Древнекитайская философия. Эпоха Хань

Трактат «Синь юй» («Новые речения») принадлежит известному ученому Лу Цзя, жившему в конце III — начале II в. до н. э. Биографические сведения о нем помещены в «Хань шу» («История Хань») Бань Гу. Лу Цзя — один из соратников основателя ханьской династии Гао-цзу (206-195 гг. до н. э.). Будучи родом из южного царства Чу, Лу Цзя выполнял дипломатические поручения китайского императора в странах, населенных юэсцами (предками вьетнамцев). Он же написал для Гао-цзу сочинение «Синь юй», состоявшее из 12 глав, в которых попытался предложить новой династии правила управления государством. Руководствуясь ими, полагал Лу Цзя, династия Хань сможет избежать судьбы, постигшей предшествующую династию Цинь, павшую под ударами народных восстаний.

Сочинение Лу Цзя является одним из первых в китайской общественно-политической мысли памятников синкретического конфуцианства, освоившего многие идеи, ранее высказанные школами даосов и легистов. Так, даосское «недеяние» или легистский «закон» вошли во вновь созданное учение как органические составные части. Отражено в «Синь юя» и влияние натурфилософской школы иньянцзя.

Текст «Синь юя» дошел до нас в не вполне удовлетворительном состоянии. В нем часто встречаются пропуски иероглифов. Ряд мест вызывает сомнения в своей аутентичности.

Для перевода отобраны главы первая, четвертая, восьмая и десятая, которые в сумме дают достаточное представление о характере памятника в целом. При переводе первой главы за основу взят ее текст с текстологическими исправлениями проф. Миядзаки Итисада, опубликованный в выходящем в Токио журнале «Тохогаку» (1963, № 25). Четвертая, восьмая и десятая главы переведены по тексту, опубликованному в т. 10 серии «Кокуяку камбун тайсэй», Токио, 1955, где текст «Синь юя» помещен в сопровождении перевода на японский язык и с комментарием проф. Кодзима Кэнкитиро.

Е. П. Синицын

Глава первая. Основы Пути

Говорят, что Небо рождает десять тысяч вещей, с помощью Земли взращивает их, с помощью Совершенномудрого устрояет их. Успехи и добродетели соединяются, и возникает искусство Пути. Поэтому Небо устанавливает солнце и луну, располагает звезды и созвездия, учреждает порядок четырех времен года, согласует силы инь и ян[310], распространяет жизненную энергию и устрояет природу [вещей], затем создает пять начал[311], которые проявляют себя в [том, что в природе] весной все зарождается, летом разрастается, осенью убирается, зимой хранится. Сила ян порождает гром и молнию, сила инь образует снег и росу, [благодаря чему] все живое растет и размножается, одно расцветает, а другое погибает. Ветер и дождь приносят ему влагу, солнечные лучи обсушивают его, оно согревается сообразно сезону года[312], опадает вместе с несущим смерть инеем, располагается на своих местах в соответствии со звездами, упорядочивается по звезде Доу-хэн[313], распространяется по всем шести сторонам света[314], улавливается в сети установлений [природы], изменяет жизненный дух [людей] стихийными бедствиями и знамениями, объявляет о себе счастливыми предзнаменованиями, приводится в движение жизнью и смертью, осознается в письменах и книгах. Поэтому земля отмечена пятью горными пиками[315], расчерчена четырьмя великими реками[316], рассечена топями и болотами, соединена реками и протоками; растения бывают различных видов, и они произрастают из десяти тысяч различных корней; развивается их форма, взращивается их суть, и так утверждается все живое.

Не нарушай порядок времен года, не лишай вещи их природы, не держи втуне их сущности, [но и] не обнаруживай того, что в них скрыто. И тогда то, что на Небе, можно увидеть; то, что на Земле, можно измерить; то, что в вещах, можно описать; то, что в человеке, можно предсказать по чертам лица. Существа, ходящие по земле и дышащие, летающие по воздуху и ползающие, виды, живущие в воде и ходящие по суше, с крепкими корнями и широкими листьями, все покойны сердцем и наслаждаются своей природой. Они созданы благодаря взаимодействию Неба и Земли, взаимосогласию жизненных сил и ощущений. Поэтому прежний совершенномудрый[317] поднимал голову вверх и смотрел на небесные знаки, опускал голову вниз и рассматривал земные признаки, нарисовал гексаграммы цянь и кунь[318] и этим установил нормы человеческого пути.

