Дурак ты, Сидоров

Глава IX. ЕЩЕ ХУЖЕ

Ника удалился. Приветовна ушла в лаборантскую приводить себя и орхидею в порядок. А я решил: «Если завтра все равно нельзя явиться в школу без родителей, то чего мне сегодня-то зря сидеть? Тем более эта Приветовна мне подложила такую подлянку». Было бы понятно, если бы я против нее и впрямь что-нибудь сотворил. Но я-то помогал, старался, можно сказать, едва собственную башку не свернул, и вот благодарность!

И, подхватив свой рюкзак, я выбежал из кабинета.

— Тимка, куда ты? — послышался вслед голос Клима.

Но я ничего не ответил. Потом ему объясню.

Дома у меня было пусто. Предки давно ушли на работу. Целый день я томился, ожидая их возвращения. Делать, естественно, ничего не хотелось. Ни читать, ни телек смотреть — вообще ровным счетом ничего. Телефон звонил почти беспрерывно. Но я не брал трубку. Когда же трезвон достал меня окончательно, я убрал звук.

Я упорно пытался уговорить себя, что тревожиться совершенно не надо. Подумаешь, исключит меня Ника. Так ведь все равно скоро придется переезжать в другой район. А узнав, что меня переводят, Ника с Макаркой В.В. просто-напросто отдадут предкам документы, и все. Вообще-то я совершенно не видел повода для своего исключения. Может, наоборот, предки сходят, разберутся, и все наладится? Хотя нет. Ника давно точит на меня зуб, а тут такой случай. Думаю, он этим воспользуется. Ну и пусть! Пусть! И так жизнь пошла наперекосяк!

Не успел я об этом подумать, как в замке входной двери заскрежетал ключ. В квартиру вихрем влетели оба моих дорогих предка.

— Тимур! Ты дома? — воскликнула мать. — Ну, слава богу!

И она устало опустилась на мой диван.

— Почему трубку не брал? — накинулся на меня отец. — Зачем мать доводишь?

Это уже было слишком.

— И не думаю никого доводить! — рявкнул я. — Это вы... вы...

Пока я подыскивал слова, отец снова принялся орать:

— Что ты опять натворил в школе? Почему Николай Иванович ставит вопрос о твоем исключении?

— Ничего я не творил, — мне хотелось все-таки оправдаться. — Я Приветовне помогал орхидею вешать.

— Слышали! — всплеснула руками мать. — Зачем ты кинул горшок в учительницу?

От ярости у меня даже перехватило дыхание.

А потом я взревел:

— Во врут! Да я сам чуть шею себе не сломал! Видели бы вы, на какую лестницу она заставила меня лезть! Под самый потолок, между прочим, а там все качалось!

— На потолке качалось? — переспросил предок.

— Не на потолке, а в стремянке! — гаркнул я. Отец отшатнулся. — Я Приветовне говорю: «Держите меня». А она не стала. Мол, и так залезешь. Ну, я и уронил.

— А Николай Иванович нам рассказывал по-другому, — осуждающе посмотрела на меня мать.

— У меня, между прочим, свидетели есть! — продолжал вопить я. — И вообще, чихать мне на то, что сказал Николай Иванович!

— Вот выгонят тебя из школы, тогда посмотрим, на что ты будешь чихать, — рявкнул предок.

— И на школу мне чихать! — уже не мог остановиться я.

— Тимур! — всплеснула руками мама. — Что ты говоришь? У вас же такая хорошая школа. И престижная, и друзья у тебя...

— Ага, спохватились! — исторг я какой-то кошмарный вопль. — А раньше чего же не думали?

— Мы? Не думали? — хором переспросили предки. — При чем тут мы?

— А разве не из-за вас мне скоро придется расстаться с этой школой? — напрямик спросил я.

— Из-за нас? — отец вытаращился на мать. — Лена, ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, — схватилась за голову мама.

— Они не понимают! — расхохотался я. — Думаете, я дурак! Ничего не вижу и не слышу? Все потому, что вы разводитесь.

— Что-о? — у отца отвисла челюсть.

— Тимурчик, кто разводится? — растерянно пролепетала мать. — С чего ты взял?

— С того! — я снова принялся орать во всю глотку. — Надоело мне ваше вранье! Делаете вид, будто все по-прежнему, а сами уже все решили. Квартиру размениваете! Мебель подыскиваете!

