Дрянь погода

7

Центр судебно-медицинской экспертизы в округе Дейд оказался тих, опрятен и модернов. Бонни представляла себе морг крупного города совсем не таким. Ей понравилось, что архитектурное решение постройки успешно обошло тему насильственной смерти. Если бы не трупы в северном крыле, по своему нарядно-деловому интерьеру здание вполне могло сойти за управление страховой компании или фирму по оформлению закладных.

Пока Августин негромко беседовал с ассистентом судебно-медицинского эксперта, дружелюбная секретарша принесла Бонни кофе. Молодой врач вспомнил Августина, который неделей ранее приходил забирать останки укушенного змеей дяди. Судмедэксперт с немалым удивлением узнал, что тропическая гадюка, убившая Феликса Моджака, теперь разгуливает на свободе. И сразу же отправил по электронной почте докладную записку в больницу имени Джексона, в которой сообщал, что необходимо приготовить дополнительные запасы противозмеиной сыворотки – на всякий случай. Потом врач куда-то ушел с ксерокопией полицейского протокола по заявлению Бонни.

Вернувшись, судмедэксперт сказал, что в морге есть два неопознанных трупа, отдаленно соответствующих приметам Макса Лэма. Августин передал новость Бонни.

– Как вы, осилите? – спросил он.

– Если вы пойдете со мной.

До прозекторской, где температура была градусов на пятнадцать ниже, шли долго. Бонни взяла Августина за руку, когда они проходили мимо самодренирующихся стальных столов с полудюжиной тел на разных стадиях вскрытия. Помещение насквозь пропиталось тошнотворно-сладкой смесью запахов химикалий и мертвой плоти.

Ощутив, как похолодела рука Бонни, Августин спросил, не собирается ли миссис Лэм упасть в обморок.

– Нет, – ответила она. – Просто… Я думала, они прикрыты простынями.

– Это в кино так.

У первого неопознанного тела были жидкие прилизанные волосы и неровные бачки. Белый мужчина того же возраста, что и Макс, но никакого сходства. Глаза мертвеца зеленовато-голубые, у Макса – карие. Но взгляда Бонни отвести не могла.

– Отчего он умер?

– Это Макс? – спросил Августин.

Бонни мотнула головой.

– Скажите, почему он умер?

Шариковой ручкой эксперт показал на дырку размером с десятицентовую монету ниже левой подмышки.

– Пулевое ранение.

Августин и Бонни прошли за врачом к следующему столу. Здесь причина смерти была совершенно ясна. Этот человек попал в страшную аварию. Он был скальпирован, лицо изуродовано до неузнаваемости. По груди и животу шли черные стежки – швы после вскрытия.

– Н-не знаю, – запинаясь, произнесла Бонни. – Не могу сказать…

– Посмотрите на руки, – посоветовал эксперт.

– Обручального кольца нет, – заметил Августин.

– Пусть посмотрит, – настаивал прозектор. – Драгоценности мы сдаем на хранение.

Бонни, как сомнамбула, обошла стол. Синевато-бледное мертвое тело – даже не скажешь, какой оттенок кожи у него был при жизни. Сложением мертвец походил на Макса – узкие плечи, костлявая грудь, на талии – валики жира в прожилках вен. Руки и ноги худые и в мелких волосках, как у Макса…

– Осмотрите руки, мэм.

Бонни заставила себя перевести взгляд и вздохнула с облегчением. Это руки не Макса – ногти грязные и обгрызенные. Муж уделял исключительное внимание маникюру.

– Это не он, – чуть слышно проговорила Бонни, словно боясь разбудить человека без лица.

Врач спросил, не было ли у мужа каких-нибудь родинок. Бонни ответила, что не замечала, и вдруг почувствовала себя виноватой – вроде как недостаточно изучила интимные подробности своего мужа. А ведь истинные влюбленные знают друг у друга каждое пятнышко.

– Я вспомнила родинку! – обрадовалась Бонни. – На локте.

– На каком? – уточнил эксперт.

– Вот этого не помню.

– Какая разница? – раздраженно вмешался Августин. – Посмотрите на обоих.