Народ начал становиться разумным, уяснил наличие родственных отношений между отцами и сыновьями, правил долга между государем и подданными, различий между мужем и женой, порядка взаимоотношений между старшими и младшими. Были учреждены сто чиновничьих рангов, и так возник «путь вана». Люди питались мясом и пили кровь, одевались в [звериные] шкуры и укутывались в шерсть. И так было до Шэнь-нуна[319], решившего, что трудно прокормить народ, который ходит за насекомыми и бегает за зверями. И тогда он стал искать съедобные вещи, постигать суть всех растений, пробовать на вкус соленое и горькое, обучать народ питаться «пятью хлебами»[320]. Народ Поднебесной жил в полях и ютился в пещерах, не имел домов, а помещался вместе с птицами и зверями. Поэтому Хуан-ди[321] стал рубить деревья и делать доски, строить палаты и дома, сверху [он] клал стропила, а снизу — бревна сруба, чтобы укрыться от ветра и дождя. Народ узнал, как жить в домах и питаться зерном, но не знал, как добиться этого трудом. Поэтому Хоу-цзи[322] провел границу [между полями] и прочертил межи, разделив земли по их качеству. Поля были распаханы, и на них стали возделываться хлеба, чтобы народ мог кормиться ими; стали возделываться тутовые деревья и конопля, выделываться шелковые и конопляные [ткани], чтобы [можно было] прикрывать тело.

В то время четыре великие реки еще не были проведены, бушующие воды приносили вред. Тогда Юй[323] установил русло реки Янцзы и дал путь реке Хуанхэ, провел четыре великие реки, вывел их в море; большие и малые [реки] стали взаимосвязанными, высокие и низкие [реки] стали впадать одна в другую, сто рек обрели свои течения, и каждая заняла свое место. И тогда народ смог спуститься с высоких мест и обосноваться на ровной земле. [Но] реки и долины пересекались в беспорядке, нравы и обычаи не распространялись, девять областей[324] были отделены друг от друга, а лодки и колесницы, чтобы перебираться через глубины и добираться до отдаленных мест, не использовались. Тогда Си Чжун[325] из искривленного дерева сделал колесо, из прямого сделал оглоблю, запряг лошадей и заставил служить быков, пустил плавать лодки и снабдил их веслами, заменив ими человеческие силы; [он] стал плавить металл и делать разные изделия из дерева, рассек тыкву, обмазал ее глиной и обжег на огне, сделав утварь и орудия. В результате народ узнал, [что такое] легкое и тяжелое, полюбил выгоду и проникся отвращением к трудному, стал уклоняться от тяжелых работ и избегать обязанностей. И тогда Гао Яо[326] учредил тюрьмы и установил запрещения, объявил о наградах и ввел наказания, установил различие между правдой и ложью, разъяснил хорошее и дурное, выявил коварных и злобных, пресек преступления и беспорядки. Народ узнал страх перед законом, но [еще] не [имел представления] о ритуале и долге.

И тогда совершенномудрые средней древности учредили по захолустьям обучение в школах, исправили церемониал отношений между верхами и низами, разъяснили ритуал отношений между отцами и сыновьями, правила обоюдного долга государя и подданного. [Они] заставили сильных не притеснять слабых, множество не быть жестоким к одиноким, изгнали алчные и низменные страсти, возвысили чистое и честное поведение. [Однако] ритуал и долг осуществлялись независимо друг от друга, порядок в обществе не был [прочно] установлен[327] и в последующие времена пришел в упадок.

