Друг и лейтенант Робина Гуда

Глава двадцать вторая

РАСПЛАТА

Легкость, с которой мне удалось пристроить Вольфа в стражники, давала повод для определенных умозаключений. Конечно, не один и не два ноттингемца узнали сына Дикона в лицо, и все-таки шериф взял его на службу. Только круглый дурак не догадался бы, какую цель преследовал при этом Вильям Певерил.

По счастью, Вольф вовсе не был дураком. Его осторожность вполне соответствовала его волчьему имени, и никому не удавалось не только выследить его, когда он отправлялся на встречи с отцом, но и доказать, что такие встречи вообще бывают. Опять-таки к огромной удаче Вольфа, хозяин Эдвинстоуна, барон Лекок, обладал иммунитетом и держал в руках судьбу всех своих вилланов. До того момента, как выбранные от графства не доказывали, что один из крестьян барона — убийца, фальшивомонетчик или грабитель, сам шериф не имел права накладывать на подозреваемого карающую руку. Вообще-то восьмидесятилетнего барона больше всего заботил его артрит, но в то же время старый хрыч терпеть не мог, чтобы на его привилегии покушались даже такие влиятельные люди, как Вильям Певерил.

Однако я не имел подобного щита, поэтому в последние дни все серьезней подумывал о том, чтобы оставить службу и уехать в Аннеслей. До сих пор фортуна мне улыбалась, но с некоторых пор земля начала дрожать у меня под ногами. Маленькие камушки один за другим сползали под откос, норовя прихватить с собой камни побольше: цера Гисборна, западная тропа, исчезновение пяти наемников — полный обвал был уже только вопросом времени. Рано или поздно даже такой недалекий тип, как шериф, сумеет сложить воедино разрозненные части мозаики, и тогда Катарина получит полное право заявить: «Я говорила тебе, что все это плохо кончится!»

Я вышел из «Пути в Иерусалим», так и не узнав того, что хотел узнать, и не дослушав до конца очередную байку о похождениях Робина Гуда. Хотя на сей раз то был скорее рассказ о похождениях Марианны. Слухи о женитьбе главаря разбойников уже разошлись по всему Ноттингемширу, и горшечник из Хокнелла одарил всех желающих последним выпуском народных фантазий на эту тему: я узнал, что Марианна была дочерью барона Фицтуса из Йоркшира, а Робин Локсли — сыном графа Дэвида Хаттингтона, что они обручились еще в детстве и что Марианна осталась верна своему жениху даже после того, как тот превратился из богатого наследника в беглеца-аутло. Девушка преданно ждала любимого, а когда отец стал принуждать ее к замужеству, переоделась в платье пажа и отправилась на поиски Робина в Шервуд. Там они и встретились, но Локсли не узнал свою невесту в мужской одежде, а Марианна не узнала его в наряде лесного стрелка. Главарь шервудских разбойников вызвал незнакомца на бой, они долго сражались на мечах, оба были ранены, и наконец Робин Гуд предложил смелому «юноше» присоединиться к его шайке. Вот тут-то, услышав голос возлюбленного, Марианна наконец-то его узнала, и тогда...

Не дослушав, что случилось «тогда», я забрал свой недопитый кувшин с сидром и вышел.

Н-да, байка, которую принес в Ноттингем болтливый горшечник, дала бы несколько очков форы самым глупым из баллад Аллана-э-Дэйла! За какого же идиота жители Хокнелла принимают Локсли? Только олигофрен мог бы не узнать свою невесту потому, что та вырядилась в мужское платье! Даже Пегас Аллана никогда не скакал по таким колдобинам...

Отхлебнув из кувшина, я свернул в безлюдный узкий переулок — и почти сразу наткнулся на Вольфа, лицо которого было вполне под стать моим хмурым мыслям. Молодой стражник огляделся по сторонам, убедился, что мы в переулке одни, и без предисловий вывалил на меня оглушающую новость:

— Марианна умерла.

Не знаю, каким чудом я сумел удержать в руках кувшин.

— Что?! Как?!

— Два дня назад, в родах. И отец говорит — Локсли сошел с ума.

Я на секунду закрыл глаза, пытаясь представить себе, что девочки в венке из плюща, которой мы недавно желали сто лет счастливой жизни, больше нет. При попытке представить еще более сумасшедшего Робина Гуда у меня отказало воображение.

— Отец говорит, Локсли обходит все церкви подряд и швыряет деньги на все алтари, — пробубнил Вольф, глядя мимо моего плеча. — А когда не молится, то пьет...