Врач проверил локти мертвеца – родинок не было. Бонни отвернулась от трупа и спрятала лицо на груди Августина.

– Он гнал на ворованном мотоцикле, – сообщил врач. – А к багажнику привязал украденную микроволновку.

– Мародер! – презрительно фыркнул Августин.

– Ну да. Влетел под лесовоз на скорости восемьдесят миль.

– И он только сейчас об этом говорит! – воскликнула Бонни.

По-настоящему легче ей стало только в машине Августина. В морге был не Макс, потому что Макс жив. Это хорошо. Уже слава богу. И тут Бонни затрясло, когда она представила мужа на сверкающем стальном столе, распотрошенного, как рыба.

Они приехали в тот район, где пропал Макс, и увидели, что у прокатной машины колеса сняты, капот вскрыт, радиатор исчез. Записка под «дворником» осталась нетронутой, как свидетельство низкого уровня грамотности среди автомобильных воров. Августин предложил вызвать эвакуатор.

– Потом, – бросила Бонни.

– Я и говорю – потом. – Включив сигнализацию, Августин запер машину.

Битых два часа они бродили по улицам. Пистолет Августин держал за поясом. Он полагал, что похититель Макса может где-то отсиживаться, поэтому они проверяли каждый брошенный дом. Проходили квартал за кварталом, и Бонни расспрашивала людей, латавших разрушенные дома. Она еще надеялась, что кто-нибудь припомнит Макса в утро после урагана. Несколько человек красочно описали замеченных мартышек, но о похищении туриста никто не знал.

Потом Августин проехал к полицейскому блокпосту, откуда Бонни связалась со службой буксировки и прокатным агентством в Орландо. Затем она позвонила в нью-йоркскую квартиру, чтобы прослушать сообщения на автоответчике. Через минуту Бонни нажала кнопку повтора и передала трубку Августину.

– Невероятно, – сказала она.

Голос Макса пробивался сквозь ужасные помехи, словно он звонил с Тибета:

– Бонни, дорогая, все в порядке. Полагаю, моей жизни ничто не угрожает, но не знаю, когда меня отпустят. По телефону всего не объяснишь… Ой, подожди, он хочет, чтобы я что-то прочитал. Слушаешь? Вот тут что: «Мне нет дела до скрипучей машинерии человечества – я принадлежу земле! Лежу на подушке и чувствую, как на лбу прорастают рога». – После шершавой паузы голос продолжил: – Бонни, милая, все не так страшно, как тебе кажется. Пожалуйста, ничего не рассказывай моим родителям, я не хочу, чтобы папа волновался без всякой причины. И, пожалуйста, позвони Питу и, кхм, скажи, чтобы оформил мне больничный, если дело вдруг затянется. Передай, чтобы придержал шестой этаж насчет встречи с «Мустангом» на следующей неделе. Не забудь, ладно? И чтобы ни в коем случае не приводили Билла Наппа. Это пока еще мой проект…

Голос Макса растворился в щелчках и треске. Повесив трубку, Августин отвел Бонни к пикапу.

– Это сводит меня с ума, – сказала она, усевшись.

– Позвоним от меня и запишем звонок на пленку.

– Думаю, он расшевелит ФБР. Особенно поэзия.

– Мне кажется, это из книги.

– И что это значит? – спросила Бонни.

Августин перегнулся через ее колени и убрал пистолет в бардачок.

– Это означает, что ваш муж в большей опасности, чем ему кажется.

Дорожные полицейские, служившие в северной Флориде, по большей части не особенно обрадовались, узнав о командировке на юг полуострова. Многие бы предпочли Бейрут или Сомали. Исключение составлял Джим Тайл. Поездка в Майами сулила бесценные минуты с Брендой Рорк, но работа по две смены в зоне урагана не оставляла сил даже на то, чтобы забыться друг у друга в объятьях.

Джим Тайл не рассчитывал, что губернатор здесь объявится, но и не сильно удивился. Этот человек боготворил ураганы. Игнорировать его присутствие было бы эгоистично и безответственно – полицейский серьезно относился к их дружбе, а также к способности Сцинка на поразительные по своей необдуманности поступки. Джиму ничего не оставалось – только держаться поблизости.