— Тимка! — запричитала мать. — Кто тебе это наговорил?

— Сам подслушал, — не стал скрывать я.

— Где? — отец продолжал на меня таращиться. — Где ты такое подслушал?

— Дома, — я решил выложить все начистоту. — Мама говорила тете Кате.

Предок, уставившись на мать, жалобно спросил:

— Лена, ты со мной разводишься? Совсем с ума сошла?

— По-моему, это наш сын сошел с ума, — откликнулась мать. — Ничего подобного Кате не говорила.

Ну, вот. Снова врут и прикидываются. И я грянул:

— Как это, не говорила? А кого, интересно, тетя Катя просила ничего от меня не скрывать, чтобы я в результате не сделался наркоманом, как сын Витковских?

— Что-что? — лицо у матери сделалось какое-то странное.

Мгновение спустя она разразилась заливистым хохотом.

— Лена, ты можешь мне объяснить, в чем дело? — запрыгал вокруг нее отец.

Но мама только отмахивалась и продолжала смеяться. Наконец, она нашла в себе силы простонать:

— Тимка, какой же ты все-таки у меня еще глупый.

— Лена, — мрачно взирал на нее предок. — Давай все-таки внесем ясность.

— И этот... большой, а дурак, — зашлась от нового приступа хохота мама. — Наверное, это у вас с Тимкой наследственное. По мужской линии передается.

— Недопонял, — буркнул предок.

— Объясни нам, — поддержал я.

— О господи! — явно устала смеяться мать. — Тимур, успокойся. Мы с папой не разводимся, а совсем наоборот.

— Что значит «наоборот»? — ее слова совсем сбили меня с толку.

— Это значит, что через полгода у тебя родится сестра или брат, — наконец внесла ясность мама.

Я выпал в осадок. Ну, блин.

— Значит, мы никуда не переезжаем?

— В ближайшее время нет, — ответил предок. — Если ты, Тимка, конечно, не дашь нам денег на новую квартиру.

Я почувствовал, как мой рот сам собой растягивается до ушей. Затем до меня как бы со стороны донесся собственный радостный возглас:

— Не, не дам! Мне и здесь хорошо!

Мы долго еще потом разговаривали. И, естественно, теперь, когда точно выяснилось, что развода не будет, со всей остротой встал вопрос о завтрашнем посещении Ники.

Я начал снова убеждать предков, что совершенно не виноват. То есть вчера я, конечно, на лестницу плюнул, но это случилось из-за развода. И, хотя я даже не думал плевать в Приветовну, готов, если она потребует, завтра перед ней извиниться. Но вот сегодня с кашпо я и вовсе не виноват. Стремянка на самом деле покачнулась, да еще потом и сложилась.

Тут мать вдруг сказала:

— Между прочим, Сережа, завтра в школе потребуем, чтобы нам показали эту стремянку. Иначе еще кого-нибудь заставят на нее лезть, и он разобьется.

— Обязательно, Лена, потребуем, — поддержал отец.

Я понял: гроза миновала. Предки мне поверили. Теперь они на моей стороне. А это уже кое-что. Уже поздно вечером я не удержался и позвонил Круглому.

— Порядок, — едва услыхав его голос, сообщил я.

Круглый, конечно, врубился не сразу:

— Чего, твои уже с Никой виделись?

— Да при чем тут Ника? Они не разводятся.

— Не может быть! — завопил Круглый. — Неужели передумали?

— Не то чтобы передумали, а вообще, оказывается, не думали.

— Но ведь ты сам говорил... — удивился Круглый.

— Неправильно понял, — перебил я.

— Я неправильно тебя понял? — совсем запутался Клим.

— Нет, я их неправильно понял.

— Значит, ты, Тимур, остаешься и никуда не уезжаешь? — по-моему, Клим жутко обрадовался. А я обрадовался, что он обрадовался.

Мы с ним еще потрепались, и я лег спать. И снова никак не мог заснуть. Сначала думал, как лучше бороться с Никой. Потом мои мысли переключились совсем на другое. Наверное, когда родится брат или сестра, жизнь наша здорово изменится. И вообще как-то странно. Я уже привык быть один в семье. А теперь получается, мои предки станут еще чьими-то предками. Теперь они будут прыгать вокруг этого маленького. И вообще, что им вдруг взбрело в голову заводить еще ребенка? Разве плохо было втроем?