И тогда совершенномудрые последующего времени создали пять канонических книг[328], сделали ясными «шесть искусств»[329], стали почитать Небо и управлять Землей, утруждать себя делами и уяснять мельчайшее, докапываться до сущности человеческих чувств и утверждать основы, проникать в человеческие взаимоотношения, поклоняться Небу и Земле, записывая об этом в книгах; нисходить до грядущих поколений, доходить [даже] до птиц и зверей, спасая гибнущее и разрушающееся. Планы Неба и Человека стали совпадать, добродетель и Путь стали внутренне присущими [людям]; знающие люди полностью проявляли свой ум, а ремесленники изощрялись в своем мастерстве. Но последующие поколения погрязли в разврате и отступничестве, которые еще усилились из-за чжэнских и вэйских мелодий[330]; народ отвлекся от основного и стал гнаться за второстепенным[331], хитроумные искусства стали распространяться безо всякого удержу, люди стали резко различаться между собой по своим намерениям. И тут еще прибавились резные надписи и гравированные колокола, их стали лакировать и красить в красный, синий, черный, желтый цвета, подделывать под нефрит, доводя до утомления наслаждения для глаз и ушей, доводя до крайней степени мастерство ремесленников. Тогда были отрегулированы звуки, извлекаемые из флейт и струн, из бамбука и шелка, были заведены музыка, песни и танцы под колокола и барабаны, чтобы этим сдержать расточительство и мотовство, исправить обычаи и нравы, распространить культуру и изящество. Ведь лазоревая яшма и белый нефрит, носорожьи рога и черепаховые щитки, янтарь и кораллы, перья зимородка и жемчуг — все эти [вещи] рождаются в горах и скрываются в водах, живут в особо избранных землях, они чисты и ярко сверкают, подернуты влагой и покрыты каплями, их полируют, но они не рассыпаются, их пачкают, но они не грязнятся, они порождены жизненными силами Неба, управляются божествами и духами, прячутся в уединении и спокойствии, плавают и тонут по воле богов. Нет никого, кто не прилагал бы всех сил, чтобы употреблять их, кто не напрягал бы всех своих чувств, чтобы пользоваться ими. Поэтому и говорится, что совершенномудрые создали их. Значит, можно управлять вещами посредством изменений, регулировать чувства и характеры, проявлять человеколюбие и чувство долга.

Ведь у человеколюбивых щедрость обширна и душевность велика, великодушие широко и участие глубоко; обладающие чувством долга приближают к себе отдаленных и успокаивают близких, носят в себе заботу обо всем мире. Поэтому совершенномудрые пеклись о человеколюбии и полагались на чувство долга, четко различали даже мельчайшее, обдуманно подходили к Небу и Земле. Если при опасности не происходит уклонений, а при совершении ошибок не возникает беспорядков, то это оттого, что правление осуществляется на основе человеколюбия и чувства долга. Если поступать так по отношению к родным и соседям, то возрадуются также дальние родственники и живущие в отдалении; если совершенствовать их даже за запертыми дверьми, то слава и известность промчатся и вовне. Поэтому среди человеколюбивых нет таких, которые находились бы в уединении, а их слава не прогремела бы; среди обладающих чувством долга нет таких, которые жили бы в отшельничестве и из-за этого не были бы широко известны. В старину юйский Шунь[332] неустанно заботился об отце и матери, а его блеск сверкал на всю вселенную. Бо-и и Шу-ци умерли от голода у [горы] Шоуян[333], а их заслуги и красота остались в памяти потомства на десять тысяч поколений. Тай-гун[334] начал с того, что ходил в холщовой одежде, а возвысился до положения одного из сань гунов[335], потомки его в течение многих поколений удостаивались ранга владетеля тысячи колесниц[336]. А Чжи-бо хотя при ведении дел пользовался авторитетом и объединил «Три Цзинь», но все-таки погиб[337]. Поэтому благородный муж управляет, придерживаясь Пути, ходит, опираясь на добродетель; сидит, помня о человеколюбии; отдыхает, держась чувства долга. В пустоте и безмолвии движение беспредельно. Поэтому при ведении дел следует опираться на короткое и этим приносить пользу длительному, циркулем регулировать окружность, угломером устанавливать квадрат. Совершенномудрый спасает эпоху, а [простой] мудрец утверждает [лишь свои] достижения. Тан выдвинул И Иня[338], дом Чжоу назначил Люй Вана[339]. Их деяния соответствовали Небу и Земле, их добродетели согласовывались с силами инь и ян. Они помогали Небу и карали злобных, подавляли жестоких и устраняли несчастья. Они поддерживали жизненные силы и воспитывали сущее, держали в руках свет и создавали сияние. Их уши слышат доносящееся с восьми крайних точек[340], их глаза усматривают все четыре стороны света. У них верность выдвигается вперед, а клевета отступает; прямота утверждается, а кривда погибает; Путь осуществляется, а порочность пресекается; добродетель достигает своего, а несчастья уходят. Ведь если натянуть главную сеть, то основа будет упорядочена, а если прекратить поступление влаги, то все погибнет в зародыше.

