Глава двадцать третья

Когда весь дом его уснул

И город спал во тьме,

Малютка Джон с мечом в руке

Отправился к тюрьме.

Тюремщик выбежал на стук

И стражей пригрозил,

Но Джон пронзил его мечом

И к стенке пригвоздил.

— Я сам тюремщик хоть куда! —

Малютка Джон сказал

И, Робин Гуда отыскав,

Веревки развязал.

«Робин Гуд и коварный монах» (перевод Игн. Ивановского)


В ЗАМКОВОЙ СКАЛЕ



— Я не могу, сэр Гринлиф. Никак не могу... Это попросту невозможно!

— Подумай еще разок, — я скрестил руки на груди и сверху вниз посмотрел на Вольфа, всем своим видом давая понять, что разговор будет закончен только тогда, когда я получу правильный ответ.

До сих пор все ответы молодого стражника оказывались неправильными.

Парень облизнул губы, огляделся по сторонам и снова попробовал меня вразумить:

— Его держат даже не в городской тюрьме, а в пещерах под Замковой Скалой. В темнице выставлена тройная стража. Господин вице-граф сегодня сам провел там весь вечер, наблюдая за пыткой...

Я быстро взглянул на солнце, опускающееся за скалу.

— Локсли что-нибудь сказал?

— Ни словечка. Ни о том, где он прячет сокровища, ни о своих сообщниках. Вот почему, даже если вы сумеете до него добраться... — Вольф в который раз торопливо оглянулся, чтобы убедиться — мы по-прежнему одни в тупике между домами без окон. — Даже если вы сумеете до него добраться, из этого не выйдет толку. Локсли сейчас не сможет идти, не то что бежать. Сменившиеся со стражи парни говорили — теперь знаменитый разбойник не поднимет лук, даже если ему пообещают за это помилование, свободу и спасение души...

Вольф охнул, когда я вдруг схватил его за ворот и крепко прижал спиной к стене дома.

— А теперь послушай меня! — глядя ему в глаза, тихо проговорил я. — Ты покажешь мне вход в пещеры и объяснишь, как выбраться оттуда за городской палисад.

— Я не...

— Иначе вице-граф узнает, что отец рассказал тебе, где разбойники прячут награбленное добро!

Сын Дикона разинул рот.

— Но он мне ничего не рассказывал!..

— Объяснишь это шерифу, когда тебя вздернут на дыбу, — я отпустил парня и тряхнул за плечо, стараясь привести в чувство, — уж больно у того был ошарашенный вид. — Чтобы заполучить эти деньги, шериф наверняка наплюет даже на иммунитет барона Лекока!

Какое-то время Вольф продолжал ошеломленно таращиться на меня, пока его неторопливый ум не подсказал нужный аргумент.

— Но ведь я тоже могу рассказать, что вы...

— Давай, — я мотнул головой в сторону выхода из тупика. — Иди, расскажи всем, что я — Маленький Джон, «правая рука» Робина Гуда» как поется в балладах. Если очень постараешься, может, шериф тебе поверит. Тебя утешит, если я отправлюсь в пыточную вместе с тобой?

Вольф начал переминаться с ноги на ногу. Он делал это так долго, что мне захотелось снова схватить парня за ворот и как следует потрясти.

— Х-хорошо, — наконец пробормотал молодой стражник. — Я покажу вам вход в пещеры. Но поклянитесь Господом нашим, который умер на кресте, что не выдадите меня, когда вас схватят!

— Клянусь Христом и всеми его двенадцатью апостолами, — я поднял руку к небу. — Пойдем.

Толчком направив сына Дикона в нужном направлении и двинувшись следом, я подумал, что парень унаследовал не только неторопливость и рассудительность, но и честность своего отца. Он даже не сказал «если вас схватят». Он сказал «когда».


Больше века назад, проходя через Ноттингем, чтобы подавить восстание в Йорке, Вильгельм Завоеватель приказал своему сыну построить замок на возвышающейся над городом скале. Старые деревянные укрепления уже давно были заменены каменными, но Замковая Скала по-прежнему оставалась то жилищем, то тюрьмой для царствующих особ[35], а испещрявшие ее многочисленные пещеры служили норманским хозяевам города так же исправно, как прежде служили саксонским.

Никто не мог сказать, сколько всего насчитывалось под Ноттингемом этих пещер и соединяющих их ходов, но из века в век им находилось какое-нибудь применение. Там устраивали винные склады, темницы и пыточные камеры, казармы для стражи или просто кладовые. В городской тесноте ценился каждый дюйм, и самая старая гостиница в Англии, «Путь в Иерусалим», частично располагалась в одной из таких пещер у северного склона Замковой Скалы.

Но мы с Вольфом подошли к скале с другой стороны.

