Дом у реки

16

Кит просыпается рано. Выныривает из своего тревожного сна, в котором опять беспомощно наблюдала, как Уиндфолз и все его обитатели, все, кого она любит, стремительно уходят под землю, в самое адское пекло. Этот кошмар, который уже давно не приходил к ней, опять появился этой ночью. Устало поднимаясь с кровати, она все еще ощущает едкий запах дыма и слышит собственный крик: «Что ты наделала?! Что, черт возьми, ты наделала?!»

Одного этого оказывается достаточно, чтобы заставить Кит выскочить из спальни и взлететь наверх, в башенку, в свой кабинет. Там она усаживается в кресло, нажимает кнопку питания на компьютере и слушает его тихое жужжание.

В доме царит тишина. И пустота, растущая, кажется, с каждой минутой, пока она сидит в старом, потертом кожаном кресле Теда, которое вынесла из кабинета на следующий день после его ухода и отказалась отдавать людям, приехавшим за его вещами. Это кресло до сих пор хранит память о нем и о тех часах, что он проводил здесь, работая над своими пьесами. Очень удобное кресло, дарит ощущение, будто Тед здесь, рядом, хотя, конечно, Кит все время одна в этом насквозь продуваемом сквозняками старом доме. Только Пинтер, кот, которого когда-то давно Тед спас и принес сюда, разделяет ее одиночество.

Она смотрит перед собой прямо в пустой экран. Просто напиши, говорит она, напиши хоть что-нибудь. Что угодно. Она тянется к клавиатуре, пальцы замирают, она смотрит на них и удивляется. Почему так много морщин, когда появились эти заломы вокруг запястий, пигментные пятна? Она уже не та молодая женщина. Конечно, она это понимает, слава богу, она не сумасшедшая. Но все равно сидит и смотрит на эти руки с неухоженными ногтями и слишком сухой морщинистой кожей, на отсутствие украшений — нет даже обручального кольца — и ощущает каждый год из прожитых пятидесяти трех. Боль от одиночества усиливается, Кит кладет голову на эти руки и плачет.

Плачет, пока рукава пижамы не промокают насквозь, затем поднимает голову, трет лицо и стонет. Она ненавидит себя за эту слабость, за эту жалость к себе. Если бы только она могла сделать то, что легко делала когда-то, — исчезнуть в своем воображаемом мире с вымышленными персонажами, которые испытывают придуманные ею эмоции. Но, кажется, она больше не может заставить себя покинуть нынешнее жалкое состояние. Состояние одиночества. Тотальной одинокости.

На прошлой неделе, еще до того, как Люси объявила о своей свадьбе, в Уиндфолз приехали два сантехника, чтобы заменить старую ванну и починить сливной бачок. Их гомонливое присутствие, включенное радио, легкие подколки, адресованные друг другу, подняли настроение так, что, когда она махала им вслед на прощание, ей страшно хотелось что-то сделать, чтобы они вернулись. «Не уезжайте, — чуть не плача, думала она, — не оставляйте меня здесь снова одну».

Вся реальная жизнь пролетает перед ее внутренним взором. Все получилось не так, как она себе это представляла. Все стало не тем, о чем она мечтала в те времена, когда они с Тедом только собирались стать семьей.

— Мне так неловко тебе это показывать, — сказала она однажды Теду, которому было любопытно, чем же занимается Кит в своей студии уже которую неделю подряд.

— Не смущайся, Китти, мы все с чего-то начинаем.

Она дала ему первые сто страниц своей рукописи, над которой работала уже несколько недель после той самой судьбоносной прогулки с малышкой Евой. Ей даже думать о том, что умница Тед сейчас прочитает ее корявый текст, было невыносимо.

Он ждал ее на кухне, в нетерпении отбивая настоле какой-то ритм.

— А где остальное? — спросил он с хищным блеском в глазах, когда она вернулась. — Покажи мне остальное.

— Остальное? Все, что я написала?

— Да, все.

Это была идея Теда — отправить рукопись в Лондон Максу, его литературному агенту.

— Я не знаю, Тед, — волновалась она, понимая, что рукопись еще слишком сырая, слишком недоработанная, чтобы ее читали профессионалы.

