Древнекитайская философия. Эпоха Хань

Ван Фу (76-157) — китайский философ, живший в период правления Восточно-ханьской или позднеханьской династии (25-220). Это было время дальнейшего обострения социальных противоречий в стране, роста влияния всесильной бюрократии и богатых домов и ухудшения положения народа, в первую очередь крестьян.

В основном труде философа «Цяньфу лунь» («Суждения затворника») нашла отражение идейно-политическая обстановка, которая сложилась в Китае во II в. н. э. В ряде мест Ван Фу критикует и социальную несправедливость, царящую в обществе, основы господствующей морали.

В философских воззрениях Ван Фу заметна эклектичность. Он приемлет основные этические категории конфуцианства, часто обращается к авторитету Конфуция, но в то же время выступает против расточительства знати, в частности против роскошных похорон, ратует за необходимость проявлять больше заботы о народе, за развитие земледелия, в чем повторяет идеи Мо-цзы. Его критические выступления во многом созвучны взглядам Ван Чуна. В учении о всеобъемлющей и всепроникающей субстанции ци, дуализме природных сил инь-ян и их взаимодействии Ван Фу придерживается концепций китайских натурфилософов.

До наших дней сохранилось 10 глав его труда «Цяньфу лунь», разбитых, в свою очередь, на 36 подглав. Они обычно издаются с комментариями цинского ученого Ван Цзипэя. В настоящий сборник включен перевод четырех подглав его труда, который сделан по текстам, опубликованным в хрестоматии «Избранные материалы по истории китайской философии (период двух Хань)» (т. 2. Пекин, 1960).

П. М. Устин, Линь Лин

Подглава «Хвала учению»

То, что ценно для Неба и Земли, — это человек; то, перед чем преклоняются совершенномудрые, — это долг. Добродетель и долг постигаются разумом; то, к чему стремятся просвещенные и мудрые, — это знания. Хотя и есть многомудрые — не от рождения они [все] знают, хотя и есть талантливые — не от рождения они [все] умеют. Не зря в древних книгах говорится, что Хуан-ди учился у Фэн Хоу[1112], Чжуань-сюй — у Лао Пэна[1113], Ди-ку — у Чжу Жуна[1114], Яо — у У Чэна[1115], Шунь — у Цзи Хоу[1116]. Юй-у Мо Жу[1117], Тан — у И Иня[1118], Вэнь и У[1119] учились у Цзян Шана[1120], Чжоу-гун учился у Шу Сю, Конфуций — у Лао Даня[1121]. Если сказанное заслуживает доверия, значит, человеку не учиться нельзя. [Если] эти одиннадцать благородных мужей, будучи высокомудрыми, пополняли знания, совершенствовали добродетели только благодаря учебе, что тогда говорить об обыкновенных людях! Поэтому-то «мастер, желающий хорошо сделать свое дело, должен прежде всего наточить свои инструменты»[1122], благородный муж, намеренный проповедовать чувство долга, должен прежде всего выучиться. В «И цзине» говорится: «Благородный муж накапливает добродетели, изучая речи и поступки древних»[1123]. Вот почему человеку необходимы знания, как предмету — обработка. Известная в эпоху Ся яшма в форме полумесяца и яшмовый диск Бянь Хэ из Чу[1124], обладая изумительными качествами, остались бы простыми камнями, не пройди [они] обработку и полировку. Первоначальным материалом для [ритуальных] сосудов фу и гуй, для парадных одежд, в которые облачались во время аудиенций и жертвоприношений, служили обычные деревья с гор и равнин, нить коконов шелкопряда. [Но] после того как искусный Чуй[1125], разметив бревно плотницким шнуром, обтесывал его топором, а ткачиха, окрасив [шелковые нити] в пять цветов[1126], пускала их в ткацкий станок, [изделия мастера] превращались в ритуальные сосуды для храма предков, [изделия ткачихи] — в парадные одеяния, достойные подношения духам и князьям. Тем более не замедлят появиться результаты, если благородному мужу, обладающему честным, чистым нравом, прозорливым, острым умом, дать доброго друга, мудрого учителя для наставлений, научить [его] ритуалу, музыке, передать [ему] мысли, [заложенные] в «Ши цзине» и «Шу цзине», обогатить [его] знанием чжоуской «И цзин», просветить с помощью «Чунь цю». [Недаром] в «Ши цзине» говорится:

Поэтому благородный муж с утра до вечера должен воспитывать [в себе] добродетель и совершенствовать знания не только ради [расширения] кругозора, но и для продолжения славы предков и возвеличения родителей.