— Вот вход для стражи, — сын Дикона показал на большое отверстие, забранное решетчатой железной дверью. — Есть еще и другие выходы, говорят, один из них ведет в темницы прямо от подножия королевского замка... Но выходов за городскую стену я не знаю, клянусь!

— Ладно, верю. Когда свижусь с твоим отцом, передам ему от тебя привет, — хлопнув напоследок Вольфа по спине, я двинулся к указанному входу.

И в самом деле, откуда парню, выросшему в Эдвинстоуне, знать бесчисленные ходы, в которых путались даже старожилы Ноттингема? Может, среди этих старожилов и встречались настоящие знатоки каменного лабиринта, но мне некогда было их отлавливать. Поэтому я был благодарен Вольфу уже за то, что тот довольно толково описал путь к темницам. Моей ближайшей целью было теперь добраться до подземной тюрьмы, а там, как говаривал брат Тук, — audentes fortuna juvat[36]!

Начало пути оказалось настолько легким, что я на каждом шагу ожидал подвоха от чересчур расщедрившейся судьбы.

И это Вольф называл «тройной стражей»?!

Может, стражников и вправду было втрое больше обычного, но на месте начальника караула я бы никогда не стал размещать их по двое в далеко отстоящих друг от друга изгибах каменных коридоров. Голоса переговаривающихся караульных служили мне путеводной нитью вдобавок к объяснениям сына Дикона, и я быстро проходил один пост за другим, оставляя позади бесчувственные тела тех, кто при виде меня сначала удивлялся, потом принимался задавать вопросы и уж только потом пытался меня остановить. Да, пока мне везло так, словно за мной присматривала сама Богородица!

Я в любую секунду готов был пустить в ход меч, но до сих пор ухитрялся обходиться без него, поэтому продвигался вперед не только быстро, но и тихо. Боковые ответвления коридора как нельзя лучше подходили для того, чтобы прятать в них выведенных из строя противников, связанных их же собственными поясами, с кляпами из одежды во рту. Следующая смена караула намечалась после заката, и к тому времени, как стражников найдут, я рассчитывал оставить за собой только затихающее эхо шагов...

Голоса впереди заставили меня притормозить. Я шел как можно осторожнее до тех пор, пока за очередным поворотом не замерцал свет, а голоса не приблизились настолько, что стало слышно каждое слово.

На этот раз болтали не двое, а как минимум пятеро. Один из них шепелявил и был предельно зол.

— Опять вше иж-жа этого ублюдка, штоб его черти как шледует припекли в аду! — ругался шепелявый. — В прошлый раж шериф чуть не швернул мне иж-жа него шею, теперь грожится вждернуть меня на дыбу, ешли негодяй не заговорит! Как будто это моя вина, што...

— Ха, не больно-то тебе хочется самому поболтаться на своей «деревянной лошадке», да, Губерт? — заржал один из собеседников.

Другой, настроенный не так весело, проворчал:

— На месте шерифа я бы не только дал старому негодяю по зубам, но и подвесил бы вверх ногами... Тоже мне, пыточных дел мастер, одного жалкого лесного доходягу не может разговорить!

— Портач, — согласился третий. — Торчи из-за него в сырости, от которой все кости ноют! Вот я бы развязал Локсли язык и без всех этих мудреных штучек...

— Порташ?! — возмутился шепелявый. — Ты бы ражвяжал ему яжык, Херворд?! Да мой прапрапрадед, ешли хочешь жнать, был экжекутором еще при короле Этелыптане! И уж ты бы ражвяжал ему язык, конешно, — как тому воришке, которого в жапрошлом году приконшил, не доведя до караульной! А ну как Локсли жагнулся бы на дыбе, ш кого тогда был бы шпрош? Ш Губерта, конешно, ш кого же еще? А ну как ражбойник повредилша б головой и шериф так у него нишего б и не выжнал — кто бы тогда был порташом, я тя шпрашиваю?..

— Так шериф и без того ни хрена не вызнал! — захохотали стражники.

— Нишего, мержавец у меня еще вше-е-е рашкажет, — хмуро пообещал Губерт. — «Порташ»... Пытка — дело тонкое, штоб вы жнали! Это вам не трахнул девку, натянул одежу жадом наперед да пошел! Шериф ловил этого бандита с жапрошлого года, вот и мог бы подождать еще пару-другую деньков, пока я как шледует подраштрясу негодяя... А уж тогда пришла бы пора браться жа иглы, бич и клещи, тут бы у меня голубчик и жаговорил, не только жаговорил — жапел бы! Так нет, вше нынше торопятся, вшем нынше недошуг и невтерпеж. А мой дед говорил, в его время к ошновнои пытке приступали уже только пошле...

Я прервал воспоминания потомственного экзекутора на самом интересном месте, неожиданно показавшись из-за поворота.

Четверо стражников и палач воззрились на меня с деревянных топчанов, на которых сидели, развалясь, положив ноги на скамьи напротив.