— Где похоронили Марианну? — спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— У церкви Святой Марии в Эдвинстоуне. Отец сказал — Локсли накупил столько свечей, сколько не зажигают даже при похоронах царственных особ, а тамошний священник сорвал голос, служа мессы за упокой души Марианны и ребенка. Йоркширец думает, что смерть жены и сына — наказание за его грех, и отец говорит, раз Богородица отступилась от Локсли, скоро им всем конец...

Из-за угла показалась пара бегинок, и Вольф быстро зашагал к площади, а я продолжил путь к дому. Кувшин у меня в руках был как будто налит свинцом, и такими же свинцово-тяжелыми были мои мысли.

Если еще не так давно Шервуд казался мне западней, то теперь Ноттингем превратился в западню куда хуже огромного леса. По здешним меркам, он считался большим городом — еще бы, почти три тысячи жителей! — однако мне он отчаянно жал в плечах, и дышать в нем становилось все трудней. Страдай я клаустрофобией, у меня уже начался бы острый приступ этой болезни; впрочем, я еще смогу заполучить боязнь замкнутого пространства, если попаду в одну из клеток ноттингемской тюрьмы.

Три дня подряд после того, как Вольф рассказал мне о смерти Марианны, я занимался тем, что лихорадочно «подчищал хвосты», готовясь объявить шерифу, что ему пора подыскивать себе очередного командира наемников. Это место, похоже, превращалось в периодически вакантное. Мне оставалось только повидаться с Лысым Беном, когда на дороге в Блидворс меня догнал всполошенный верховой: вице-граф приглашал сэра Гринлифа к обеду. Приглашение было таким настоятельным, что я завернул коня, полный самых мрачных предчувствий.

Я появился в доме шерифа уже после того, как слуга «протрубил воду»[33], и сразу понял — случилось нечто из ряда вон выходящее. Это было видно по всеобщему возбуждению, по взвинченным голосам, по слишком громким разговорам за столом, по тому, что сегодня здесь пили не обычный яблочный сидр, а крепкое вино, сдобренное драгоценными специями — имбирем и корицей. Чтобы прославившийся своей скупостью шериф расщедрился на такой кутеж, требовался чрезвычайный повод, и я заранее приготовился к чему угодно, в том числе к тому, что выйду отсюда уже в сопровождении стражи.

Все разговоры за столом, как всегда, велись по-французски, но не успел я занять свое место, как хозяин дома обратился ко мне на языке саксов:

— Ну, что вы скажете, сэр Гринлиф, о проклятых шервудских разбойниках? В последнее время их бесчинства перешли все границы! Вчера шайка Локсли напала на купцов на дороге из Ашфилда в Рейнвордс, убила охранника, купца и его жену... Впрочем, чего еще ожидать от безбожников, грабящих даже служителей церкви!

Я уже слышал о последнем ограблении и скрепя сердце смирился с мыслью, что это не пустые сплетни. Но — три трупа при обычном грабеже, больше того, одна из убитых — женщина! Похоже, Робин и впрямь сошел с ума...

— А вы уверены, сэр Певерил, что на южной дороге орудовала именно шайка Локсли? — медленно спросил я. — Может быть...

— Уверен ли я?! — фыркнул шериф, принимая из рук слуги очередной кубок. Было видно, что вице-граф начал пить еще до обеда и уже успел порядком набраться. — Еще бы не уверен! А еще я уверен в том, что нет смысла держать наемников, которым не под силу справиться с жалкой горсткой засевших в лесу недоносков... Кровь Христова! Де Моллар не мог сладить с разбойниками больше года, Гай Гисборн стоил мне больших убытков, чем шайка Локсли. Я подумал — может, соплеменнику бандитов повезет больше, может, он сумеет притащить мне головы негодяев? Но нет, мой новый командир наемников оказался таким же никчемным, как предыдущие!

За столом засмеялись и загомонили, а я сжал кубок так, что тонкое олово в моей ладони начало сминаться. Глубоко вдохнув, медленно выдохнув, я заставил себя расслабиться. Шериф явно только-только начал увертюру. И он вряд ли позвал меня за тем, чтобы выставить на посмешище перед гостями. Оставалось выяснить — зачем именно? Рано или поздно это обязательно выплыло бы на поверхность, но я предпочел разведку боем.

— Мне, конечно, далеко до Гая Гисборна и де Моллара, — я аккуратно поставил кубок на стол. — И мои люди не умеют попадать стрелой белке в глаз, как умеет Робин Гуд. Но среди них тоже попадаются неплохие стрелки — например, Огюст Пиррен или Жак Ришар...

— Ришар, этот подлый дезертир?

