Друг и лейтенант Робина Гуда

Глава восемнадцатая

СЭР РЕЙНОЛЬД ГРИНЛИФ

— Еще двое! — стражник приподнял рогожу, чтобы продемонстрировать груз на телеге. — Поневоле вспомнишь датский день, кровь Христова! Эдак скоро в округе не останется ни одного нормана, гасконца, фламандца... — глянув на Гая Гисборна, он быстро понизил голос: — Или скотта...

Новый командир наемников вперился в стражника темными немигающими глазами, и тот торопливо отвернулся, сделав вид, что разбирает вожжи. Тогда высокий скотт в плаще из конской шкуры перевел взгляд на двух верховых, сопровождавших телегу.

— Где их нашли?

— На дороге рядом с Эдвинстоуном, — норман смотрел только на свои руки в кольчужных рукавицах, скрещенные на луке седла.

— Лесные разбойники?

На этот вопрос Гисборна наемник вовсе не пожелал ответить, вместо него снова подал голос сидящий на передке телеги стражник.

— Кабы то были разбойники, дело обошлось бы парочкой аккуратно воткнутых стрел, — буркнул он. — А этих двоих, видать, разделали косами! Наверное, не всем в Эдвинстоуне понравилось, как наемники побаловались с тамошними девками позапрошлой ночью...

— Им еще меньше понравится, когда я вздерну на дыбу каждого второго! Я еще дознаюсь, чьих это рук дело! — рыкнул Гисборн.

Аланы Вильяма Певерила, и без того с ощетиненными загривками кружащие возле телеги, отозвались на его рык длинным утробным ворчаньем.

— Довольно! — шериф сделал знак слугам взять собак на сворку и подъехал вплотную к скотту. — Довольно! Ты и так уже похватал достаточно тех, кто подлежит только манориальному суду! Кроме того, погибли три лесника в Папплвике — а за них придется отвечать перед королем! Не говоря уж о том, что позапрошлая ночь обошлась мне в семнадцать убитых наемников, еще не отработавших свое жалованье... — Вильям Перевил бросил взгляд на телегу и поправился: — В девятнадцать. Ты обещал мне принести головы аутло на блюде — и где они? Хоть один из схваченных показал, где прячутся разбойники, где они хранят награбленное добро?

— Еще покажут, когда...

— В моем маноре сожжено двенадцать дворов, затоптан ребенок, убито пять голов свиней и четыре козы, — ледяным голосом перебил Гисборна Ричард Ли. — Я подам жалобу в Королевскую курию с подробным перечислением урона, нанесенного моим владениям. Так же собираются поступить барон Лекок, сэр Персиваль, сэр Бриан, приор Киркби... Твои наемники не обошли даже земли аббатства, скотт, вытоптав по пути в Аннеслей тамошние посевы ячменя.

— Я не посылал их в Аннеслей! И при чем здесь какой-то ячмень?! — Гисборн задрал голову, глядя на рыцаря, взирающего на него с высоты седла. Гнедая Ли не желала стоять спокойно, плясала и била крупом, заставляя нового командира наемников пятиться, чтобы не попасть под копыта. — Я охочусь за разбойниками, сэр рыцарь, а при загонной охоте не жалеют подлеска!...

— Мне плевать, за кем ты охотишься, Гисборн, — процедил Ричард Ли. — Но запомни — каждый, кто впредь переступит границы моего манора, будет убит, как бешеный волк! Пока еще никто не отнимал у Аннеслея иммунитета[31], дарованного его величеством Генрихом!

Гисборн приподнял верхнюю губу, точь-в-точь как это делали шерифские псы, и я тронул шпорой своего коня, чтобы подъехать ближе к отцу Катарины...

Верней, не своего коня, а коня Олифанта. Меч на моем поясе тоже принадлежал ему, а богатая суконная одежда, подбитая мехом, отыскалась в одном из сундуков, запрятанных в Волчьем Яру. Не иначе как ее шили по особому заказу, потому что она почти пришлась мне впору — хоть в ней и было немилосердно жарко.

Я находил некоторое злорадное утешение в том, что ноттингемский шериф наверняка потел еще больше в своей многослойной багряной одежде и тяжелом плаще. И в эдакой амуниции вице-граф ухитрялся охотиться!

Ричард Ли и я встретились с Вильямом Певерилом на дороге в Ноттингем, но едва успели поздравить его с добычей — кабаном-трехлетком — и завязать разговор, как за следующим поворотом увидали покрытую окровавленной рогожей телегу, а рядом с ней — нового командира наемников. Скотт пожинал плоды веселья своих ребят, малость зарвавшихся позапрошлой ночью.

Покуда шериф и Ли препирались с Гисборном, я успел, как следует рассмотреть здоровенного скотта и пришел к выводу, что этот тип куда опасней любого из свирепых шерифских псов. И приручен куда меньше любого из них. Непонятно, как наемники-норманы, почти все кичащиеся своей дворянской кровью, могли позволить командовать собой дикарю, облаченному в лошадиную шкуру?

