Дрянь погода

13

Поздним вечером 27 августа, когда спину обдувал теплый ветерок, а в животе покоились девять холодных «Бадвайзеров», Кит Хигстром решил поохотиться. Приятели отказались составить ему компанию, поскольку Кит был пьян, а стрелок из него весьма и весьма паршивый.

Вообще-то охотиться в Южной Флориде не на кого – дикое зверье давно разбежалось или вымерло. Однако ураган обеспечил окрестности новой экзотической добычей – домашней скотиной. Вырвав с корнем мили изгородей на ранчо, шторм пустил коров и лошадей исследовать просторы округа Дейд за пределами унавоженных пастбищ. Движимые примитивным голодом, а не природной любознательностью, животные стали появляться в местах, где их раньше не встречали. Одним из таких мест и стал район Кита Хигстрома; там на пятачке земли сгрудились двадцать рядов по двадцать пять неразличимых домов цвета морских ракушек, окаймленные проторговавшимися пассажами.

Здесь прошло детство Кита. В начале 40-х семья отца переехала в Майами из Северной Миннесоты, прихватив с собой любовь к длинноствольным ружьям и дикой природе. Впечатлительный мальчик Кит наслушался охотничьих баек о волках и черных медведях, добытых в северных лесах, о белохвостых оленях и диких индейках во флоридских кущах.

Над обеденным столом Хигстромов висела голова пятнистого оленя с мраморно-стоическими глазами, а на стене кабинета редкий трофей – коричневая шкура пантеры. В пять лет Кит начал собирать переплетенные в кожу подшивки журналов «Жизнь на природе», «Поля и ручьи» и «Полевой спорт». Самой большой драгоценностью была фотография с автографом Джо Фосса [36] – знаменитый летчик стоял над убитым гризли. В шесть лет юному Киту подарили пугач «Маргаритка», в девять – пневматический пистолет, в одиннадцать – мелкокалиберную винтовку, а в тринадцать он получил свое первое охотничье ружье.

Но… Уже пуляя в пивные банки в местном карьере, мальчик обнаружил полное отсутствие сноровки в обращении с огнестрельным оружием. Отец был более чем разочарован. С ружьем юный Кит становился по-настоящему опасен. Тренировки пользы не приносили – как и эксперименты с различными видами оружия. Оптический прицел не помог. Тренога тоже. И прокладки для смягчения отдачи. Не было толку даже от дыхательных упражнений, черт бы их побрал.

Часто совместные учения папы с сыном заканчивались руганью и слезами. Наконец старший Хигстром сдавался и позволял Киту расстрелять несколько обойм из «моссберга» двенадцатого калибра, чтобы сын ощутил, что он попал хоть куда-нибудь. Стало ясно, что династия метких охотников печально завершилась. После этих выходов в карьер отец Кита возвращался домой бледным и потрясенным, но жене ничего не рассказывал.

К счастью, Кит достиг охотничьего возраста, когда в Майами стрелять стало практически не в кого, кроме крыс и низколетящих чаек.

Каждую осень Кит упрашивал отца свозить его на болота Биг-Сайпрес или в частные охотничьи угодья в Эверглейдс, где в прилив оленей загоняли в воду на глиссерах и расстреливали в упор. Старшего Хигстрома такие экспедиции ужасали – он считал подобное убийством, а не охотой, но для сына не было большей радости, чем метать гранаты в оленят-подранков.

В одно злосчастное утро отец Кита поклялся навсегда завязать с охотой. Увлеченно преследуя отощавшую сенильную рысь, они с сыном неслись по болоту в багги размером с танк. Внезапно Кит начал бешено палить в небо – как позже выяснилось, в белоголового орлана, находящегося под защитой федерального закона. Возможное преступление не совершилось лишь потому, что у молодого человека тряслись руки, но в азарте сынок умудрился отстрелить отцу левое ухо.

Оглохший, истекающий кровью старший Хигстром корчился, упав ничком на мергель Эверглейдс, и тут испытал своеобразный катарсис, нежданное душевное умиротворение. Казалось, его медленно укутывали прохладным белым покрывалом. Да, рана была ужасна, и глухота – если он в ней признается – будет стоить ему работы авиадиспетчера. Но зато теперь ничто не могло заставить его отправиться на охоту с таким возбудимым сыном!

