Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым

^{л. 1} Высота ли, высота поднебесная,

Глубота, глубота акиян-море,

Широко раздолье по всей земли,

Глубоки омоты днепровския.

⁵ Из-за моря, моря синева,

Из глухоморья зеленова,

От славного города Ле́денца,

От того-де царя ведь заморскаго

Выбегали-выгребали тридцать кораблей,

¹⁰ Тридцать кораблей един корабль

Славнова гостя богатова,

Молода Соловья сына Будиме́ровича.

Хорошо карабли изукрашены,

Один корабль полутче всех.

¹⁵ У того было сокола у ка́рабля

Вместо очей было вставлено

По дорогу каменю по яхонту;

Вместо бровей было прибивано

По черному соболю якутскому,

²⁰ И якутскому ведь сибирскому;

Вместо уса было воткнуто

Два острыя ножика булатныя;

Вместо ушей было воткнуто

Два востра́ копья мурзамецкия,

²⁵ И два горносталя повешены,

И два горнасталя, два зимния.

У тово было сокола у ка́рабля

Вместо гривы прибивано

Две лисицы бурнастыя;

³⁰ Вместо хвоста повешено

На том было соколе-ко́рабле

Два медведя белыя заморския.

Нос, корма — по-туриному,

Бока взведены по-звериному.

³⁵ Бегут ко городу Киеву,

К ласкову князю Владимеру.

На том соколе-ко́рабле

Сделан муравлен чердак,

В чердаке была беседа дорог рыбей зуб,

⁴⁰ Подернута беседа рытым бархотом.

На беседе-то сидел купав молодец,

Молодой Соловей сын Будимерович.

Говорил Соловей таково слово́:

«Гой еси вы, гости-карабельщики

⁴⁵ И все целовальники любимыя!

Как буду я в городе Киеве

У ласкова князя Владимера,

^{л. 1} об. Чем мне-ка будет || князя дарить,

Чем света жаловати?».

⁵⁰ Отвечают гости-карабельщики

И все целовальники любимыя:

«Ты славной, богатой гость,

Молодой Соловей сын Будимерович!

Есть, сударь, у вас золота казна,

⁵⁵ Сорок сороков черных соболей,

Вторая сорок бурнастых лисиц;

Есть, сударь, дорога камка,

Что не дорога ка́мочка — узор хитер:

Хитрости были Царя́-града

⁶⁰ А и мудрости Иеруса́лима,

Замыслы Соловья Будимеровича;

На злате, на серебре — не по́гнется».

Прибежали карабли под славной Киев-град,

Якори метали в Непр-реку,

⁶⁵ Сходни бросали на крут бережек,

Товарную пошлину в таможне платили

Со всех кораблей семь тысячей,

Со всех кораблей, со всего живота.

Брал Соловей свою золоту казну,

⁷⁰ Сорок сороков черных соболей,

Второе сорок бурнастых лисиц,

Пошел он ко ласкову князю Владимеру.

Идет во гридю во светлую,

Как бы на́ пету двери отворялися,

⁷⁵ Идет во гридню купав молодец,

Молодой Соловей сын Будимерович,

Спасову образу молится,

Владимеру-князю кланеется,

Княгине Апраксевной на особицу

⁸⁰ И подносит князю свое дороги подарочки:

Сорок сороков черных соболей,

Второе сорок бурнастых лисиц;

Княгине поднес камку белохрущетую

Не дорога камочка — узор хитер:

⁸⁵ Хитрости Царя́-града,

Мудрости Иеруса́лима,

Замыслы Соловья сына Будимеровича;

На злате и серебре — не по́гнется.

Князю дары полюбилися,

⁹⁰ А княгине наипаче того.

Говорил ласковой Владимер-князь:

«Гой еси ты, богатой гость,

Соловей сын Будимерович!

Займуй дворы княженецкия,

⁹⁵ Займуй ты боярския,

Займуй дворы и дворянския».

Отве(ча)е(т) Соловей сын Будимерович:

«Не надо мне двор(ы) княженецкия,

И не надо дворы боярския,

¹⁰⁰ И не надо дворы дворянския,

Только ты дай мне загон земли,

Непаханыя и неараныя,

У своей, асударь, княженецкой племяннице,

У молоды Запавы Путятичной,

¹⁰⁵ В ее, осударь, зелено́м саду,

[В] вишенье, в орешенье

^{л. 2} Построить || мне, Соловью, снаряден двор».

Говорил сударь, ласковой Владимер-князь:

«На то тебе с княгинею подумаю».

¹¹⁰ А подумавши, отдавал Соловью

Загон земли, непаханыя и неараныя.

Походил Соловей на свой червлен карабль,

Говорил Соловей сын Будимерович:

«Гой еси вы, мои люди работныя!

¹¹⁵ Берите вы тапорики булатныя,

Подите к Запаве в зеленой сад,

Постройте мне снаряден двор

[В] вишенье, в орешенье».

С вечера поздым-поздо,

¹²⁰ Будто дятлы в дерево пощолкивали,

Работали ево дружина хора́брая.

Ко полуноче и двор поспел:

Три терема златове́рховаты,

Да трои сени косящетыя,

¹²⁵ Да трои сени решетчетыя.

Хорошо в теремах изукрашено:

На небе солнце — в тереме солнце,

На небе месяц — в тереме месяц,

На небе звезды — в тереме звезды,

¹³⁰ На небе заря — в тереме заря

И вся красота поднебесная.

Рано зазвонили к заутрени,

Ото сна-та Запава пробужалася,

Посмотрела сама в окошечко косящетое,

¹³⁵ [В] вишенья, в орешенья,

Во свой ведь хорошой во зеленой сад.

Чудо Запаве показалося

В ее хорошом зелено́м саду,

Что стоят три терема златове́рховаты.

¹⁴⁰ Говорила Запава Путятишна:

«Гой еси, нянюшки и мамушки,

Красныя сенныя девушки!

Подьте-тка, посмотрите-тка,

Что мне за чудо показалося

¹⁴⁵ [В] вишенье, в орешенье».

Отвечают нянюшки-мамушки

И сенныя красныя деушки:

«Матушка Запава Путятишна,

Изволь-ко сама посмотреть —

¹⁵⁰ Счас(т)ье твое на двор к тебе пришло!».

Скоро-де Запава нарежается,

Надевала шубу соболиную,

Цена-та шуби три тысячи,

А пуговки в семь ты[ся]чей.

¹⁵⁵ Пошла она [в] вишенье, в орешенье,

Во свой во хорош во зеленой сад.

У первова терема послушела —

Тут в тер[е]му щелчит-молчит:

Лежит Соловьева золота казна;

¹⁶⁰ Во втором терему послушела —

Тут в терему потихоньку говорят,

Помаленьку говорят, все молитву творят:

Молится Соловьева матушка

Со вдовы честны многоразумными.

¹⁶⁵ У третьева терема послушела —

^{л. 2} об. Тут в терему музыка гремит.

Входила Запава в сени косящетые,

Отворила двери на́ пяту, —

Больно Запава испугалася,

¹⁷⁰ Резвы ноги подломилися.

Чудо в тереме показалося:

На небе солнце — в тереме солнце,

На небе месяц — в тереме месяц,

На небе звезды — в тереме звезды.

¹⁷⁵ На небе заря — в тереме заря

И вся красота поднебесная.

Подломились ее ноженьки резвыя,

Втапоры Соловей он догадлив был:

Бросил свои звончеты гусли,

¹⁸⁰ Подхватывал девицу за белы ручки,

Клал на кровать слоновых костей

Да на те ли перины пуховыя.

«Чево-де ты, Запава, испужалася,

Мы-де оба на возрасте».

¹⁸⁵ «А и я-де, девица, на выдонье,

Пришла-де сама за тебя свататься».

Тут оне и помолвили,

Целовалися оне, миловалися,

Золотыми перстнями поменялися.

¹⁹⁰ Проведала ево, Соловьева, матушка

Честна вдова Амелфа Тимофеевна,

Свадьбу кончати посрочила:

«Съезди-де за моря синия,

И когда-де там расторгуешься,

¹⁹⁵ Тогда и на Запаве женишься».

Отъезжал Соловей за моря синея.

Втапоры поехал и голой шап Давыд Попов,

Скоро за морями исторгуется,

А скоре́ тово назад в Киев прибежал;

²⁰⁰ Приходил ко ласкову князю с подарками:

Принес сукно смурое

Да крашенину печатную.

Втапоры князь стал спрашивати:

«Гой еси ты, голой шап Давыд Попов!

²⁰⁵ Где ты слыхал, где видывал

Про гостя богатова,

Про молода Соловья сына Будимеровича?».

Отвечал ему голой шап:

«Я-де об нем слышел

²¹⁰ Да и сам подлинно видел —

В городе Леденце у тово царя заморскаго

Соловей у царя в пратомо́жье попал,

И за то посажен в тюрьму,

А карабли ево отобраны

²¹⁵ На его ж царское величество».

Тысецкой — ласковой Владимер-князь,

Свашела княгиня Апраксевна,

²²⁰ В поезду́ — князи и бояра,

Поезжали ко церкви божии.

Якори метали во быстрой Днепр,

²²⁵ Сходни бросали на крут красен бережек.

Выходил Соловей со дружиною

^{л. 3} Из сокола-карабля, || с каликами,

Во белом платье сорок калик со каликою.

Походили оне ко честной вдове Амелфе Тимофевне,

²³⁰ Правят челобитье от сына ея, гостя богатова,

От молода Соловья Будимеровича,

Что прибыл флот в девяносте караблях

И стоит на быстром Непре,

Под городом Киевым.

²³⁵ А оттуда пошли ко ласкову князю Владимеру на княженецкой двор

И стали во единой круг.

Втапоры следовал со свадьбою Владимер-князь в дом свой.

И пошли во гридни светлыя,

Садилися за столы белодубовыя,

²⁴⁰ За ества саха́рныя,

И позвали на свадьбу сорок калик со каликою,

Тогда ласковой Владимер-князь

Велел подносить вина им заморския и меда́ сладкия

Тотчас по поступкам Соловья опа́зновали,

²⁴⁵ Приводили ево ко княженецкому столу.

Сперва говорила Запава Путятишна:

«Гой еси, мой сударь дядюшка,

Ласковой сударь Владимер-князь!

Тот-то мой прежней обрученной жених,

²⁵⁰ Молоды́ Соловей сын Будимерович.

Прямо, сударь, скачу — обесчестю столы».

Говорил ей ласковой Владимер-князь:

«А ты гой еси, Запава Путятишна!

А ты прямо не скачи, не бесчести столы!».

²⁵⁵ Выпускали ее из-за дубовы́х столов,

Пришла она к Соловью, поздаровалась,

Взела ево за рученьку белую

И пошла за столы белоду́бовы,

И сели оне за ества саха́рныя,

²⁶⁰ На большо́ место́.

Говорила Запава таково слово́

Голому шапу Давыду Попову:

«Здраствуй женимши, да не с ким спать!».

Втапоры ласковой Владимер-князь весел стал,

²⁶⁵ А княгиня наипаче того,

Поднимали пирушку великую.

^{л. 3} об. В стольном Нове-городе,

Было в улице во Юрьевской,

В слободе было Терентьевской,

А и жил-был богатой гость,

⁵ А по именю Терентишша.

У нево двор на целой версте,

А кругом двора железной тын,

На тынинки по маковке,

А и есть по земчуженке;

¹⁰ Ворота были вальящетыя,

Вереи хрустальныя,

Подворотина рыбей зуб.

Середи двора гридня стоит,

Покрыта седых бобров,

¹⁵ Потолок черных соболей,

А и матица-та валженая,

Была печка муравленая,

Середа была кирпичная,

А на се́реди кроватка стоит,

²⁰ Да кровать слоновых костей,

На кровати перина лежит,

На перине зголовье лежит,

На зголовье молодая жена

Авдотья Ивановна.

²⁵ Она с вечера трудна-больна,

Со полуночи недужна вся:

Расходился недуг в голове,

Разыгрался утин в хребте,

Пустился недуг к сер(д)цу,

³⁰ А пониже ея пупечка

Да повыше коленечка,

Межу ног, килди-милди.

Говорила молодая жена

Авдотья Ивановна:

³⁵ «А и гой еси, богатой гость,

И по именю Терентишша,

Возьми мои золотые ключи,

Отмыкай окован сундук,

Вынимай денег сто рублев,

⁴⁰ Ты поди дохтуров добывай,

Во́лхи-та спрашивати».

А втапоры Терентишша

Он жены своей слушелся,

И жену-та во любви держал.

⁴⁵ Он взял золоты ее ключи,

Отмыкал окован сундук,

Вынимал денег сто рублев

И пошел дохтуров добывать.

Он будет, Терентишша,

⁵⁰ У честна креста Здвиженья,

^{л. 4} У жива моста калинова,

Встречу Терентишшу веселыя скоморохи.

Скоморохи — люди вежлевыя,

Скоморохи очес(т)ливыя

⁵⁵ Об ручку Терентью челом:

«Ты здравствую, богатой гость,

И по именю Терентишша!

Доселева те слыхом не слыхать,

И доселева видом не видать,

⁶⁰ А и ноне ты, Терентишша,

[А] и бродишь по чисту́ полю́,

Что корова заблудящая,

Что ворона залетящая».

А и на то-то он не сердится,

⁶⁵ Говорит им Терентишша:

«Ай вы гой, скоморохи-молодцы!

Что не сам я, Терентей, зашол,

И не конь-та богатова завез,

Завела нужда-бедность .....

⁷⁰ У мене есть молодая жена

Авдотья Ивановна,

Она с вечера трудна-больна,

Со полуночи недужна вся:

Расходился недуг в голове,

⁷⁵ Разыгрался утин в хребте,

Пустился недуг к сер(д)цу,

Пониже ее пупечка,

Что повыше коленечка,

Межу ног, килди-милди.

⁸⁰ А кто бы-де недугам пособил.

Кто недуги бы прочь отгонил

От моей молодой жены,

От Авдотьи Ивановны,

Тому дам денег сто рублев

⁸⁵ Без единыя денежки».

Веселыя молодцы догадалися,

Друг на друга оглянулися,

А сами усмехнулися:

«Ай ты гой еси, Терентишша,

⁹⁰ Ты нам что за труды заплатишь?».

«Вот вам даю сто рублев!».

Повели ево, Терентишша,

По славному Нову-городу,

Завели его, Терентишша,

⁹⁵ Во тот во темной ряд,

А купили шелковой мех,

Дали два гроша мешок;

Пошли оне во червленной ряд,

Да купили червленой вяз,

¹⁰⁰ А и дубину ременчетую —

Половина свинцу налита,

Дали за нее десеть алтын.

Посадили Терентишша

Во тот шелковой мех,

¹⁰⁵ Мехоноша за плеча взял.

Пошли оне, скоморохи,

Ко Терентьеву ко двору.

Молода жена опасливая

^{л. 4} об. В окошечко || выглянула:

¹¹⁰ «Ай вы гой еси, веселыя молодцы,

Вы к чему на двор идете,

Что хозяина в доме нет?».

Говорят веселыя молодцы:

«А и гой еси, молодая жена,

¹¹⁵ Авдотья Ивановна,

А и мы тебе челобитье несем

От гостя богатова,

И по имени Терентишша!».

И она спохватилася за то:

¹²⁰ «Ай вы гой еси, веселыя молодцы,

Где ево видели,

А где про ево слышали?».

Отвечают веселыя молодцы:

«Мы ево слышели,

¹²⁵ Сами доподлинна видели

У честна креста Здвиженья,

У жива моста калинова,

Голова по собе ево лежит,

И вороны в жопу клюют».

¹³⁰ Говорила молодая жена

Авдотья Ивановна:

«Веселыя скоморохи!

Вы подите во светлую гридню,

Садитесь на лавочки,

¹³⁵ Поиграйте во гусельцы

И пропойте-ка песенку

Про гостя богатова,

Про старово ...... сына,

И по именю Терентишша,

¹⁴⁰ Во дому бы ево век не видать!».

Веселыя скоморохи

Садилися на лавочки,

Заиграли во гусельцы,

Запели оне песенку.

¹⁴⁵ «Слушай, шелковой мех

Мехоноша за плечами,

А слушай, Терентей-гость,

Что про тебя говорят,

Говорит молодая жена

¹⁵⁰ Авдотья Ивановна

Про стара мужа Терентишша,

Про старова ........ сына:

Во дому бы тебе век не видать!

Шевелись, шелковой мех

¹⁵⁵ Мехоноша за плечами,

Вставай-ка, Терентишша,

Лечить молодую жену!

Бери червленой вяз,

Ты дубину ременчетую,

¹⁶⁰ Походи-ка, Терентишша,

По своей светлой гридни

И по се́реди кирпищетой

Ка занавесу белому,

Ко кровати слоновых костей,

¹⁶⁵ Ко перине ко пуховыя,

А лечи-ка ты, Терентишша,

А лечи-ка ты молоду жену

Авдотью Ивановну!».

Вставал же Терентишша,

¹⁷⁰ Ухватил червленой вяз,

А дубину ременчетую —

Половина свинцу налита,

Походил он, Терентишша,

По своей светлой гридне

¹⁷⁵ За занавесу белую,

Ко кровати слоновых костей.

Он стал молоду жену лечить,

Авдотью Ивановну:

Шлык с головы у нея сшиб,

¹⁸⁰ Посмотрит Терентишша

На кровать слоновых костей,

На перину на пуховую, —

А недуг-ат пошевеливаится

Под одеялом соболиныем.

^{л. 5, 185} Он-та, || Терентишша,

Недуга-та вон погнал

Что дубиною ременчетою,

А недуг-ат непутем в окошко скочил,

Чуть головы не сломил,

¹⁹⁰ На корачках ползает,

Едва от окна отполоз.

Он оставил, недужишша,

Кафтан хрушето́й камки,

Камзол баберековой,

¹⁹⁵ А и денег пять сот рублев.

Втапоры Терентишша

Дал еще веселым

Другое сто рублев

За правду великую.

Из-за моря, моря синева,

Из славна Волынца, красна Галичья,

Из тое Корелы богатыя,

Как есён соко́л вон вылетывал,

⁵ Как бы белой кречет вон выпархивал, —

Выезжал удача доброй молодец,

Молоды Дюк сын Степанович.

По прозванью Дюк был боярской сын.

А и конь под ним как бы лютой зверь,

¹⁰ Лютой зверь конь, и бур, космат,

У коня грива на леву сторону до сырой земли,

Он сам на коне как есён соко́л,

Крепки доспехи на могучих плечах.

Немного с Дюком живота пошло:[4]

¹⁵ Что куяк и панцырь чиста серебра,

А кольчуга на нем красна золота;

А куяку и панцырю

Цена лежит три тысячи,

А кольчугу на нем красна золота

²⁰ Цена сорок тысячей,

А и конь под ним в пять тысячей.

Почему коню цена пять тысячей?

За реку он броду не спрашивает,

Котора река цела верста пятисотная,

²⁵ Он скачет с берегу на берег —

Потому цена коню пять тысячей.

Еще с Дюком немного живота пошло:

Пошел тугой лук разрывчетой,

А цена тому луку три тысячи;

³⁰ Потому цена луку три тысячи —

Полосы были серебрены,

А рога красна золота,

А и титивочка была шелко́вая,

А белова шолку шимаханскова.

^{л. 5} об. 35 И колчан || пошел с ним каленных стрел,

А во колчане было за триста стрел,

Всякая стрела по десяти рублев,

А и еще есть во колчане три стрелы,

А и тем стрелам цены нет,

⁴⁰ Цены не было и не сведомо.

Потому трем стрелкам цены не было, —

Колоты оне были из трость-древа,

Строганы те стрелки во Нове-городе,

Клеяны оне клеем осетра-рыбы,

⁴⁵ Перены оне перьицам сиза́ орла́,

А сиза орла, орла орловича,

А тово орла, птицы камския, —

Не тыя-та Камы, коя в Волгу пала,

А тоя-ты Камы за синем морем,

⁵⁰ Своим ус(т)ьем впала в сине море.

А летал орел над синем морем,

А ронил он перьица во сине море,

А бежали гости-карабелыцики,

Собирали перья на сине́м море́,

⁵⁵ Вывозили перья на светую Русь,

Продавали душам красным девицам,

Покупала Дюкова матушка

Перо во сто рублев, во тысячу.

Почему те стрелки дороги?

⁶⁰ Потому оне дороги,

Что в ушах поставлено по ти́рону по каменю.

По дорогу самоцветному;

А и еще у тех стрелак

Подле ушей перевивано

⁶⁵ Аравицким золотом.

Ездит Дюк подле синя моря

И стреляет гусей, белых лебедей,

Перелетных серых малых утачак.

Он днем стреляет,

⁷⁰ В ночи те стрелки сбирает:

Как днем-та стре́лачак не видити,

А в ночи те стрелки, что свечи, горят,

Свечи теплются воску ярова;

Потому оне, стрелки, дороги.

⁷⁵ Настрелял он, Дюк, гусей, белых лебедей,

Перелетных серых малых утачак,

Поехал ко городу Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру.

Он будет в городе Киеве,

⁸⁰ Что у ласкова князя Владимера,

Середи двора княженецкого,

^{л. 6} А скочил он со добра́ коня,

Привезал коня к дубову́ столбу,

К кольцу булатному,

⁸⁵ Походил во гридню во светлую

Ко великому князю Владимеру;

Он молился Спасу со Пречистою,

Поклонился князю со кнегинею,

На все четыре стороны.

⁹⁰ Тут сидят князи-бо́яра,

Скочили все на резвы́ ноги́,

А гледят на молодца, дивуются.

И Владимер-князь стольной киевской

Приказал наливать чару зелена вина

⁹⁵ В полтора ведра.

Подавали Дюку Степанову,

Принимает он, не чванится,

А принял чару едино́й рукой,

А выпил чару едины́м духом;

¹⁰⁰ И Владимер-князь стольной киевской

Посадил ево за единой стол хлеба кушати.

А и повары были догадливые:

Носили ества сахарныя,

И носили питья медвяныя,

¹⁰⁵ И клали калачики крупичеты

Перед тово Дюка Степанова.

А сидит Дюк за единым столом

Со темя́ князи и бо́яры,

Откушал калачики крупичеты,

¹¹⁰ Он верхню корачку отламыват,

А нижню корачку прочь откладыват.

А во Киеве был ща(п)лив добре

Как бы молоды Чурила сын Пленкович,

Оговорил он Дюка Степанова:

¹¹⁵ «Что ты, Дюк, чем чванишься:

Верхню корачку отламывашь,

А нижню прочь откладываешь?».

Говорил Дюк Степанович:

«Ой ты, ой еси, Владимер-князь!

¹²⁰ В том ты на меня не прогневайся:

Печки у тебя биты глинены,

А подики кирпичные,

А помелечко мочальное

В лохань обмакивают,

¹²⁵ А у меня, Дюка Степанова,

А у моей сударыни матушки

Печки были муравлены,

А подики медные,

Помелечко шелко́вое

¹³⁰ В сыту медяную абмакивают;

Калачик съешь — больше хочится!».

Втапоры князю Владимеру

Захотелось к Дюку ехати,

^{л. 6} об. Зовет с собой || князей-бояр,

¹³⁵ И взял Чурила Пленковича.

И приехали оне на пашню к нему,

Ко тем крестьянским дворам.

И тут у Дюка стряпчей был,

Припас про князя Владимера почестной стол,

¹⁴⁰ И садился ласковой Владимер-князь

Со своими князи-бо́яры

За те столы белоду́бовы;

И втепоры повары были догадливы:

Носили ества сахарныя

¹⁴⁵ И питья медяныя.

И будет день в половина дни,

И будет стол во полу́столе,

Владимер-князь полсыта́ наедается,

Полпьена́ напивается,

¹⁵⁰ Говорил он тут Дюку Степанову:

«Коково про тебя сказывали,

Таков ты и есть».

Покушавши, ласковой Владимер-князь

Велел дом ево переписывать,

¹⁵⁵ И был в том дому сутки четвера.

А и дом ево крестьянской переписывали —

Бумаги не стало,

То отте́ля Дюк Степанович

Повел князя Владимера

¹⁶⁰ Со всемя́ гостьми и со всемя́ людьми

Ко своей сударыни-матушки,

Честны вдавы многоразумныя.

И будут оне в высоких теремах,

И ужасается Владимер-князь,

¹⁶⁵ Что в теремах хорошо изукрашено.

И втапоры честна вдова, Дюкова матушка,

Обед чинила про князя Владимера

И про всех гостей, про всех людей.

И садился Владимер-князь

¹⁷⁰ За столы убраныя, за ества сахарныя

Со всемя́ гостьми, со всемя́ людьми;

Втапоры повары были догадливы:

Носили ества сахарныя, питья медяныя.

И будет день в половина дни,

¹⁷⁵ Будет стол во полу́столе,

Говорил он, ласковой Владимер-князь:

«Исполать тебе, честна вдова многоразумная,

Со своим сыном Дюком Степановым!

Уподчивала меня со всемя́ гостьми́, со всемя́ людьми;

¹⁸⁰ Хотел боло ваш и этот дом описывать,

Да отложил все печали на радости».

И втапоры честна вдова многоразумная

Дарила князя Владимера

Своими честными подарками:

¹⁸⁵ Сорок сороков черных соболей,

Второе сорок бурнастых лисиц,

Еще сверх того каменьи самоцветными.

То старина, то и деянье:

Синему морю на уте́шенье,

¹⁹⁰ Быстрым рекам слава до́ моря,

А добрым людям на послу́шанье,

Веселым молодцам на поте́шенье.

^{л. 7} А и деялося в орде,

Передеялось в Большой:

На стуле золоте,

На рытом бархоте,

⁵ На чер(в)чатой камке

Сидит тут царь Азвяк,

Азвяк Таврулович;

Суды рассуживает

И ряды разряживает,

¹⁰ Костылем размахивает

По бритым тем усам,

По тотарским тем головам,

По синим плешам.

Шурьев царь дарил,

¹⁵ Азвяк Таврулович,

Городами стольными:

Василья на Плесу,

Гордея к Вологде,

Ахрамея к Костроме,

²⁰ Одново не пожаловал —

Любимова шурина

Щелкана Дюдентевича.

За что не пожаловал?

И за то он не пожаловал, —

²⁵ Ево дома не случилося.

Уезжал-та млад Щелкан

В дальную землю Литовскую,

За моря синея;

Брал он, млад Щелкан,

³⁰ Дани-невыходы,

Царски невыплаты.

С князей брал по сту рублев,

С бояр по пятидесят,

С крестьян по пяти рублев;

³⁵ У которова денег нет,

У тово дитя возьмет;

У которова дитя нет,

У того жену возьмет;

У котораго жены-та нет,

⁴⁰ Тово самово головой возьмет.

Вывез млад Щелкан

Дани-выходы,

Царския невыплаты;

Вывел млад Щелкан

⁴⁵ Коня во сто рублев,

Седло во тысячу.

Узде цены ей нет:

Не тем узда дорога,

Что вся узда золота,

⁵⁰ Она тем, узда, дорога —

Царская жалованье,

Государево величество,

А нельзя, дескать, тое узды

Не продать, не променять

⁵⁵ И друга дарить,

Щелкана Дюдентевича.

Проговорит млад Щелкан,

Млад Дюдентевич:

«Гой еси, царь Азвяк,

⁶⁰ Азвяк Таврулович!

Пожаловал ты молодцов,

^{л. 7} об. Любимых || шуринов,

Двух удалых Борисовичев,

Василья на Плесу,

⁶⁵ Гордея к Вологде,

Ахрамея к Костроме,

Пожалуй ты, царь Азвяк,

Пожалуй ты меня

Тверью старою,

⁷⁰ Тверью богатою,

Двомя братцами родимыми,

Дву удалыми Борисовичи».

Проговорит царь Азвяк,

Азвяк Таврулович:

⁷⁵ «Гой еси, шурин мой

Щелкан Дюдентевич,

Заколи-тка ты сына своего,

Сына любимова,

Крови ты чашу нацади,

⁸⁰ Выпей ты крови тоя,

Крови горячия,

И тогда я тебе пожалою

Тверью старою,

Тверью богатою,

⁸⁵ Двомя братцами родимыми,

Дву удалыми Борисовичи!».

Втапоры млад Щелкан

Сына своего заколол,

Чашу крови нацадил,

⁹⁰ Крови горячия,

Выпил чашу тоя крови горячия.

А втапоры царь Азвяк

За то ево пожаловал

Тверью старою,

⁹⁵ Тверью богатою,

Двомя братцы родимыми,

Два удалыми Борисовичи,

И втепоры млад Щелкан

Он судьею насел

¹⁰⁰ В Тверь-ту старую,

В Тверь-ту богатую.

А немного он судьею сидел:

И вдовы-та бесчестити,

Красны девицы позорити,

¹⁰⁵ Надо всеми наругатися,

Над домами насмехатися.

Мужики-та старыя,

Мужики-та богатыя,

Мужики посадския

¹¹⁰ Оне жалобу приносили

Двум братцам родимыем,

Двум удалым Борисовичем.

От народа они с поклонами пошли,

С честными подарками,

¹¹⁵ И понесли оне честныя подарки

Злата-серебра и скатнова земчуга.

Изошли ево в доме у себя,

Щелкана Дюдентевича, —

Подарки принял от них,

¹²⁰ Чести не воздал им.

Втапоры млад Щелкан

Зачванелся он, загорденелся,

И оне с ним раздорили,

Один ухватил за волосы,

¹²⁵ А другой за ноги,

И тут ево разорвали.

Тут смерть ему случилася,

Ни на ком не сыскалося.

^{л. 8} В годы прежния,

Времена первоначальныя,

При бывшем вольном царе,

При Иване Васильевиче,

⁵ Когда холост был государь,

Царь Иван Васильевич,

Поизволил он женитися.

Берет он, царь-государь,

Не у себя в каменно́й Москве,

¹⁰ А берет он, царь-государь,

В той Золотой орде,

У тово Темрюка-царя,

У Темрюка Степановича,

Он Марью Темрюковну,

¹⁵ Сестру Мастрюкову,

Купаву крымскую

Царицу благоверную.

А и царскова поезду

Полторы было тысячи:

²⁰ Князи-бо́яра, могучие бога́тыри,

Пять со́т донских казаков,

Что н(и) лутчих добрых молодцов.

Здравствует царь-государь

Через реки быстрыя,

²⁵ Через грязи смоленския,

Через лесы брынския,

Он здравствует, царь-государь,

В той Золотой орде,

У тово Темрюка-царя,

³⁰ У Темрюка Степановича.

Он по́нел, царь-государь,

Царицу благоверную

Марью Темрюковну,

Сестру Мастрюкову,

³⁵ И взял в провожатые за ней

Три ста́ татаринов,

Четыре ста́ бухаринов,

Пять сот черкашенинов

И любимова шурина

⁴⁰ Мастрюка Темрюковича,

Молодова черкашенина.

Уж царскова поезду

Без малова три тысячи,

Везут золоту казну

⁴⁵ Ко царю в каменну́ Москву.

Переехал царь-государь

Он реки быстрыя,

Грязи смоленския

И лесы брынския,

⁵⁰ Он здравствует, царь-государь,

У себя в каменно́й Москве,

Во полатах белокаменных.

В возлюбленной крестовой своей

Пир навеселе повел,

⁵⁵ Столы на радостех.

И все ли князи-бо́яра,

Могучие богатыри

И гости званыя,

Пять сот донских казаков

⁶⁰ Пьют-едят, потешаются,

Зелено вино кушают,

Белу лебедь рушают,

А един не пьет да не ест

Царской гость дорогой,

⁶⁵ Мастрюк Темрюкович,

Молодой черкашенин.

И зачем хлеба-соли не ест,

Зелена вина не кушает,

Белу лебедь не рушает?

⁷⁰ У себя на уме держит:

Изошел он семь городов,

Поборол он семьдесят борцов

И по себе борца не нашел.

И только он думает,

⁷⁵ Ему вера поборотися есть

У царя в каменной Москве,

Хочет царя потешити

Со царицею благоверною

Марьею Темрюковною,

⁸⁰ Он хочет Москву загонять,

Сильно царство Московское.

Никита Романович

Об том царю доложил,

Царю Ивану Васильевичу:

⁸⁵ «А и гой еси, царь-государь,

Царь Иван Васильевич!

