Доспехи света

«Это была чертовски рискованная штука».

Фельдмаршал сэр Артур Уэлсли,

герцог Веллингтон

41

Лицо Веллингтона было серьезным, задумчивым. Он мало говорил во время поездки. Он потерпел неудачу, но он не был человеком, который стал бы сокрушаться над своими ошибками. Он постоянно осматривал местность, и Кит по прошлому опыту знал, что он оценивает каждый холм, поле и лес с точки зрения их военного потенциала. Свита уважала его молчание и старалась не нарушать его мыслей. Кит верил, что Веллингтон найдет правильное решение проблемы.

В десять часов он остановил группу на перекрестке. Небольшой отряд голландских войск уже был там, а справа с запада подходили новые, везя с собой артиллерию. Кит вспомнил, что в той стороне находилось местечко с названием Катр-Бра. На одном углу стоял фермерский дом, а по диагонали напротив располагался постоялый двор. Дорога на восток, также вымощенная булыжником, предположительно вела на территорию, занятую прусскими союзниками Британии.

Когда стук копыт затих, Кит услышал спорадическую мушкетную стрельбу на юге, что указывало на то, что какой-то французский отряд подошел со стороны Шарлеруа по угольной дороге и был остановлен голландцами, не дойдя до перекрестка. Враг был близко. Глядя в ту сторону, через пшеничное поле, он видел клубы дыма. Вероятно, это был небольшой передовой отряд, но он мог предвещать более крупные силы. Однако британские войска, уже находившиеся здесь, были расслаблены, солдаты готовили обед.

Веллингтон оглядел окрестности, и Кит сделал то же самое. Он увидел в основном ровный ландшафт с созревающими посевами. Справа от него поля уступали место густому лесу из буков и дубов, прямо по курсу дорогу пересекала ферма, а примерно в миле слева виднелась деревня, которая, как кто-то сказал, называлась Пирамон. Группа объехала местность, отмечая особенности рельефа, которые станут важны, если перестрелка, которую они слышали, перерастет в более серьезное сражение.

Солнце поднималось все выше, и день становился жарким.

Наконец Веллингтон собрал группу и сделал простое объявление:

— До конца сегодняшнего дня мы должны достичь двух целей. Во-первых, соединиться с пруссаками. Во-вторых, остановить продвижение Бонапарта.

Он сделал паузу, чтобы все осмыслили сказанное.

Затем он продолжил:

— И поэтому у нас две проблемы. Первая, где Блюхер? — Он имел в виду фельдмаршала Герхарда фон Блюхера, князя Вальштаттского и главнокомандующего прусской армией в Нидерландах. — И вторая, — продолжил Веллингтон, — где Бонапарт?

Прусский офицер связи Мюффлинг, который был с ними, указал на восток.

— По моим последним данным, ваша светлость, фельдмаршал Блюхер находится в семи милях отсюда, в деревне Сомбреф, недалеко от Линьи.

— Тогда отправимся туда.

Группа свернула на восточную дорогу и поехала быстрым шагом. Подъезжая к Сомбрефу, они встретили британского офицера связи, который предложил проводить их к Блюхеру. Он привел их к ветряной мельнице, к которой вела деревянная лестница на смотровую площадку, вероятно, построенную прусскими инженерами, догадался Кит, поскольку у ветряных мельниц обычно не было смотровых площадок.

На площадке не хватило места для всей свиты Веллингтона, но он велел Киту следовать за ним, зная, что тот немного говорит по-немецки.

Блюхеру уже перевалило за семьдесят, у него были редеющие седые волосы и огромные каштановые усы. Говорили, что он редкий самородок, не имеющий военного образования, но обладающий проницательным умом. У него были румяные щеки заядлого выпивохи, а между зубами была зажата большая изогнутая трубка. Веллингтон приветствовал его дружелюбно и, казалось, симпатизировал ему, что удивило Кита, поскольку герцог был весьма разборчив в знакомствах.

Блюхер разглядывал что-то в телескоп, направив его в сторону юго-запада. Веллингтон достал свою подзорную трубу и посмотрел в том же направлении. Они говорили по-французски, вставляя английские слова и время от времени прося перевести. Кит чувствовал, что его немецкий на самом деле недостаточно хорош, и боялся, что окажется бесполезен, но в итоге справился вполне сносно.

Не отрывая телескопа от глаза, Блюхер сказал:

— Французские войска.

— Примерно в пяти милях, — сказал Веллингтон.

— Я вижу две колонны.

— На проселочной дороге.

— Приближаются к Линьи.

Они сошлись во мнении, что Бонапарт разделил свою армию надвое у Шарлеруа. Та часть, которую они видели, преследовала пруссаков, остальная почти наверняка была на угольной дороге. Невозможно было узнать численность каждой из двух частей, но Блюхер считал, что большая часть французов была здесь, и Веллингтон согласился. После некоторых обсуждений, не все из которых Кит понял, было решено, что Веллингтон приведет большую часть своей армии из Катр-Бра в Линьи для усиления пруссаков.

Кит почувствовал облегчение. По крайней мере, у них был план.

Но план рухнул почти сразу же.

Когда они ехали обратно тем же путем, они начали слышать гул далекой артиллерии. Звук доносился с запада, с той стороны, куда они направлялись, что означало, что у Катр-Бра идет бой.

Веллингтон пришпорил своего коня, великолепного жеребца по кличке Копенгаген, и остальная часть группы с трудом пыталась за ним угнаться.

Приближаясь к Катр-Бра, они попали под мушкетный огонь, который велся слева от них, к югу от дороги. Кит пригнул голову, и группа свернула вправо, с дороги в лес на севере. Насколько он мог судить, никто не был ранен, но им пришлось замедлить ход.

Присутствие французских войск так близко к дороге было плохой новостью. Очевидно, с утра враг смог значительно продвинуться вперед.

Хладнокровие Веллингтона подверглось серьезному испытанию, пока они с трудом пробирались сквозь подлесок, беспомощно слушая звуки ожесточенного боя впереди.

Наконец они достигли перекрестка Катр-Бра и получили ясный обзор поля боя. Всего в тысяче ярдов к югу, по обе стороны угольной дороги, кипел ожесточенный бой. Французская линия простиралась на северо-восток до самой деревни Пирамон, граничащей с дорогой на Линьи, что и объясняло мушкетный огонь.

Киту пришло в голову, что, если французы смогут удержать эту деревню, они будут контролировать дорогу на восток и смогут помешать Веллингтону и англо-голландской армии соединиться с пруссаками, после чего цели Веллингтона на этот день станут невыполнимыми.

Кит был встревожен. Он привык, что Веллингтон всегда был хозяином положения. Но Веллингтон не изменился, разница была в том, что теперь он столкнулся с вражеским генералом своего калибра. Бонапарт был военным гением, не уступающим Веллингтону. «Это битва гигантов, — подумал Кит, — интересно, доживу ли я до того, чтобы увидеть, кто победит».

Веллингтон быстро взял командование в свои руки и сказал:

— Наша задача сейчас состоит в том, чтобы разгромить французов в этой деревушке и открыть для нас путь на Линьи, где мы сможем соединиться с прусской армией.

Он приказал 95-му стрелковому полку освободить Пирамон, а затем обратил свое внимание на основное сражение.

Дела шли плохо. Французы захватили ферму на угольной дороге и, казалось, вот-вот одолеют англо-голландские силы. Кит почувствовал отчаяние, все так быстро шло наперекосяк.

Но, казалось, к месту сражения прибывали всё новые отряды. 95-й стрелковый полк был лишь авангардом дивизии генерала Пиктона, и теперь начали подходить остальные. Веллингтон не любил Пиктона, вспыльчивого валлийца, который не проявлял должного почтения к английскому герцогу. Однако сейчас все были рады его видеть, и Веллингтон приказал ему немедленно бросить свои силы в бой.

Но свежие части подходили и со стороны французской армии, благодаря чему атакующие дюйм за дюймом приближались к стратегически важному перекрестку.

Когда в пять часов прибыли еще британские войска, Веллингтон смог контратаковать и отбросить французов назад, но это заняло много времени. Французам удалось сохранить контроль над Пирамоном. Армия Веллингтона была заблокирована, не в силах соединиться с пруссаками.

Кит носился с сообщениями от Веллингтона к генералам на передовой и обратно. Как всегда в горячке боя, он совершенно не думал о том, что в любой момент может быть убит.

Он отслеживал 107-й пехотный полк, видел Джо Хорнбима, бегущего в лес на западе, и сделал вывод, что кингсбриджские солдаты ведут бой в лесу, но его матери нигде не было видно.

Сражение смещалось то в одну, то в другую сторону. Людей калечило, они умирали с криками, недозревшая пшеница была вытоптана в грязь. Женщины подносили боеприпасы и джин на передовую и возвращались, таща раненых в палатку хирургов. При этом несколько женщин были изувечены шальными ядрами и случайным мушкетным огнем, но Кит не видел среди них Сэл.

В итоге никто не смог взять верх в этой сражении. Бой затих с наступлением темноты. Обе стороны остались недалеко от тех позиций, с которых они начали день.

Последнее сообщение, полученное в этот день Веллингтоном, пришло от Блюхера. Пруссаки понесли тяжелые потери, сказал он, но они могут удерживать свои позиции до наступления ночи.

Кит уснул на скамейке и проснулся только на рассвете.

*

Сэл и Джардж соорудили в лесу временное укрытие из ветвей с листьями. Оно было далеко не водонепроницаемым, но отчасти защищало от дождя. Они завернулись в одеяла и уснули на мокрой земле.

Сэл проснулась на рассвете. Дождь прекратился. Она услышала слабые крики о помощи. Оставив Джарджа спать, она пошла на запад, к краю леса, и окинула взглядом поле боя.

Это было зрелище, которое она никогда не забудет. Мертвые и раненые лежали в вытоптанной пшенице, тысячи их, расчлененные и изуродованные, головы без тел, вывалившиеся на землю внутренности, оторванные ноги и руки, лица, залитые кровью. Стоял отвратительный запах потрохов и раздавленных посевов.

