, раздражают ее.

— Земля тут слишком рыхлая, — говорит он, вернувшись, — и склон не идеален, но, думаю, мы справимся. Для шатра здесь места хватит, гости поместятся. Вы сказали, человек пятьдесят будет?

— Уже, скорее, шестьдесят.

Мужчина громко втягивает воздух сквозь зубы и сверяется с заметками.

— Парни поставят его к утру четверга. Хватит времени украсить?

— Вполне. Уверены, что это место подходит? — Земля под ботинками кажется Еве даже слишком мягкой.

Сложно представить, как тут удержатся опоры шатра. Воображая, как огромное белое полотно взмывает вверх и летит через долину, она пытается не обращать внимания на непонятную тяжесть, сдавившую грудь. Что это? Всего лишь обычное предпраздничное беспокойство или предвестник инфаркта. Прямо сейчас последний пришелся бы очень кстати.

— Не волнуйтесь, мы все сделаем как надо. Красивое у вас тут местечко, — добавляет мужчина с искренним восхищением.

Ева окидывает взглядом окрестности. Ветви яблонь под тяжестью плодов склонились к земле. Птицы радостно щебечут в кронах, солнце, стоящее почти в самом зените, разливает по склону холма осеннее золото. Сквозь ветви деревьев, покрывающих холм от самого его основания, сверкает зеркальными бликами река. На ее высоком берегу устремились к небу медового цвета каменные трубы Уиндфолза. В мягком сентябрьском свете старый дом семнадцатого века, с его широкими окнами и цветными рамами, серой черепичной крышей и глициниями, цепляющимися за фасад, выглядит просто волшебно.

Но Ева сейчас не задумывается о красоте места, где выросла, ее слишком занимает установка шатра, доставка праздничной еды и необходимость решить, что делать, если вдруг пойдет дождь, который обязательно превратит сад в самое настоящее болото. И хотя вся эта организационная ерунда легко появляется в списке ее задач и так же легко вычеркивается оттуда, тревога неудержимо растет под наплывом мыслей о том, что именно сейчас вся семья соберется впервые за восемь разъединивших ее лет. Так что сердце и вправду может не выдержать. А на фоне других проблем эта яйца выеденного не стоит.

Она пожалела, что не взяла с собой бумагу и ручку. На соседней ферме можно будет заказать несколько тюков сена — как своеобразное украшение в деревенском стиле и как места для сидения. А если вдруг погода подведет и польется дождь, сено можно разбросать по земле, чтобы не было слишком грязно. Так, еще электричество. Генератор можно подключить в доме. Обязательно установить площадку для танцев и освещение. Здесь бы отлично вписались свечи, но вряд ли позволят открытый огонь в шатре. Вот это все нужно бы обсудить с представителем компании.

Ева оглядывается, ища его, и видит, как тот что-то измеряет между деревьями и как по дорожке, ведущей к дому, идет мать. Ее седые волосы выбились из плохо затянутого пучка, цветное шелковое кимоно полощется за спиной, солнечные лучи гладят белую ночную сорочку, которую она до сих пор не сняла.

Еще подростком Ева стыдилась того, как одевается ее мать, и пыталась понять, не является ли это презрение к модным вещам или даже просто общепринятой одежде следствием того, что мать вечно витает в каких-то своих мирах. Или, может, она делает это специально, чтобы дочерям всегда было неловко за нее. Правда, с возрастом, смирившись, Ева поняла, что матери попросту плевать на то, как она выглядит. За своими книгами она не замечала ни вещей, ни пустого холодильника, ни беспорядка в доме. Надевала Кит всегда первое, что попадалось ей под руку. Мужчина из компании по установке шатров удивленно уставился на даму в кимоно. Ева даже глазом не моргнула.

— Я увидела грузовик на подъездной дорожке, — говорит Кит, приближаясь.

— Не волнуйся, у нас все хорошо, — отвечает Ева.

— Люси здесь, с тобой?

— Нет. Я не знаю, куда она подевалась.

— Они установят его в саду, да? — спрашивает Кит, наблюдая, как мужчина продолжает что-то замерять.

— Да, здесь будет лучше всего.

— Хорошо, хорошо, — легко соглашается мать, вскидывая лицо к небу и закрывая глаза, — здесь так чудесно.

— Я подумала, вдоль этой дорожки можно развесить флажки и гирлянды. Правда, понадобится еще немного сил и времени. — Ева представить не может, как до субботы решить даже самые необходимые задачи этого организационного кошмара.

— Все, что захочешь, милая. Уверена, они будут смотреться просто чудесно.

Ева еще крепче прижимает кулак к груди. Просто отлично. Люси взвалила на них всю эту внезапную свадьбу, заявив, что на самом деле хочет «вначале расписаться по-тихому, а потом устроить небольшую вечеринку в Уиндфолзе… все снова соберутся вместе… ничего серьезного», и хотя Еву восхищает талант сестры избегать предсвадебной суеты и оставаться при этом совершенно спокойной, она не может игнорировать тот факт, что подобные мероприятия никогда не случаются сами собой. И взбалмошная Люси, и их вечно витающая в облаках мать не могут не знать, что свадьба должна быть запланирована. Вообще при слове «свадьба», даже если она такая внезапная, у гостей появляются определенные ожидания — еда, вино, музыка и ганцы. Так все устроено.

Как это было у них с Эндрю. Целый год они готовили свою свадьбу сами. Тщательно изучали место для церемонии и печатали карточки со своими монограммами для приглашений. Потом так же тщательно выбирали блюда, примеряли наряды, искали диджея, заказывали торт, цветы и оператора. Ева со свойственной ей тщательностью следила за всем — и свадьба прошла на высшем уровне, несмотря на сломанный каблук одной из подружек невесты.

Люси же, видимо, думала, что украшения, музыка, еда и напитки — просто будут. Прилетят маленькие свадебные феечки и обо всем позаботятся. Ева вздыхает. Если бы еще гостей было немного. Но Люси, как обычно, не успев сообщить родным о том, что выходит замуж, сразу кинулась рассылать приглашения друзьям.

— Да не беспокойся ты так, — говорила она сестре, — времени до свадьбы всего ничего, так что почти никто из них не приедет. Разве что самые близкие.

И вскоре вечеринка, которая должна была стать просто маленьким, уютным праздником для своих, разрослась, как тысячелетняя секвойя. Когда они проверяли в последний раз, оказались принятыми шестьдесят пять приглашений. Среди гостей пять вегетарианцев. Один человек на безглютеновой диете. У одного — непереносимость лактозы. Что не так с этими людьми?! У них нет своей жизни. Нет выходных? Нет календарей с расписанными надолго вперед планами и встречами? Они что, все, как и Люси, взбалмошные, наивные и живут в хаосе?

У Евы, между прочим, своих дел по горло: она заботится о доме, работает на полставки в рекрутерской фирме, возит дочек на уроки балета и фортепиано и на детские дни рождения, занимается с ними уроками. Эндрю же в своей IT-консалтинговой фирме в постоянных разъездах. И тут еще на нее свалилась эта свадьба, и голова просто уже взрывается.

— Ева, милая, что ты думаешь о фейерверках? Или о костре? — Голос Кит входит в ее мысли, точно лайнер в океан. — Было бы забавно.

Ева переводит на мать тяжелый взгляд. Костер и фейерверки! На этом складе взрывчатки, который будет тут в субботу, не хватает только подожженного фитиля. Отличная идея.

— Может, Эндрю этим займется? У него получится, — продолжает Кит, не обратив внимания на Еву. — Хорошо бы он тоже поучаствовал в нашем празднике, как думаешь?

Ева молчит, пытаясь представить себе лицо Эндрю, когда он узнает, что ему выпала честь устроить на свадьбе настоящее огненное шоу.

— Есть вести от Марго?

— Мы с Люси написали ей, но она не ответила.

Мать поджимает губы.

— Что ж, жаль. Но может, это и к лучшему.

— Люси расстроится. Но если Марго все же появится, нам всем придется искать способ спасти ситуацию. — Ева выразительно смотрит на мать и добавляет: — В конце концов, это день Люси.

Кит хмурится и поворачивается к долине.

Мысли о непутевой младшей сестре и том что она как раз может стать тем подожженным фитилем, доводят Еву до нового приступа паники. Два года назад Марго уже приезжала на шестидесятилетие отца. И хотя мать на тот юбилей не пошла все закончилось довольно плохо.