— Ну а что ты теряешь?

Отличный вопрос. Сейчас уже можно даже посмеяться над ним.

— Ничего, — ответила тогда она.

Как же она ошибалась! Пожалуй, главная ирония заключалась в том, что именно тогда и именно Тед поощрял ее, потакал ей, побуждал писать дальше, подобно тому, как побуждают тяжело больного пациента гулять в парке. Но ни он, ни она, конечно же, не предвидели ни ее скорого успеха, ни их расставания, которое спустя много лет стало итогом всего, что между ними было.

Кит вздыхает и откидывается на спинку кресла Теда. Скрип сиденья, скрежет колесиков, катящихся по деревянному полу, — единственные звуки, которые возникают в этом доме. Марго еще не вернулась после ночевки у отца и Сибеллы. Она смотрит в окно и продолжает истязать себя мыслями о Теде, окруженном сейчас любовью и радостью.

Воспоминания накатывают, точно волны на берег. Марго, шести- или семилетняя, никак не может уснуть от какой-то тревоги, появившейся из ниоткуда. Эта бойкая маленькая девочка, внезапно испугавшись тени под кроватью, лежит без сна. Кит помнит, как дочка звала ее и она, оставив работу, бросалась к ней, садилась на край кровати и рассказывала сказки, которые сочиняла тут же, на ходу. Она даже помнит эти сказки — в них принцессы обязательно лучше всех орудовали мечами и бились с монстрами. И, конечно же, побеждали их.

Марго лежала под одеялом с широко распахнутыми от восхищения глазами, протягивая матери свою тонкую ручку, чтобы та гладила ее, и это ее успокаивало, и она наконец засыпала. Кит на цыпочках выбиралась из комнаты. Милая маленькая девочка, дочка. Эти воспоминания по-настоящему драгоценны. Точно якорь, они держали в ее сознании то, что это — ее семья и ее место. Пока однажды не она, а Тед пришел на зов Марго. Кит почувствовала укол совести, но все же отмахнулась — все в порядке, успокоила она себя, мне нужно работать.

Ей было трудно разрываться между семьей и книгами. Невероятно трудно. Не так давно она жаждала тишины и уединения. Вечная суета и шум дома, работа урывками — она была уверена, что станет гораздо продуктивнее, если наконец отгородится ото всех. Но когда этот дом по-настоящему стал только ее, когда все его покинули и он превратился в пресловутое пустое гнездо, тишина стала невыносимой. Слова тонули в этой тишине, как в трясине. Писать на пустом месте оказалось невозможно. И Кит усвоила этот жестокий урок. Чтобы работать, чтобы писать книги, ей нужна твердая почва под ногами — ее семья. Только она была и плодородной землей, и крепким фундаментом для нее самой. А без них она чувствует себя потерянной.

Конечно, она узнала о том, что у Теда появилась Сибелла. И не только по тому, как тщательно он скрывал это. У любой женщины, даже у нее, несмотря на то что, казалось бы, она с головой поглощена только работой и не видит ничего вокруг, достанет интуиции, чтобы понять: любимый мужчина ускользает, уходит. Она чувствовала это в его рассеянном взгляде, долгих вздохах, в изгибе спины, когда он каждую ночь поворачивался к ней в постели. Она решила закрыть на это глаза. А что тут еще сделать? Если любишь кого-то, надо дать ему свободу.

Она помнит их первое обещание: всегда оберегать друг друга — и чувствует себя очень земной и очень мудрой, любезной, щедрой, потому что позволяет ему иметь интрижку на стороне. Кит была уверена, что они с Тедом навсегда принадлежат друг другу. Однажды он сказал ей: «Мне не нужно кольцо на пальце, чтобы знать, что я твой, а ты — моя». И вообще. Кто сказал, что отношения обязательно должны быть моногамны? Увлечение кем-то еще совсем не означает разрушение их такого долгого партнерства. Оно сильнее и глубже всего остального.