Киту не удалось снять с себя ответственность за случившееся и заглушить муки совести. Отец оправился от раны и был достаточно тактичен, чтобы не вспоминать о происшествии чаще двух раз на дню. Вскоре угрызения Кита уступили место невысказанной обиде: он понял, что отсутствием уха отец пользуется, чтобы уклониться от еженедельных охотничьих экспедиций. Пластический хирург надежно пришпандорил к голове старшего Хигстрома полиуретановую копию, а высокотехнологичный слуховой аппарат восстановил слух на восемьдесят один процент. Но старик упорно отказывался взяться за ружье.

– Врачи не велят! – орал отец.

К тому же Киту никак не удавалось найти компаньонов для выезда на природу. Когда бы он ни приглашал друзей поохотиться, те уже обещали быть где-то в других местах. Раздосадованный Кит маялся долгие тоскливые выходные, чистя ружья и просматривая на видео любимые серии «Американского охотника». [37] Когда же палец чесался по курку так, что становилось невмоготу, он садился в машину и уезжал на канал. С наступлением темноты Кит заряжал двуствольный дробовик, цеплял на голову фонарик и крался вдоль берега. Как правило, мишенью становились черепахи и опоссумы – живность смышленее и проворнее обычно удирала.

После урагана Кит Хигстром обнаружил четырех дойных коров и пегую кобылу, щипавших травку на соседской лужайке. На тротуаре собрался весь квартал – люди смеялись и фотографировали, радуясь возможности отвлечься от тягостных последствий шторма. Вечером Кит сидел с приятелями в ирландском баре на Кендалл-драйв.

– Сколько весит корова? – спросил он.

– Сдаюсь, Хигстром, – ответил один дружок. – Ну и сколько она весит?

– Это не анекдот. Тяжелее лося? По моей улице буренки разгуливают.

– Ураган натворил.

– Понятно, однако на сколько корова потянет? Мула перевесит? – Кит допил пиво и встал. – Пошли на охоту, парни.

– Сядь, Хигстром.

– Так вы идете или нет, ссыкуны?

– Давай лучше по пивку.

Кит рыгнул и устремился к выходу. Приехав домой, он проскользнул в кабинет и достал из кленового шкафа с оружием старинное дедушкино ружье. Никто не проснулся, когда он уронил коробку патронов и пьяно захихикал. Кит облачился в заказанный по почте камуфляж десантника, натянул сапоги, приладил на голову фонарик и отправился на добычу говядины.

Коров на соседской лужайке уже не было. Подчеркнуто скрытными перебежками Кит двинулся по улице. Его мотало из стороны в сторону, но он ощущал себя легким, как перышко, и опасным, как змея. Великолепное ружье в умелых руках! Он собирался привязать убитую корову к переднему бамперу своей «хонды-сивик» и вернуться к ирландскому бару, где напивались бздуны-дружки. Кит ухмыльнулся, представив, какое будет зрелище.

Прячась за курганами обломков, он с грохотом передвигался по развалинам. На пустынной темной улице ни огонька – дома в северной части все еще оставались без электричества. Пробираясь мимо дома Уллманов, Кит услыхал тяжелое хриплое сопенье с заднего двора. Наверное, беглая кобыла. Кит обогнул гараж, и в луче фонаря засверкала пара огромных, как пепельницы, синих глаз.

– Черт возьми! – вскрикнул Кейт.

Рядом с полупустым бассейном Уллманов стоял огромный зверь. Луч фонаря скользил по его иссиня-черным бокам. Это не простая корова. Начать с того, что она здоровая, как трактор. Острые рога причудливо изогнуты – совсем не так, как у обычной домашней скотины.

Кит Хигстром точно знал, кто перед ним. Он же видел в «Американском охотнике», как Джимми Дин и Курт Гауди [38]пристрелили точно такую грандиозную тварь. Но там дело происходило, черт возьми, в Африке, а не в Майами, Флорида.

Киту подумалось, что он, возможно, стал жертвой обильного возлияния и громадное копытное, обжигающее его овальными очами, – всего лишь пивное видение.

Зверюга опять всхрапнула, пустив две струйки соплей. Потом пригнула башку и копытами размером с утюг решительно взбороздила лужайку Уллманов, недавно покрытую бермудским дерном.

– Драть меня передрать! – пробормотал Кейт Хигстром, вскидывая дедушкино ружье. – Черный буйвол!

Он выстрелил и, естественно, промазал. Дважды.