Кит машет руками:

Я знаю, знаю. Уж поверь, я восемь лет пытаюсь смириться с тем, что она натворила. Конечно, я не могу помешать ей приехать на свадьбу Люси, но пока она не извинится и не объяснит мне, что же произошло, я ее не прощу. — Мать смотрит на Еву: — А что бы ты сделала на моем месте?

Ева хмурится. Интересно, она единственная видит, насколько похожи Кит и Марго: обе вспыльчивые и непредсказуемые, как фейерверки. Но Марго совершила нечто необъяснимое и, возможно, не заслуживает никакого прощения.

— Тоже не простила бы, наверное, — отвечает она.

Кит удовлетворенно кивает:

— Сомневаюсь, что она приедет.

Ева соглашается. Наверняка всем будет лучше, если Марго останется в стороне от этого праздника. Не стоит ей приезжать и только усугублять все, что когда-то произошло. Прижав ладонь к груди, она слушает, как тяжело и часто бьется ее сердце. «Дыши глубже, — велит она себе. — Все будет хорошо».

3

Марго сошла с поезда на вокзале Бата и поймала такси. Мимо мелькают величественные силуэты города, с его элегантными террасами и стройными трубами, тянущимися к небу. Такси несется по долине, которая медленно перелицовывается из лета в осень. Кругом царят зелень, золото и бронза, но сквозь них уже то тут, то там вспыхивают ярко-красные огоньки буковой листвы. Машина пересекает реку Эйвон и начинает подниматься по заросшему деревьями склону, направляясь к Мортфорду. Марго оборачивается, чтобы бросить еще один взгляд на изумрудную ленту реки, и невольно передергивается только от одного ее вида.

— Я здесь уже был несколько раз, — вдруг говорит водитель, — возил фанатов, мечтающих найти ту знаменитую писательницу. Как бишь ее там? Которая написала те самые книги.

— Кит Уивер, — отвечает Марго, глядя на проплывающие мимо каменные дома медового цвета. Заметный акцент на тех самых книгах она игнорирует.

— Ага, она самая. К. Т. Уивер. Моя жена обожает ее. Говорит, что лучше проведет ночь с одной из книжек, чем пойдет играть в бинго в клуб с ужином в придачу. А вы ее встречали? Читали что-нибудь?

— Так, кое-что, — отвечает Марго, не глядя на дорогу.

— Говорят, она стала затворницей?

— Говорят.

— Странно вот так просто взять и перестать писать. Наверно, она уже заработала столько, что может себе позволить остановиться. Правда же?

Водитель, должно быть, улавливает ее настроение, потому что быстро сворачивает разговор.

Они долго едут по узкой улице, пока впереди не становится видна черепичная крыша Уиндфолза. Миновав деревянные ворота, такси останавливается позади белого фургона, на борту которого краснеет надпись: «Праздничные шатры». В распахнутом кузове зияет пустое нутро — только какие-то тряпки и коробка с инструментом. И никого.

— Кажется, кто-то планирует вечеринку.

— Да. Кажется.

Всякий раз, когда Марго вспоминала дом, он казался ей каким-то бесцветным. Перед мысленным взором представал блекло-серый пейзаж, пустое небо, сливающееся с землей; это видение окутывало ее, точно тяжелое мокрое одеяло. Но сейчас небо оказывается ярко-синим, воздух — теплым и свежим, а долину накрывает плотная вуаль ранней осени сочно-зеленых и янтарных оттенков. Солнце уже клонится к верхушкам конских каштанов, на ветвях одного из них до сих пор висят ста ренькие веревочные качели, на которых они все качались еще в детстве. За ними стоит каменный дом, солнечный свет отражается в его окнах, словно в зеркалах. Даже в темных очках мир вокруг кажется Марго слишком ярким, слишком насыщенным.

Она расплачивается с водителем, берет сумку и по дорожке, огибающей дом, мимо разросшейся живой изгороди и клумб, отчаянно нуждающихся в уходе, направляется к задней двери дома прямиком на большую кухню с каменным полом. Там она стоит секунду, прислушиваясь к тишине вокруг, вспоминая детали, которые были такими знакомыми, что она не понимала, как вообще могла их забыть. Вязаный цветной чехол, надетый на заварочный чайник. Глиняную миску с фруктами на поцарапанном дубовом столе, где прямо сейчас муха ползет по потемневшему боку персика. Она видит крошки на деревянной разделочной доске и половинку черствеющего батона; сваленную в раковину грязную посуду, оставшуюся с обеда. Выцветшие просиженные подушки на кушетке, над которой висит куколка из кукурузы — Люси купила ее много лет назад на деревенском празднике в честь сбора урожая. Возле телефона огромная стопка запечатанных писем — судя по всему, от фанатов матери — и коробка с книгами, переводами из зарубежных издательств, вскрытая и оставленная подпирать дверь, ведущую в холл. Марго глубоко вдыхает воздух этого дома и закрывает глаза, чувствуя, как молоточки головной боли, почти притихшие, начинают стучать с новой силой.

В ритм с часами над камином в гостиной. На бархатном диване старый черный кот свернулся клубком в луче света, падающем из окна. Марго чешет его между ушей.

— Привет, Пинтер.

Старый кот приоткрывает слезящийся глаз и ур чит, прежде чем снова уснуть.

Потянувшись, она берет потрепанную подушку с вышитыми розами и видит, как в солнечных лучах пляшут пылинки. Свет падает на вазу из темного стекла, покрытую толстым слоем пыли. Повсюду лежат кипы каких-то бумаг, все поверхности по крыты пылью, углы затянуты паутиной, домашние цветы в горшках пересохли, а стопки книги, кажется, вот-вот рассыплются. Она всю жизнь восхищалась незыблемым девизом матери: «В жизни есть вещи поважнее уборки». Кит никогда не склонялась перед общественными нормами, и, кажется, даже грядущее нашествие орды гостей не могло этого изменить.

На кофейном столике стоит забытый поднос с чашками, рядом лежит список, явно в спешке нацарапанный на обратной стороне конверта. Марго берет его и вчитывается в слова, выведенные аккуратным почерком Евы:

Марго наклоняется, чтобы умыкнуть последнее печенье с тарелки на подносе. От ее внимания не ускользнуло, что в списке она последняя — сильно ниже глупостей вроде гирлянд и конфетти — и помечена этим настороженным знаком вопроса. С минуту она прислушивается к звукам абсолютно тихого дома и, стараясь не нарушать эту тишину, направляется к лестнице.

Наверху сквозь стрельчатые окна солнце падает на лестничную площадку, складывая блики на досках в косые квадраты. Марго перешагивает через них, словно ребенок, играющий в классики. Она идет мимо двери в спальню матери, уловив краем глаза ярко-красные обои, тяжелые бархатные портьеры и огромную постель, смятую и не заправленную. Еще одна покачивающаяся стопка книг лежит на прикроватной тумбочке, халат шелковой лужей растекается по полу. Ни единого явного признака того, что в этой комнате хоть когда-то жил их отец. Марго игнорирует винтовую лестницу, ведущую в комнату в башне на втором этаже, где теперь Кит обустроила свой кабинет, идет мимо бывшей комнаты Евы, потом — мимо комнаты Люси, почти наяву ощущая аромат благовоний и туалетной воды Calvin Klein One.

Дом был насквозь пронизан воспоминаниями детства — образами, запахами, знакомыми предметами, — и к тому моменту, когда Марго доходит до конца коридора, у нее появляется странное ощущение. Голова кружится, ноги почти не чувствуют пола. Ей кажется, будто она просто парит чуть-чуть над ним, преодолев не только физическое расстояние, но и прорвав ткань времени, точно тончайшую вуаль, и вернувшись в прошлое, которое она так отчаянно старалась забыть все эти годы.

Марго медлит. Бессонная ночь и долгая поездка делают мысли о ее старой кровати довольно заманчивыми, но она все еще колеблется, опасаясь перешагнуть границу, которая разделяет прошлое и настоящее. Что она боится увидеть за этой дверью? Прошлую жизнь? Свою былую инкарнацию? Шестнадцатилетнюю девочку, бросившую школу и сбежавшую из дома?

Несколько секунд глаза Марго привыкают к полумраку комнаты. Сквозь неплотно задернутые занавески проникает слабый луч света. Сфокусировав зрение, она видит, что ее кровать уже занята. На подушках, свободно раскинув руки и закрыв глаза, лежит девушка со светлыми волосами. Нет, не ее собственная тень из прошлого, а всего лишь сестра. Люси. Она лежит навзничь поверх покрывала и не шевелится, как будто умерла. Под старенькой джинсовой курткой — платье в цветочек, раскинувшееся по кровати и словно сливающееся с рисунком на обоях. Глядя на эту картину, Марго вспоминает другую, по которой она однажды в школе писала сочинение. «Офелия» Милле. Фамилия художника всплывает из глубин памяти, и Марго сама удивляется, что до сих пор ее помнит.