Конфуций говорил: «Я часто целые дни не ем и целые ночи не сплю, все думаю. Но от этого пользы нет. Лучше учиться!»[1128] И далее: «Когда работаешь на пашне, тебя подстерегает голод; когда занимаешься учением, тебя ждет довольство. Благородный муж беспокоится о правильном Пути и не беспокоится о бедности»[1129]. Цзи-цзы[1130] [в свое время] изложил шесть [несчастливых] крайностей, а в песне о «Северных воротах» из «Нравов царств»[1131] тоже поется о нищете. Но разве [мы проповедуем] любовь к бедности, [когда говорим], что не следует беспокоиться о бедности? Мы говорим [так потому], что волю следует сосредоточить на чем-то таком, что является более важным, [чем бедность]. Поэтому благородный муж стремится к богатству не ради изысканных яств, красивых нарядов, чудесной музыки, изящных женщин, а [для того, чтобы] овладеть правильным путем и приумножить добродетели. А этот путь постигается учебой и скрыт в книгах. Учение продвигается быстро, когда есть состояние, и заходит в тупик, если состояния нет. То, что Дун Чжуншу за всю жизнь не поинтересовался, как идут дела у него в доме, а Цзин Цзюньмин[1132] годами не покидал [своего] двора, что позволило [им обоим] целиком отдаться учебе и достичь [в этом] выдающихся результатов, объясняется именно [их] богатством. Такие богатые, а сумели проявить настоящее прилежание — это присуще людям талантливым. Ни Куань кормился на улицах столицы тяжким трудом, Куан Хэн[1133] подавал вино в харчевне — настолько бедными они были. Такие бедные, а сумели достичь многого в учении — это присуще людям совершенным. В ту пору посвятивших себя учебе в [столичных] школах насчитывалось более десяти тысяч, а завершивших учебу оказалось несколько десятков. Почему так случилось? Потому, что совершенствованию богатых помешало [их] богатство, бедные же изменили [свои] намерения из-за нищеты; были и такие, кто из-за смут пропустил время, — все эти люди не добились поставленной цели, утратили то, чего уже достигли, и остались недостаточно просвещенными. Вот почему наверняка лишь немногие, не обладающие талантом Дуна и Цзина, волей Ни и Куана, способны, превозмогая себя, забросить домашние дела и на длительное время пойти в ученики.

Хотя эти четверо владели чутким слухом, острым зрением, [хотя они] проявили честность, верность, бескорыстие, смелость, едва ли будет справедливым [допустить], что не было больше никого, кто мог бы сравниться с ними по достоинствам. Тем более есть причина тому, что именно эти четверо стали знаменитыми, свершили славные дела и молва об их добродетелях пройдет через века. В чем же причина этого? Они сумели опереться на истины прежних мудрецов, разумом проникли в заветы Учителя[1134]. Ведь лучше самому управлять повозкой и проехать тысячу ли, чем полагаться на возницу Цзао-фу[1135], который может вихрем промчаться сто шагов, после чего повозка у него сразу же развалится. Ведь лучше самому сесть за весла и проплыть Янцзы и Хуанхэ, чем полагаться на лодочника, у которого лодка пойдет ко дну, как только отдадут чалку.

Благородный муж отнюдь не от рождения наделен небывалыми качествами, [просто] он умеет пользоваться предметами. По природным данным люди отличаются [друг от друга] во сто крат, однако [их] прозорливость и мудрость впоследствии могут различаться в десять тысяч раз, но [это произойдет] не вследствие врожденного таланта, а в результате какого-то воздействия на него. Благородный муж отнюдь не рождается понимающим все: только после того, как он примется за учебу, перестанут существовать преграды для его чуткого слуха и острого взгляда и [ничто] не помешает проявлению мудрости его разума. Он будет в состоянии восстановить деяния императоров и князей в прошлом и предугадать ход развития ста поколений в будущем. Это [ему удастся сделать] потому, что существует правильный Путь, которым благородный муж себя осеняет.

Вот почему правильный Путь служит разуму так же, как свет — человеческому глазу. Когда попадаешь в подземелье либо в темную комнату, [тебя] окутывает мрак и [ты] не в силах ничего разглядеть, но, когда зажгут яркие свечи, [из тьмы] выступят все предметы. Это [происходит] благодаря свету, источаемому огнем, и не является результатом зоркости глаз — ведь глаза делаются зрячими благодаря свету. Путь Неба и Земли, деяния духов незримы, но, изучив каноны мудрецов, постигнув тонкости правильного Пути, [можно] все узреть — в этом сила правильного Пути, а не разума. Опираясь на правильный Путь, человек делает себя знающим. Для того, кто ищет вещи в темной комнате, нет ничего лучше огня, для того, кто ищет правильный Путь, нет ничего лучше классических книг. Классические книги — это каноны, они созданы прежними мудрецами. Постигнув до тонкостей правильный Путь, мудрецы испытали его на себе, а потом захотели научить [других] направлять усилия на то, чтобы встать на правильный Путь. [Именно] для этого прежние мудрецы создали каноны и оставили [их] в наследство следующему поколению достойных мужей, точно так, как это сделал мастер Чуй, создав циркуль и угломер, отвес и плотницкий шнур и передав [их] в наследство последующим мастерам. Ведь сам Чуй был настолько искусен, что мог на глаз установить [правильность] окружности и квадрата, разумом определить [идеальную] поверхность и прямую линию, но он все равно создал циркуль и отвес, угломер и плотницкий шнур, чтобы таким путем передать знания потомкам. Даже если бы таким мастерам, как Си Чжун и Гун Бань[1136], довелось работать, как это делал Чуй, без этих четырех мерных инструментов, они определенно не справились бы с задачей; [теперь же] простые мастеровые, отмеряя циркулем, выправляя угломером, выравнивая отвесом, отмечая плотницким шнуром, приближаются к искусству Чуя. Чуй своим разумом создал циркуль и угломер, а мастера [после него] с помощью циркуля и угломера стали делать [такое], что под стать замыслам самого Чуя. Поэтому последующие мастера с помощью мерных инструментов становятся похожими на Чуя.