Но это не значит, что ей не было любопытно. Что же это за женщина, которой так увлекся Тед? Собрать пазл не составляло труда. Вначале появилась ваза. Элегантная, кремового цвета. Тед поставил ее на окно в гостиной и целый вечер не сводил с нее внимательных глаз.

— Увидел в магазине, — объяснил он. — Подумал, она будет хорошо смотреться здесь. Тебе нравится?

За все время, что они жили в Уиндфолзе, Кит не помнила, чтобы он проявлял хоть какой-то интерес к обстановке или декору дома. Когда Тед заснул, Кит перевернула вазу и прочитала на дне подпись мастера: «Сибелла Эш».

Она разыскала ее на ремесленном рынке в Бате. Однажды воскресным утром она отправилась туда, побродила среди прилавков, купила горшочек местного меда и красивую плетеную сумку на день рождения Люси, а затем наконец отыскала то, за чем пришла, — прилавок со множеством керамических изделий: горшков, ваз, тарелок, кувшинов. Продавала их красивая рыжеволосая женщина в темно-синем платье без рукавов. Кит, уверенная в том, что та ее не узнает, подошла как бы между прочим и начала внимательно рассматривать изделия, пока женщина обслуживала какого-то покупателя.

Кит подумала, что сами по себе все эти вещи довольно симпатичные, даже стильные. Намеренно по-деревенски грубоватые, но сразу видно, что делал их настоящий мастер. Она снова мельком взглянула на рыжеволосую женщину, отметив ее тонкую талию и миндалевидные зеленые глаза. Она оказалась значительно моложе Кит. Может, именно это так привлекает Теда: ее молодость?

— Чем я могу помочь вам? — спросила неожиданно женщина, и Кит чуть не выронила миску, которую держала в руках.

Она поставила изделие на место и подняла глаза. И вот тогда та узнала ее и залилась краской.

— Вы Кит? — тихо спросила женщина.

— Да, я… — Кит немного поколебалась, нет, не жена, что же сказать? — Да, я партнерша Теда. А вы Сибелла?

Женщина кивнула.

Кит поняла, что ей даже нравится та неловкость, которую сейчас испытывает эта Сибелла, и пристально посмотрела на нее.

— Вы понимаете, что у него счастливая семья — я и трое наших детей, которых он обожает?

Сибелла выдержала ее взгляд.

— Я не хотела вставать между вами. Но Тед сказал, что вы… что он хотел… — Она неловко замолчала.

Кит расправила плечи:

— Я уверена, Тед сказал, что он хочет… — И глухо рассмеялась: — Мы же все понимаем, чего на самом деле хотят мужчины, правда? — Затем перестала смеяться и уже серьезным тоном спросила: — У вас есть дети, Сибелла?

Та лишь покачала головой, не в силах снова поднять взгляд на Кит.

— Я так и думала, что нет. Иначе вы бы вели себя более осторожно и… относились к людям с большим уважением.

— Я не горжусь…

— Нет, — холодно перебила ее Кит. — Конечно, не гордитесь. Но вы не волнуйтесь, я не скажу Теду о нашей встрече. Он вообще не должен знать, что мы встречались. Вы можете продолжать свою гнусную интрижку, я позволю ее моему Теду. Только, пожалуйста, Сибелла, не глупите. И не думайте, что он будет вашим. Он никогда не уйдет из семьи. Вы просто временное увлечение. И все.

И прежде чем Сибелла смогла хоть что-то ответить, Кит развернулась и пошла прочь сквозь толпу. Ноги ее дрожали. И вместе с тем она чувствовала какой-то необъяснимый триумф, радость победы. Позже, вернувшись домой, она скинула вазу с подоконника, и та разлетелась на мелкие кусочки.

— Какая я неловкая, — ответила она на молчаливый вопрос Теда, испытывая все то же сладостное ощущение триумфа и подметая осколки. — Мне жаль, дорогой, но не думаю, что это такая уж большая потеря.

Она старалась дать ему все. Пыталась закрыть глаза на его интрижку и позволить ему немного развлечься. В чем она провинилась перед ним? В том, что слишком много работала? Что стала успешна? Давала ему свободу? Но для чего? Ее востребованность только усугубляла тот факт, что Тед не мог написать ни строчки. А его отстраненность от нее и его желание быть с Сибеллой, казалось, только росли пропорционально росту ее тиражей.