В полумраке Люси кажется слишком ледно и тонкой, точно птичка. Вокруг ее сияющего белизной лица раскинулись непослушные длинные волосы. Люси открывает глаза и смотрит на сестру в упор. На мгновение Марго вспоминает девочку-попутчицу, ее дикий, любопытный взгляд, но этот образ тут же меркнет — на кровати раскинулась реальная взрослая Люси.

— Ты, — говорит она, узнавая сестру.

— Я, — кивает Марго.

Обе молчат. Марго стоит у двери и слегка улыбается, глядя на выражение лица сестры.

Наконец Люси берет себя в руки.

— Ты так и будешь торчать там, как какая-то сумасшедшая, или, может, все-таки подойдешь и обнимешь любимую сестренку?

Марго расплывается в улыбке, обходит кровать и присаживается на самый краешек.

— Ну здравствуй, незнакомка.

— Привет, чудачка. — Люси тоже широко улыбается и садится на мягком матрасе, скрестив ноги и притянув Марго к себе в объятия. — Я последняя с тобой здороваюсь?

— Ты первая.

Люси виновато смотрит в сторону сада.

— Ева готова сожрать меня живьем. Она ходит с этим выражением лица — ты знаешь, как она умеет поджимать губы, — с той самой секунды, как я сказала ей, что мы с Томом женимся.

— И когда именно это случилось?

— В воскресенье.

— Свадьба за неделю! — Марго смеется. — Бедная Ева. Знаешь же ты, как заставить ее сорваться в пике.

Люси взмахивает руками:

— Я не просила ее этим заниматься. Я все время твержу ей, что хочу совсем небольшую вечеринку, что-то веселое и ни к чему не обязывающее, но ты же ее знаешь. Чертова Мария Стюарт. По ее мнению, свадьба — не свадьба без кучи цветов и еды, второсортного диджея и трехэтажного торта.

— Значит, Ева — официальный организатор?

— Самопровозглашенный организатор.

— А ты лежишь здесь… беззаботно бездельничаешь. В моей спальне, — Марго прищуривается, — в моей джинсовке, пока все остальные вкалывают, готовя твою свадьбу!

Люси пожимает плечами:

— Я прячусь. А джинсовке было одиноко. Она висела здесь на крючке на двери. Спорим, ты даже не помнишь, когда в последний раз ее надевала. Ты только посмотри! — Она достает из кармана упаковку «Мальборо» и коробок спичек и весело смотрит на сестру.

— Отдай, — говорит Марго, забирает сигареты у Люси и, пересев на диванчик у окна в небольшом алькове, открывает створку.

— Они давно протухли, — предупреждает ее сестра, но Марго плевать.

Чиркнув спичкой, она глубоко затягивается и, выпустив клуб дыма на улицу, предлагает сигарету сестре, которая устроилась рядом.

— Нет, спасибо.

— Прости, забыла, что ты у нас ведешь здоровый образ жизни.

— В любом случае, — восклицает Люси, стукнув сестру по бедру, — какого черта! Ты здесь!

Марго кивает.

— Не думала отвечать на сообщения? Прислать предупреждение? Дымовой сигнал?

Марго пожимает плечами:

— Решила, что лучше я просто приеду. Ты написала, что я тебе нужна.

Люси улыбается и стискивает ее ладонь:

— Я довольна. Мой коварный план сработал.

— Коварный план?

— Он гениален, согласись? Закатить срочную свадьбу и вынудить тебя приехать на запоздалое воссоединение.

— Просто превосходный, — сухо отвечает Марго, — хотя иные могут счесть его довольно радикальным. — Она прищуривается: — Так к чему спешка?

Люси машет руками:

— Ты же меня знаешь. Планирование никогда не было моей сильной стороной. К тому же я не хотела давать тебе слишком много времени на раздумья. Знаю, как умело ты находишь причины не приезжать сюда.

Марго замечает, что сестра ушла от вопроса, и, выпустив в окно еще одну струйку дыма, устраивается на диванчике поудобнее.

— Расскажи мне, как Том склонил тебя к этому супружескому счастью?

Люси медлит.

— На самом деле это я. Я попросила его жениться на мне.

— Ого. Отважно.

Люси пожимает плечами:

— Я люблю его, Марго.

— Всем известно, что я не слишком разбираюсь в отношениях, но, пожалуй, это лучшая из причин, — кивает Марго и выглядывает в окно. Сквозь кроны деревьев в долине блестит река. Марго затягивается поглубже, надеясь, что Люси не заметит, как дрожат ее руки. — Я видела на подъездной дорожке грузовик с шатром. По всей видимости, Том согласился.

— Возможно, Ева с мамой слегка перегнули палку.

— Мне всегда казалось, что ты выйдешь замуж тайком. Может, вообще в церкви Элвиса в Вегасе, чтобы избежать всей этой шумихи.

— Мне тоже так казалось. — Люси смеется, и Марго не торопит ее, чувствуя, что той есть что добавить. — Но Уиндфолз кажется мне правильным местом, — продолжает она после паузы, — единственным правильным местом. А свадьба — единственная возможность собрать здесь всех вместе. Когда мы видели тебя в последний раз? На папином шестидесятилетии?

Марго кивает:

— Не напоминай.

— Уверена, все уже забыли.

Марго не забыла. Она все еще помнила оглушительный звон стекла, когда так позорно упала на кофейный столик, разбив его вдребезги. На ноге до сих пор сияет шрам от того падения. Она тогда перебрала спиртного и вместо тоста в честь отца произнесла яростную обличительную речь, а потом просто рухнула как подкошенная на этот стеклян ный антиквариат. Отцу потом пришлось заплатить за него отелю, где проходил праздник.

— В любом случае, — говорит Люси, — я хочу чтобы мы все собрались вместе. Для меня это важно. И я думаю, пора вам с мамой уже как-то разобраться с вашими разногласиями, а?

Марго ничего не отвечает. «Ваши разногласия» — вот как это теперь называется!

— Ты пригласила Сибеллу?

— Конечно, — кивает Люси.

От одной мысли о том, что Люси заставит их собраться вместе, чтобы увидеть Счастливую Семью, хочется истерически рассмеяться.

— Ты гораздо смелее меня. — Марго снова затягивается. — Я подписалась на тебя в инстаграме, — добавляет она, меняя тему. — Затейливые позы и мотивирующие фразочки. Вдохновляющая смесь. Жду, когда начнешь записывать экспертное видео в пользу здорового образа жизни.

Люси смеется:

— У меня почти не остается времени непосредственно на преподавание. Слишком много сил уходит на дела, связанные со студией. Инстаграм — такой инстаграм. Не верь всему, что видишь в Сети. Думаю, это просто издержки профессии. Если попадаешь в сферу здоровья и спорта, приходится поддерживать определенный образ — стать живой мечтой.

— Значит, дела идут хорошо?

— Более чем. Даже наняла еще тренеров, чтобы удовлетворять спрос.

— Ты нанимаешь персонал?

Люси кивает:

— У меня еще и новая студия в Бате, в здании бывшего склада у реки. Правда, я слегка торможу. Пока сосредоточилась на маркетинге и прочих делах.

— На маркетинге? — Марго удивленно смотрит на Люси.

Та пожимает плечами:

— Знаешь, одних свежевыжатых соков, салатиков и спортивной одежды недостаточно.

— Представляю. — Марго чуть прищуривается: — Ты выглядишь усталой. Слишком много работаешь. Или это предсвадебный нервяк?

— Всего понемногу. — Люси задумчиво смотрит на сад. — А как ты? Все еще в Эдинбурге?

Марго кивает.

— Все равно где, лишь бы подальше отсюда?

— Вроде того.

— В последний раз я слышала, что ты работаешь с книгами?

Марго хохочет:

— Так тебе сказали?

— Ага. Ева сообщила это на полном серьезе. Мы уж подумали, ты вся в мамочку пошла. Что? Я сказала что-то смешное?

— Боже, Ева. Я пять дней в неделю принимаю и выдаю книги в местной библиотеке. Я отличный смотритель полок.

Люси улыбается:

— Ну надо же кому-то ставить книги на место.