— Не знаю, дезертировал ли он. Возможно, он стал жертвой разбойников, подобно папплвикским лесникам... Но как раз перед своим исчезновением он придумал смелый план, как избавиться от шервудских бандитов. В ту пору его идея показалась мне безумной, а вот теперь я думаю — возможно, gravia graviorem curam exigunt pericula...[34]

— Вот уж не знал, что вы знаток латыни, сэр Гринлиф, — хмыкнул шериф, сделав щедрый глоток из собственного кубка. — Ну, поделитесь с нами этим смелым планом! Мои гости наверняка сгорают от нетерпения!

Смеешься? Хорошо, сейчас мы проверим твое чувство юмора!

— Ришар рассуждал так — разбойники живут в лесу... С этим не поспоришь, верно?

— Совершенно верно, — с ухмылкой подтвердил констебль, тоже отдавая дань душистому вину.

— Аутло неожиданно появляются из чащи и грабят несчастных путников, а потом снова скрываются за деревьями.

— Это тоже справедливо подмечено, — засмеялся сэр Персиваль из Ньюарка. — И что же дальше?

— Так вот, чтобы лишить аутло возможности неожиданно появляться из чащи, а потом скрываться в ней, Ришар предложил поджечь Шервудский лес.

За столом воцарилась ошеломленная тишина.

Все трезвые, полупьяные и совсем пьяные сотрапезники застыли с вытаращенными глазами и полуоткрытыми ртами, уставясь на меня, как на двуглавое чудище.

— Вы — предлагаете — поджечь — заповедный лес — принадлежащий — королю? — наконец нетвердым голосом произнес сэр Роже.

— Не я, а мой арбалетчик, но если как следует поразмыслить над его предложением... Возможно, он нашел не такое уж плохое решение проблемы. Нечто подобное, говорят, проделал великий полководец Александр, когда разрубил гордиев узел. Посудите сами: раз не будет чащи — у разбойников пропадет возможность в ней прятаться. Раз не станет деревьев — бандитам будет не из-за чего внезапно выскакивать и нападать на путников. Вряд ли они смогут скрываться среди обгорелых пней, а если даже попытаются, собаки господина Певерила наверняка...

— Шервудский лес принадлежит английским королям со времен Вильгельма Первого!!! — саданув кулаком по столу, гаркнул сэр Роже. — Никто не смеет без особого разрешения даже срубить там засохший куст, не говоря уж о том, чтобы... чтобы...

— Но ведь это не навсегда, — заверил я, воспользовавшись передышкой, во время которой констебль королевского замка судорожно запивал свое негодование, не найдя подходящих слов. — После того как с Робином Гудом и его бандой будет покончено, можно будет насадить новый лес, и к тому времени, как его величество вернется из плена, там уже снова зазеленеют...

Я оборвал фразу, поняв, что слегка зарвался и что мои последние слова вполне могут быть расценены как изменнические. Тем, кто желал освобождения Ричарда из плена, как и тем, кто этого вовсе не желал, полагалось делать вид, будто возвращение короля — дело самого ближайшего будущего. Приписать безумную идею покойному Ришару было нетрудно, однако за крамольные речи к ответу притянули бы меня, а не его. Все, чего я добивался, — это чтобы шериф с радостью освободил меня от службы, но вовсе не того, чтобы меня бросили в тюрьму по обвинению в государственной измене.

— Эгхххм! — шумно прокашлялся Вильям Певерил, первым нарушив затянувшееся молчание. — Благодарю вас за рвение, сэр Гринлиф. Когда король Ричард — да хранит его всеблагой Господь! — вернется из плена, я доложу ему, как рьяно вы желали очистить его заповедный лес от разбойников...

— Я только изложил предложение моего бывшего...

— Все равно, неважно! По счастью, теперь в таких крайних мерах нет нужды, потому что с шервудскими аутло и без того уже почти покончено.

Надеюсь, на моем лице было написано только безмерное удивление и ничего больше, когда я молча уставился на вице-графа.

— Да-да, сэр Гринлиф! То, что не удалось сделать вам и вашим наемникам, удалось сделать скромному служителю Божьему, отцу Бертрану...

Настоятель ноттингемской церкви Святой Марии с благостным видом опустил глаза.

— ...Сегодня на рассвете Локсли явился в его церковь, и отец Бертран сумел послать за стражей, которая и схватила разбойника.

— Локсли явился в ноттингемскую церковь?! — громко вырвалось у меня. — Да он никак совсем сошел с ума!

— Наверняка сошел, если решил замолить свои грехи, — заметил констебль. — Как будто грехи этого негодяя можно как-то замолить!

— Христос милостив, — со вздохом проговорил святой отец, — возможно, он и простит главарю аутло его великие прегрешения, как простил грехи раскаявшегося разбойника, распятого вместе с Господом на Голгофе...

— Ладно-ладно! — махнул рукой шериф. — Вы сможете лично исповедовать мерзавца перед казнью, отец Бертран, если захотите, только вряд ли из этого выйдет толк! Ведь даже на исповеди Локсли не признался, где прячет награбленное, э?