Тут меня осенило: они решились на это после того, как осенью выяснилось, что я не совсем здоров и мне нельзя заниматься боксом. Меня даже пот прошиб. Если они решили подстраховаться и на всякий пожарный родить здорового ребенка, значит, я не просто болен, а опасно. Вот, оказывается, что они от меня скрывали! Болезнь! Я пока не ощущаю ее, а они делают вид, будто я практически здоров. Просто, мол, нельзя заниматься спортом, головой ударяться и все такое прочее. А на самом деле все, вероятно, гораздо серьезней. Зачем иначе им заводить нового ребенка?

С такими вот мыслями я и проворочался на постели до самого утра. Самое-то непонятное, что я и чувствую себя вроде нормально. Во всяком случае, не хуже, чем полгода назад, когда у меня впервые болезнь обнаружили. Да и врач тогда сказал: «Ничего страшного, надо только остерегаться физических нагрузок и ударов по голове». Короче, я продолжал считать себя вполне бодрым и здоровым. Только лишился любимого бокса. В футбол гонять и кататься на роликах мне тоже запретили. Но все равно была уже осень. А потом еще посмотрим. Ну, и таблетки я теперь какие-то пью.

Вообще-то, как мать объяснила, это с возрастом может у меня пройти. Хотя голову все равно надо очень беречь. Впрочем, как верно заметили мои предки, поберечь головы всем не мешает. Но теперь-то я просек, что они просто меня успокаивали. Наверное, это такая болезнь. Живешь себе, бегаешь, как ни в чем не бывало. А потом — бац, и привет. Помер.

От таких мыслей мне сделалось совсем неуютно. Все тело как-то закорежило, и, не в силах больше лежать, я босиком прошелся по комнате. Корежить меня вроде бы перестало. Но до хорошего настроения было очень далеко. Я снова улегся и начал думать, сколько мне еще отпущено времени на земле и чего я в жизни не сделал. Оказалось, практически ничего не сделал. От этого на душе стало совсем тоскливо. Как же я умудрился целых четырнадцать лет прожить совершенно зря. Мне вдруг подумалось: «Если бы можно было начать по-новой, я бы, наверное, уже с ясельного возраста занялся чем-то полезным. Ну почему мы так поздно все понимаем?»

Я попытался представить себе, что будет, когда меня не станет. В голове такое просто не укладывалось. Предки на месте, квартира — тоже, и моя комната. А меня нет. Нигде нет! Вообще нет! «Хотя, — продолжал я свои невеселые размышления, — моей комнаты, в том виде, как сейчас, уже не будет. В ней расположится новый маленький. Если это окажется мальчик, а я умру раньше, чем он родится, его, наверное, в честь меня назовут Тимуром».

Мне сделалось жутко обидно. Значит, Тимур, но не я. И еще этому новому Тимуру наверняка станут рассказывать про меня разные сказки и постоянно приводить в пример. Мол, твой покойный старший брат никогда бы так себя не повел. И в результате младший Тимур меня попросту возненавидит, ровно так же, как я сам терпеть не могу все образцово-показательное.

А может, предки, наоборот, постараются обо мне забыть, чтобы не расстраиваться? Тогда младший брат вообще никогда ничего обо мне не узнает. Мне невольно вспомнилась соседка по лестничной площадке — Клавдия Павловна. Стоило ей увидеть меня, сразу принималась читать нотации. То не так поздоровался. То в коридоре натоптал, а она только что там протерла. То кнопку звонка ей сжег (между прочим, первый раз это был совершенно не я), то еще чего-нибудь. Короче, все ей было не так. А прошлой зимой она вдруг взяла и померла. И теперь ее нет. Будто бы никогда и не было. И никто о ней даже не вспоминает. По-моему, это страшно! Прожил человек до старости, а зачем? После нее совсем ничего не осталось. И в квартире ее теперь живут другие люди. А еще через десять лет вообще никто не будет помнить, что ходила по земле такая Клавдия Павловна. Да и про меня к тому времени все забудут. Кроме предков, ну и еще, может, Клима.