Тот, кто в каком-либо деле не придерживается человеколюбия и чувства долга, непременно потерпит поражение; если на некрепкой основе воздвигнуть высокий фундамент, он непременно рухнет. Совершенномудрый ограждается от смуты канонами и искусствами[341], как ремесленник выпрямляет кривизну уровнем и шнурком. У тех, чья добродетель в расцвете, авторитет становится всесторонним, а среди тех, чья сила в расцвете, во множестве появляются заносчивые. Циский Хуань-гун дорожил добродетелью и стал гегемоном[342]; циньский Эр Ши дорожил наказаниями и погиб[343]. Поэтому если творятся жестокости, го накапливается недовольство; если распространяется добродетель, то процветают успехи. Народ приближают добродетелью; родичи сближаются благодаря человеколюбию; муж и жена соединены между собой чувством долга; друзья доверяют друг другу благодаря добродетели; государь и подданные поддерживают порядок своих отношений благодаря человеколюбию, все чиновники удостаиваются своего положения благодаря чувству долга. Цзэн и Минь[344]благодаря человеколюбию утвердили высшую сыновнюю почтительность, а Бо Цзи[345] благодаря чувству долга утвердила высочайшее целомудрие. Тот, кто держит в своих руках государство, достигает прочности [своего положения] благодаря человеколюбию; тот, кто помогает государю, не уклоняется [от истинного пути] благодаря чувству долга. Государь правит с помощью человеколюбия, чиновник усмиряет чувством долга. Провинция благодаря человеколюбию [государя] сохраняет верность, двор благодаря чувству долга [подданных] пребывает в довольстве. Целомудренная женщина в человеколюбии выражает свое поведение, герой в чувстве долга проявляет свою славу. Ци силы ян рождается благодаря человеколюбию, чистота силы инь проявляется благодаря чувству долга. [Смысл] песни «Встреча гостей» в том, что путем человеколюбия привлекают к себе множество [людей][346]; [смысл] песни «Встреча невесты» в том, что посредством чувства долга призывают себе подругу[347]. «Чунь цю» посредством человеколюбия и чувства долга порицает и пресекает, песни «Ши цзина» посредством человеколюбия и чувства долга сохраняют и губят. Гексаграммы «цянь» и «кунь» согласуются между собой посредством человеколюбия, восемь триграмм[348] поддерживают друг друга посредством чувства долга. «Шу цзин» посредством человеколюбия устанавливает порядок отношений между родственниками, свод законов посредством чувства долга определяет отношения между государем и подданными. Музыка посредством человеколюбия воспитывает крайнюю умеренность, ритуал посредством чувства долга возвышает и принижает. Человеколюбие — это основа для Пути, чувство долга — это учение для совершенномудрых. Овладевший ими становится просветленным, утерявший их пребывает в потемках, следующий им живет, отвернувшийся от них гибнет. Те, кто выставляет напоказ свои способности и стремится к чиновничьим постам, путем человеколюбия достигает славы, путем чувства долга утверждает свои заслуги. Те, кто водит [в походы] и располагает в боевые порядки армии, побеспокоившись о человеколюбии и добродетели, достигает прочности, а опираясь на чувство долга, становится мощными. Среди тех, кто соблюдает меру и воспитывает характер, достигают долголетия человеколюбивые, среди тех, кто растит свои таланты и преисполнен добродетели, нравственным является поведение обладающих чувством долга. Благородные мужи чувством долга возвеличивают друг друга, низкие люди, основываясь на выгоде, обманывают друг друга. Глупцы, полагаясь на силу, вводят друг друга в смуту; мудрецы, основываясь на чувстве долга, поддерживают порядок друг у друга.

В книге «Гулян чжуань»[349] говорится: «Человеколюбивые, основываясь на согласии, относятся по-родственному друг к другу; обладающие чувством долга, основываясь на ритуале, почитают друг друга. И если десять тысяч поколений проходят без смут, то это значит, что правление основано на человеколюбии и чувстве долга».