— Не сказал ни единого слова! — печально покачал головой настоятель.

— Не сказал священнику — скажет палачу!!! — вице-граф грохнул кулаком по столу так, что на нем подпрыгнула посуда. — Он мне все выложит, сукин сын, я вытрясу из него награбленное до последнего пенни! Кровь Христова, мерзавец еще будет умолять, чтобы я высчитал с него проценты за полтора года!!!

Поймав свой качнувшийся кубок, я сделал глоток, чтобы промочить вдруг ставшее очень сухим горло.

— Значит, пока Локсли ничего не сказал?

— Ни единого слова, лесной ублюдок! — прорычал вице-граф. — Ну ничего, через день-другой он сам приведет меня к своим тайникам! Приведет и будет скулить, чтобы...

— А как же остальные разбойники, сэр Певерил? — пискнула жена сэра Персиваля.

Она была полукровкой, как и Катарина, дочерью саксонского тана из Хаксвелла. Плохо зная язык норманов, эта дама редко раскрывала рот, но сейчас задала на удивление здравый вопрос.

— Остальные разбойники без Локсли — ничто! — заявил шериф уже слегка заплетающимся языком. — Проклятый йоркширец был их головой, он держал их на сворке... А без него мы запросто переловим всех аутло! Выкурим их, как кроликов из нор...

Сэр Персиваль о чем-то спросил вице-графа по-французски, Певерил ответил гостю на том же языке... И дальнейшие разговоры потекли мимо меня, невнятные, как шум дождя.

Но я уже узнал все, что мне было нужно.

Шериф и сам не подозревал, насколько он был прав. Да, йоркширский беглец и впрямь «держал» всех остальных аутло, но не так, как предполагал Вильям Певерил. Локсли не был головой лесных отщепенцев, он был их душой — и их надеждой. Он дал им взамен отчаяния гордость и радость жизни... Вот почему Дикон, без сомнения, не ошибался, так же как не ошибался шериф ноттингемский. Без Робина Гуда всей шервудской шайке очень скоро придет конец, как пришел конец всем другим шайкам, разбойничавшим в здешнем лесу.

И если труп главаря шервудских разбойников через несколько дней будет вывешен в клетке рядом с трупом Гая Гисборна, — как знать, не лишится ли наше будущее одной из самых живучих и красивых легенд, какие подарило человечеству средневековье? Войдет ли Робин Гуд в историю, если погибнет уже сейчас? А если нет — каким станет мир без легенды о бескорыстном разбойнике, который грабил богатых и раздавал бедным?

Я быстро отмел все эти вопросы, так же как мысль о том, в силах ли я изменить будущее, или любые мои метания здесь заранее предопределены. Думать об этом было все равно, что ломать голову над извечной проблемой: что появилось раньше — курица или яйцо. Мне хватало забот в настоящем, чтобы беспокоиться еще и о грядущем...

Когда мой бокал показал дно, я уже знал, как поступлю.

— Ты не осмелишься это сделать!

— Осмелюсь. И сделаю.

— Нет! Если ты сейчас уйдешь, можешь никогда больше не возвращаться!

Я молча посмотрел на Катарину, засовывая за пояс сзади ножны с ножом. Мне больше нечего было сказать; мы и так успели швырнуть друг в друга словами, которые вряд ли когда-нибудь забудутся.

Но моя жена не считала, что сказано все, — она метнулась по комнате и встала между мной и дверью, дрожа от ярости и сжимая кулаки.

— Ты присягал служить шерифу ноттингемскому. И так-то ты держишь слово? Ты обещал отцу беречь и защищать меня. И так-то ты выполняешь свое обещание? Я всегда знала, что из простолюдина не сделаешь благородного человека, но никогда не думала, что вышла замуж за сумасшедшего! За идиота, готового рискнуть головой ради презренного аутло! Твоего Локсли давно уже пора было колесовать! Будь в тебе хоть капля порядочности, ты бы сам изловил это отродье, и тогда...

— И тогда твоему отцу не пришлось бы возвращать ему долг, так? — взяв Катарину за плечи, я осторожно отодвинул ее в сторону. — Мне пора идти. А тебе уже пора быть на дороге в Аннеслей.

Мне показалось, Катарина сейчас даст мне пощечину, но вместо этого она разразилась яростным криком, от которого заколебалось пламя свечей:

— Не хочу тебя больше знать, никогда, слышишь?!!

— Увидимся в Аннеслее, — с этими словами я плотно прикрыл за собой дверь.

Вздрогнул, услышав, как с другой стороны в нее что-то врезалось со звонким грохотом, и, не оглядываясь, быстро пошел к выходу.