— Сэр Гринлиф?...

Караульные еще решали, вставать им или не стоит, когда я уже оказался между ними — и с ходу вырубил того стражника, который выглядел самым крепким.

Он выглядел таким не больше трех секунд, пока не врезался спиной и головой в стену и не свалился мешком на пол. Спустя еще секунду компанию ему составил второй караульный, а оставшиеся схватились за мечи. Они сидели на противоположных скамьях и при выпаде едва не пропороли друг другу животы, когда я ушел назад. Было бы вовсе неплохо, если бы мои противники взаимоистребились, но визг и вопли раненых никак не входили в мои планы, поэтому я постарался послать этих парней вслед за товарищами как можно быстрее и тише.

Все-таки напрасно шериф ругал моих оглоедов — таких тормозных субъектов я бы в своем отряде не потерпел!

Добавив падающему караульному для верности кулаком по затылку, я повернулся к палачу и с облегчением увидел, что плешивый старикан как привстал, так и застыл с полуоткрытым ртом, не делая никаких попыток завопить или убежать.

— Молчишь? Молодец, — одобрил я, проворно связывая стражников. — Держи и дальше пасть на замке, здоровее будешь!

— А... — слабо вякнул палач — но тут же захлопнул рот под моим свирепым взглядом.

Закончив неприятную работу, я лизнул рассеченное в драке запястье и пробормотал короткую благодарственную молитву, с которой обычно обращался к Богородице Робин Гуд. Пока мне удивительно фартило; хоть бы эта удача продержалась еще пару часов!

— Ну, вот теперь можно побеседовать по душам, — обратился я к Губерту. — Для начала самый простой вопрос — где Локсли?

— Неправильный ответ. Спрашиваю еще раз: где Робин Гуд?

— У... Эээ...

Губерт мотнул головой в сторону темного прохода впереди.

— Хорошо, я знал, что ты можешь быть красноречивым, если захочешь. Где ключи от его камеры?

Я крепко пнул палача, и Губерт выплюнул застрявшие в глотке слова:

— Ключи у Херворда!

— Достань.

Сунув в руку палачу выдернутый из железного гнезда на стене факел, я приказал:

— Пошли. Двигайся тихо, дыши медленно, и, возможно, у тебя появится шанс подышать еще пару-другую лет.


Губерт продвигался вперед почти на цыпочках, высоко поднимая факел, зажатый в трясущейся руке. По-моему, палачу следовало бы иметь нервы покрепче, — но, может, потомственный экзекутор слишком хорошо знал, что такое боль, и ни в малейшей степени не хотел испытать ее на самом себе?

Желтое пламя освещало то глухие ноздреватые стены, то решетки, и наконец Губерт промямлил:

— Ш-шдеш...

При виде темной дыры, на которую он указал, я с трудом подавил желание докончить дело шерифа, выбив палачу последние зубы... Но Губерт по-прежнему был мне нужен, вместе с остатками его дикции, поэтому я просто толкнул его к стене, где тот поспешно сполз на пол. Быстро скрутив экзекутору руки, я вырвал факел, который Губерт продолжал преданно сжимать в кулаке, толкнул решетчатую дверь и шагнул в вонючую темноту маленькой клетушки.

Лежавший на полу человек никак не отреагировал на скрип решетки.

— Робин!

Я опустился на колени, наклонился над ним — и едва успел отшатнуться, когда Локсли с рычанием вскинулся и попытался вцепиться зубами мне в горло. Среагируй я чуть медленнее, ему бы это удалось. А так зубы шервудского «волка» впились мне в плечо и почти прокусили толстую кожаную куртку, но рычание Локсли перешло в крик, и он рухнул обратно на пол.

— Черт! — я невольно схватился за плечо. — Робин, это я, Джон!

Главарь аутло смотрел на меня неузнавающими глазами, с хрипом втягивая воздух сквозь оскаленные зубы.

— Эй, это Джон, успокойся!

Не добившись ответа, я бешено обернулся к двери:

— Губерт!!!

Палач тотчас возник передо мной — исполнительный и сутулый, словно Конек-Горбунок.

— Что ты с ним сделал?!

— Ни... нишшего, — трясясь, прошепелявил Губерт. — Нишего такого, клянуш! Т-только немножко потряш на дыбе!

Дыба...

Я был знаком с этой штукой только по фильмам и книгам, но примерно представлял, что она может сотворить с человеком. Вывихнутые в плечевых суставах руки... Разорванные связки...

«Теперь знаменитый разбойник не поднимет лук, даже если ему пообещают за это помилование, свободу и спасение души», — сказал Вольф.

Тогда мне было недосуг уточнять, что именно имеет в виду сын Дикона, а вот теперь я почувствовал, как у меня похолодело внутри, словно я проглотил галлон ледяной воды.