И все это продолжалось вплоть до того дня, когда он сообщил ей о своем решении уйти.

Мало сказать, что Кит была опустошена. Она вообще не знала, кто она без Теда. Не знала, почему оказалась в Уиндфолзе. Мечта, которую они разделяли на двоих, их общая мечта, будто растворилась с его уходом. Девочки выросли, расправили крылья и улетели. А Сибелла, временное увлечение, никогда не должна была стать будущим Теда.

Чтобы не чувствовать боли, она еще глубже уходила в работу. Она целиком растворилась в своей новой книге и проводила в студии почти все время, передвигая своих персонажей, точно шахматные фигуры на доске, разыгрывая сложнейшие партии. Главное — не чувствовать собственной боли оттого, что жизнь рухнула. Седьмая книга должна была стать лучшей. Она нутром это чуяла. Ее героиня, Тора, достигла апогея, расправляясь со своими врагами. В шестой книге она стала матерью — и материнство только добавило ей силы, преобразило ее. Кит ощущала неимоверное вдохновение, которое испытывала в самые первые дни своей работы в студии, когда только начинала писать историю Торы. И после долгого дня погружения в выдуманный мир своей героини Кит выныривала в реальность и поражалась, с какой скоростью пролетел этот день. Она выходила из студии, старого яблочного хранилища, истощенная и удовлетворенная. Она с радостью смотрела на растущую стопку листов с текстом и была абсолютно уверена в том, что это ее лучшая книга, ее лучшая работа. И с волнением ожидала ее скорого завершения.

Правда, при всем этом она упустила одну важную деталь своей реальности. Марго. Не заметила ее одиночества и отчаяния, которые вызвал уход Теда. И в качестве наказания за это Марго совершила то, что совершила.

Кит физически ощущала боль, вспоминая ту весеннюю ночь, когда она выглянула из окна кухни и увидела пламя, поднимающееся над деревьями в саду. Она завороженно смотрела на танцующие оранжевые всполохи, думая о своем. «Как красиво», — отметила она про себя. Но пламя разгоралось сильнее, из-за деревьев уже валил черный дым, и она вдруг начала осознавать. Пожар — на берегу. Кит рванула через сад в свою студию, которая вся была объята пламенем. Марго сидела на пристани, точно в каком-то трансе, темная и невменяемая. Если бы Кит только могла войти в студию и спасти хотя бы одну страницу рукописи, в которую вложила все свое разбитое сердце; но это было невозможно. Бывшее яблочное хранилище полыхало, точно адский костер, и было ясно — его уже ничто не спасет. А вместе с ним и ее лучшую работу. Рукопись, которая существовала в единственном экземпляре, рассеялась по ветру вместе с черным дымом. Марго так и не смогла объяснить, почему сделала это.

— Исчезла, — только повторяла она, — исчезла.

— Я знаю, что она исчезла, — дрожа от ярости, кричала Кит. — Ее больше нет, глупая ты девчонка! — Она смотрела на догорающий огонь, осознавая, что весь ее труд пошел прахом. — Ее больше нет!

Кит понимала, что никогда не простит дочери этого чудовищного предательства.

Через несколько месяцев последовал еще один удар. Последний, который добил Кит окончательно. Тед вернулся на Вест-Энд с триумфом. Она, хранившая до этого момента ледяное молчание, нашла в себе мужество порадоваться театральной премьере по новой пьесе Теда. Только ей было известно, сколь много это значит для него — после стольких лет затишья. И только когда стали появляться первые рецензии на пьесу, которую он назвал «Истощение», она все поняла. Телефон не умолкая звонил — хитрые журналисты завалили ее просьбами прокомментировать новую работу ее бывшего мужа («Не бывшего! Мы никогда не были женаты!»).

Она поняла, о чем на самом деле эта пьеса. «Истощение» — современная интерпретация библейской истории о Самсоне и Далиле, история человека, которого долгие годы разрушал и обесценивал его более сильный и более успешный любовник. Главную роль в постановке сыграл известный голливудский актер. Критики единодушно называли пьесу дотошным исследованием краха великой любви, анализом гендерной борьбы в современной семье. Рекламные буклеты обещали шедевральные откровения. Таблоиды — сенсационные подробности рухнувших отношений автора и его жены.