Глава четвертая. Недеяние

В Пути нет ничего выше недеяния, в поведении нет ничего выше почтительности и осторожности. Почему так говорится? В старину юйский Шунь, управляя Поднебесной, играл на пятиструнном цине[350], распевал песню «Южный ветер»[351], был так спокоен, как будто бы и не думал об управлении государством, был так равнодушен, как будто и не стремился беспокоиться о народе. Но Поднебесная была в порядке. Чжоу-гун[352] учредил ритуал и музыку, приносил жертвы Небу и Земле, возносил приношения горам и рекам, он не заводил армий, в [его] наказаниях были пробелы, и [его] законы не были завершенными, но со всей страны к нему доходили дары, а государь Юэшан[353] повторно сообщал о визите к его двору. Поэтому недеяние — это и есть деяние[354]. А Цинь Ши-хуанди ввел казнь путем разрывания колесницами, чтобы сократить озлобление и отступничество; построил стену на границе с варварами, чтобы защититься от хусцев и юэсцев[355]; он шел походами на больших и поглощал малых, держал Поднебесную в страхе подобно грому, вооруженные армии ходили взад и вперед, чтобы покорить чужие страны, Мэн Тянь[356] карал смутьянов вне страны, Ли Сы[357] вводил законы внутри страны, но дела становились все более запутанными, и Поднебесная все более погрязла в смуте; законы становились все более многочисленными, а озлобление все разгоралось. Непрерывно набирали все новых боевых коней, а врагов становилось все больше. А ведь династия Цинь была такой, что хотела порядка. Но она утеряла его оттого, что вела себя крайне жестоко и применение наказаний довела до крайних пределов. Поэтому благородный муж уважает великодушие и покой и этим оберегает себя, в своем поведении держится середины и гармонии и этим управляет далекими. Народ боится его власти и преображается, следуя его [примеру], привлечен его добродетелями и устремляется в пределы его границ, считает прекрасными его порядки и не смеет отвергать его правления. Народ не подвергают наказаниям, но он боится совершать преступления; его не награждают, но он пребывает в радости и довольстве. Это оттого, что он стремится быть преисполненным Пути и добродетели, не отступать от середины и гармонии. Ведь закон и указы нужны для того, чтобы карать за злобу, а не для того, чтобы побуждать к добру. Разве сыновняя почтительность Цзэна и Миня, бескорыстие [Бо]-и и [Шу]-ци могли бы проявиться под страхом смерти? [Они проявились] из-за стремления к воспитанию и преображению. Поэтому и говорится, что если у Яо и Шуня люди могли жить каждый в собственном доме и считать его своим владением, а у Цзе и Чжоу[358] люди могли жить каждый в собственном доме, но их приходилось карать, то такими они стали благодаря своему воспитанию и преображению. Точно так же земля близ реки влажная, а почва близ горы сухая, это — сходное явление. Поэтому реки[359] в горах происходят от облаков и дождей, а холмы рождаются от [...][360] жизненных сил. Четыре великие реки текут на восток, и из сотен рек нет таких, которые бы не следовали за ними. Малое следует за большим, немногое следует за множеством. Ведь с государевой столицы и с сидящего лицом к югу государя[361] берет пример весь народ. Вот почему поступки и деяния [государя] не могут отрицать законы и нормы. В старину чжоуский Сян-ван[362] не смог ужиться со своей мачехой и отправился жить в Чжэн, а внизу многие его родственники изменили ему. Цинь Ши-хуан был заносчивым и расточительным, увлекался строительством высоких, башен и павильонов, просторных дворцов и палат, и среди богачей Поднебесной, строивших себе дома для жилья, не было таких, кто не подражал бы ему, не возводил бы домов с воротцами, не заводил бы конюшен и амбаров, не устраивал бы резной и расписной красоты, не наводил бы черного, желтого и отменного нефритового цвета. Но этим нарушался должный порядок. Циский Хуань-гун[363] любил женскую красоту, он взял в жены [женщин, которые приходились друг другу] теткой, старшей и младшей сестрой, и в его государстве было много разврата между кровными родственниками. Чуский Пин-ван[364] предавался роскоши и творил произвол, но не смог управлять нижестоящими и воспитать народ в духе добродетели. [Он] увеличивал число экипажей и ездил на сотне лошадей. [Если он] желал, чтобы народ Поднебесной был богат имуществом и получал бы выгоду от своих богатств, то ясно, что это было недостижимо. Оттого-то государство Чу все более погрязло в мотовстве, [в нем] исчезло различие между государем и подданными. Так случается потому, что верхи влияют на низы, как ветер клонит траву. Если правитель превозносит военное дело при дворе, то и земледельцы у себя на полях приводят в порядок панцири. Поэтому если государь, управляя народом, предается мотовству, то это отражается на скромности [народа], [а если он] заносчив и развратен, то такое поведение становится всеобщим. Не бывает так, чтобы верхи были человеколюбивы, а низы разбойничали, верхи следовали бы чувству долга, а среди низов шла бы борьба. Конфуций говорил: «Как сделать так, чтобы перемены в нравах и изменения в обычаях охватили бы всю семью? Начни с самого себя».