Выстрелы разбудили мистера Уллмана, банкира по профессии и недавнего переселенца из Копенгагена. Он вовремя выглянул из окна спальни и увидел, как по его двору галопом несется громадный бык с дергающимся молодым американцем на роге. Мистер Уллман позвонил в полицию и срочно, насколько позволяло его владение английским, сообщил, что «невезучий ковбой серьезно перфорирован». В конце концов полицейские разобрались в том, что пытался сказать мистер Уллман.

Через два часа полицейский диспетчер оставил сообщение на автоответчике Августина: пропавший черный буйвол его покойного дядюшки идентифицирован по бирке на ухе – он объявился в овощном отделе разрушенного ураганом супермаркета. К сожалению, возникли неприятности. Диспетчер просил как можно скорее связаться с Агентством по контролю животных.

Но Августин не проверял автоответчик еще несколько часов: вместе с Бонни он находился в заливе Бискейн.

Катер позаимствовали у приятеля Августина, летчика гражданской авиации. Пилот задолжал услугу после давнего развода, когда Августин разрешил ему закопать за гаражом золотые крюгерранды [39] на 45 000 долларов, чтобы укрыть их от частного сыщика, нанятого будущей бывшей женой. После развода у летчика не осталось ничего, кроме тайника с монетами. Он немедленно потратил их на манекенщицу весом девяносто один фунт, которая потом бросила его в пятизвездочном отеле в Марокко. Прошли годы, но пилот не забыл дружеской поддержки Августина в период личного кризиса.

Катер стоял у пристани в Норт-Майами-Бич и от урагана не пострадал. Августин и Бонни Лэм встретились с Джимом Тайлом у причала. Глаза полицейского покраснели, голос прерывался. Джим рассказал, что его близкого товарища и коллегу жестоко избил угонщик. Сейчас он бы предпочел прочесывать дороги, чтобы поймать эту гнусную сволочь.

Хотя Джим Тайл был расстроен, морская поездка его заметно тревожила. Даже в темноте залив казался неспокойным и коварным. А вот Бонни, как ни странно, совсем не волновалась. Возможно, ее успокоило то, как держался Августин: небрежно крутил штурвал двумя пальцами, а свободной рукой направлял прожектор. Он плавно огибал разметанные ураганом большие ветки, обломки бревен и призрачные силуэты перевернутых лодок. Жутковатое плавание, похоже, и Джима Таила ненадолго отвлекло от воспоминаний о Бренде на носилках…

Бонни не терпелось встретиться с человеком, называвшим себя Сцинком. Она все время вспоминала окровавленный труп в морге; Тайл сказал, его накололи на телевизионную антенну. Сцинк – убийца? Послушать полицейского, экс-губернатор – вовсе не клинический маньяк типа Мэнсона. [40] Скорее он нацелен на выполнение миссии – безрассудной, обреченной на провал и абсолютно противозаконной. Бонни привлекали смелые чудаки. Сцинк не страшен, когда рядом с ней полицейский и Августин. Она бы никогда не призналась, но странная встреча со Сцинком влекла ее так же сильно, как и возможность снова увидеться с мужем…

И вот теперь Джим с Августином старались втащить бесчувственного человека на катер. Намокшая одежда добавила веса и без того грузному телу. Бонни пыталась помочь. Августин ухватил губернатора за серебристую шевелюру, Джим за ремень, Бонни вцепилась в языки его башмаков – и в результате похититель, блюя морской водой, оказался на палубе.

С носа катера донесся брезгливый плевок – Макс Лэм сложил руки на груди и, сморщившись, попыхивал сигаретой. Бонни отвернулась от мужа и склонилась над усыпленным губернатором. Полицейский, стоя на коленях, носовым платком вытирал ему забрызганное рвотой лицо и с особым тщанием – стеклянный глаз.

– Он дышит, – сказал Августин.

Сцинк гулко закашлялся и поднял голову:

– Я видел омаров. Здоровенные, как Сони Листон. [41]

– Лежи спокойно, – сказал Джим Тайл.

– Мой плейер!

– Купим тебе новый. Лежи.

Сцинк опустил голову, звучно стукнувшись о палубу. Мурлыча какую-то мелодию, он закрыл глаза.

– Что нам с ним делать? – спросила Бонни.

– Отправим в тюрьму, что ж еще? – раздраженно ответил Макс.