Когда через несколько недель всей этой свистопляски шестнадцатилетняя Марго зашла в кухню с рюкзаком за плечами и объявила, что уезжает из дома, спорить с ней было уже бесполезно. Кит едва стояла на ногах и совсем не могла смотреть на дочь. Однако после ее ухода она поняла, что вот сейчас захлопнулась последняя дверь. Стоит ли удивляться тому, что она возвела вокруг себя неприступные стены. Спряталась за ними, уверенная, что больше не допустит такой личной и профессиональной боли. В ее новом мире, надежно скрытом от посторонних, она билась только с одиночеством и возрастом.

Свадьба Люси станет первым публичным мероприятием за последние годы. И Кит надеется, что готова к этому. Ей будет сложно встретиться лицом к лицу со всеми — Тедом, Сибеллой, Марго. Но она справится. Она сделает это ради Люси. Это будет день ее дочери, не ее. И лучшим подарком станет то, что она наконец оставит в стороне свою боль. Спрячет ее, похоронит — а она это умеет! — и даже ненадолго примирится с Марго. Она сделает все возможное, чтобы без лишних сцен поприветствовать в Уиндфолзе Сибеллу. Как бы ни было больно, ради Люси она пойдет и на это. Она докажет всем, и в первую очередь себе, что она хорошая мать, несмотря на то что в это не верит никто.

Кит, щурясь от утреннего света, отворачивается от окна и смотрит в пустой экран компьютера, которым сейчас работает. Жесткий диск гудит в ожидании ее слов, которые она сохранит на нем. Распечатает на принтере резервные копии текста, который напишет сегодня. После пожара в ее дом пришел Эндрю и принес с собой всю эту технику. Совершенно чуждый мир, совсем иной метод работы над текстом, далекий от щелканья клавиш пишущей машинки. Но слова, которые она создает здесь, остаются в безопасности.

Возможно, когда-нибудь Кит найдет способ вернуться к истории «Редких элементов». Найдет в себе силы прервать молчание, затянувшееся на восемь долгих лет. И слова ее вновь потекут. «О Тед, — думает она, — как я тебя понимаю! Как хорошо я тебя понимаю».

Где-то внизу слышно, как открывается задняя дверь. Вернулась Марго. Через несколько минут пищит парктроник грузовика, двигающегося задним ходом по подъездной дорожке. Доносятся голоса ее дочери и работников, которые приехали устанавливать свадебный шатер. Под чьими-то шагами скрипит гравий. Открывается дверь грузовика. Кит думает, не нужно ли ей спуститься и помочь чем-то, но остается на месте. Она прячется от разворачивающегося внизу действа. Прячется за стеной, которую выстроила сама.

17

Мужчины шустрые и деятельные. Перетаскивают шесты и белые рулоны в сад и начинают возводить между деревьями каркас шатра. Марго наблюдает за их работой, чувствуя свою беспомощность. Только отправляет Еве и Люси фотографии с телефона, когда шатер начинает обретать форму. «Отступать уже поздно», — шутит она.

На подъездной дорожке слышится звук еще одного автомобиля. Через несколько мгновений появляется Том, в рабочей одежде, грязных ботинках и очках-«авиаторах».

— Я был тут недалеко на объекте, решил заскочить проверить, не нужно ли чем помочь.

— Думаю, у этих ребят все под контролем, — отвечает ему Марго. — Но спасибо. А что за объект?

— Коридор шмелей.

— Что?

— Знаю, — улыбается Том, — это звучит дико, но на самом деле все просто. Мы договорились с фермерами и специально создаем богатые нектаром участки, на которых работают пчелы — опыляют их, перелетая с места на место. Это важно и для выживания этих насекомых, и для самих фермеров. Беспроигрышный вариант.

— Здорово. Такое шоссе для шмелей, да?

— Точно!