В век политкорректности крупный чернокожий в отутюженной полицейской форме может перемещаться по бюрократическим коридорам белой швали, как и когда захочет, и лишних вопросов ему никто не задаст. Сразу после урагана Джим Тайл полностью использовал это преимущество. Он с полным правом толкался среди законодателей округа Дейд, полицейских Хомстеда, пожарных, добровольцев Красного Креста, офицеров Национальной гвардии, армейских командиров и задерганных представителей Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям. Между дежурствами Джим пил кофе и знакомился с отчетами, журналами службы 911, компьютерными распечатками и рукописными докладами о происшествиях, но ничего особенного не искал. Разве что намека.

Как всегда бывает, вслед за ураганом накатила волна неистового безумия. Джим Тайл листал бумаги и думал: боже мой, весь город сошел с ума.

Строительные инструменты превратились в оригинальное оружие для решения домашних разногласий. Тысячи жертв урагана бросились покупать цепные пилы для расчистки завалов, но опасные мощные инструменты использовались для выплеска накопившейся ярости. Один джентльмен в Хомстеде пытался укоротить пилой «Блэк-и-Декер» несговорчивого оценщика страховой компании. Пожилая дама из Флорида-Сити облегченной мотопилой «Сирз» пыталась заткнуть рот словоохотливому соседскому попугаю. В Суит-уотере два члена подростковой банды устроили короткую, но зрелищную дуэль на украденных бензопилах «Хоумлайт» и успешно отсекли друг другу руки (одному – левую, другому – правую).

Если пилы правили бал днем, то огнестрельное оружие – ночью. Боясь мародеров, неусыпные домовладельцы разряжали крупнокалиберные полуавтоматические винтовки во все, что шуршало, скреблось и шевелилось в темноте. Предварительный подсчет жертв включал семь кошек, тринадцать бродячих собак, двух опоссумов и мусорный грузовик – но не настоящих воров. Жители одного сельского района, не жалея патронов, отражали набег стаи мародерствующих мартышек. Этот эпизод Джим Тайл во внимание не принял, списав на массовую галлюцинацию, и решил по возможности ограничить свое расследование событиями дневного времени.

Почти все заявления о пропавших людях касались местных жителей, спасавшихся от шторма: обеспокоенные родственники с Севера потеряли с ними связь. Многие благополучно нашлись в укрытиях и домах соседей. Но один случай привлек Джима Таила – человек по имени Макс Лэм.

Согласно показаниям его жены, супруги Лэм приехали в Майами на следующее утро после урагана. Миссис Лэм сообщила полиции, что муж хотел посмотреть на разрушения. Полицейский не удивился – улицы заполонили иногородние, для которых зона бедствия была лишь туристическим аттракционом.

Мистер Макс Лэм оставил прокатную машину и занялся видеосъемкой. Джиму казалось невероятным, чтобы житель Манхэттена заблудился в простой планировке плоского флоридского района. Подозрение усилил погребенный в кипе папок отчет о другом инциденте.

Семидесятичетырехлетняя женщина позвонила с сообщением, что, возможно, стала свидетелем нападения. Информация, принятая диспетчером, излагалась в двух коротких абзацах:

«Источник сообщает, что подозрительный объект бежал по Куэйл-Руст-драйв в квартале 10700, неся на плече другой объект. Первый объект – белый мужчина, рост и вес не установлены. Второй объект – белый мужчина, рост и вес не установлены.

Источник сообщает, что объект Б предположительно был раздет и оказывал сопротивление. Объект А держал в руке пистолет с мигающим красным огоньком (??). Проверка на месте нарядами 2344 и 4511 результатов не дала».

Джим Тайл не встречал пистолетов с красными мигающими огоньками, какие имеются у большинства видеокамер. На расстоянии перепуганная старушка могла принять «Сони» за «Смит-и-Вессон».

Возможно, она стала свидетелем похищения мистера Макса Лэма. Но Джим Тайл надеялся, что нет и виденное старухой на Куэйл-Руст было типичной для округа Дейд придорожной потасовкой, а не действиями его неуловимого друга, обитающего на болотах: он, как известно, не уважал дурно воспитанных туристов.

