Дорога без тебя

Глава 19. Наше будущее

Мы лежим в кровати. Он медленно водит пальцами по руке, груди.

— Саш, — звучит его тихий и хриплый голос.

Мне не хочется отвечать. За этим кратким “Саш” как будто кроется так много слов и смысла. Не хочу знать.

Но Тимур, как всегда, делает так, как считает нужным. Приподнимается, удерживает мой подбородок и заставляет посмотреть в глаза.

— Я не отпущу тебя больше, ты понимаешь это? — вкрадчиво, почти с угрозой.

Прикрываю глаза, пытаясь спрятать от него чувства, эмоции, надежду.

— Твоя жена… — упрямо начинаю.

— Саш, — зло обрывает, — это фиктивный брак. Тебе придется смириться.

— А если я не хочу… смиряться?

— У тебя, черт возьми, нет выбора, — почти со злостью оглушает, а потом резко и жестко целует.

Я выбираюсь из-под него. Мне нужно пространство, воздух, тишина. Сбегаю. Выхожу на веранду, сажусь на кресло. Где-то в темноте впереди слышится звук волн. Вытаскиваю сигарету из пачки на столе. Прикуриваю.

— Саш, не кури, — раздается голос Тимура.

Хмурюсь.

— Почему? — смотрю на него и упрямо делаю глубокий затяг.

Никогда он не оставлял эту мою вредную привычку без внимания.

— Мне не нравится, когда ты куришь.

Усмехаюсь. Как у него все просто и легко. Не нравится, значит, не делай. Хочу, и ты тоже хоти. Денис также любил в каких-то вопросах, чтобы все было, как он решил, но он обычно выражал свое мнение не так грубо и прямо.

— А мне все равно, — тихо отвечаю, отворачиваюсь.

Меня оглушает тишиной. Знаю, ему не нравится мой ответ. Но я злюсь. На себя, на него, на чертову ситуацию. Обстоятельства, которые не позволяют расслабиться и забыться.

Он подходит ближе, садится передо мной. Забирает сигарету из пальцев, тушит в пепельнице.

— Я не хочу воевать. Я все решил. Я ведь нужен тебе, а ты нужна мне. Давай перестанем это отрицать?

Так удивительно, что всегда закрытый и холодный Старцев сделал в этот раз шаг на встречу. До сих пор не могу поверить в то, что все это происходит на самом деле.

— А если не получится? — шепчу тихо, загипнотизированная его упрямым, уверенным темным взглядом.

— Получится.

— А если ты передумаешь?

— Не передумаю.

Я горько усмехаюсь. Уверена, как только он узнает о том, что я замешана в планах Смолянова, передумает.

— Ты предлагаешь мне быть твоей любовницей, и я должна быть счастлива от такого предложения?

Я вижу, как он стискивает челюсть. Резко встает, потом дергает меня наверх. Мы бьемся лбами.

— Не испытывай мое терпение, Саш.

Я сверлю его недовольным взглядом. Кажется, он считает, что я должна быть непременно счастлива от сложившейся ситуации.

— Ты ведь знал, что я не соглашусь?

Он сверлит меня взглядом, но все же отвечает.

— Знал. Поэтому отпустил, поэтому дал шанс быть без меня.

— Дал шанс? — кривая усмешка не покидает мое лицо. — Какой же ты…

— Какой, Саш? — он резко меня встряхивает за плечи. — Какой?

Он даже не повысил голос, а ощущение будто оглушил.

— Не могу так… Не могу… Делить тебя с ней… Не смогу… — тихо шепчу.

Он прижимает меня к себе, зарывается носом в волосы, сжимает так сильно, до боли. Я с трудом удерживаю слезы.