Сэл не боялась вида крови. Она видела, как мужчин и женщин калечило на фабриках, а ее собственного Гарри раздавило повозкой Уилла Риддика, но она никогда не представляла себе страданий такого масштаба. Ее охватило отчаяние. Почему люди так поступают друг с другом? Спейд говорил, что война ведется, чтобы не дать французам господствовать в Европе, но так ли это было бы плохо? Во всяком случае, это было наверняка во много раз хуже.

Ее взгляд упал на человека с раздробленными ногами, он поймал ее взгляд и прохрипел:

— Помоги мне.

Она увидела, что на нем лежит мертвец, и он не может сдвинуть ни тело, ни себя. Она оттащила труп.

— Воды, — сказал раненый. — Ради всего святого.

— Где твоя фляга?

— В ранце.

Ей удалось открыть его ранец и достать флягу. Она была пуста.

— Я принесу тебе воды, — сказала она.

Она заметила в лесу канаву. Теперь она вернулась к ней и пошла вдоль нее до пруда. К ее ужасу, в воде лежал мертвец. Она подумывала поискать другой источник, но передумала. Человеку с раздробленными ногами будет все равно на привкус крови в воде. Она наполнила его флягу, вернулась к нему и помогла ему напиться. Он жадно хлебал мутную воду.

Постепенно другие приходили в себя и начинали двигаться. Раненые, способные ходить, отправились по длинной дороге обратно в Брюссель. Других подбирали товарищи и несли к перекрестку, где их ждали повозки, чтобы увезти. Кенелм Маккинтош без остановки проводил погребальные службы.

Сэл узнала, что за вчерашний бой 107-й пехотный полк потерял несколько старших офицеров. Подполковник, один из двух майоров и несколько капитанов были убиты или серьезно ранены. Командование принял выживший майор.

Живые грабили мертвых. Любое утерянное или поврежденное в бою снаряжение можно было заменить с трупов тех, кому больше никогда уже не понадобятся ножи, кружки, ремни, патроны или деньги. Сэл сняла сапоги для верховой езды с костлявого офицера, чтобы заменить свою изношенную обувь. В ранце мертвого француза она нашла сыр и бутылку вина и отнесла их Джарджу на завтрак.

*

Перед рассветом в субботу, 17 июня, Веллингтон снова задал вопрос:

— Где Блюхер?

На этот раз у Мюффлинга не было новой информации, поэтому Веллингтон послал адъютанта на поиски прусского командующего. Тот вернулся в девять и сообщил, что Блюхер пропал, предположительно убит.

И были новости еще хуже. Пруссаки ночью бежали на север и планировали перегруппироваться в Вавре.

— В Вавре? — спросил Веллингтон. — Где, черт возьми, этот Вавр?

Адъютант достал карту.

— Боже правый, да это бог знает сколько миль отсюда! — яростно воскликнул Веллингтон. Кит пристально посмотрел на карту и подсчитал, что Вавр находится в пятнадцати милях от Линьи. Вместо того чтобы объединиться, британцы и пруссаки теперь были еще дальше друг от друга.

Это была катастрофа. Бонапарт преуспел в разделении союзников на две меньшие армии, каждую из которых было легче победить, чем объединенные силы. Тем временем дорога для него была открыта, чтобы пройти от Линьи до Катр-Бра, присоединиться к уже находящимся там французским силам и этой объединенной армией атаковать более малочисленные англо-голландские войска.

Более того, по расчетам Кита, Бонапарт, вероятно, уже был на пути сюда. Решение было очевидным, и Веллингтон объявил его. Они должны отступать, и немедленно.

Армия отступит к Мон-Сен-Жану и разобьет там лагерь сегодня ночью, сказал Веллингтон. Это было в двенадцати милях от Вавра. Если пруссаки смогут добраться до Мон-Сен-Жана, чтобы усилить британцев, вместе они все еще смогут победить Бонапарта.

Дух Кита немного воспрял.

Веллингтон написал Блюхеру, что завтра он будет стоять и сражаться у Мон-Сен-Жана, если пруссаки смогут туда добраться.

Сообщение было отправлено, приказы отданы, и отступление началось.

*

— Я не понимаю, почему мы отступаем, — сказал Джардж. — Я думал, вчера мы победили.

— Нам удалось остановить продвижение французов, если это можно назвать победой, — сказал Кит. — Но пруссаки справились не так хорошо и ушли. Это позволило Бонапарту ударить нам с фланга.

— Да, но какой смысл бежать? Он же все равно нас догонит.

— Верно. Но в конце концов мы развернемся и дадим бой. Просто Веллингтон хочет сам выбрать поле битвы.

— Хм-м. — Джардж на минуту задумался, потом кивнул. — Логично.

Они шли на север по угольной дороге, но отступление грозило превратиться в паническое бегство. В Женапе, деревне с узкими улочками, лазареты, возвращавшиеся в Брюссель, столкнулись с артиллерией и продовольственными повозками, направлявшимися в Катр-Бра. К суматохе добавились паникующие местные жители, бежавшие в сторону Брюсселя, гоня перед собой скот.

Лейтенант и тринадцать гренадеров расчистили пробку, опустошив продовольственные повозки, выбросив припасы и отправив повозки обратно в Брюссель, загруженные ранеными.

Сэл задавалась вопросом, что они будут есть, когда доберутся до Мон-Сен-Жана. На всякий случай она подобрала из канавы выброшенный пятидесятифунтовый мешок картошки и привязала его к спине.

Вскоре после полудня снова пошел дождь.

*

В Брюсселе дождь лил как из ведра. Эймос надвинул шляпу на глаза, чтобы вода не попадала в них. Все равно ему приходилось постоянно вытирать лицо платком, иначе он почти ничего не видел. Дороги были забиты повозками. Одни везли раненых в уже переполненные больницы, другие, груженные военным снаряжением и прочими припасами, пытались выехать из города, чтобы добраться до армии. Возницы лазаретов, не в силах пробиться сквозь пробки у больниц, просто сбрасывали раненых на элегантные улицы и площади, и Эймосу приходилось пробираться между телами, одни из которых были еще живы, другие давно уже мертвы, а дождь смывал их кровь в сточные канавы. Жители города пребывали в панике, и когда он проходил мимо «Отеля де Аль», он видел, как хорошо одетые мужчины дерутся за билеты на баржи и дилижансы, покидающие город.

Он пошел в дом Джейн, намереваясь снова умолять ее увезти Хэла обратно в Англию. Его визит оказался излишним, она и так упаковывала сундуки, одетая в старое платье, с волосами, убранными под платок.

— У меня в конюшне есть карета и лошади, — сказала она. — Я уеду, как только Генри даст мне знать, а то и раньше.

Она казалась не столько напуганной, сколько раздосадованной, и Эймос догадался, что ей жаль расставаться со своим молодым кавалером. «В этом вся Джейн. Она воспринимает войну главным образом как досадное препятствие для своего романа». Эймос вспомнил, как сильно он ее обожал, и как долго это длилось, и теперь это казалось ему непостижимым.

Из дома Джейн он отправился к Элси. Он надеялся застать Элси за тем же занятием, что и Джейн, за сборами к отъезду. Ему было почти невыносимо думать об опасности, в которой она находилась. Он хотел, чтобы она покинула этот кошмарный город сегодня же.

Но она не собиралась. В гостиной шел военный совет. Элси, Спейд и Арабелла выглядели серьезными и встревоженными.

— Вы должны уехать, Элси, — немедленно сказал Эймос. — Ваша жизнь в опасности.

Элси покачала головой:

— Я не могу уехать. Мое место рядом с Кенелмом, а он сейчас рискует своей жизнью всего в нескольких милях отсюда.

Эймос впал в отчаяние. Он знал, что Элси не любит своего мужа, но он также знал, что у нее очень сильное чувство долга. Он восхищался этим в ней, но теперь это могло заставить ее рисковать жизнью. Он боялся, что она полна решимости остаться.

— Пожалуйста, Элси, передумайте, — сказал он.

Она посмотрела на Спейда, своего отчима.

Эймос хотел, чтобы Спейд воспользовался своим авторитетом главы семьи и настоял на отъезде Элси. Но он знал, что это не в духе Спейда.

Он был прав.

— Ты должна следовать своему сердцу, — сказал Спейд Элси.

— Спасибо.

Арабелла была на стороне Эймоса.

— Но как же дети — мои внуки? — сказала она. В ее голосе был страх.

— Они должны остаться со мной. Я их мать, — сказала Элси.

— Я могла бы увезти их в Кингсбридж. — Теперь Арабелла умоляла. — Со мной и Дэвидом они были бы в безопасности.

— Нет, — решительно сказала Элси. — Мы семья, нам лучше быть вместе. Я не могу выпустить их из виду.

Арабелла повернулась к Спейду.

— Что ты думаешь, Дэвид?

— Прости, что повторяюсь, но я думаю, Элси должна следовать своему сердцу.

— В таком случае я тоже остаюсь здесь. Но ты мог бы уехать, Дэвид.

Он улыбнулся.

— Я тебя не оставлю, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Я тоже должен следовать своему сердцу.

Наступила долгая тишина. Эймос понял, что проиграл.

Затем заговорила Элси.

— Что ж, на том и порешили, — сказала она. — Мы все остаемся здесь.

*

В тот вечер Сэл стояла с Китом у фермы Мон-Сен-Жан, на вершине хребта, и смотрела на простирающийся к югу пейзаж. Гроза, казалось, утихала. Солнце пробивалось сквозь разрывы в тучах, хотя дождь все еще шел. Клочья пара поднимались вверх, когда солнце нагревало промокшую пшеницу. Леса на восточном конце хребта, слева от них, были темны.

Угольная дорога, пересекавшая долину, представляла собой сплошную массу людей, лошадей и колесной артиллерии. Это прибывали выжившие после сражения у Катр-Бра. Офицеры с письменными приказами направляли их на участки склона в соответствии с планом, разработанным в Катр-Бра Веллингтоном и Де Ланси.

Сэл гадала, как далеко позади них был Бонапарт.