— Держи!

Не глядя сунув факел палачу, я осторожно распахнул разорванную камизу на груди Робина, готовый отпрянуть, если Локсли снова решит пустить в ход зубы. Но вожак аутло не шевелился, пока я с ужасом осматривал его распухшие, посиневшие плечи... Похоже, все силы узника уходили сейчас на то, чтобы дышать.

Я опять посмотрел на Губерта, и экзекутор шарахнулся под моим взглядом. Палач отлично навострился держать факел связанными руками — но стрелять из лука после того, как тебя «немножко потрясли на дыбе»... Да будь все проклято!!!

— Ты вправил ему плечи?

Мой вопрос явно оскорбил потомственного экзекутора.

— А как же, шэр Гринлиф! Как только кого шнимаеш ш дыбы, жавшегда первым делом надо...

У меня сейчас не было настроения выслушивать лекции по пыточному делу.

— Заткнись!

— Как шкажете, шэр Грин...

— Да не потеряй факел! Вставай, покажешь мне выход за городскую стену.

Только что палач, казалось, готов был подпрыгнуть выше головы, лишь бы мне угодить, но тут заискивающая улыбка сползла с его лица — и я понял, что начинаются очень большие проблемы,

— Что вытаращился? Вперед!

— Ш-шэр Гринлифф... Я не ж-жнаю выхода жа штену!

— Врешь! Раз твои предки жили здесь со времен саксонских королей, ты не можешь его не знать! Может, освежить тебе память?

Палач попытался перекреститься зажатым в кулаке факелом:

— Клянуш памятью отца и деда! Клянуш Гошподом нашим и двенадцатью апоштолами! Я не жнаю хода, о котором вы говорите! Никогда не шлыхивало таком! Клянуш Швятым Мэтью!

Я не знал, кто такой Святой Мэтью, но понял — Губерт говорит правду. Палач не знал выхода за городскую стену, и, возможно, такого выхода вовсе не существовало.

С тех пор как я стал командиром наемников, даже дома, наедине с собой, я старался не говорить по-русски. Подслушай меня кто-нибудь из слуг, пойди об этом сплетни, как я смог бы объяснить, отчего уроженец Холдернеса говорит на некоем загадочном языке? А вот сейчас я перестал разыгрывать из себя радистку Кэт и завернул такое многоэтажное ругательство, что до его чердака трудно было бы добраться без скоростного лифта.

— Д... Джон?

Этот тихий голос остановил меня на полуслове.

— Робин? — я наклонился к Локсли, вглядываясь в его лицо. — Ты меня узнаешь?

— К... как же тебя... не узнать... когда ты говоришь... такое... разве кто-нибудь еще... стал бы... нести... такую... тарабарщину...

Робин слегка шевельнулся, застонал, но его стон быстро перешел в английский эквивалент того, что я только что выдавал по-русски. Недостаток в этом языке нужных слов главарь шервудских аутло восполнял бешеной экспрессией, пока не замолчал, хрипло тяжело дыша.

Я вовремя удержал руку, которую опустил было на его плечо, — и снова обернулся к Губерту:

— Если ты не знаешь выхода из города, какие выходы ты вообще знаешь?

— Вход для шштражи... И еще два на вершину Жамковой Шшкалы, — старательно принялся перечислять палач. — И в гоштиницу «Путь в Иерушалим»... И еще нешколько поближости от нее... и...

— И?

— И... И в-вше...

— Тогда ты мне больше не нужен, — заключил я и стукнул палача по голове.

Тот ничком повалился на пол.

Отдернув ногу, в которую чуть не ткнулся факел, я справился с искушением добить экзекутора. Обнаружив пропажу узника, шериф расплатится с Губертом куда покруче: в некоторых отношениях скупой до мелочности сэр Певерил проявлял просто неслыханную щедрость.

— Давай убираться отсюда, — я как можно осторожнее положил руки Робина ему на грудь.

— Д... Джон, я не...

— У тебя здесь остались какие-то важные незаконченные дела?

— Я не...

Локсли задохнулся и замолчал, когда я поднял его на руки, перешагнул через палача и двинулся к выходу из клетки. Только в коридоре вожак «волчьих голов» снова подал голос:

— Что ты... делаешь?

— Вытаскиваю тебя отсюда. А ты что подумал?

— Ты... с... сумасшедший?

Я двигался почти в полной темноте, не видя теперь лица Робина, чему был только рад. Мне достаточно было слышать его дыхание, чтобы всерьез подумать — а не поступить ли с ним так же, как с Губертом, прежде чем отправиться дальше.

— Само собой, сумасшедший, — не стал отпираться я. — Помнишь, фриар Тук говорил — безумие заразительно? Наверное, он был прав.

Скорее всего, мне почудилось, будто сквозь скрип зубов прозвучал сдавленный смех.


Загрузка...