Мудрость прежних мудрецов была такова, что разумом они постигали духов, их природа соответствовала нормам морали. Они создали канонические книги, чтобы оставить [их] потомкам. Если достойный, благородный муж забросит учебу и станет поступать в соответствии со своей сущностью, [он] определенно ничего не достигнет; но если он станет учиться у наставника и поступать в соответствии с канонами, по мудрости и просвещенности, по добродетелям и долгу [он] приблизится к [мудрецам]. Прежние мудрецы своим разумом создали каноны [для того, чтобы] потомки, пользуясь этими канонами, поступали в соответствии с разумом мудрецов. Вот почему достойные люди, изучающие каноны, по своим добродетелям близки к мудрецам. В «Ши цзине» говорится:

И далее:

Поэтому для тех, кто грезит подвигами, мечтает о прославлении добродетели, нет ничего лучше, чем учение.

Подглава «Гибельное расточительство»

Правитель считает пределы четырех морей[1139] семьей и планирует [жизнь] всех людей. [Если] один пахарь забрасывает ниву, в Поднебесной появляются голодные, [если] одна женщина перестает ткать, в Поднебесной появляются терпящие холод.

Ныне многие оставляют землепашество, шелководство, стремятся заняться торговлей, поэтому [купеческие] повозки, влекомые буйволами, лошадьми, запрудили дороги, бездельники, бродяги наводнили города и мошенничают [там]. Тех, кто занят основным делом[1140], стало меньше, [зато] выросло число едоков. «Процветающая, крепкая столица — это центр всего государства»[1141]. Посмотрим на Лоян[1142]: торговцев [здесь] вдесятеро больше, чем землепашцев, никчемных бездельников вдесятеро больше, чем торговцев. На одного пахаря [приходится] сто едоков, на одну ткачиху — сто [жаждущих] одеться. [Но] разве один может содержать сто [человек]? В Поднебесной сотни областей, тысячи уездов, десятки тысяч городков, и, если такое положение всюду, разве возможно, чтобы люди всем обеспечили [друг друга]? Разве возможно, чтобы не было страдающих от голода и холода? Когда голод и холод приходят вместе, разве [люди] не могут решиться на худое? А ведь тот, кто творит худое, — разбойник. [Если] разбойников [становится] много, разве могут чиновники не ожесточиться? [Если] жестокость усиливается, разве низам возможно не роптать? [Если] ропщущих [становится] много, признаки смуты налицо. [Когда] низы едва влачат жизнь, а небо ниспосылает бедствия, государству грозит опасность.

Ведь бедность проистекает от богатства, слабость проистекает от силы, смута проистекает от [установленного] порядка, опасность проистекает от успокоенности. Вот почему мудрый правитель воспитывает народ заботой, вниманием, наставлениями, не упускает самого малого, чтобы предотвратить зарождение смуты, пресечь дурное. Поэтому-то в «И цзине» провозглашается: «Установи устойчивый порядок, [тогда] ущерба имуществу [никто] не причинит, вреда народу [никто] не нанесет»[1143]. «Песня о седьмой луне» из «Ши цзина»[1144] учит народ большим и малым сельскохозяйственным работам. Закончив поучения, песня снова возвращается к началу. Отсюда видно: нельзя позволять [людям] распускаться. [А они] теперь [щеголяют] в роскошных одеждах, привередливы к пище, несдержанны в речах, научились лукавить и надувать друг друга. Такое ныне всюду. Для одних профессией стало совершение преступлений и сколачивание банд, другие своим главным занятием считают гульбу и азартные игры.

Некоторые взрослые, никогда не [встававшие] за плуг, не [бравшие] в руки мотыгу, бродят ватагами, ради озорства захватив самострелы и набив пазуху шариками [для стрельбы] из самострелов. Другие заняты изготовлением из добротной глины [таких] шариков на продажу тем, кто забавляется самострелами, которыми не то что от внешних врагов не оборониться — мышей в своем доме не извести. Подобные самострелы любил цзиньский Лин[1145], чем и усугубил зло. [Что-то] не слышно, чтобы целеустремленные и справедливые, гуляя, забавлялись самострелами. Лишь пустые людишки, мальчики-слуги да недостойная чернь подхватили привычку бродить с самострелами, стрелять в птиц, тщетно пытаясь попасть [в них]. Раз сто [такой] выстрелит и ни разу не попадет, а прохожему, [случается], в лицо либо в глаз угодит. Самострелы эти бесполезны, вредны.