Длинные черные лохмы Гисборна походили на конский хвост, свисающий с его капюшона, левую щеку скотта уродовал скверно заживший шрам. Шрам проходил через бровь, задевая верхнее веко, отчего казалось, что Гисборн все время угрожающе щурится.

— Вы имеете право защищать свои владения, сэр Ли, — хмуро согласился шериф. — Кровь Христова! Скоро вся Королевская курия будет завалена жалобами на нарушение иммунитета феодалов Ноттингемшира, за одну ночь я потерял больше людей, чем потерял бы при штурме ноттингемского замка, не говоря уж о том, что королевская охотничья усадьба в Эдвинстоуне только чудом избежала огня! Да, думаю, вы правы. Лучше доверить командование наемниками вашему зятю.

Гай Гисборн быстро взглянул на меня — и я пожалел, что у меня нет с собой арбалета.

— Вы хотите отдать командование наемниками этому... господину? — прошипел Гисборн. Шрам на его щеке побагровел, оба глаза превратились в узкие черные щелки. — Дьявольщина, да что может поделать против лесных разбойников возвратившийся из Святых Земель рубака?

— А что может поделать явившийся из диких земель стрелок? — высокомерно осведомился я. — Ах, да, я забыл — он умеет жечь мирные деревни! Только разбойники не живут в деревнях, они будут спокойно промышлять себе на лесных дорогах, даже если все окрестные селения превратятся в пепел!

— Разрази меня гром...

— Довольно! — шериф сделал знак слугам, и те подъехали к Гисборну, готовые схватить его по первому сигналу вице-графа. Рвущиеся со сворок псы, судя по всему, приготовились сделать то же самое. — Не забывай, кто ты такой и с кем говоришь, скотт! Лучше молись, чтобы я просто позволил тебе уйти, а не отослал в цепях в Лондон... Твоя безрассудная глупость уже обернулась для меня почти такими же убытками, как разбойничьи вылазки Робина Гуда!

С минуту Гисборн молча переводил взгляд с Вильяма Певерила на меня, с шерифа — на хозяина Аннеслея, потом тряхнул косматой головой.

— Х-х-хорошо. Будь по-вашему, — скотт повернулся, чтобы уйти, но, обернувшись через плечо, вперился в меня немигающим взглядом: — Когда-нибудь мы еще встретимся, сэр Рейнольд Гринлиф.

— Удачной охоты, Гисборн! — безмятежно пожелал я.

Разжалованный командир наемников поправил за плечом свой странный лук с двойным изгибом, развернулся и зашагал прочь через зеленое поле, к большой дороге на Йорк.

— Забавно будет, если в лесу его остановят разбойники, — заметил Ричард Ли. — Тогда он сможет подтвердить свою славу меткого стрелка. Хотя вряд ли кто-нибудь сумеет обойти в этом деле Локсли; я слышал, йоркширец попадает со ста шагов в ивовый прут.

— А я слышал, вы полностью покрыли свой долг аббатству Святой Марии, — шериф даже не стал провожать Гисборна взглядом, обратившись к более насущным вопросам. — Похоже, ваш зять не стеснен в средствах, э?

Я закусил губу, чтобы сдержать совершенно неуместную сейчас улыбку.

Глядя на Вильяма Певерила, я до сих пор с трудом мог поверить, что передо мной тот самый знаменитый шериф ноттингемский. Облачи вице-графа в другую одежду, замени его массивные золотые цепи с бубенчиками на более скромную золотую цепь с крестом — и он стал бы поразительно похож на некоторых моих знакомых из двадцать первого века, беспредельно гордящихся своим умением держаться на плаву в бурном житейском море. Похож не столько стандартной плотной комплекцией и круглым лицом с тремя подбородками, сколько всем обликом, выражающим гордое сознание собственной значимости.

— Я не из бедняков, это правда, — сдержанно ответил я. — Однако и жалованье командира наемников мне не помешает. Семейная жизнь требует расходов, сэр Певерил.

— Что ж, Бог троицу любит, — вздохнул шериф, сдвигая на затылок отороченную мехом шапку и вытирая пот со лба. — Надеюсь, поговорка себя оправдает и вы, сэр Гринлиф, сумеете сделать то, что не удалось сделать де Моллару и Гаю Гисборну!

Вот теперь я широко улыбнулся:

— Сумею, вице-граф. Не сомневайтесь!

Хотя стояло лето, осины уже оделись в багряную листву, и Шервуд светился тремя красками — зеленой, желтой и красной.

— Иногда удача ходит странными путями, — задумчиво проговорил Ричард Ли. — Кто бы мог подумать, что, проезжая через Шервудский лес, я встречу человека, который спасет меня от разорения?

И что разбойник, остановивший меня на большой дороге, станет мужем моей дочери?

Мы с рыцарем ехали бок о бок по Великому Королевскому Пути — тому самому, на котором я остановил Ли и Катарину несколько дней назад.