Все князи-бояра,

Могучие богатыри

Пьют-едят, потешаются

⁹⁰ На великих на радостех,

Один не пьет, не ест

Твой царской гость дорогой,

Мастрюк Темрюкович,

Молодой черкашенин —

⁹⁵ У себя он на уме держит,

^{л. 8} об. Вера поборотися есть,

Твое царское величество потешити

Со царицею благоверною».

Говорит тут царь-государь,

¹⁰⁰ Царь Иван Васильевич:

«Ты садися, Никита Романович,

На добра коня,

Побеги по всей Москве,

По широким улицам

¹⁰⁵ И по частым переулачкам».

Он будет, дядюшка

Никита Романович,

Середь Урья Повол[ж]скова,

Слободы Александровы, —

¹¹⁰ Два братца родимые

По базару похаживают,

А и бороды бритые,

Усы торженые,

А платья саксонское,

¹¹⁵ Сапоги с рострубами,

Аб ручку-ту дядюшке челом:

«А и гой еси ты, дядюшка

Никита Романович,

Ково ты спрашиваешь?

¹²⁰ Мы борцы в Москве похваленые.

Молодцы поученые, славные!»

Никита Романович

Привел борцов ко дворцу,

Говорили тут борцы-молодцы:

¹²⁵ «Ты, Никита Романович,

Ты изволь об том царю доложить,

Смет(ь) ли н[а]га спустить

С царским шурином,

И смет(ь) ли ево побороть?».

¹³⁰ Пошел он, Никита Романович,

Об том царю доложил,

Что привел борцов ко дворцу.

Злата труба протрубела

Во полате белокаменной,

¹³⁵ Говорил тут царь-государь,

Царь Иван Васильевич:

«Ты, Никита Романович,

Веди борцов на двор,

На дворец государевой,

¹⁴⁰ Борцов ученыех,

Молодцов похваленыех,

И в том им приказ отдавай,

Кто бы Мастрюка поборол,

Царскова шурина,

¹⁴⁵ Платья бы с плеч снял

Да нагова с круга спустил,

А нагова, как мать родила,

А и мать на свет пустила».

Послышал Мастрюк борцов,

¹⁵⁰ Скачет прямо Мастрюк

Из места большева,

Из угла переднева

Через столы белод[у]бовы,

Через ества сахарныя,

¹⁵⁵ Чрез питья медяныя,

Левой ногой задел

За столы белодубовы.

Повалил он тридцать столов

Да прибил триста гостей:

¹⁶⁰ Живы да не годны,

На карачках ползают

По полате белокаменной —

То похвальба Мастрюку,

Мастрюку Темрюковичу.

¹⁶⁵ Выбежал тут Мастрюк

На крылечка красное,

Кричит во всю голову,

Чтобы слышел царь-государь:

«А свет ты, вольной царь,

¹⁷⁰ Царь Иван Васильевич!

Что у тебя в Москве

За похвальные молодцы,

Поученые, славные?

На ладонь их посажу,

¹⁷⁵ Другой рукою роздавлю!».

С борцами сходится

Мастрюк Темрюкович,

^{л. 9} Борьба ево ученая,

Борьба черкасская,

¹⁸⁰ Колесом он бороться пошел.

А и малой выступается

Мишка Борисович,

Смотрит царь-государь,

Что кому будет божья помочь,

¹⁸⁵ И смотрят их борьбу князи-бо́яра

И могучие богатыри,

Пять сот донских казаков.

А и Мишка Борисович

С носка бросил о землю

¹⁹⁰ Он царскова шурина,

Похвалил ево царь-государь:

«Исполать тебе, молодцу,

Что чиста борешься!».

А и Мишка к стороне пошел, —

¹⁹⁵ Ему полно боротися.

А Потанька бороться пошел,

Костылем попирается,

Сам вперед подвигается,

К Мастрюку приближается.

²⁰⁰ Смотрит царь-государь,

Что кому будет божья помочь.

Потанька справился,

За плеча сграбился,

Согнет корчагою,

²⁰⁵ Воздымал выше головы своей,

Опустил о сыру землю:

Мастрюк без памети лежит,

Не слыхал, как платья сняли.

Был Мастрюк во всем,

²¹⁰ Стал Мастрюк ни в чем,

Ожерелья в пять сот рублев

Без единые денежки,

А платья саксонскова

Снял на три тысячи —

²¹⁵ Со стыду и сорому

О карачках под крылец ползет.

Как бы бела лебедушка

По заре она прокликала,

Говорила царица царю,

²²⁰ Марья Темрюковна:

«Свет ты, вольной царь

Иван Васильевич!

Такова у тебя честь добра́

До любимова шурина?

²²⁵ А детина наругается,

Что детина деревенской,

Почто он платья снимает?».

Говорил тут царь-государь:

«Гой еси ты, царица во Москве,

²³⁰ Да ты, Марья Темрюковна!

А не то у меня честь во Москве,

Что татары-те борются,

То-то честь в Москве,

Что русак тешится!

²³⁵ Хотя бы ему голову сломил,

Да любил бы я, пожаловал

Двух братцов родимыех,

Двух удалых Борисовичев».

По саду, саду, по зеленому,

Ходила-гуляла молода княжна

Марфа Всеславьевна,

Она с каменю скочила на лютова на змея;

⁵ Обвивается лютой змей

Около чебота зелен сафьян,

Около чулочика шелкова,

Хоботом бьет по белу стегну.

^{л. 9} об. А втапоры княгиня || понос понесла,

¹⁰ А понос понесла и дитя родила.

А и на небе просветя светел месяц,

А в Киеве родился могуч богатырь,

Как бы молоды Вольх Всеславьевич.

Подрожала сыра земля,

¹⁵ Стреслося славно царство Индейское,

А и синея моря сколыбалося

Для-ради рожденья богатырскова,

Молода Вольха Всеславьевича;

Рыба пошла в морскую глубину,

²⁰ Птица полетела высоко в небеса,

Туры да олени за горы пошли,

Зайцы, лисицы по чащицам,

А волки, медведи по ельникам,

Соболи, куницы по о́стровам.

²⁵ А и будет Вольх в полтора часа,

Вольх говорит, как гром гремит:

«А и гой еси, сударыня матушка,

Молода Марфа Всеславьевна!

А не пеленай во пелену чер(в)чатую,

³⁰ А не пояс[ай] в пое́сья шелко́выя, —

Пеленай меня, матушка,

В крепки латы булатныя,

А на буйну голову клади злат шелом,

По праву руку — палицу,

³⁵ А и тяжку палицу свинцовую,

А весом та палица в триста пуд».

А и будет Вольх семи годов,

Отдавала ево матушка грамоте учиться,

А грамота Вол(ь)ху в наук пошла;

⁴⁰ Посадила ево уж пером писать,

Письмо ему в наук пошла.

А и будет Вол(ь)х десяти годов,

Втапоры поучился Вольх ко премудростям:

А и первой мудрости учился —

⁴⁵ Обвертоваться ясным соколом,

Ко другой-та мудрости учился он, Вольх, —

Обвертоваться серым волком,

Ко третей-та мудрости учился Вольх —

Обвертоваться гнедым туром-золотыя рога.

⁵⁰ А и будет Вольх во двенадцать лет,

Стал себе Вольх он дружину прибирать,

Дружину прибирал в три годы;

Он набрал дружину себе семь тысячей;

Сам он, Вольх, в пятнадцать лет,

⁵⁵ И вся ево дружина по пятнадцати лет.

Прошла та слава великая

Ко стольному городу Киеву:

Индейской царь нарежается,

А хвалится-похваляится,

⁶⁰ Хочет Киев-град за щитом весь взять,

А божьи церкви на дым спустить

И почестны монастыри розарить.

А втапоры Вольх он догадлив был:

Со всею дружиною хора́брою

⁶⁵ Ко славному царству Индейскому

Тут же с ними во поход пошел.

Дружина спит, так Вольх не спит:

Он обвернется серым волком,

Бегал-скакал по темным по лесам и по раменью,

⁷⁰ А бьет он звери сохатыя,

^{л. 10} А и волку, медведю спуску нет,

А и соболи, барсы — любимой кус,

Он зайцам, лисицам не брезгивал.

Вол(ь)х поил-кормил дружину хоробраю,

⁷⁵ Абувал-адевал добрых молодцов,

Насили оне шубы соболиныя,

Переменныя шубы-то барсовыя.

Дружина спит, так Вольх не спит:

Он обвернется ясным соколом,

⁸⁰ Полетел он далече на сине море,

А бьет он гусей, белых лебедей,

А и серым малым уткам спуску нет.

А поил-кормил дружинушку хораброю,

А все у нево были ества переменныя,

⁸⁵ Переменныя ества, саха́рныя.

А стал он, Вол(ь)х, вражбу чинить:

«А и гой еси вы, удалы добры молодцы!

Не много не мало вас — семь тысячей,

А и ест(ь) [ли] у вас, братцы, таков человек,

⁹⁰ Кто бы обвернулся гнедым туром,

А сбегал бы ко царству Индейскому,

Проведал бы про царство Индейское,

Про царя Салтыка Ставрульевича,

Про ево буйну голову Батыевичу?».

⁹⁵ Как бы лист со травою пристилается,

А вся ево дружина приклоняется,

Отвечают ему удалы добры молодцы:

«Нету у нас такова молодца,

Опричь тебя, Вол(ь)ха Всеславьевича».

¹⁰⁰ А тут таковой Всеславьевич

Он обвернулся гнедым туром-золотыя рога,

Побежал он ко царству Индейскому,

Он первую скок за целу версту скочил,

А другой скок не могли найти;

¹⁰⁵ Он обвернется ясным соколом,

Полетел он ко царству Индейскому.

И будет он во царстве Индейском,

И сел он на полаты белокаменны,

На те на полаты царския,

¹¹⁰ Ко тому царю Индейскому,

И на то окошечко косящетое.

А и буйныя ветры по насту тянут,

Царь со царицею в разговоры говорит.

Говорила царица Аздяковна,

¹¹⁵ Молода Елена Александровна:

«А и гой еси ты, славной Индейской царь!

Изволишь ты нарежаться на Русь воевать,

Про то не знаешь-не ведаешь:

А и на небе просветя светел месяц,

¹²⁰ А в Киеве родился могуч богатырь,

Тебе царю сопротивничик».

А втапоры Вол(ь)х он догадлив был:

Сидючи на окошке косящетом,

Он те-та де речи повыслушал,

¹²⁵ Он обвернулся горносталем,

Бегал по подвалам, по по́гребам,

По тем по высоким теремам,

У тугих луков титивки накусывал,

У каленых стрел железцы повы́нимал,

¹³⁰ У тово ружья ведь у огненнова

Кременья и шомполы повыдергал,

А все он в землю закапывал.

Обвернется Вольх ясным соколом,

[В]звился он высоко по поднебесью,

¹³⁵ Полетел он далече во чисто поле,

Полетел ко своей ко дружине хоро́брыя.

^{л. 10} об. Дружина спит, || так Вольх не спит,

Разбудил он удалых добрых молодцов:

«Гой еси вы, дружина хоробрая,

¹⁴⁰ Не время спать, пора вставать,

Пойдем мы ко царству Индейскому!».

И пришли оне ко стене белокаменной,

Крепка стена белокаменна,

Вороты у города железныя,

¹⁴⁵ Крюки-засовы все медные,

Стоят караулы денны́-нощны́,

Стоит подворотня дорог рыбей зуб,

Мудрены вырезы вырезено,

А и только в вырезу мурашу́ пройти.

¹⁵⁰ И все молодцы закручинилися,

Закручинилися и запечалилися,

Говорят таково слово:

«Потерять будет головки напрасныя,

А и как нам будет стена пройти?».

¹⁵⁵ Молоды Вольх он догадлив был:

Сам обвернулся мурашиком

И всех добрых молодцов мурашками,

Прошли оне стену белокаменну,

И стали молодцы уж на другой стороне,

¹⁶⁰ В славном царстве Индейскием,

Всех обернул добрыми молодцами,

Со своею стали сбруею со ратною,

А всем молодцам он приказ отдает:

«Гой еси вы, дружина хоробрая!

¹⁶⁵ Ходите по царству Индейскому,

Рубите старова, малова,

Не оставьте в царстве на се́мена,

Оставьте только вы по выбору

Не много не мало — семь тысячей

¹⁷⁰ Душечки красны девицы!».

А и ходят ево дружина по царству Индейскому,

А и рубят старова, малова,

А и только оставляют по выбору

Душечки красны девицы.

¹⁷⁵ А сам он, Вольх, во полаты пошол,

Во те во полаты царския,

Ко тому царю ко Индейскому.

Двери были у полат железныя,

Крюки-пробои по булату злачены,

¹⁸⁰ Говорит тут Вольх Всеславьевич:

«Хотя нога изломить, а двери выставить!».

Пнет ногой во двери железныя —

Изломал все пробои булатныя.

Он берет царя за белы́ руки,

¹⁸⁵ А славнова царя Индейскова,

Салтыка Ставрульевича,

Говорит тут Вольх таково слово:

«А и вас-та, царей, не бьют-не казнят».

Ухватя ево, ударил о кирпищетой пол,

¹⁹⁰ Расшиб ево в крохи говенныя.

И тут Вольх сам царем насел,

Взявши царицу Азвяковну,

А и молоду Елену Александровну,

А и те ево дружина хоробрыя

¹⁹⁵ И на тех на девицах переженилися.

А и молоды Вольх тут царем насел,

А то стали люди посадския,

Он злата-серебра выкатил,

А и коней, коров табуном делил,

²⁰⁰ А на всякова брата по сту тысячей.

^{л. 11} Ай уж ли вы, миряня,

Государевы дворяне,

Благословите-тка вы, дворяня,

Про Сергея-та сказать,

⁵ Про Сергея Боркова,

Сына Федоровича.

А не сергеевской Сергей,

Не володимерской Сергей,

А живал все Сергей

¹⁰ На Уфе на реке,

В ямской слободе,

У попа во дворе,

В приворотней избе.

Спознала про Сергея

¹⁵ С гостинова двора

Гостиная жена,

Гостиная жена,

Крестиною зовут.

Она пива наварила,

²⁰ И ведро вина купила,

Позвала ево, Сергея,

На пирушечку.

Приходил Сергей

Всех прежде людей.

²⁵ А для-ради Сергея

И суседей позвала.

А и тот с борку,

Иной с борку,

Уже полна изба

³⁰ Принабуркалася.

А и день к вечеру

Вечеряется,

Сергей молодец

Напивается,

³⁵ Изволил он, Сергей,

Ко двору своему идти,

Ко подворью своему.

А в доме Сергей

Он опаслив был,

⁴⁰ Он опаслив был

И не верел жене,

И не верил жене

И ревнив добре.

Заглянет Сергей

⁴⁵ В огороде-хмельнике,

В огороде-хмельнике,

На повети в сеннике,

На перине на боку,

В шитом-браном пологу́,

⁵⁰ А и ту[т] Сергей

Не видал никово.

Заглянет Сергей

Во свином котухе́,

А увидел он, Сергей,

⁵⁵ Чужова мужика,

А чужова мужика

На жене-то своей

А мужик .......

Сергееву жену.

⁶⁰ Сергей заревел,

Мужика испужал,

А мужик побежал,

На поветь скакнул,

На поветь скакнул,

⁶⁵ Он поветь обломил,

Да скотину задовил,

Он быка задовил,

Овцу яловицу,

Овцу яловицу,

⁷⁰ Семерых поросят.

А стала у Сергея

Три беды во дому:

Первая беда —

Мужик поветь обломил,

⁷⁵ А другая беда —

То скотину задовил,

А третья беда —

То жену его ....

А сел Сергей,

⁸⁰ Сам расплачется:

«А не жаль мне повети

И скотины своея,

Жаль мне тово,

Кто жену мою ...,

⁸⁵ Не ...... ушел, —

С тоски пропадет.

А кабы-де он ....,

Спасиба бы сказал,

А спасиба бы сказал,

⁹⁰ Могорец заплатил.

А поветь-та бы цела

И скотина-та жива,

И скотина-та жива

И жена ба весела,

⁹⁵ А столь бы весела,

Будто ни в чем не была.

^{л. 11} об. В стольном в городе во Киеве,

У славнова князя Владимера

Было пированья-почестной пир,

Было столованья-почестной стол

⁵ На многи князи-бо́яра

И на русския могучия бога́тыри

И гости богатыя.

Будет день в половина дня,

Будет пир во полупире,

¹⁰ Владимер-князь распотешился,

По светлой гридне похаживает,

Таковы слова поговаривает:

«Гой еси, князи и бо́яра

И все русския могучия бога́тыри!

¹⁵ Есть ли в Киеве таков человек,

Кто б похвалился на три́ ста́ жеребцов,

На три́ ста́ жеребцов и на три́ жеребца похваленыя:

Сив жеребец да кологрив жеребец,

И которой полонен Воронко во Большой орде,

²⁰ Полонил Илья Муромец сын Иванович

Как у молода Тугарина Змеевича,

Из Киева бежать до Чернигова

Два девяноста-то мерных верст

Промеж обедней и заутренею?».

²⁵ Как бы большой за меньшова хоронется,

От меньшова ему тут, князю, ответу нету.

Из тово стола княженецкова,

Из той скамьи богатырския

Выступается Иван Гостиной сын,

³⁰ И скочил на свое место богатырское

Да кричит он, Иван, зычным голосом:

«Гой еси ты, сударь, ласковой Владимер-князь!

Нет у тебя в Киеве охотников

А и быть перед князем невольником!

³⁵ Я похвалюсь на три́ ста́ жеребцов

И на три́ жеребца похваленыя:

А сив жеребец да кологрив жеребец

Да третей жеребец — полонян Воронко,

Да которой полонян во Большой орде,

⁴⁰ Полонил Илья Муромец сын Иванович

Как у молода Тугарина Змеевича,

Ехать дорога не ближнея

И скакать из Киева до Чернигова

Два девяноста-то мерных верст

⁴⁵ Промежу обедни и заутрени,

Ускоки давать кониныя,

Что выметывать роздолья широкия.

А бьюсь я, Иван, о велик заклад:

Не о сте рублях, не о тысячу —

⁵⁰ О своей буйной голове!».

^{л. 12} За князя Владимера держат || поруки крепкия

Все тут князи и бо́яра,

Тута-де гости-карабельщики;

Закладу оне за князя кладут на сто тысячей,

⁵⁵ А некто́-де тут за Ивана поруки не держит.

Пригодился тут владыка черниговский,

А и он-та за Ивана поруку держит,

Те он поруки крепкия,

Крепкия на сто тысячей.

⁶⁰ Подписался молоды Иван Гостиной сын,

Он выпил чару зелена вина в полтора ведра,

Походил он на конюшну белодубову,

Ко своему доброму коню,

К бурочку-косматочку, троелеточку,

⁶⁵ Падал ему в правое копытечка,

Плачет Иван, что река течет:

«Гой еси ты, мой доброй конь,

Бурочко-косматочко, троелеточко!

Про то ты ведь не знаешь-не ведаешь,

⁷⁰ А пробил я, Иван, буйну голову свою

Со тобою, добры́м конем,

Бился с князем о велик заклад,

А не о сте рублях, не о тысячу, —

Бился с ним о сте тысячей,

⁷⁵ Захвастался на три́ ста́ жеребцов,

А на три́ жеребца похваленыя:

Сив жеребец да кологрив жеребец,

И третей жеребец — полонян Воронко, —

Бегати-скакать на добрых на конях,

⁸⁰ Из Киева скакать до Чернигова

Промежу обедни, заутрени,

Ускоки давать кониныя,

Что выметывать роздолья широкия».

Провещится ему доброй конь,

⁸⁵ Бурочко-косматочко, троелеточко,

Человеческим русским языком:

«Гой еси, хозяин ласковой мой!

Ни о чем ты, Иван, не печалуйся:

Сива жеребца тово не боюсь,

⁹⁰ Кологрива жеребца того не блюдусь,

В задор войду — у Воронка уйду,

Только меня води по три зори́,

Медвяною сытою пои́,

И сорочинским пшеном корми.

⁹⁵ И пройдут те дни срочныя

И те часы урочныя,

Придет от князя грозен посол

По тебя-та, Ивана Гостинова,

Чтобы бегати-скакати на добрых на конях;

¹⁰⁰ Не седлай ты меня, Иван, добра́ коня,

Только берись за шелко́в поводо́к,

Поведешь по двору княженецкому,

Вздень на себя шубу соболиную,

Да котора шуба в три тысячи,

¹⁰⁵ Пуговки в пять тысячей.

Поведешь по двору княженецкому,

А стану-де я, бурка, передо́м ходить,

Копытами за шубу посапывати

И по черному соболю выхватывати,

¹¹⁰ На все стороны побрасовати, —

Князи-бояра подивуются,

И ты будешь жив — шубу наживешь,

А не будешь жив — будто нашивал».

По сказаному и по писаному

¹¹⁵ От великова князя посол пришел,

А зовет-та Ивана на княженецкой двор.

Скоро-де Иван нарежается,

И вздевал на себя шубу соболиную,

^{л. 12} об. Которой шубы цена || три тысячи,

¹²⁰ А пуговки вольящетыя в пять тысячей;

И повел он коня за шелко́в поводок.

Он будет-де Иван середи двора княженецкова,

Стал ево бурко передом ходить,

И копытами он за шубу посапывати,

¹²⁵ И по черному соболю выхватывати,

Он на все стороны побрасовати, —

Князи и бояра дивуются,

Купецкия люди засмотрелися.

Зрявкает бурко по-туриному,

¹³⁰ Он шип пустил по-змеиному,

Три́ ста́ жеребцов испужалися,

С княженецкого двора разбежалися,

Сив жеребец две ноги изломил,

Кологрив жеребец тот и голову сломил,

¹³⁵ Полонян Воронко в Золоту орду бежит,

Он, хвост подняв, сам всхрапывает.

А князи-та и бояра испужалися,

Все тут люди купецкия

Акарачь оне по́ двору наползалися.

¹⁴⁰ А Владимер-князь со княгинею печален стал,

По подполью наползалися.

Кричит сам в окошечко косящетое:

«Гой еси ты, Иван Гостиной сын,

Уведи ты уродья со двора долой —

¹⁴⁵ Про́сты поруки крепкия,

Записи все изодраныя!».

Втапоры владыка черниговской

У великова князя на почестном пиру́

Велел захватить три карабля на быстро́м Непру́,

¹⁵⁰ Велел похватить ка́рабли

С теми товары заморскими, —

А князи-де и бояра никуда от нас не уйдут.

В стольном в городе во Киеве,

У славнова сударь-князя у Владимера

Три годы Добрынюшка стольничал,

А три годы Никитич приворотничал,

⁵ Он стольничал, чашничал девять лет,

На десятой год погулять захотел

По стольному городу по Киеву.

Взявши Добрынюшка тугой лук

А и колчан себе каленых стрел,

¹⁰ Идет он по широким по улицам,

По частым мелким переулачкам,

По горницам стреляет воробушков,

По повалушам стреляет он сизых голубей.

Зайдет в улицу Игнатьевску

¹⁵ И во тот переулок Маринин,

Взглянет ко Марине на широкой двор,

На ее высокия терема.

А у молоды Марины Игнатьевны,

^{л. 13} У ее на хорошем || высоком терему

²⁰ Сидят тут два сизыя голубя

Над тем окошечком косящетым,

Цалуются оне, милуются,

Желты носами обнимаются.

Тут Дабрыни за беду стало:

²⁵ Будто над ним насмехаются.

Стреляет в сизых голубей,

А спела ведь титивка у туга́ лука́,

[В]звыла да пошла калена́ стрела́.

По грехам над Добрынею учинилася:

³⁰ Левая нога ево поко́льзнула,

Права рука удрогнула:

Не попал он в сизых голубей,

Что попал он в окошечко косящетое,

Проломил он окон(н)ицу стекольчетую,

³⁵ Отшиб все причалины серебреныя.

Росшиб он зеркала стекольчетое,

Белодубовы столы пошаталися,

Что питья медяные восплеснулися.

А втапоры Марине безвременье было,

⁴⁰ Умывалася Марина, снарежалася

И бросилася на свой широкий двор:

«А кто это невежа на двор заходил?

А кто это невежа в окошко стреляет?

Проломил оконницу мою стекольчетою,

⁴⁵ Отшиб все причалины серебреныя,

Росшиб зеркала стекольчетое?».

И втепоры Марине за беду стало,

Брала она следы горячия молодецкия,

Набирала Марина беремя дров,

⁵⁰ А беремя дров белодубовых,

Клала дровца в печку муравленую

Со темя́ следы горя́чими,

Разжигает дрова полящетым огнем

И сама она дровам приговариват:

⁵⁵ «Сколь жарко дрова разгораются

Со темя́ следы молоде́цкими,

Разгоралось бы сер(д)це молодецкое

Как у мо́лода Добрынюшки Никитьевича!».

А и божья крепко, вражья-то лепко.

⁶⁰ Взя́ла Добрыню пуще вострова ножа

По ево по сер(д)цу богатырскому:

Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,

Со полуночи Никитичу не у́снется,

Он белова свету дажидается.

⁶⁵ По ево-та щаски великия

Рано зазвонили ко заутреням.

Встает Добрыня ранешонько,

Подпоясал себе сабельку вострою,

Пошел Добрыня к заутрени,

⁷⁰ Прошел он церкву соборную,

Зайдет ко Марине на широкой двор,

У высокова терема послушает.

А у мо́лоды Марины вечеренка была,

А и собраны были душечки красны девицы,

⁷⁵ Сидят и молоденьки молодушки,

Все были дочери отецкия,

Все тут были жены молодецкия.

Вшел он, Добрыня, во высок терем,—

Которыя девицы приговаривают,

⁸⁰ Она, молода Марина, отказывает и прибранивает.

^{л. 13} об. Втапоры Добрыня не во что положил,

И к ним бы Добрыня в терем не пошел,

А стала ево Марина в окошко бранить,

Ему больно пенять.

⁸⁵ Завидел Добрыня он Змея Горынчета,

Тут ему за беду стало,

За великую досаду показалося,

[В]збежал на крылечка на красная,

А двери у терема железныя,

⁹⁰ Заперлася Марина Игнатьевна.

А и молоды Добрыня Никитич млад

Ухватит бревно он в охват толщины,

А ударил он во двери железныя,

Недоладом из пяты он вышиб вон

⁹⁵ И [в]збежал он на сени косящеты.

Бросилась Марина Игнатьевна

Бранить Добрыню Никитича:

«Деревенщина ты, детина, зашелшина!

Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,

¹⁰⁰ Проломил мою оконницу стекольчетую,

Ты росшиб у меня зеркало стекольчетое!».

А бросится Змеишша Горынчишша,

Чуть ево, Добрыню, огнем не спалил,

А и чуть молодца хоботом не ушиб.

¹⁰⁵ А и сам тут Змей почал бранити ево, больно пеняти:

«Не хочу я звати Добрынею,

Не хощу величать Никитичем,

Называю те детиною-деревенщиною и зашельшиною,

Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,

¹¹⁰ Проломил ты оконницу стекольчетую,

Росшиб зеркало стекольчетое!».

Ему тута-тка, Добрыни, за беду стало

И за великую досаду показалося;

Вынимал саблю вострую,

¹¹⁵ Воздымал выше буйны головы своей:

«А и хощешь ли тебе, Змея,

Изрублю я в мелкия части пирожныя,

Разбросаю далече по чисто́м полю́?».

А и тут Змей Горынич,

¹²⁰ Хвост поджав, да и вон побежал,

Взяла его страсть, так зачал срать,

А колы́шки метал, по три пуда срал.

Бегучи, он, Змей, заклинается:

«Не дай бог бывать ко Марине в дом,

¹²⁵ Есть у нее не один я друг,

Есть лутче меня и повежливея».

А молода Марина Игнатьевна

Она высунолась по пояс в окно

В одной рубашке без пояса,

¹³⁰ А сама она Змея уговаривает:

«Воротись, мил надежда, воротись, друг!

Хошь, я Добрыню оберну клячею водовозною?

Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,

А еще — хошь, я Добрыню обверну гнеды́м туро́м?».

¹³⁵ Обвернула ево, Добрыню, гнеды́м туро́м,

Пустила ево далече во чисто́ поля́,

А где-та ходят девять туро́в,

^{л. 14} А девять || туров, девять братиников,

Что Добрыня им будет десятой тур,

¹⁴⁰ Всем атаман-золотыя рога!

Безвестна, не стала бога́тыря,

Молода Добрыня Никитьевича,

Во стольном в городе во Киеве.

А много-де прошло поры, много времяни,

¹⁴⁵ А и не было Добрыни шесть месяцов,

По нашему-то сибирскому словет полгода.

У великова князя вечеринка была,

А сидели на пиру честныя вдовы,

И сидела тут Добрынина матушка,

¹⁵⁰ Честна вдова Афимья Александровна,

А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,

Что Добрынина матушка крестовоя;

Промежу собою разговоры говорят,

Все были речи прохладныя.

¹⁵⁵ Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,

Водилася с дитятеми княженецкими,

Она больно, Марина, упивалася,

Голова на плечах не держится,

Она больно, Марина, похваляется:

¹⁶⁰ «Гой еси вы, княгини, боярыни!

Во стольном во городе во Киеве

А и нет меня хитрея-мудрея,

А и я-де обвернула девять молодцо́в,

Сильных-могучих бога́тырей гнедыми турами,

¹⁶⁵ А и ноне я-де опустила десятова молодца,

Добрыня Никитьевича,

Он всем атаман-золотые рога!».

За то-то слово изымается

Добрынина матушка родимая,

¹⁷⁰ Честна вдова Афимья Александровна,

Наливала она чару зелена́ вина́,

Подносила любимой своей кумушке,

И сама она за чарою заплакала:

«Гой еси ты, любимая кумушка,

¹⁷⁵ Молода Анна Ивановна!

А и выпей чару зелена вина,

Поминай ты любимова крестника,

А и молода Добрыню Никитьевича,

Извела ево Марина Игнатьевна,

¹⁸⁰ А и ноне на пиру похваляится».

Прого́ворит Анна Ивановна:

«Я-де сама эти речи слышела,

А слышела речи ее похваленыя!».

А и молода Анна Ивановна

¹⁸⁵ Выпила чару зелена вина,

А Марину она по щеке ударила,

(С)шибла она с резвых ног,

А и топчет ее по белы́м грудя́м,

Сама она Марину больно бранит:

¹⁹⁰ «А и, сука, ты, ....., еретница-.....!

Я-де тебе хитрея и мудренея,

Сижу я на пиру не хвастаю,

А и хошь ли, я тебя сукой обверну?

А станешь ты, сука, по городу ходить,

¹⁹⁵ А станешь ты, Марина,

Много за собой псов водить!».

А и женское дело прелестивое,

Прелестивое-перепадчивое.

Обвернулася Маринка косаточкой,

²⁰⁰ Полетела далече во чисто поле,

А где-та ходят девять туро́в,

Девять братеников,

Добрыня-та ходит десятой тур.

А села она на Добрыню на правой рог,

²⁰⁵ Сама она Добрыню уговаривает:

^{л. 14} об. «Нагулялся ты, Добрыня, во чистом || поле,

Тебе чистое поле наскучала,

И зыбучия болота напрокучили,

А и хошь ли, Добрыня, женитися?

²¹⁰ Возьмешь ли, Никитич, меня за себя?».

«А, право, возьму, ей богу, возьму!

А и дам те, Марина, поученьица,

Как мужья жен своих учат!».

Тому она, Марина, не поверила,

²¹⁵ Обвернула ево добрым молодцом

По-старому-по-прежнему,

Как бы сильным-могучим бога́тырем,

Сама она обвернулася девицею,

Оне в чистом поле женилися,

²²⁰ Круг ракитова куста венчалися.

Повел он ко городу ко Киеву,

А идет за ним Марина роскорякою,

Пришли оне ко Марине на высо́к тере́м,

Говорил Добрынюшка Никитич млад:

²²⁵ «А и гой еси ты, моя молодая жена,

Молода Марина Игнатьевна!

У тебя в высоких хороших теремах

Нету Спасова образа,

Некому у тя помолитися,

²³⁰ Не за что стенам поклонитися,

А и, чай, моя вострая сабля заржавела».