Бонни посмотрела на Августина, и тот сказал:

– Решать Джиму. Он у нас закон.

Полицейский открыл термос и влил глоток горячего кофе в горло своего обалделого друга. Бонни поддержала Сцинку голову. Августин вошел в рубку и запустил моторы. Перекрикивая шум двигателей, Бонни спросила Джима: может, ей стоит посидеть с губернатором – вдруг ему станет плохо?

Полицейский наклонился и тихо сказал:

– С ним все в порядке. Займитесь мужем.

– Ладно, – ответила Бонни.

Слава богу, темно, и полицейский не заметил, что она покраснела. Макс, кажется, тоже.

Разговор между Гаром Уитмарком и его супругой не напоминал любовное воркованье. Сам факт, что жена вручила семь тысяч наличными банде каких-то проходимцев, мог привести в бешенство, но она совершила совсем непростительную глупость – даже не спросила имени у того, кому отдавала деньги.

Единственным ключом к поиску негодяев был клочок желтой бумажки, выданный липовым прорабом и являвшийся одновременно и квитанцией, и сметой. Желтая бумажка, которую миссис Уитмарк тотчас куда-то засунула.

Ярость Гара Уитмарка имела еще одну грань. Профессиональный строитель, он лично знал всех честных и квалифицированных кровельщиков в округе Дейд. Список был невелик, но позволял набрать бригаду, которая отремонтирует разбитую крышу Уитмарка. Гар оставил сообщения в полудюжине компаний и (неоднократно) объяснил жене, что для организации работы потребуется время. После урагана у кровельщиков потекли слюнки, их охватила настоящая золотая лихорадка. Лучшие работники тонули в срочных заказах, которыми их завалили на месяцы вперед. В Майами валом повалили иногородние ремонтники; среди них были опытные и умелые, негодные халтурщики и множество мошенников. И перед всеми открывались безграничные перспективы.

Типичные жертвы урагана, которым всегда не терпится обрести крышу над головой, вынуждены отбирать рабочих по наитию. К сожалению, интуиция в таких вопросах часто подводит типичную жертву урагана. Однако Гар Уитмарк обладал двойным преимуществом: знал состав исполнителей и знал, как направить лучших на решение собственных неотложных нужд. Он без труда нашел первоклассного мастера, который согласился забыть на время о других подрядах и заняться его крышей. (Строительная фирма Уитмарка была одной из самых богатых в Южной Флориде и давала заказы на кровельные работы.) Однако выбранный мастер сказал, что сначала ему надо восстановить две другие крыши – свою и тещину.

Гар Уитмарк дал кровельщику неделю на починку семейных крыш. Задержка оказалась невыносимой для миссис Уитмарк, с чьим клокочущим за попорченные дождем «чиппендейлы» беспокойством уже не могли тягаться обычные умеренные дозы успокаивающих, расслабляющих, снотворных и тонизирующих средств. Поэтому нежданное появление на пороге добровольных кровельщиков она сочла божественным промыслом. Миссис Уитмарк ждала, что муж похвалит ее за инициативу, ведь у него станет одной проблемой меньше. Ему хватало беспокойства: клиенты, у которых дома, построенные фирмой «Марка Уитмарка», развалились в урагане, точно были склеены из мокрого картона, грозили мерзкими обвинениями в халатности.

Супруги стояли в гостиной, и дождь барабанил Уитмарку по черепу с синими жилками на висках. Хозяин велел жене немедленно отыскать эту чертову квитанцию, или чертову смету, или чем там ее обозвал чертов так называемый прораб.

После часа поисков важная бумажка обнаружилась: аккуратно сложенная, она пряталась в школьном ежегоднике миссис Уитмарк. Гар Уитмарк не мог понять, почему жена положила ее именно туда и как потом нашла. Супруга объяснить этого тоже не могла – после урагана у нее в голове все перепуталось.

На квитанции значилось название фирмы – «Крепостная Кровля», что вызвало горькую усмешку Тара Уитмарка.

Жулики не лишены чувства юмора! Уитмарк набрал номер, но там включился автоответчик. Тогда он позвонил начальнику окружного строительного управления, обязанному своей должностью семерым членам окружной комиссии, обязанным своими должностями щедрым пожертвованиям Гара Уитмарка на их избирательную кампанию. Как Уитмарк и предполагал, начальник сказал, что он потрясен и встревожен. Неужели жертвой мошенников стала жена мистера Уитмарка? Будет проведено тщательное расследование.