Они с Китом стояли у дерева, уже лишенного ветвей с листвой, которые кингсбриджские солдаты использовали для строительства временных укрытий. Джардж и еще несколько человек строили укрытие по-другому. Они ставили несколько мушкетов вертикально, воткнув штыки в землю, и набрасывали на них одеяла, образуя таким образом подобие палатки. Ни одна из конструкций не была водонепроницаемой, но любая из них была лучше, чем ничего.

Она заметила, что солдат размещают на двух фермах в долине, и указала на это Киту.

— Та, что справа, называется Угумон, — сказал он, — а другая известна как Ла-Э-Сент.

— И зачем нам защищать эти фермерские дома?

— Они создадут препятствие на пути Бонапарта, когда он захочет нас атаковать.

— Они не смогут остановить всю его армию.

— Возможно, нет.

— Значит, этих людей принесут в жертву.

— Не наверняка, но весьма вероятно.

Сэл была глубоко благодарна, что 107-й пехотный полк не был выбран для этого задания. Не то чтобы ее собственные перспективы были очень хороши.

— Интересно, сколько из нас умрет здесь завтра, — сказала она. — Десять тысяч? Двадцать тысяч?

— Больше, наверное.

— Это последний бой Веллингтона?

Кит кивнул.

— Если нас здесь разобьют, ничто не удержит Бонапарта от Брюсселя — и победы. И тогда французы будут господствовать в Европе многие годы.

Это было то, о чем говорил Спейд, вспомнила Сэл.

— Что до меня, то пусть бы французы забирали свою Европу, — сказала она. — Я просто хочу, чтобы моя семья вернулась домой живой и здоровой.

— Для Бонапарта это тоже вопрос жизни и смерти, — сказал Кит. — Если мы сможем уничтожить его армию здесь, мы дойдем до самого Парижа. Это будет его конец.

— И я полагаю, тогда мы вернем французам их толстого короля.

Тучный Людовик XVIII не был ни компетентен, ни популярен, но союзники были полны решимости восстановить французскую монархию и доказать, что республиканская революция была провалом.

— И за это завтра здесь умрут двадцать тысяч человек, — сказала Сэл. — Я этого не понимаю. Скажи мне, мой умный сын, я глупая? Или это правительство глупое?

Джардж выбрался из импровизированной палатки, его брюки были мокрыми от грязи, и выпрямился.

— Еды нет, — сказал он Киту. Его тон предполагал, что он винит в этом офицеров в целом и Кита в частности.

— Большую часть припасов выбросили в панике у Женапа, — сказал Кит.

Сэл вспомнила, как опустошали продовольственные повозки.

— Наш ужин в канаве, — сказала она.

— Мы могли бы сварить ту картошку, — сказал Джардж.

У Сэл все еще был мешок картошки за спиной. Она так привыкла к ноющей боли, что даже не удосужилась сбросить ношу.

— А на чем мы будем ее готовить? — сказала она. — Все слишком мокрое, чтобы гореть. Даже если бы тебе удалось разжечь огонь, ты бы получил дым, а не пламя.

— Мы что, будем ее сырой есть?

— Ты могла бы отнести ее в деревню Ватерлоо, мама, — сказал Кит. — Это примерно в трех милях к северу отсюда. Там наверняка найдется кто-нибудь с печью.

— Ты просто хочешь убрать меня с поля боя.

— Признаю свою вину, — сказал Кит. — Но что ты теряешь?

Сэл на минуту задумалась. Здесь она ничем не могла помочь Джарджу и другим кингсбриджским солдатам. Она могла бы хотя бы попытаться приготовить картошку и накормить их.

— Хорошо, — сказала она. — Я попробую.

42

Дождевые тучи скрывали луну. Сэл почти ничего не видела. Она понимала, что идет по дороге, только по ощущению булыжников под подошвами сапог, которые она сняла с мертвого офицера. Когда нога соскальзывала в грязь, она понимала, что сбилась влево или вправо. Изредка сквозь ставни коттеджей пробивался огонек от догорающей свечи или от угасающего огня. Деревенские жители не засиживались допоздна. Хоть и слабый, этот огонёк давал ей надежду, что где-то есть свет и тепло.

Она брела под проливным дождем, пересчитывая свои удачи. Кит был еще жив, и Джардж тоже. Она сама была невредима, несмотря на жестокость битвы у Катр-Бра. И завтрашняя битва могла стать последней, так или иначе. Если они переживут ее, ей и ее семье, возможно, больше не придется рисковать жизнями на войне.

Или, может быть, это было слишком оптимистично.

Как бы то ни было, она несла пятьдесят фунтов картошки, и, хотя спина от болела от тяжести, она была рада, что они у нее есть. Она не ела с самого утра, да и то ее завтрак состоял из сыра без хлеба.

Увидев несколько огоньков вместе, она поняла, что находится в деревне. По ее прикидкам, время приближалось к полуночи. Должен был быть один человек, пекарь, который наверняка не спал и работал несмотря на поздний час. Но как его найти?

Она продолжала идти по дороге, пока огней не стало меньше, и поняла, что зашла слишком далеко, затем развернулась и пошла обратно. Ей придется постучать в дверь, разбудить кого-нибудь и спросить дорогу.

Тут она почувствовала запах дыма. Это был не пепельный запах догорающего кухонного огня, а резкий аромат пламени, возможно, из печи. Она завертелась, принюхиваясь к воздуху с разных сторон, и пошла туда, где запах был сильнее всего. Он привел ее по болотистой тропинке к дому, где было много света. Ее нос, казалось, уловил аромат свежего хлеба, но, возможно, это было ее воображение. Она сильно постучала в дверь.

Дверь открыл толстый мужчина средних лет. На его одежде были белые пятна, а бороде была вся в белой пыли. Этой белой пылью, несомненно, была мука, и он был пекарем. Он раздраженно заговорил с ней по-французски, но она его не поняла.

Она выставила руку и придержала дверь. Пекарь, казалось, удивился ее силе.

— Мне не нужен хлеб, — сказала она. Используя несколько французских слов, которые она подхватила в Брюсселе, она сказала: — Cherche pas de pain.

Пекарь сказал что-то, что, вероятно, означало, что в таком случае она ошиблась лавкой.

Она без приглашения вошла внутрь. Было тепло. Она развязала веревки, державшие мешок, и опустила свою ношу. Спина заболела еще сильнее, когда вес исчез. Она положила мешок на стол, где пекарь месил тесто.

Она указала на картошку, а затем на большую печь в углу комнаты.

— Cuire, — сказала она, что, по ее мнению, означало «готовить». Затем она использовала фразу, которую выучила. — Je vous paie. Я вам заплачу.

— Combien?

Это было первое французское слово, которое она выучила, когда начала ходить по магазинам в Брюсселе, и оно означало: «Сколько?» Она полезла под жилет. У нее было много денег, она хорошо заработала на своих походах из лагеря в Брюссель. Она прикинула, что пекарь, зная о ее отчаянном положении, попросит пять франков, но согласится на три. Перед уходом из Мон-Сен-Жана она положила три франка в карман. Теперь она их достала. Держа их так, чтобы он не видел, она отсчитала два франка и положила их на стол.

Он сказал что-то отрицательное, качая головой.

Она добавила еще одну монету.

Когда он снова покачал головой, она показала ему пустую руку.

Он пожал плечами и сказал:

— Bien.

Он открыл дверцу печи и вытащил противень с маленькими булочками, которые выглядели почти готовыми. Он высыпал хлеб в большую корзину и поставил противень.

Сэл высыпала картошку из мешка на противень, а затем проткнула кожуру ножом, чтобы клубни не лопнули. Пекарь задвинул противень обратно в печь.

Он сделал глоток из бутылки, стоявшей у доски для теста. Сэл почувствовала запах джина. Затем он снова принялся месить. Сэл минуту наблюдала за ним, раздумывая, не попросить ли у него немного джина. Она решила, что он ей не нужен.

Она легла на пол у печи, наслаждаясь теплом. Ее промокшая одежда начала парить. Скоро она высохнет.

Она закрыла глаза и уснула.

*

Каждая ночь с тех пор, как Кит вступил в армию, была для него одинаковой. Он засыпал, едва ложился, и спал, пока его кто-нибудь не будил. На этот раз, однако, ему показалось, что он только закрыл глаза, как его кто-то сильно встряхнул. Ему хотелось спать дальше, но тут он услышал голос Генри, графа Ширинга, и сел, спросив:

— Который час?

— Половина третьего ночи, и Веллингтон собирает совет. Быстро надевайте сапоги.

Он вспомнил, что находится в сарае в деревне Ватерлоо, и сегодня ожидается большая битва. Он почувствовал дрожь старого страха, но уже не такого сильного, как раньше, и усилием воли отогнал его. Он сбросил одеяло и нашел сапоги. Минуту спустя он последовал за графом из сарая.

Шел сильный дождь.

Они пошли к фермерскому дому, который Веллингтон сделал своей штаб-квартирой. Фермер и его семья, вероятно, спали в коровнике. Солдаты в военное время брали то, что им было нужно, и мало обращали внимания на протесты гражданских.

Веллингтон стоял во главе длинного кухонного стола. Его старшие офицеры сидели вокруг стола, а адъютанты стояли у стен. Веллингтон кивнул Генри и сказал:

— Утро доброе, Ширинг. Думаю, все в сборе. Давайте послушаем последние новости.

Генри поклонился и сел. Кит остался стоять.

Глава разведки встал.

— Вчера вечером я отправил наших франкоговорящих шпионов, мужчин и женщин, в лагерь Бонапарта. Они продавали обычные солдатские товары: табак, джин, карандаши, мыло. Задача была не из легких, в этот проливной дождь, да еще и французы растянулись на несколько квадратных миль. Но, основываясь на наших предыдущих данных и их донесениях, я оцениваю численность армии Бонапарта примерно в семьдесят две тысячи человек.

— Почти столько же, сколько у нас, — сказал Веллингтон. — Мы оцениваем наши собственные силы примерно в шестьдесят восемь тысяч. А что насчет боевого духа французов?

— Они замерзли и промокли, также как и мы, и весь день были на марше, также как и мы. Но наши шпионы отмечают разницу. Они почти все французы, и они хотят сражаться. Они поклоняются Бонапарту как богу.