Хозяин Аннеслея отправлялся в паломничество в Конк так же, как недавно вернулся домой, — без слуг и вьючных лошадей, в потрепанном плаще и с единственным мечом на боку. От предложенных мною денег Ли наотрез отказался, и я не стал настаивать, хотя понятия не имел, как он доберется до Франции. Разве что возьмет в долг у кого-нибудь из родственников в Йорке.

— Да, судьба иногда делает такие же крутые выверты, как эта дорога, — согласился я. — Разве мог я подумать два дня назад, что стану сэром Гринлифом?

Это было не слишком вежливо — насмешничать по поводу такого святого события, как посвящение в рыцари, но мой скоропалительный переход из «язв на теле общества» в славное сословие bellatores до сих пор вызывал у меня улыбку. Если бы не опасение оскорбить отца невесты и не симпатия, которую вызывал у меня Ричард Ли, я вряд ли опустился бы на колени перед обнищавшим потомком Вильгельма Завоевателя ...

Моя улыбка быстро слиняла, когда я подумал, что скажут Дик Бентли, Вилл и Робин, когда узнают, что я получил рыцарские шпоры. И какую песню наверняка сочинит на эту тему Аллан-э-Дэйл!

Ли бросил на меня быстрый взгляд.

— Скажи, Джон, ты действительно не помнишь, кто ты такой и откуда?

— Резонный вопрос к зятю, — после длинной паузы отозвался я. — Правда, несколько несвоевременный. Почему вы не спросили об этом до того, как мы с Катариной обвенчались?

Фриар Тук утверждал, что Йоркские евреи имеют скверную привычку отвечать вопросом на вопрос, и сейчас я поступил как типичный Йоркский еврей. Но Ли не стал настаивать на ответе.

— Я видел, как люди с тяжелыми ранами головы не могли потом вспомнить, кто они такие и откуда, — задумчиво проговорил он. — Я видел также, как их преследовали видения, как они начинали говорить на чужих языках. Ты, может быть, и не помнишь, кто ты... или не желаешь вспоминать, но я вижу — ты не из простых землепашцев. И ты очень странный человек.

— Вот почему вы решили, что я подойду Катарине? — улыбнулся я.

— Я решил это потому, что Аннеслею нужен хозяин, а моей дочери нужен защитник. Потому, что ты первый мужчина, на которого Катарина обратила внимание, хотя многие ее ровесницы уже замужем и имеют детей... — рыцарь запнулся, а потом добавил очень тихо: — Как бы сильно она ни согрешила, она поступила так из любви ко мне, и у меня не хватает духу ее обвинять.

— Если кого здесь и стоит обвинять, только Симона де Моллара, — заявил я. — А насчет Аннеслея не беспокойтесь. Пока я командую здешней сворой гончих псов, пожаров вокруг Ноттингема больше не будет.

Рыцарь промолчал, и наше молчание длилось до самой просеки «Кровь и порезы», где Ли придержал коня, дав сигнал к расставанию. Все, что требовалось обговорить и решить, было уже обговорено и решено, оставалось только обменяться прощальными словами... Но отец Катарины почему-то медлил, поглаживая шею коня.

— Счастливой дороги, — наконец сказал я. — Да хранит вас Господь!

Ли поднял глаза и кивнул:

— Да. Ждите меня к Михайлову дню. И еще...Рейнольд. Я знаю, ты не менее упрям, чем Катарина, но послушай моего совета — тебе лучше забыть, что ты был Маленьким Джоном. Тот, кто пытается скакать сразу на двух лошадях, рискует быть разорванным на части.

— Меня не так-то просто разорвать, — засмеялся я. — По возвращении вы застанете меня целым, обещаю!

Дик Бентли тяжело вздохнул, вручая мне повод вороного коня, на котором я совершил путешествие в Йорк и обратно.

— Передай мое нижайшее почтение шерифу. Проклятье, за такого коня я смог бы получить двадцать шиллингов, не меньше!

— Эти шиллинги вернутся к тебе с лихвой, — наставительно произнес Тук. — Помнишь, как сказано в Писании? Дающему да воздастся сторицею!

— Да? И сколько это будет — сторица от двадцати шиллингов? — непочтительно фыркнул Дик... Но в следующий миг на его губах заиграла злокозненная улыбка: — Ладно, в конце концов, я могу снова украсть этого жеребца! А ты, Джон, тогда сможешь опять вернуть его шерифу, за что Вильям Певерил полюбит тебя еще больше!

— Он еще больше меня полюбит, если я поймаю тебя на краже и повешу! — рявкнул я. — Робин, скажи этому идиоту — если он попробует подобраться к шерифским конюшням...

— Не извольте беспокоиться, сэр Гринлиф! — широко ухмыльнулся Локсли. — Хей, удачи тебе, Малютка! Заглядывай почаще в «Весельчака»!

Робин, Дик и фриар помахали мне на прощанье и скрылись в чаще, а я потянул за повод вороного коня Вильяма Певерила, направляясь к дороге на Ноттингем. Время уже давно перевалило за полдень, в городе меня ждала молодая жена — и многотрудные обязанности командира шерифских наемников.