Время тянулось невыносимо медленно и тягуче. День за днем одна и та же картина — больница и ожидание.
Через неделю Денис очнулся. Я как раз стояла спиной к кровати, смотря на дождливый Питер за окном. С того дня, как я приехала в Санкт-Петербург, дождь лил каждый день.
— Саш…
Я вздрогнула, услышав хриплый и тихий голос позади. Резко развернулась, подбегая к кровати.
— Денис… — тихо прошептала, чувствуя, как по щекам катятся слезы.
Светло-серые глаза разглядывали меня внимательно. Я судорожно сжимала его руку, гладила лицо, что-то сбивчиво шептала. Я рада… так невыносимо рада…
— Я позову врача, — вдруг резко опомнилась.
Он ничего не сказал, продолжал также внимательно смотреть, будто не узнавая.
Через несколько часов после осмотра врач с хмурым видом стоял перед нами с Тамарой Валентиновной.
— Пока рано делать прогнозы… — начал он вновь свою любимую шарманку.
— Опять? — восклинула мать Дениса, не выдержав. — Он же уже очнулся! Все должно быть понятно.
Врач тяжело вздохнул.
— Он не чувствует сейчас ног. Это может быть временное явление, а может быть, и нет. Ему тяжело говорить, реакции заторможенные, но это пройдет, а вот ноги…
И рядом, тихо всхлипнув, в обморок упала Тамара Валентиновна.
Денис больше не сказал мне ни слова. Ни в этот день, ни на следующий. Он в целом был не особо разговорчив, но матери говорил хоть что-то, мне — ни слова. Даже, когда я задавала ему вопросы, не отвечал.
Я не знала, почему он так себя ведет. Злился на меня? Обижался? Имел право, конечно. Может быть, ему было неприятно меня видеть? Но он ведь и не прогонял…
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — не выдержав молчания, спросила я его как-то.
Он даже не смотрел на меня. Кроме того первого раза после пробуждения, больше он не удостоил и взглядом. Смотрел куда угодно — на стену, потолок, сквозь, но только не на меня.
— Я виновата. Я знаю. Но сейчас я просто хочу быть рядом, — тихо, мягко.
Денис неожиданно перевел на меня взгляд.
— Зачем? — хрипло, зло.
Я замерла. Не зная, что ответить. Растерянно смотря в хмурые, светло-серые глаза.
— Потому что… ты не чужой мне человек.
Он усмехнулся, но не было в этой усмешке никакого веселья.
День шел за днем, мы продолжали сохранять холодную отстраненность. Я больше не пыталась с ним говорить по душам и что-то выяснять, просто была рядом, помогала, чем могла. Его мама так и не задала ни одного вопроса, хотя видела наши напряженные отношения. Не знаю, что это было с ее стороны — нежелание узнать, что все у нас с ее сыном давно поломалось, или какая-то необыкновенная женская мудрость. Сейчас не время было все ворошить, выяснять. Я ему была нужна — ведь он так меня и не прогнал, а это что-то да значило.
— Ему нужно лечение в Германии. Там есть хорошая клиника, отличная реабилитация. Ему необходима операция. Только тогда есть шанс, что он встанет на ноги.
Тамара Валентиновна всхлипывала, слушая спокойный голос врача, а я сжимала лихорадочно ручку сумки. Старалась не расклеиться на глазах у матери Дениса, ей это явно не поможет…
— Сколько? — сипло спросила у врача.
— Пятьдесят тысяч евро.
Я сжала ручку еще сильнее, до боли, до онемения рук.
После у нас был долгий разговор с мамой Дениса. У нее был миллион, у Дениса после всех судебных разбирательств еще несколько миллионов. Но все равно не хватало. Можно было продать квартиру Дениса, но быстро этого не осуществить, да и это казалось какой-то крайней мерой. И тогда я сделала единственное, что считала правильным — отдала все свои накопления. Тамара Валентиновна крепко меня обняла со слезами на глазах.
— Я не могу полететь, — сказала она.
— Почему? — удивленно спросила.
Я была уверена, что она не захочет оставлять сына ни на минуту. Я пока не успела подумать о том, полечу ли сама. Наверное, нет. По крайне мере, Денис не проявлял радости при виде меня. Нужна ли я ему там в Германии? Не знаю…
— Возраст, Сашенька. Врач не разрешит перелет.
— Тамара Валентиновна, но как же так? Я была уверена, что вашему здоровью могут позавидовать молодые.
— Если бы, Саш, если бы.
Действительно ли врач ей запретил перелеты? Тогда я была в такой растерянности, что не задавала лишних вопросов. Лишь намного позже я задумалась о том, что она могла это сделать специально, чтобы нас помирить. Потому что знала наверняка, я не полечу, если отправится она. Как минимум из-за того, что у нас не хватит денег…
Когда в следующий раз я зашла в палату Дениса по его вдруг резко остановившемуся на мне взгляду, поняла — Тамара Валентиновна все ему рассказала.
— Зачем?
— А ты бы не сделал для меня того же? — тихо спросила в ответ.
И больше мы не сказали ни слова.
За все это время ни разу не зашел разговор про Веру. Я все ждала, что он попросит ей позвонить или хотя бы спросит, приходила ли она. Но он молчал. Из чего я сделала вывод, что они разошлись какое-то время назад. По крайне мере, когда я пришла домой, чтобы собрать вещи для поездки в Германию, в квартире не было ни следа Веры. Я почему-то вздохнула с облегчением. Может быть, потому что не была готова к разборкам с ревнивой любовницей мужа? Не готова была отстаивать свое права быть рядом, заботиться…
До отлета в Германию оставались считанные дни. А внутри с каждым часов нарастала тревога. Я улетала слишком далеко от того, к кому хотела быть невыносимо близко…
Все эти безумные, бесконечные несколько недель я каждый день думала о Тимуре. Как он там? В новостях не было никакой информации, что я считала хорошим знаком. Ведь если бы его посадили или что-то случилось, это бы точно появилось в новостях. И, конечно, я была уверена, что он разберется со всеми проблемами. Это ведь Тимур Старцев. Я не знала никого, кто шел бы по этой жизни таким же уверенным, четким шагом. Он был несокрушим, непобедим, так я считала. И перестала в какой-то момент переживать за его судьбу. Возможно, во мне просто не хватило сил, чтобы одинаково сильно беспокоиться за две жизни — моего мужа и Тимура. И в текущих условиях более слабым и нуждающимся выглядел именно Денис…
Думал ли Старцев обо мне? Вспоминал ли? Наверное, нет. Так и не смог простить. Слишком гордый и упрямый.
Его грубое, резкое “уходи” все еще набатом звучало в голове.
Я не злилась на него, не обижалась. Не знаю почему. Я просто очень сильно сожалела, что все сложилось так, как сложилось. Ведь все могло бы быть иначе… С нами, между нами. Если бы. Так много если бы.
Но сейчас это все уже не имело значения. Я приняла единственное верное решение — быть рядом с человеком, которому я действительно нужна…