А и стал Добрыня жену свою учить,

Он молоду Марину Игнатьевну,

Еретницу- ..... -безбожницу:

²³⁵ Он первое ученье — ей руку отсек,

Сам приговаривает:

«Эта мне рука не надобна,

Трепала она, рука, Змея Горынчишша!».

А второе ученье — ноги ей отсек:

²⁴⁰ «А и эта-де нога мне не надобна,

Оплеталася со Змеем Горынчишшем!».

А третье ученье — губы ей обрезал

И с носом прочь:

«А и эти-де мне губы не надобны,

²⁴⁵ Целовали оне Змея Горынчишша!».

Четвертое ученье — голову ей отсек

И с языком прочь:

«А и эта голова не надобна мне,

И этот язык не надобен,

²⁵⁰ Знал он дела еретическия!».

В славном великом Нове-граде

А и жил Буслай до девяноста лет,

С Новым-городом жил, не перечился,

Со мужики новогородскими

⁵ Поперек словечка не говаривал.

Живучи Буслай состарелся,

Состарелся и переставился.

После ево веку долгова

Аставалася его житье-бытье

¹⁰ И все имение дворянское,

Асталася матера вдова,

Матера Амелфа Тимофевна,

И оставалася чадо милая,

Молодой сын Василей Буслаевич.

¹⁵ Будет Васинька семи годов,

Отдавала матушка родимая,

Матера вдова Амелфа Тимофеевна,

Учить ево во грамоте,

А грамота ему в наук пошла;

²⁰ Присадила пером ево писать,

Письмо Василью в наук пошло;

Отдавала петью́ учить церковному,

^{л. 15} Петьё Василью в наук пошло.

А и нет у нас такова́ певца́

²⁵ Во славном Нове-городе

Супротив Василья Буслаева.

Поводился ведь Васька Буслаевич

Со пьяницы, со безумницы,

С веселыми удалами добрыми молодцы,

³⁰ Допьяна уже стал напиватися,

А и ходя в городе, уродует:

Которова возьмет он за руку, —

Из плеча тому руку выдернет;

Которова заденет за ногу,—

³⁵ То из гузна ногу выломит;

Которова хватит поперек хребта, —

Тот кричит-ревет, окарачь ползет;

Пошла-та жалоба великая.

А и мужики новогородския,

⁴⁰ Посадския, богатыя,

Приносили жалобу оне великую

Матерой вдове Амелфе Тимофевне

На тово на Василья Буслаева.

А и мать-та стала ево журить-бранить,

⁴⁵ Журить-бранить, ево на ум учить.

Журьба Ваське не взлюбилася,

Пошел он, Васька, во высок терем,

Садился Васька на ременчетой стул,

Писал ерлыки скоропищеты,

⁵⁰ О[т] мудрости слово поставлено:

«Кто хощет пить и есть из готовова,

Валися к Ваське на широкой двор,

Тот пей и ешь готовое

И носи платье розноцветное!».

⁵⁵ Россылал те ерлыки со слугой своей

На те вулицы широкия

И на те частыя переулачки.

В то же время поставил Васька чан середи двора,

Наливал чан полон зелена вина,

⁶⁰ Опущал он чару в полтара ведра.

Во славном было во Нове́-граде́,

Грамоты люди шли прочитали,

Те ерлыки скоропищеты,

Пошли ко Ваське на широкой двор,

⁶⁵ К тому чану зелену вину.

Вначале был Костя Новоторженин,

Пришел он, Костя, на широкой двор,

Василей тут ево опробовал:

Стал ево бити червленым вязом,

⁷⁰ В половине было налито

Тяжела свинцу чебурацкова,

Весом тот вяз был во двенадцать пуд;

А бьет он Костью по буйной голове,

Стоит тут Костя не шевел(ь)нится,

⁷⁵ И на буйной голове кудри не тряхнутся.

Говорил Василей сын Буслаевич:

«Гой еси ты, Костя Новоторженин,

А и будь ты мне назва́ной брат

И паче мне брата родимова!».

⁸⁰ А и мало время позамешкавши,

Пришли два брата боярченка,

Лука и Мосей, дети боярские,

Пришли ко Ваське на широкой двор.

Молоды Василей сын Буслаевич

⁸⁵ Тем молодцам стал радошен и веселешонек.

Пришли тут мужики Залешена,

И не смел Василей показатися к ним,

Еще тут пришло семь брато́в Сбродо́вичи,

Собиралися-соходилися

⁹⁰ Тридцать молодцов без единова,

^{л. 15} об. Он сам, Василей, тридцатой || стал.

Какой зайдет — убьют ево,

Убьют ево, за ворота бросят.

Послышел Васинька Буслаевич

⁹⁵ У мужиков новгородскиех

Канун варен, пива яшныя, —

Пошел Василей со дружинею,

Пришел во братшину в Никол(ь)шину:

«Не малу мы тебе сып платим:

¹⁰⁰ За всякова брата по пяти рублев!».

А за себе Василей дает пятьдесят рублев,

А и тот-та староста церковной

Принимал их во братшину в Никол(ь)шину,

А и зачали оне тут канун варен пить,

¹⁰⁵ А и те-та пива ячныя.

Молоды Василей сын Буслаевич

Бросился на царев кабак

Со своею дружиною хорабраю,

Напилися оне тут зелена вина

¹¹⁰ И пришли во братшину в Никол(ь)шину.

А и будет день ко вечеру,

От малова до старова

Начали уж ребята боротися,

А в ином кругу в кулаки битися;

¹¹⁵ От тое борьбы от ребячия,

От тово бою от кулачнова

Началася драка великая.

Молоды Василей стал драку разнимать,

А иной дурак зашел с носка,

¹²⁰ Ево по уху оплел,

А и тут Василей закричал громким голосом:

«Гой еси ты, Костя Новоторженин

И Лука, Моисей, дети боярския,

Уже Ваську меня бьют!».

¹²⁵ Поскокали удалы добры молодцы,

Скоро оне улицу очистели,

Прибили уже много до́ смерти,

Вдвое-втрое перековеркали,

Руки, ноги переламали, —

¹³⁰ Кричат-ревут мужики посадския.

Говорит тут Василей Буслаевич:

«Гой еси вы, мужики новогородския,

Бьюсь с вами о велик заклад:

Напущаюсь я на весь Нов-город битися-дратися

¹³⁵ Со всею дружиною хоробраю —

Тако вы мене с дружиною побьете Новым-городом,

Буду вам платить дани-выходы по смерть свою,

На всякой год по́ три тысячи;

А буде же я вас побью и вы мне покоритися,

¹⁴⁰ То вам платить мне такову же дань!».

И в том-та договору руки оне подписали.

Началась у них драка-бой великая,

А и мужики новгородския

И все купцы богатыя,

¹⁴⁵ Все оне вместе сходилися,

На млада Васютку напущалися,

И дерутся оне день до вечера.

Молоды Василей сын Буслаевич

Со своею дружиною хороброю

¹⁵⁰ Прибили оне во Наве́-граде́,

^{л. 16} Прибили уже много до́ смерте.

А и мужики новгородские догадалися,

Пошли оне с дорогими подарки

К матерой вдове Амелфе Тимофевне:

¹⁵⁵ «Матера вдова Амелфа Тимофевна!

Прими || у нас дороги подарочки,

Уйми свое чадо милоя

Василья Буславича!».

Матера вдова Амелфа Тимофевна

¹⁶⁰ Принимала у них дороги подарочки,

Посылала девушку-чернавушку

По тово Василья Буслаева.

Прибежала девушка-чернавушка,

Сохватала Ваську во белы́ руки́,

¹⁶⁵ Потащила к матушке родимыя.

Притащила Ваську на широкой двор,

А и та старуха неразмышлена

Посадила в погребы глубокия

Молода Василья Буслаева,

¹⁷⁰ Затворяла дверьми железными,

Запирала замки булатными.

А ево дружина хоробрая

Со темя́ мужики новгородскими

Дерутся-бьются день до вечера.

¹⁷⁵ А и та-та девушка-чернавушка

На Вольх-реку ходила по воду,

А [в]змолятся ей тут добры молодцы:

«Гой еси ты, девушка-чернавушка!

Не подай нас у дела у ратнова,

¹⁸⁰ У тово часу смертнова!».

И тут девушка-чернавушка

Бросала она ведро кленовоя,

Брала коромысла кипарисова,

Коромыслом тем стала она помахивати

¹⁸⁵ По тем мужикам новогородскием,

Прибила уж много до́ смерте.

И тут девка запыша́лася,

Побежала ко Василью Буслаеву,

Срывала замки булатныя,

¹⁹⁰ Отворяла двери железные:

«А и спишь ли, Василей, или так лежишь?

Твою дружину хоробраю

Мужики новогородския

Всех прибили-переранили,

¹⁹⁵ Булавами буйны головы пробиваны».

Ото сна Василей пробужается,

Он выскочил на широкой двор,

Не попала палица железная,

Что попала ему ось тележная,

²⁰⁰ Побежал Василей по Нову-городу,

По тем по широким улицам.

Стоит тут старец-пилигримишша,

На могучих плечах держит колокол,

А весом тот колокол во триста пуд,

²⁰⁵ Кричит тот старец-пилигримишша:

«А стой ты, Васька, не попорхивай,

Молоды глуздырь, не полетывай!

Из Волхова воды не выпити,

Во Нове́-граде людей не выбити;

²¹⁰ Есть молодцов сопротив тебе,

Стоим мы, молодцы, не хвастаем!».

Говорил Василей таково слово:

«А и гой еси, старец-пилигримишша,

А и бился я о велик заклад

²¹⁵ Со мужики новгородскими,

Апричь почес(т)нова мона́стыря,

Опричь тебе, старца-пилигримишша,

Во задор войду — тебе убью!».

Ударил он старца во колокол

²²⁰ А и той-та осью тележную, —

Начается старец, не шевелнится,

Заглянул он, Василей, старца под колоколом —

А и во лбе глаз уж веку нету.

Пошел Василей по Волх-реке,

²²⁵ А идет Василей по Волх-реке,

По тои Волховой по улице,

Завидели добрыя молодцы,

А ево дружина хоробрая

^{л. 16} об. Молода Василья || Буслаева:

²³⁰ У ясных соколов крылья отросли,

У их-та, молодцов, думушки прибыло.

Молоды Василей Буслаевич

Пришел-та молодцам на выручку.

Со темя́ мужики новогородскими

²³⁵ Он дерется-бьется день до вечера,

А уж мужики покорилися,

Покорилися и помирилися,

Понесли оне записи крепкия

К матерой вдове Амелфе Тимофевне,

²⁴⁰ Насыпали чашу чистова се́ребра,

А другую чашу краснова зо́лота,

Пришли ко двору дворянскому,

Бьют челом-поклоняются:

«А сударыня матушка!

²⁴⁵ Принимай ты дороги подарочки,

А уйми свое чадо милая,

Молода Василья со дружиною!

А и рады мы платить

На всякой год по три тысячи,

²⁵⁰ На всякой год будем тебе носить

С хлебников по хлебику,

С калачников по калачику,

С молодиц повенешное,

С девиц повалешное,

²⁵⁵ Со всех людей со ремесленых,

Опричь попов и дьяконов».

Втапоры матера вдова Амелфа Тимофевна

Посылала девушка-чернавушка

Привести Василья со дружиною.

²⁶⁰ Пошла та девушка-чернавушка,

Бежавши-та девка запыша́лася,

Нельзя пройти девки по улице:

Что полтеи́ по улице валяются

Тех мужиков новогородскиех.

²⁶⁵ Прибежала девушка-чернавушка,

Сохватала Василья за белы руки,

А стала ему россказавати:

«Мужики пришли новогородския,

Принесли оне дороги подарочки,

²⁷⁰ И принесли записи заручныя

Ко твоей сударыне матушке,

К матерой вдове Амелфе Тимофевне».

Повела девка Василья со дружиною

На тот на широкий двор,

²⁷⁵ Привела-та их к зелену вину,

А сели оне, молодцы, во единой круг,

Выпили ведь по чарочке зелена вина

Со тово урасу молодецкова

От мужиков новгородских.

²⁸⁰ Скричат тут робята зычным голосом:

«У мота и у пьяницы,

У млада Васютки Буславича,

Не упита, не уедено,

В кра́сне хо́рошо не ухо́жено,

²⁸⁵ А цветнова платья не уно́шено,

А увечье на век зале́зено!».

И повел их Василей обедати

К матерой вдове Амелфе Тимофеевне.

Втапоры мужики новогородския

²⁹⁰ Приносили Василью подарочки

Вдруг сто тысячей,

И затем у них мирова́ пошла́,

А и мужики новогородския

Покорилися и сами поклонилися.

^{л. 17} В стольном в городе во Киеве,

Что у ласкова сударь-князя Владимера

А и было пированье-почестной пир,

Было столованье-почестной стол.

⁵ Много на пиру было князей и бояр

И русских могучих богатырей.

А и будет день в половина дня,

Княженецкой стол во полу́столе,

Владимер-князь распотешился,

¹⁰ По светлой гридне похаживает,

Черныя кудри росчосавает,

Говорил он, сударь ласковой Владимер-князь,

Таково слово:

«Гой еси вы, князи и бо́яра

¹⁵ И могучие богатыри!

Все вы в Киеве переженены,

Только я, Владимер-князь, холост хожу,

А и холост я хожу, неженат гуляю,

А кто мне-ка знает сопротивницу,

²⁰ Сопротивницу знает, красну де́вицу:

Как бы та была девица станом статна́,

Станом бы статна и умом свершна́,

Ее белое лицо как бы белой снег,

И ягодицы как бы маков цвет,

²⁵ А и черныя брови как соболи,

А и ясныя очи как бы у сокола».

А и тут большей за меньшева хоронится,

От меньшова ему, князю, ответу нету.

Из тово было стола княженецкова,

³⁰ Из той скамьи богатырския

Выступается Иван Гостиной сын,

Скочил он на место богатырское,

Скричал он, Иван, зычным голосом:

«Гой еси ты, сударь ласковой Владимер-князь,

³⁵ Благослови пред собой слово молвити,

И единое слово безопальное,

А и без тое па́лы великия.

Я ли, Иван, в Золотой орде бывал

У грознова короля Етмануила Етмануиловича

⁴⁰ И видел во дому ево дву дочерей:

Первая дочь — Настасья королевишна,

А другая — Афросинья королевишна;

Сидит Афросинья в высоком терему,

За тридесять замками булатными,

⁴⁵ А и буйныя ветры не вихнут на ее,

А красное со(л)нцо не печет лицо;

А и то-та, сударь, девушка станом статна́,

Станом статна и умом свершна́;

Белое лицо как бы белой снег;

⁵⁰ А и ягодицы как маков цвет;

Черныя брови как бы соболи;

Ясныя очи как у сокола,

Посылай ты, сударь, Дуная свататься!».

Владимер-князь стольной киевской

⁵⁵ Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра,

Подносить Ивану Гостиному

За те ево слова хорошия,

Что сказал ему обрушницу.

Призывает он, Владимер-князь,

⁶⁰ Дуная Иваныча в спальну к себе

И стал ему на словах говорить:

«Гой еси ты, Дунай сын Иванович!

Послужи ты мне службу заочную:

^{л. 17} об. Съезди, Дунай, || в Золоту орду

⁶⁵ Ко грозному королю Етмануилу Етмануиловичу

О добром деле — о сватонье

На ево любимой на дочери,

На чес(т)ной Афросинье королевишне,

Бери ты моей золотой казны,

⁷⁰ Бери три́ ста́ жеребцов

И могучих богатырей».

Подносит Дунаю чару зелена вина в полтара ведра,

Турей рог меду сладкова в полтретья́ ведра.

Выпивает он, Дунай, чару тоя зелена́ вина́

⁷⁵ И турей рог меду сладкова.

Разгоралася утроба богатырская,

И могучия плечи росходилися

Как у молода Дуная Ивановича,

Говорит он, Дунай, таково слово:

⁸⁰ «А и ласково со(л)нцо, ты Владимер-князь!

Не нада мне твоя золота казна,

Не нада три ста́ жеребцов

И не нада могучия бога́тыри,

А и только пожалуй одново мне молодца,

⁸⁵ Как бы молода Екима Ивановича,

Которой служит Алешки Поповичу».

Владимер-князь стольной киевской

Тотчас сам он Екима руками привел:

«Вот-де те, Дунаю, будет паробочок!».

⁹⁰ А скоро Дунай снарежается,

Скоря́ тово богатыри пое(зд)ку чинят

Из стольнова города Киева

В дальну орду Золоту землю.

И поехали удалы добры моладцы,

⁹⁵ А и едут неделю спо́ряду

И едут неделю уже другую,

И будут оне в Золотой орде

У грознова короля Етмануила Етмануиловича;

Середи двора королевского

¹⁰⁰ Скакали молодцы с добрых коней,

Привезали добрых коней к дубову́ столбу,

Походили во полату белокаменну.

Говорит тут Дунай таково слово:

«Гой еси, король в Золотой орде!

¹⁰⁵ У тебе ли во полатах белокаменных

Нету Спасова образа,

Некому у те помолитися.

А и не за что тебе поклонится».

Говорит тут король Золотой орды,

¹¹⁰ А и сам он, король, усмехается:

«Гой еси, Дунай сын Иванович!

Али ты ко мне приехал

По-старому служить и по-прежнему?».

Отвечает ему Дунай сын Иванович:

¹¹⁵ «Гой еси ты, король в Золотой орде!

А и я к тебе приехал

Не по-старому служить и не по-прежнему,

Я приехал о деле о добром к тебе,

О добром-то деле — о сватонье:

¹²⁰ На твоей, сударь, любимой-то на дочере,

На чес(т)ной Афросинье королевичне,

Владимер-князь хочет женитися».

А и тут королю за беду стало,

А рвет на главе кудри черныя

¹²⁵ И бросает о кирпищет пол,

А при том говорит таковое слово:

«Гой еси ты, Дунай сын Иванович,

Кабы прежде у меня не служил верою и правдою,

То б велел посадить во погребы глубокия

¹³⁰ И уморил бы смертью голодною

За те твои слова за бездельныя».

Тут Дунаю за беду стало,

^{л. 18} Разгоралась || ево сер(д)ца богатырское,

Вынимал он свою сабельку вострую,

¹³⁵ Говорил таково слово:

«Гой еси, король Золотой орды!

Кабы у тя во дому не бывал,

Хлеба-соли не едал,

Ссек бы по плеч буйну голову!».

¹⁴⁰ Тут король неладом заревел зычным голосом,

Псы борзы заходили на цепях,

А и хочет Дуная живьем стравить

Теми кобелями меделянскими.

Скричит тут Дунай сын Иванович:

¹⁴⁵ «Гой еси, Еким сын Иванович,

Что ты стал да чево гледишь?

Псы борзы заходили на цепях,

Хочет нас с тобой король живьем стравить!».

Бросился Еким сын Иванович,

¹⁵⁰ Он бросился на широкой двор,

А и те мурзы-улановья

Не допустят Екима до добра коня,

До своей ево палицы тяжкия,

А и тяжкия палицы, медныя литы,

¹⁵⁵ Оне были в три тысячи пуд;

Не попала ему палица железная,

Что попала ему ось-та тележная,

А и зачел Еким помахивати,

Прибил он силы семь тысячей мурзы-улановья,

¹⁶⁰ Пять сот он прибил меделянских кобелей,

Закричал тут король зычным голосом:

«Гой еси, Дунай Иванович!

Уйми ты своего слугу вернова,

Оставь мне силы хоть на семены,

¹⁶⁵ А бери ты мою дочь любимую,

Афросинью королевишну».

А и молоды Дунай сын Иванович

Унимал своего слугу вернова,

Пришел ко высокому терему,

¹⁷⁰ Где сидит Афросинья в высоком терему,

За тридесять замками булатными.

Буйны ветры не вихнут на ее,

Красное со(л)нцо лица не печет,

Двери у полат были железныя,

¹⁷⁵ А крюки-пробои по бу(л)ату злачены.

Говорил тут Дунай таково слово:

«Хоть нога изломить, а двери выставить!».

Пнет во двери железныя,

Приломал он крюки булатныя,

¹⁸⁰ Все тут полаты зашаталися,

Бросится девица, испужалася,

Будто угорелая вся,

Хочет Дуная во уста цаловать.

Проговорит Дунай сын Иванович:

¹⁸⁵ «Гой еси, Афросинья королевишна!

А и ряженой кус, да не суженому есть!

Не целую я тебя во саха́рныя уста,

А и бог тебе, красну девицу, милует:

Дастанешьса ты князю Владимеру».

¹⁹⁰ Взял ее за руку за правую,

Повел из полат на широкой двор,

А и хочут садиться на добрых на коней,

Спохватился король в Золотой орде,

Сам говорил таково слово:

¹⁹⁵ «Гой еси ты, Дунай Иванович,

Пожалуй подожди мурзы-улановья!».

И отправляет король своих мурзы-улановья

Везти за Дунаем золоту казну.

^{л. 18} об. И те мурзы- || улановья

²⁰⁰ Тридцать телег ординских насыпали

Златом и серебром и скатным земчугом,

А сверх того каменьи самоцветными.

Скоро Дунай снарежается,

И поехали оне ко городу ко Киеву.

²⁰⁵ А и едут неделю уже спо́ряду,

А и едут уже другую,

И тут же везут золоту казну.

А наехал Дунай бродучей след,

Не доехавши до Киева за сто верст,

²¹⁰ Сам он Екиму тут стал наказывать:

«Гой еси, Еким сын Иванович,

Вези ты Афросинью королевишну

Ко стольному городу ко Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру

²¹⁵ Честно-хвально и радостно,

Было бы нам чем похвалитися

Великому князю во Киеве».

А сам он, Дунай, поехал по тому следу,

По свежему, бродучему.

²²⁰ А и едет уж сутки другие,

В четвертые сутки след дошел

На тех на лугах на потешныех,

Куда ездил ласковой Владимер-князь

Завсегда за охотою.

²²⁵ Стоит на лугах тут бел шатер,

Во том шатру опочив держит красна девица,

А и та ли Настасья королевишна.

Молоды Дунай он догадлив был,

Вымал из налушна тугой лук,

²³⁰ Из колчана вынул калену стрелу,

А и вытянул лук за ухо,

Калену стрелу, котора стрела семи четвертей.

Хлес(т)нет он, Дунай, по сыру дубу,

А спела ведь титивка у туга лука,

²³⁵ А дрогнет матушка-сыра земля

От тово удару богатырскова,

Угодила стрела в сыр крековистой дуб,

Изломала ево в черенья ножевыя,

Бросилася девица из бела шатра, будто угорелая.

²⁴⁰ А и молоды Дунай он догадлив был,

Скочил он, Дунай, со добра коня,

Воткнет копье во сыру землю,

Привязал он коня за востро копье,

И горазд он со девицею дратися,

²⁴⁵ Ударил он девицу по щеке,

А пнул он девицу под гузна, —

Женской пол от тово пухол живет,

Сшиб он девицу с резвых ног,

Он выдернул чингалишша булатное,

²⁵⁰ А и хочет взрезать груди белые.

Втапоры девица возмолилася:

«Гой еси ты, удалой доброй молодец!

Не коли ты меня, девицу, до́ смерти,

Я у батюшка-сударя отпрошалася:

²⁵⁵ Кто мене побьет во чистом поле,

За тово мне, девице, замуж идти».

А и тута Дунай сын Иванович

Тому ее слову обрадовался.

Думает себе разумом своим:

²⁶⁰ «Служил я, Дунай, во семи ордах,

В семи ордах семи королям,

^{л. 19} А не мог || себе выжить красныя девицы,

Ноне я нашел во чистом поле

Обрушницу-сопротивницу».

²⁶⁵ Тут оне обручалися,

Круг ракитова куста венчалися.

А скоро ей приказ отдал собиратися

И обрал у девицы сбрую всю:

Куяк и панцырь с кольчугою,

²⁷⁰ Приказал он девице нарежатися

В простую епанечку белую.

И поехали ко городу ко Киеву.

Только Владимер стольной киевской

Втапоры едет от злата венца,

²⁷⁵ И приехал князь на свой княженецкой двор,

И во светлы гридни убиралися,

За убраныя столы сажалися.

А и молоды Дунай сын Иванович

Приехал ко церкви соборныя,

²⁸⁰ Ко тем попам и ко дьяконам,

Приходил он во церкву соборную,

Просит чес(т)ныя милости

У тово архерея соборнова —

Обвенчать на той красной девице.

²⁸⁵ Рады были тому попы соборныя,

В те годы присяги не ведали,

Обвенчали Дуная Ивановича.

Венчальнова дал Дунай пять сот рублев

И поехал ко князю Владимеру;

²⁹⁰ И будет у князя на широком дворе,

И скочили со добрых коней с молодой женой,

И говорил таково слово:

«Доложитесь князю Владимеру

Не о том, что идти во светлы гридни, —

²⁹⁵ О том, что не в чем идти княгине молодой:

Платья женскова только одна и есть епанечка белая»,

А втапоры Владимер-князь он догадлив был,

Знает он, ково послать:

Послал он Чурила Пленковича

³⁰⁰ Выдавать платьица женское цветное.

И выдавали оне тут соян хрущето́й камки

На тое княгиню новобрачную,

На Настасью-королевичну,

А цена тому сояну сто тысячей.

³⁰⁵ И снарядили оне княгиню новобрачную,

Повели их во полаты княженецкия,

Во те гридни светлыя,

Сажали за столы убраныя,

За ества сахарныя и за питье медяные.

³¹⁰ Сели уже две сестры за одним столом,

А и молоды Дунай сын Иванович

Женил он князя Владимера

Да и сам тут же женился,

В том же столе столовати стал.

³¹⁵ А жили оне время немалое.

У князя Владимера, у солнышка Сеславьевича,

Была пирушка веселая,

Тут пьяной Дунай расхвастался:

«Что нет против меня во Киеве такова стрельца

³²⁰ Из туга лука по приметам стрелять!».

Что взговорит молода княгиня Апраксевна:

«Что гой еси ты, любимой мой зятюшка,

^{л. 19} об. Молоды || Дунай сын Иванович!

Что нету-де во Киеве такова стрельца,

³²⁵ Как любезной сестрице моей Настастьи-королевичне».

Тут Дунаю за беду стало,

Бросали оне же́ребья,

Кому прежде из туга лука стрелять,

И досталось стрелять ево молодой жене Настасьи-королевичне,

³³⁰ А Дунаю досталось на главе золото кольцо держать,

Отмерели место, на целу версту тысячну,

Держит Дунай на главе золото кольцо,

Вытягала Настасья колену́ стрелу,

Спела-де титивка у туга лука,

³³⁵ Сшибла с головы золото кольцо,

Тою стрелкою каленою.

Князи и бояра тут металися,

Усмотрили калену стрелу,

Что на тех-та перушках лежит то золото кольцо.

³⁴⁰ Втапоры Дунай становил на примету свою молоду жену,

Стала княгиня Апраксевна его уговаривати:

«Ай ты гой еси, любимой мой зятюшка,

Молоды Дунай сын Иванович!

Та ведь шутачка пошучена».

³⁴⁵ Да говорила же ево и молода жена:

«Оставим-де стрелять до другова дня,

Ес(ть)-де в утробе у меня могуч богатырь.

Первой-де стрелкой не дострелишь,

А другою-де перестрелишь,

³⁵⁰ А третью-де стрелкою в меня угодишь».

Втапоры князи и бояра

И все сильны-могучи богатыри

Ево, молода Дуная, уговаривали.

Втапоры Дунай озадорелся

³⁵⁵ И стрелял в примету на целу версту в золото кольцо,

Становил стоять молоду жену.

И втапоры ево молода жена

Стала ему кланятися и перед ним убиватися:

«Гой еси ты, мой любезной ладушка,

³⁶⁰ Молоды Дунай сын Иванович!

Аставь шутку на три дни,

Хошь не для меня, но для своего сына нерожденнаго;

Завтро рожу тебе богатыря,

Что не будет ему сопротивника».

³⁶⁵ Тому-то Дунай не поверовал,

Становил свою молоду жену Настастью-королевишну

На мету с золотым кольцом,

И велели держать кольцо на буйной главе.

Стрелял Дунай за целу версту из туга лука,

³⁷⁰ А и первой стрелой он не дострелил,

Другой стрелой перестрелил,

А третьею стрелою в ее угодил.

Прибежавши Дунай к молодой жене,

Выдергивал чингалишша булатное,

³⁷⁵ Скоро [в]спорол ей груди белыя, —

Выскочил из утробы удал молодец,

Он сам говорит таково слово:

«Гой еси, сударь мой батюшка!

Как бы дал мне сроку на три часа,

³⁸⁰ А и я бы на свете был

Попрыжея и полутчея в семь семериц тебя».

^{л. 20} А и тут || молоды Дунай сын Иванович запечалился,

Ткнул себя чингалишшем во белы груди,

Сгареча он бросился во быстру реку.

³⁸⁵ Потому быстра река Дунай словет,

Своим ус(т)ьем впала в сине море.

А и то старина, то и деянье.

Ты боже, боже, Спас милостивой!

К чему рано над нами прогневался,

Сослал нам, боже, прелестника,

Злаго Расстригу Гришку Атрепьева.

⁵ Уже ли он, Расстрига, на царство сел,

Называется Расстрига прямым царем;

Царем Димитрием Ивановичем Углецким.

Недолго Расстрига на царстве сидел,

Похотел Расстрига женитися,

¹⁰ Не у себя-то он в каменно́й Москве,

Брал он, Расстрига, в проклятой Литве,

У Юрья пана Седомирскова

Дочь Маринку Юрьеву,

Злу еретницу-безбожницу.

¹⁵ На вешней праздник, Николин день,

В четверг у Расстриги свадьба была,

А в пятницу праздник Николин день

Князи и бояра пошли к заутрени,

А Гришка Расстрига он в баню с женой;

²⁰ На Гришки рубашка кисейная,

На Маринке соян хрущето́й камки.

А час-другой поизойдучи,

Уже князи и бояра от заутрени,

А Гришка Расстрига из бани с женой.

²⁵ Выходит Расстрига на Красной крылец,

Кричит-ревет зычным голосом:

«Гой еси, клюшники мои, приспешники!

Приспевайте кушанье разное,

А и пос(т)ное и скоромное:

³⁰ Заутра будет ко мне гость дорогой,

Юрья пан са паньею».

А втапоры стрельцы догадалися,

За то-то слово спохватилися,

В Боголюбов монастырь металися

³⁵ К царице Марфе Матвеевне:

«Царица ты, Марфа Матвеевна!

Твое ли это чадо на царстве сидит,

Царевич Димитрей Иванович?».

А втапоры царица Марфа Матвеевна заплакала

⁴⁰ И таковы речи во слезах говорила:

«А глупы, стрельцы, вы, недогадливы!

Какое мое чадо на царстве сидит?

На царстве у вас сидит Расстрига,

Гришка Атрепьев сын.

⁴⁵ Потерен мой сын, царевич Димитрей Иванович, на Угличе

От тех от бояр Годуновыех,

^{л. 20} об. Ево мощи лежат || в каменной Москве

У чудных Сафеи Премудрыя.

У тово ли-та Ивана Великова

⁵⁰ Завсегда звонят во царь-колокол,

Соборны попы собираются,

За всякия праздники совершают понафиды

За память царевича Димитрия Ивановича,

А Годуновых бояр проклинают завсегда».

⁵⁵ Тут стрельцы догадалися,

Все оне собиралися,

Ко Красному царскому крылечку металися,

И тут в Москве [в]збунтовалися.

Гришка Расстрига дагадается,

⁶⁰ Сам в верхни чердаки убирается

И накрепко запирается,

А злая ево жена Маринка-безбожница

Сорокою обвернулася

И из полат вон она вылетела.

⁶⁵ А Гришка Расстрига втапоры догадлив был,

Бросался он со тех чердаков на копья вострыя

Ко тем стрельцам, удалым молодцам.

И тут ему такова смерть случилась.

На славной Волге-реке,

На верхней и́зголове,

На Бузане-острове,

На крутом красном берегу,

⁵ На желтых рассыпных песках

А стояли беседы, что беседы дубовыя,

Исподернуты бархотом.

Во беседачках тут сидели атаманы казачия:

Ермак Тимофеевич,

¹⁰ Самбур Андреевич,

Анофрей Степанович.