Они стоят бок о бок и наблюдают, как рабочие поднимают деревянные опоры и вбивают в землю колышки, которые будут держать шатер.

— Впечатляет, правда? — говорит Марго.

— Да уж, — отвечает Том. Что-то в его голосе заставляет ее обернуться.

— Все хорошо? — спрашивает она.

— Да просто отлично, — говорит он, надевая на лицо улыбку.

Один из работников выпускает уголок белого полотна. Ткань рвется за ветром и хлопает, точно хлыст; этот резкий звук эхо разносит по всей долине. Том устремляется туда и помогает поймать непослушный угол шатра и натянуть его на колышек, затем возвращается к Марго.

— Люси рада, что ты будешь на свадьбе, — говорит он.

— Конечно, буду.

— Мы с тобой пока не очень хорошо знакомы, но я хочу сказать, чтобы ты знала: я сделаю все, чтобы твоей сестре было хорошо. Я буду заботиться о ней.

Марго смеется:

— Честно говоря, Люси никогда не казалась мне таким человеком, о котором обязательно нужно заботиться.

— Тогда знай, что я всегда прикрою ее.

Марго внимательно смотрит на загорелое лицо Тома и видит, как серьезны его глаза.

— Очень надеюсь на это.

— А я очень хочу познакомиться с тобой поближе. Ты же идешь завтра на семейный обед?

Марго кивает. По правде говоря, она уже думала, можно ли избежать всего этого мучительного семейного сборища. На самой свадьбе в присутствии толпы гостей будет проще не выкинуть какой-нибудь номер, но вот обед пугает.

— Хорошо, — отвечает Том. — Я знаю, что для Люси важно твое присутствие, а моя семья с нетерпением ждет встречи со всеми вами.

— Надеюсь, ты их предупредил, что мы все немного…

Том поднимает руку, останавливая ее, и усмехается:

— Как и любая семья, Марго.

Она улыбается и слегка откашливается.

— Люси готовилась к твоему приезду.

Марго поворачивается к нему с недоумением на лице, он поднимает руки:

— Я знаю, Люси иногда совершенная фантазерка, но мне хочется, чтобы она была в этот день счастлива. Не хочу, чтобы она отвлекалась на всякие семейные дрязги. Так что давай найдем способ… сохранять хоть какое-то… спокойствие… — Он умолкает, видя на ее лице негодующее выражение.

— Именно она собрала нас всех вместе снова, — говорит Марго с раздражением, — и я рада больше не теребить прошлое, но ты бы предупредил об этом нашу мать.

— Так, — отвечает Том виновато, — я не должен был заговаривать об этом.

— Не должен был, — отвечает ему Марго осторожно. — Не знаю, что тебе рассказала о нашей семейке Люси, но, поверь, вся история тебе точно неизвестна.

Том кивает:

— Ладно, забудь. Мне уже пора возвращаться на работу, раз моя помощь тут не нужна. Люси попросила передать тебе, что она скоро приедет, займетесь с ней декором.

Марго смотрит, как Том идет к дому, раздраженная его появлением здесь, затем возвращается в сад и видит чудо. Там, где еще совсем недавно были просто трава и просто деревья, натянут огромный белый шатер. Его ткань поднимается и опускается утренним бризом. Шатер дышит, точно гигантское существо.

Да, думает она, надо просто дышать.

18

Люси обрушивает новость на Марго, балансируя на стульях в шатре и держа в руках гирлянду волшебных огней.

— Кажется, у Эндрю роман.

— Что? — вытягивается Марго. — Ты шутишь?

— Хотелось бы.

— С чего ты взяла?

— Я видела его с другой женщиной. Он покупал ей украшения. И это не выглядело… невинно.

— А он видел тебя?

Люси качает головой.

— Твою ж мать.

Люси смотрит, как Марго заливается краской бешенства, сжимая в руках гирлянду.

— Что с ним? Что будет с Евой… и девочками?

— Не знаю. Я не знаю, что делать. Надо ли ей сказать об этом.

— Конечно, надо.

— Это убьет ее. Ты же знаешь, как она держит все под контролем.

Марго вздыхает:

— Вот же ублюдок.