Глава восьмая. Приближение к добродетели

Тот, кто хочет создать государство и усилить свою власть, распахать земли и привлечь к себе отдаленных, тот непременно получает все это от народа. Тот, кто хочет утвердить свои заслуги и возвысить свою славу, оставить после себя известность и повсюду распространить ее, пользоваться всеобщим почетом, тот непременно получает все это от самого себя. Поэтому [если некто] владеет государством с десятью тысячами колесниц, держит в своих руках судьбу народа, обладает богатствами гор и болот, возглавляет силы из множества воинов, но заслуги не коснулись его лично, а известность его не достигла всего мира, то это значит, что его правление никуда не годится. Природа Неба и Земли, многообразие всего сущего таковы, что если кто печется о Пути, то толпы притекают к нему, а если кто опирается на наказания, то народ боится его. Раз притекают, то становятся его подданными[365], а раз боятся, то уходят из пределов [его государства]. Поэтому учреждающему наказания не [должно] надоедать, что [наказания слишком] легкие, а следующему добродетели не [должно] надоедать, что [добродетель слишком] весома; налагающий кары не [должен] беспокоиться, что [кары слишком] мелкие, а раздающий награды не [должен] беспокоиться, что [награды слишком] щедрые. Оттого-то и получается, что по-родственному относятся к близким, а привлекаются и далекие. Ведь если наказания тяжки, то это обременительно для тела; если дела многочисленны, то это беспокоит сердце. Если тела обременены, то, хотя бы наказания налагались вдоль и поперек, все равно не наступило бы устойчивости; если сердца обеспокоены, то дела будут идти вкривь и вкось, а результата не будет. Поэтому благородный муж, осуществляя правление, подобен комку земли, у которого нет забот, молчалив, как будто бы совсем не произносит звуков, в его дворцах и приказах как будто совсем нет чиновников, на почтовых станциях и в селах как будто совсем нет народа. В деревнях не затевают тяжб на улицах, старые и малые не плачут от горя в своих домах. Ближним не о чем спорить, далеким нечего выслушивать. На почтовых станциях нет мчащихся по ночам чиновников, по уездам и деревням не рассылают ночью требований об уплате налогов. Собаки не лают по ночам, птицы не кричат по ночам. Старики отдыхают дома, а взрослые мужчины пашут и пропалывают поля. При дворе верны государю, в семьях почтительны к родителям. Поэтому наградами за добро и карами за зло придают внешнюю красоту, а созданием школ и училищ научают [людей]. После этого [получается], что у мудрых и глупых различные мнения, бескорыстные и алчные отнесены к различным группам, для старых и малых существуют различные правила, верхи и низы имеют различия, сильные и слабые взаимно поддерживают друг друга, малые и большие взаимно заботятся друг о друге, уважаемые и презренные взаимно служат друг другу, [люди] шагают плечом к плечу и следуют друг за другом. [Правитель] не произносит слов, но ему верят; не впадает в гнев, но пользуется авторитетом. К чему же еще опираться на крепкие латы и удачливые войска, суровые наказания и строгие законы, с утра до вечера быть в заботах, а затем действовать? В старину цзиньский Ли-гун, циский Чжуан-гун, чуский Лин-ван и сунский Сян-гун[366] держали в своих руках власть над крупными государствами, пользовались авторитетом у всего народа, их войска и армии ходили куда хотели, они унижали и обманывали всех других правителей, вовне были заносчивыми по отношению к враждебным государствам, внутри были жестокими по отношению к простому народу. Но разве не трудно стремиться достичь успехов, прочных, как металл и камень, и в конце концов оставить в наследство никогда не пресекающуюся династию, если за пределами страны государства заключают враждебные союзы, а внутри среди подданных накапливается злоба? Поэтому сунский Сян-гун погиб в битве при реке Хуншуй[367], а три [других] государя пали от рук своих подданных. Все они легковесно полагались на войска и превозносили силу власти и вот до чего дошли. Поэтому «Чунь цю» не раз пишет о них, вздыхает и скорбит о них. Эти три государя все усиливали свою власть, но утеряли государства, торопились налагать наказания, но сами попались разбойникам. В этом и состоит урок прошлого и наставление на будущее. Луский Чжуан-гун в течение одного года занял три его времени на проведение строительных работ[368], провел учет выгод от гор, лесов и болот, боролся с народом за доходы от земледелия, рыбной ловли, рубки дров и разведения овощей, [заводил у себя во дворце] резные брусья и крашенные киноварью колонны, роскошь и изобилие слепили глаза, налоги [он] собрал в двенадцатикратном размере, но их было недостаточно, чтобы удовлетворить [его] извращенные желания. Готовились ненужные красивые [вещи], чтобы веселить глаза женщин. Богатства расходовались на самодурство и разврат, силы народа истощались на ненужные [дела]. [В результате] наверху стали испытывать нехватку в необходимом, а внизу стали голодать. Тогда Цзансунь Чэнь[369] был послан в Ци просить [продовольствие][370]. В амбарах и хранилищах стояли пустые сундуки. За пределами страны стало известно об этом. Это вызвало нападение со стороны [государств] Сун, Чэнь и Вэй[371]. Мудрые чиновники удалились, а чиновники-изменники взбунтовались. Цзы Бань[372] был убит, и [государство] Лу оказалось в опасности. Приближенные Гун-цзы Я и Цин-фу[373] разрушили порядок отношений между верхами и низами, смешали различия между мужчинами и женщинами, наследование престола лишилось всякой определенности, а бунтовщики и мятежники перестали чего-либо бояться. Поэтому циский Хуань-гун послал да фу и Гао-цзы возвести на престол Си-гуна и покарать супругу [государя], выгнать Цин-фу и вернуть второго сына[374]. После этого храмы предков возродились к жизни, а сыновья и внуки вернулись к своим занятиям. Как же не назвать [луского Чжуан-гуна] слабым и ничтожным? Поэтому говорят — если власть некрепкая, то сам погибнешь; если устанавливать законы неясными, то сам пострадаешь. Это сказано о луском Чжуан-гуне.