Ане думашку думали за единое,

Как про дело ратное,

Про дабычу казачею.

¹⁵ Что есаул ходит по кругу

По донскому-еицкому,

Есаул кричит голосом

Во всю буйну голову:

«Ай вы гой еси, братцы атаманы казачия!

²⁰ У нас кто на море не бывал,

Морской волны не видал,

Не видал дела ратнова,

Человека кровавова,

От желанье те богу не ма́ливались,

²⁵ Астаньтеся таковы молодцы

На Бузане-острове».

И садилися молодцы

Во свои струги легкия,

Оне грянули, молодцы,

³⁰ Вниз по матушке Волге-реке,

По протоке по Ахтубе.

А не ярыя гоголи

На сине море выплыли,

Выгребали тут казаки

³⁵ Середи моря синева,

Против Матицы-острова

Легки струги выдергивали

И веселечки разбрасавали,

Майданы расставливали,

⁴⁰ Ковры раздергивали,

Ковры те сорочинския

И беседы дубовыя,

Подернуты бархатом.

А играли казаки

^{л. 21, 45} Золотыми тавлеями,

Дорогими вольящетыми.

Посмотрят казаки

Оне на море синея,

[От таво] зеленова,

⁵⁰ От дуба крековистова —

Как бы бель забелелася,

Будто черзь зачернелася, —

Забелелися на караблях

Парусы полотняныя,

⁵⁵ И зачернелися на море

Тут двенадцать караблей,

А бегут тут по морю

Славны гости турецкия

Со товары заморскими.

⁶⁰ А увидели казаки

Те карабли червленыя,

И бросалися казаки

На свои струга легкия,

А хватали казаки

⁶⁵ Оружье долгомерное

И три пушечки медные.

Напущалися казаки

На двенадцать караблей,

В три пушечки гунули,

⁷⁰ А ружьем вдруг грянули,

Турки, гости богатыя,

На караблях от тово испужалися,

В сине море металися,

А те тавары заморския

⁷⁵ Казакам доставалися

А и двенадцать караблей.

А на тех караблях

Одна не пужалася

Душа красная девица,

⁸⁰ Молода Урзамовна,

Мурзы дочи турскова.

Что сговорит девица Урзамовна:

«Не троньте мене, казаки,

Не губите моей красоты,

⁸⁵ А и вы везите мене, казаки,

К сильну царству московскому,

Государству росси(й)скому,

Приведите, казаки,

Мене в веру крещеную!».

⁹⁰ Не тронули казаки душу красну девицу

И посадили во свои струги легкия.

А и будут казаки

На протоке на Ахтубе,

И стали казаки

⁹⁵ На крутом красном бережку,

Майданы расставливали,

Майданы те терския,

Ковры сорочинския,

А беседы расставливали,

¹⁰⁰ А беседы дубовыя,

Подернуты бархотом,

А столы дорог рыбей зуб.

А и кушали казаки

Тут оне кушанье разное

¹⁰⁵ И пили питья медяныя,

Питья все заморския.

И будут казаки

На великих на радостях

Со добычи казачия,

¹¹⁰ Караулы ставили,

Караулы крепкия, отхожия,

Сверху матки Волги-реки,

И снизу таковыя ж стоят.

Запилися молодцы

¹¹⁵ А все оне до единова.

А втапоры и во то время

На другой стороне

Становился стоять персидской посол

Коромышев Семен Костянтинович

¹²⁰ Со своими салдаты и матрозами.

Казаки были пьяныя,

А солдаты не со всем умом,

Напущалися на них дратися

Ради корысти своея.

Втапоры говорил им большой атаман

Ермак Тимофеевич:

¹³⁵ «Гой вы еси, салдаты хорошия,

Слуги царя верныя!

Почто с нами деретеся?

Корысть ли от нас получите?».

Тут салдаты безумныя

¹⁴⁰ На ево слова не сдавалися

И зачали дратися боем-та смертныем,

Что дракою некорыс(т)ною.

Втапоры доложился о том

Большой есаул Стафей Лаврентьевич:

¹⁴⁵ «Гой вы еси, атаманы казачи,

Что нам с ними делати?

Салдаты упрямыя

Лезут к нам с дракою в глаза!».

И на то ево сло́ва

¹⁵⁰ Большой атаман Ермак Тимофеевич

Приказал их до смерти бити

И бросати в матку Волгу-реку.

Зачали казаки с ними дратися

И прибили их всех до́ смерти,

^{л. 22} Во славном понизовом городе Астрахане,

Против пристани матки Волги-реки,

Соходилися тут удалы добры молодцы,

Донския славны атаманы казачия:

⁵ Ермак Тимофеевич, Самбур Андреевич

И Анофрей Степанович.

И стали оне во единой круг

Как думати думушку за единое

Со крепка ума, с полна разума.

¹⁰ Атаман говорил донским казакам,

По именю Ермак Тимофеевич:

«Ай вы гой еси, братцы, атаманы казачия!

Некорыстна у нас шу(т)ка зашучена:

Гуляли мы по морю синему

¹⁵ И стояли на протоке на Ахтубе,

Убили мы посла персидскова

Со всеми ево салдатами и матрозами

И всем животом его покорыстовались.

И как нам на то будет ответствовать?

²⁰ В Астрахане жить нельзя,

На Волге жить — ворами слыть,

На Яик идти — переход велик,

В Казань идти — грозен царь стоит,

Грозен царь, асударь Иван Васильевич,

²⁵ В Москву идти — перехватаным быть,

По разным городам разосланым

И по темным тюрьмам рассаженым.

Пойдемтя мы в Усолья ко Строгоновым,

Ко тому Григорью Григорьевичу,

³⁰ К тем господам к Вороновым,

Возьмем мы много свинцу-пороху

И запасу хлебнова».

И будут оне в Усолье у Строгонова,

Взяли запасы хлебныя, много свинцу-пороху

³⁵ И пошли вверх по Чусовой реке,

Где бы Ермаку зима зимовать.

И нашли оне печеру каменну на той Чусовой реке,

На висячем большом каменю,

И зашли оне сверх того каменю,

⁴⁰ Опущалися в ту пещеру казаки,

Много не мало — двесте человек;

А которые остались люди похужея,

На другой стороне в такую ж оне печеру убиралися,

И тут им было хорошо зима зимовать.

⁴⁵ Та зима проходит, весна настает,

Где Ермаку путя искать?

Путя ему искать по Серебренной реке.

Стал Ермак убиратися со своими товарыщами, —

По Серебренной пошли, до Жаравля дошли.

⁵⁰ Оставили оне тут лодки-коломенки,

На той Баранченской переволоке,

Во стольном было городе во Киеве,

У ласкова асударь-князя Владимера

Было пированье-почестной пир,

Было столованье-почестной стол

⁵ На многи князи и бояра,

И на русския могучия богатыри,

И гости богатыя.

Будет день во половина дня,

^{л. 24} Будет пир во полупире,

¹⁰ Князи и бояра пьют, едят, потешаются

И великим князем похваляются,

И только из них один боярин Ставер Годинович

Не пьет, ни ест,

И при своей братьи не хвастает,

¹⁵ Только наедине с товарыщем

Таковы речи сказывает:

«Что это за крепость во Киеве

У великова князя Владимера?

У меня-де, Ставра-боярина,

²⁰ Широкой двор не хуже города Киева,

А двор у меня на семи верстах,

А гридни-светлицы белодубовы,

Покрыты гридни седых бобров,

Потолок во гриднях черных соболей,

²⁵ Пол-середа одново серебра,

Крюки да пробои по булату злачены».

А и были тут у князя слуги верныя,

Доносили о том самому князю Владимеру:

«Что-де, асударь, ласковой Владимер-князь,

³⁰ Ставер-боярин в очи ни о чем не хвалится,

А за очи похваляется,

Что есть у него двор на семи верстах

Крепче города Киева,

Гридни-светлицы белодубовыя,

³⁵ Покрыты гридни седых бобров,

Потолок черных соболей,

Пол-середа одново серебра,

Крюки да пробои по булату злачены».

Услыша о том, Владимер-князь

⁴⁰ Приказал сковать Ставра-боярина,

На руки и на ноги железа ему,

Посадить ево в погребы глубокия,

Затворять дверями железными,

Запирать накрепко замки булатными.

⁴⁵ И Владимер-князь посылал посла немилостивова

Ко Ставру-боярину,

Чтоб двор ево запечатати

И взять в Киев молоду ево жену

Ко великому князю Владимеру.

⁵⁰ И ей, Ставровой молодой жене,

Перепала весть нерадошна,

Что Ставер-боярин во Киеве

Посажен в погребы глубокия,

Руки и ноги скованы.

⁵⁵ Скоро она нарежается

И скоро убирается,

Скидавала с себя волосы женския,

Надевала кудри черныя,

А на ноги сапоги зелен сафьян,

⁶⁰ И надевала платья богатоя,

Богатоя платья посольское,

И называлась грозным послом,

Грозным послом Васильем Ивановичем.

И поехала с великою свитою

⁶⁵ Ко городу Киеву.

Половину дороженьки проехали,

И встречу ей из Киева грозен посол,

Тут оне съехались, послы, поздаровались,

Как послы послуются,

⁷⁰ Оне ручки об ручку целуются.

Стал-де из Киева спрашивает посол:

«А и гой вы еси, удалы добры молодцы!

^{л. 24} об. Куда вы е́дите || и куда бог несет?».

И взговорят ему, послу, таковыя слова:

⁷⁵ «А и едем мы из дальней орды, Золотой земли,

От грозна короля Етмануила Етмануиловича

Ко городу ко Киеву,

Ко великому князю Владимеру

Брать с него дани-невыплаты

⁸⁰ Не много не мало — за двенадцать лет,

За всякой год по́ три тысячи».

Из Киева посол позадумался,

А и единое словечко повыговорит:

«Я-де из Киева грозен посол,

⁸⁵ Еду-де я ко Ставру-боярину

Двор его запечатати,

А ево молоду жену в Киев взять».

Отвечают тут удалы добры молодцы:

«Прежде у нас тот был постоялой двор,

⁹⁰ Ноне заезжали — в дому нет никово,

Молода ево жена убиралася

В дальну орду, Золоту землю».

Из Киева посол воротился назад,

Приехал во стольной во Киев-град,

⁹⁵ Сказал он князю тихохунька,

Что едет из дальней орды, Золотой земли,

Грозен посол Василей Иванович.

А и тут больно князь запечалился,

Кидалися-металися, то улицы метут,

¹⁰⁰ Ельник ставили перед воротами,

Ждут посла из дальней орды, Золотой земли,

От грозна короля Етмануила Етмануиловича.

И приехал он, посол, на княженецкой двор,

Оне скоро поскокали со добры́х коней,

¹⁰⁵ А идут во гридни во светлыя,

Вывела княгиня князя за собой

И во те во подвалы-погребы,

Молвила словечка тихохунька:

«Ни о чем ты, асударь, не печалуйся,

¹¹⁰ А не быть тому грозному послу Василью Ивановичу,

Быть Ставровой молодой жене Василисе Микулишне,

Знаю я приметы — всё по-женскому:

Ана по́ двору идет, будта утачка плывет;

А по горенки идет, частенька ступает;

¹¹⁵ А на лавицу садится, каленца жмет;

А и ручки беленьки, пальчики тоненьки,

Дюжина́ из перстов не вышли все».

А и тута-тка Владимер стольной киевской

Ну же он посла стал подчивати,

¹²⁰ Всяко питье потаковкам пьют.

Уж тут ли посол напивается,

А Владимер-князь стал проведовати,

Токо посол буде женщина,

Не станет он во Киеве боротися

¹²⁵ Со моими могучими богатырями.

Таковы люди были в Киеве,

^{л. 25} На́рочны борцы, || удалы молодцы,

Притченки да Хапилонки.

Выводил тут князь семь борцов,

¹³⁰ И тово ли посол Василей не пятится,

Вышел он на двор боротися,

Середи двора княженецкова

Сошлися борцы с послом боротися:

Первому борцу из плеча руку выдернет,

¹³⁵ А другому борцу ногу выломит,

Она третьева хватила поперек хребта,

Ушибла ево середи двора.

А плюнул князь да и прочь пошел:

«Глупая княгиня, неразумная!

¹⁴⁰ У те волосы долги, ум короток:

Называешь ты богатыря женщиною, —

Такова посла у нас еще была и не видана».

Втапоры княгиня с князем заспоровалась:

«А и ты, ласковой сударь Владимер-князь,

¹⁴⁵ Да не быть этому грозному послу —

Быть Ставровой молодой жене».

Говорил тут Владимир стольной киевской:

«Гой ты еси, княгиня Апраксевна,

Я ли посла Василья проведую —

¹⁵⁰ Заставлю ево из туга лука стрелять

Со своими могучими богатырями».

Выводил тут Вдадимер стольной киевской

Двенадцать сильных могучих бога́тырей,

Стали оне стрелять по сыру́ дубу́

¹⁵⁵ За целу версту, —

Попадают оне по сыру дубу.

От тех стрелачак каленых

И от той стрельбы богатырския

Только сырой дуб шатается,

¹⁶⁰ Будто от погоды сильныя.

Говорил посол Василей Иванович:

«Гой еси, Владимер-князь,

Не надо мне эти луки богатырския

Есть у меня лучонко волокитной,

¹⁶⁵ С которым я езжу по чисту полю».

Втапоры кинулися ее удалы добры молодцы,

Под первой рог несут пять человек,

Под другой несут столько же,

Колчан тащат каленых стрел тридцать человек,

¹⁷⁰ И говорит князю таково слово:

«Что потешить-де тебя, князя Владимера».

Берет она во ту рученьку левую

И берет стрелу каленую,

Та была стрелка булатная,

¹⁷⁵ Вытягала лук за ухо,

Хлес(т)нет по сыру дубу —

Изломал ево в черенья ножевыя;

Спела титивка у туга лука, —

И Владимер-князь окарачь наползался,

¹⁸⁰ И все тут могучия богатыри

Встают, как угорелыя.

[В]звыла да пошла калена стрела,

^{л. 25} об. Угодила в сыр || крековистой дуб,

Изломала в черенья ножевыя,

¹⁸⁵ И говорил посол таково слово:

«Не жаль мне сыра дуба крековистова,

Только жаль мне своей калены́ стрелы́

Никому не найти во чисто́м поле́».

Плюнул Владимер-князь, сам прочь пошел

¹⁹⁰ Говорил себе таково слово:

«Разве сам Василья-посла проведаю».

Стал с ним в шахматы играть

Золотыми тавлеями:

Первую заступь заступовали,

¹⁹⁵ И ту посол поиграл;

Другую заступь заступовали,

И другую заступь посол же поиграл;

Третью заступь заступовали,

Шах да и мат да и под доску.

²⁰⁰ И стал посол говорить таково слово:

«Гой еси, стольной Владимер-князь,

Отдай ты мне дани-выходы за двенадцать лет,

За всякой год по́ три тысячи»:

Говорил Владимер-князь:

²⁰⁵ «Изволь мене, посол, взять головой с женой!».

И говорил тут посол таковы слова:

«Чем ты, Владимер-князь, в Киеве потешаешься?

Есть ли у тебя веселыя молодцы?».

И тотчас посылал Владимер-князь

²¹⁰ Искать таковых людей всяких рук,

И собрали веселых молодцов на княженецкой двор.

Втапоры у великова князя

Ради посла было пирование почестное

На великих на радостях.

²¹⁵ И тут посол невесел сидит,

Только князю таково слово выговорит:

«Нет ли у тебе кому в гусли поиграть?».

Похватится Владимер-князь,

Послал по Ставра-боярина,

²²⁰ Боярина-Годиновича,

Велел ево росковать всево.

Сымали железа с рук и с ног

И приводили Ставра на почестной пир.

И втапоры посол скочил на резвы ноги,

²²⁵ Посадил Ставра против себя в дубову скомью.

И зачал тут Ставер поигравати,

Сыгриш сыграл Царя-града,

Танцы навел Ерусалима,

Величал князя со княгинею,

²³⁰ Сверх того играл еврейской стих.

Посол задремал и спать захотел,

Говорил таковы слова:

«Гой еси, Владимер-князь,

Не надо мне твои дани-выходы,

²³⁵ Только пожалуй веселым молодцом,

Ставром-боярином Годиновичем».

И Владимер-князь о том радошен стал,

Отдавал Ставра руками своими.

Взявши посол Ставра, отъезжал из Киева вон,

^{л. 26, 240} Пров(о)жает ево Владимер-князь || и со княгинею.

И становился он, посол, у быстра Непра,

Расставлял полатки свои белыя,

Говорил таково слово:

«Пожалуй-де, асударь Владимер-князь,

²⁴⁵ Посиди до тово часу, когда я выспюся».

Раздевался посол из своего платья посольскова

И убирался в платье женское,

Притом говорил таково слово:

«Гой еси, Ставер, веселой молодец,

²⁵⁰ Как ты мене не опазноваешь,

А доселева мы с тобой в свайку игравали,

У тебя-де была свайка серебреная,

А у меня кольцо позолоченое,

И ты меня поигравал,

²⁵⁵ А я тебе — толды-вселды».

И втапоры Ставер-боярин догадается,

Скидавал платье черное

И надевал на себя посольское,

И с великим князем и со княгинею прощалися

²⁶⁰ И отъезжали во свою землю дальную.

Во стольном во городе во Киеве,

У ласкова асударь-князя Владимера вечеренка была.

На пиру у нево сидели честныя вдовы,

Пригодился тут Иван Годинович,

⁵ И проговорит ему стольной киевской Владимер-князь:

«Гой еси, Иван ты Годинович!

А зачем ты, Иванушка, не женишься?».

Отвечает Иван сын Годинович:

«Рад бы, асударь, женился, да негде взять:

¹⁰ Где охота брать, за меня не дают,

А где-та подают, ту я сам не беру».

А проговорит ласковой Владимер-князь:

«Гой еси, Иван сын Годинович!

А садися ты, Иван, на ременчет стул,

¹⁵ Пиши ерлыки скоропищеты».

И садился тотчас Иван на ременчет стул,

Написал ерлык скоропищетой

А о добром деле — о сватонье

К славному городу Чернигову,

²⁰ К Дмитрею, гостю богатому.

Написал он ерлык скоропищетой,

А Владимер-князь ему руку приложил:

^{л. 26} об. «А не ты, || Иван, поедешь свататься,

Сватаюсь я-де, Владимер-князь».

²⁵ А скоро-де Иван снарежается,

А скоря́ тово поездку чинит

Ко городу Чернигову.

Два девяноста-то мерных верст

Переехал Иванушка в два часа.

³⁰ Стал он, Иван, на гостином дворе,

Скочил он, Иван, со добра коня.

Привезавши коня к дубову столбу,

Походил во гридню во светлую,

Спасову образу молится,

³⁵ Он Дмитрею-гостю кланеется,

Положил ерлык скоропищетой на круглой стол.

Дмитрей-гость распечатавает и рассматривает,

Просматривает и прочитавает.

«Глупой Иван, неразумной Иван!

⁴⁰ Где ты, Иванушка, перво был?

Ноне Настасья просватана,

Душа Дмитревна запоручена

В дальну землю Загорскую

За царя Афромея Афромеевича.

⁴⁵ За царя отдать — ей царицою слыть,

Панове все поклонятся,

Пановя и улановя,

А немецких языков с(че)ту нет;

За тебя, Иван, отдать — холопкой слыть,

⁵⁰ Избы мести, заходы скрести».

Тут Иванушку за беду стало,

Схватя ерлык Иван да и вон побежал.

Садился Иван на добра коня,

Побежал он ко городу Киеву.

⁵⁵ Скоро Иван на двор прибежал,

И приходит он во светлу гридню

Ко великому князю Владимеру,

Спасову образу молится,

А Владимеру-князю кланеется.

⁶⁰ Вельми он, Иван, закручинился.

Стал его Владимер-князь спрашивати,

А стал Иван россказавати:

«Был я у Митрея во дому,

Положил ерлык на круглой стол,

⁶⁵ Дмитрей-гость не задерживал меня в том,

Скоро ерлыки прочитавал

И говорил таковы слова:

«Глупой ты-де, Иван, неразумной, Иван!

Где ты, Иванушка, перво был?

⁷⁰ Ноне Настасья просватана

В дальну землю Загорскую

За царя Афромея Афромеевича.

За царя-де ее отдать — царицою слыть,

Панове все поклонятся,

⁷⁵ Панове все и улановья,

А немецких языков счету нет;

За тебя-де, Иван, отдать — холопкой слыть:

Избы мести да заходы скрести».

Тут ему, князю, за беду стало,

⁸⁰ Рвет на главе черны кудри свои,

^{л. 27} Бросает их о кирпичет || пол:

«Гой еси, Иван Годинович,

Возьми ты у меня, князя, сто человек

Русских могучих богатырей,

⁸⁵ У княгини ты бери другое сто,

У себя, Иван, третье сто,

Поезжай ты о добром деле — о сватонье,

Честью не даст, ты и силою бери».

Скоро молодцы те собираются,

⁹⁰ А скоря́ тово пое(зд)ку чинят,

Поехали к городу Чернигову,

А и только переехали быстрова Непра,

Выпала пороха снегу белова,

По той по порохе, по белу снегу

⁹⁵ И лежат три следа звериныя:

Первой след гнедова тура,

А другой след лютова зверя,

А третей след дикова вепря.

Стал он, Иван, разъесачавати:

¹⁰⁰ Послал он за гнедым туром сто человек

И велел поймать ево бережно,

Без той раны кровавыя;

И за лютым зверям послал другое сто

И велел изымать ево бережно,

¹⁰⁵ Без той раны кровавыя;

И за диким вепрям послал третье сто,

А велел изымать ево бережно,

Без тоя раны кровавыя,

И привесть их во стольной Киев-град

¹¹⁰ Ко великому князю Владимеру.

А сам он, Иван, поехал едино́й

Во Чернигов-град.

И будет Иван во Чернигове,

А у Дмитрея, гостя богатова,

¹¹⁵ Скачет Иван середи двора,

Привезал коня к дубову столбу,

Походил он во гридню светлую

К Дмитрею, гостю богатому,

Спасову образу молится,

¹²⁰ Дмитрею-гостю не кланеется,

Походил за занавесу белую

Он к душке Настасье Дмитревне.

А тут у Дмитрея, гостя богатова,

Сидят мурзы-улановья,

¹²⁵ По нашему, сибирскому, дру́жки словут:

Привезли оне платьица цветное

Что на душку Настасью Дмитревну,

Платья тово на сто тысячей

От царя Афромея Афромевича.

¹³⁰ А сам царь Афромей Афромеевич

Он от Чернигова в трех верстах стоит,

А силы с ним три тысячи.

Молоды Иванушка Годинович

Он из-за занавесу белова

¹³⁵ Душку Настасью Дмитревну

Взял за руку за белую,

Потащил он Настасью, лишь туфли звенят.

Что взговорит ему Дмитрей-гость:

^{л. 27} об. «Гой еси ты, Иванушка Годинович,

¹⁴⁰ Сужаное пересужаваешь, ряженое переряжеваешь,

Мошно тебе взять не гордос(т)ью —

Веселым пирком-свадебкой».

Только Иван слово выговорил:

«Гой еси ты, славной Дмитрей-гость!

¹⁴⁵ Добром мы у тебя сваталися,

А сватался Владимер-князь,

Не мог ты чес(т)ью мне отдать,

Ноне беру и не кланеюсь!».

Вытощил ее середи двора,

¹⁵⁰ Посадил на добра коня

И сам метался в седелечко черкесское.

Некому бежать во Чернигов-град

За молодом Иванушком Годиновичем.

Переехал он, Иван, девяноста верст,

¹⁵⁵ Поставил он, Иван, тут свой бел шатер,

Развернул ковры сорочинския,

Пос(т)лал потнички бумажныя,

Изволил он, Иван, с Настасьею опочив держать.

Данеслась скоро вестка нерадошна

¹⁶⁰ Царю Афромею Афромевичу,

А приехали мурзы-улановья,

Телячьим языком россказывают:

«Из славнова-де города из Киева

Прибежал удал молодец,

¹⁶⁵ Увез твою противницу Настасью Дмитревну».

Царь Афромей Афромеевич

Скоро он вражбу чинил:

Обвернется гнедым туром,

Чистыя поля туром перескакал,

¹⁷⁰ Темныя лесы соболем пробежал,

Быстрыя реки соколом перлетал,

Скоро он стал у бела шатра.

А и тут царь Афромей Афромеевич

Закричал-заревел зычным голосом:

¹⁷⁵ «Гой еси, Иванушка Годинович!

А и ты суженое пересужаваешь, ряженое переряживаешь,

Почто увез ты Настасью Дмитревну?».

А скоро Иван выходит из бела шатра,

Говорил тут Иванушка Годинович:

¹⁸⁰ «Гой еси, царь Афромей Афромеевич!

Станем мы с тобою боротися а большине́,

Что кому наша Настасья достанется».

И схватилися оне тут боротися.

Что-де ему, царю, делати

¹⁸⁵ Со молодом Иваном Годиновичем:

Согнет он царя корчагою,

Опустил он о сыру землю,

Царь Афромей Афромеевич

Лежит на земли, свету не видит.

¹⁹⁰ Молоды Иван Годинович

^{л. 28} Он ушел за кустик || мочитися,

Царь Афромей едва пропищал:

«Думай ты, Настасья, не продумайся!

За царем, за мною, быть — царицею слыть,

¹⁹⁵ Панове все поклонятся, пановя все улановя,

А немецких языков счету нет;

За Иваном быть — холопкой слыть,

А избы мести, заходы скрести».

Приходит Иван ко белу шатру,

²⁰⁰ Напустился с ним опять боротися,

Схватилися оне руками боротися,

Душка Настасья Дмитревна

Изымала Ивана Годиновича за́ ноги,

Тут ево двоя и осилили.

²⁰⁵ Царь Афромей на грудях сидит,

Говорит таково слово:

«А и нет чингалишша булатнова,

Нечем пороть груди белыя».

Только лишь царь слово выговорил:

²¹⁰ «Гой еси ты, Настасья Дмитревна!

Подай чембур от добра коня».

И свезали Ивана руки белыя,

Привезали ево ко сыру дубу.

Царь Афромей в шатер пошел,

²¹⁵ Стал с Настасьею поигравати,

А назолу дает ему, молоду Ивану Годиновичу.

По ево было талану добра молодца,

А и молода Ивана Годиновича,

Первая высылка из Киева бежит —

²²⁰ Ровно сто человек;

Прибежали ко тому белу шатру,

Будта зайца в кусте изъехали:

Спиря скочил, тот поспирявает,

Сёма прибежал, тот посёмавает;

²²⁵ Которы молодцы оне поглавнея

Срезали чембуры шелковыя,

Молода Ивана Годиновича опрастовали.

Говорил тут Иванушка Годинович:

«А и гой вы еси, дружина хоробрая!

²³⁰ Их-та, царей, не бьют-не казнят,

Не бьют-не казнят и не вешают,

Повезите ево ко городу ко Киеву

Ко великому князю Владимеру».

А и тут три высылки все сбиралися,

²³⁵ Наредили царя в платье цветное,

Повезли ево до князя Владимера.

И будут в городе Киеве,

Россказали тут удалы добры молодцы

Великому князю Владимеру

²⁴⁰ Про царя Афромея Афромеевича.

И Владимер-князь со княгинею

Встречает ево честно-хвально и радошно,

Посадил ево за столы дубовыя.

Тут у князя стол пошел

²⁴⁵ Для царя Афромея Афромеевича.

Молоды Иванушка Годинович

Астался он во белом шатре,

Стал он, Иван, жену свою учить,

Он душку Настасью Дмитревну:

^{л. 28} об., 250 Он перво || ученье-то — руку ей отсек,

Сам приговаривает:

«Эта мне рука не надобна —

Трепала она, рука, Афромея царя!».

А второе ученье — ноги ей отсек:

²⁵⁵ «А и та-де нога мне не надобна —

Аплеталася со царем Афромеем неверныем!».

А третье ученье — губы ей обрезал

И с носом прочь:

«А и эти губы мне не надобны —

²⁶⁰ Целовали оне царя невернова!».

Четверто ученье — голову ей отсек

И с языком прочь:

«Это голова мне не надобна

И этот язык мне не надобен —

²⁶⁵ Говорил со царем неверныем

И сдавался на ево слова прелестныя!».

Втапоры Иван Годинович

Поехал ко стольному городу Киеву

Ко ласкову князю Владимеру.

²⁷⁰ И будет в городе Киеве,

Благодарит князя Владимера

За велику милость, что женил ево

На душке Настасье Дмитревне.

Втапоры ево князь спрашивал:

²⁷⁵ «Где же твоя молодая жена?».

Втапоры Иван о жене своей сказал,

Что хотела с Вахрамеем царем в шатре ево убить,

За что ей поученья дал — голову срубил.

Втапоры князь весел стал,

²⁸⁰ Что отпускал Вахрамея царя, своего подданника,

В ево землю Загорскую.

Только ево увидели,

Что обвернется гнедым туром,

Поскакал далече во чисто поле к силе своей.

^{л. 29} В стольном было городе во Киеве,

У ласкова асударь-князя Владимера,

Было пированье-почестной пир,

Было столование-почестной стол;

⁵ Много было у князя Владимера

Князей и бояр и княженецких жен.

Пригодились тут на пиру две честны́я вдовы́:

Первая вдова — Чесовая жена,

А другая вдова — то Блудова жена,

¹⁰ Обе жены богатыя,

Богатыя жены дворянския.

Промежу собой сидят за прохлад говорят.

Что взговорит тут Блудова жена:

«Гой еси ты, Авдотья Чесовая жена!

¹⁵ Есть у тебе девять сыновей,

А девять сыновей, как ясных соколов,

И есть у тебе дочь возлюбленна,

Молода Авдотья Чесовична,

Та ведь девица как лебедь белая;

²⁰ А у меня, у вдовы, Блудовы жены,

Един есть сын Горден как есен сокол,

Многия пожитки осталися ему

От своего родимаго батюшка;

Ноне за прохлад за чужим пирком

²⁵ Молвим словечко о добром деле — о сватонье:

Я хощу у тебя свататься

За молода Гордена Блудовича

Дочь твою возлюбленну Авдотью Чесовичну».

Втапоры Авдотья Чесова жена

³⁰ На то осердилася,

Била ее по щеке,

Таскала по полу кирписчету

И при всем народе, при беседе,

Вдову опазорела,

³⁵ И весь народ тому смеялися.

Исправилась она, Авдотья Блудова жена,

^{л. 29} об. Скоро пошла ко двору своему,

Идет ко двору, шатается,

Сама больно закручинилася.

⁴⁰ И завидел Горден сын Блудович,

Скоро он метался с высока терема,

Встречал за воротами ее,

Поклонился матушке в праву ногу:

«Гой еси, матушка!

⁴⁵ Что ты, сударыня, идешь закручинилася?

Али место тебе было не по вотчине?

Али чаром зеленом вином обносили тебе?».

Жалобу приносит матера вдова,

Авдотья Блудова жена,

⁵⁰ Жалобу приносит своему сыну Гордену Блудовичу:

«Была я на честно́м пиру

У великова князя Владимера,

Сидели мы с Авдотьей Часовой женой,

За прохлад с нею речи говорили

⁵⁵ О добром деле — о сватонье,

Сваталась я на ее любимой на дочери Авдотьи Часовичне

За тебе, сына, Гордена Блудовича.

Те ей мои речи не взлюбилися,

Била мене по щеке

⁶⁰ И таскала по полу кирписчетому,

И при всем народе на пиру обе(сч)естила».

Молоды Горден сын Блудович

Уклал спать свою родимую матушку:

Втапоры она была пьяная.

⁶⁵ И пошел он на двор к Чесовой жене,

Сжимал песку горсть целую,

И будет против высокова терема,

Где сидит молода Авдотья Чесовична,

Бросил он по высоком терему —

⁷⁰ Полтерема сшиб, виноград подавил.

Втапоры Авдотья Чесовична

Бросилась, будто бешеная, из высокова терема,

Середи двора она бежит,

Ничего не говорит,

⁷⁵ Пропустя она Гордена сына Блудовича,

Побежала к своей родимай матушке

Жаловатися на княженецкой пир.