— Я должна была показаться, когда увидела их с той женщиной. Но растерялась. Надо было сделать что-то, чтобы они перестали быть такими довольными. Сообщить им, что я все видела, стереть улыбки с их лиц, напомнить ему о жене и детях.

— Я всегда думала, что Эндрю с Евой такая крепкая парочка, — говорит Марго. — Но она в этот раз показалась мне немного потерянной, напряженной. Вдруг она уже знает?

— Но она наверняка сказала бы нам об этом?

— Может, она не хотела грузить тебя перед свадьбой?

Люси хмурится.

— Да неважно, знает она или нет, он-то все равно мудак. Что происходит? Почему на мужиков совсем нельзя положиться? Что они за уроды такие?

— Ну, не все.

Марго бросила на нее взгляд, полный горечи:

— Папа ушел от мамы, помнишь? Теперь Эндрю гуляет от Евы. Они слабаки, Люси. Мужики просто не могут держать свое хозяйство в штанах.

— Полегче, Марго. Ты же помнишь, что в субботу я выхожу замуж за любовь всей своей жизни.

— Очень надеюсь, что Том не такой. Правда, — тихо говорит Марго.

— Спасибо, сестренка. Конечно, он не такой.

Марго молчит. Но Люси чувствует, как растет ее гнев.

— С тобой все хорошо? Ты выглядишь немного… встревоженной.

— Я в порядке.

Люси наклоняется, чтобы зацепить гирлянду у входа в шатер, стул слегка кренится.

— Черт, — говорит она, пытаясь найти равновесие, и садится на спинку стула.

— Так, — Марго перехватывает у нее гирлянду, — иди посиди, я сама все сделаю, не хватает, чтобы ты еще свалилась перед свадьбой. Не в твоем…

— В моем что? — Люси смотрит на сестру.

— Да ни в чем. Давай, иди, — говорит Марго, забирая гирлянду у сестры, — принеси лучше флажки из дома.

Люси вздыхает и уходит. Вернувшись, она обнаруживает Еву, которая помогает Марго распутывать гирлянду. Она смотрит на свою старшую сестру, пытаясь прочитать на ее лице признаки надвигающейся грозы. Ева выглядит чуть более уставшей, чем обычно, чуть менее собранной, пучок на ее затылке растрепался, рубашка смята и вообще надета небрежно.

— Спасибо, что пришла, — говорит Люси осторожно и искоса смотрит на Марго. — Я уже и не ждала.

— Я просто хотела посмотреть, как поставили шатер, ну и подумала, что лишние руки сейчас не помешают.

Марго немного откашливается и спрашивает:

— Дома все в порядке?

Люси хмурится, но Ева как ни в чем не бывало отвечает:

— Конечно. Тот редкий момент, когда все спокойно. Девочки в школе, Эндрю на работе.

— Отлично, — кивает Марго. — Просто замечательно.

— А у вас все в порядке? — подозрительно спрашивает Ева.

— Конечно, все просто замечательно, правда, Люси?

Люси бросает на младшую сестру еще один предупреждающий взгляд.

— Да, все отлично.

Марго трясет запутавшейся гирляндой:

— Это настоящая катастрофа. Давайте лучше поставим вместо нее свечи? Мне кажется, будет гораздо лучше смотреться.

— Мы не можем, — говорит Ева. — Ребята, которые поставили шатер, запретили. Это пожароопасно. Только представьте, что все это может сгореть.

Марго замирает с гирляндой в руках. Втроем они смотрят друг на друга, и один и тот же образ стоит перед их глазами. Люси сглатывает. Ну хватит. Они должны наконец поговорить о том, что произошло тогда. И вот он, момент.

— Ты не думаешь, что стоит извиниться перед мамой?

Марго холодно смотрит на сестру:

— Если хочешь знать, я уже извинилась. Недавно.

— О, это хорошо, — весело говорит Ева.

— Но, похоже, бесполезно. Она все еще злится.

— Ты пустила по ветру несколько лет ее труда, Марго, — вздыхает Люси. — Шестьсот страниц вот так, — она щелкает пальцами.

Марго морщится:

— Я знаю.