Почему между нами так много “если” и “бы”? Если бы он не был женат. Если бы я не заключила договор со Смоляновым. Если бы… Еще миллион если бы…

Все это не имеет значение. Наш разговор не имеет значения. Его упрямое желание меня присвоить, завести почти нормальные отношения — бессмысленно. Как только он поймет, что я его подставила — возненавидит. И я не смогу никогда смириться с тем, что он женат. Я была глупой, слабой, порой ничтожной, но этого мужчину я не готова была делить ни с кем. Даже если он не будет с ней спать, а их брак лишь формальность, не смогу смириться. Никогда.

Глубокой ночью я смотрю в потолок не в силах уснуть. Рука Тимура лежит на мне, нос утыкается в шею. В его объятиях уютно, прекрасно. И так бы хотелось остановить это мгновение, продлить. Почему между нами все так сложно и запутанно? И почему я так и не смогла разлюбить того, кого мечтала начать ненавидеть?

Аккуратно выбираюсь из его объятий. Выхожу на веранду, сжимая в руках телефон. Не знаю, сколько времени здесь, на Мальдивах, не понимаю, который час в Москве. Мне все равно.

— Я хочу все отменить, — говорю резко, на выдохе как только в трубке звучит “алло”.

Воцаряется тишина, а потом я слышу хриплый смех Смолянова.

— Поздно, дорогая. Я ведь предупреждал. Он трахнул тебя хорошенько, и ты растаяла? Не глупи.

— Ты не понимаешь…

— Нет, Саш, это ты не понимаешь, — из его голоса исчезает веселье, он звенит сталью. — Ничего не отмотать, не переделать. Научись нести ответственность за свои поступки.

Я молчу. Не знаю, что сказать. А я разве не несу ответственность за свои действия?

— Он ведь не простит… — бессильно шепчу.

— Не простит, Саш. Слишком гордый и упрямый. Ты это знала, когда шла на это.

Знала… наверное, знала. Понимала ли? Осознавала ли?

— Я его люблю, — по щекам начинают незаметно течь слезы.

— Саш… сложно с таким, как Старцев быть счастливой. Я никогда не видел, чтобы он кого-то любил. Не умеет он.

Прикрываю глаза. Все внутри кричит, вопит, спорит. Умеет, я знаю, что умеет. Может, ему сложно сказать, признаться, но я точно знаю, что умеет. Иначе зачем бы это все… между нами? Ведь это он так часто делал шаг на встречу, по-своему, как умел. Грубо, дерзко, упрямо, беспардонно. Но делал ведь.

— Лучше пришли какие-нибудь ваши фотки, а еще лучше видео. Ты же хочешь, чтобы он развелся?

— Хочу… Но не такой ценой.

Смолянов молчит. Злится, я знаю. А во мне не осталось ни цинизма, ни яда, которые были топливом все это время. Мне противно от собственного предательства, тяжело смотреть в любимые, темные глаза и знать, что я обманщица.

— Предсказуемо. Слишком предсказуемо, Саш, — и в следующую секунду раздаются гудки.

Надо лететь в Москву. Может быть, что-то можно поправить. Надо все честно рассказать Тимуру. Прямо. А может быть, он не поймет, что я замешана? Но с другой стороны… какая разница? Быть с Тимуром на тех условиях, что он предложил я не смогу. Прав, Смолянов, единственное, что мне осталось — доиграть свою партию.

Утром меня будят нежные поцелуи и мягкое “просыпайся”. Открываю глаза, встречаясь с темной бездной, в которой так давно и безоглядно себя потеряла.

— Доброе утро, — тихий шепот и легкий поцелуй. — Завтрак в постель заказывали? — слабая улыбка появляется на его губах.

Я поворачиваю голову, с удивлением видя поднос, заполненный самой разнообразной едой — тосты, яйца, фрукты, овощи.

— Старцев, ты умеешь быть романтичным?

— Ха-ха, очень смешно, Александа Дэвис.

— Самойлова, — автоматически поправляю я, потом понимаю, что сказала и замираю.

— На твоих картинах указана фамилия Дэвис, — замечает он, видимо, ожидая каких-то объяснений.

