Домовой, которого любили...

Кто я?!.. Кто я?!

Даша сказала, что у нее самое лучшее имя: Дарья, Дарьюшка, Даша, Дашок, Дашенька!.. А раз Дашенька, то и Душенька!..

— Правильно! — подтвердил Федя. — А ты Петя-Петушок! — и братцу-первоклашке язык показал.

Петя очень обиделся и укусил любимого старшего брата Федю за палец. Да так, что кровь пошла.

А Федя заорал и затряс рукой.

Петя по очень обидному подзатыльнику сначала от Дарьи, а потом от строгой бабушки Ангелины Степановны заработал.

Петя обиженно заорал, гораздо громче Феди, и налетел на Дашу с кулаками. Неважно, что она в четвертом классе училась, а он только в первом. Он же не мог на бабушку налететь, поэтому хотел за обиду хоть на Дарье отыграться.

Завтрак был испорчен.

У Марии, их матери, карие глаза стали огромными, как блюдца, и руки дрожали, когда она йодом Федичкин палец мазала, а Федя крутился и шипел от боли...

С трудом обиженных ребятишек выпроводили в школу.

Мария, от волнения не попрощавшись, на работу в свой детский сад убежала.

Хорошо, что сын Ангелины Степановны еще с дежурства не вернулся, а то и его в этот скандал втянули бы.

Когда все разбежались, Ангелина Степановна огорченно вздохнула и принялась за уборку:

— Дом горит, а часы идут! — это было ее любимое присловье.

Работа всегда успокаивала ее.

Потом она, оделась. Как всегда, элегантно. Шляпка, красивый шарфик, беличья шубка (хоть и старенькая, но еще — вполне!), зимние сапоги на невысоком каблучке...

Ангелина Степановна не позволяла себе распускаться. Например, днем она никогда не надевала халат.

Ходила дома только в туфлях. Говорила, посмеиваясь: “Аристократы в тапочках не ходят!”

Спина у нее была прямая, голову она держала высоко, седеющие волосы всегда чуть подсинены и красиво уложены... В общем, она хотела нравиться и своим внукам, и своему сыну и невестке, и своим подругам!..

Так на нее русская литература повлияла. Она ее сорок лет преподавала!

Одевшись, Ангелина Степановна налила в мисочку молоко...

На темной улице ее встретил такой сильный порыв ледяного ветра со снегом, что она покачнулась. Декабрь!

Но равновесие она сберегла, и молоко не выплеснулось.

По тротуару, скользкому, как каток, она добралась до двери подвала и поставила мисочку у дыры, которую прорезали ее сын и внук, чтоб бездомной кошке и ее котятам можно было свободно выходить на улицу и возвращаться.

— И зачем вы их кормите?! — осудила ее соседка, которая жила как раз над ними, на девятом этаже. — Расплодились! Топить их надо!

Ангелина Степановна в дискуссию вступать не стала, тем более, что соседка быстро прошла мимо.

Уже поворачивая за угол дома, она поскользнулась, взмахнула нелепо руками и шлепнулась на тротуар.

Ангелина Степановна оставила кошку и котят и кинулась к ней, помогла подняться, заботливо отряхнула ей пальто...

Соседка заторопилась дальше, буркнув невнятное “спасибо”.

Настроение у Ангелины Степановны от грубости соседки и ее предложения топить беспомощные существа отнюдь не улучшилось. И дело даже не в утреннем скандале.

Последнее время все в доме как-то кувырком идет!

Любимые внучка и внуки нечаянно двоек нахватали.

Дарья запоем читает, ей не до английского!

Федор грозится в Африку убежать, если ему с арифметикой будут надоедать!

А Петя на всех клочках бумаги рожицы рисует и разные вопросы задает, вместо того, чтоб стихи, как следует учить!

И со своей невесткой что-то они перестали ладить.

Мария в детском саду работает и, все говорят, что она очень детей любит. Да вот с чужими общий язык находит, а со своими?..

Вчера утром они снова немножко поссорились из-за Фединой двойки!

Ангелина Степановна за Федю вступилась, а Мария, сверкнув своими огромными глазищами, на работу убежала, как и сегодня, не сказав ни “до свидания”, ни “спасибо” за вкусный завтрак!..

И сын отмахнулся:

— Некогда мне, женщины, в ваших дрязгах разбираться! — сказал и ушел отдыхать после ночного дежурства.

Она, конечно, понимала: сын тоже нервничает. Ему трудно: на писательский гонорар не проживешь, а семью кормить надо, вот он пошел ночным сторожем работать в какую-то коммерческую фирму... А это и силы и время забирает! Вот и не успевает к сроку сдать свой роман.