— И ты даже не пытаешься представить, каково это? Вообще, ты думала, чего это стоило ей в личном… да даже в профессиональном плане? Знаешь, сколько раз она пыталась переписать роман, начать его заново?! Конечно, она не закончила серию, и теперь эта последняя книга висит над ней как дамоклов меч. — Люси смотрит, как Марго стоит, потупясь и ковыряя носком кроссовка траву. Волна гнева заливает ее. — И все из-за тебя, Марго, понимаешь? Ты ее парализовала.

— Люси, — Ева предупреждает сестру, — мне кажется, сейчас…

— Я понимаю, — тихо отвечает Марго. — Конечно, я понимаю.

— Может, тебе стоит пойти к психологу. — Люси уже не может остановиться. — Попробуй поговорить с ним.

— Да какая уже разница!

— Ты и не узнаешь, если не попытаешься.

Марго выглядит совершенно подавленной и не отрывает глаз от земли.

— Я пыталась. Но это же всего лишь разговоры. Они ничего не изменят.

— Да, всего лишь разговоры. Но, Марго, хватит копить их внутри. Ты можешь рассказать нам все. Ты совсем закрылась в себе — это нездорово. Поговори с мамой. Не просто извинись, а… расскажи ей все. Объясни… свою обиду.

Марго наконец поднимает взгляд:

— Боже, вы бы послушали себя! Вы ведете себя так, будто у нас было просто-таки идиллическое детство. Будто мама и папа ни разу не ошибались. Вся правда в том, что никто из вас не знает всей правды. Или, скорее, вы просто не хотите ее знать. Намного легче поверить в выдумку, чем принять дерьмовую реальность. Правда же?

Люси непонимающе смотрит на Еву:

— О чем ты?

— Да ладно, забудьте.

— Нет уж, расскажи.

— А смысл? Все равно уже ничего не исправить. И мне жаль, что ваши фантазии о счастливом примирении — полная чушь.

— Но ты же этого не знаешь. А судя по тому, как вы с мамой злитесь и обижаетесь друг на друга, очевидно, что вам не плевать. Это любовь. А где есть любовь, там всегда есть и надежда…

Марго в ответ только качает головой.

— То есть ты даже не попробуешь?

Марго по-прежнему не смотрит на Люси:

— Я пробовала.

Люси разочарованно стонет:

— Мне кажется, еще не пыталась.

— Что?! — Марго наконец поднимает голову и гневно смотрит на сестру. — Ты думаешь, что, если у тебя вот-вот свадьба, что ты вся такая прекрасная невеста, это тебе дает право делать все, что захочется, говорить что вздумается, требовать что-то, невзирая на чувства других людей?

— Я так не думаю. И вообще, единственный человек, кто делал и говорил все, что ему приходит в голову, — это ты, Марго. Просто одна я могу сказать тебе об этом прямо. То, что ты тогда совершила с мамой, чудовищно. И так считаем все мы. Ничто не может оправдать этого, даже подростковая истерика.

— Люси, — Ева кладет ей руку на плечо, — я знаю, что тебе давно хочется поговорить об этом откровенно, но сейчас не время.

— А когда, Ева? Когда будет время? — отвечает она. — Только сейчас оно и есть, понимаешь? Мы и так слишком долго ходили вокруг да около. Думаю, Марго должна знать…

— Она знает, Люси, — говорит Ева и показывает на сестру.

Люси поворачивается и видит, как Марго стоит, скрючившись, закрыв руками лицо, и трясется.

— Марго!

Молчание.

— Марго, ты…

Но прежде чем Люси успевает сказать еще хоть что-то, она разворачивается и выбегает из шатра.

— Молодец, Люси, — говорит обеспокоенно Ева. Та вздыхает и вскидывает руки:

— Кто-то должен был это сказать, — говорит она и смотрит вслед сестре, так отчаянно пытающейся сохранить в тайне то, на что ей так же отчаянно хочется наконец пролить свет. — Как думаешь, Ева, что она имела в виду? Что за вся правда? О чем мы не хотели знать?

Ева долго смотрит на Люси, после чего медленно говорит:

— Понятия не имею.