Некоторые делают [на продажу] бамбуковые свирели, заостряя мундштук так, что он становится похожим на оружие, или обмазывают [его] воском и медом, чтобы усладить язык, — все это печальный признак. Некоторые для детских забав лепят из глины повозки, собак, всадников, фигурки [людей], изображающие театральные сцены, ловко выманивая у людей за них деньги.

Еще в «Ши цзине» высмеивались «женщины, которые уже не треплют коноплю, только пляшут»[1146]. Отойдя от домашних дел, забросив шелководство и ткачество, многие [женщины] ныне подались к колдуньям учиться их ремеслу: колотить в барабан, плясать, отбивать поклоны духам, чтобы обманывать простой люд, вводить [его] в заблуждение. У ослабевших от хворей женщин, [у домочадцев] в тех семьях, где поселилась болезнь, тревога помутила разум, и [колдуньям их] легко запугать. [Колдуньи, якобы для исцеления], заставляют [страждущих] пускаться в дальний путь, немедленно покинуть очаг. И [те] скитаются по извилистым горным тропам, находя приют только там, где сверху течет, а внизу сыро; [их] треплет ветер, студит холод, [они] попадают в сети подлых людей, [их] грабят разбойники — все это только умножает [их] страдания. Не счесть таких, кто [из-за этого] окончательно теряет здоровье! А есть и такие, кто отказался от лечения и лекарств, отправился на поклон к духам, да так и умер от этого, не только не ведая, что одурачен колдуньями, а, наоборот, сожалея, что обратился [к ним] слишком поздно, — нет большего обмана, чем подобным образом вводить в заблуждение простолюдина.

Некоторые разрезают целые куски прекрасного шелка на ленты для заклинаний, художники наносят [на них] узоры, а нанятые каллиграфы пишут просьбы изысканным слогом, чтобы вымолить побольше счастья. Некоторые разрезают цветной шелк на ленты в несколько фэней шириной и в пять цуней[1147] длиной, шьют [из них] талисманные мешочки, вышивают их и носят при себе. Некоторые прядут цветной шелк, сучат нити, потом разрезают [их], чтобы сделать повязки-браслеты[1148] на запястья. Но все это пустое: ни счастья, ни несчастья [от них] нет, только напрасно [люди] расходуют шелковое полотно и нить, вводят в заблуждение простой люд, напускают [на него] страх.

Некоторые разрезают на куски тонкое цветное шелковое полотно и, подбирая из восьми цветов, составляют листья вяза величиной с цунь и узоры в виде волн, прикрепляют [их] к ларцам, украшают [ими] коробы, оторачивают юбки, кофты, пришивают к одеялам. [Вот так] и изводятся сотни штук шелка, напрасно затрачивается в десятки раз большая, чем нужно, работа. Поскольку [такое] не только не дополняет труд пахарей и ткачих, не приносит пользу миру, но, наоборот, те, кто это делает, лишь впустую транжирят время, сладко едят, готовое портят, целое кромсают, крепкое превращают в непрочное, из большого делают маленькое, простое усложняют, постольку [все это] должно быть запрещено. Даже горному лесу не устоять перед огненным палом, даже всем рекам и морям не заполнить дырявую чашу!

Император Сяо-вэнь[1149] носил одежду из грубого шелка, обувался в башмаки из сыромятной кожи, ремни же из выделанной кожи использовал лишь для ношения меча. Шторы в его покоях шились из старых сумок, в которых подавали [ему] докладные. Знойным летом он [обычно] страдал от жары, поэтому задумал было построить террасу [для прохлады], но, когда подсчитал, [оказалось], что [она] будет стоить миллион, и [он] отказался от этого строительства, считая [его] расточительством. Ныне в столице одежда, пища, экипажи, украшения, дома знатных превосходят императорские. Это преступает все грани [дозволенного]. А их слуги, служанки, наложницы носят [одежду] из тонкого полотна, бамбуковые коробы [у них] набиты цветным и чисто-белым шелком, узорчатой парчой. Есть [у них] безделушки из рога носорога, слоновой кости, яшмы и жемчуга, янтаря и панциря черепахи с выгравированными изображениями, отделанные золотыми и серебряными нитями. Обувь [у них] из кожи серны и кабарги с вышитыми шнурками, с подошвой, подбитой цветным шелком. Превосходя в роскоши государя, они еще и кичатся друг перед другом. Тем, из-за чего скорбел Цзи-цзы[1150], теперь пользуются слуги и наложницы!

В свадебном кортеже богатых и именитых вереницей следуют десять экипажей с верхом и десять открытых, всадники и служки свитой сопровождают [их]. Богатеи соперничают, хотят быть лучше [других]. Бедняки, стыдясь, что не могут позволить [себе] того же, вынуждены тратить на свадебные пиры нажитое за целую жизнь.