Кит понял, о чем не было сказано вслух. Большинство французов, как офицеры, так и солдаты, были выходцами из низших классов и своим возвышением были обязаны революции и Бонапарту. В армии Веллингтона офицеры в основном происходили из аристократии и дворянства, а рядовые солдаты были все из низших слоев общества. Более того, на две третьих армия союзников состояла из голландцев и ганноверцев, лишь треть солдат была британцами. И многие из этих британцев служили неохотно, будучи приговорены судом к службе в армии или обмануты вербовщиками. Самыми преданными солдатами Веллингтона были бойцы Королевского Германского легиона.

— Что касается артиллерии, — продолжил офицер разведки, — у Бонапарта, похоже, около двухсот пятидесяти крупных орудий.

— А это на сотню больше, чем у нас, — сказал Веллингтон.

Кит был встревожен. Похоже, союзники были в невыгодном положении. Бонапарт блестяще сманеврировал и перехитрил Веллингтона. «И поэтому я могу умереть», — подумал Кит.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Главнокомандующий располагал всей доступной информацией. Теперь он один мог решить, что делать.

Наконец Веллингтон заговорил.

— Равный бой означает бессмысленную потерю жизней, — сказал он. — А у нас силы даже несколько меньше равных. — Кит не удивился. Веллингтон стремился вступать в бой, только имея численное преимущество. — При таком раскладе я сражаться не буду, — решительно заявил он и сделал паузу, чтобы все осмыслили сказанное.

— У нас есть две возможности, — продолжил он. — Первая заключается в том, чтобы объединиться с прусской армией. Порядка семидесяти пяти тысяч прусских солдат склонят чашу весов в нашу пользу. Если они смогут сюда добраться вовремя, мы дадим бой.

Никто не осмелился комментировать, но за столом раздались согласные возгласы.

— Если не смогут, мы снова отступим, через Суанский лес. Есть дорога, по которой пруссаки могли бы пройти от Вавра через лес и выйти на главную дорогу к югу от Икселя. Это будет наш последний рубеж.

На этот раз все молчали.

Кит знал, что это был план отчаяния. Дорога, которой пришлось бы воспользоваться пруссакам, была лесной тропой. Совершенно невозможно было быстро перебросить тысячи людей по такой местности. В любом случае, до рассвета оставалось всего несколько часов, и время для отступления истекало.

Веллингтон словно прочитал его мысли.

— Я решительно предпочитаю план А, — сказал он. — К счастью, фельдмаршал Блюхер нашелся. Похоже, он был ранен и некоторое время находился без сознания, но теперь он снова командует в Вавре, его армия расположилась лагерем к востоку от города. Вчера поздно вечером я получил сообщение, что он присоединится к нам сегодня утром.

Кит почувствовал глубокое облегчение. Сегодня не будет битвы, если британская сторона не будет иметь шансов на победу.

— Однако ситуация на войне может быстро меняться, и я должен получить подтверждение, что намерения Блюхера сегодня утром те же, что и вчера вечером. И если это так, мне нужно знать, в какое время он сюда прибудет. — Веллингтон посмотрел на графа. — Ширинг, я хочу, чтобы вы поехали в Вавр и вручили письмо лично в руки Блюхеру. Возьмите с собой молодого Клитроу, он немного говорит по-немецки.

— Есть, сэр, — ответил Генри.

Кит был взволнован тем, что его выбрали для такой важной миссии, хотя это и означало двенадцать миль пути в темноте и под проливным дождем.

— Готовьте лошадей, пока я пишу, — сказал Веллингтон.

Кит с графом вышли из комнаты и направились в конюшни. Граф разбудил пару конюхов. Кит внимательно наблюдал за заспанными мужчинами, седлавшими двух лошадей, ему не хотелось потом останавливаться в пути, чтобы поправлять ремни.

Конюхи прикрепили к каждому седлу по штормовому фонарю перед бедром всадника. Он освещал дорогу всего на несколько ярдов вперед, но это было лучше, чем совсем ничего.

Когда лошади были готовы, они вернулись на кухню фермерского дома. Веллингтон и небольшая группа генералов склонились над нарисованной от руки картой поля боя, пытаясь угадать, что предпримет Бонапарт. Веллингтон поднял глаза и сказал:

— Ширинг, будьте так добры, вернитесь с ответом Блюхера как можно скорее. Клитроу, если ответ будет положительным, я хочу, чтобы вы остались с пруссаками немного дольше. Как только они будут уже в пути, скачите со всех ног и привезите мне свежие данные о предполагаемом времени их прибытия.

— Есть, сэр.

— Не теряйте времени. Отправляйтесь немедленно.

Они вернулись в конюшни и сели на лошадей.

Они двигались верхом по грязной тропе вдоль мощеной дороги, вниз по склону к перекрестку у Ла-Э-Сент. Там они свернули налево и поехали по грунтовой дороге в сторону Вавра.

Было слишком темно даже для легкой рыси. Они ехали бок о бок, чтобы каждый мог пользоваться светом фонаря другого. Дождь попадал Киту в глаза, и он видел еще хуже. Проселочная дорога вилась по холмистой местности, утопая в грязи. Каждая долина была затоплена, и Кит боялся, что перемещение прусских орудий по этой дороге будет мучительно трудным и очень медленным.

Монотонная езда позволила ему ощутить утомление от прерванного сна. Граф делал глотки из фляги с бренди, но Кит ничего не пил, опасаясь, что крепкий алкоголь заставит его задремать в седле. «Надеюсь, мы получим нужный ответ, — думал он. — Надеюсь, Блюхер скажет, что все еще намерен присоединиться к нам сегодня утром».

Наконец, сквозь тучи пробился слабый рассветный свет. Как только они смогли разглядеть дорогу впереди, они пустили лошадей в галоп.

Им предстоял еще долгий путь.

*

На обратном пути Сэл заблудилась.

Она почувствовала под ногами грязь и повернула туда, где, по ее предположениям, должна была быть дорога, но не нащупала булыжников. «Должно быть, я отвлеклась», — подумала она.

Она попробовала ходить по все расширяющимся кругам, полагая, что рано или поздно выйдет на дорогу, но, будучи слепой в этой темноте, она не могла быть уверена, что действительно ходит по кругу. Вытянув руки перед собой, она наткнулась на дерево. Вскоре после этого она нащупала еще одно. Она забрела в лес, поняла она. Она повернулась на сто восемьдесят градусов и пошла, как она надеялась, обратно, но снова наткнулась на дерево.

Она остановилась в отчаянии. Не было смысла двигаться, когда она понятия не имела, куда идет. Ей хотелось плакать, но она сдержалась. «Ну да, у меня болит спина, я заблудилась, устала и промокла до нитки, — подумала она. — Через несколько часов, когда начнется битва, случится и похуже».

Она нашла большой ствол дерева и села, прислонившись к нему спиной. Листья давали некоторую защиту от дождя. Мешок ее промок, но картошка внутри была еще горячей, и она прижала сверток к груди, чтобы согреться.

В пекарне ей пришлось пережить неприятный момент. Ей приснилось, что она в постели с Джарджем, и он ее ласкает, а проснулась она от того, что пекарь стоит на коленях рядом с ней. Он расстегнул ее брюки, и его рука была уже внутри.

Ее мгновенно перенесло обратно в каторжную тюрьму, где женщинам приходилось мириться с подобным, иначе их пороли за неповиновение. Но теперь она не была заключенной, и ярость вспыхнула в ней в одно мгновение. Она сильным ударом отбила руку мужчины и вскочила на ноги. Он быстро отступил. Она выхватила длинный нож из ножен на поясе и шагнула к нему, готовая вонзить лезвие в его жирный живот, но затем разум вернулся.

Мужчина был в ужасе.

Она вложила нож в ножны и застегнула брюки.

Не говоря ни слова, она открыла дверцу печи. Деревянным ухватом пекаря она вытащила противень с картошкой. Она сразу увидела, что та уже приготовилась. Кожура на картошке потемнела и слегка сморщилась. Она быстро ссыпала ее обратно в мешок, а затем закрепила мешок на спине.

Она взяла свежеиспеченную буханку и сунула ее под мышку, пристально глядя на пекаря, словно вызывая его на протест. Он ничего не сказал.

Она молча покинула пекарню. Она съела буханку, пока шла по дороге, и покончила с ней за несколько минут.

Теперь, сидя под деревом, она почувствовала, как смыкаются глаза. Но она не должна была засыпать здесь, ей нужно было доставить картошку в полк. Она встала, чтобы не уснуть.

Затем, почти незаметно для нее, небо посветлело. Наступил рассвет. Всего через минуту она начала различать лес вокруг себя. Затем она посмотрела сквозь деревья и увидела, всего в ста ярдах от себя, мощеную поверхность дороги. Она никогда не была от нее далеко.

Она перевязала мешок, выбралась на дорогу и пошла на юг.

Дождь прекратился, и она вознесла безмолвную благодарственную молитву небесам.

Когда она прибыла в Мон-Сен-Жан, солнце поднималось на востоке, даря свет, но не тепло. Она пробиралась через лагерь. Большинство солдат лежали на болотистой земле, завернувшись в мокрые одеяла. Мокрые лошади уныло пытались щипать погубленную пшеницу. Она увидела Кенелма Маккинтоша, стоявшего с непокрытой головой и читавшего утренние молитвы с несколькими солдатами. Среди них она заметила шурина Спейда, Фредди Кейнса, теперь уже сержанта.

Сэл двигалась как можно быстрее, опасаясь, что, если кто-нибудь догадается, что у нее в мешке, ее могут убить за это.

Она нашла самодельную палатку Джарджа и с благодарностью вползла внутрь. Джардж и несколько кингсбриджских солдат лежали на мокрой земле, сбившись в кучу, как рыба в ящике.

— Просыпайтесь, счастливчики, — сказала она.

Она развязала мешок, и аромат печеной картошки наполнил тесное пространство.

Джардж сел, и она протянула ему картофелину. Он впился в нее зубами.

— Боже мой, — сказал он.

Остальные схватили картошку и принялись есть. Джардж доел свою и взял еще одну.

— Я на небесах, — сказал он. — Сэл Бокс, ты ангел.