Никакого тайного смысла я в свой псевдоним не закладывала. Просто мне хотелось популяризировать именно фамилию отца. А еще она звучала необычно и красиво для России.

— Да, но по паспорту я Самойлова.

— До сих пор? — темные глаза сверкают слишком близко.

— Мы еще не развелись.

Он вдруг резко сжимает мой подбородок.

— Специально злишь меня?

Мне чудится, словно и здесь он ждет от меня каких-то объяснений, заверений. Например, что мы уже на грани развода и вот-вот перестанем быть мужем и женой. Но по правде говоря, никто из нас до сих даже не подал заявление. Почему? Я даже не знаю.

— Возможно, — спокойно отвечаю, гипнотизируя взглядом его губы, которые находятся в нескольких сантиметрах от моих.

Он усмехается, а потом начинает нежно целовать.

— Я так соскучился, — шепчет, прикусывая мою нижнюю губу.

Сердце сжимается и после долгой, мучительной запинки вновь радостно несется вскачь. Я зарываюсь пальцами в его волосы, притягивая все ближе к себе.

Так хорошо. С ним, сейчас. Он будто бы снял стоп-кран и, наконец, позволяет мне видеть, слышать, чувствовать, понимать. Себя, его эмоции и мысли.

И мы выпадаем из реальности. На сутки, двое. Не знаю. Я потеряла счет времени. Нам так хорошо вдвоем. Легко. Просто. Я и забыла, что с ним бывает так. Что за всем этим непробиваемым панцирем, тот, с кем может быть настолько хорошо.

— Почему ты мне тогда ничего не объяснил? Про фиктивный брак.

Мы сидим на берегу океана. Я прижимаюсь щекой к твердой спине, оплела его тело руками. Хочу в нем раствориться. Жаль, не получится.

— Не умею я, Саш. Говорить, объяснять, находить слова.

— Почему… Почему не умеешь? — касаюсь мягким поцелуем плеча, сжимаю руки еще крепче. Мне так нравится, что он отвечает, подпускает меня ближе. Это много значит для него, я знаю.

Стараюсь не думать, как все глупо и тщетно. Что уже скоро все разрушится. И нет в реальности никаких нас и не будет никогда. Я решила, что буду эгоистично наслаждаться каждым мгновением рядом.

Я схожу по нему с ума. Не знала никогда, что можно так кого-то любить. Любить в человеке абсолютно все. Голос, хмурую складку между бровей, вечно взъерошенные волосы, загорелые руки с выпирающими венами. Не могу даже представить, что он может быть не моим. Кажется, мы созданы друг для друга, иначе почему нам так хорошо вместе.

Да, я окончательно растаяла. Потеряла себя. Вся эта бравада из злости, ненависти, хладнокровия рассыпалась, разломалась. Я не могла на него злиться. Особенно когда знала, как мало у нас времени.

— Так меня воспитывали. Не принято было говорить, ныть, просить.

И столько в его словах затаенной боли. А может, я все придумала. Он — стойкий. Кажется, никто и ничто не сможет сломать Тимура Старцева. Такой упрямый, вечно сам по себе.

Раньше я пыталась кого-то из себя изображать. Мне казалось, что он не воспринимает меня как равную, достойную. И я думала, что я должна быть именно такой — сильной в его глазах.

Сейчас я поняла, что мне это не нужно. Я хочу быть за его спиной, чтобы он отгораживал от всех на свете. Хочу спрятаться от целого мира в его объятиях. Довериться, поверить, просто быть с ним рядом. Не притворяться, а быть такой, какая я есть на самом деле — слабой, глупой, зависимой от него.

А еще я поняла, что ему нравится, когда я именно такая — вся его, вся для него. И я больше не нуждалась в том, чтобы быть ему равной, наоборот — я, наконец, просто наслаждалась его силой. Не сопротивлялась, а поддавалась. И такое, казалось бы, маленькое изменение, на самом деле, поменяло абсолютно все между нами. Расставило на свои места.