Полицейский снял копии с некоторых сообщений и заявления миссис Лэм и убрал в портфель. Когда выдастся свободное время, он постарается с ней побеседовать.

На обед с Брендой оставалось двадцать минут, а потом обоим предстояло заступать в очередную смену. Возможность повидаться даже накоротке окупала муки службы на спятивших улицах южной Флориды.

К великому неудовольствию Джима, на пути в ресторан «Красный Омар», где его ждала Бренда, он стал свидетелем угона грузовика Армии спасения. Патрульному пришлось пуститься в погоню, и, когда она закончилась, на свидание он уже опоздал.

Обезоружив и заковав угонщика в наручники, Джим поинтересовался, зачем человеку, у которого сохранились хоть какие-то мозги, автомат «МЭК-10», когда он угоняет грузовик, набитый поношенной одеждой. Молодой человек объяснил, что вначале хотел только нарисовать спреем эмблему банды на борту грузовика, но водитель тронулся, не успел он закончить свое художество. Поскольку это вопрос самоуважения, выбора не оставалось, и пришлось доставать автомат и, мать его, угонять грузовик.

Полицейский Джим Тайл препроводил разговорчивого угонщика в клетку патрульной машины и дал себе слово во что бы то ни стало уговорить Бренду Рорк перебраться из чертовой дыры под названием «Майами» в более цивилизованную дыру; где они бы могли служить вместе.

Щелкунчик гордился тем, как обрел джип «чероки», но Эди Марш победа не заинтересовала.

– Это еще что? – Щелкунчик показал на такс.

– Доналд и Марла, – раздраженно ответила Эди. Таская ее взад-вперед по двору Тони Торреса, собачки, как ненормальные, метили его. Эди поразилась, какая сила в их коротеньких лапах, похожих на венские сосиски.

– Кстати, – поделилась она, удерживая натянутые поводки, – этот придурок стал хватать меня за титьки всего через три минуты.

– Ну, ты выиграла, и что?

– Забери у меня этих чертовых собак!

Щелкунчик попятился. Многочисленные столкновения с полицейскими овчарками оставили неизгладимые шрамы – и на теле, и в душе. В последние годы он предпочитал кошек.

– Да отпусти ты их.

Едва Эди бросила поводки, таксы свернулись у ее ног.

– Вот и славно, – буркнул Щелкунчик. – Глянь, чего я надыбал. – Он сверкнул хромированным пистолетом, отнятым у шпаны. Однако выяснилось, что обойма в этой дешевке пустая. – Хреновы ублюдки! – плюнул Щелкунчик и швырнул оружие в мутный бассейн.

Эди рассказала о крутом громиле с нью-йоркским выговором, который приходил к Тони Торресу.

– Ты удачно выбрал время, чтобы смотаться, – добавила она.

– Закрой хлебало.

– Но Тони исчез. Вместе со своим шезлонгом. Сам подумай.

– Черт!

– Он не вернется, – мрачно сказала Эди. – Во всяком случае, целиком.

Там, где раньше стоял шезлонг, теперь валялся бетонный блок. Щелкунчик выругался: не вовремя отлучился, зараза. Теперь десять штук накрылись. Даже если Торрес объявится, что маловероятно, он не заплатит. Крупный облом, не судьба послужить телохранителем.

– Вряд ли у тебя готов новый план?

Вой сирены заглушил ответ Эди, который она подкрепила знакомым выразительным жестом. По Калуса-драйв промчалась «скорая помощь». Щелкунчик рассудил, что везла она Малыша-Ебыша – на довольно необычную операцию. Щелкунчик бы не удивился, прочтя о ней когда-нибудь в медицинском журнале.

Увидев на дорожке вдребезги разбитый «ремингтон», он подумал: тут пора завязывать. Завтра он позвонит Авиле насчет дельца с крышами.

– Могу тебя подвезти, – предложил он Эди. – Только без чертовых собак.

– Господи, нельзя же просто их здесь бросить.

– Как знаешь.

Он взял из ледника Тони три банки «Хайнекена», забрался в форсированный джип и умчался, даже не помахав на прощанье.