На этом я, наконец, отрубился, чтобы утром в самом отвратительном настроении проснуться от звонка будильника. Предки сразу заметили, какой я кислый, но решили, что меня волнует предстоящий разговор с Никой. Отец даже сказал:

— Успокойся. Все будет нормально. Поговорим мы с твоим Николаем Ивановичем.

— Я вполне спокоен, — я пожал плечами.

— Ну, ну, — пробормотал отец.

Ничего-то он не понял. Что мне теперь Ника, если я, может, живу вообще последние недели или месяцы.

Позавтракав, мы всей семьей отправились в школу. Сколько лет я уже хожу по этой дороге. По-моему, даже с закрытыми глазами доберусь до места. Но сегодня я думал совсем о другом. Настанет день, и я больше никогда туда не приду. И вообще никуда не приду. Но где же тогда я буду? Не может быть, чтобы я вот так: раз и исчез. Ну, вообще без остатка. Значит, что-то где-нибудь от меня должно остаться. Но вот где и что, этого до сих пор никто не знает. А те, кто знает, нам уже не расскажут. Вот и извольте думать-гадать, лучше там или хуже, чем здесь? Впрочем, нас не спрашивают.

Я так глубоко задумался, что едва не пропилил мимо школы. Спасибо, мать за рукав поймала:

— Ты, Тимка, далеко собрался?

Ника уже с нетерпением поджидал нас в своем кабинете. Сперва мы беседовали все вместе. Ника с ходу закипятился и стал верещать по поводу испорченной орхидеи и моего хамства. Предок начал ему возражать, что никакого хамства не было и все случилось из-за элементарного стечения обстоятельств.

Тут в дверь кабинета постучали, и внутрь просунулись девчонки из нашего класса, которые все видели собственными глазами. Уверен: их сюда прислал Клим или Агата.

— Девочки, разве не видите, что я занят, — хмуро бросил им Ника. — Зайдите попозже. У вас, надеюсь, ничего срочного?

— Как раз очень срочное, — выступила вперед Агата.

— Мы свидетели, — выглянув из-за ее спины, пискнула Адаскина.

У меня прямо шары выкатились. Вот уж от кого не ожидал, так это от Зойки! А она продолжала:

— Сидоров не нарочно. Он сам только каким-то чудом не разбился.

— Он Варваре Аветовне говорил, — вылезла вдруг Танька Мити́чкина, — лестница шатается, подержите меня, пожалуйста. А она отмахнулась и говорит: «Ничего с тобой, Сидоров, не случится».

Видели бы вы при этом лицо Адаскиной. Она смотрела на Таньку Мити́чкину с полным отвращением, будто это совсем не Танька, а таракан или побитое молью чучело кабана ее дедушки.

— Вот, Николай Иванович, — покачал головой мой предок. — Оказывается, есть свидетели, а вы, вместо того чтобы разобраться, сразу родителей в школу.

— И Сидорова исключать совершенно не за что! — выкрикнула Адаскина.

Как у нее только хватило смелости? Хотя понимаю. Это чтобы ее слово было последнее, а не Мити́чкиной. Интересно все-таки, за что она столько лет подряд так ее ненавидит?

— И вообще, Николай Иванович, — вмешалась мать, — лучше бы проверили состояние ваших стремянок.

Лицо у Ники скукожилось. И выглядел он теперь совсем не так браво, как в начале беседы. Посмотрев на девчонок, он сказал:

— Спасибо за информацию. Вы мне очень помогли.

— Пожалуйста! — хором откликнулась вся компания.

— А теперь до свидания, — скомандовал завуч.

— И ты, Тимур, тоже выйди, — повернулся ко мне отец. — Нам надо с Николаем Ивановичем наедине поговорить. Не возражаете? — он перевел взгляд на завуча.

— Не возражаю, — кивнул Ника. — Иди, Сидоров, в класс и учись.

Меня, естественно, уговаривать не надо было. Мы вместе с девчонками вышли из ненавистного кабинета.

— Спасибо, — едва за нами закрылась дверь, начал я их благодарить. — Это Клим вас организовал?

— Нет, — внимательно посмотрев на меня своими огромными глазами, отозвалась Агата. — Все Зойка придумала.

— Зойка? — пролепетал я. Вот уж такого я точно не ожидал. Я еще понимаю, с Агатой за компанию. Но чтобы сама...

Адаскина, видимо, просекла мои мысли. Посмотрев мне в глаза, она дернула плечом и убежала.