— Ну, — сказала она, — меня так еще никогда не называли.

*

Теперь, когда рассвело, Кит и граф могли ехать быстрее. Однако ни одна лошадь не может скакать галопом двенадцать миль. Они чередовали рысь и шаг, что Кит находил удручающе медленным, но граф сказал, что это проверенный самый быстрый способ преодолеть большое расстояние, не загнав лошадь. Они начали встречать рано вставших фермеров, и граф часто заговаривал с ними, проверяя, как понял Кит, что они все еще движутся по дороге на Вавр. Кит чувствовал напряжение и нетерпение, ведь Веллингтон приказал им торопиться.

Он заметил, что граф забрызган грязью не только на сапогах и брюках, но вплоть до самого лица. Он догадался, что сам, должно быть, выглядит не лучше.

Их остановил кавалерийский дозор солдат в прусской форме. Дозорные подтвердили, что они недалеко от Вавра, и сказали, что Блюхер устроил свою штаб-квартиру в большом постоялом дворе на городской площади.

Церковные часы пробили пять, когда они въехали в город. Дорога была грунтовой, вся в лужах и вязкой грязи после дождя. По мере приближения к центру улицы становились узкими и извилистыми, грязь достигала фута и более в глубину.

— Веллингтон сказал, что пруссаки расположились лагерем к востоку от города, — с тревогой сказал граф. — Потребуются часы, чтобы провести армию Блюхера через этот лабиринт.

Главная дорога вывела их прямо в центр города, и они вошли в самый большой трактир на площади. Прусский солдат остановил их в вестибюле, разглядывая их грязные мундиры. Граф заговорил с ним на ломаном французском, и тот издал отрицательные звуки.

Проблема была в том, что они не выглядели авторитетно. Простодушные люди иногда думают, что иностранцы, плохо говорящие на их языке, должно быть, глупы. Кит крикнул на солдата:

— Achtung! Der Graf sucht Blücher! Geh holen! — Граф ищет Блюхера! Пойди приведи его!

Это сработало. Солдат издал извиняющийся звук и скрылся за дверью.

— Молодец, Клитроу, — пробормотал граф.

Когда солдат снова появился, он сказал Киту, что фельдмаршал выйдет очень скоро. Кита это взбесило. Почему этот человек не вышел немедленно, даже если он был в ночной рубашке? Где его чувство срочности? Генри выглядел расстроенным, но не жаловался.

Кит приказал солдату принести кофе и хлеб для графа Ширинга, и тот поспешно и послушно удалился, вернувшись через несколько минут с завтраком.

Появился Блюхер, свежевыбритый, в мундире и с неизменной трубкой во рту. Его налитые кровью глаза говорили об обильной выпивке накануне, а может, и много ночей до этого, но он был энергичен и решителен. Граф поклонился и немедленно вручил письмо Веллингтона, написанное по-французски. Пока Блюхер читал его, прусский солдат налил ему чашку кофе, и фельдмаршал осушил ее, не отрывая глаз от страницы.

Последующий разговор велся на французском, но Блюхер постоянно повторял слово «oui», которое, как знал Кит, означало «да». Это казалось хорошим знаком.

Пока двое мужчин разговаривали на чужом для обоих языке, начали появляться старшие прусские офицеры. Разговор закончился тем, что и граф, и Блюхер кивнули, затем Блюхер отдал приказы адъютантам.

Граф прояснил ситуацию для Кита. Часть армии Бонапарта преследовала пруссаков до самого Вавра, и Блюхеру пришлось оставить часть своих сил, чтобы их сдержать. Однако он был готов и желал повести большую часть армии в Мон-Сен-Жан этим утром, и, по сути, авангард уже переправился через реку.

— Когда они туда доберутся? — спросил Кит.

— Слишком рано говорить. Я сейчас поеду обратно и скажу Веллингтону, что они в пути. Вы останетесь с пруссаками, как приказал Веллингтон, пока не сможете дать надежную оценку времени их прибытия. Ваша задача теперь стала решающей. Веллингтон будет отчаянно ждать новостей о том, когда он получит подкрепление, которое удвоит численность его армии.

Кит был взволнован тем, что ему доверили такую важную задачу, и в то же время чувствовал тяжесть огромной ответственности.

— Оставайтесь с ними, по крайней мере, пока они не покинут город, — сказал граф. — А дальше действуйте по своему усмотрению.

— Есть, сэр.

Граф поклонился Блюхеру и откланялся.

«Теперь я один», — подумал Кит.

Город Вавр лежал на западном берегу реки Диль. Кит забрал свою лошадь и проехал небольшое расстояние от рыночной площади до моста. Люди Блюхера уже переправлялись через него. Кит сразу понял, что на переброску тысяч солдат через этот узкий пролет уйдут часы. Река после недавних проливных дождей вышла из берегов, и перейти ее вброд было явно невозможно. На другом берегу он разведал вверх и вниз по течению и нашел еще два моста, один на южной окраине города и один в миле к северу отсюда, оба узкие.

Когда он вернулся к главному мосту, марширующие солдаты перемежались с орудиями в батареях по восемь штук, и образовался затор. Растущая толпа солдат ждала переправы. Солдаты привыкли ждать и весело уселись на землю отдыхать. Кит спросил у капитана, сколько орудий они везут в Мон-Сен-Жан. «Айнхундертфирундфирциг», — последовал ответ. Поразмыслив, Кит сообразил, что это означает «сто сорок четыре».

Кит последовал по маршруту армии в город. Здесь было не так спокойно. Марширующие сапоги превращали грязь под ногами в почти жидкую кашу. Вскоре он обнаружил причину задержки. У одного из самых тяжелых орудий сломалась ось, и оно перегородило дорогу. Его нужно было оттащить в сторону, но улица была узкой. Краснолицый офицер хлестал лошадей и яростно ругался, пока дюжина солдат, с трудом удерживаясь на ногах на болотистой улице, налегала на лафет, отчаянно пытаясь сдвинуть его с места.

Он пробился сквозь толпу и вышел на другую сторону города, где убедился, что прошедшие войска свернули на проселочную дорогу, ведущую к Мон-Сен-Жану.

Вернувшись к мосту, он увидел, что на другом берегу скопилось уже несколько тысяч обездвиженных солдат. Кит начал опасаться, что на их переправу уйдет весь день.

Колонна снова тронулась. Должно быть, сломанный лафет наконец-то убрали. Солдатам пришлось посторониться, пока тяжелые, запряженные лошадьми орудия одно за другим пересекали мост и въезжали в город. В восемь часов они все еще не переправили все свои орудия через город.

Затем начался пожар.

Кит почувствовал запах, прежде чем увидел его. Запах горящей соломы. Она должна была быть слишком мокрой, чтобы гореть. Многие здания были деревянными, и дым, поднимавшийся из центра города, превратился из столба в облако, а затем в туман, заполнивший улицы, заставляя солдат кашлять, а их глаза слезиться.

Армия снова встала намертво. Некоторые солдаты побросали орудия, лошадей и отступили, чтобы спастись от пламени. Те, кто был рядом с повозками с боеприпасами, в панике бежали, опасаясь мощного взрыва. Офицеры приказали оставшимся отступать тем же путем, каким они пришли. На узких улочках попытка развернуть всю процессию, включая лафеты с упряжками из шести лошадей, вызвала еще больше ругани и неразберихи.

Кит вернулся к мосту, намереваясь предложить пруссакам воспользоваться другими мостами, но офицеры его опередили и уже отправляли батальоны окольными путями.

Кит перешел через ближайший, южный мост и, обогнув окраины, вышел к западной части города. Он нашел дорогу на Мон-Сен-Жан и убедился, что пруссаки идут по этому маршруту.

Он вернулся к главному мосту и увидел, что войска теперь слаженно движутся по альтернативным путям. Орудия оттаскивали от центра города. Повозки с боеприпасами также присоединялись к процессии.

Было уже десять тридцать, время, когда Веллингтон ожидал прибытия пруссаков на поле боя.

Кит попытался оценить их новое время прибытия. Он прикинул, что, выйдя на чистую дорогу, они смогут идти со скоростью две-три мили в час. Значит, он мог доложить Веллингтону, что основная часть войск может начать прибывать в Мон-Сен-Жан примерно через пять часов, в половине четвертого пополудни. При условии, если больше ничего не случится.

Он поскакал вперед, чтобы сообщить Веллингтону эту новость.

43

Веллингтон приказал всем женщинам покинуть поле боя. Некоторые подчинились. Сэл была среди тех, кто проигнорировал этот приказ.

И теперь ей было скучно. Она никогда бы не подумала, что такое возможно. Она лежала на земле у вершины хребта, вместе с Джарджем и другими солдатами 107-го пехотного полка, глядя вниз на раскинувшийся пейзаж и ожидая начала битвы. Им не положено было находиться так близко к передовой, но они устроились в небольшой ложбине, скрывавшей их от глаз.

Она поймала себя на том, что с нетерпением ждет начала. «Какая же я дура», — подумала она.

Затем, в половине двенадцатого, все началось.

Как и ожидалось, французы первыми атаковали замок и хозяйственные постройки Угумона, передового поста союзников, находившегося в полумиле от того места, где она лежала, и в опасной близости от французских боевых порядков.

Она могла различить комплекс из домов, сараев и часовни, окруженный деревьями. Огороженный сад и роща фруктовых деревьев находились с запада, справа от Сэл. С дальней стороны, к югу, но все еще видимый Сэл, между фермой и французскими боевыми порядками располагался небольшой лесок, буквально пара акров. Сэл сказали, что Угумон защищают двести британских гвардейцев и тысяча немцев. Войска были размещены в лесу и роще, а также на территории самой фермы.

Французская атака началась с мощного артиллерийского обстрела, который, по мнению Сэл, должен был быть сокрушительным на таком коротком расстоянии.

Затем французская пехота двинулась со своей линии фронта через открытое поле к Угумону. В ответ заговорили орудия союзников, обстреливая пехоту шрапнелью.

Союзники в лесу начали стрелять по французам из-за деревьев. У немцев были винтовки, которые били дальше и точнее.