Втапоры пошел Горден на княженецкой двор

Ко великому князю Владимеру

⁸⁰ Рассматривать вдову, Чесову жену.

^{л. 30} Та || вдова, Чесова жена,

У великова князя сидела на пиру за убраными столы.

И тут молоды Горден выходил назад,

Выходил он на широкой двор,

⁸⁵ Вдовины ребята с ним заздорели;

А и только не все оне пригодилися,

Пригодилось их тут только пять человек,

Взяли Гордена пощипавати,

Надеючи на свою родимую матушку.

⁹⁰ Молоды Горден им взмолится:

«Не троните мене, молодцы!

А меня вам убить, не корысть получить!».

А оне тому не веруют ему,

Опять приступили к нему,

⁹⁵ И он отбивался и метался от них,

И прибил всех тут до единова.

Втапоры донесли народ киевской

Честной вдове, Часовой жене,

Что молоды Горден Блудович

¹⁰⁰ Учинил драку великую,

Убил твоих детей до́ смерти.

И посылала она, Часова жена,

Любимых своих четырех сыновей

Ко тому Гордену Блудовичу,

¹⁰⁵ Чтоб он от того не убрался домой,

Убить бы ево до́ смерти.

И настигли ево на широкой улице,

Тут обошли вкруг ево,

Ничего с ним не говорили,

¹¹⁰ И только один хотел боло ударить по́ уху,

Да не удалось ему:

Горден верток был, —

Тово он ударил о́ землю

И ушиб ево до́ смерти;

¹¹⁵ Другой подвернется — и тово ушиб,

Третей и четвертой кинулися к нему —

И тех всех прибил до́ смерти.

Пошел он, Горден, к Авдотьи Чесовичне,

Взял ее за белы руки

¹²⁰ И повел ко божьей церкви,

С вечернями обручается,

Обручался и обвенчался с ней и домой пошел.

Поутру Горден стол собрал,

Стол собрал и гостей позвал,

¹²⁵ Позвал тут князя со княгинею

И молоду свою тещу, Авдотью Чесовую жену.

Втапоры боло честна вдова, Чесовая жена, загорденелася,

Не хотела боло идти в дом к зятю своему,

Тут Владимер-князь стольной киевской и со княгинею

¹³⁰ Стали ее уговаривати,

Чтобы она на то больше не кручинилася,

Не кручинилася и не гневалася.

И она тут их послушела,

Пришла к зятю на веселой пир.

¹³⁵ Стали пити, ясти, прохложатися.

^{л. 30} об. Во стольном в городе во Киеве,

У ласкова асударь-князя Владимера,

Было пирование-почестной пир,

Было столование-почестной стол

⁵ На многи князи и бояра

И на русския могучия богатыри.

Будет день в половина дня,

А и будет стол во полустоле,

Князь Владимер распотешился.

¹⁰ А незнаемы люди к нему появилися:

Есть молодцов за сто человек,

Есть молодцов за другое сто,

Есть молодцов за третье сто,

Все оне избиты-изранены,

¹⁵ Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками головы завязаны;

Бь(ю)т челом, жалобу творят:

«Свет государь ты, Владимер-князь!

Ездили мы по полю по чистому,

²⁰ Сверх тое реки Че́реги,

На твоем государевом займище,

Ничего мы в поле не наезжавали,

Не наезжавали зверя прыскучева,

Не видали птицы перелетныя,

²⁵ Только наехали во чистом поле

Есть молодцов за́ три ста́ и за́ пять со́т,

Жеребцы под ними латынския,

Кафтанцы на них камчатныя,

Однорядочки-то голуб скурлат,

³⁰ А и колпачки — золоты плаши.

Оне соболи, куницы повыловили

И печерски лисицы повыгнали,

Туры, олени выстрелили,

И нас избили-изранели,

³⁵ А тебе, асударь, добычи нет,

А от вас, асударь, жалованья нет,

Дети, жены осиро́тили,

Пошли по миру скитатися».

А Владимер-князь стольной киевской

⁴⁰ Пьет он, есть, прохложается,

Их челобитья не слушает.

А и та толпа со двора не сошла,

А иная толпа появилася:

Есть молодцов за́ три ста́,

⁴⁵ Есть молодцов за́ пять со́т.

Пришли охотники-рыбало́выя,

^{л. 31} Все избиты || -изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

Кушаками головы завязаны,

⁵⁰ Бьют челом, жалобу творят:

«Свет государь ты, Владимер-князь!

Ездили мы по рекам, по озерам,

На твои щаски княженецкия

Ничего не пои́мавали, —

⁵⁵ Нашли мы людей:

Есть молодцов за́ три ста и за́ пять сот,

Все оне белую рыбицу повыловили,

Щуки, караси повыловили ж

И мелкаю рыбицу повыдавили,

⁶⁰ Нам в том, государь, добычи нет,

Тебе, государю, приносу нет,

От вас, государь, жалованья нет,

Дети, жены осиро́тили,

Пошли по миру скитатися,

⁶⁵ И нас избили-изранели».

Владимер-князь стольной киевской

Пьет-ест, прохложается,

Их челобитья не слушает.

А и те толпы со двора не сошли,

⁷⁰ Две толпы вдруг пришли:

Первая толпа — молодцы сокольники,

Другия — молодцы кречатники,

И все они избиты-изранены,

Булавами буйны головы пробиваны,

⁷⁵ Кушаками головы завязаны,

Бьют челом, жалобу творят:

«Свет государь, Владимер-князь!

Ездили мы по полю чистому,

Сверх тое Че́реги,

⁸⁰ По твоем государевом займищу,

На тех на потешных островах,

На твои щаски княженецкия

Ничево не пои́мавали,

Не видали сокола и кречета перелетнова,

⁸⁵ Только наехали мы молодцов за тысячу человек,

Всех оне ясных соколов повыхватали

И белых кречетов повыловили,

А нас избили-изранели, —

Называются дружиною Чуриловою».

⁹⁰ Тут Владимер-князь за то слово спохватится:

«Кто это Чурила есть таков?».

Выступался тута старой Бермята Васильевич:

«Я-де, асударь, про Чурила давно ведаю,

Чурила живет не в Киеве,

⁹⁵ А живет он пониже малова Киевца.

Двор у нево на семи верстах,

Около двора железной тын,

^{л. 31} об. На всякой || тынинки по маковке,

А и есть по земчуженке,

¹⁰⁰ Середи двора светлицы стоят,

Гридни белодубовыя,

Покрыты седых бобров,

Потолок черных соболей,

Матица-та валженая,

¹⁰⁵ Пол-середа одново серебра,

Крюки да пробои по булату злачены,

Первыя у нево ворота вольящетыя,

Другия ворота хрустальныя,

Третьи ворота оловянныя».

¹¹⁰ Втапоры Владимер-князь и со княгинею

Скоро он снарежается,

Скоря́ тово пое(зд)ку чинят;

Взял с собою князей и бояр

И магучих богатырей:

¹¹⁵ Добрыню Никитича

И старова Бермята Васильевича, —

Тут их собралось пять сот человек

И поехали к Чурилу Пленковичу.

И будут у двора ево,

¹²⁰ Встречает их старой Плен,

Для князя и княгини отворяет ворота вольящетыя,

А князем и боярам — хрустальныя,

Простым людям — ворота оловянныя,

И наехала их полон двор.

¹²⁵ Старой Пленка Сароженин

Приступил ко князю Владимеру

И ко княгине Апраксевне,

Повел их во светлы гридни,

Сажал за убраныя столы,

¹³⁰ В место почестное,

Принимал, сажал князей и бояр

И могучих русских богатырей.

Втапоры были повары догадливыя —

Носили ества сахарныя и питья медяныя,

¹³⁵ А питья все заморския,

Чем бы князя развеселить.

Веселыя беседа — на радости день:

Князь со княгинею весел сидит.

Посмотрил в окошечко косящетое

¹⁴⁰ И увидел в поле толпу людей,

Говорил таково слово:

«По грехам надо мною, князем, учинилося:

Князя меня в доме не случилася,

Едет ко мне король из орды

¹⁴⁵ Или какой грозен посол».

Старой Пленка Сороженин

Лишь только усмехается,

Сам подчивает:

«Изволь ты, асударь, Владимер-князь со княгинею

¹⁵⁰ И со всеми своими князи и бояры, кушати!

Что-де едет не король из орды

И не грозен посол,

Едет-де дружина хоробрая сына моего,

Молода Чурила сына Пленковича,

^{л. 32, 155} А как он, асударь, будет, —

Пред тобою ж будет!».

Будет пир во полупире,

Будет стол во полустоле,

Пьют оне, едят, потешаются,

¹⁶⁰ Все уже оне без памяти сидят.

А и на дворе день вечеряется,

Красное солнушка закотается,

Толпа в поле сбирается:

Есть молодцов их за́ пять сот,

¹⁶⁵ Есть и до тысячи:

Едет Чурила ко двору своему,

Перед ним несут подсолнучник,

Чтоб не запекла солнца бела́ ево лица.

И приехал Чурила ко двору своему,

¹⁷⁰ Перво ево скороход прибежал,

Заглянул скороход на широкой двор:

А и некуды Чуриле на двор ехати

И стоят(ь) со своим промыслом.

Поехали оне на свой окольной двор,

¹⁷⁵ Там оне становилися и со всем убиралися.

Втапоры Чурила догадлив был:

Берет золоты ключи,

Пошел во подвалы глубокия,

Взял золоту казну,

¹⁸⁰ Сорок сороков черных соболей,

Другую сорок печерских лисиц,

И брал же камку белохрущету,

А цена камке сто тысячей,

Принес он ко князю Владимеру,

¹⁸⁵ Клал перед ним на убранной стол.

Втапоры Владимер-князь стольной киевской

Больно со княгинею возрадовалися,

Говорил ему таково слово:

«Гой еси ты, Чурила Пленкович!

¹⁹⁰ Не подобает тебе в деревне жить,

Подобает тебе, Чуриле, в Киеве жить, князю служить!».

Втапоры Чурила князя Владимера не ослушался

Приказал тотчас коня оседлать,

И поехали оне все в тот стольной Киев-град

¹⁹⁵ Ко ласкову князю Владимеру.

В добром здоровье их бог перенес.

А и будет на дворе княженецкием,

Скочили оне со добрых коней,

Пошли во светлицы-гридни,

²⁰⁰ Садилися за убраныя столы,

Посылает Владимер стольной киевской

Молода Чурила Пленковича

Князей и бояр звать в гости к себе,

А зватова приказал брать со всякова по десяти рублев,

²⁰⁵ Обходил он, Чурила, князей и бояр

^{л. 32} об. И собрал ко князю || на почестной пир.

А и зайдет он, Чурила Пленкович,

В дом ко старому Бермяте Васильевичу,

Ко ево молодой жене,

²¹⁰ К той Катерине прекрасной,

И тут он позамешкался.

Ажидает ево Владимер-князь,

Что долго замешкался.

И мало время поизойдучи,

²¹⁵ Пришел Чурила Пленкович.

Втапоры Владимер-князь не во что положил,

Чурила пришел, и стол пошел,

Стали пити-ясти, прохложатися.

Все князи и бояры допьяна́ напивалися

²²⁰ Для новаго стольника Чурила Пленко́вича,

Все оне напивалися и домой разъезжалися.

Поутру рано-ранешонько,

Рано зазвонили ко заутрени,

Князи и бояра пошли к заутрени,

²²⁵ В тот день выпадала пороха снегу белова,

И нашли оне свежей след.

Сами оне дивуются:

Либо зайка скакал, либо бел горносталь,

А иныя тут усмехаются, сами говорят:

²³⁰ «Знать это не зайко скокал, не бел горносталь —

Это шел Чурила Пленкович к старому Бермяке Васильевичу,

К ево молодой жене Катерине прекрасныя».

Под славным великим Новым-городом,

По славному озеру по Ильменю

Плавает-поплавает сер селезень,

Как бы ярой гоголь поныривает,

⁵ А плавает-поплавает червлен карабль

Как бы молода Василья Буславьевича,

А и молода Василья со ево дружиною хоробраю,

Тридцать удалых молодцов:

Костя Никитин корму держит,

¹⁰ Малинькой Потаня на носу стоит,

А Василе-ет по караблю похаживает,

^{л. 33} Таковы слова || поговаривает:

«Свет, моя дружина хоробрая,

Тридцать удалых добрых молодцов!

¹⁵ Ставьте карабль поперек Ильменя,

Приставайте молодцы ко Нову-городу!».

А и тычками к берегу притыкалися,

Сходни бросали на крутой бережок,

Походил тут Василей

²⁰ Ко своему он двору дворянскому,

И за ним идут дружинушка хоробрая,

Только караулы оставили.

Приходит Василей Буслаевич

Ко своему двору дворянскому,

²⁵ Ко своей сударыне-матушке,

Матерой вдове Амелфе Тимофеевне.

Как вьюн, около ее убивается,

Просит благословение великое:

«А свет ты, моя сударыня-матушка,

³⁰ Матера вдова Амелфа Тимофеевна!

Дай мне благословение великое —

Идти мне, Василью, в Ерусалим-град

Со своею дружиною хоробраю,

Мне-ка господу помолитися,

³⁵ Святой святыни приложитися,

Во Ердане-реке искупатися».

Что взговорит матера Амелфа Тимофеевна:

«Гой еси ты, мое чадо милая,

Молоды Василей Буслаевич!

⁴⁰ То коли ты пойдешь на добрыя дела,

Тебе дам благословение великое,

То коли ты, дитя, на розбой пойдешь,

И не дам благословение великова,

А и не носи Василья сыра земля!».

⁴⁵ Камень от огня разгорается,

А булат от жару растопляется,

Материна сер(д)це распущается,

И дает она много свинцу-пороху,

И дает Василью запасы хлебныя,

⁵⁰ И дает оружье долгомерное:

«Побереги ты, Василей, буйну голову свою!».

Скоро молодцы собираются

И с матерой вдовой прощаются.

Походили оне на червлен карабль,

⁵⁵ Подымали тонки парусы полотняныя,

Побежали по озеру Ильменю.

Бегут оне уж сутки другия,

А бегут уже неделю другую,

Встречу им гости-карабельщики:

⁶⁰ «Здравствуй, Василей Буслаевич!

Куда, молодец, поизволил погулять?».

Отвечает Василей Буслаевич:

^{л. 33} об. «Гой еси вы, гости-карабельщики!

А мое-та ведь гулянье неохотное:

⁶⁵ Смолода бита, много граблена,

Под старость надо душа спасти.

А скажите вы, молодцы, мне прямова путя́

Ко святому граду Иерусалиму».

Отвечают ему гости-карабельщики:

⁷⁰ «А и гой еси, Василий Буслаевич!

Прямым путем в Ерусалим-град

Бежать семь недель,

А окольной дорогой — полтора года:

На славном море Каспицкием,

⁷⁵ На том острову на Куминскием

Стоит застава крепкая,

Стоят атаманы казачия,

Не много не мало их — три тысячи;

Грабят бусы-галеры,

⁸⁰ Разбивают червлены карабли».

Говорит тут Василей Буслаевич:

«А не верую я, Васюнька, ни в сон ни в чох,

А и верую в свой червленой вяз.

А беги-ка-тя, ребята, вы прямым путем!».

⁸⁵ И завидел Василей гору высокую,

Приставал скоро ко круту берегу,

Походил-су Василей сын Буслаевич

На ту ли гору Сорочинскую,

А за ним летят дружина хоробрая.

⁹⁰ Будет Василей в полу́горе,

Тут лежит пуста голова,

Пуста голова — человечья кость.

Пнул Василей тое голову с дороги прочь,

Провещится пуста голова человеческая:

⁹⁵ «Гой еси ты, Василей Буславьевич!

Ты к чему меня, голову, побрасоваешь?

Я, молодец, не хуже тебя был,

Умею я, молодец, волятися

А на той горе Сорочинския.

¹⁰⁰ Где лежит пуста голова,

Пуста голова молодецкая,

И лежать будет голове Васильевои!».

Плюнул Василей, прочь пошел:

«Али, голова, в тебе враг говорит

¹⁰⁵ Или нечистой дух!».

Пошел на гору высокую,

На самой сопки тут камень стоит,

В вышину три сажени печатныя,

А и через ево толька топор подать,

¹¹⁰ В далину́ три аршина с четвертью.

^{л. 34} И в том-та подпись || подписана:

«А кто-де станет у каменя тешиться,

А и тешиться-забавлятися,

Вдоль скокать по каменю, —

¹¹⁵ Сломить будет буйну голову».

Василей тому не верует,

Приходил со дружиною хороброю,

Стали молодцы забавлятися,

Поперек тово каменю поскакивати,

¹²⁰ А вдоль-та ево не смеют скакать.

Пошли со горы Сорочинския,

Сходят оне на червлен карабль,

Подымали тонки парусы поло́тняны,

Побежали по морю Каспицкому,

¹²⁵ На ту на заставу карабельную,

Где-та стоят казаки-разбойники,

А стары атаманы казачия.

На пристани их стоят сто человек,

А и молоды Василей на пристань стань,

¹³⁰ Сходни бросали на крут бережок,

И скочил-та Буслай на крут бережок,

Червленым вязом попирается,

Тут караульщики, удалы добры молодцы,

Все на карауле испужалися,

¹³⁵ Много ево не дожидаются,

Побежали с пристани карабельныя

К тем атаманам казачиям.

Атаманы сидят не дивуются,

Сами говорят таково слово:

¹⁴⁰ «Стоим мы на острову тридцать лет,

Не видали страху великова,

Это-де идет Василей Буславьевич:

Знать-де полетка соколиная,

Видеть-де поступка молодецкая!».

¹⁴⁵ Пошахал-та Василей со дружиною,

Где стоят атаманы казачия.

Пришли оне, стали во единой круг,

Тут Василей им поклоняется,

Сам говорит таково слова:

¹⁵⁰ «Вздравствуйте, атаманы казачия!

А скажите вы мне прямова путя́

Ко святому граду Иерусалиму».

Говорят атаманы казачия:

«Гой еси, Василей Буслаевич!

¹⁵⁵ Милости тебе просим за единой стол хлеба кушати!».

Втапоры Василей не ослушался,

Садился с ними за единой стол.

^{л. 34} об. Наливали ему чару зелена вина в полтара || ведра,

Принимает Василей единой рукой

¹⁶⁰ И выпил чару единым духом,

И только атаманы тому дивуются,

А сами не могут и по полуведру пить.

И хлеба с солью откушали,

Собирается Василей Буслаевич

¹⁶⁵ На свой червлен карабль,

Дают ему атаманы казачия подарки свои:

Первую мису чиста серебра

И другую — красна золота,

Третью — скатнова земчуга.

¹⁷⁰ За то Василей благодарит и кланеется,

Просит у них до Ерусалима провожатова.

Тут атаманы Василью не отказовали,

Дали ему молодца провожатова,

И сами с ним прощалися.

¹⁷⁵ Собрался Василей на свой червлен корабль

Со своею дружиною хоробраю,

Подымали тонки парусы полотняныя,

Побежали по морю Каспицкому.

Будут оне во Ердан-реке,

¹⁸⁰ Бросали якори крепкия,

Сходни бросали на крут бережок.

Походил тут Василей Буслаевич

Со своею дружиною хороброю в Ерусалим-град,

Пришел во церкву соборную,

¹⁸⁵ Служил обедни за здравие матушки

И за себя, Василья Буславьевича,

И обедню с панафидою служил

По родимом своем батюшке

И по всему роду своему.

¹⁹⁰ На другой день служил обедни с молебнами

Про удалых добрых молодцов,

Что смолоду бито, много граблено.

И ко святой святыни приложился он,

И в Ердане-реке искупался,

¹⁹⁵ И расплатился Василей с попами и с дьяконами,

И которыя старцы при церкви живут, —

Дает золотой казны не считаючи,

И походит Василей ко дружине из Ерусалима

На свой червлен карабль.

²⁰⁰ Втапоры ево дружина хоробрая

Купалися во Ердане-реке,

Приходила к ним баба залесная,

Говорила таково слово:

«Почто вы купаетесь во Ердан-реке?

²⁰⁵ А некому купатися, опричь Василья Буславьевича,

Во Ердане-реке крестился

л. 35. Сам господь Иисус || Христос;

Потерять ево вам будет,

Большова атамана Василья Буславьевича».

²¹⁰ И оне говорят таково слово:

«Наш Василей тому не верует,

Ни в сон ни в чох».

И мало время по(и)зойдучи,

Пришел Василей ко дружине своей,

²¹⁵ Приказал выводить карабль из ус(т)ья Ердань-реки.

Поднели тонки парусы полотняны,

Побежали по морю Каспицкому,

Приставали у острова Куминскова,

Приходили тут атаманы казачия

²²⁰ И стоят все на пристани карабельныя.

А и выскочил Василей Буслаевич

Из своего червленаго ка́рабля,

Поклонились ему атаманы казачия:

«Здравствуй, Василей Буслаевич!

²²⁵ Здорово ли съездил в Еруса́лим-град?».

Много Василей не ба́ит с ними,

Подал письмо в руку им,

Что много трудов за их положил:

Служил обедни с молебнами за их, молодцов.

²³⁰ Втапоры атаманы казачия звали Василья обедати,

И он не пошел к ним,

Прощался со всеми теми атаманы казачими,

Подымали тонки парусы полотняныя,

Побежали по морю Каспицкому к Нову-городу.

²³⁵ А и едут неделю спо́ряду,

А и едут уже другую,

И завидел Василей гору высокую Сорочинскую,

Захотелось Василью на горе побывать.

Приставали к той Сорочинской горе,

²⁴⁰ Сходни бросали на ту гору,

Пошел Василей со дружиною,

И будет он в полгоры,

И на пути лежит пуста голова, человечья кость,

Пнул Василей тое голову с дороги прочь,

²⁴⁵ Провещится пуста голова:

«Гой еси ты, Василей Буслаевич!

К чему меня, голову, попиноваешь

И к чему побрасоваешь?

Я, молодец, не хуже тебя был,

²⁵⁰ Да умею валятися на той горе Сорочинские.

Где лежит пуста голова,

Лежать будет и Васильевой голове!».

Плюнул Василей, прочь пошел.

Взашел на гору высокую,

²⁵⁵ На ту гору Сорочинскую,

Где стоит высокой камень,

В вышину три сажени печатныя,

А через ево только топором подать,

В долину — три аршина с четвертью.

²⁶⁰ И в том-та подпись подписана:

«А кто-де у камня станет тешиться,

А и тешиться-забавлятися,

Вдоль скакать по каменю, —

^{л. 35} об. Сломить будет || буйну голову».

²⁶⁵ Василей тому не верует,

Стал со дружиною тешиться и забавлятися,

Поперек каменю поскаковати,

Захотелось Василью вдоль скакать,

Разбежался, скочил вдоль по каменю —

²⁷⁰ И не доскочил только четверти

И тут убился под каменем.

Где лежит пуста голова,

Там Василья схоронили.

Побежали дружина с той Сорочинской горы

²⁷⁵ На свой червлен карабль,

Подымали тонки парусы полотняныя,

Побежали ко Нову-городу.

И будут у Нова-города,

Бросали с носу якорь и с кормы другой,

²⁸⁰ Чтобы крепко стоял и не шатался он,

Пошли к матерой вдове, к Амелфе Тимофеевне,

Пришли и поклонилися все,

Письмо в руки подали.

Прочитала письмо матера вдова, сама заплакала,

²⁸⁵ Говорила таковы слова:

«Гой вы еси, удалы добры молодцы!

У меня ныне вам делать нечево,

Подите в подвалы глубокия,

Берите золотой казны не считаючи».

²⁹⁰ Повела их девушка-чернавушка

К тем подвалам глубокиям,

Брали оне казны по малу числу,

Пришли оне к матерой вдове,

Взговорили таковы слова:

²⁹⁵ «Спасиба, матушка Амелфа Тимофеевна,

Что поила-кормила,

Обувала и одевала добрых молодцов!».

Втапоры матера вдова Амелфа Тимофеевна

Приказала наливать по чаре зелена вина,

³⁰⁰ Подносит девушка-чернавушка

Тем удалым добрым молодцам,

А и выпили оне, сами поклонилися,

И пошли добры молодцы, кому куды захотелося.

^{л. 36} Из славнова Ростова, красна города,

Как два ясныя соколы вылетывали,

Выезжали два могучия богатыри:

Что по именю Алешинька Попович млад

⁵ А со молодом Екимом Ивановичем.

Оне ездят, богатыри, плеча о плечо,

Стремяно в стремяно богатырское.

Оне ездили-гуляли по чисту полю,

Ничего оне в чистом поли не наезживали,

¹⁰ Не видали птицы перелетныя,

Не видали оне зверя прыскучева,

Только в чистом поле наехали —

Лежит три дороги широкия,

Промежу тех дорог лежит горюч камень,

¹⁵ А на каменю подпись подписана.

Взговорит Алеша Попович млад:

«А и ты, братец Еким Иванович,

В грамоте поученой человек!

Посмотри на каменю подписи,

²⁰ Что на каменю подписано».

И скочил Еким со добра коня,

Посмотрил на каменю подписи, —

Росписаны дороги широкия:

Первая дорога во Муром лежит,

²⁵ Другая дорога — в Чернигов-град,

Третья — ко городу ко Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру.

Говорил тут Еким Иванович:

«А и братец, Алеша Попович млад,

³⁰ Которой дорогой изволишь ехать?».

Говорил ему Алеша Попович млад:

«Лутче нам ехать ко городу ко Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру».

Втапоры поворотили добрых коней

³⁵ И поехали оне ко городу ко Киеву.

Не доехавши оне до Сафат-реки,

Становились на лугах на зеленыех,

Надо Алеши покормить добрых коней,

Расставили тут два бела шатра,

⁴⁰ Что изволил Алеша опочив держать,

А и мало время позамешкавши,

Молоды Еким со добры кони,

Стреножемши, в зелен луг пустил,

^{л. 36} об. Сам ложился в свой шатер || опочив держать.

⁴⁵ Прошла та ночь осен(н)ея,

Ото сна Алеша пробужается,

Встает рано-ранешонько,

Утрен(н)ей зарею умывается,

Белаю ширинкаю утирается,

⁵⁰ На восток он, Алеша, богу молится.

Молоды Еким сын Иванович

Скоро сходил по добрых коней,

А сводил он поить на Сафет на реку,

И приказал ему Алеша

⁵⁵ Скоро седлать добрых коней.

Аседлавши он, Еким, добрых коней,

Нарежаются оне ехать ко городу ко Киеву.

Пришел тут к ним калика перехожей,

Ла́патки на нем семи шелков,

⁶⁰ Подковырены чистым серебром,

Личико унизано красным золотом,

Шуба соболиная долгополая,

Шляпа сорочинская земли греческой в тридцать пуд.

Шелепуга подорожная в пятьдесят пуд,

⁶⁵ Налита свинцу чебурацкова,

Говорил таково слово:

«Гой вы еси, удалы добры молодцы!

Видел я Тугарина Змеевича,

В вышину ли он, Тугарин, трех сажен,

⁷⁰ Промеж плечей косая сажень,

Промежу глаз калена стрела,

Конь под ним как лютой зверь,

Из хайлиша пламень пышет,

Из ушей дым столбом стоит.

⁷⁵ Привезался Алеша Попович млад:

«А и ты, братец, калика перехожея!

Дай мне платье каличее,

Возьми мое богатырское,

Ла́патки свои семи шелков,

⁸⁰ Подковырены чистым се́ребром,

Личико унизано красным золотом,

Шубу свою соболиную долгополую,

Шляпу сорочинскую земли греческой в тридцать пуд,

Шелепугу подорожную в пятьдесят пуд,

⁸⁵ Налита свинцу чебурацкова».

Дает свое платье калика Алеши Поповичу, не отказываючи,

А на себе надевал то платье богатырское.

Скоро Алеша каликою нарежается

И взял шелепугу дорожную,

⁹⁰ Котора была в пятьдесят пуд,

И взял в запас чингалиша булатное,

Пошел за Сафат-реку.

Завидел тут Тугарин Змеевич млад,

Заревел зычным голосом,

⁹⁵ Подрогнула дубровушка зеленая,

Алеша Попович едва жив идет,

Говорил тут Тугарин Змеевич млад:

«Гой еси, калика перехожея!

^{л. 37} А где ты слыхал и где видал

¹⁰⁰ Про молода Алешу Поповича?

А и я бы Алешу копьем заколол,

Копьем заколол и огнем спалил».

Говорил тут Алеша каликою:

«А и ты ой еси, Тугарин Змеевич млад!

¹⁰⁵ Поезжай поближе ко мне,

Не слышу я, что ты говоришь».

И подъезжал к нему Тугарин Змеевич млад.

Сверстался Алеша Попович млад

Против Тугарина Змеевича,

¹¹⁰ Хлес(т)нул ево шелепугою по буйной голове,

Росшиб ему буйну голову,

И упал Тугарин на сыру землю,

Скочил ему Алеша на черну грудь.

Втапоры взмолится Тугарин Змеевич млад:

¹¹⁵ «Гой еси ты, калика перехожея!

Не ты ли Алеша Попович млад?

Токо ты Алеша Попович млад,

Сем побратуемся с тобой».

Втапоры Алеша врагу не веровал,

¹²⁰ Отрезал ему голову прочь,

Платья с него снимал цветное на сто тысячей,

И все платья на себе надевал,

Садился на ево добра коня

И поехал к своим белым шатрам.

¹²⁵ Втапоры увидели Еким Иванович

И калика перехожея,

Испужалися ево, сели на добрых коней,

Побежали ко городу Ростову.

И постигает их Алеша Попович млад,

¹³⁰ Обвернется Еким Иванович,

Он выдергивал палицу баёвую в тридцать пуд,

Бросил назад себе:

Показалося ему, что Тугарин Змеевич млад,

И угодил в груди белыя Алеши Поповича,

¹³⁵ Сшиб из седелечка черкесскова,

И упал он на сыру землю.

Втапоры Еким Иванович

Скочил со добра коня, сел на груди ему,

Хочет пороть груди белыя,

¹⁴⁰ И увидел на нем золот чуден крест,

Сам заплакал, говорил калики перехожему:

«По грехам надо мною, Екимом, учинилося,

Что убил своего братца родимова».

И стали ево оба трести и качать

¹⁴⁵ И потом подали ему питья заморскова,

От того он здрав стал.

Стали оне говорити

И между собою платьем меняти:

Калика свое платье надевал каличье,

¹⁵⁰ А Олеша — свое богатырское,

^{л. 37} об. А Тугарина Змеевича платье цветное

Клали в чебодан к себе.

Сели оне на добрых коней

И поехали все ко городу ко Киеву,

¹⁵⁵ Ко ласкову князю Владимеру.

А и будут оне в городе Киеве

На княженецком дворе,

Скочили со добрых коней,

Привезали к дубовым столбам,

¹⁶⁰ Пошли во светлы гридни,

Молятся Спасову образу

И бьют челом-поклоняются

Князю Владимеру и княгине Апраксевне,

И на все четыре стороны.

¹⁶⁵ Говорил им ласковой Владимер-князь:

«Гой вы еси, добры молодцы!

Скажитеся, как вас по именю зовут,

А по именю вам мочно место дать,

По изо(т)честву можно пожаловати».

¹⁷⁰ Говорит тут Алеша Попович млад:

«Меня, асударь, зовут Алешою Поповичем,

Из города Ростова старова попа соборнова».

Втапоры Владимер-князь обрадовался,

Говорил таковы слова:

¹⁷⁵ «Гой еси, Алеша Попович млад!

По отечеству садися в большое место, в передней уголок,

В другое место богатырское —

В дубову скомью против меня,

В третье место, куда сам захошь».

¹⁸⁰ Не садился Алеша в место большее

И не садился в дубову скамью,

Сел он со своими товарыщи на полатной брус.

Мало время позамешкавши,

Несут Тугарина Змеевича

¹⁸⁵ На той доске красна золота

Двенадцать могучих богатырей.

Сажали в место большое,

И подле ево сидела княгиня Апраксевна.

Тут повары были догадливы:

¹⁹⁰ Понесли ества сахарные и питья медяныя,

А питья все заморския.

Стали тут пить, есть, прохложатися,

А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест:

По целой ковриге за́ щеку ме́чит,

¹⁹⁵ Те ковриги монастырския;

И нечестно Тугарин питья пьет:

По целой чаше охлестовает,

Котора чаша в полтретья ведра.