Эди привязала Доналда с Марлой к дождевальной установке на заднем дворе и вошла в разрушенный дом посмотреть, не найдется ли там чего-нибудь ценного.

Сцинк приказал Максу раздеться и залезть на дерево. Макс послушался и осторожно уселся, свесив голые ноги, на пружинистой ветке ивы без листьев. Внизу расхаживал Сцинк.

Он произносил грозную тираду, держа на виду пульт от ошейника:

– Вы, сучьи карьеристы, приезжаете сюда, ничего не зная, не ценя и даже не интересуясь природной историей этого края и неохватной древностью его жизни. Господи, «Мир Диснея» – это не Флорида! – Он обличительно наставил палец на пленника. – В твоем бумажнике я нашел корешки билетов, любитель туризма.

Макс, полагавший, что «Мир Диснея» нравится всем, испуганно сказал:

– Пожалуйста, не надо. Если пустите разряд сейчас, я упаду.

Сцинк стянул цветастую купальную шапочку и присел у погасшего костра. Макс не на шутку встревожился. Угольно-черные москиты облепили его бледные пухлые ноги, но он не смел их прихлопнуть. Он боялся шевельнуться.

Весь день казалось, что настроение похитителя улучшается. Он даже отвез Макса в кемпинг на маршруте Тамиами, чтобы он позвонил в Нью-Йорк и оставил Бонни новое сообщение. Пока Макс ждал, когда освободится телефон-автомат, Сцинк сбегал на шоссе подобрать свежесбитое животное. Одноглазый вел себя непринужденно, настроен был, можно сказать, дружески. На обратном пути к кипарисовому леску он пел и лишь пожурил Макса за незнание того, что Нил Янг играл на гитаре в «Баффало Спрингфилд». [15]

Макс полагал, что наделен природным обаянием; это заблуждение привело его к допущению, что похитителю он понравился. Казалось, еще немного – и удастся выторговать себе свободу. Макс не придал значения устной биографии Сцинка и счел его неуравновешенным, но относительно разумным изгоем – смурной душой, которую можно расположить к себе спокойным вдумчивым подходом. Умение завоевать клиента – конек специалиста по рекламе, разве нет? Макс полагал, что легкими беседами, бессмысленными анекдотами и время от времени шутками над собой он продвигается к намеченной цели. Сцинк явно вел себя спокойнее, если не сказать – безмятежно. Он уже три часа не включал шоковый ошейник, и это, с точки зрения Макса, обнадеживало.

И вот теперь одноглазая скотина по непонятной причине снова взбеленилась.

– Контрольный урок, – объявил Сцинк.

– По какой теме?

Похититель медленно поднялся, засунув пульт в задний карман. Обеими руками собрал косматые волосы и завязал в конский хвост – но над ухом. Потом вынул стеклянный глаз, плюнул на него и протер заскорузлой банданой. Макс встревожился еще сильнее.

– Кто раньше появился в здешних местах – семинолы или теквесты? [16] – спросил Сцинк.

– Э-э… Не знаю. – Макс крепче ухватился за ветку – даже костяшки побелели.

Сцинк вставил на место искусственный глаз и достал из кармана пульт.

– Кто такой Наполеон Бонапарт Бровард? [17]

Макс в отчаянии помотал головой. Сцинк пожал плечами:

– Как насчет Марджори Стоунмен Дуглас? [18]

– Сейчас, сейчас, подождите! – Макс нервно заерзал, ветка качнулась. – Она написала «Первогодок»!

Чуть позже он пришел в себя и понял, что лежит на мшистой земле, свернувшись, как младенец в утробе. Колени ободраны, шею и плечи саднило от электрошока. Перед носом стояли ботинки одноглазого. Раздался низкий громоподобный голос:

– Надо тебя убить.

– Не надо…

– У тебя хватило наглости приехать в такое место и не знать…

– Простите меня, капитан.

– …даже не потрудиться узнать…

– Я же сказал, что работаю в рекламе.

Сцинк взял Макса за подбородок.

– Во что ты веришь?

– Господи, да у меня же медовый месяц! – Макс держался из последних сил, чтобы не скатиться в бездну паники.