— Это правда, — Марго кивает, хотя на фоне достижений сестры чувствует себя немного неловко.

Она неплохо справлялась для недоучки, бросившей школу и убежавшей из дома безо всякого плана с парой сотен фунтов на банковском счету. Какое-то время она торчала в Лондоне, затусив в небольшой коммуне, где ей позволили остаться и даже научили пользоваться благами системы пособий, пока не собрала свои жалкие пожитки и не направилась на север, наконец устав от вечного жульничества и бедноты. Спустя пару месяцев автостопа она оказалась в Эдинбурге.

Что-то в этом шотландском городе покорило ее. Ей нравилась его архитектура, извилистые улицы старых кварталов и вид на замок, возвышающийся над городом. Пару лет она работала официанткой в разных заведениях, затем заметила объявление о поиске помощника библиотекаря. С тех пор у нее была постоянная работа и доход. Ей нравилась библиотека. После беготни и неопределенности последних лет это заведение стало для нее своего рода тихим убежищем и, как оказалось, пропуском в иные места и миры. Она любила проводить время с детьми, разыгрывая сценки из книг и зачитывая особо смешные страницы. Хотя не проходило и дня, чтобы кто-то не взял или не запросил какое-нибудь произведение ее матери. Каждый раз, записывая в систему книгу К. Т. Уивер, она испытывала смесь гордости и боли. Такую, что со временем начала воспринимать ее как персональную пытку.

— А ты с кем-то встречаешься? — вдруг спрашивает Люси.

— Нет. В смысле… Нет. — Марго пожимает плечами.

— Звучит не слишком убедительно, — замечает Люси и добавляет: — Ты же могла приехать с кем-то.

— Нет. Так лучше. И твое приглашение пришло как раз вовремя.

Люси ждет продолжения, но Марго молчит. Затушив сигарету о внешнюю часть рамы, она выбрасывает окурок в клумбу внизу.

— Все будет хорошо, правда? — спрашивает Люси, нервно теребя край платья. — Я не окончательно сошла с ума, когда решила провести это здесь, в Уиндфолзе?

— Нет, — Марго постаралась, чтобы ее голос прозвучал уверенно, — не окончательно.

— Знаешь, больше всего на свете я хочу, чтобы все поладили. Я хочу, чтобы мы были нормальной семьей. — Люси смотрит на сестру с такой искренностью, что Марго кажется, будто ей на плечи водрузили мешок кирпичей. — Я подумала, может, получится наладить хоть что-то?

Марго не может удержаться от сухого смеха.

— Нормальной семьей? — Увидев, что сестра совсем пала духом, она смягчается: — Лу, я здесь и поддержу тебя во всем, что тебе нужно. Но касательно мамы и папы, думаю, тебе не стоит слишком обнадеживаться.

— Уверена, если вы сядете и поговорите… если ты попробуешь все объяснить… Мы все совершали ошибки.

— Ты всегда была неисправимой оптимисткой, — вздыхает Марго. — Не могу обещать сердечного воссоединения, но обещаю держаться подальше от острых, огнеопасных и хрупких предметов. Кто знает, может, мама удивит нас и даже оденется на твой Особенный День соответствующе.

Люси не может сдержать улыбки при этих словах. Марго берет ее за руку:

— Обещаю, я буду образцовой сестрой.

— Спасибо.

— Но это зависит от одной вещи.

— Какой?

— Ты покажешь мне платье подружки невесты, которое приготовила для меня. Потому что, предупреждаю, если оно хотя бы с намеком на розовое… Или с рюшечками… или, боже упаси, с кружевами и бантиками, то я за себя не отвечаю.

Люси смеется:

— Никаких подружек невесты. Говорю тебе, это будет не такая свадьба.

— Спасибо за это. А то я уже начала сомневаться, что знаю тебя.

4

Ева переступает порог дома, мысленно повторяя список гостей и меню на субботу. И замирает. В кухне за длинным дубовым столом сидят Люси и Марго, склонив головы друг к дружке — длинные непослушные светлые локоны и бритвенно острое темное каре.

Марго вернулась.

Несколько секунд они не замечают ее, и она просто наблюдает. Впервые за многие годы они сидят вместе за столом, где провели столько часов в детстве. Где обедали, заплетали волосы, делали уроки, ссорились из-за игрушек, одежды и домашних дел. Кажется, будто призраки тех маленьких девочек парят над головами этих, уже взрослых, женщин. Взбалмошная Люси, непредсказуемая оптимистка, которая через несколько дней выйдет замуж. И Марго, самая младшая из них, когда-то яркая и полная драматизма, а теперь — совершенно неведомая и непонятная. Четкое геометрическое каре, на узких плечах потрепанная кожаная куртка. Две сестры. Свет и тьма. Небо и земля.

Ева физически ощущает тянущую, болезненную любовь, нутряную привязанность, подобную гой что накрывает ее всякий раз, когда она заглядывает в комнату дочек поздним вечером, когда они уже спят, подтянув кулачки к подбородку и приоткрыв во сне рот. Но сейчас к этой боли примешивается ностальгия по времени, когда они с сестрами всё делили на троих и были неразлучны.

Люси говорит что-то Марго, что именно — Ева не слышит, и смех младшей сестры звонко катится по комнате, разом знакомый и чуждый, словно бубенчик, который потерялся на много лет и сейчас вдруг снова появился неизвестно откуда. Ей ужасно хочется присоединиться к ним, влиться в их круг.

— Над чем смеетесь? — спрашивает она, просто чтобы ее заметили, хотя вопрос, сорвавшийся с языка, звучит резковато и даже как будто обвинительно.

— Ева! — Марго вскидывает голову. — А мы как раз о тебе говорили.

Ева внимательно смотрит на лицо Марго, ища намек на насмешку, но карие глаза сестры остаются непроницаемыми. Она стала старше, острее и тверже, чем Ева помнила ее. Стоя в дверях, в полосатой футболке и свободных джинсах, она чувствует себя рядом с ними, как и раньше, скучной, чувствительной, надежной, простой. Чересчур рано повзрослевшей. Слишком часто она ощущала свою чужеродность, словно была не из их, из иного мира. Наверное, дело все в том, что она первенец — на три года старше Люси, на семь — Марго. Она всегда была самой ответственной рядом с их детской беззаботностью.

— Люси рассказывала мне, как здорово ты ей со всем помогаешь.

Ева улыбается:

— Когда ты приехала?

— Полчаса назад. Девочки с тобой? — спрашивает Марго, глядя на дверь.

— Нет. Они в школе.

— В школе. Боже, я все еще думаю о них как о малышках.

— Хлоя уже в четвертом классе. Мэй в подготовительном, — снова этот обвинительный тон. — Вы увидитесь на семейном ужине. — И уже мягче: — Если не раньше.

— На семейном ужине? — Марго чуть прищуривается.

— Да, в пятницу, — весело говорит Люси. — Я хотела, чтобы мы все собрались перед свадьбой.

— Все мы?

Люси как будто не замечает обеспокоенный взгляд Марго.

— Да, все, — так же радостно отвечает она и тут же спрашивает у Евы: — Как идут дела? У них есть подходящий шатер?

— Судя по всему. Я оставила маму с представителем компании, чтобы они обсудили последние детали.

— Бедный парень, — замечает Люси.

— Ну, под «обсудили детали» я подразумевала, что полуголая мама мечтательно фланирует по саду, пощипывая веточки в живой изгороди, а он мучительно старается не слишком таращиться на нее.

— Прозрачный халат? — уточняет Марго.

— И ночнушка.

— Могло быть хуже. Помнишь, как она загорала голышом?

Люси смеется:

— Поэтому я никогда не приглашала друзей из школы!

Они смеются уже все вместе, когда дверь с грохотом распахивается и Кит влетает на кухню, держа в руках ветку, усыпанную красными ягодами. Увидев троих дочерей, она замирает. Оглядывает по очереди каждую и останавливает взгляд на Марго:

— Ты приехала.

— Привет, мам.

Кит швыряет ветку в раковину и отряхивает ладони. Красные ягоды срываются и прыгают по полу, точно стеклянные шарики.

— Ты почему не предупредила, что приедешь? — спрашивает мать. — Тебя бы встретили на станции. — Серебряные браслеты на ее запястьях громко звенят, она берет Марго за плечи и пристально смотрит на нее.

Та слишком напряжена, поэтому вся съеживается и старательно отводит взгляд, отвечая:

— Не хотелось тревожить вас.