И говорил втапоры Алеша Попович млад:

²⁰⁰ «Гой еси ты, ласковой сударь Владимер-князь!

Что у тебя за болван пришел,

Что за дурак неотесоной?

Нечестно у князя за столом сидит,

Ко княгине он, собака, руки в пазуху кладет,

²⁰⁵ Целует во уста сахарныя,

Тебе, князю, насмехается!

^{л. 38} А у моево сударя-батюшка

Была собачишша старая,

Насилу по подстолью таскалася,

²¹⁰ И костью та собака подавилася, —

Взял ее за хвост, под гору махнул;

От меня Тугарину то же будет!».

Тугарин почернел, как осення ночь,

Алеша Попович стал как светел месяц.

²¹⁵ И опять втапоры повары были догадливы:

Носят ества сахарныя.

И принесли лебедушку белую,

И ту рушала княгиня лебедь белую,

Обрезала рученьку левую,

²²⁰ Завернула рукавцом, под стол опустила,

Говорила таково слово:

«Гой вы еси, княгини-боярыни,

Либо мне резать лебедь белова,

Либо смотреть на мил живот,

²²⁵ На молода Тугарина Змеевича».

Он взявши, Тугарин, лебедь белую,

Всю вдруг проглатил,

Еще тут же ковригу монастырскую.

Говорит Алеша на полатном брусу:

²³⁰ «Гой еси, ласковой асударь Владимер-князь!

Что у тебе за болван сидит?

Что за дурак неотесоной?

Нечестно за столом сидит,

Нечестно хлеба с солью ест:

²³⁵ По целой ковриге за́ щеку ме́чит

И целу лебедушку вдруг проглотил.

У моево сударя-батюшка,

Федора попа ростовскаго,

Была коровишша старая,

²⁴⁰ Насилу по двору таскалася,

Забилася на поварню к поварам,

Выпила чан браги пресныя,

От того она лопнула, —

Взял за хвост, под гору махнул.

²⁴⁵ От меня Тугарину то же будет!».

Тугарин потемнел, как осення ночь,

Выдернул чингалишша булатное,

Бросил в Алешу Поповича.

Алеша на то-то вёрток был,

²⁵⁰ Не мог Тугарин попасть в него,

Подхватил чингалишша Еким Иванович,

Говорил Алеши Поповичу:

«Сам ли ты бросаешь в ево, али мне велишь?».

— «Нет, я сам не бросаю и тебе не велю,

²⁵⁵ Заутра с ним переведаюсь:

Бьюсь я с ним о велик заклад —

Не о сте рублях, не о тысячи,

А бьюсь о своей буйной голове!».

Втапоры князи и бояра скочили на резвы ноги

²⁶⁰ И все за Тугарина поруки держат:

Князи кладут по сту рублев,

^{л. 38} об. Бояра — по пятидесят,

Крестьяна — по пяти рублев.

Тут же случилися гости купеческия,

²⁶⁵ Три карабля свои подписывают

Под Тугарина Змеевича,

Всяки тавары заморския,

Которы стоят на быстром Непре,

А зо Алешу подписавал

²⁷⁰ Владыка черниговской.

Втапоры Тугарин [в]звился и вон ушел.

Садился на своего добра коня,

Поднялся на бумажных крыльех поднебесью летать.

Скочила княгиня Апраксевна на резвы ноги,

²⁷⁵ Стала пенять Алеши Поповичу:

«Деревеншина ты, засельшина!

Не дал посидеть другу милому».

Втапоры тово Алеша не слушался,

[В]звился с товарыщи и вон пошел.

²⁸⁰ Садился на добры кони,

Поехали ко Сафат-реке,

Поставили белы шатры,

Стали опочив держать,

Коней опустили в зелены луга.

²⁸⁵ Тут Алеша всю ночь не спал,

Молился богу со слезами:

«Создай, боже, тучу грозную,

А и тучи-то с градом дождя!».

Алешины молитвы доходны ко Христу.

²⁹⁰ Дает господь бог тучу с градом дождя,

Замочила Тугарина крылья бумажныя,

Падает Тугарин, как собака, на сыру землю.

Приходил Еким Иванович,

Сказал Алеши Поповичу,

²⁹⁵ Что видел Тугарина на сырой земле.

И скоро Алеша нарежается,

Садился на добра коня,

Взял одну сабельку вострую

И поехал к Тугарину Змеевичу.

³⁰⁰ И увидел Тугарин Змеевич Алешу Поповича,

Заревел зычным голосом:

«Гой еси ты, Алеша Попович млад!

Хошь ли, я тебе огнем спалю?

Хошь ли, Алеша, конем стопчу

³⁰⁵ Али тебе, Алешу, копьем заколю?».

Говорил ему Алеша Попович млад:

«Гой ты еси, Тугарин Змеевич млад!

Бился ты со мною о велик заклад —

^{л. 39} Биться-драться || един на един,

³¹⁰ А за тобою ноне силы сметы нет

На меня, Алешу Поповича».

Оглянется Тугарин назад себя,

Втапоры Алеша подскочил,

Ему голову срубил,

³¹⁵ И пала глава на сыру землю, как пивной котел.

Алеша скочил со добра коня,

Отвезал чембур от добра коня,

И проколол уши у головы Тугарина Змеевича,

И привезал к добру коню,

³²⁰ И привез в Киев на княженецкой двор,

Бросил середи двора княженецкова.

И увидел Алешу Владимер-князь,

Повел во светлы гридни,

Сажал за убраны столы;

³²⁵ Тут для Алеши и стол пошел.

Сколько время покушавши,

Говорил Владимер-князь:

«Гой еси, Алеша Попович млад!

Час ты мне свет дал,

³³⁰ Пожалуй ты живи в Киеве,

Служи мне, князю Владимеру,

До́ люби тебе пожалую!».

Втапоры Алеша Попович млад

Князя не ослушался,

³³⁵ Стал служить верою и правдою;

А княгиня говорила Алеши Поповичу:

«Деревеншина ты, засельшина!

Разлучил меня с другом милым,

С молодым Змеем Тугаретиным».

³⁴⁰ Отвечает Алеша Попович млад:

«А ты гой еси, матушка княгиня Апраксевна!

Чуть не назвал я тебе сукою,

Сукою-ту — волочайкаю!».

То старина, то и деянье.

В стольном городе в Киеве,

Что у ласкова сударь-князя Владимера

Было пирование-почестной пир,

Было столование-почестной стол

⁵ На многие князи и бояра

И на русския могучия богатыри.

А и будет день в половина дня,

И будет стол во полустоле,

^{л. 39} об. Владимер-князь распотешился,

¹⁰ По светлой гридни похаживает,

Черны кудри расчесовает,

Таковы слова поговаривает:

«Есть ли в Киеве тако(й) человек

Из сильных-могучих богатырей,

¹⁵ А кто бы сослужил службу дальную,

А и дальну службу заочную,

Кто бы съездил в орды немирныя

И очистил дороги прямоезжия

До моево тестя любимова,

²⁰ До грозна короля Этмануила Этмануиловича;

Вырубил чудь белоглазую,

Прекротил сорочину долгополую,

А и тех черкас петигорскиех

И тех калмыков с татарами,

²⁵ Чукши все бы и алюторы?».

Втапоры большой за меньшева хоронится,

А от меньшева ему, князю, ответу нет.

Из тово было стола княженецкова,

Из той скамьи богатырские

³⁰ Выступается удал доброй молодец,

Молоды Добрыня Никитич млад:

«Гой еси, сударь ты мой дядюшка,

Ласково со(л)нцо Владимер-князь!

Нет у тебе в Киеве охотников

³⁵ Быть перед князем невольником.

Я сослужу службу дальную,

Службу дальную заочную,

Съезжу я в орды немирныя,

Очищу дороги прямоезжия

⁴⁰ До твоего тестя любимова,

До грозна короля Этмануила Этмануиловича,

А и вырублю чудь белоглазую,

Прекрочу сорочину долгополую,

А и тех черкас петигорскиех

⁴⁵ И тех колмыков с татарами,

Чукши все и алюторы!».

Втапоры Владимер-князь

Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра,

И турей рог меду сладкова в полтретья ведра,

⁵⁰ Подавали Добрыни Никитичу,

Принимает он, Добрыня, единой рукой,

Выпивает молодец едины́м духо́м

И турей рог меду сладкова.

И пошел он, Добрыня Никитич млад,

⁵⁵ С княженецкова двора

Ко своей сударыни-матушки

Просить благословение великое:

«Благослови мене, матушка,

Матера вдова Афимья Александровна,

⁶⁰ Ехать в дальны орды немирныя,

Дай мне благословение на шесть лет,

^{л. 40} Еще в запас || на двенадцать лет!».

Говорила ему матушка:

«На ково покидаешь молоду жену,

⁶⁵ Молоду Настасью Никулишну?

Зачем же ты, дитетка, и брал за себе?

Что не прошли твои дни свадбенные,

Не успел ты отпраз(д)новати радости своей,

Да перед князем расхвастался в поход итить?».

⁷⁰ Говорил ей Добрынюшка Никитьевич:

«А ты гой еси, моя сударыня-матушка,

Честна вдова Афимья Александровна!

Что же мне делать и как же быть?

Из чево же нас, богатырей, князю и жаловати?»

⁷⁵ И дает ему матушка свое благословение великое

На те годы уреченныя.

Прощается Добрыня Никитич млад

С молодой женой, с душой Настасьей Никулишной,

Сам молодой жене наказывает:

⁸⁰ «Жди мене, Настасья, шесть лет,

А естли бо не дождешься в шесть лет,

То жди мене в двенадцать лет.

Коли пройдет двенадцать лет,

Хоть за князя поди, хоть за боярина,

⁸⁵ Не ходи только за брата названова,

За молода Алешу Поповича!».

И поехал Добрыня Никитич млад

В славныя орды немирныя.

А и ездит Добрыня неделю в них,

⁹⁰ В тех ордах немирныех,

А и ездит уже другую,

Рубит чудь белоглазую

И тое сорочину долгополую,

А и тех черкас петигорскиех,

⁹⁵ А и тех калмык с татарами,

И чукши все и алюторы, —

Всяким языком спуску нет.

Очистил дорогу прямоезжую

До ево-та тестя любимова,

¹⁰⁰ До грознова короля Этмануила Этмануиловича.

А втапоры Настасьи шесть лет прошло,

И немало время замешкавши,

Прошло ей, Никулишне, все сполна двенадцать лет,

А некто́ уже на Настасьи не сватается,

¹⁰⁵ Посватался Владимер-князь стольной киевской

А за молода Алешуньку Поповича.

А скоро эта свадьба учинилася,

И скоро ту свадьбу ко венцу повезли.

Втапоры Добрыня едет в Киев-град,

¹¹⁰ Старые люди переговаривают:

«Знать-де полетка соколиная,

Видеть и пое(зд)ка молодецкая —

Что быть Добрыни Никитичу!».

^{л. 40} об. И проехал молодец на вдовей двор,

¹¹⁵ Приехал к ней середи двора,

Скочил Добрыня со добра коня,

Привезал к дубову столбу,

Ко тому кольцу булатному.

Матушка ево старехунька,

¹²⁰ Некому Добрынюшку встретити.

Походил Добрыня во светлу гридню,

Он Спасову образу молится,

Матушке своей кланеется:

«А ты здравствуй, сударыня-матушка,

¹²⁵ Матера вдова Афимья Александровна!

В доме ли женишка моя?».

Втапоры ево матушка заплакала,

Говорила таковы слова:

«Гой еси, мое чадо милая,

¹³⁰ А твоя ли жена замуж пошла

За молода Алешу Поповича,

Ныне оне у венца стоят».

И походит он, Добрыня Никитич млад,

Ко великому князю появитися.

¹³⁵ Втапоры Владимер-князь

С тою свадьбою приехал от церкви

На свой княженецкой двор,

Пошли во светлы гридни,

Садилися за убраныя столы.

¹⁴⁰ Приходил же тут Добрыня Никитич млад,

Он молится Спасову образу,

Кланеется князю Владимеру и княгине Апраксевне,

На все четыре стороны:

«Здравствуй ты, асударь Владимер-князь

¹⁴⁵ Со душою княгинею Апраксевною!

Сослужил я, Добрыня, тебе, князю, службу заочную,

Съездил в дальны орды немирныя

И сделал дорогу прямоезжую

До твоего тестя любимова,

¹⁵⁰ До грознова короля Этмануила Этмануиловича;

Вырубил чудь белоглазую,

Прекротил сорочину долгополую

И тех черкас петигорскиех,

А и тех калмыков с татарами,

¹⁵⁵ Чукши все и алюторы!».

Втапоры за то князь похвалил:

«Исполать тебе, доброй молодец,

Что служишь князю верою и правдою!».

Говорил тут Добрыня Никитич млад:

¹⁶⁰ «Гой еси, сударь мой дядюшка,

Ласково со(л)нцо Владимер-князь!

^{л. 41} Не диво Алеши || Поповичу,

Диво князю Владимеру —

Хочет у жива мужа жену отнять!».

¹⁶⁵ Втапоры Настасья засавалася,

Хочет прямо скочить, избесчестить столы.

Говорил Добрыня Никитич млад:

«А и ты душка Настасья Никулишна!

Прямо не скачи, не бесчести столы, —

¹⁷⁰ Будет пора, кругом обойдешь!».

Взял за руку ее и вывел из-за убраных столов,

Поклонился князю Владимеру

Да и молоду Алеши Поповичу,

Говорил таково слово:

¹⁷⁵ «Гой еси, мой названой брат

Алеша Попович млад!

Здравствуй женивши, да не с ким спать!».

Как из далеча было, из Галичья,

Из Волынца города из Галечья,

Как есён сокол вон вылетывал,

Как бы белой кречет вон выпархивал,

⁵ Выезжал удача доброй молодец,

Молоды Михайла Казаренин.

А и как конь под ним — как бы лютой зверь,

Он сам на коне — как есён сокол;

Крепки доспехи на могучих плечах:

¹⁰ Куяк и панцырь чиста серебра,

А кольчуга на нем красна золота.

А куяку и панцырю цена стоит на́ сто тысячей,

А кольчуга на нем красна золота,

Кольчуги цена сорок тысячей;

¹⁵ Шелом на буйной голове замычется,

Шелому цена три тысячи;

Копье в руках марзамецкая, как свеча, горит;

Ко левой бедре припоясана сабля вострая,

В долину сабля сажень печатная,

²⁰ В ширину сабля осьми вершков;

Еще с ним тугой лук разрывчетой,

А цена тому луку три тысячи,

^{л. 41} об. Потому цена лука три тысячи:

Полосы были булатныя,

²⁵ А жилы слоны сохатныя,

И рога красна золота,

И титивочка шелковая,

Белова шолку шимаханскова;

И колчан с ним каленых стрел,

³⁰ А во колчане было полтораста стрел,

Всякая стрела по пяти рублев.

А конь под ним — как лютой зверь,

Цены коню сметы нет,

Почему коню цены-сметы нет?

³⁵ Потому ему цены-сметы нет —

За реку броду не спрашивает,

Он скачет, конь, с берегу на́ берег,

Котора река шириною пятнадцать верст.

А и едет ко городу Киеву,

⁴⁰ Что ко ласкову князю Владимеру,

Чудотворцом в Киеве молитися,

И Владимеру-князю поклонитися,

Послужить верою и правдою,

Позаочью князю не изменою.

⁴⁵ Как и будет он в городе Киеве,

Середи двора княженецкова,

Скочил Казаренин со добра коня,

Привезал коня к дубову столбу,

К дубову столбу, к кольцу булатному,

⁵⁰ Походил во гридню во светлую,

Ко великому князю Владимеру,

Молился Спасу со Пречистою,

Поклонился князю со княгинею

И на все четыре стороны.

⁵⁵ Говорил ему ласковой Владимер-князь:

«Гой еси, удача доброй молодец!

Откуль приехал? Откуль тебе бог принес?

Еще как тебе, молодца, именем зовут?

А по именю тебе можно место дать,

⁶⁰ По изо(т)честву можно пожаловати».

И сказал удалой доброй молодец:

«А зовут мене Михайлою Казаренин,

А Казаренин душа Петрович млад».

А втапоры стольной Владимер-князь

⁶⁵ Не имел у себя стольников и чашников,

Наливал сам чару зелена вина,

Не велика мера — в полтора ведра,

И проведовает могучева бога́тыря,

Чтобы выпил чару зелена вина

⁷⁰ И турей рог меду сладкова в полтретья ведра.

Принимает Казаренин единой рукой,

А и выпил единым духом

И турей рог меду сладкова.

Говорил ему ласковой Владимер-князь:

⁷⁵ «Гой еси ты, молоды Михайла Казаренин!

Сослужи ты мне службу заочную,

Съезди ко морю синему,

^{л. 42} Настреляй || гусей, белых лебедей,

Перелетных серых малых утачак

⁸⁰ Ко моему столу княженецкому, —

До́ люби я молодца пожалую».

Молоды Михайла Казаренин

Великова князя не ослушался,

Помолился богу, сам и вон пошел,

⁸⁵ И садился он на добра коня,

И поехал ко морю синему,

Что на теплы тихи заводи.

Как и будет у моря синева,

На ево щаски великия

⁹⁰ Привалила птица к берегу.

Настрелял он гусей, лебедей,

Перелетных серых малых утачак

Ко ево столу княженецкому.

Обвезал он своего добра коня

⁹⁵ По могучим плечам до сырой земли

И поехал от моря от синева

Ко стольному городу Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру.

Наехал в поле сыр крековистой дуб,

¹⁰⁰ На дубу сидит тут черны ворон,

С ноги на ногу переступавает,

Он прави́льна перушка поправливает,

А и ноги, нос, что огонь, горят.

А и тут Казаренину за беду стало,

¹⁰⁵ За великую досаду показалося,

Он, Казаренин, дивуется,

Говорил таково слово:

«Сколько по полю я езживал,

По ево государевой вотчине,

¹¹⁰ Такова чуда не наезживал,

И наехал ныне черна ворона».

Втапоры Казаренин

Вынимал из налушна свой тугой лук,

Из колчана калену стрелу,

¹¹⁵ Хочет застрелить черна ворона,

А и тугой лук свой потягивает,

Калену стрелу поправливает,

И потянул свой тугой лук за ухо,

Калену стрелу семи четвертей.

¹²⁰ И завыли рага у туга́ лука́,

Заскрыпели полосы булатныя,

Чуть боло спустит калену стрелу, —

Провещится ему черны ворон:

«Гой еси ты, удача доброй молодец!

¹²⁵ Не стреляй мене ты, черна ворона,

Моей крови тебе не пить будет,

Моево мяса не есть будет,

Надо мною сер(д)це не изнести.

Скажу я тебе добычу богатырскую:

¹³⁰ Поезжай на гору высокою,

Посмотри в раздолья широкая

И увидешь в поле три бела шатра,

И стоит беседа дорог рыбей зуб,

На беседе сидят три татарина,

^{л. 42} об. 135 Как бы || три сабаки-наез(д)ники,

Перед ними ходит красна девица,

Русская девица-полоняночка,

Молода Марфа Петровична».

И за то слово Казарин спохватается,

¹⁴⁰ Не стрелял на дубу черна ворона,

Поехал на гору высокую,

Смотрил раздолья широкия

И увидел в поле три бела шатра,

Стоит беседа дорог рыбей зуб,

¹⁴⁵ На беседе сидят три татарина,

Три сабаки-наез(д)ники,

Перед ними ходит красна девица,

Русская девица-полоняночка,

Молода Марфа Петровична,

¹⁵⁰ Во слезах не может слово молвити,

Добре жалобна причитаючи:

«О злочастная моя буйна голова,

Горе-горькая моя русая коса!

А вече́р тебе матушка расчесовала,

¹⁵⁵ Расчесала, матушка, заплетала,

Я сама, девица, знаю-ведаю:

Росплетать будет моя руса коса

Трем татарам-наездником».

Оне те-та речи, татара, договаривают,

¹⁶⁰ А первой татарин проговорит:

«Не плачь, девица, душа красная!

Не скорби, девица, лица белова!

Азделу-татарину достанешься,

Не продам тебе, девицу, дешево,

¹⁶⁵ Отдам за сына любимова,

За мирнова сына в Золотой орде».

Со тыя горы со высокия,

Как есён сокол напущается

На синем море на гуси и лебеди,

¹⁷⁰ Во чистом поле напущается

Молоды Михайла Казаренин,

А Казаренин душа Петрович млад.

Приправил он своего добра коня,

Принастегивал багатырскова,

¹⁷⁵ И в руке копье морзамецкое —

Первова татарина копьем сколол,

Другова сабаку конем стоптал,

Третьева — о сыру землю.

Скочил Казаренин с добра коня,

¹⁸⁰ Сохватал девицу за белы ручки,

Русску девицу-полоняночку,

Повел девицу во бел шатер.

Как чуть с девицою ему грех творить,

А грех творить, с ней блуд блудить,

^{л. 43, 185} Росплачется || красная девица:

«А не честь твоя молодецкая богатырская,

Не спросил не дядины, не вотчины:

Княженецкая л(ь) дочь и боярская.

Была я дочи гостиная,

¹⁹⁰ Из Волынца города из Галичья,

Молода Марфа Петровична».

И за то слово Казаренин спохватается:

«Гой еси, душа красная девица,

Молода Марфа Петровична!

¹⁹⁵ А ты по роду мне родна сестра,

И ты как татарам досталася,

Ты как трем сабакам-наез(д)никам?».

Говорит ему радная сестра:

«Я вече́р гуляла в зелено́м саду́

²⁰⁰ Со своей сударынею-матушкою,

Как из далеча из чиста́ поля,

Как черны вороны налетывали,

Набегали тут три татарина-наез(д)ники,

Полонили мене, красну девицу,

²⁰⁵ Повезли мене во чисто поле,

А я так татарам досталася,

Трем сабакам-наез(д)никам».

Молоды Михайла Казаренин

Собирает в шатрах злата-серебра,

²¹⁰ Он кладет во те сумы переметныя,

Переметныя сыромятныя,

И берет беседу дорог рыбей зуб,

Посадил девицу на добра коня

На русскова богатырскова,

²¹⁵ Сам садился на тотарскова,

Как бы двух коней в поводу повел

И поехал к городу Киеву.

Въезжает в стольной Киев-град,

А и стольники, приворотники

²²⁰ Доложили князю Владимеру,

Что приехал Михайла Казаренин.

Поколь Михайла снял со добра коня

Свою сестрицу родимую

И привезал четырех коней к дубову столбу,

²²⁵ Идут послы от князя Владимера,

Велят итить Михайле во светлу гридню.

Приходил Казаренин во светлу гридню

Со своею сестрицею родимаю,

Молится Спасову образу,

²³⁰ Кланеется князю Владимеру

И княгине Апраксевне:

^{л. 43} об. «Здравствуй || ты, ласковой сударь Владимер-князь

Со душею княгинею Апраксевною!

Куда ты мене послал, то сослужил —

²³⁵ Настрелял гусей, белых лебедей

И перелетных серых малых утачак,

А и сам в добычи богатырския

Убил в поле трех татаринов,

Трех сабак-наез(д)ников

²⁴⁰ И сестру родную у них выручил,

Молоду Марфу Петровичну».

Владимер-князь стольной киевской

Стал о том светел-радошен,

Наливал чару зелена вина в полтора ведра

²⁴⁵ И турей рог меду сладкова в полтретья ведра,

Подносил Михайлу Казарину.

Принимает он, Михайла, единой рукой

И выпил единым духом.

Втапоры пошли они на широкой двор,

²⁵⁰ Пошел князь и со княгинею,

Смотрел ево добрых коней,

Добрых коней татарскиех,

Велел тут князь со добра коня птиц обрать

И велел снимать сумы сыромятныя,

²⁵⁵ Относить во светлы гридни,

Берет беседу дорог рыбей зуб,

А и коней поставить велел по стойлам своим,

Говорил тут ласковой Владимер-князь:

«Гой еси ты, удача доброй молодец,

²⁶⁰ Молоды Михайла Казаренин,

А Казаренин душа Петрович млад!

У мене есть три ста жеребцов

И три любимы жеребца,

А нет такова единова жеребца.

²⁶⁵ Исполать тебе, добру молодцу,

Что служишь князю верою в правдою!»

^{л. 44} Во стольном городе во Киеве,

У ласкова князя Владимера

Было пирование-почестной пир

На три братца названыя,

⁵ Светорусские могучие богатыри:

А на первова братца названова —

Светорусскова могучева богатыря,

На Потока Михайла Ивановича,

На другова братца названова,

¹⁰ На молода Добрыню Никитича,

На третьева братца названова,

Что на молода Алешу Поповича.

Что взговорит тут Владимер-князь:

«Ай ты гой еси, Поток Михайла Иванович!

¹⁵ Сослужи мне службу заочную:

Съезди ты ко морю синему,

На теплыя тихи заводи,

Настреляй мне гусей, белых лебедей,

Перелетных малых утачак

²⁰ К моему столу княженецкому,

До́ люби я молодца пожалую».

Поток Михайла Иванович

Не пьет он, молодец, ни пива и вина,

Богу помолясь, сам и вон пошел.

²⁵ А скоро-де садился на добра́ коня,

И только ево увидели,

Как молодец за ворота выехал:

^{л. 44} об. В чистом поле || лишь дым столбом.

Он будет у моря синева,

³⁰ По ево по щаски великия,

Привалила птица к круту берегу,

Настрелял он гусей, белых лебедей

И перелетных малых утачак.

Хочет ехать от моря синева,

³⁵ Посмотрить на тихия заводи,

И увидел белую лебедушку:

Она через перо была вся золота,

А головушка у ней увивана красным золотом

И скатным земчугом усажена.

⁴⁰ Вынимает он, Поток,

Из налушна свой тугой лук,

Из колчана вынимал калену стрелу,

И берет он тугой лук в руку левую,

Калену стрелу — в правую,

⁴⁵ Накладыват на титивочку шелковую,

Потянул он тугой лук за́ ухо,

Калену стрелу семи четвертей,

Заскрыпели полосы булатныя,

И завыли рога у туга лука.

⁵⁰ А и чуть боло спустить калену стрелу,

Провещится ему лебедь белая,

Авдотьюшка Леховидьевна:

«А и ты, Поток Михайла Иванович!

Не стреляй ты мене, лебедь белую,

⁵⁵ Не́ в кое время пригожуся тебе!».

Выходила она на крутой бережок,

Обвернулася душой красной девицой.

А и Поток Михайла Иванович

Воткнет копье во сыру землю,

⁶⁰ Привезал он коня за востро копье,

Сохватал девицу за белы ручки

И целует ее во уста сахарныя.

Авдотьюшка Леховидьевна

Втапоры больно ево уговаривала:

⁶⁵ «А ты, Поток Михайла Иванович,

Хотя ты на мне и женишься,

И кто из нас прежде умрет,

Второму за ним живому во гроб идти».

Втапоры Поток Михайла Иванович

⁷⁰ Садился на своего добра коня,

Говорил таково слово:

«Ай ты гой еси, Авдотья Леховидьевна!

Будем в городе Киеве,

В соборе ударят к вечерне в колокол,

⁷⁵ И ты втапоры будь готовая,

Приходи к церкви соборныя —

^{л. 45} Тут примим с тобою || обрученье свое».

И скоро он поехал к городу Киеву

От моря синева.

⁸⁰ Авдотьюшка Леховидьевна полетела она

Белой лебедушкай в Киев-град

Ко своей сударыне-матушке,

К матушке и к батюшке.

Поток Михайла Иванович

⁸⁵ Нигде не мешкал, не стоял;

Авдотьюшка Леховидьевна

Перво ево в свой дом ускорить могла,

И сидит она под окошечком косящетым, сама усмехается,

А Поток Михайла Иванович едет, сам дивуется:

⁹⁰ «А негде́ я не мешкал, не стоял,

А она перво меня в доме появилася».

И приехал он на княженецкой двор,

Приворотники доложили стольникам,

А стольники князю Владимеру,

⁹⁵ Что приехал Поток Михайла Иванович,

И велел ему князь ко крылечку ехать.

Скоро Поток скочил со добра коня,

Поставил ко крылечку красному,

Походит во гредню светлую,

¹⁰⁰ Он молится Спасову образу,

Поклонился князю со княгинею

И на все четыре стороны:

«Здравствуй ты, ласковой сударь Владимер-князь!

Куда ты мене послал, то сослужил:

¹⁰⁵ Настрелял я гусей, белых лебедей,

Перелетных малых утачак.

И сам сговорил себе красну девицу,

Авдотьюшку Леховидьевну,

К вечерне быть в соборе

¹¹⁰ И с ней обрученье принять.

Гой еси, ласковой сударь Владимер-князь!

Хотел боло сделать пир простой

На три брата названыя,

А ныне для меня одново

¹¹⁵ Доспей свадбенной пир веселой,

Для Потока Михайла Ивановича!».

А и тут в соборе к вечерне в колокол ударили,

Поток Михайла Иванович к вечерне пошел,

С другу сторону — Авдотьюшка Леховидьевна,

^{л. 45} об., 120 Скоро втапоры нарежалася || и убиралася,

Убравши, к вечерне пошла.

Ту вечерню отслушали,

А и Поток Михайла Иванович

Соборным попам покланяется,

¹²⁵ Чтоб с Авдотьюшкой обрученье принять.

Эти попы соборныя,

Тому они делу радошны,

Скоро обрученье сделали,

Тут обвенчали их

¹³⁰ И привели к присяге такой:

Кто перво умрет,

Второму за ним живому в гроб идти.

И походит он, По́так Михайла Иванович,

Из церкви вон со своею молодою женою,

¹³⁵ С Авдотьюшкой Леховидьевной,

На тот широкой двор ко князю Владимеру.

Приходит во светлы гридни,

И тут им князь стал весел-радошен,

Сажал их за убраны столы.

¹⁴⁰ Втапоры для Потока Михайла Ивановича

Стол пошел, —

Повары были догадливы:

Носили ества сахарныя

И питья медяные,

¹⁴⁵ А и тут пили-ели-прохлажалися,

Пред князем похвалялися.

И не мало время замешкавши,

День к вечеру вечеряется,

Красное со(л)нцо закатается,

¹⁵⁰ Поток Михайла Иванович

Спать во подкле(т) убирается,

Свели ево во гридню спальную.

Все тут князи и бояра разъехалися,

Разъехались и пешком разбрелись.

¹⁵⁵ А у Потока Михайла Ивановича

Со молодой женой Авдотьей Леховидьевной

Немного житья было — полтора года:

Захворала Авдотьюшка Леховидьевна,

С вечера она расхворается,

¹⁶⁰ Ко полуночи разболелася,

Ко утру и преставилася.

Мудрости искала над мужем своим,

Над молодом Потоком Михайлою Ивановичем.

Рано зазвонили к заутрени,

¹⁶⁵ Он пошел, Поток, соборным попам весть подавать,

Что умерла ево молода жена.

Приказали ему попы соборныя

Тотчас на санях привезти

Ко тоя церкви соборныя,

¹⁷⁰ Поставить тело на паперти.

^{л. 46} А и тут стали || магилу капа́ть,

Выкопали магилу глубокую и великую,

Глубиною-шириною по двадцати сажен,

Сбиралися тут попы со дьяконами

¹⁷⁵ И со всем церковным причетом,

Погребали тело Авдотьино,

И тут Поток Михайла Иванович

С конем и сбруею ратною

Опустился в тое ж магилу глубокаю.

¹⁸⁰ И заворочали потолоком дубовыем,

И засыпали песками желтыми,

А над могилаю поставили деревянной крест,

Только место [о]ставили веревке одной,

Которая была привязана к колоколу соборному.

¹⁸⁵ И стоял он, Поток Михайла Иванович,

В могиле с добрым конем

С полудни до полуночи,

И для страху, дабыв огня,

Зажигал свечи воску ярова.

¹⁹⁰ И как пришла пора полуночная,

Собиралися к нему все гады змеиныя,

А потом пришел большой змей,

Он жжет и палит пламем огне(н)ным,

А Поток Михайла Иванович

¹⁹⁵ На то-то не ро́бак был,

Вынимал саблю вострую,

Убивает змея лютова,

Иссекает ему голову,

И тою головою змеиною

²⁰⁰ Учал тело Авдотьино мазати.