Шрапнель и винтовки были смертоносно эффективны, и французские солдаты в синих мундирах падали сотнями, но они держали строй и продолжали идти.

— Они же такая легкая мишень, — сказала Сэл. — Почему они не бегут вперед, а идут шагом?

Вопрос не был обращен к кому-то конкретно, но на него ответил ветеран войны в Испании.

— Дисциплина, — сказал он. — Через минуту они остановятся и дадут залп все вместе.

«А я бы все равно побежала», — подумала Сэл.

*

Кит вернулся в Мон-Сен-Жан вскоре после полудня.

Он нашел Веллингтона верхом на коне у гвардейцев, на хребте над Угумоном, наблюдающим за ожесточенным боем у фермы.

Веллингтон увидел его и раздраженно спросил:

— Где, черт возьми, эти пруссаки? Я ждал их несколько часов назад!

Гнев Веллингтона бывал сокрушительным, и не всегда он был направлен на тех, кто его заслуживал.

Кит собрался с духом, чтобы доложить командиру дурные вести.

— Сэр, подтверждаю, что большая часть пруссаков покинула Вавр к десяти тридцати, и, по моим оценкам, они прибудут сюда не ранее половины третьего пополудни.

— Так какого дьявола они там делали? Светло с пяти часов утра!

Кит изложил ему сжатую версию событий.

— Вавр чрезвычайно узкое место, с небольшим мостом через реку и извилистыми улочками в городе, где, ко всему прочему, сегодня утром был серьезный пожар. А миновав город, они движутся по размытой дождем дороге…

— Пожар? Как это могло случиться после такого ливня?

Вопрос был глупый, и Кит ответил:

— У меня нет сведений на этот счет, сэр.

— Пойдите найдите Ширинга, — сказал Веллингтон. — У него будет для вас много дел сегодня днем.

Кит отъехал.

Он нашел 107-й пехотный полк на западном краю линии союзников. Некоторые солдаты выползли вперед, покинув позиции, чтобы украдкой взглянуть на поле боя, и лейтенант Джо Хорнбим приказывал им вернуться, чтобы их не было видно французам.

— Мы же не хотим, чтобы старина Бонапарт знал, где мы и сколько нас, — говорил он. — Пусть этот сукин сын гадает, а?

Кит увидел Джарджа, остановил коня и спешился.

— Молодой Джо довольно неплохой офицер, знаешь ли, — сказал Джардж, — особенно если вспомнить, что ему всего восемнадцать.

— От него сложно было этого ожидать, — сказал Кит. — С таким-то дедом-мерзавцем, как олдермен Хорнбим… — Кит отвлекся, увидев свою мать. Он был встревожен. — Что ты здесь делаешь? — спросил он ее. — Женщинам приказано покинуть поле боя.

— Этот приказ до меня не дошел, — сказала Сэл.

— Что ж, теперь дошел.

— Я здесь, чтобы быть с мужем, и не собираюсь убегать.

Кит открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Спорить с Сэл, когда она что-то решила, было бесполезно.

Он подъехал к Джо Хорнбиму и спросил:

— Лейтенант, вы не видели графа Ширинга?

— Так точно, сэр. — Он указал на север, за гребень. — Несколько минут назад он был примерно в трехстах ярдах в том направлении, разговаривал с генералом Клинтоном.

— Благодарю.

— Так точно, сэр.

Кит сел на коня и поскакал вниз по склону, где на лошадях сидели граф Генри и генерал Клинтон. Прежде чем он успел заговорить с графом, раздалась оглушительная какофония, подобная десяти грозам разом, шум, который мог означать лишь конец света, но Кит служил в артиллерийской батарее и знал, что это всего лишь звук пушек. Просто их было больше, чем он когда-либо слышал одновременно.

Он развернул коня и поспешил обратно на склон, а граф Ширинг и генерал Клинтон следовали за ним. На вершине они остановились и замерли.

Они находились на западной стороне угольной дороги, и Кит сразу увидел, что французские пушки стоят на восточной стороне и стреляют по центру и левому флангу союзной линии. Не менее семидесяти больших орудий выстроились в ряд и палили так быстро, как только могли.

Однако целей они находили немного. Союзные войска на южном склоне сильно пострадали, но большая часть армии Веллингтона находилась за хребтом, и многие ядра Бонапарта бесполезно увязали в грязи.

Так в чем же был смысл обстрела?

Через несколько минут Кит понял.

Французские солдаты в синих мундирах начали наступление, проходя сквозь линию орудий и маршируя через долину. Французские ядра летели у них над головами и мешали союзным войскам выйти из-за хребта им навстречу.

Вскоре стало ясно, что это наступление было крупной атакой. Кит оценил число наступающей пехоты в пять тысяч, затем в десять тысяч, а потом и больше. Может быть, двадцать тысяч.

Орудия союзников открыли по ним огонь, и Кит понял, что они стреляют картечью, тонкими жестяными банками, набитыми железными шариками и обрезками гвоздей, которые взрывались и разлетались смертоносным конусом шириной в тридцать ярдов, кося вражеские войска, как гигантская коса. Но французы перешагивали через тела своих товарищей и продолжали идти.

Битва началась.

Целью атаки обычно было нарушение целостности вражеской линии обороны путем захода в тыл. Этого можно было достичь либо обойдя один из флангов, либо пробив брешь в центре. Затем солдат в линии можно было окружить, заманить в ловушку и атаковать со всех сторон.

Кит использовал свою подзорную трубу, снятую с трупа французского офицера при Витории, чтобы изучить дальний восточный край поля боя. Наступающие там французские войска первыми достигли позиций союзников и энергично атаковали, оттесняя защитников. Фронт союзников проходил вдоль узкой, утопленной в землю дороги с живыми изгородями, и французы быстро достигли этого укрытия. Затем британцы контратаковали. Бой был ожесточенным и кровавым, и Кит был рад, что его там нет.

Наступление французов замедлилось, но не остановилось. Кит с тревогой увидел, что та же картина повторяется по всей линии на дальней стороне угольной дороги. Энергичная французская атака, контратака и медленное продвижение французов.

Было два часа дня, и союзники проигрывали.

Союзные войска вокруг Кита и графа были беспокойны, им не терпелось прийти на помощь товарищам, но Веллингтон не отдавал команды, и граф рявкнул:

— Стоять на месте, солдаты! Всякого, кто побежит вперед без приказа, пристрелят в спину.

Кит не был уверен, что он говорит серьезно, но угроза подействовала, и солдаты успокоились.

Потери французов были высоки, но все новые и новые люди прибывали, включая кавалерию, которую они называли кирасирами. Кит оглянулся на склон за хребтом и увидел, что у Веллингтона мало резервов пехоты, чтобы бросить их в бой. Однако британская кавалерия была наготове. Кит видел по меньшей мере тысячу всадников бригады Дворцовой кавалерии, стоявших у своих коней и с нетерпением ожидавших приказа атаковать. У лейб-гвардейцев и конной гвардии были иссиня-черные кони. Их вел граф Аксбридж, один из тех многочисленных людей, которых Веллингтон недолюбливал.

Кит слышал, как штабные офицеры говорили, что у британской кавалерии лучшие лошади, но у французов лучше кавалеристы. По крайней мере, у французской кавалерии и в самом деле было больше боевого опыта.

Прозвучал горн, и тысяча человек сели на коней. Затем другой сигнал горна заставил их всех одновременно обнажить сабли. Это было грозное зрелище, и Кит был благодарен, что его нет среди тех, кому придется отражать их атаку.

Отвечая на дальнейшие сигналы горна, они выстроились в линию длиной в милю с востока на запад, затем повели коней шагом вверх по склону, все еще вне поля зрения врага. Они перешли на рысь, взобрались на хребет, а затем, с криками и воплями, ринулись вниз, в самую гущу боя.

Союзная пехота бросилась врассыпную. Французы пытались бежать обратно к своим линиям, но не могли обогнать лошадей, и кавалерия безжалостно рубила их саблями, отсекая руки, ноги и головы. Бегущие спотыкались, падали, и их топтали могучие кони. Кавалерия неслась дальше, и резня была ужасной.

Граф Генри был на седьмом небе от счастья.

— Атака Бонапарта отбита! — ликовал он. — Да благословит Бог кавалерию!

Когда лошади оказались в пределах досягаемости французской артиллерии, Аксбридж приказал трубачам подать сигнал к отступлению. Кит отчетливо его слышал, но, к его изумлению, кавалерия казалась глухой. Они проигнорировали повторяющийся сигнал и поскакали дальше, крича и размахивая саблями. Рядом с Китом граф Генри с отвращением хмыкнул. Всадники были охвачены жаждой крови, и всякая дисциплина рухнула. Сказывалось отсутствие боевого опыта.

Их ликование было самоубийственным. Когда они достигли французской линии укреплений, их начали косить пушечным и мушкетным огнем. Их натиск замедлился, так как земля под ними пошла в гору, и лошади устали.

За считанные минуты кавалерия перешла от триумфа к полному уничтожению. Внезапно они сами стали теми, кого резали. Когда они разбились на небольшие группы, французы окружили их и методично уничтожили. Кит в отчаянии смотрел, как гибнет цвет британской армии. Несколько счастливчиков, выживших, хлестали своих лошадей, заставляя их из последних сил нестись галопом обратно к союзной линии.

Атака Бонапарта действительно была отбита, но какой ценой.

У французов было больше людей, и они могли начать новую пехотную атаку, но британцы уже не могли повторить подобную кавалерийскую атаку.

Кита охватило отчаяние.

Наступило затишье. Сражение не прекратилось, но продолжалось на более низком уровне. Французская артиллерия время от времени обстреливала долину, иногда убивая офицера на коне или разбивая пушку. Вокруг Угумона и Ла-Э-Сент продолжалась спорадическая перестрелка, снайперы с обеих сторон вели огонь и иногда попадали в цель.

К Веллингтону обратился посыльный, тот подозвал графа Генри и сказал:

— Есть донесение, что появились пруссаки. Отправляйтесь на восточный край нашей линии и проверьте. Если это правда, скажите их командиру, что я хочу, чтобы они усилили мой левый фланг. Вперед!