— Тревожить! Ты бы нас никак не потревожила. — Кит смеется неестественно громко и обнимает дочь неловко и быстро, на самом деле едва касаясь ее.

Ева смотрит на Люси, но та увлеченно дергает нитку, вытягивая ее из скатерти.

— Может, чаю? — с деланой непринужденностью предлагает Ева, заметив, что Марго пытается освободиться от материнских объятий. — Я сейчас заварю.

— Да, — подхватывает Люси, — давайте выпьем чаю.

— Ну разве это не чудесно — наконец-то снова все вместе! — с наигранной радостью восклицает Кит, обводя дочерей взглядом.

— Да, — снова соглашается Люси.

— Ты же останешься на свадьбу? — поворачивается мать к Марго.

— А ты не будешь против?

Кит кивает:

— Разумеется, нет. И у тебя здесь еще есть комната… в точности как ты ее оставила.

Ева откашливается, пытаясь нарушить тишину и хоть как-то смягчить повисшее в кухне напряжение.

— Знаешь, мне понадобится твоя помощь, — наконец находится она, решив убить сразу двух зайцев. — Шатер установят к четвергу, с ним все нормально, но есть еще целая куча всяких мелочей, с которыми надо бы разобраться до субботы. Ты же поможешь мне?.. — Люси осекается и обводит всех взглядом. — Что? Что такое?

— Ты хоть когда-нибудь расслабляешься? — спрашивает ее Люси.

— Я сегодня посчитала ответы на приглашения. Ты в курсе, что приедет шестьдесят пять человек?

— Вообще-то, человек семьдесят, — неловко замечает Люси. — Кажется, кто-то прознал о свадьбе через фейсбук. И я не могла отказать им.

Ева хмурится:

— Понятно. Через три дня в Уиндфолз съедется больше семидесяти человек. Их всех нужно будет накормить, напоить и развлечь.

— Я не думаю, что они будут ждать чего-то особенного…

— Люси! Поверь мне, они будут ждать как минимум еду. И выпивку. Выпивка вообще понадобится всем. Особенно нам, — добавила она еле слышно. — Гости будут ходить в туалет… Боже, я забыла включить туалетную бумагу в список покупок! Мама, пожалуйста, запиши это куда-нибудь, — просит она Кит, которая снова подошла к раковине. — Они захотят танцевать и веселиться. Это же свадьба. И мы делаем ее для тебя. — Ева ставит на стол чашки и возвращается к пустому заварочному чайнику, бросает туда горсть заварки из большой жестяной банки и заливает кипятком.

Люси пожимает плечами:

— Ева, честное слово, спасибо тебе за все, правда. Но не думаю, что надо так зацикливаться на каждой мелочи. Райан из паба займется и едой, и выпивкой. А все остальное… ну должна же быть какая-то… Спонтанность? Это ведь ничего не испортит? Я хотела, чтобы все прошло как можно более непринужденно. И чтобы все, кого я люблю, просто приятно провели время. Все вместе.

Ева, стиснув зубы и поставив чайник на стол, пытается зайти с другой стороны:

— Я видела в Сети несколько очень симпатичных платьев. Если закажем сегодня, их привезут быстро. И они очень понравятся Хлое и Мэй. Девочки могут понести корзинки с лепестками роз.

— Лепестки? Фотографии?

Ева смотрит на Марго в поисках поддержки:

— Попробуй убедить Люси, что девочки с корзинками лепестков необходимы.

Люси вздыхает:

— Я тебе уже говорила, Ева, на церемонии будем только мы с Томом, родители и свидетели. И никакой шумихи. А девочки могут надеть все, что им захочется, потом, на вечеринку. Вплести цветы в волосы, влезть в туфли с блестками, держать букеты, да вообще что угодно.

— Но если они не будут ничего делать, то не станут настоящими подружками невесты! А с ними выйдут такие милые фотографии! Но вообще-то, — хмурится Ева, — раз уж зашел разговор, мы могли бы распределить гостей на группы для фотографий. — Она подходит к расписному ящику, где лежат чайные ложки.

— Зачем вообще нужны эти фотографии? Я не хочу тратить время на позирование. Главное, чтобы все насладились праздником. К тому же у всех теперь телефоны с камерами.

Ева снова закатывает глаза:

— Свадьба символизирует начало вашей с Томом совместной жизни. Неужели ты думаешь, что его родители не захотят повесить у себя красивый портрет сына с чудесной невестой? Это останется для потомков. Ты будешь показывать его внукам и правнукам, когда совсем состаришься и поседеешь.

Люси вдруг никнет, закрывает глаза и вздыхает.

По лицу ее пробегает гримаса.

— Я не хочу никакого модного фотографа на свадьбе.

Ева хмурится:

— Думаю, ты потом будешь жалеть об этом.

Люси снова болезненно морщится:

— Ева, пожалуйста…

— Хорошо, а что насчет девочек? — не сдается Ева.

— Ладно, — вскидывает руки Люси, — ладно, мне плевать, во что они будут одеты.

— Значит, я могу им сказать, что они будут подружками невесты?

В поисках поддержки Люси обводит взглядом всех. Ева снова вздыхает:

— Ты хочешь сказать, что я вот сейчас вернусь домой и разрушу их мечту?

— Прости, Ева, я никогда не говорила, что…

— Нет уж, — перебивает ее Ева, — ты ничего не говорила. Ты никогда ничего не решала. А я просто пытаюсь тебе помочь, понимаешь, Лу?

Лицо Люси заливает краска.

— А я не просила тебя ни о чем. Ты всегда решаешь сама.

Ева замирает и с открытым ртом смотрит на Люси. Решает сама? Краем глаза она отмечает, что Марго взялась разливать чай. Мама, копаясь в холодильнике, внезапно зачитывается надписями на молочной бутылке. Кажется, никто из них не собирается ее хоть немного поддержать.

— Мы с Томом хотим все сделать немного иначе, — мягко говорит Люси.

Ева пожимает плечами:

— Значит, я тут сама себе злая буратина. — Она кладет на стол чайные ложки, которые до сих пор стискивала в руках, и тянется к сумке, висящей на спинке стула: — Раз тебе моя помощь не нужна, разбирайся со всем сама.

— А как же чай? — Кит болтает в воздухе бутылкой молока.

— Прости, мам, у меня совсем нет времени. — Ева понимает, что все это выглядит сейчас слишком по-детски, но ничего не может с собой поделать.

Она выскакивает на улицу, громко хлопнув дверью.

В машине Ева поднимает стекло и роняет голову на руль, не в силах включить зажигание и поехать. Почему Люси так злится на нее? Неужели и правда не понимает, что она просто пытается ей помочь?

Руль совсем потрескался и выцвел. Ева закрывает глаза. Удивительно, сколько боли может причинять семья. Почему она ничему не учится? Почему не уступит им место на этих граблях, на которые все только и делают, что наступают. И ведь никто из них ничему не учится! А она вечно по своей старой дурацкой привычке помогает им выпутываться из сетей, которые они сами же себе с завидной регулярностью и расставляют. Она их не переставая опекает так, точно они все ее дети. Опекает, защищает и стремится все сделать вместо них. Понятно, почему они ничему не учатся. Им это ни к чему.

Она поднимает голову и смотрит на время. Девочек нужно забирать из школы через час. Огромный дом отражается в зеркале заднего вида. Ей хочется вернуться назад. Она представляет, как все сидят за столом, пьют чай и посмеиваются над ней, над ее хлопотами и излишним беспокойством. Представляет Марго и Кит, и все те сложности, что разделили их когда-то. Вспоминает о списке дел, которые необходимо сделать до субботы, и о списке важных покупок. Он так и остался лежать на столике в гостиной. Ева тяжело вздыхает. На пассажирском сиденье жужжит мобильник. Она проводит пальцем по экрану и читает сообщение, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Читает еще раз, запоминая каждое слово. И удаляет его навсегда. Вздохнув, она заводит двигатель и выезжает на подъездную дорожку. Нельзя отвлекаться. Осталось еще столько неразрешенных вопросов и столько несделанного.

5

Ева с грохотом выскакивает за двери, и в кухне повисает тяжелая тишина. Кит оборачивается к дочерям: Марго, сгорбившейся за столом, с короткой стрижкой и непроницаемым взглядом, и Люси, бледной и изможденной, сжимающей виски.

— Кажется я только что все испортила, — вздыхает та. — Не знаю, что на нее нашло. Ева так напряжена в последнее время.