Нет, он никогда не слышал о «Крепостной Кровле», но непременно выяснит, кто за ней стоит.

И чем скорее, тем лучше, сказал Гар Уитмарк, вытирая полотенцем дождевые капли со щетинистой лысины. Всю кожу в розовых отметинах на ней пекло после недавней пересадки пятидесяти волосяных луковиц.

Начальник управления перезвонил через пятнадцать минут и скорбно сообщил, что «Крепостная Кровля» никогда не получала законной лицензии на подряды и потому является неизвестной преступной группировкой.

Взбешенный Уитмарк стал обзванивать знакомых кровельщиков, честных и не очень. Некоторые что-то слыхали о новой компании, которая перебивала им заказы. Руководил ею некий сукин сын по фамилии Авила, бывший инспектор. Личность нечистоплотная, каких мало, предупредили кровельщики.

Гар Уитмарк прекрасно знал Авилу, которого давно и успешно подкупал. Жадный ублюдок постоянно получал взятки от его, Уитмарка, субподрядчиков. Брал деньгами, выпивкой, порнухой. Если Тару не изменяет память, он любил махровое порно – девочка с девочкой.

Уитмарк позвонил своей секретарше, чьи пальчики проворно открыли в компьютере крайне секретный файл со списком продажных и/или склонных к подкупу чиновников в округах Дейд, Бровард, Палм-Бич, Ли и Монро. Длинный реестр для удобства был составлен в алфавитном порядке.

Имя и не зарегистрированный в справочной номер домашнего телефона Авилы зловеще замигали внизу первой же страницы.

Уитмарк позвонил Авиле в три часа ночи.

– Это твой старый приятель Гар Уитмарк, – сказал он. – Твои бандиты выцыганили у моей жены семь штук. А ей нездоровится, Авила. Если утром я не получу своих денег, к вечеру ты будешь в окружной тюрьме. И я позабочусь, чтобы тебя подселили в камеру к Полу Пик-Перси.

После этих слов сна у Авилы как не бывало. Пол Пик-Перси, знаменитый людоед, сейчас ожидал суда. Его обвиняли в том, что он убил и съел своего домохозяина, который никак не мог заменить поплавковый клапан в туалетном бачке. Недавно Пола Пик-Перси признали также виновным в убийстве и пожирании копуши телемеханика и грубиянки кассирши с платной магистрали.

– Семь тысяч? – переспросил Авила. – Ей-богу, мистер Уитмарк, мне об этом ничего не известно.

– Ну как знаешь…

– Постойте! Подождите! – Авила сел в кровати. – Расскажите, что предположительно случилось.

– Никаких на хрен «предположительно»! – И Уитмарк пересказал печальную сагу жены.

– Грузовик точно был наш?

– У меня в руках квитанция, придурок. Здесь сказано «Крепостная Кровля».

Авила сморщился:

– Кто подписал?

– Подпись неразборчива, – сказал Уитмарк. – Жена говорит, это был парень с перекошенной мордой, похожий на мурену. В отвратительном костюме.

– Черт! – Именно этого Авила и боялся.

– Что-то вспоминается? – В угрюмом вопросе слышался зловещий сарказм.

Авила привалился к спинке кровати.

– Сэр, утром я верну вам деньги.

– Не мешкая. За тобой еще новая крыша.

– Что?

– Что слышал, хрен шинкованный. Возвращаешь украденные деньги и оплачиваешь счет, когда мне починят крышу. Настоящие кровельщики.

У Авилы свело живот. Уитмарк наверняка живет в усадьбе на юге, как и другие миллионеры. С новой крышей Авила влетит тысяч на двадцать.

– Это несправедливо, – сказал он.

– Предпочитаешь поужинать у шефа Пик-Перси?

– О господи, мистер Уитмарк!

– Я так и думал.

Авила выбрался из постели и пошел на задний двор ловить двух петухов; потом принес их в гараж, чтобы обезглавить. Он надеялся, что жертву примут благосклонно. После недолгой борьбы дело было сделано. Авила накапал теплой крови в пластмассовое ведерко, где лежали монетки, побелевшие кошачьи кости и панцири черепах. Ведерко стояло у ног глиняной статуэтки Чанго – бога молнии и огня. Скульптура размером с ребенка была одета в балахон, украшена разноцветными бусами и позолоченной короной. Коленопреклоненный Авила воздел к небесам испятнанные кровью руки и вознес Чанго смиренную молитву с просьбой уделать эту сволочь Щелкунчика, вогнать его в землю по самую, етиху мать, шляпку, за то, что испоганил аферу с крышами.