Приказ имел для Кита смысл. Левое крыло Веллингтона было основной целью артиллерийских и пехотных атак Бонапарта, тогда как правый фланг, где находились Сэл и Джардж, до сих пор почти не участвовал в бою. Именно левый фланг нуждался в пруссаках.

Они поскакали галопом.

В миле или двух за самым восточным краем союзной линии фронта находились два небольших леса. Лес Оэн на севере и Парижский лес на юге, и пока они скакали, Киту показалось, что он видит движение в обеих областях. Приблизившись, он увидел, как из леса Оэн выходят сотни солдат в темно-синих мундирах.

Это была правда. Пруссаки наконец-то прибывали.

Кит и граф Генри добрались до леса Оэн невредимыми. К этому времени подошло уже две-три тысячи пруссаков, и еще больше к лесу на юге. Несколько тысяч мало что меняли, но, когда подойдут остальные, у союзников будет подавляющее преимущество.

Но было ли время ждать?

Войска в лесу Оэн принадлежали I корпусу под командованием фон Цитена. Этому лысеющему сорокапятилетнему генералу, увешанному наградами, предстояло сражаться уже в третий раз за четыре дня. Сам Блюхер еще не прибыл, поэтому граф Генри и Кит передали Цитену послание Веллингтона на обычной смеси языков.

Цитен лишь ответил, что передаст просьбу Веллингтона Блюхеру при первой же возможности. У Кита сложилось впечатление, что пруссаки сами решат, где им лучше всего вступить в бой.

Цитен не стал предполагать, как скоро прибудут остальные прусские части.

Граф Генри и Кит вернулись к Веллингтону и доложили обстановку.

Кит взглянул на часы, еще один трофей, снятый с трупа, и с изумлением увидел, что уже пять часов вечера. Казалось, с момента первой атаки французской пехоты прошли считанные минуты.

На протяжении всех ожесточенных боев последних трех дней целью Бонапарта было не дать пруссакам соединиться с англо-голландскими войсками. В ближайшие несколько часов это наконец должно было произойти.

Бонапарт, несомненно, видел пруссаков и, должно быть, понял, что время внезапно стало решающим фактором. Теперь его единственной надеждой было уничтожить армию союзников до того, как пруссаки успеют присоединиться к битве в достаточном количестве, чтобы переломить ее ход.

Кит заметил оживленное движение в тылу французов. Несколько минут он не мог понять, что происходит, пока граф не сказал:

— Кирасиры строятся. Сейчас будет кавалерийская атака.

Британские и голландские артиллеристы подтягивали резервные орудия на замену поврежденным. Кит поискал глазами Роджера, но не смог его заметить.

Французская артиллерия все еще вела прерывистый огонь, пока их кавалерия строилась, и в этот момент снаряд упал в двадцати ярдах от Кита, угодив в резервное орудие, которое как раз маневрировало, чтобы занять позицию. Раздался грохот и вспышка, крики людей и жуткий визг раненой лошади, а затем второй, более мощный взрыв. Взорвался запас пороха за орудием, разнеся пушку вдребезги. Кита швырнуло на землю и оглушило, но уже через секунду он понял, что не обожжен и не задет летящими обломками. Ошеломленный, он с трудом поднялся на ноги. Весь орудийный расчет был убит или ранен, а от самой пушки осталась лишь груда искореженного металла и обгоревшего дерева. Взгляд Кита упал на графа Генри, лежавшего на земле без движения. Вокруг его головы была кровь. Ранение, вероятно, было нанесено обломком развороченной пушки, пролетевшим по воздуху. Кит опустился на колени рядом с ним и увидел, что тот еще дышит.

Он увидел группу пехотинцев, уставившихся на разбитое орудие. Он указал на двоих из них и приказал:

— Ты и ты! Это граф Ширинг. Поднимите его и несите к хирургу. Живо!

Они подчинились.

Кит гадал, выживет ли граф. Хирурги мало что могли сделать с ранениями в голову, кроме как перевязать их. Все зависело от того, насколько сильно был поврежден мозг.

Размышлять было некогда. Кит снова повернулся к полю боя. Начиналась новая французская атака.

Из-за французских позиций хлынула настоящая лавина всадников. Из-за тучи выглянуло солнце, и его лучи заиграли на клинках и доспехах. Кит почувствовал, как земля под ногами дрожит от топота десятков тысяч копыт.

У союзников почти не осталось кавалерии, чтобы им противостоять.

Веллингтон крикнул:

— Подготовиться к встрече кавалерии!

Клич прокатился по всей линии, и пехотные батальоны, как их и учили, быстро перестроились в каре. Глядя вдоль линии, Кит увидел, что 107-й пехотный полк строится с четкой эффективностью.

Когда вражеская кавалерия приблизилась, Веллингтон проехал вдоль каре, выкрикивая слова ободрения. Кит и другие адъютанты последовали за ним. Затем французы обрушились на них.

Сначала защитники одерживали верх. Французская кавалерия носилась вокруг каре, выкрикивая: «Vive l’empereur!» Многих из них сразил плотный огонь с краев каре, где мушкетеры стояли в четыре ряда. Каждый британский солдат опускался на колено, стрелял, затем отступал в конец четверки, чтобы перезарядить, давая возможность выстрелить следующему. Всё это выглядело как смертоносно отлаженный танец.

После нескольких ужасающих минут кавалерия отступила, но на смену им пришли подкрепления на свежих лошадях, некоторые вооруженные трехметровыми пиками, которые они метали в каре, пытаясь проделать бреши. Убитых и раненых оттаскивали в центр каре, а бреши смыкались.

Кит не мог не восхищаться мужеством французских всадников, которые атаковали снова и снова, скача по телам своих товарищей, перепрыгивая через мертвых и раненых лошадей. Остатки британской кавалерии контратаковали, но их было слишком мало, чтобы что-то изменить.

Во время затишья Кит задумался, где пехота Бонапарта. Она должна была поддерживать атакующую кавалерию, ведь так обычно и делалось. Затем он посмотрел через долину, вглядываясь сквозь облака порохового дыма, и понял причину. Пруссаки наконец вступили в бой.

Проигнорировав просьбу Веллингтона, большая часть новоприбывших зашла за восточный фланг французской линии и атаковала у деревни Плансенуа, высоко на противоположном хребте, вблизи вражеского штаба. Бонапарт был застигнут врасплох.

Бой там казался ожесточенным, и Кит прикинул, что Бонапарт не может выделить пехоту с того участка для поддержки своей кавалерийской атаки. Наблюдая, он, казалось, увидел, как дополнительные войска из резерва, расположенного выше по склону, разворачиваются в Плансенуа. Но он также видел, как новые темно-синие мундиры прибывают с востока и бросаются в бой.

Французская пехота была скована там и не могла поддержать кавалерийскую атаку. Это могло спасти армию Веллингтона.

Бонапарт, должно быть, в отчаянии, рассуждал Кит. Он должен был победить сегодня, ибо завтра объединившиеся армии англо-голландцев и пруссаков станут непобедимы.

Среди адъютантов Веллингтона пронесся горестный шепот, и кто-то тихо произнес:

— Ла-Э-Сент пала.

Глянув через поле, Кит увидел, как из фермы выбегают жалкие остатки немецких защитников, крошечная часть первоначального гарнизона и французы наконец овладели ею. Это был успех для Бонапарта, так как он серьезно ослабил линию союзников.

Союзная артиллерия немедленно начала обстрел Ла-Э-Сент, и Кит подумал: «Это стреляет Роджер». Но французы удержали опорный пункт.

Атака французской кавалерии иссякла около половины седьмого. Однако союзники понесли серьезный урон, особенно в центре линии. Для Бонапарта был удачный момент нанести смертельный удар. Веллингтон ясно понимал, насколько опасно уязвимы союзники, и он яростно носился вдоль линии, не заботясь о собственной безопасности, отдавая приказы, которые Кит и другие адъютанты развозили офицерам. Подтягивал резервы для усиления линии, вызывал повозки с боеприпасами, заменял уничтоженные пушки запасными, которых теперь оставалось угрожающе мало. Тем временем I корпус Цитена наконец сделал то, чего хотел Веллингтон, и усилил левое крыло союзников, позволив Веллингтону перебросить оттуда людей для укрепления ослабленного центра. И все это время Бонапарт не мог атаковать уязвимое место союзников из-за атаки пруссаков на Плансенуа.

Французский полковник дезертировал и подскакал к линии союзников с криком:

— Vive le roi! Да здравствует король!

Когда его допросили офицеры разведки, он сообщил, что Бонапарт решил использовать свои элитные войска, Императорскую гвардию, до сих пор находившуюся в резерве, для атаки на правое крыло союзников.

Императорскую гвардию обычно вводили в конце, чтобы нанести «coup de grâce», смертельный удар. Неужели битва уже достигла этой стадии?

Адъютанты были отправлены с этой новостью к войскам на дальней стороне угольной дороги, которые до сих пор почти не участвовали в бою. Кит поскакал к 107-му пехотному полку и предупредил майора Денисона, который был за командира. Солдаты вокруг Денисона, казалось, были рады наконец-то вступить в бой, хотя бы для того, чтобы потом было что ответить на вопрос: «А что ты делал при Ватерлоо?»

Сразу после семи часов, когда солнце садилось над западной оконечностью долины, появилась Императорская гвардия, по грубой оценке Кита, около шести тысяч человек. В синих мундирах с фалдами они маршировали под барабанный бой по полям, усеянным мертвыми и ранеными людьми и лошадьми, в смраде крови и потрохов. Кит сидел на коне и наблюдал в подзорную трубу, как они приближаются. Они обогнули Угумон, все еще занятый союзниками, и миновали Ла-Э-Сент, которая теперь была в руках французов.

Войска союзников ждали за хребтом, вне поля зрения врага. Джо Хорнбим ходил вдоль строя, повторяя:

— Стоять на месте. Ждать приказа. Никому не лезть вперед. Стоять на месте.

Кит видел, что французы теперь атаковали по всей линии союзников, без сомнения, чтобы сковать войска и не дать им прийти на помощь обороняющимся от Императорской гвардии. Глядя на садящееся солнце, он понял, что так или иначе это будет последний акт драмы этого сражения. Он решил остаться со 107-м полком.