И всё равно мог бы мать поддержать!

То ли от декабрьской вьюги, то ли от всех этих огорчений на глаза навернулись слезы...

И вдруг, уже почти вернувшись к котятам, Ангелина Степановна заметила что-то странное...

Котят должно быть пять, а у миски кто-то шестой был и ростом гораздо больше. Взрослый котик приблудился?..

Ангелина Степановна смахнула слезы и сощурила глаза, пытаясь рассмотреть, кто это.

Тут, словно заметив, что их кормилица подозрительно уставилась на него, этот приблудный молнией кинулся к дырке в двери подвала и — исчез!

Весьма странное существо! Оно показалось ей довольно симпатичным: пушистым, светленьким, с темными быстрыми глазами. Метнулось, как молния, и спряталось в подвале.

— Ну, нет! — сказала заинтригованная Ангелина Степановна. — Я до тебя все равно доберусь!

И она пошла искать дворника.

У нее с дворником сложились очень хорошие отношения. Например, она всегда давала ему взаймы до получки. Ему почему-то всегда не хватало денег именно перед получкой!

А кроме того, она иногда угощала его борщом, который была мастерица варить.

А осенью Ангелина Степановна засаливала специально для него несколько банок отборных огурчиков, и он всем своим приятелям говорил, что ничего вкуснее не пробовал.

— Хороший вы человек! — говорил ей Иван Петрович при встречах и почтительно снимал с лысой головы кепку.

Ангелина Степановна была уверена, что он доверит ей ключи от подвала.

— Фонарик захватите, — посоветовал дворник, передавая ключ. — Там чуть не все лампочки перегорели!

Фонарик мало помогал.

Она затаила дыхание и прислушалась.

Вот из какой-то трубы падают и звенят редкие капли...

Вот сонно попискивают согревшиеся под теплой трубой котята...

А это что?.. Похоже, будто ребенок тихонько бормочет, жалуется, хнычет...

Но не может же тут быть ребенка?! А что, если Иван Петрович однажды забыл подвал запереть?

Ангелина Степановна очень взволновалась, пошла на звуки, все время приговаривая:

— Ах, ты, дитятко, не бойся! Не бойся меня! Я тебе ничего плохого не сделаю! Где ты, дорогой мой?

Сноп света от фонарика упал на кого-то, очень напоминавшего малого ребенка.

— Боже мой, ты кто? — спросила она испуганно.

Она не ожидала, что ей ответят: вопрос был риторический.

Но ей вдруг ответили:

— Кто, кто! Домовой я! Только дома у меня нет... Значит, я — бездомный домовой! Интересная игра слов, правда? — послышалось хихиканье.

У взволнованной Ангелины Степановны шляпка сбилась набок, ноги ослабели... Она опустилась на теплую трубу отопления.

— Удивилась? — осведомился домовой. — Я и сам иногда удивляюсь!

— Как ты хорошо говоришь по-русски, — одобрительно сказала Ангелина Степановна.

Она всегда радовалась, если слышала хорошую русскую речь. Все эти неинтеллигентные “круто”, “нормалек!”, “чувак” — ну, и так далее! — ей безумно надоели!

Домовой, довольный похвалой, хмыкнул:

— Так ведь я почти год в России!

— А откуда ты? Как тут оказался? — недоумевала Ангелина Степановна.

— Моя биография в короткие ответы не уложится, — вздохнул домовой. — Принеси молочка! А то малышня подросла и так мало мне оставляет!

Ангелина Степановна заторопилась к выходу.

— Да не спеши, а то еще ногу сломаешь в этой темнотище! — вслед крикнул он.

Потом, когда домовой с причмокиванием пил принесенное молоко, она спросила:

— А у тебя есть имя?

— Ну, а как же! — обиделся он. — У меня восхитительное длинное имя — Иннокентий!

— Действительно, — согласилась она.

— Если ты мне будешь молоко приносить, я тебе разрешу называть меня короче — Кеша. По-дружески!

Он последний раз причмокнул и отвалился от кружки, поглаживая раздувшийся животик:

— Щедро налила, спасибо!

— Наелся? — заботливо спросила она. — Я и бутерброд принесла. Хочешь?

— Пожалуй!.. Половинку!

Они сидели, привалившись к теплой трубе, и ели каждый свою половину бутерброда. Ангелина Степановна, когда волновалась, всегда что-нибудь жевала.

— А как тебя зовут? — спросил он, утерев рот чем-то вроде носового платка.