– Какие у тебя убеждения? Отвечайте, сэр!

– Не могу, – съежился Макс.

Сцинк горько усмехнулся:

– К твоему сведению – ты перепутал двух Марджори. «Первогодка» написала Ролингз, [19] а Дуглас – «Травяную реку». Думаю, теперь не забудешь.

Он промокнул кровавые царапины на ногах Макса и велел ему одеться. Самоуверенность дала трещину; Макс, как сомнамбула с артритом, натягивал одежду.

– Вы когда-нибудь меня отпустите?

Сцинк словно не услышал вопроса.

– Знаешь, чего мне в самом деле хочется? – спросил он, заново разводя костер. – Повидаться с твоей новобрачной.

– Это невозможно! – сипло выдавил Макс.

– О, нет ничего невозможного.

В потоке отребья, хлынувшем на юг в первые тревожные часы после урагана, находился человек по имени Гил Пек. Он рассчитывал выдать себя за опытного каменщика, выудить предоплату, какую удастся, и умотать обратно в Алабаму. Афера безупречно сработала с жертвами урагана «Хьюго» в Южной Каролине, и Гил Пек был уверен, что все получится и в Майами.

Он приехал на четырехтонном грузовике с платформой, на которую была навалена небольшая, однако на вид вполне достоверная куча красного кирпича, который Гил стянул с неохраняемой стройки в Мобиле – там возводили раковый корпус педиатрической больницы. Пек увидел по телевизору торжественную закладку первого камня. В тот же день он подъехал к стройке на грузовике, хапнул кирпич и двинул без остановок на юг Флориды.

Дело пока ладилось. Пек собрал почти две тысячи шестьсот долларов наличными с полудюжины горемык-домовладельцев, которым обещал вернуться в субботу утром с полным грузом кирпича. К тому времени он, разумеется, будет далеко на севере.

Днем он суетился с клиентами, а ночью рылся в руинах. Большая платформа выглядела вполне официально и не вызывала никаких вопросов. Даже после наступления комендантского часа национальные гвардейцы пропускали его через заграждения с мигалками.

Приноровившись к раскопкам руин, Гил Пек обнаружил много чего ценного, пережившего ураган. Опись навара от трудов за две ночи включала: тостер для рогаликов, тренажер «Стэйрмастер», серебряный чайный сервиз, три немарочные штурмовые винтовки, сотовый телефон «Панасоник», две пары мужских туфель для гольфа, килограмм гашиша в непромокаемой упаковке, медный канделябр, баллон от акваланга, золотое кольцо Университета Майами (выпуск 1979 года), полицейские наручники, коллекцию редкой финской порнографии, марионетку «Майкл Джексон», непочатый стограммовый флакончик обезболивающего «Дарвоцет», набор пластинок Вилли Нелсона в коробке, спиннинг «Лумис», птичью клетку и двадцать одну пару женских трусиков модели «бикини».

Гил Пек был счастлив, обследуя останки трейлерного поселка. Упругой поступью пробирался он по руинам вслед за желтым лучом своего фонаря. Стараниями Национальной гвардии, дорожных патрулей и городской полиции никто ему не докучал, и он спокойно мародерствовал теплой летней ночью в полном одиночестве.

Поэтому от того, что он увидел посреди площадки для шаффлборда, его алчное сердце затрепетало: огромная тарелка спутниковой антенны. Несомненно, ураган вырвал ее в поместье какого-то миллионера и забросил сюда на потребу Гила Пека. Осветив внешнюю сторону параболы фонариком, Гил обнаружил всего одну вмятинку, а так восьмифутовая спутниковая антенна была в превосходном состоянии.

Блин, я на верном пути, ухмыльнулся про себя Пек. За такую дуру можно легко срубить пару штук. Наверное, неплохо бы смотрелась и на его дворе за курятником. Он уже предвкушал халявное «Эйч-би-оу» до конца земной жизни.

Гил обошел антенну, чтобы посмотреть, нет ли дополнительных повреждений. Высвеченное лучом фонаря его потрясло – в чаше тарелки находился мертвец, распяленный и приколотый, как бабочка в коллекции.

