Дурак ты, Сидоров

Глава III. ДОЧЬ КАВАЛЕРИСТА

От неожиданности я прямо остолбенел. Вот уж на что совсем не рассчитывал! И вообще, еще бы одна, кроме этой, квартира, и я со спокойной совестью вернулся бы обратно к Адаскиной. А теперь что прикажете делать? Ведь я тут совершенно один. Безо всякой, можно сказать, поддержки. Меня охватили запоздалые сожаления. Нужно было все-таки захватить с собой Клима. Потому что одна голова хорошо, а две лучше.

Вопрос-то стоял ребром: заходить в квартиру или нет? С одной стороны, возможно, там кому-то требуется экстренная помощь. А с другой, если внутри кого грохнули — я захожу, меня застукивают, и поди после объясняй, как я там оказался. В общем, дилемма.

Пока я мучился возле приоткрытой двери, изнутри послышался шорох. «Выходит, кто-то живой тут все-таки есть, — пронеслось у меня в голове. — А раз так, то надо спасать». И я решительно толкнул дверь. «Р-р-р!» Что-то белое взвилось в воздух. Я инстинктивно прикрыл лицо рукой. В следующее мгновение это белое, не переставая грозно рычать, вцепилось в мой рукав и повисло. Я истошно заорал и попытался стряхнуть свирепого фокстерьера.

Но у него была мертвая хватка. Он продолжал висеть на мне и рычать.

— Гарри! Гарри! Фу! Перестань! — непонятно откуда появилась в просторной прихожей пожилая женщина.

Едва глянув на нее, я обмер и даже отвлекся от фокстерьера, продолжавшего упорно висеть на рукаве Адаскинской куртки. Передо мной стояла седая тетка в халате и с шашкой наголо. Понимаете, с самой настоящей шашкой, с той, которые я раньше только в фильмах видел. Там такими головы рубили. Например, всякие казаки и так далее.

И вот я стою, фокстерьер висит и рычит, а седая тетка, слегка помахивая в воздухе своей жуткой острой шашкой, спрашивает:

— Ты вообще кто?

— Это вы мне? — переспрашиваю.

— Нет. Ивану Сусанину, — ухмыляется тетка.

— Понятно. Я — это я.

— Замечательно! — мерзко хихикает она. — А что, позволь спросить, ты делаешь в моей квартире?

С этими словами она вдруг принимается вертеть шашку у себя над головой. Фокстерьер ее тоже не дремал. Выплюнув Адаскинский рукав, он приземлился и атаковал мой ботинок.

— Фу, Гарри! Фу! — не переставая вращать своей шашкой, крикнула женщина.

И откуда у нее столько силы? Шашка-то явно тяжелая.

Но Гарри хозяйку не очень-то слушался. Он продолжал терзать мой ботинок. Я, дрыгая ногой, принялся потихоньку отступать в направлении лестничной площадки.

— Сто-оять! Смир-рно! — гаркнула тетка, и ее смертоносная шашка нацелилась прямиком в мою грудь.

Я, естественно, замер и говорю ей:

— Не надо.

Тетка, хмыкнув, обогнула меня и заперла входную дверь на два замка.

— Садись, — распорядилась она и указала шашкой на стул.

Я сел. Чего мне оставалось делать? Откуда я знал, вдруг она сумасшедшая?

— Рассказывай! — последовал новый приказ.

Фокстерьер поддержал слова хозяйки утробным рыком.

— А что вас конкретно интересует? — спросил я.

— Естественно, как и зачем ты попал в мою квартиру? — пояснила женщина с шашкой.

— Ах, она ваша, — с облегчением выдохнул я. — Значит, тут никого не убили. А вас случайно не ограбили?

— Какой заботливый, а! — хихикнула женщина. — С чего это тебе взбрело в голову, что здесь должны кого-то убить или ограбить?

— Ну, у вас дверь оказалась открыта, — ответил я.

— А-а, — с явным облегчением протянула тетка. — Видимо, я пришла и забыла запереть. А ключей в замке снаружи не было? — тут же с подозрением уставилась она на меня.