В древности лишь тот, кто правил народом, был достоин одеваться в узорчатые шелка, пользоваться экипажами, скакать верхом. Раз теперь невозможно восстановить старые порядки целиком, надо хотя бы не допускать, чтобы простые люди затмевали роскошью древнего императора Сяо-вэня. Те, кто носят тонкие шелка, обувь из кожи серны и кабарги с вышитыми шнурками, чулки из цветного шелка, разъезжают в расписных экипажах либо верхом, содержат многочисленную челядь, не растят злаков, бездельничают, тунеядствуют.

Конфуций сказал: «В древности хоронили [так]: обертывали [покойника] толстым слоем травы и закапывали на пустыре, могильных холмов не насыпали, деревьями [могилу] не обсаживали, определенных сроков траура не назначали. Последующие мудрые стали использовать внутренний и внешний гробы»[1151]. Гроб делали из платана, сучили пеньку и обвязывали [его], копали могилу вглубь до подземных вод, сверху засыпали таким слоем земли, чтобы только не проникал вверх запах [тлена].

Потом для гробов стали использовать дикий орех, акацию, софору, кипарис, лаковое дерево, ясень, т. е. все то, что росло окрест. Доски пропитывали лаком, плотно скрепляли гвоздями, состругивали неровности, полировали, [подгоняли так], чтобы не было щелей. По прочности гроб получался надежным, пригодным, и этого было достаточно. Потом знатные в столице возжелали иметь гробы непременно из ясеня, акации, юйчжан-дерева, камфарного дерева, кедра, которые росли только южнее Янцзы. Люди из захолустья [в этом] стали наперебой подражать [столице]. А ведь ясень, акация, юйчжан-дерево растут в далеких краях, в недоступных горах, в глухих ущельях: либо на горе высокой в тысячу шагов, либо в ущелье глубиной в сотню чжанов[1152]. Нужно преодолеть горы, миновать опасные отвесные склоны, пройти по извилистым горным тропам, потратить много дней подряд, чтобы отыскать [такие деревья]. На их рубку нужно потратить много месяцев подряд. Требуются немало людей, буйволы, поставленные цугом, чтобы перевезти [бревна] к реке и по ней спустить к морю. Затем по Хуайхэ и Хуанхэ надо поднять [их] вверх против течения [на расстояние] тысяч ли до Лояна. [После этого] бревна попадут к мастерам, которые будут трудиться много дней, много месяцев. В итоге, чтобы сделать гроб, нужны [усилия] тысяч и тысяч людей.

Готовый гроб тяжел: несколько десятков тысяч цзиней[1153]; без большого числа людей [его] не поднять, без большой повозки не перевезти. Ныне на местности протяженностью в десять тысяч ли от Лэлана на востоке до Дуньхуана на западе [люди] используют только подобные гробы. Такая трата труда в ущерб земледелию достойна сожаления. В древности могильных холмов не насыпали. Когда Чжун-ни похоронил мать, он насыпал могильный холм высотой в четыре чи[1154]; после дождя [могильный холм] размыло. Ученики обратились к нему с просьбой подправить холм, на что Конфуций, плача, сказал: «По ритуалу могилы не чинят». Когда Ли[1155] умер, его положили во внутренний гроб, внешнего гроба [у него] не было. Вэнь-ди похоронен в Чжияне, Мин-ди[1156] в Лояне, [с ними] не погребли жемчуг и другие драгоценности, [в их честь] не воздвигли храмы, [над их могилами] не насыпали высоких курганов. Хотя курганы [над их могилами] и незаметны, но велика мудрость [этих людей].

Ныне аристократы и знатные в столице, богатые и именитые в областях и уездах не хотят холить своих родителей при [их] жизни, а после смерти [изо всех сил стараются их] пышно похоронить. Гробы, сделанные из ясеня, акации, камфарного дерева, кедра, [ныне] украшают золотом и яшмами. Могилу роют посреди тучного хлебного поля, в желтую землю [вместе с усопшим] погребают жертвенные человеческие фигурки, лошадей, повозки, насыпают высокие могильные курганы, сажают много сосен и кипарисов, возводят постройки и храмы предков. Пышность таких похорон преступает грани дозволенного даже для императора. Чиновники-фавориты, знатные, именитые семьи из округов и областей, если случаются у них похороны, ожидают от видных сановников [из столицы], от чиновников из подчиненных [им] уездов присылки в сопровождении служек экипажей и коней, [всевозможных] ширм и пологов[1157], утвари для приема гостей — так [они] соперничают в пышности похорон. Все это бесполезно для усопшего и не возвеличивает сыновней почтительности, только хлопоты добавляет да служкам канитель создает.

Теперь, оглядывая окрестности Хао и Би[1158], где находятся могилы Вэнь-вана и У-вана, Наньчжэнские холмы, где похоронен Цзэн-си[1159], [все равно] не скажешь, что Чжоу-гун был непреданным [подданным], а Цзэн-цзы[1160] — непочтительным сыном, так как они считали, что прославление государя, прославление отца достигается не закапыванием богатств в могилу, прославление имени, прославление предка достигается не [пышными] повозками и конями. Конфуций сказал: «Большое богатство подтачивает добродетель, обилие денег вредит ритуалу»[1161].