Авила не особенно верил, что обряд сработает. Он исповедовал сантерию относительно недавно и, что характерно, не утруждал себя ее глубоким изучением. Он начал баловаться кровавыми ритуалами, когда узнал, что власти расследуют полученные им взятки. Знакомые наркодельцы клялись, что сантерия уберегла их от тюрьмы, и Авила решил, он ничего не потеряет, если попробует. В Хайалии он снесся с настоящим священником сантеро, который предложил обучить его таинствам религии, уходящей корнями в древние афро-кубинские обычаи. История веры показалась Авиле невероятно мудреной и загадочной, и скоро занятия стали его раздражать.

Ему нужно, объяснил он пастырю, только одно – воссылать напасти на врагов. Смертельные.

Священник взбеленился и выгнал его. Авила вернулся домой с убеждением, что после увиденного шаманства он и сам сможет овладеть основами колдовства. Своим божеством он выбрал святого Чанго – ему понравилось мужественное имя.

А первой мишенью стал окружной прокурор, который возглавлял расследование по делу продажных строительных инспекторов.

Одноцентовые монеты достать было легко, как и старые кости животных – бабка Авилы жила в Медли, в четырех кварталах от кладбища домашних питомцев. Главной сложностью стала добыча крови, поскольку Авилу совершенно не тянуло на реальные жертвоприношения. Первые сеансы он пробовал ублажить Чанго, обрызгивая монеты и кости соком бифштексов и домашним бульоном. Ничего не произошло. Святые сантерии явно предпочитали натуральный продукт.

В одно дождливое воскресенье Авила приобрел живую курицу. Жена готовила большой обед для родственников и прогнала его из кухни. Авила сунул в задний карман большой нож и втихаря уволок жертву в гараж. Когда он стал расстилать на полу газеты, курица почуяла неладное. Авилу поразило, что тщедушная птичка весом в пять фунтов способна учинить такой бедлам и оказать столь вдохновенное сопротивление.

Жестокая сцена жертвоприношения все же состоялась, но Авила вышел из боя исцарапанным, исклеванным, весь в окровавленных перьях. В том же виде пребывал кремовый «бьюик-электра» жены. Оглушительная тирада супруги вынудила кузенов отказаться от десерта и пораньше отбыть домой.

Через два дня чудо свершилось. Прокурор, угодивший под куриный сглаз, упал и вывихнул плечо. Это произошло, когда законник принимал душ в компании с атлетически сложенной проституткой по имени Кунфетка, которой хватило ума не только позвонить в службу «911», но и стать доступной для многочисленных интервью. Пресса подняла шум, и прокуратура предложила падшему сотруднику уйти в бессрочный отпуск.

Но дело о коррупции не свернули, просто назначили другого прокурора.

Однако Авила уверовал в действенность колдовских чар сантерии. Дальнейшие усилия повторить результат оказались бесплодными (и весьма неряшливыми), но бывший инспектор винил в том собственную неопытность и отсутствие подходящего реквизита. Может, на жертвоприношении он произносил не те слова. Либо те, но не в том порядке. Может, обряд проходил в неудобное для деятельного Чанго время дня. Или просто использовалась домашняя птица негодного качества.

С новым прокурором договорились о сделке по признанию вины, и вера Авилы в колдовскую силу костей и крови оставалась непоколебимой. Проступок Щелкунчика, решил он, настолько гнусен, что заслуживает жертвования не одной, а двух куриц. Если и это не сработает, Авила поднесет святому козла.

Петухи без боя не сдались, и шум разбудил жену, тетку и мать Авилы. Женщины ворвались в гараж, где Авила распевал испанскую тарабарщину перед разряженной глиняной скульптурой. Супруга, мгновенно углядев кровавые капли и желтый кусок петушиного клюва на левом переднем крыле своей машины, кинулась на мужа с граблями.

А на другом конце округа Дейд Щелкунчик безмятежно почивал в виниловом кресле покойника. Сверхъестественная рука Чанго не причинила ему боли, как не обеспокоил и горящий ненавистью взгляд Эди Марш, которая лежала на заплесневелом ковре в тугой связке с голым оценщиком.