— Нет, — мотнул головой я.

Тетка, однако, мне не поверила. Продолжая грозить мне шашкой, она принялась другой рукой рыться в сумочке, стоявшей на подзеркальнике. К счастью для меня, она через некоторое время извлекла оттуда связку ключей.

— Фу-у, — выдохнула она. Однако в следующее мгновение вновь смерила меня настороженным взглядом: — А ты вообще-то к кому направлялся?

Это был сложный вопрос. Я принялся лихорадочно обдумывать ответ. Не расскажешь ведь ей всю правду. И в то же время она не должна почувствовать, что я вешаю ей лапшу на уши. Иначе ведь, чего доброго, зарубит.

— Я жду, — поторопила вооруженная тетка.

Фокстерьер тоже немедленно прорычал, что ждет. Вернее, я именно так его понял. А раздражать лишний раз эту парочку мне совсем не хотелось. Вот я и счел за лучшее хоть с чего-нибудь начать, а уж после, по ходу, додумать. И я начал:

— Да, понимаете, вообще-то мне ну совершенно не к вам...

Я умолк. Дальше ничего путного пока не придумывалось.

— Догадываюсь, — сухо произнесла кровожадная женщина с шашкой и вновь выжидающе уставилась на меня.

— Мне к вашим соседям, — я ляпнул первое, что пришло в голову.

— Это к каким же соседям? — не сводила с меня глаз старая террористка. — Из какой квартиры?

Я растерялся. Какие тут, интересно, номера? Ведь в этом доме имеется еще один подъезд. А какой он по счету? Первый или второй? В общем, я ответил уклончиво:

— Да я как раз шел в ту квартиру, которая напротив вас.

— И кто, интересно, там тебе был нужен? — по-моему, ее губы скривились в усмешке. Учитывая наличие обнаженной шашки, мне это совсем не понравилось.

— Знаете, — медленно проговорил я, — это очень долгая история.

— А нам с Гарри некуда торопиться, — откликнулась она. — Так что не стесняйся.

— У меня есть бабушка, — сказал я.

— В твоем возрасте это неудивительно, — спокойно отреагировала на мою информацию тетка. А Гарри коротко тявкнул. По-видимому, у него тоже была какая-то фокстерьерская бабушка. Короткий тайм-аут пришелся мне очень кстати: в моей башке наконец начало что-то складываться. Я немного уверенней продолжал:

— Так вот. У моей бабушки в юности была подруга. Очень близкая подруга. Потом они из-за чего-то там поругались. И много лет друг с другом не виделись. А теперь бабушка захотела ее найти. Говорит: «Ностальгия замучила по молодым годам».

— Почему же она сама не пришла? — поинтересовалась тетка с шашкой.

— Ей трудно, — ответил я. — Во-первых, она теперь плохо ходит, а у вас дом без лифта. Но самое главное, она уже много лет живет в Питере.

— И как же зовут твою бабушку? — осведомилась дотошная тетка.

У меня лично бабушек в Питере не было. Зато у Круглого бабка и впрямь питерская. Хотя теперь живет с ними в Москве. Ну, я и решил ее назвать:

— Елизавета Павловна.

— И фамилию, пожалуйста, тоже, — потребовала тетка с шашкой.

В общем, она учинила мне форменный допрос. Я, естественно, назвал все данные бабушки Круглого.

Тетка с шашкой, похоже, несколько успокоилась, но от меня не отстала.

— Теперь скажи, как зовут подругу?

Я, чтобы не забыть и не запутаться, назвал имя и отчество нашей литераторши:

— Изольда Багратионовна.

— Редкое имя, — отметила тетка с шашкой. — В нашем подъезде сейчас точно таких не живет. И вообще, какой номер квартиры назвала тебе бабушка?

— Никакого, — нашелся я. — Она просто мне описала внешний вид вашего дома и еще говорит: «Подъезд самый последний, если идти по направлению к Сретенке». А номеров она уже никаких не помнит.