Цзиньский Лин повысил налоги, чтобы расписать стену, — «Чунь цю» посчитала, что это противоречит правильному пути государя. Хуа Юань и Лэ Люй[1162] устроили пышные похороны Вэнь-гуну — «Чунь цю» расценила это как несоответствие правильному пути подданного. Тем более разве допустимо, чтобы рядовые чиновники, простые люди превосходили в роскоши государя, нарушали истинный путь?

Во времена Цзин-ди[1163] уюаньский владетельный князь Вэй Бухай за нарушение закона о похоронах был лишен удела; во времена Мин-ди цзунъянский владетельный князь из Санминя за превышение установлений о похоронах родителя был наказан бритьем головы. Ныне в Поднебесной [люди] предаются чрезмерным излишествам, отходят от первоосновы, по роскоши намного превосходят государя.

То, что [я] подверг осуждению, проистекает не из сущности народа; те, кто, соперничая [друг перед другом], поступают так [дурно], делают [это] в результате плохого правления и плохих обычаев. Чтобы [правильно] управлять миром, правителям следует знать народ, наставлять [его], и тогда можно будет изменить обычаи, поправить нравы, добиться великого спокойствия.

Подглава «Наставления о первоосновах»

В древнем-древнем мире во времена великой пустоты [существовало] без формы и признаков изначальное ци, состоявшее из слитых воедино субстанций. Его нельзя было обуздать, им невозможно было управлять. Так продолжалось долго, но [потом] оно вдруг начало изменяться, оно разделилось на чистое и мутное, которые превратились в инь и ян. Инь и ян уже обладали формой; упорядочиваясь в мире, они сформировали небо и землю. Когда небесное ци и земное ци соединились, зародилось все сущее. Гармоничное слияние инь и ян породило и человека, чтобы он управлял всем сущим.

Вот почему небо берет начало от ян, земля берет начало от инь, а человек — от их гармонии. Каждое из [этих] трех начал [теперь] имеет свое предназначение, но [прежде], формируясь, они зависели друг от друга. Затем каждое [из этих трех начал] пошло своим путем, и наконец все они пришли к гармонии, равновесию.

Путь Неба — созидание, путь Земли — изменения, путь Человека — деяния. Деяния — это то, что направлено на установление связи между инь и ян, чтобы получить наиболее ценное. Человек своими поступками воздействует на Небо и Землю в такой же мере, в какой [он], сидя в колеснице, управляет четверкой лошадей [либо], находясь под навесом лодки, управляет ею, загребая веслом. Хотя навес лодки, [подобно Небу], служит ему укрытием, а колесница, [подобно Земле], несет его на себе, но человек все равно правит туда, куда ему нужно. Конфуций сказал: «Оседлать шестерку драконов и Небом управлять!»[1164] «Слова и поступки — это то, чем благородный муж воздействует на Небо и Землю, можно ли быть [ему] неосмотрительным!»[1165].

Отсюда видно, что Небо ниспосылает благовещие знамения, а человек вершит славные дела. Поэтому-то в «Шу цзин» говорится: «Славны дела Неба, а вместо Неба их вершит человек», т. е. человеку под силу исполнить установления Неба; ян и инь он может привести в гармонию, поэтому перед правильным путем и добродетелью нет более высокой цели, чем упорядочение ци.

...Истинное ци распространяется не только на человека; злаки и другие растения, птицы и звери, рыбы и черепахи вбирают [его] в себя и тем живы. [Благодаря ци] звуки входят в уши и будоражат сердца, услышав [эти звуки], мужчина и женщина приводят в действие свою энергию. Благодаря гармонии ци происходит зачатие, порождающее зародыш, [а зародыш], впитывая наиполезнейшее, формирует свое тело. После рождения [человек] посредством гармонии воспитывает свой характер, а исключительные добродетели, поселяясь в нем, расходятся по конечностям, распространяются по кровеносным сосудам, и, таким образом, [между] характером и устремлениями, слухом и: зрением, чувствами и желаниями [человека] наступают гармония и успокоение, поступки [его] становятся чистыми и искренними. Вот почему пять императоров и трое владык[1166], пользуясь [лишь] картинами-[символами] законов, сумели подчинить свой народ, усовершенствовать [его] добродетели, [в результате чего] весь мир изменился в лучшую сторону.

Поэтому законы, указы, наказания, поощрения, с помощью которых управляются с гражданскими делами и приводят их в порядок, недостаточны для достижения великих перемен и установления великого спокойствия.

Тот, кто хочет пойти по стопам трех правителей[1167], достичь таких успехов, каких добились пять императоров и трое владык, должен прежде всего исследовать первоначала и исходить из праосновы, должен возвеличить правильный путь и добиться [установления] гармонии. С помощью простого, чистого ци следует растить чистых и честных людей, выявлять добродетельный лик, воспитывать честные, верные сердца, тогда перевоспитание народа будет полным, совершенным, а успех [в этом] будет обеспечен.