Денис всегда делал из меня лучшую версию. Мне постоянно казалось рядом с ним, что со мной что-то не так. Одеваюсь недостаточно изысканно, работаю не слишком усердно, забочусь о нем не так старательно как следовало бы. Не знаю, откуда брались эти глупые ощущения. Сам Денис никогда меня и словом не попрекал.

С Тимуром все было иначе. Все, что нужно было — не пытаться кого-то изображать, позволить себе быть собой, быть слабой. А он так смотрел — словно я самое важное и прекрасное, что он когда-либо видел. И мне это было необходимо: в ответ на свою слабость увидеть такой его взгляд — полной нужды и страсти.

Мне хотелось лишь одного — быть лианой, которая цепко обвивает, сливается, становится частью. Не быть для него чужой, а стать самой родной. Я мечтала просто вцепиться в него и никогда не отпускать.

Мне нравилось, как он на меня смотрит, как целует, как касается. Как в его голосе появляется тепло и нежность. Рядом с ним я себя чувствовала на своем месте. Будто все правильно. Так как надо. Я могла расслабиться. И постоянно хотелось улыбаться, касаться, целовать.

Мне было хорошо. Хорошо от мысли, что не я одна сошла с ума. Он тоже. По мне, со мной. Это открытие пьянило, окрыляло. Так прекрасно знать, что такой сильный, независимый, холодный мужчина повернут на тебе не меньше, чем ты на нем.

Иногда я думала о том, могла ли я прожить всю жизнь с Денисом. И понимала, что, наверное, рано или поздно что-то бы сломалось. С ним рядом я так много и усердно пыталась соответствовать. Быть лучше, правильней. Может быть, так и должно быть в отношениях? А может быть, и нет.

Сейчас мне просто хотелось быть собой. Я впервые за долгое время была просто счастлива. Мне всего было достаточно, потому что Тимур был рядом. И это первозданное ощущение цельности завораживало. Наверное, именно в этот момент я поверила искренне в то, что половинки — это не вымысел, это по-настоящему. Иначе как объяснить, что только рядом с Тимуром, я переставала быть пустой и потерянной, а становилась до краев наполненной и счастливой?

И лишь одна мысль не давала покоя — я знала, что все это ненадолго. Мне хотелось остановить время или хотя бы замедлить его ход. Я нуждалась в том, чтобы еще час, день, неделю наслаждаться тем единением и пониманием, которое наконец-то появилось между нами. А потом… я гнала от себя мысли о том, что будет потом.

Все изменилось внезапно, следующим утром. Я вышла из душа, а Тимур держал в руке мой телефон. Он побледнел. Поднял на меня взгляд, от которого я содрогнулась — столько там было боли и пустоты.

Откинул мой телефон прочь и ушел в спальню. Я подобрала с пола, провела пальцем по разбитому дисплею. Экран загорелся и даже не потребовалось снимать блокировку, чтобы увидеть сообщение Смолянова.

“Все готово. Можно возвращаться”.

Тимур вышел из спальни полностью одетый. Не смотрел в мою сторону. Взял часы со стола, начал их надевать на руку. Делал вид, что меня здесь нет, что не существует. А я будто проглотила язык. Нужно было что-то сказать, объяснить. Он наверняка так много себе выдумал, додумал. Но я не могла. Словно разучилась говорить и не была способна вымолвить ни слова. Просто смотрела, как он собирается, удерживая полотенце на груди. Понимала, что как только он выйдет из номера, я его потеряю. Навсегда. Смолянов не врал. Тимур не простит. Я точно это знала.

Когда хлопнула дверь, меня оглушило тишиной и болью.

Он ушел. Так ни разу не посмотрев в мою сторону. Не попросив объяснений. Не дав мне даже шанса. Не дав шанса нам.