— Ева — это Ева. Отойдет потом, — отвечает Кит, ставя молоко на стол и усаживаясь рядом с Люси.

— Я была не права? Несправедлива?

Марго пожимает плечами:

— Это твой праздник. Ты имеешь право решать, как он пройдет.

— Я хочу, чтобы она помогала, — вздыхает Люси, — мне нужна ее помощь. Но у нее такие непоколебимые представления о том, как должна выглядеть свадьба.

— Все пройдет хорошо, — успокаивает ее Кит, гладя по руке. — Дай ей время, завтра она вернется и будет вести себя так, словно ничего не случилось.

— Не знаю, как вы, — говорит она, поднимаясь со стула и доставая бутылку белого вина из холодильника, — но я бы не отказалась от чего покрепче. Кто составит мне компанию?

— Я пас, — отвечает Люси, — я за рулем. — Она смотрит на часы и добавляет: — Вообще-то, мне уже пора.

Кит, поняв, что Люси собирается оставить ее наедине с Марго, начинает беспокоиться.

— Поужинай с нами, — быстро говорит она, — ты выглядишь уставшей. Я приготовлю что-нибудь. Вы с Марго поболтаете.

— Мне пора возвращаться к Тому. Нам еще многое надо обсудить. И, полагаю, вам тоже, — добавляет она, бросив выразительный взгляд в сторону Марго.

Кит вздыхает. Так вот почему Люси не хочет оставаться. Покосившись на Марго, она видит, что и та тоже заволновалась.

Люси демонстративно собирает вещи и обнимает их обеих.

— Приятного ужина, — говорит она, — позвоню тебе завтра.

— Не думай, что я не заметила, что моя джинсовка все еще на тебе, — отвечает Марго.

Люси посылает ей воздушный поцелуй и исчезает за дверью.

Кит смотрит на Марго и слегка улыбается:

— Хочешь вина?

Марго секунду мешкает, но потом кивает:

— Давай. Немного.

Кит наполняет два бокала.

— Может, хочешь принять душ? Распаковать вещи? А я пока займусь ужином.

— Нет необходимости. — Марго вытягивает ноги. — Я приехала налегке.

Они обе замолкают, но потом, не выдержав этой тишины, Кит включает радио и начинает переставлять туда-сюда всякие банки. Наливает воду в кастрюлю, берет с подоконника горшок с базиликом.

— Давай я порежу? — предлагает ей Марго.

— Почему бы и нет.

Марго сбрасывает кожаную куртку и начинает обрывать листья базилика, кухню тут же заполняет их аромат. Кит достает из шкафа упаковку спагетти, поворачивается к плите и застывает. Полевой руке Марго от запястья до края рукава футболки змеится черный рисунок, изогнутые стебли закручиваются в гипнотический узор. Кит пристально смотрит на татуировку и легонько откашливается. Марго поднимает голову. Мать, встретившись с ней взглядом, видимо, решает ничего ей не говорить.

Вернувшись к плите, Кит ставит кастрюлю на огонь, тянется за солью и оливковым маслом, исподтишка разглядывая дочь. Эта татуировка по-своему красива. Наверняка ее было больно делать. Что означает этот узор? Марго, точно далекая страна, когда-то знакомая, но труднодоступная и изменившаяся. Вместо мягкой девочки она стала стройной, немного угловатой женщиной — красивой, да — но какой-то жесткой и недосягаемой. Как же она изменилась. Глядя на дочь, Кит остро чувствует утрату. Эта молодая женщина ей незнакома.

— Можешь не волноваться, — наконец нарушает молчание Марго, — я не хочу проблем.

Кит неестественно смеется:

— Я знаю.

— Я здесь ради Люси.

Кит кивает:

— Да, я догадалась.

Обе снова замолкают.

— Какой прогноз на субботу? — снова первой нарушает молчание Марго, методично орудуя ножом.

— Неопределенный, — отвечает Кит, бросая спагетти в кипящую воду.

— Легкая непогода и дождь в день свадьбы — это к удаче, кажется?

— Есть такая примета, да, — отвечает Кит, глядя в кастрюлю. Они говорят о погоде. Она бы снова рассмеялась, не будь это так грустно.

— Уверена, конфликт Лу и Евы быстро иссякнет, — говорит Марго. — Все на взводе из-за этой скорой свадьбы.

— Да, — соглашается Кит. — Я не волнуюсь. — И добавляет: — И та, и другая никогда не были особенно злопамятными.

Снова повисает неловкая тишина. Кит мысленно ругает себя за такой выбор слов. Они просто болтались в воздухе, поймав затянувшееся напряжение и удерживая его на месте.

— В этом вся Люси, — замечает Марго, явно пытаясь избавиться от того же самого ощущения, — романтичная… импульсивная… живая.

Кит снова смотрит на Марго. Она всегда помнила все до малейшей детали. Помнила четырехлетнюю Люси и семилетнюю Еву, которые нянчились с новорожденной Марго. Помнила, как они лежали в высокой траве сада рядом с колыбелью, укачивая ее и меняя пеленки, совершенно влюбленные в свою маленькую сестренку. Помнила, как Марго хвостиком ходила за Люси и Евой по дому и саду, словно маленькая тень. Как она сворачивалась на коленях отца, когда приходило время ложиться спать, сосала большой палец, пока Тед читал ее любимую книгу. Помнила вечера, которые проводила у кровати Марго, поглаживая ей спинку, а та урчала точно котенок, слушая фантастические истории, которые она придумывала буквально на ходу. Помнила, как Марго собирала их всех в гостиной на диване, а сама театрально выступала из-за занавесок и исполняла песни и пьесы собственного сочинения. Она помнила и то лето, когда шестнадцатилетняя Марго уехала с одним рюкзаком за плечами. Когда она зашла на кухню с решительным выражением на лице: «Я больше не могу здесь жить». Ровно шесть слов, на которые Кит ответила: «Думаю, так будет лучше» — и отвернулась. Не потому, что ей было все равно, нет, просто она не хотела, чтобы Марго видела, насколько ей не все равно. С тех пор прошло восемь лет, и все это время они почти не разговаривали.

Под весом этих воспоминаний Кит вдруг чувствует, как ей хочется подойти и обнять Марго, притянуть ее к себе, прижать к груди. Но лицо дочери непроницаемо, и Кит сомневается, что та будет рада ее прикосновениям. Вновь развернувшись к плите, она мешает спагетти. По крайней мере, кажется, что Марго хотя бы пытается… притвориться, что все может быть нормально. Она тоже попытается.

— Вся Люси. Да. Когда она спросила, можно ли провести здесь церемонию, я с радостью согласи лась. Хоть и не ожидала ничего такого.

Марго кивает, нож в ее руке продолжает стучать по разделочной доске, рассекая листья на тонкие полосы.

— К тому же неплохо чем-то себя занять. Чем-то, кроме работы.

Стук замолкает. Обернувшись, она натыкается на пристальный взгляд Марго, стальной нож в ее руке в свете лампы над столом горит, точно факел.

— Ты снова пишешь? — прищуривается она, голос ее слегка дрожит.

Кит думает о скомканной бумаге, разбросанной по полу ее кабинета наверху, и почти пустом, лишенном заголовка листе.

— Нет. Я думала написать приквел к «Редким элементам», но издатель хочет, чтобы я закончила историю Торы Рейвенстоун.

Краем глаза она замечает, как Марго отхлебывает из бокала. С губ срывается напряженный смешок.

— Судя по гонорарам, которые я получаю, интерес читателей к ней не угас. Мне стоит быть благодарной. Хотя порой кажется, что я прикована к чудовищу. — Кит тоже делает глоток вина, пытаясь унять беспокойство. Они обе поняли, что ступили на тонкий лед. Поставив бокал обратно на стол, Кит вдруг неожиданно сказала: — Если честно, я не могу найти в себе силы, чтобы вернуться к работе с тех самых пор, как… С момента… После перерыва. Он опустошил меня. — И ждет, чувствуя, как колотится в груди сердце. Они впервые за восемь лет говорят о случившемся, и она не знает, что сейчас скажет Марго. Кит хочет… да, она хочет услышать извинения. — То, что было утрачено, — добавляет она, не выдержав молчания Марго, не находя в себе силы обойти еще одну ловушку, отчаянно пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию, — невосполнимо.

Взгляд Марго закаменел, она стоит стиснув зубы. В ее карих глазах — точь-в-точь как у отца — горит гнев, при виде которого Кит делает последний шаг на опасную территорию, раскинувшуюся между ними. Что ж, ладно. Пора бы уже добиться от Марго хоть какой-то реакции.