Подглава «Дорожить временем»

Государство является государством потому, что [у него] есть народ; народ является народом потому, что [у него] есть зерно; зерно щедро уродилось потому, что был приложен человеческий труд; люди приложили труд потому, что [у них] оказалось [для этого] время.

В государстве, [где царит] порядок, дни [идут] медленно, [они] длинные, поэтому народ [здесь] имеет свободное время, сил [у него] в избытке; в государстве, где порядка нет, дни [бегут] быстро, [они] короткие, поэтому народ [здесь] задавлен, силы [у него] истощены. [Когда я утверждаю], что в упорядоченном государстве дни [идут] медленно и [они] длинные, то это не потому, что [кто-то] упросил Си и Хэ замедлить бег солнца, растянуть время, отмеряемое по водяным часам в пользу времени, а потому, что государь [здесь] мудр, прозорлив, чиновники управляемы, нижестоящие следуют правильным путем, знают свое место, [и, как следствие этого], народ спокоен, сил у него в избытке, следовательно, дни [в таком государстве] кажутся длинными. [Когда я утверждаю], что в неупорядоченном государстве дни [бегут] быстро и [они] короткие, то это не потому, что [кто-то] упросил Си и Хэ ускорить бег солнца и сжать время, отмеряемое по водяным часам в ущерб времени, а потому, что государь [здесь] не мудр, чиновники неуправляемы, внутренние враги[1168] процветают, законники продажны, повинности и налоги бесчисленны, простой люд страдает от притеснений начальников, служилые сетуют, что для управления [народом] недостаточно статей в своде законов, безвинно заточенные в тюрьмы, чтобы вырваться на волю, [должны] откупаться деньгами, люди с несгибаемой волей, чтобы обезопасить себя, [должны] искать единомышленников, неправедные министры творят беззакония наверху, отчего зло распространяется на низы, благородные мужи носятся в экипажах, чтобы вручить [влиятельным лицам] подношения, а простолюдины мечутся с деньгами за пазухой [для взяток], — следовательно, дни [в таком государстве] кажутся короткими.

В «Ши цзине» говорится: «У правителя дел много и не остается времени для отца»[1169] Это значит, что в древности для выполнения сыновнего долга времени хватало, ныне же люди суетятся и не находят времени, чтобы упокоить [родителей]. Конфуций сказал: «Когда людей много, их надо сделать богатыми, когда они станут богатыми, их надо воспитать»[1170], потому что ритуал и долг проистекают из достатка, а разбойников и воров порождает бедность; достаток обеспечивается наличием времени, бедность возникает из-за нехватки времени. Совершенномудрые хорошо понимали, что силы человека — это опора народа, оплот государства, поэтому они старались сократить повинности, дорожили временем людей. Поэтому-то император Яо повелел Си и Хэ почтительно следовать [законам] Великого Неба и со старанием сообщать народу о сроках [работ]. Шао-бо[1171], чиня суд и не желая утруждать людей, разбирал дела, сидя под дикой грушей, и ему удалось без наказаний весьма способствовать установлению великого спокойствия.

Ныне все происходит иначе: чиновники тиранят народ, начальники надменны. Бросив работу на нивах, [оставив] шелковичных червей, простолюдин, [причастный к тяжбе], обязан явиться к присутствию и ждать с утра до вечера, прежде чем его пропустят внутрь; если же [у него] нет протекции, чиновник [его] так никогда и не примет. Независимо от того, причастен [он] к делу или нет, [его] держат здесь много месяцев и дней, домочадцы же в ожидании исхода [тяжбы] перестают заниматься делами. Если же дома остаются немощные, приходится приглашать соседей, чтобы они присутствовали на разборе дела и носили [задержанному в присутствии] еду[1172]. Когда разбирательство приходит к концу, [оказывается, что] пропал труд [людей] в течение года и от этого в Поднебесной появились голодные. Однако неразумным чиновникам, вершащим суд над людьми, [до этого] дела нет.

[Если] в областном и уездном присутствии [на человека] возвели напраслину, [он вынужден идти выше]. Окружное присутствие [обычно] не проявляет желания разобраться в деле, что приводит [человека] к полному разорению, [так как ему приходится] отправляться в далекую Верховную палату[1173]. [Но] Верховная палата не может разобраться, где правда, а где ложь, [она] старается закончить дело с помощью проволочек, поэтому придумывает такое: повелевает доставить судебное дело в столицу в течение ста дней, а если [оно] приходит раньше, заставляет переделывать в документах даты. Все это противоречит тому, к чему стремился Шао-бо, когда вершил суд, сидя под грушей. Это точно соответствует словам: «Хотя он и прочитал триста стихотворений "Ши цзина", если ему передать [дела] управления государством, он не справится с ними. Какая польза от того, что он столько прочитал?»[1174]

Конфуций сказал: «В судебных делах я разбираюсь так же, как и другие люди»[1175]. Отсюда видно, что все люди со способностями выше средних могут отличить кривду от правды, разобраться в законах, могут служить начальниками волостей, околотков, мелкими чиновниками, [у них] достаточно способностей рассудить [любое] дело, чтобы не было ропота; если же так не случается, на это существуют свои причины.