Когда гвардейцы были в двухстах ярдах, орудия союзников открыли огонь. Кит увидел, что они снова стреляют картечью, и, когда гвардейцы начали падать, пробормотал: «Хорошо стреляешь, Роджер». Но французские гвардейцы стойко восприняли смертельный шквал картечи. Не сбиваясь с шага, они обходили мертвых и раненых, смыкали ряды и продолжали идти вперед.

Когда гвардейцы были всего в тридцати ярдах, войска за хребтом внезапно поднялись и дали мушкетный залп. На таком расстоянии многие пули нашли свою цель. Французы ответили огнем, и несколько кингсбриджских солдат упали, включая командира, майора Денисона. Кит увидел, как капеллан, Кенелм Маккинтош, получил пулю в грудь, ранение выглядело смертельным, и подумал о пятерых детях Элси, которые только что потеряли отца.

Когда враг был всего в тридцати ярдах, времени на перезарядку уже не было, и союзники бросились в штыковую атаку. Гвардейцы дрогнули, но не отступили, и схватка перешла в кровавый рукопашный бой.

107-й полк был среди тех сил, что находились далеко на правом фланге, ведя огонь по наступающему врагу под углом. Теперь один батальон ринулся вниз по склону и повернул налево, чтобы атаковать уязвимый фланг Императорской гвардии. Приказа от Веллингтона не было, но офицеры на местах брали инициативу на себя. Сразу же после этого к атаке присоединилась другая группа. Внезапно Джо Хорнбим закричал: «В атаку!». Лейтенант не имел права отдавать такой приказ, но Денисон был мертв, а Джо был единственным офицером в поле зрения и жаждущие боя солдаты без колебаний последовали за ним.

Кит понял, что это может стать поворотным моментом битвы, а значит, и всей двадцатитрехлетней войны, и действовал инстинктивно. Он выхватил у павшего солдата мушкет со штыком, вскочил на коня и присоединился к атаке. Уезжая, он услышал, как Сэл кричит ему вслед: «Кит, не уходи!», но он поскакал дальше.

Императорскую гвардию теперь атаковали с двух сторон, и она начала колебаться. Союзники воспользовались преимуществом. 107-й полк бросился в штыковую. Французская пуля попала в коня Кита, и бедное животное споткнулось. Кит успел соскочить, прежде чем конь рухнул на землю. Он побежал дальше, размахивая оружием. Он оказался бок о бок со своим отчимом, Джарджем.

Некоторые французы уже бежали, но большинство осталтсь и сражались. Кит стоял плечом к плечу с Джарджем, оба яростно кололи мушкетами со штыками. Киту был уверен, что ранее убил много людей, но всегда стреляя ядрами и картечью из пушек, а теперь он испытал ужасно странное ощущение, пронзая человеческую плоть клинком. Это не повлияло на его боевой дух, все его существо было поглощено необходимостью убивать вражеских солдат, и он делал это так быстро и эффективно, как только мог.

Впереди него конь Джо Хорнбима упал, и Джо рухнул на землю. Над ним навис гвардеец с занесенным солдатским тесаком, и на долю секунды Джо беспомощно взглянул на своего убийцу. Но в этот момент Джардж шагнул вперед и сделал выпад штыком. Гвардеец развернулся и обрушил свой солдатский тесак на Джарджа. Это был могучий удар, лезвие тесака глубоко вонзилось в шею Джарджа в тот самый момент, когда его штык пронзил мундир гвардейца, вошел тому в живот и выпустил кишки. Оба упали. Из шеи Джарджа хлынула алая кровь, а кишки гвардейца вывалились на землю.

Джо вскочил.

— Боже правый, вот это было близко, — сказал он Киту. Взглянув вниз, он добавил: — Джардж спас мне жизнь. — Затем он подобрал свой палаш и вернулся в бой.

Императорская гвардия начала рассыпаться. Солдаты в тылу больше не рвались вперед, а поворачивались и бежали назад. Видя, как их ряды редеют, солдаты на передовой отступили и отступление стремительно превратилось в бегство. Союзники гнались за ними, торжествующе крича.

Оглядев поле боя, Кит увидел, что по всей линии французы деморализованы. Одни отступали, другие, видя это, делали то же самое. Некоторые начали бежать, и другие последовали их примеру и вот уже через несколько секунд паника охватила всех. Затем союзники погнали побежденных французов вниз по одному склону и вверх уже по другому.

Кит сразу подумал о Роджере.

Оставив товарищей завершать разгром, он повернулся и побежал обратно вверх по склону, перепрыгивая через искореженные трупы и стонущих раненых, к артиллерии на хребте. Некоторые артиллеристы побросали свои пушки и присоединились к финальной бойне, но он был уверен, что Роджера среди них не будет.

Он спешил вдоль линии, пристально вглядываясь в артиллеристов, сидящих или лежащих у орудий. Одни были измождены и вымотаны, а другие мертвы. Он искал лицо Роджера, молясь увидеть его среди живых. Теперь он боялся больше, чем за весь день. Худшим исходом было бы, если бы он остался жив, а Роджер мертв. Уж лучше бы, чтобы они оба были мертвы.

Когда он наконец увидел Роджера, тот сидел на земле, прислонившись спиной к колесу пушки, и его глаза были закрыты. Дышит ли он? Кит боялся худшего. Он опустился на колени рядом с ним и коснулся его плеча.

Роджер открыл глаза и улыбнулся.

— Ну, слава богу, — сказал Кит и поцеловал его.

*

Сэл видела, как Кит устало поднимается по склону, шагает прямо и, очевидно, невредим, и испытала мгновение чистого облегчения, но затем она начала искать Джарджа.

107-й пехотный полк бежал через долину, преследуя отступающих французов. Она надеялась, что Джардж среди них, но проверила тех, кто остался на поле боя, лежащих в погубленной пшенице. Среди них трупы были счастливчиками, подумала она, ведь боль для них уже закончилась. Остальные молили о воде, или о хирурге, или взывали к богу и матерям. Она ожесточила свое сердце и не обращала на них внимания.

Когда ее взгляд наконец остановился на Джардже, она не сразу его узнала, и ее взгляд скользнул дальше, затем что-то заставило ее оглянуться, и она ахнула от ужаса. Он лежал на спине, его шея была перерублена наполовину, и его невидящие глаза были устремлены в темнеющее небо.

Сэл охватило горе. Она плакала так сильно, что почти ничего не видела. Она опустилась на колени у тела и положила руку ему на грудь, словно надеясь почувствовать биение сердца, хотя знала, что это невозможно. Она коснулась его щеки, еще теплой. Она пригладила его волосы.

Она должна была его похоронить.

Она встала, вытерла глаза и огляделась. Ферма Угумон была в паре сотен ярдов, и что-то в ее дворе горело. Но одно из зданий выглядело как небольшая церковь или часовня.

Двое мужчин, показавшихся ей знакомыми и, вероятно, из 107-го полка, возвращались через долину, один слегка хромал, другой нес мешок, несомненно, с добычей. Она попросила их помочь ей, взвалив тело Джарджа ей на плечо, и они это сделали.

Джардж был тяжелым, но она была сильной и думала, что справится. Она поблагодарила двух мародеров и пошла, рыдая на ходу.

Она пробиралась через поле боя, обходя тела, и прошла через ворота во двор. Здание фермы горело, но часовня была цела. У южной стены маленького здания был небольшой чистый клочок травы. Может, это была освященная земля, а может, и нет, но ей показалось, что это подходящее место, чтобы похоронить ее мужчину.

Она опустила тело на землю как можно бережнее. Выпрямила ему ноги и сложила руки на груди. Затем, нежно, взяла его голову обеими руками и повернула так, чтобы рана на шее сомкнулась, и он выглядел более естественно.

Она снова встала и оглядела двор. Повсюду были тела, сотни тел. Но это была ферма, так что где-то здесь должна быть лопата. Она зашла в сарай. Повсюду валялись следы прошедшей битвы: ящики с патронами, сломанные мечи, пустые бутылки, случайные части тел, чья-то рука, нога в сапоге, половина кисти.

На стене, на деревянных колышках, висело несколько мирных инструментов. Она схватила лопату и вернулась к Джарджу.

Она начала копать. Это была тяжелая работа. Земля пропиталась дождем, и ее было трудно поднимать. Она гадала, почему у нее так болит спина, а потом вспомнила, что провела прошлую ночь, хотя казалось, что это было так давно, таща пятьдесят фунтов картошки три мили до Ватерлоо и три мили обратно.

Когда она выкопала яму глубиной около четырех футов, она почувствовала, что умрет от истощения, если продолжит, и решила, что выкопала достаточно.

Она схватила Джарджа под плечи и медленно потащила его в могилу. Когда она уложила его на дно выкопанной ямы, она снова поправила его тело. Ноги прямые, руки сложены, голова правильно лежит на шее.

Она стояла у могилы, глядя на него, пока вечер сменялся ночью. Она прочитала «Отче наш». Затем она подняла глаза к небу и сказала:

— Будь к нему снисходителен, Господи. В нем было…

Она задохнулась и подождала, пока снова сможет говорить, а затем сказала:

— В нем было больше хорошего, чем плохого.

Она взяла лопату и начала засыпать яму. Она уже делала это однажды, когда хоронила Гарри двадцать три года назад. Тогда она колебалась, бросать ли землю на человека, которого любила, и сейчас было то же самое. Но сейчас, как и тогда, она заставила себя, потому что это было частью признания того, что он ушел, и то, что осталось, было лишь оболочкой. «Прах к праху», — подумала она.

Хуже всего было, когда его тело было покрыто землей, но она все еще видела его лицо. Она снова заколебалась и снова заставила себя это сделать.

Когда могила была засыпана, она бросила лопату на землю и плакала, пока у нее не кончились слезы. Затем она сказала:

— Вот и все, Джардж.

Она постояла у могилы еще немного, пока не стало совсем темно.

Она обратилась к нему в последний раз.

— Прощай, Джардж, — сказала она. — Я рада, что достала тебе ту картошку.

Затем она ушла.