— Не хочешь ничего мне сказать?

— Мама, — отвечает Марго, и само это слово уже звучит как предупреждение, — не сегодня. Пожалуйста, давай хотя бы один вечер не будем ворошить прошлое.

— Не будем ворошить? — Кит еле сдерживается. Восемь лет они молчали об этом. — Мне не нужно от тебя ничего, кроме извинений. — Она даже удивилась, как спокойно и примирительно прозвучал ее голос, как здраво она себя повела.

— Извинений? Я и ночи здесь не провела, а ты уже хочешь выкопать…

— Да. Я хочу выкопать, — перебивает она, чувствуя нарастающий гнев, желание разбередить старые раны, жажду, которую можно утолить лишь жесткими словами. Это копилось в ней так долго. Ей надо излить наружу эту боль, это отчаяние, и нужно, чтобы Марго приняла ответственность… Или хотя бы попыталась объяснить то, чего сама Кит понять не могла.

— То, что ты сделала, Марго, было… Разрушительно. Я хочу, чтобы ты поняла это. Что ты поняла, что было утрачено. Неужели так сложно признать, что ты заставила кого-то страдать. Неужели так сложно сказать «прости» спустя столько времени?

Марго глубоко вздыхает, смотрит на нож в руке и осторожно кладет его на стол.

— Хочешь поговорить о том, что заставило страдать? Что было утрачено?

Кит кивает, но Марго вдруг горько смеется:

— А может, мы поговорим о том, через что прошла я, мама? Может, поговорим о том, что я утратила?

Взгляд Кит становится растерянным и недоуменным. Она пытается ответить, но Марго продолжает:

— Только эта часть истории тебя никогда не интересовала. Ты всегда была так одержима своей собственной жизнью… Своей работой… Своим чертовым успехом! — последнее слово она выплевывает, точно проклятие.

Кит невольно отступает:

— Мой успех? Думаешь, это он был для меня важным? Меня никогда не интересовал успех. Мне было важно просто писать. Придумывать историю. Хотя успех, конечно, был, — добавляет она, эти слова словно причиняют ей боль. — Благодаря ему я оплачивала наши счета, ваше обучение и крышу над головой.

На щеках Марго выступают алые пятна.

— Но ты никогда не обращала внимания, как это влияет на нас… ты всегда была далека от этого. Ты не видела, просто не знала, в чем мы нуждались… В чем я нуждалась. — Марго одним глотком осушает бокал и со звоном опускает его обратно на стол.

Кит морщится:

— Далека? Я? Марго, милая, — она качает головой, — я понимаю, что была не лучшей матерью, но это не я ушла, а твой отец. — Она уже почти кричит. — Это твой отец сбежал с той женщиной! — Она знает, что каждое ее слово бьет точно в цель. Знает, что причиняет Марго боль, но ей необходимо доказать, что плохой персонаж в этой истории не она. Точнее, не только она. — Я была рядом. Я, черт подери, всегда была рядом. — Кит замолкает, чтобы перевести дыхание, осознав, что кричала и слишком крепко сжимала деревянную ложку в кулаке.

— Почему, по-твоему, он ушел? — спрашивает Марго едва слышно. — Ты не замечала его, как не замечала всех нас. Разумеется, он бросился в объятия первой женщины, что проявила к нему хоть толику внимания. Тебе же было интереснее жить в своем выдуманном мире… с твоей дурацкой героиней… чем с кем-либо из нас.

— Вот почему ты это сделала? — мягко спрашивает Кит. — Чтобы наказать меня? Ты винила меня за то, что твой отец оставил нас?

Лицо Марго краснеет.

— Ты никогда не поймешь, потому что тебе всегда было плевать на все, кроме твоей работы. Мы могли жить по-другому. Разве ты не помнишь, сколько раз забывала о наших прогулках, сколько пропустила субботников… школьную постановку?

Кит неверяще смотрит на Марго:

— Так дело в том, что я пропускала школьные субботники… Не пришла на постановку? — хрипло смеется, увидев, как Марго опустила голову. — Ты наказала меня за пару вот таких пропусков? О, Марго. Повзрослей. Мне жаль, что мы с твоим отцом расстались. Поверь, никто не жалеет об этом больше, чем я. Но ты была не единственным подростком, чьи родители расстались.

— Я знаю, — говорит Марго и тяжело опускается на стул. — Дело не в этом… ты никогда… никто никогда… Когда я пыталась поговорить… Ты…

Кит с удивлением замечает, как дочь закусила губу и слеза покатилась по ее щеке. Марго прячет лицо в ладонях, словно не хочет, чтобы мать заметила ее чувства. Перед глазами Кит зазмеилась татуировка, и среди ее черных стеблей она замечает то, что прежде ускользнуло от ее внимания: маленькое черное сердце на сгибе локтя. Черное сердце. Как иронично.

«Когда я пыталась поговорить». Кит хмурится, пытаясь вспомнить времена, когда Марго еще хотела с ней говорить. Она смогла отыскать в памяти тот год, то ужасное время, когда Тед собрал вещи и покинул Уиндфолз. Да, она справилась с этим не лучшим образом, с головой уйдя в книгу, все силы сосредоточив на последней истории Торы Рейвенстоун. Но Марго, пытающаяся с ней поговорить… нет, такого она вспомнить не могла.

В тот год их обычная любящая девочка — да, немного более склонная к драме, чем Ева или Люси, чуть более ранимая и непокорная, но неизменно добрая и солнечная — вдруг в мгновение ока превратилась в типичного замкнутого подростка. Кит помнила темные волосы, занавешивавшие лицо, то, как ее дочь скользила по дому, точно безмолвная тень, всегда в наушниках. Помнила, как вечерами слышала лишь приглушенное «доброй ночи» из-за запертой двери ее комнаты. Она не хотела, чтобы ее беспокоили — трогали — видели. Это она возвела стену между ними, не Кит.

Марго изменилась примерно тогда же, когда Тед оставил их, — нестабильная подростковая психика под воздействием гормонов была окончательно сломана уходом отца. Не бывает правильного времени, чтобы оставить семью, но в случае с Марго это был, пожалуй, худший из возможных вариантов. И каждый раз, когда Кит пыталась поднять тему этого разрыва, Марго закрывалась, точно устрица в раковине. Дочь была несправедлива, считая иначе. К тому же у кого только родители не разводятся. Разумеется, было непросто — им всем, — и, возможно, Марго и правда пришлось тяжелее прочих, в пятнадцать лет она единственная из трех дочерей еще жила с родителями, но ее это не оправдывало. Не оправдывало ее поступок.

За спиной шумит кипящая кастрюля. Кит оборачивается, чтобы убавить огонь и вытереть выплеснувшуюся воду.

— Что ж, прости, я была ужасной матерью, — говорит она через секунду, вновь поворачиваясь к Марго. — Прости, что так подвела тебя. Прости, что пропустила пару школьных мероприятий и разрушила этим всю твою жизнь.

Марго вскакивает так быстро, что стул с грохочет по полу.

— Можешь как хочешь выворачивать эту историю, мама, но правда заключается в том, что ты была слишком слепа и не замечала того, что происходило прямо у тебя под носом.

Кит не сдерживает улыбки.

— Я не была слепа, милая. Это все мультиперспективность. Одни и те же события с разных точек зрения.

— Прибереги свои литературные приемчики для кого-то другого. — В глазах у Марго холод. — Это ничего не меняет.

— Да. Ты права, — соглашается Кит, — это ничего не меняет. И это не вернет того, что ты сознательно уничтожила.

Из Марго словно выбили весь воздух, она долго смотрит на мать, эмоции на ее лице быстро сменяют одна другую: шок, злость, печаль.

— Прости, — говорит наконец она. — Ладно? Прости меня за все.

Глядя на Марго, Кит чувствует, как что-то внутри рушится, точно песчаный замок, смытый волной. Она пытается подавить желание обнять дочь, потому что совершенно не представляет, как та отреагирует.

— Поговори со мной, — говорит она мягко, — объясни мне, Марго. Почему ты это сделала? Помоги мне понять, за что ты хотела заставить меня так страдать.

— Я… я… — Марго мучительно пытается подобрать слова, но закрывает глаза. — Я не… Я не могу.

Кит почти физически чувствует боль, глядя на то, как борется сама с собой ее младшая дочь. Она отчаянно хочет, чтобы та сказала ей хоть что-то, но Марго делает глубокий вздох, и когда снова открывает глаза, лицо ее как будто скрывается за непроницаемой маской.