Втапоры она, еретница, из мертвых пробужалася.

И он за тое веревку ударил в колокол,

И услышал трапезник,

Бежит тут к магиле Авдотьеной,

²⁰⁵ Ажно тут веревка из могилы к колоколу торгается.

И собираются тут православной народ,

Все тому дивуются,

А Поток Михайла Иванович

В могиле ревет зычным голосом.

²¹⁰ И разрывали тое могилу наскоро,

Опускали лес(т)ницы долгия,

Вынимали Потока и с добрым конем,

И со ево молодой женой,

И объявили князю Валадимеру

²¹⁵ И тем попам соборныем,

Поновили их святой водой,

Приказали им жить по-старому.

И как Поток живучи состарелся,

Состарелся и переставелся,

²²⁰ Тогда попы церковныя

По прежнему их обещанию

Ево Потока, похоронили,

А ево молоду жену Авдотью Леховидьевну

С ним же живую зарыли во сыру землю.

²²⁵ И тут им стала быть память вечная.

То старина, то и деянье.

^{л. 46} об. А из пустыни было Ефимьевы,

Из монастыря из Боголюбова,

Начинали калики нарежатися

Ко святому граду Иерусалиму,

⁵ Сорок калик их со каликою.

Становилися во единой круг,

Оне думали думушку единую,

А едину думушку крепкую;

Выбирали бо́льшева атамана

¹⁰ Молоды Касьяна сына Михайлыча.

А и молоды Касьян сын Михайлович

Кладет он заповедь великую

На всех тех дородных молодцов:

«А итить нам, братцы, дорога не ближнея —

¹⁵ Идти будет ко городу Иерусалиму,

Святой святыни помолитися,

Господню гробу приложитися,

Во Ердань-реке искупатися,

Нетленною ризой утеретися,

²⁰ Идти селами и деревнями,

Городами теми с пригородками.

А в том-та ведь заповедь положена:

Кто украдет или кто солжет,

Али кто пустится на женской блуд,

²⁵ Не скажет большему атаману,

Атаман про то дело проведает, —

Едина оставить во чистом поле

И окопать по плеча во сыру землю».

И в том-та ведь заповедь подписана,

³⁰ Белыя рученьки исприложены:

Атаман Косьян сын Михайлович,

Податаманья — брат ево родной

Молоды Михайла Михайлович.

Пошли калики в Ерусалим-град.

³⁵ А идут неделю уже споряду,

Идут уже время немалое,

^{л. 47} Подходят уже они под Киев-град,

Сверх тое реки Че́реги,

На ево потешных на островах

⁴⁰ У великова князя Владимера

А и вышли оне из раменья,

Встречу им-та Владимер-князь:

Ездит он за охотою,

Стреляет гусей, белых лебедей,

⁴⁵ Перелетных малых утачак,

Лисиц, зайцов всех поганивает.

Пригодилося ему ехати поблизости,

Завидели ево калики тут перехожия,

Становилися во единой круг,

⁵⁰ Клюки-п(о)сохи в землю потыкали,

А и сумочки исповесили,

Скричат калики зычным голосом, —

Дрогнет матушка сыра земля,

С дерев вершины попадали,

⁵⁵ Под князем конь окарачелся,

А богатыри с коней попадали,

А Спиря стал постыривать,

Сёма стал пересёмовать.

Едва пробудится Владимер-князь,

⁶⁰ Рассмотрил удалых добрых молодцов,

Оне-та ему поклонилися,

Великому князю Владимеру,

Прошают у него свету́ю милостиню,

А и чем бы молодцам душа спасти.

⁶⁵ Отвечает им ласковой Владимер-князь:

«Гой вы еси, калики перехожия!

Хлебы с нами завозныя,

А и денег со мною не годилося,

А и езжу я, князь, за охотою,

⁷⁰ За зайцами и за лисицами,

За соболи и за куницами,

И стреляю гусей, белых лебедей,

Перелетных малых утачак,

Изволите вы идти во Киев-град

⁷⁵ Ко душе княгине Апраксевне;

Честна роду дочь королевична

Напоит-накормит вас, добрых молодцов,

Наделит вам в дорогу злата-серебра».

Недолго калики думу думали,

^{л. 47} об., 80 Пошли ко городу ко Киеву.

А и будут в городе Киеве,

Середи двора княженецкова,

Клюки-посохи в землю потыкали,

А и сумочки исподвесили,

⁸⁵ Подсумочья рыта бархата,

Скричат калики зычным голосом, —

С теремов верхи поволялися,

А с горниц охлупья попадали,

В погребах питья сколыбалися.

⁹⁰ Становилися во единой круг,

Прошают святую милостыню

У молоды княгини Апраксевны.

Молода княгина испужалася,

А и больно она передрогнула,

⁹⁵ Посылает стольников и чашников

Звать калик во светлу гридню.

Пришли тут стольники и чашники,

Бьют челом-поклоняются

Молоду Касьяну Михайлову

¹⁰⁰ Со своими его товарыщами

Хлеба есть во светлу гридню

К молодой княгине Апраксевне.

А и тут Косьян не ослушался,

Походил во гридню во светлую,

¹⁰⁵ Спасову образу молятся,

Молодой княгине поклоняются.

Молода княгиня Апраксевна

Поджав ручки, будто турчаночки,

Со своими нянюшки и мамушки,

¹¹⁰ С красными сенными деушки.

Молоды Касьян сын Михайлович

Садился в место большее,

От лица ево молодецкова,

Как бы от солнучка от краснова,

¹¹⁵ Лучи стоят великия.

Убиралис(ь) тут все добры молодцы,

А и те калики перехожия

За те столы убраныя.

А и стольники-чашники

¹²⁰ Поворачевают-пошевеливают

Своих оне приспешников,

Понесли-та ества сахарныя,

Понесли питья медвяныя.

^{л. 48} А и те калики перехожия

¹²⁵ Сидят за столами убраными,

Убирают ества сахарныя,

А и те видь пьют питья медяныя,

И сидят оне время час-другой,

Во третьем часу подымалися,

¹³⁰ Подымавши, оне богу молятся,

За хлеб за соль бьют челом

Молодой княгине Апраксевне

И всем стольникам и чашникам.

И тово оне еще ожидаючи

¹³⁵ У молодой княгини Апраксевны, —

Наделила б на дорогу златом-серебром,

Сходить бы во град Иерусалим.

А у молодой княгини Апраксевны

Не то в уме, не то в разуме:

¹⁴⁰ Пошлет Алешуньку Поповича

Атамана их уговаривати

И всех калик перехожиех,

Чтоб не идти бы им сево дня и сего числа.

И стал Алеша уговаривати

¹⁴⁵ Молода Касьяна Михайловича,

Зовет к княгине Апраксевне

На долгия вечеры посидети,

Забавныя речи побаити,

А сидеть бы наедине во спальне с ней.

¹⁵⁰ Молоды Касьян сын Михайлович,

Замутилось ево сер(д)це молодецкое,

Отказал он Алеши Поповичу,

Не идет на долгия вечеры

К молодой княгине Апраксевне

¹⁵⁵ Забавныя речи баити.

На то княгиня осердилася,

Посылает Алешуньку Поповича

Прорезать бы ево суму рыта бархата,

Запехать бы чарочку серебрену,

^{л. 48} об., 160 Которой чарочкой князь на приезде || пьет.

Алеша-та догадлив был:

Распорол суму рыта бархата,

Запехал чарочку серебрену

И зашивал ее гладехонько,

¹⁶⁵ Что познать было не можно то.

С тем калики и в путь пошли,

Калики с широка двора,

С молодой княгиней не прошаются,

А идут калики не оглянутся.

¹⁷⁰ И верст десяток отошли оне

От стольнова города Киева,

Молода княгиня Апраксевна

Посылает Алешу во погон за ним.

Молоды Алеша Попович млад

¹⁷⁵ Настиг калик во чистом поле,

У Алеши ве[ж]ство нерожденое,

Он стал с каликами [в]здорити,

Обличает ворами-разбойниками:

«Вы-та, калики, бродите по миру по крещеному,

¹⁸⁰ Ково окрадите, своем зовете,

Покрали княгиню Апраксевну,

Унесли вы чарочку серебрену,

Которой чарочкой князь на приезде пьет!».

А в том калики не даются ему,

¹⁸⁵ Молоду Алеши Поповичу,

Не давались ему на обыск себе.

Поворчал Алешинька Попович млад,

Поехал ко городу Киеву,

И так приехал во стольной Киев-град.

¹⁹⁰ Во то же время и во тот же час

Приехал князь из чиста поля,

И с ним Добрынюшка Никитич млад.

Молода княгиня Апраксевна

Позовет Добрынюшку Никитича,

¹⁹⁵ Посылает за каликами,

^{л. 49} За Косьяном || Михайловичем.

Втапоры Добрынюшка не ослушался,

Скоро поехал во чисто поле,

У Добрыни ве[ж]ство рожденое и ученое,

²⁰⁰ Настиг он калик во чистом поле,

Скочил с коня, сам бьет челом:

«Гой еси, Касьян Михайлович,

Не наведи на гнев князя Владимера,

Прикажи обыскать калики перехожия,

²⁰⁵ Нет ли промежу вас глупова!».

Молоды Касьян сын Михайлович

Становил калик во единой круг

И велел он друг друга обыскавать

От малова до старова,

²¹⁰ От старова и до больша́ лица́,

До себя, млада Касьяна Михайловича.

Негде́ та чарочка не явилася —

У млада Касьяна пригодилася.

Брат ево, молоды Михайла Михайлович,

²¹⁵ Принимался за заповедь великую,

Закопали атамана по плеча во сыру землю,

Едина оставили во чистом поле

Молода Касьяна Михайловича,

Отдавали чарочку серебрену

²²⁰ Молоду Добрынюшки Никитичу,

И с ним написан виноватой тут

Молоды Касьян Михайлович.

Добрыня поехал он во Киев-град,

А и те калики — в Ерусалим-град.

²²⁵ Молоды Касьян сын Михайлович

С ними, калики, прощается.

И будет Добрынюшка в Киеве

У млады княгини Апраксевны,

Привез он чарочку серебрену,

²³⁰ Виноватова назначено —

Молода Касьяна сына Михайлова.

А с таво время-часу захворала она скорбью недоброю:

Слегла княгиня в великое во агноище.

Ходили калики в Ерусалим-град,

²³⁵ Вперед шли три месяца.

^{л. 49} об. А и будут в граде || Ерусалиме,

Святой святыни помолилися,

Господню гробу приложилися,

Во Ердане-реке искупалися,

²⁴⁰ Нетленною ризою утиралися,

А всё-та молодцы отправили;

Служили обедни с молебнами

За свое здравие молодецкое,

По поклону положили за Касьяна Михайловича.

²⁴⁵ А и тут калики не замешкались,

Пошли ко городу Киеву

И ко ласкову князю Владимеру

И идут назад уже месяца два,

На то место не угодили они,

²⁵⁰ Обошли маленькай сторонкаю

Ево, молода Касьяна Михайловича;

Голосок наносит помалехоньку,

А и тут калики остоялися,

А и место стали опознавать,

²⁵⁵ Подалися малехонько

И увидели молода Касьяна сын Михайлович:

Он ручкой ма́шит, голосом кричит.

Подошли удалы добры молодцы,

Вначале атаман, родной брат ево

²⁶⁰ Михайла Михайлович,

Пришли все оне, поклонилися,

Стали здравствовать.

Подает он, Касьян, ручку правую,

А оне-та к ручке приложилися,

²⁶⁵ С ним поцеловалися

И все к нему переходили.

Молоды Касьян сын Михайлович

Выскакивал из сырой земли,

Как есён сокол из тепла гнезда.

²⁷⁰ А все оне, молодцы, дивуются,

На ево лицо молодецкое

Не могут зрить добры молодцы,

А и кудри на нем молодецкия до самаго пояса.

И стоял Касьян не мало число, —

²⁷⁵ Стоял в земле шесть месяцов,

А шесть месяцов будет полгода.

^{л. 50} Втапоры пошли || калики ко городу Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру.

Дошли оне до чудна креста Леванидова,

²⁸⁰ Становилися во единой круг,

Клюки-посохи в землю потыкали,

И стоят калики потихохуньку.

Молоды Михайла Михайлович

Атаманом еще правил у них,

²⁸⁵ Посылает легкова молодчика

Доложиться князю Владимеру:

«Прикажит ли идти нам поабедати?».

Владимер-князь пригодился в доме,

Послал он своих клюшников-ларешников

²⁹⁰ Побить челом и поклонитися им-та, каликам,

Каликам пообедати,

И молоду Касьяну на особицу.

И тут клюшники-ларешники

Пришли оне к каликам, поклонилися,

²⁹⁵ Бьют челом к князю пообедати.

Пришли калики на широкой двор,

Середи двора княженецкова

Поздравствовал ему Владимер-князь,

Молоду Касьяну Михайловичу,

³⁰⁰ Взял ево за белы руки,

Повел во светлу гридню.

А втапоры молоды Касьян Михайлович

Спросил князя Владимера

Про молоду княгиню Апраксевну:

³⁰⁵ «Гой еси, сударь Владимер-князь!

Здравствует ли твоя княгиня Апраксевна?».

Владимер-князь едва речи выговорил:

«Мы-де уже неделю-другу не ходим к ней».

Молоды Касьян тому не брезгует,

³¹⁰ Пошел со князем во спальну к ней,

А и князь идет свой нос зажал,

Молоду Касьяну то нечто́ ему,

Никакова духу он не верует.

Отворяли двери у светлы гридни,

³¹⁵ Раскрывали окошечки косящетые,

Втапоры княгиня прощалася,

Что нанесла речь напрасную.

^{л. 50} об. Молоды Касьян || сын Михайлович

А и дунул духом святым своим

³²⁰ На младу княгиню Апраксевну, —

Не стало у ней тово духу-пропасти,

Оградил ея святой рукой,

Прощает ее плоть женскую,

Захотелось ей, и пострада она:

³²⁵ Лежала в страму полгода.

Молоды Касьян сын Михайлович

Пошел ко князю Владимеру во светлу гридню,

Помолился Спасу образу

Со своими каликами перехожими,

³³⁰ И сажалися за убраны столы,

Стали пить-есть, потешатися.

Как будет день в половина дня,

А и те калики напивалися,

Напивалися и наедалися,

³³⁵ Владимер-князь убивается,

А калики-та в путь нарежаются.

Просит их тут Владимер-князь

Пожить-побыть тот денек у себе.

Молода княгиня Апраксевна

³⁴⁰ Вышла из кожуха, как из про́пости.

Скоро она убиралася,

Убиралася и нарежалася,

Тут же к ним к столу пришла

С няньками, с мамками

³⁴⁵ И с сенными красными девицами

Молоду Касьяну поклоняется

Без стыда-без сорому,

А грех свой на уме держит.

Молоды Касьян сын Михайлович

³⁵⁰ Тою рученькой правою размахивает

По тем ествам сахарныем,

Крестом огражает и благословляет,

Пьют-едят, потешаются.

Втапоры молоды Касьян сын Михайлович

³⁵⁵ Вынимал из сумы книжку свою,

Посмотрил и число показал,

Что много мы, братцы, пьем-едим, прохложаемся,

Уже третей день в доходе идет,

И пора нам, молодцы, в путь идти.

³⁶⁰ Вставали калики на резвы ноги,

Спасову образу молятся

И бьют челом князю Владимеру

С молодой княгиней Апраксевной

За хлеб за соль ево,

³⁶⁵ И прощаются калики с князем Владимером

И с молодою княгинею Апраксевною.

Собрались оне и в путь пошли

До своего монастыря Боголюбова

И до пустыни Ефимьевы.

³⁷⁰ То старина, то и деянье.

^{л. 51} Да из орды, Золотой земли,

Из тое Могозеи богатыя

Когда подымался злой Калин-царь,

Злой Калин-царь Калинович

⁵ Ко стольному городу ко Киеву

Со своею силою с поганою,

Не дошед он до Киева за семь верст,

Становился Калин у быстра Непра;

Сбиралося с ним силы на сто верст

¹⁰ Во все те четыре стороны.

Зачем мать сыра земля не погнется?

Зачем не расступится?

А от пару было от конинова

А и месец, со(л)нцо померкнула,

¹⁵ Не видить луча света белова;

А от духу татарскова

Не можно крещеным нам живым быть.

Садился Калин на ременчет стул,

Писал ерлыки скоропищеты

²⁰ Ко стольному городу ко Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру,

Что выбрал татарина выше всех,

А мерою тот татарин трех сажен,

Голова на татарине с пивной котел,

²⁵ Которой котел сорока ведер,

Промеж плечами касая сажень.

От мудрости слово написано,

Что возьмет Калин-царь

Стольной Киев-град,

³⁰ А Владимера-князя в полон полонит,

Божьи церквы на дым пустит.

Дает тому татарину ерлыки скоропищеты

И послал ево в Киев наскоро.

Садился татарин на добра коня,

³⁵ Поехал ко городу ко Киеву,

^{л. 51} об. Ко ласкову || князю Владимеру.

А и будет он, татарин, в Киеве,

Середи двора княженецкова

Скокал татарин с добра коня,

⁴⁰ Не вяжет коня, не приказавает,

Бежит он во гридню во светлую,

А Спасову образу не молится,

Владимеру-князю не кланется

И в Киеве людей ничем зовет.

⁴⁵ Бросал ерлыки на круглой стол

Перед великова князя Владимера,

Атшод, татарин слово выговорил:

«Владимер-князь стольной киевской!

А наскоре сдай ты нам Киев-град

⁵⁰ Без бою, без драки великия

И без того кроволития напраснаго!».

Владимер-князь запечалился,

А наскоре ерлыки распечатовал и просматривал

Гледючи в ерлыки, заплакал свет:

⁵⁵ По грехам над князем учинилося —

Богатырей в Киеве не случилося,

А Калин-царь под стеною стоит,

А с Калином силы написано

Не много не мало — на́ сто верст

⁶⁰ Во все четыре стороны,

Еще со Калином сорок царей со царевичем,

Сорок королей с королевичем,

Под всяким царем силы по три тьмы-по три тысячи;

По правую руку ево зять сидит,

⁶⁵ А зятя зовут у нево Сартаком,

А по леву руку сын сидит,

Сына зовут Лоншеком.

И то у них дело не окончено,

Татарин из Киева не выехал,

⁷⁰ Втапоры Василей-пьяница

[В]збежал на башню на стрельную,

Берет он свой тугой лук разрывчетой,

Калену стрелу переную,

Наводил он трубками немецкими,

⁷⁵ А где-та сидит злодей Калин-царь,

И тот-та Василей-пьяница

Стрелял он тут во Калина-царя,

Не попал во собаку Калина-царя,

Что попал он в зятя ево Сартака,

⁸⁰ Угодила стрела ему в правой глаз,

^{л. 52} Ушиб ево до́ смерти.

И тут Калину-царю за беду стало,

Что перву беду не утушили,

А другую беду оне загрезили:

⁸⁵ Убили зятя любимова

С тоя башни стрельныя.

Посылал другова татарина

Ко тому князю Владимеру,

Чтобы выдал тово виноватова.

⁹⁰ А мало время замешкавши,

С тое стороны полуденныя,

Что ясной сокол в перелет летит,

Как белой кречет перепорхавает,

Бежит паленица удалая,

⁹⁵ Старой казак Илья Муромец.

Приехал он во стольной Киев-град,

Середи двора княженецкова

Скочил Илья со добра коня,

Не вяжет коня, не приказывает,

¹⁰⁰ Идет во гридню во светлую,

Он молится Спасу со Пречистою,

Бьет челом князю со княгинею

И на все четыре стороны,

А сам Илья усмехается:

¹⁰⁵ «Гой еси, сударь Владимер-князь,

Что у тебе за болван пришел?

Что за дурак неотесоной?».

Владимер-князь стольной киевской

Подает ерлыки скоропищеты,

¹¹⁰ Принял Илья, сам прочитывал.

Говорил тут ему Владимер-князь:

«Гой еси, Илья Муромец!

Пособи мне думушку подумати:

Сдать ли мне, не сдать ли Киев-град

¹¹⁵ Без бою мне, без драки великия,

Без того кроволития напраснаго?».

Говорит Илья таково слово:

«Владимер-князь стольной киевской!

Ни о чем ты, асударь, не печалуйся:

¹²⁰ Боже-Спас оборонит нас,

А нечто́ пречистой и всех сохранит!

Насыпай ты мису чиста серебра,

Другую — красна золота,

Третью мису — скатнова земчуга;

¹²⁵ Поедем со мной ко Калину-царю

Со своими честными подарками,

^{л. 52} об. Тот татарин || дурак нас прямо доведет».

Нарежался князь тут поваром,

Заморался сажаю котельною.

¹³⁰ Поехали оне ко Калину-царю,

А прямо их татарин в лагири ведет.

Приехал Илья ко Калину-царю

В ево лагири татарския,

Скочил Илья со добра коня,

¹³⁵ Калину-царю поклоняется,

Сам говорит таково слово:

«А и Калин-царь, злодей Калинович!

Прими наши дороги подарочки

От великова князя Владимера:

¹⁴⁰ Перву мису чиста серебра,

Другу — красна золота,

Третью мису — скатнова земчуга,

А дай ты нам сроку на три дни,

В Киеве нам приуправиться:

¹⁴⁵ Отслужить обедни с понафидами,

Как-де служат по усопшим душам,

Друг с дружкой проститися!».

Говорит тут Калин таково слово:

«Гой еси ты, Илья Муромец!

¹⁵⁰ Выдайте вы нам виноватова,

Которой стрелял с башни со стрельныя,

Убил моево зятя любимова!».

Говорит ему Илья таково слово:

«А ты слушай, Калин-царь, повеленое,

¹⁵⁵ Прими наши дороги подарочки

От великова князя Владимера.

Где нам искать такова человека и вам отдать?».

И тут Калин принял золоту казну нечестно у нево.

Сам прибранивает.

¹⁶⁰ И тут Ильи за беду стало,

Что не дал сроку на три дни и на три часа,

Говорил таково слово:

«Сабака, проклятой ты, Калин-царь,

Отойди с татарами от Киева!

¹⁶⁵ Охото ли вам, сабака, живым быть?».

И тут Калину-царю за беду стало,

Велел татарам сохватать Илью.

Связали ему руки белыя

Во крепки чембуры шелковыя.

^{л. 53, 170} Втапоры Ильи || за беду стало,

Говорил таково слово:

«Сабака, проклятой ты, Калин-царь,

Отойди прочь с татарами от Киева!

Охото ли вам, сабака, живым быть?».

¹⁷⁵ И тут Калину за беду стало

И плюет Ильи во ясны очи:

«А русской люд всегды хвастлив,

Опутан весь, будто лысай бес,

Еще ли стоит передо мною, сам хвастает!».

¹⁸⁰ И тут Ильи за беду стало,

За великую досаду показалося,

Что плюет Калин в ясны очи,

Скочил в полдрева стоячева,

Изарвал чембуры на могучих плечах.

¹⁸⁵ Не допустят Илью до добра коня

И до ево-та до палицы тяжкия,

До медны литы в три тысячи.

Схвотил Илья татарина за́ ноги,

Которой ездил во Киев-град,

¹⁹⁰ И зачал татарином помахивати,

Куда ли махнет — тут и улицы лежат,

Куды отвернет — с переулками,

А сам татарину приговаривает:

«А и крепок татарин — не ломится,

¹⁹⁵ А жиловат сабака — не изорвется!».

И только Илья слово выговорил,

Оторвется глава ево татарская,

Угодила та глава по силе вдоль,

И бьет их, ломит, вконец губит.

²⁰⁰ Достальныя татара на побег пошли,

В болотах, в реках притонули все,

Оставили свои возы и лагири.

Воротился Илья он ко Калину-царю,

Схватал он Калина во белы руки,

²⁰⁵ Сам Калину приговаривает:

«Вас-та, царей, не бьют-не казнят,

Не бьют-не казнят и не вешают!».

Согнет ево корчагою,

Воздымал выше буйны головы своей,

²¹⁰ Ударил ево о горюч камень,

Росшиб он в крохи говенныя.

^{л. 53} об. Достальныя татара на побег бегут,

Сами оне заклинаются:

«Не дай бог нам бывать ко Киеву,

²¹⁵ Не дай бог нам видать русских людей!

Неужто в Киеве все таковы:

Один человек всех татар прибил?».

Пошел Илья Муромец искать своего товарыща

Тово ли Василья-пьяницу Игнатьева,

²²⁰ И скоро нашел ево на кружале Петровскием,

Привел ко князю Владимеру.

А пьет Илья довольно зелено вино

С тем Васильем со пьяницой,

И называет Илья тово пьяницу Василья

²²⁵ Братом названыем.

То старина, то и деянье.

Царь Саул Леванидович

Поехал за море синея,

В дальну орду, в Полувецку землю,

Брать дани и невыплаты.

⁵ А царица ево проводила

От первова стану до второва,

От второва стану до третьева,

От третьева стану воротилася,

А сама она царю поклонилася:

¹⁰ «Гой еси ты есми, царь Саул,

Царь Саул Леванидович!

А кому мене, царицу, приказываешь,

А кому мене, царицу, наказываешь?

Я остаюсь, царица, черовоста,

^{л. 54, 15} Черевоста осталась на тех || порах».

А и только царь слово выговорил,

Царь Саул Леванидович:

«А и гой еси, царица Азвяковна,

Молода Елена Александровна!

²⁰ Некому́ я тебе, царицу, не приказаваю,

Не приказаваю и не наказаваю,

А то коли тебе господи сына даст,

(В)спой-(в)скорми и за мной ево пошли,

А то коли тебе господи дочеря даст,

²⁵ (В)спой-(в)скорми, замуж отдай,

А любимова зятя за мной пошли:

Поеду я на двенадцать лет».

Вскоре после ево царице бог сына даст,

Поп приходил со молитвою,

³⁰ Имя дает Костентинушком Сауловичем.

А и царское дитя не по годам растет,

А и царско дитя не по месяцам,

А которой ребенок двадцати годов,

Он, Костентинушка, семи годков.

³⁵ Присадила ево матушка грамоте учиться,

Скоро ему грамота далася и писать научился.

Будет он, Костентинушка, десяти годов,

Стал-та по улицам похаживати,

Стал с ребятами шутку шутить,

⁴⁰ С усатами, с бородатами,

А которые ребята двадцати годов

И которые во полутридцети;

А все ведь дети княженецкие,

А все-та ведь дети боярские,

⁴⁵ И все-та ведь дети дворянския,

Еще ли дети купецкия.

Он шутку шутит не по-ребячью,

О[н] творки творил не по маленьким:

Которова возьмет за руку,

⁵⁰ Из плеча тому руку выломит;

И которова заденет за ногу,

По гузна ногу оторвет прочь;

И которова хватит поперек хребта,

Тот кричит-ревет, окарачь ползет,

⁵⁵ Без головы домой придет.

^{л. 54} об. Князи-бояра || дивуются

И все купцы богатыя:

«А что это у нас за урод растет?

Что это у нас за выблядочок?».

⁶⁰ Доносили оне жалобу великую

Как бы той царице Азвяковне,

Молоды Елены Александровны.

Втапоры скоро завела ево матушка во теремы свои,

Тово ли млада Костентинушка Савуловича,

⁶⁵ Стала ево журить-бранить,

А журить-бранить, на ум учить,

На ум учить — смиренно жить.

А млад Костентин сын Саулович

Только у матушки выспросил:

⁷⁰ «Гой еси, матушка,

Молоды Елена Александровна,

Есть ли у мене на роду батюшка?».

Говорила царица Азвяковна,

Молоды Елена Александровна:

⁷⁵ «Гой еси, мое чадо милая,

А и ты, младой Костентинушка Саулович!

Есть у тебе на роду батюшка,

Царь Саул Леванидович,

Поехал он за море синея,

⁸⁰ В дальну орду, в Полувецку землю,

Брать дани-невыплаты,

А поехал он на двенадцать лет,

Я осталася черевоста,

А черевоста осталась на тех порах.

⁸⁵ Только ему, царю, слово выговорила:

«А кому мене, царицу, приказываешь и наказываешь»?

Только лишь царь слово выговорил:

«Некому́ я тебе, царицу, не приказаваю и не наказаваю,

А то коли тебе господь сына даст,

⁹⁰ Ты де вспой-(в)скорми,

Сына за мной пошли;

А то коли тебе господи дочеря даст,

Вспой-(в)скорми, замуж отдай,

А любимова зятя за мной пошли».

⁹⁵ Много царевич не спрашивает,

Выходил на крылечко на красное:

«Конюхи-приспешники!

Оседлайте скоро мне добра коня

Под то седелечко черкес(с)кое,

^{л. 55, 100} А в задней слуке || и в передней слуке

По тирону по каменю,

По дорогу по самоцветному,

А не для-ради мене, молодца, басы, —

Для-ради богатырские крепости,

¹⁰⁵ Для-ради пути, для дороженьки,

Для-ради темной ночи осенней,

Чтобы видеть при пути-дороженьки

Темна ночь до бела света».

А и только видь матушка видела:

¹¹⁰ Ставал во стремя вольящетое,

Садился во седелечко черкес(с)кое,

Только он в ворота выехал, —

В чистом поле дым столбом.

А и только с собою ружье везет,

¹¹⁵ А везет он палицу тяжкую,

А и медну литу в триста пуд.

И наехал чесовню, зашел богу молитися,

А от той часовни три дороги лежат:

А и перва дорога написана,

¹²⁰ А написана дорога вправо,

Кто этой дорогой поедет,

Конь будет сыт, самому — смерть;

А другою крайнею дорогою левою, —

Кто этой дорогой поедет,

¹²⁵ Молодец сам будет сыт, конь голоден;

А середнею дорогою поедет —

Убит будет смертью напрасною.

Втапоры богатырское сер(д)це разъерилася,

Могучи плечи расходилися,

¹³⁰ Молодой Костентинушка Савулович

Поехал он дорогою среднею,

Доезжать до реки Смородины.

А втапоры Кунгур-царь перевозится

Со темя́ ли татары погаными,

¹³⁵ Тут Костентинушка Савулович

Зачал татаров с краю бить

Тою палицою тяжкою,

Он бьется-дерется целой день,

Не пиваючи, не едаючи,

¹⁴⁰ Ни на малой час отдыхаючи.

День к вечеру вечеряется,

^{л. 55} об. Уж красное со(л)нцо закотается,

Молодой Костентинушка Саулович

Отъехал от татар прочь,

¹⁴⁵ Где бы молодцу опочив держать,

Опочив держать и коня кормить.

А ко утру заря занимается,

А и младой Костентинушка Саулович,

Он, молодец, ото сна подымается,

¹⁵⁰ Утрен(н)ей расо́й умывается,

Белым полотном утирается,

На восток он богу молится,

Скоро-де садится на добра коня,

Поехал он ко Смородины-реки.

¹⁵⁵ А и тута татары догадалися,

Оне к Кунгуру-царю пометалися:

«Гой еси ты, Кунгур-царь,

Кунгур-царь, Самородович!

Как нам будет детину ловить:

¹⁶⁰ Силы мало осталося у нас!».

А и Кунгур-царь Самородович

Научил тех ли татар поганыех

Копати ровы глубокия:

«Заплетайте вы туры высокия,

¹⁶⁵ А ставьте поторчины дубовые,

Колотите вы надолбы железныя!».

А и тут тотары поганыя

И копали оне ровы глубокия,

Заплетали туры высокия,

¹⁷⁰ Ставили поторчены дубовыя,

Колотили надолбы железныя.

А поутру рано-ранешенько,

На светлой заре рано-утре(н)ней,

На всходе краснова солнушка

¹⁷⁵ Выезжал удалой доброй молодец,

Млады Костентинушка Савулович,

А и бегает-скачет с одной стороны

И завернется на другу сторону,

Усмотрел их татарские вымыслы:

¹⁸⁰ Тамо татара просто стоят,

И которых веслау́хих — всех прибил,

^{л. 56} И которых висячих — всех || оборвал,

И приехал к шатру к Кунгуру-царю,

Розбил ево в крохи говенныя,

¹⁸⁵ А достальных татар домой опустил.

И поехал Костентинушка ко городу Угличу.