В «Цзо чжуане» говорится: «В действительности много людей ненавидят прямоту и стыдятся справедливости»[1176]. Правый отстаивает справедливое, тверд в своей воле, [поэтому он не оказывает] милостей мелким чиновникам; неправый же дает взятки тем, кто ведет дело, и поэтому начальник волости, начальник околотка помогают [ему] погубить правого. Если правому случится выиграть дело после апелляции, тогда мелким чиновникам наказания не избежать, и поэтому [все они вместе] стараются оговорить [правого]. Когда простолюдин судится с [каким-либо] заправилой, его позиция слабее, [чем у его противника], потому что заправилу поддержат и в области, и б уезде. Ведь случись правому выиграть дело [после апелляции в вышестоящей инстанции], тогда начальнику волости, начальнику околотка и мелким чиновникам наказания не избежать, и поэтому все в уезде стараются оговорить его перед областью. Положение одного человека, тяжущегося с целым уездом, слабее, поэтому область подтвердит решение уезда. Ведь случись правому выиграть дело [после апелляции], тогда начальнику области наказания не избежать, и поэтому вся область старается оговорить [правого] перед округом. Положение одного человека, тяжущегося с целым округом, слабее, поэтому округ [просто] подтвердит решение области, не станет глубоко вникать в дело и [правый] вынужден будет пуститься в дальний путь, чтобы добраться до Верховной палаты. Но Верховная палата не в состоянии разобраться в деле, она заинтересована лишь во взыскании судебных издержек. Если [человек] беден и [у него] мало денег, выхода у него не будет, [он] опоздает с подачей апелляции; [если он] богат и [у него] денег много, он наймет кого-нибудь, пошлет его к себе домой за деньгами и сумеет, [таким образом], добиться продления срока подачи апелляции со ста до тысячи дней. Такой суд помогает богатым и коварным, притесняет бедных и слабых! Разве можно в этом случае добиться справедливости?

Не только начальники уездов, околотков, но и военные чины так же рассматривают судебные дела. Сначала правый терпит обиды от мелких чиновников, а потом [его] обижают чиновники покрупнее. [Даже если правый одерживает победу и злодея осуждают], обида остается неотмщенной, так как, случается, амнистия освобождает злодея [от наказания]. Честному [нанесена] обида, справедливости он не добился, а коварные чиновники, покрывавшие дурных людей, ушли от расплаты. Вот почему областным и уездным чиновникам легко обидеть простолюдина, вот почему в Поднебесной много голодных и бедных. Сейчас мы говорим не о том случае, когда оскорбленное Небо ниспосылает бедствия, наносящие урон урожаю, а о том, сколько человеческого труда тратится впустую [во время тяжб]. Ныне люди вынуждены забрасывать землепашество и шелководство, чтобы попасть к чиновнику либо [даже] к его подручному как в Верховной палате, так и в уезде, районе, околотке, т. е. к любому человеку, облеченному властью. [В Поднебесной] число людей, занятых тяжбами, и свидетелей доходит до ста тысяч в день. Посчитаем: один судится, а двоим приходится доставлять [ему] пищу, таким образом, триста тысяч человек в день отрываются от дел. Если взять за единицу семью землепашца со средним числом едоков, то в год голодных окажется около двух миллионов. В таком случае разве возможно избавиться от разбойников и добиться великого спокойствия?

Император Сяо-мин[1177] как-то спросил: «Почему сегодня утром никто не пришел с прошениями?» Окружающие [ему] ответили: «Потому, что сегодня день фаньчжи»[1178]. [На это] император сказал: «Люди бросили работу на полях, пришли к воротам дворца издалека, вы же, следуя заведенному порядку, растрачиваете впустую их время, обижаете их». И приказал чиновнику, ведающему приемом, впредь принимать прошения, невзирая на день фаньчжи. Вот как берег время просвещенный, высоко восседающий, мудрый правитель, вот как легко транжирили его чиновники. Правильно говорится: «Государь есть, а чиновников нет»[1179], «правитель есть, а помощников нет»[1180], «глава мудр, а ближайшие доверенные ленивы»[1181]. В «Ши цзине» говорится: «Государство идет к гибели, почему [все] беспечны?»[1182] Беда, коль три [главных] министра только занимают почетные должности да получают высокое жалованье, не желая вникать в страдания людей. Презирая таких людей, Конфуций говорил: «Пока он не получил чина, он боится, что может не добиться его, когда же он получит его, он боится его потерять»[1183]. Ум, знания вельмож, начавших [карьеру] с окружных и областных чиновников и дослужившихся ныне до министров первого ранга, наверное, не такие уж и малые, но страшно то, что теперь они на первое место ставят личные выгоды, а общественный долг — на второе. В «Ши цзине» говорится: «Почему никто не думает о смутах, ведь у каждого есть родители»[1184]. Сейчас у народа не хватает времени, чтобы трудиться, — разве уродятся злаки? «Если нищ народ, как может быть богатым государь?»[1185] Увы! Можно ли не размышлять [над этим]!