Ангелина Степановна подумала, что надо отдать ему свой чистый платочек, а его тряпочку взять с собой и постирать.

— Меня — Ангелина Степановна...

— Тоже хорошее имя. Слушай, у меня есть предложение! — сказал домовой Кеша.

Ангелина Степановна, ожидая, внимательно смотрела на него.

— Пригласи меня жить в твой дом, а?

Ангелина Степановна опешила. А домовой Кеша продолжал:

— Я бы мог и без твоего приглашения пробраться, сама понимаешь, какие у меня возможности. Но ведь гораздо приятнее вместе жить по обоюдному согласию.

— Я должна посоветоваться — у меня большая семья, — сказала она робко.

Домовой Кеша вздохнул:

— Видно, так и помереть мне теперь бездомным! Ладно, в подвале хоть тепла хватает... Перезимую как-нибудь!

— А где ты до этого жил?

— Деревня такая есть — Медведа... Я там появился в вашем мире...

— Родился там? А где эта деревня?

— Ну, можно и так сказать, что родился!.. А деревня эта в Сибири, почти на берегу большущей реки Енисей... Неохота сейчас об этом!..

— Ладно, Кеша, до свидания! Дела у меня! — поднялась Ангелина Степановна.

— Пока! — помахал ручкой Иннокентий. — До завтра?

Котята подрастали. Кеша с ними играл, бумажками на веревочке забавлял, кормил, если было чем: мышей они еще ловить не умели.

Сам же Кеша всё грустнел и грустнел, покашливал и часто сморкался.

Ангелина Степановна каждый день приносила молоко и новые, — выглаженные, беленькие! — тряпочки, но уже на следующий день они становились такими, что и стирать их было бессмысленно, только выбросить.

Своего предложения о совместном житье-бытье Иннокентий больше не выдвигал.

Но совесть и жалость всё равно мучили Ангелину Степановну. Она помнила тот тоненький всхлип и тихое хныканье, которое ей нечаянно довелось услышать, когда она впервые пришла в подвал.

Ангелина Степановна была хоть и не старая, но мудрая и прекрасно понимала: всё живое так нуждается в любви!..

Конечно, ни с кем в своей большой семье она советоваться по поводу Иннокентия не стала.

Ну, во-первых, отношения в доме продолжали быть очень напряженными, все почему-то ссорились со всеми, дулись и не разговаривали друг с другом.

А, во-вторых, как можно советоваться по такому поводу? Еще за сумасшедшую примут! Какие в наше время домовые!?

Есть решения, которые человек должен принимать сам. Обдумать хорошенько — и, решив, за всё потом самому отвечать.

Примерно через неделю Ангелина Степановна спросила:

— Ты всё еще хочешь жить у меня?

Кеша оживился:

— Семья разрешила? Они меня не боятся?

Ангелина Степановна вздохнула:

— Да я сама побаиваюсь, — призналась она. — Неизвестно, чего от тебя ждать!..

— Почему?

— Говорят же — Нечистая сила...

— Какие глупости!.. Нечистая сила та, которая зло делает. А я не делаю зла. Значит, я — Чистая сила!

— Ты и вправду зла не делаешь?

— Нет! Принципиально! Бывает только, что пошалю иногда... Ну, это ж ничего?..

— Это ничего... Мои дорогие внуки, знаешь, как шалят! Вчера мою любимую чашку разбили!.. Ладно, Иннокентий, пошли! — вздохнула Ангелина Степановна.

Он впереди нее быстро засеменил по тротуару, скользнул в дверь подъезда, вкатился в лифт и подпрыгнул мячиком, чтоб нажать кнопку...

— Откуда ты знаешь мой этаж? — удивилась Ангелина Степановна.

— Домовой я или не домовой?

И уже перед дверью квартиры он остановился и сказал:

— И ни капельки не бойся! Ты — добрая, и я — добрый! Значит, мы поладим.

Он вскочил в квартиру и как-то сразу исчез, растворился, превратился в невидимку. Только голосок откуда-то снизу вопросил:

— А куда идти?

— Ко мне, конечно! — отозвалась Ангелина Степановна.

Из дальней комнаты раздалось:

— Мама, ты с кем разговариваешь?

— С домовым Кешей! — откликнулась она.

Сын расхохотался, показался на пороге:

— Я уж подумал — кошку притащила! У меня от них аллергия.

— Надеюсь, от домового не будет! — сказала Ангелина Степановна и пошла в свою комнату.

Сын, все еще смеясь, вернулся в кабинет.

Поскольку он был писатель, то и работал на компьютере каждый день.

Если день был удачный, он мог и десять страниц своего романа написать.