Он бегает-скачет по чисту полю,

Хоботы метал по темным лесам,

Спрашивает себе сопротивника,

¹⁹⁰ Сильна-могуча богатыря,

С кем побиться-подраться и порататься.

А углицки мужики были лукавыя:

Город Углич крепко заперли

И (в)збегали на стену белокаменну,

¹⁹⁵ Сами оне ево обмановают:

«Гой еси, удалой доброй молодец!

Поезжа(й) ты под стену белокаменну,

А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,

Мы тебе поставим царем в Орду, королем в Литву».

²⁰⁰ У Костентинушка умок молодешонёк,

Молодешенёк умок, зеленешонёк,

И сдавался на их слова прелестныя,

Подъезжал под стену белокаменну.

Оне крюки-багры заметовали,

²⁰⁵ Подымали ево на стену высокою

Со ево добрым конем.

Мало время замешкавши,

И связали ему руки белыя

В крепки чембуры шелковыя;

²¹⁰ И сковали ему ноги резвыя

В те ли железа немецкия,

Взяли у нево добра коня

И взяли палицу медную,

А и тяжку литу в триста пуд;

²¹⁵ Сняли с нево платье цветное царское

И надевали на нево платье опальное,

Будто тюремное;

Повели ево в погребы глубокия,

Место темной темницы,

²²⁰ Только ево посадили, молодца,

Запирали дверями железными

И засыпали хрещом, пески мелкими.

Тут десятники засовалися,

Бегают оне по Угличу,

²²⁵ Спрашивают подводы под царя Саула Леванидовича,

^{л. 56} об. И которые || под царя пригодилися.

И проехал тут он, царь Саул,

Во свое царство в Алыберское,

Царица ево, царя, стретила,

²³⁰ А и молоды Елена Александровна.

За первом поклоном царь поздравствовал:

«Здравствуй ты, царица Азвяковна,

А и ты, молода Елена Александровна!

Ты осталася черевоста,

²³⁵ Что после мене тебе бог дал?».

Втапоры царица заплакала,

Сквозь слезы едва слова выговорила:

«Гой еси, царь Саул Леванидович!

Вскоре после тебе бог сына дал

²⁴⁰ Поп приходил со молитвою,

Имя давал Костентинушком».

Царь Саул Леванидович

Много ли царицу не спрашивает,

А и только он слово выговорил:

²⁴⁵ «Конюхи вы мои, приспешники!

Седлайте скоро мне добра коня,

Которой жеребец стоит тридцать лет!».

Скоро тут конюхи металися,

Оседлали ему тово добра коня,

²⁵⁰ И берет он, царь, свою сбрую богатырскую,

Берет он сабельку вострую

И копье морзамецкое,

Поехал он скоро ко городу Угличу.

А те же мужики-угличи, извощики,

²⁵⁵ С ним ехавши, россказовают,

Какова молодца посадили в погребы глубокия,

И сказывают, каковы коня приметы

И каков был молодец сам.

Втапоры царь Саул догадается,

²⁶⁰ Сам говорил таково слово:

«Глупы вы, мужики, неразумныя,

Не спросили удала добра молодца

Ево дядины-вотчины,

Что он прежде того

^{л. 57, 265} Немало у Кунгура-царя || силы порубил,

Можно за то вам ево благодарити и пожаловати,

А вы ево назвали вором-разбойником,

И оборвали с нево платье цветное,

И посадили в погреба глубокия,

²⁷⁰ Место темной темницы!».

И мало время поизойдучи,

Подъезжал он, царь, ко городу Угличу,

Просил у мужиков-угличов,

Чтобы выдали такова удала добра молодца,

²⁷⁵ Которой сидит в погребах глубокиех.

А и тут мужики-угличи

С ним, со царем, заздорили:

Не пущают ево во Углич-град

И не сказавают про тово удала добра молодца,

²⁸⁰ Что-де у нас нет такова и не бывало.

Старики тут вместе соходилися,

Оне думали думу единую,

Выводили тут удала добра молодца

Из тово ли погреба глубокова

²⁸⁵ И сымали железа с резвых ног,

Развязали чембуры шелковыя,

Приводили ему добра коня,

А и отдали палицу тяжкую,

А медну литу в триста пуд

²⁹⁰ И ево платьица царское цветное.

Нарежался он, младой Костентинушка Саулович,

В тое свое платье царское цветное,

Подошел Костентинушка Саулович

Ко царю Саулу Леванидовичу,

²⁹⁵ Стал свою родину рассказавати.

А и царь Саул спохватается,

А берет ево за руку за правую

И целует ево во уста сахарныя:

«Здравствуй, мое чадо милая,

^{л. 57} об., 300 Младой Костентинушка || Саулович!».

А и втапоры царь Саул Леванидович

Спрашивает мужиков-угличов:

«Есть ли у вас мастер заплечной с подмастерьями?».

И тут скоро таковых сыскали

³⁰⁵ И ко царю привели.

Царь Саул Леванидович

Приказал казнить и вешати,

Которые мужики были главные во Угличи,

И садилися тут на свои добры кони,

³¹⁰ Поехали во свое царство в Алыберское.

И будет он, царь Саул Леванидович,

Во своем царстве в Алыберском со своим сыном,

Младом Костентинушком Сауловичем,

И съехалися со царицою, обрадовалися,

³¹⁵ Не пива у царя варить, не вина курить, —

Пир пошел на радостях,

А и пили да ели, потешалися.

А и день к вечеру вечеряется,

Красное со(л)нцо закатается,

³²⁰ И гости от царя разъехалися.

Тем старина и кончилася.

А и на Дону, Дону, в избе на дому

На крутых берегах, на печи на дровах,

Высока ли высота потолоч[н]ая,

Глубока глубота подпольная,

⁵ А и широко раздолье — перед печью шесток,

Чистое поле — по подлавечью,

А и синее море — в лохани вода.

А у белова города, у жорнова,

А была стрельба веретенная,

¹⁰ А и пушки-мушкеты горшечныя,

^{л. 58} Знамена поставлены || помельныя,

Востры сабли — кокошники,

А и тяжкия палицы — шемшуры,

А и те шешумры были тюменских баб.

¹⁵ А и билася-дралася свекры со снохой,

Приступаючи ко городу ко жорному,

О том пироге, о яшном мушнике,

А и билися-дралися день до вечера,

Убили оне курицу пропашшую.

²⁰ А и на ту-та на драку-великой бой

Выбежал сильной-могуч богатырь,

Молодой Агафонушка Никитин сын.

А и шуба-та на нем была свиных хвостов,

Бо́лестью опушена, комухой подложена,

²⁵ Чирьи да вереды — то пуговки,

Сливныя коросты — то петельки.

А втапоры старик на полатех лежал,

Силу-ту смечал, во штаны насрал;

А старая баба, умом молода,

³⁰ Села срать, сама песни поет.

А слепыя бегут, спинаючи гледят;

Безголовыя бегут, оне песни поют,

Бездырыя бегут-попёрдовают,

Безносыя бегут-понюхивают,

³⁵ Безрукой втапоры клеть покрал,

А нагому безрукай за пазуху наклал,

Безъязыкова, тово на пытку ведут;

А повешены — слушают,

А и резаной — тот в лес убежал.

⁴⁰ На ту же на драку-великой бой

Выбегали тут три могучие богатыри:

А у первова могучева богатыря

Блинами голова испроломана,

А другова могучева богатыря

⁴⁵ Соломой ноги изломаны,

У третьева могучева богатыря

Кишкою брюхо пропо́роно.

В то же время и в тот же час

На море, братцы, овин горит

⁵⁰ С репою, со печенкою.

А и середи синя моря Хвалынскова

Выростал ли тут крековист дуб,

^{л. 58} об. А на том на сыром || дубу крековостом

А и сивая свинья на дубу гнездо свила,

⁵⁵ На дубу гнездо свила,

И детей она свела — сивиньких поросяточок,

Поросяточок полосатиньких.

По дубу оне все разбегалися,

А в воду оне гледят — притонути хотят,

⁶⁰ В поле гледят — убежати хотят.

А и по чистому полю карабли бегут,

А и серой волк на корме стоит,

А красна лисица потакивает:

«Хоть вправо держи, хоть влево, затем куда хошь».

⁶⁵ Оне на небо гледят, улетети хотят.

Высоко ли там кобыла в шебуре летит.

А и чорт ли видал, что медведь летал,

Бурою корову в когтях носил.

В ступе-де курица объегнилася,

⁷⁰ Под шес(т)ком-та карова еицо́ снесла,

В осеку овца отелилася.

А и то старина, то и деянье.

По славной матушке Волге-реке

А гулял Садко молодец тут двенадцать лет,

Никакой над собой притки и скорби

Садко не видовал,

⁵ А все молодец во здоровье пребывал,

Захотелось молодцу побывать во Нове-городе,

Отрезал хлеба великой сукрой,

А и солью насолил,

^{л. 59} Ево || в Волгу опустил:

¹⁰ «А спасиба тебе, матушка Волга-река!

А гулял я по тебе двенадцать лет,

Никакой я прытки-скорби не видавал над собой

И в добром здоровье от тебе отошел,

А иду я, молодец, во Нов-город побывать».

¹⁵ Проговорит ему матка Волга-река:

«А и гой еси, удалой доброй молодец!

Когда придешь ты во Нов-город,

А стань ты под башню проезжую,

Поклонися от меня брату моему,

²⁰ А славному озеру Ильменю».

Втапоры Садко-молодец, отошед, поклонился.

Подошел ко Нову-городу

И будет у тоя башни проезжия,

Подле славнова озера Ильменя,

²⁵ Правит челобитья великое

От тоя-та матки Волги-реки,

Говорит таково слово:

«А и гой еси, славной Ильмень-озеро!

Сестра тебе, Волга, челобитья посылает».

³⁰ Двою говорил сам и кланелся.

Малое время замешкавши,

Приходил тут от Ильмень-озера

Удалой доброй молодец,

Поклонился ему добру молодцу:

³⁵ «Гой еси, с Волги удал молодец!

Как ты-де Волгу, сестру, знаешь мою?».

А и тот молодец Садко ответ держит:

«Что-де я гулял по Волге двенадцать лет,

Со вершины знаю и до ус(т)ья ее,

⁴⁰ А и нижнея царства Астраханскова».

А стал тот молодец наказовати,

Которой послан от Ильмень-озера:

«Гой еси ты, с Волги удал молодец!

Проси бошлыков во Нове-городе

⁴⁵ Их со тремя неводами

И с теми людьми со работными,

И заметовай ты неводы во Ильмень-озера,

Что будет тебе божья милость».

Походил он, молодец,

⁵⁰ К тем бошлыкам новогородскием,

^{л. 59} об. И пришел он, сам кланеится,

Сам говорит таково слово:

«Гой вы еси, башлыки, добры молодцы!

А и дайте мне те три невода

⁵⁵ Со теми людьми со работными

Рыбы половити во Ильмени-озере,

Я вам, молодцам, за труды заплачу».

А и втапоры ему бошлыки не отказовалися,

Сами пошли, бошлыки, со работными людьми

⁶⁰ И закинули три невода во Ильмень-озеро.

Первой невод к берегу пришел —

И тут в нем рыба белая,

Белая ведь рыба мелкая;

И другой-та ведь невод к берегу пришел —

⁶⁵ В том-та рыба красная;

А и третей невод к берегу пришел —

А в том-та ведь рыба белая,

Белая рыба в три четверти.

Перевозился Садко-молодец на гостиной двор

⁷⁰ Со тою рыбою ловленою,

А и первую рыбу перевозили,

Всю клали оне рыбу в погребы;

Из другова же невода он в погреб же возил,

Та была рыба вся красная;

⁷⁵ Из третьева невода возили оне

В те же погребы глубокия,

Запирали оне погребы накрепко,

Ставили караулы на гостином на дворе,

А и отдал тут молодец тем бошлыкам

⁸⁰ За их за труды сто рублев.

А не ходит Садко на тот на гостиной двор по три дни,

На четвертой день погулять захотелось,

А и первой в погреб заглянет он,

А насилу Садко тута двери отворил:

⁸⁵ Котора была рыба мелкая,

Те-та ведь стали деньги дробныя,

И скора Садко опять запирает;

А в другом погребу заглянул он:

Где была рыба красная,

⁹⁰ Очутилась у Садка червонцы лежат;

В третьем погребу загленул Садко:

Где была рыба белая,

А и тут у Садка всё монеты лежат.

^{л. 60} Втапоры Садко-купец, || богатой гость,

⁹⁵ Сходил Садко на Ильмень-озеро,

А бьет челом-поклоняется:

«Батюшко мой, Ильмень-озеро!

Поучи мене жить во Нове-граде!».

А и тут ему говорил Ильмень-озеро:

¹⁰⁰ «А и гой еси, удалой доброй молодец!

Поводись ты со людьми со таможенными,

А и только про их ты обед доспей,

Позови молодцов, посадских людей,

А станут те знать и ведати».

¹⁰⁵ Тут молодец догадается,

Сделал обед про томожных людей,

А стал он водиться со посадскими людьми.

И будет во Нове-граде

У тово ли Николы Можайскова,

¹¹⁰ Те мужики новогородские

Соходилися на братшину Никольшину,

Начинают пить канун, пива яшныя,

И пришел тут к нам удалой доброй молодец,

Удалой молодец был вол(ж)ской сур,

¹¹⁵ Бьет челом-поклоняется:

«А и гой вы еси, мужики новогородские!

Примите меня во братшину Никольшину,

А и я вам сыпь плачу немалую».

А и те мужики новогородские

¹²⁰ Примали ево во братшину Никольшину,

Дал молодец им пятьдесят рублев,

А и за́чили пить пива яшныя.

Напивались молодцы уже допьяна,

А и с хмелю тут Садко захвастался:

¹²⁵ «А и гой еси вы, молодцы славны купцы!

Припасите вы мне товаров во Нове-городе

По три дня и по три у́повода,

Я выкуплю те товары

По три дни по три уповода,

¹³⁰ Не оставлю товаров не на денежку,

Ни на малу разну полушечку,

А то коли я тавары не выкуплю,

Заплачу казны вам сто тысячей».

^{л. 60} об. А и тут мужики || новогородские

¹³⁵ Те-та-де речи ево записавали,

А и выпили канун, пива яшные,

И заставили Садко ходить по Нову-городу,

Закупати товары во Нове-городе

Тою ли ценою повольною.

¹⁴⁰ А и ходит Садко по Нову-городу,

Закупает он товары повольной ценою,

Выкупил товары во Нове-городе,

Не оставил товару не на денежку,

Ни на малу разну полушечку.

¹⁴⁵ Влажи́л бог желанье в ретиво сер(д)це:

А и шод Садко, божей храм сорудил

А и во имя Стефана-архидьякона,

Кресты, маковицы золотом золотил,

Он местны иконы изукрашевал,

¹⁵⁰ Изукрашевал иконы, чистым земчугом усадил,

Царские двери вызолочевал.

А и ходит Садко по второй день по Нову-городу, —

Во Нове-граде товару больше старова.

Он выкупил товары и по второй день,

¹⁵⁵ Не оставил товару не на денежку,

Ни на малу разну полушечку.

И влаживал ему бог желанье в ретиво сер(д)це:

Шед Садко, божей храм сорудил

А и во имя Сафе́и Премудрыя,

¹⁶⁰ Кресты, маковицы золотом золотил,

Местны иконы изукрашевал,

Изукрашевал иконы, чистым земчугом усадил,

Царские двери вызолачевал.

А и ходит Садко по третей день,

¹⁶⁵ По третей день по Нову-городу, —

Во Нове-городе товару больше старова,

Всяких товаров заморскиех.

Он выкупил товары в половина дня,

Не оставил товару не на денежку,

¹⁷⁰ Ни на малу разну полушечку.

Много у Садка казны осталося,

Вложил бог желанье в ретиво сер(д)це:

Шед Садко, божей храм сорудил

Во имя Николая Можайскова,

^{л. 61, 175} Кресты, маковицы золотом || золотил,

Местны иконы вызукрашевал,

Изукрашевал иконы, чистым земчугом усадил,

Царские двери вызолочевал.

А и ходит Садко по четвертой день,

¹⁸⁰ Ходил Садко по Нову-городу

А и целой день он до вечера,

Не нашел он товаров во Нове-городе

Ни на денежку, ни на малу разну полушечку,

Зайдет Садко он во темной ряд —

¹⁸⁵ И стоят тут черепаны-гнилые горшки,

А все горшки уже битыя,

Он сам Садко усмехается,

Дает деньги за те горшки,

Сам говорит таково слово:

¹⁹⁰ «Пригодятся ребятам черепками играть,

Поминать Садко-гостя богатова,

Что не я Садко богат,

Богат Нов-город всякими товарами заморскими

И теми черепанами-гнилыми горшки».

Как бы во сто двадцать седьмом году,

В седьмом году восьмой тысячи

А и деялось-учинилося,

Кругом сильна царства московского

⁵ Литва облегла со все четыре стороны,

А и с нею сила сорочина долгополая

И те черкасы петигорские,

Еще ли калмыки с татарами,

Со татарами, со башкирцами,

¹⁰ Еще чукши с олюторами;

^{л. 61} об. Как || были припасы многие:

А и царские и княженецкие,

Боярские и дворянские —

А нельзя ни протти, ни проехати

¹⁵ Ни конному, ни пешему

И ни соколом вон вылетити

А из сильна царства Московскова

И великова государства Росси(й)скова.

А Скопин-князь Михайла Васильевич,

²⁰ Он правитель царству Московскому,

Обережатель миру крещеному

И всей нашей земли светорусския,

Что есён сокол вон вылетывал,

Как бы белой кречет вон выпархивал,

²⁵ Выезжал воевода московской князь,

Скопин-князь Михайла Васильевич,

Он поход чинил ко Нову-городу.

Как и будет Скопин во Нове-граде,

Приезжал он, Скопин, на съезжей двор,

³⁰ Походил во избу во съезжую,

Садился Скопин на ременчет стул,

А и берет чернилицу золотую,

Как бы в не(й) перо лебединое,

И берет он бумагу белую,

³⁵ Писал ерлыки скоропищеты

Во Свицкую землю, Саксонскую

Ко любимому брату названому,

Ко с[в]ицкому королю Карлосу.

А от мудрости слово поставлено:

⁴⁰ «А и гой еси, мой названой брат.

А ты свицкий король Карлус!

А и смилуйся-смилосердися,

Смилосердися, покажи милость:

А и дай мне силы на подмочь,

⁴⁵ Наше сильно царство Московское

Литва облегла со все четыре стороны,

Приступила сорочина долгополая,

А и те черкасы петигорския,

А и те калмыки со башкирцами,

⁵⁰ А и те чукши с олюторами,

И не можем мы с ними управиться.

Я зокладоваю три города русския».

А с ерлыками послал скорого почтаря,

^{л. 62} Своего любимова шурина,

⁵⁵ А таво Митрофана Фунтосова.

Как и будет почтарь в Полувецкой орде

У честна короля, честнова Карлуса,

Он въезжает прямо на королевской двор,

А ко свицкому королю Карлусу,

⁶⁰ Середи двора королевскова

Скочил почтарь со добра коня,

Везал коня к дубову столбу,

Сумы похватил, сам во полаты идет.

Не за че́м почтарь не замешкался,

⁶⁵ Приходит во полат(у) белокаменну,

Росковыривал сумы, вынимал ерлыки,

Он кладет королю на круглой стол.

Принимавши, король роспечатовает,

Роспечатал, сам просматривает,

⁷⁰ И печальное слово повыговорил:

«От мудрости слово поставлено —

От любимова брата названова,

Скопина-князя Михайла Васильевича:

Как просит силы на подмочь,

⁷⁵ Закладывает три города русския».

А честны король, честны Карлусы

Показал ему милость великую,

Отправляет силы со трех земель:

А и первыя силы — то свицкия,

⁸⁰ А другия силы — саксонския,

А и третия силы — школьския,

Тово ратнова люду ученова

А не много не мало — сорок тысячей.

Прибыла сила во Нов-город,

⁸⁵ Из Нова-города в каменну Москву.

У ясна сокола крылья отросли,

У Скопина-князя думушки прибыло.

А поутру рано-ранешонько

В соборе Скопин он заутреню отслужил,

⁹⁰ Отслужил, сам в поход пошел,

Подымавши знаменье царские:

А на знаменье было написано

Чуден Спас со Пречистою,

На другой стороне было написано

⁹⁵ Михайло и Гаврило архангелы,

^{л. 62} об. Еще вся тута сила небесная.

В восточную сторону походом пошли —

Оне вырубили чудь белоглазую

И ту сорочину долгополую;

¹⁰⁰ В полуденную сторону походом пошли —

Прекротили черкас петигорскиех,

А немного дралися, скоро сами сдались —

Еще ноне тут Малорос(с)ия;

А на северну сторону походом пошли —

¹⁰⁵ Прирубили калмык со башкирцами;

А на западну сторону и в ночь пошли —

Прирубили чукши с олюторами.

А кому будет божья помочь —

Скопину-князю Михайлу Васильевичу:

¹¹⁰ Он очистел царство Московское

И велико государство росси(й)ское.

На великих тех на радостях

Служили обедни с молебнами

И кругом города ходили в каменной Москвы.

¹¹⁵ Отслуживши обедни с молебнами

И всю литоргию великую,

На великих (н)а радостях пир пошел,

А пир пошел и великой стол

И Скопина-князя Михайла Васильевича,

¹²⁰ Про весь православной мир.

И велику славу до веку поют

Скопину-князю Михайлу Васильевичу.

Как бы малое время замешкавши,

А во той же славной каменной Москвы

¹²⁵ У тово ли было князя Воротынскова

Крестили младова кнезевича,

А Скопин-князь Михайла кумом был,

А кума была дочи Малютина,

Тово Малюты Скурлатова.

¹³⁰ У тово-та князя Воротынскова

Как будет и почестной стол,

Тута было много князей и бояр и званых гостей.

Будет пир во полупире,

Кнеженецкой стол во полустоле,

¹³⁵ Как пья́ниньки тут расхвастались:

^{л. 63} Сильны || хвастает силою,

Богатой хвастает богатеством,

Скопин-князь Михайла Васильевич

А и не пил он зелена вина,

¹⁴⁰ Только одно пиво пил и сладкой мед,

Не с большева хмелю он похвастается:

«А вы, глупой народ, неразумныя!

А все вы похваляетесь безделицей,

Я, Скопин Михайла Васильевич,

¹⁴⁵ Могу, князь, похвалитися,

Что очистел царство Московское

И велико государство Рос(с)и(й)ское,

Еще ли мне славу поют до́ веку

От старова до малова,

¹⁵⁰ А от малова до веку моего».

А и тут боярам за беду стало,

В тот час оне дело сделали:

Поддернули зелья лютова,

Подсыпали в стокан, в меды сладкия,

¹⁵⁵ Подавали куме ево крестовыя,

Малютиной дочи Скурлатовой.

Она знавши, кума ево крестовая,

Подносила стокан меду сладкова

Скопину-князю Михайлу Васильевичу.

¹⁶⁰ Примает Скопин, не отпирается,

Он выпил стокан меду сладкова,

А сам говорил таково слово,

Услышел во утробе неловко добре;

«А и ты съела меня, кума крестовая,

¹⁶⁵ Молютина дочи Скурлатова!

А зазнаючи мне со зельем стокан подала,

Съела ты мене, змея подколодная!».

Голова с плеч покатилася,

Он и тут, Скопин, скоро со пиру пошел,

¹⁷⁰ Он садился, Скопин, на добра коня,

Побежал к родимой матушке.

А только успел с нею проститися,

А матушка ему пенять стала:

«Гой еси, мое чадо милая,

¹⁷⁵ Скопин-князь Михайла Васильевич!

Я тебе приказовала,

Не велела ездить ко князю Воротынскому,

^{л. 63} об. А и ты мене не послушался.

Лишила тебе свету белова

¹⁸⁰ Кума твоя крестовая,

Малютина дочи Скурлатова!».

Он к вечеру, Скопин, и преставился.

То старина то и деянье

Как бы синему морю на утишенье,

¹⁸⁵ А быстрым рекам слава до моря,

Как бы добрым людям на послу́шанье,

Молодым молодцам на перени́манье,

Еще нам, веселым молодцам, на поте́шенье,

Сидючи в беседе смиренныя,

¹⁹⁰ Испиваючи мед, зелена вина;

Где-ка пива пьем, тут и честь воздаем

Тому боярину великому

И хозяину своему ласкову.

Середи было Казанскова царства

Что стояли белокаменны полаты,

А из спал(ь)ны белокаменной полаты

Ото сна тут царица пробужалася,

⁵ Царица Елена Симеону-царю

она сон рассказала:

«А и ты встань, Семиен-царь, пробудися!

Что начесь мне, царице, мало спалося,

В сновиденьице много виделося:

Как от сильнова Московскова царства

¹⁰ Кабы сизой орлишша стрепенулся,

Кабы грозная туча подымалась,

^{л. 64} Что на наше ведь царство || наплывала».

А из сильнова Московскова царства

Подымался великой князь московски,

¹⁵ А Иван сударь Васильевич прозритель,

Со темя ли пехотными полками,

Что со старыми славными казаками,

Подходили под Казанское царство за пятнадцать верст,

Становились оне подкопью под Булат-реку,

²⁰ Подходили под другую под реку под Казанку;

С черным порохом бочки закатали,

А и под гору их становили,

Подводили под Казанское царство,

Воску ярова свечу становили,

²⁵ А другую ведь на поле в лагире;

Еще на поле свеча-та сгорела,

А в земле-та идет свеча тишея.

Воспалился тут великий князь московский,

Князь Иван сударь Васильевич прозритель,

³⁰ И зачел конанеров тут казнити,

Что начался от кананеров измена.

Что большой за меньшова хоронился,

От меньшева ему, князю, ответу нету,

Еще тут ли молодой конанер выступался:

³⁵ «Ты великий, сударь-князь московский!

Не вели ты нас, конанеров, казнити:

Что на ветре свеча горит скорее,

А в земле-та свеча идет тишее».

Позадумался князь московски,

⁴⁰ Он и стал те-та речи размышляти собою,

Еще как бы это дело оттянути.

Оне те-та речи говорили,

Догорела в земле свеча воску ярова

До тоя-та бочки с черным порохом;

⁴⁵ Принималися бочки с черным порохом,

Подымала высокую гору-ту,

Разбросала белокаменны полаты.

И бежал тут велики князь московски

На тое ли высокую гору-ту,

⁵⁰ Где стояли царские полаты.

Что царица Елена догадалась:

Она сыпала соли на ковригу,

Она с радостью московскаго князя встречала,

А таво ли Ивана сударь Васильевича прозрителя.

⁵⁵ И за то он царицу пожаловал

^{л. 64} об. И привел || в крещеную веру.

В монастырь царицу постригли,

А за гордость царя Симеена,

Что не встретил великова князя,

⁶⁰ Он и вынял ясны очи косицами,

Он и взял с него царскую корону,

И снял царскую перфиду,

Он царской костыль в руки принел.

И в то время князь воцарился

⁶⁵ И насел в Московское царство,

Что тогда-де Москва основалася,

И с тех пор великая слава.

За рекою, переправою,

За деревнею Сосновкою,

Под Конотопом под городом,

Под стеною белокаменной,

⁵ На лугах, лугах зеленыех

Тут стоят полки царские,

Все полки государевы,

Да и роты были дворянские.

А из да́леча-дале́ча, из чиста́ поля́,

¹⁰ Из тово ли из роздолья широкова,

Кабы черныя вороны тобуном тобунилися, —

Собирались-съезжались

Калмыки со башкирцами,

Напущалися татарове

¹⁵ На полки государевы.

Оне спрашивают, татарове,

Из полков государевых

Себе сопротивника,

А из полку государева

^{л. 65, 20} Сопротивника не выбрали

Не из стрельцов, не из салдат-молодцов.

Втапоры выезжал Пожарской князь,

Князь Семен Романович,

Он боярин большей словет

²⁵ Пожарской князь.

Выезжал он на вылозку

Сопротив татарина

И злодея наез(д)ника.

А татарин у себя держит в руках

³⁰ Копье вострое,

А славны Пожарски(й)-князь —

Одну саблю вострую

Во рученьки правыя.

Как два ясныя соколы

³⁵ В чистом поле слеталися,

А съезжались в чистом поле

Пожарской-боярин с татарином.

Помогай, бог, князю Семену Романовичу Пожарскому!

Своей саблей вострою,

⁴⁰ Он отводил востро копье татарское

И срубил ему голову,

Что татарину-наез(д)нику.

А завыли злы татарове поганыя:

Убил у них наез(д)ника,

⁴⁵ Что не славнова татарина.

А злы татарове крымския,

Оне злы да лукавые:

Подстрелили добра коня

У Семена Пожарскова.

⁵⁰ Падает ево окарачь доброй конь,

Воскричит Пожарской-князь

Во полки государевы:

«А и вы, салдаты новобраные,

Вы стрельцы государевы!

⁵⁵ Подведите мне добра коня,

Увезите Пожарскова,

Увезите во полки государевы!».

Злы татарове крымские,

Оне злы да лукавые,

⁶⁰ А металися грудою,

Полонили князя Пожарскова,

Увезли ево во свои степи крымския,

К самому хану крымскому,

Деревенской шишиморы.

⁶⁵ Ево стал он допрашивать:

«А и гой еси, Пожарской-князь,

Князь Семен Романович!

Послужи мне верою,

Да ты верою-правдою,

⁷⁰ Заочью не изменою,

^{л. 65} об. Еще как ты царю || служил,

Да царю своему белому,

А и так-та ты мне служи,

Самому хану крымскому,

⁷⁵ Я ведь буду тебе жаловать

Златом и серебром,

Да и женки прелес(т)ными,

И душами красными девицами!».

Отвечает Пожарской-князь

⁸⁰ Самому хану крымскому:

«А и гой еси, крымской хан,

Деревенской шишимары!

Я бы рад тебе служить,

Самому хану крымскому,

⁸⁵ Кобы́ не скованы мои резвы ноги,

Да не связаны белы руки

Во чембуры шелковыя;

Кабы мне сабелька вострая, —

Послужил бы тебе верою

⁹⁰ На твоей буйной голове,

Я срубил (бы) тебе буйну голову!».

Скричит тут крымской хам,

Деревенской шишимары:

«А и вы, татары поганыя!

⁹⁵ Увезите Пожарскова на горы высокия,

Срубите ему голову,

Изрубите ево бело тело

Во части во мелкие,

Разбросайте Пожарскова

¹⁰⁰ По далече чисту полю!».

Кабы черныя вороны

Закричали-загайкали,

Ухватили татарове

Князя Семена Пожарскова,

¹⁰⁵ Повезли ево татарове

Оне на гору высокую,

Сказнили татарове

Князя Семена Пожарскова,

Отрубили буйну голову,

¹¹⁰ Иссекли бело тело

Во части во мелкия,

Разбросали Пожарскова

По далече чисту полю,

Оне сами уехали

¹¹⁵ К самому хаму крымскому.

Оне день-другой не идут,

Никто не проведает,

А из полку было государева,

Казаки двоя выбрались,

¹²⁰ Эти двоя казаки-молодцы,

Оне на гору пешком пошли,

И [в]зошли тута на гору высокую,

И увидели те молодцы

То ведь тело Пожарскова:

¹²⁵ Голова его по собе лежит,

^{л. 66} Руки, ноги разбросаны,

А ево бело тело во части изрублено

И разбросано по раздолью широкому.

Эти казаки-молодцы ево тело собрали,

¹³⁰ Да в одно место складовали,

Оне сняли с себя липовой луб

Да и тут положили ево,

Увезали липовой луб накрепко,

Понесли ево, Пожарского,

¹³⁵ (К) Конотопу ко городу.

В Конотопе-городе

Пригодился там епископ быть,

Собирал он, епископ, попов и дьяконов

И церковных причетников

¹⁴⁰ И тем казакам, удалым молодцам,

Приказал обмыть тело Пожарскова.

И склали ево бело тело в домовище дубовое,

И покрыли тою крышкою белодубовою.

А и тут люди дивовалися,

¹⁴⁵ Что ево тело вместо срасталося.

Отпевавши надлежащее погребение,

Бело тело ево погребли во сыру землю

И пропели петье вечное

Тому князю Пожарскому.