Покойника протыкал конус принимающей трубки, но сотворил это зло не ураган. Труп распяли – руки и ноги были тщательно привязаны к обрешетке антенны. Тучный и лысый мертвец совсем не походил на Иисуса Христа, чей образ внушило Гилу Пеку строгое баптистское воспитание. Тем не менее зрелище обескуражило липового каменщика, и он едва не заскулил.

Пек выключил фонарик и присел на землю, пытаясь успокоиться. О тарелке речи уже не шло – теперь Гил собирался с духом, чтобы снять дорогие часы, которые углядел на левой руке распятого мужика.

Раньше он всего лишь раз прикасался к покойнику – когда целовал бабушку в гробу. Слава богу, что хоть глаза у мужика закрыты. Пек осторожно залез в тарелку, и та закачалась под двойным весом. Сунув фонарик в рот, он направил луч на золотые «Картье» мертвеца.

Сучья застежка не поддавалась. Дело осложнялось трупным окоченением – распятый мужик не хотел расставаться с хронометром. Гил Пек боролся с трупом, а тарелка, будто юла, лишь сильнее раскачивалась на стойке. У Гила кружилась голова, он все больше свирепел. Но едва наконец удалось просунуть перочинный нож под браслет на окоченевшей руке, мертвец звучно перднул – произошел посмертный выход газов. И ошалевшего от ужаса Гила Пека детонацией сбросило с тарелки.

Эди Марш заплатила соседскому пареньку, чтобы слил бензин из брошенной Щелкунчиком машины и запустил портативный генератор. Она дала ему пятидолларовую купюру из тех шести, что нашла в ящике для инструментов в гараже торговца. Ничтожная заначка; Эди рассчитывала, что где-то есть еще.

Когда стемнело, она прекратила поиски и уселась в кресло Тони, положив рядом монтировку. Звук телевизора Эди включила на полную мощность, чтобы заглушить ночные шорохи и шепотки. Дом без дверей, окон и крыши – все равно что чистое поле. Снаружи было темно и жутко; люди, пробиравшиеся по неосвещенным улицам, казались привидениями. Рядом – никого, и Эди колотила дрожь. Она бы с радостью укатила на огромном, словно катер, «шевроле» Торреса, но выезд загородила машина Щелкунчика; ее Эди угнала бы с не меньшей радостью, если бы треклятый напарник не увез чертовы ключи. Придется торчать здесь до рассвета, когда одинокой женщине с двумя карликовыми таксами будет не так опасно появиться в городе.

Эди собиралась убраться из округа Дейд, пока еще что-нибудь не пошло наперекосяк. Операция провалилась, и она винила только себя. Скромный преступный опыт не подготовил ее к непонятным и зловещим передрягам в зоне бедствия. Все были на пределе; во мраке зрели зло, насилие и безумие. Такая игра ей не по зубам. Утром на попутке она доберется до Вест-Палма, съедет с квартиры и поездом отправится домой в Джексонвилл, где попробует помириться с дружком. За мировую придется расплачиваться, по меньшей мере, неделей минетов – учитывая, сколько она сперла с его счета. В конце концов он пустит ее обратно. Все они одинаковые.

Эди с отвращением пялилась в телевикторину, когда с порога ее окликнул мужской голос. Тони! – подумала она. Боров вернулся!

Эди схватила монтировку и вскочила с кресла.

– Полегче! – Мужчина в дверях поднял руки.

Это был не Торрес. Худощавый блондин в круглых очках, со светло-коричневым портфелем и ботинках «Хаш Паппиз» в тон. В руке манильская папка.

– Что вам нужно? – Эди держала монтировку небрежно, будто носила ее при себе постоянно.

– Совсем не хотел вас напугать, – сказал человек. – Я Фред Дав, работаю в «Среднезападном Ущербе».

– О! – Эди ощутила приятный трепет – как в тот раз, когда впервые встретила молодого Кеннеди.

Фред Дав заглянул в папку и спросил:

– Я не перепутал адрес? Это Калуса, 15600?

– Все верно.

– А вы – миссис Торрес?

Эди улыбнулась.

– Прошу вас, – сказала она. – Зовите меня Нерией.