— Как это может быть извинением, — говорит Кит, пытаясь подтолкнуть дочь к откровенности, если ты не можешь объяснить причину своего поступка.

Марго пожимает плечами и опускает взгляд, и эта поза мгновенно вызывает в голове Кит давний образ шестнадцатилетней дочери. «Что? — хотела закричать она. — Что случилось с тобой тогда, что тебя так изменило?» Но вместо этого она просто смотрит на дочь. Затем тяжело вздыхает:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Следующие несколько дней нам предстоит провести под одной крышей. Об одном прошу тебя: не испорть праздник сестры.

Марго кивает:

— Как я уже говорила, я здесь ради Люси. И уеду прежде, чем ты успеешь что-то заметить. — Она смотрит на нарезанный базилик. — Думаю, я не буду ужинать, — добавляет она тихо, — аппетит пропал.

Кит не пытается ее остановить и просто молча ждет, слушая шаги Марго на лестнице. После чего заново наполняет свой бокал. Одновременно со стуком двери в спальню она делает долгий глоток, берет деревянную ложку и перемешивает спагетти, подцепив одну для пробы, выливает воду из кастрюли, добавляет масло и травы, которые нарезала Марго, кедровые орешки и тертый сыр, выкладывает готовое блюдо на тарелку и относит его к обеденному столу.

Тишина сгущается, пока она ест, сердце постепенно успокаивается и уже не стучит так гулко. Именно этого она и опасалась: что следом за Марго в дом вернется ее мрачное настроение. Она надеялась, что время смягчило ее обозленную, непознаваемую дочь, но Марго вернулась во всей своей красе, полная возмущения и быстро закипающего гнева. Кит не нравилось, что это так сильно отзывается в ней. Боль от одного воспоминания о горе, что принесла ей Марго, оказалась все так же сильна. Ее сводило с ума то, что она и на шаг не приблизилась к пониманию причин произошедшего. Какую пользу может принести извинение, если оно было сделано под давлением да еще и без какого-либо объяснения.

Вскоре Кит понимает, что тоже потеряла аппетит. Отталкивает тарелку в сторону, вываливает остатки спагетти в мусорное ведро и моет посуду. Одна кастрюля. Одна деревянная ложка. Одна тарелка. Одиночество, отраженное в единичных предметах, проходящих через ее руки. На кухню заглядывает кот и призывно мяукает, ластясь к ее ногам. Бросив горсть корма в миску, она гладит его старую голову, он принимается неспешно есть.

Конечно, так было не всегда. Она помнила времена, когда девочки еще были маленькими. Когда они с Тедом все еще были вместе, и дни проходили в бесконечном хаосе, отвлекающем и разлаженном, и ей никогда не хватало времени на себя и собственные мысли. Помнила ту совсем далекую пору, еще до рождения девочек, когда они с Тедом были вдвоем, как весело и беззаботно они проходили через первые годы отношений, не обращая внимания на трудности, обустраиваясь в этом доме, пока Тед работал над пьесами, а Кит с оптимизмом смотрела в будущее.

Как странно, что именно она теперь живет в Уиндфолзе одна… И именно она теперь работает за столом в его кабинете в башенке. Она стоит у окна в кухне, глядя на яблони, окрашенные закатным солнцем. Через два дня состоится свадьба Люси.

Люси. Выходит замуж. Кит несколько секунд пробует эту мысль на вкус, пытаясь понять, какие чувства та вызывает. Когда Люси поделилась с ней своим внезапным планом, она забормотала, уверяя, что, конечно, все можно провести здесь, в Уиндфолзе, и да, все приедут, да, возможно, даже Марго. Она согласилась, что все будет хорошо. И только сейчас поняла, что тогда не полностью осознавала реальность происходящего. Что милая светловолосая малышка, сидящая на детском стуле и стучащая по подносу, во всю силу легких выкрикивая какую-то детскую нелепицу, та длинноногая девчушка со спутанными волосами, прыгающая в саду, та расслабленная девушка, едва сдающая экзамены, но способная дать фору любому на баскетбольном поле или катке, девочка, ставшая женщиной, объехавшая весь мир и открывшая собственное дело, — она выросла и теперь выходит замуж. И превращение это оказалось столь ошеломительным, словно кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки.

Так много всего изменилось, все три девочки уже взрослые, Ева стала матерью, Люси выходит замуж, а Марго занимается бог знает чем в своем Добровольном изгнании. Стоя у окна кухни, она поражалась еще одному витку времени: так странно накладывалась женщина за пятьдесят, которой она стала, на прошлую себя, стоящую на этом же самом месте и глядящую на тот же самый вид из окна, который был, когда Тед и суетливый агент по недвижимости нависали над ней с обеих сторон Эти два образа соединились, слились в гармонии, словно две точки по краям сложенного пополам листа бумаги. Она закрыла глаза. «Это то самое место, — сказала она ему тогда, — я чувствую это».

Вспомнив те слова, она почти чувствует объятия Теда, тепло его дыхания на шее. Она хочет задержать их подольше, почувствовать его присутствие за спиной, вспомнить, как он держит ее руки в своих и как оба они держат в руках их общее будущее, о котором мечтали. Каким ненадежным оно оказалось. Каким хрупким. Ох, Тед, это ведь должно было быть то самое место.

Она открывает глаза. Солнце уже село, и из потемневшего окна на нее смотрит ее собственное отражение. Развернувшись, она выходит из кухни, поднимается по скрипучей лестнице к своей спальне. Под дверью комнаты Марго видна полоска света. Она замирает, чувствуя, как переполняют грудь вина и тоска, думает, а не постучать ли в дверь. Там слышится движение, шаги, быстрый скрежет молнии на джинсах. Несколько тяжелых предметов — книг, возможно — падают на пол. Некоторое время слышно, как дочь копается в вещах, затем скрипит кровать. Кит думает обо всем, что они так и не сказали друг другу, обо всех потерянных словах, и, вздохнув, идет дальше по коридору к своей комнате.

Скинув одежду, она замечает мелкого серого паучка, обосновавшегося в дальнем углу. Каждый день на протяжении этой недели она смотрит, как тот ткет свою паутину, сплетая серебряные нити в сложный узор. Ева, всегда такая прилежная и аккуратная, уже давно избавилась бы от него, сбросив за окно полотенцем или метлой, но Кит находит какое-то спокойствие в этом существе. Ей нравится смотреть за его спокойной, методичной работой, за тем, как растет круглая паутина. Это дает ей какую-то надежду в связи с ее собственным застопорившимся делом. Медленное, но верное выстраивание слов, которым она раньше занималась, сплетение их в собственный особый узор.

Она чистит зубы над треснувшей раковиной в углу комнаты, надевает ночную сорочку, забирается в кровать и накрывается одеялом. Все еще глядя на паучка, она позволяет мыслям свободно течь, пересекая границы между настоящим и прошлым и устремляясь к будущему, словно паутина, выплетаемая в дальнем углу комнаты.

Грядущие дни беспокоят ее: свадьба, воссоединение прошлого и настоящего, бередящее старые раны. Она думает о Теде, лежащем на другом конце долины в объятиях другой женщины. С этими мыслями приходит знакомое ощущение — холодная хватка паники, тот же невыносимый ужас, который она испытала, беспомощно глядя на взмывающие к небу дым и языки пламени. Здравствуй, тревога, мой старый друг.

Кит ворочается под одеялом. Темнота нависает над ней, давящая, тяжелая. Она теперь часто лежит вот так часами, мучаясь от бессонницы, ставшей в последнее время ее постоянным гостем. Но вместо того, чтобы проводить без сна всю ночь, позволяя мыслям бегать кругами до самого рассвета, она выскальзывает из-под одеяла, накидывает шелковый халат и поднимается по винтовой лестнице в башенку, где теперь стоит ее компьютер и валяются в хаосе книги и бумаги. Взяв лист, она читает последний абзац, его корявые слова, и ставит жирный чернильный крест, перечеркивающий их все. Ее последняя неудачная попытка вернуться в мир воображения. Смяв лист, она отбрасывает его к остальным, высыпавшимся из переполненного мусорного ведра. Затем, вздохнув, опускается на знакомый стул за столом и вспоминает о пауке, выплетающем свою паутину, нить за нитью. Попытавшись выкинуть из головы все мысли о семье, она включает компьютер, чтобы снова лицом к лицу встретить пустоту экрана.