Глава десятая. Основы поведения

Для управления [государством] главное — это Путь и добродетель. Для [человеческого] поведения основа — это человеколюбие и чувство долга. Поэтому высокопоставленного, но лишенного добродетели, изгоняют; богатого, но лишенного чувства долга, наказывают; худородный, но ценящий добродетель, пользуется уважением; бедный, но обладающий чувством долга, прославляется. Дуаньгань Му[375] был ученым, ходящим пешком, [но он] совершенствовался в Пути и следовал добродетели, и вэйский Вэнь-хоу, проезжая мимо ворот [его] деревни, оперся руками о передок повозки[376]. Конфуций был в государствах Чэнь и Цай в тяжелые времена[377], когда ему недоставало вареных бобов и овощной похлебки, чтобы утолить голод, а его ученикам недоставало самой простой холщовой одежды, чтобы укрыться от холода. В таком отчаянном положении даже просто уцелеть уже было много. Но Конфуций достиг успеха в Пути, а его ученики были связаны чувством долга. Будучи сами учеными в холщовых одеждах, они наверху [почитали][378] Сына Неба[379], внизу заботились о простом народе, сдерживали самих себя и помогали вышестоящим. А еще они сожалели о том, что дом Чжоу пришел в упадок и измельчал, ритуал и чувство долга не в ходу. [И они], подвергаясь опасностям [в дороге], ходили и уговаривали всех правителей, желая привести в порядок Путь императоров и ванов, изменить правление в Поднебесной. Лично они не занимали никакого положения и в мире не нашли своего государя. [Они] обошли кругом Поднебесную, но не нашли согласных [с собой]. Казалось, что великий Путь спрятался и не распространяется, крылья его сломаны и не расплавляются. Сами они [... ... ...][380] углубленно познавали изменение Пути, чтобы тщательно уяснить его начало и конец. [Они] вспоминали, каким было управление [государством] в прошлом, чтобы этим исправить [его] в грядущих поколениях; исследовали летописи и знамения, чтобы познать характеры и судьбы; сделали ясными и определенными «шесть искусств», чтобы придать весомость конфуцианскому учению.

[Если] добрые и злые не будут касаться друг друга, знатные и ничтожные не будут осквернять друг друга, сильные и слабые не будут притеснять друг друга, мудрецы и простаки не будут слишком отличаться друг от друга, категории [людей] будут соответствовать друг другу, то так будет десять тысяч [... ... ...][381] и не прервется, успехи будут переходить из поколения в поколение, и не наступит упадка. «Ши цзин», «Шу цзин», ритуал и музыка будут занимать подобающее им место. И так будет утвержден Путь Неба, осуществится великое чувство долга. Зачем же еще [нужен будет][382] страх [перед властью]? Ведь человеческую красоту невозможно навести румянами и пудрой, а страх перед гневом власти нельзя ввести силой. Если совершенномудрый обращается к небесной власти, согласуется с жизненными силами Неба, удостаивается небесных подвигов, становится подобным небесному облику и при этом не достигает успехов, то не беда ли это? Ведь можно плавать на лодке по озеру из вина, можно смотреть вдаль с холма из винного отстоя, а как быть тому, кто беден имуществом? [Можно] обладать всей властью между четырех морей[383] и распоряжаться всем населением девяти областей[384], а как быть тому, кто слабосилен? Значит, успех не может существовать сам по себе, а власть не может быть крепкой сама по себе.

Неправда, что если [государство] бедно и слабо, то Путь и добродетель не существуют в личности [его правителя], а человеколюбие и чувство долга не усиливаются в Поднебесной. Поэтому хорошо разбираться в выгодах и смутно — в Пути — это то, на что рассчитывает толпа, а достигать результата в применении силы и не придавать значения чувству долга — это то, в чем состоят военные планы. Благородный муж искренен в чувстве долга и равнодушен к выгоде, сметлив в поступках и осторожен в словах. Это расширяет его заслуги и добродетель. Поэтому и говорится: «Богатство и к тому же знатность у того, кто лишен чувства долга, — для меня это все равно, что плывущие по небу облака»[385]. Если носить при себе изделия из яшмы, пользоваться яшмовыми подвесками, носить прекрасные одежды, жемчуг [... ... ... ...][386] вино, золотые и серебряные гравированные колокола, то этим можно хвастаться перед низкими людьми, но это ничего не прибавит тебе самому и не поможет делу. Башни высотой в сто жэней[387], золотые [... ... ... ...][388] занавески и резные украшения — все это истощает силы простого народа, но не поддерживает слабое [государство в вопросах его] жизни и смерти. Поэтому совершенномудрый презирает дворцы и терема и возвышает Путь и добродетель, презирает одеяния и внимателен к человеколюбию и чувству долга, не вредит своим поступкам ради того, чтобы выглядеть привлекательным, не урезает свою добродетель, чтобы навести красоту на свое тело. [В его] государстве не в моде заслуги за безделье, а в семье не хранятся ненужные вещи. Это позволяет уменьшить трудовые повинности и сократить подношения ко двору. [А если] яшма и жемчуг не подносятся наверх, то вещи-безделушки рассеяны внизу; [если] гравированные барельефы, и расписные картины не собираются у государя, то порочные наклонности и [увлечение] красивыми вещами пресекаются в народе. Ведь не нелепо ли забрасывать занятие земледелием и шелководством и идти в горы и моря, собирать жемчужины различных форм, искать яшму всех цветов, прощупывать пески и ущелья, хватать зимородков[389] [...][390], черепашьи щитки, ловить носорогов и слонов, тратить силы своих мускулов, распространять монету, чтобы довести до предела наслаждение для глаз и ушей, веселить порочные и извращенные сердца? [Это значит] не видеть, что на первом месте стоит Путь и лишь потом — выгода, что вблизи — добродетель, а вдалеке — красота.