— А когда же они последний раз с этой Изольдой виделись? — полюбопытствовала тетка с шашкой. По-моему, лапша уже крепко прилипла к ее ушам.

— Да вроде лет пятьдесят, — брякнул я.

— Теперь уж, естественно, не найдешь, — посочувствовала она и опустила шашку. А фокстерьер Гарри вдруг что-то жалобно проскулил. — Понимаешь, — продолжала его хозяйка, — я здесь живу уже тридцать лет, но никакой Изольды Багратионовны тут при мне не было. И уже на моих глазах сменилось трое хозяев. Так что, боюсь, придется огорчить твою бабушку. Вряд ли ее подругу можно найти.

— Да она вообще и не очень надеялась, — сказал я. — Просто просила сходить наудачу. Мол, все равно живешь рядом. Так я пойду? А то мне уже домой надо.

— Гарри, — хозяйка склонилась к фокстерьеру. — Отпустим его?

Фокстерьер, презрительно на меня покосившись, чихнул.

— Иди, — кивнула женщина. — И больше не советую тебе влезать без спроса в чужие квартиры. Даже если двери не заперты. Всякие люди встречаются.

— А вы все-таки запирайтесь, — не остался я в долгу. — А то всякие могут войти.

Женщина усмехнулась:

— Спасибо за совет. Но мы с Гарри как-нибудь справимся.

— И с шашкой? — вырвалось у меня.

— Естественно, — подтвердила хозяйка квартиры.

— Классно вы ее крутите, — я отдал ей должное.

— Как-никак экс-чемпион мира, — с гордостью ответила она.

— По шашкам? — прибалдел я.

Она заливисто засмеялась:

— По фехтованию. А шашка — это так. Семейная реликвия. От отца осталась. Он у меня служил в кавалерии. Как видишь, иногда еще может пригодиться.

— С ума сойти, — снова прибалдел я.

— Тебя как зовут? — спросила дочь кавалериста.

— Клим, — на всякий случай соврал я.

— Редкое в наши времена имя, — правильно отреагировала тетенька с шашкой.

— Ага, — радостно улыбнулся я. — Один на всю школу.

— Вот я и говорю, — кивнула она.

— А вас как зовут? — решил на всякий пожарный выяснить я. Вдруг она зачем-нибудь нам понадобится?

— Конкордия Николаевна, — охотно представилась хозяйка Гарри.

Я тут же подумал: «Настоящая дочь кавалериста. Даже имя ей предок дал какое-то лошадиное». Но вслух я сказать ей это не решился. Еще обидится.

— Ну, до свидания, — я двинулся к двери. — Как у вас тут открывается?

— Погоди. Я сама, — не дала мне дотронуться до замков Конкордия Николаевна. Видно, она все-таки до конца не теряла бдительности.

Оказавшись на лестничной площадке, я украдкой бросил взгляд на дверь соседней квартиры. Единственную, которая осталась мной не охвачена. Кажется, она была закрыта неплотно. Однако разглядеть толком мне не удалось. Конкордия Николаевна и ее Гарри, стоя в дверном проеме, зорко следили за моей передислокацией. Все-таки я решил хоть что-нибудь выяснить:

— А кто там теперь живет?

— Обычная семья, — передернула плечами дочь кавалериста. — Ничего особенного.

Прямо скажем, негусто. Мне жутко хотелось подойти к этой двери и проверить свои подозрения. Но, увы.

Я медленно двинулся вниз по лестнице, надеясь, что Конкордия со своим фокстерьером уйдут в квартиру. Тогда можно тихонечко вернуться на площадку. Однако она явно решила дождаться, пока хлопнет дверь подъезда. Уже находясь на втором этаже, я поднял голову и увидел: дочь кавалериста пристально смотрит в пролет.

Пришлось мне выйти на улицу. Лишь на морозе я вдруг ощутил, что весь мокрый как мышь. Ведь все это время я просидел у Конкордии в куртке, шапке и плотно намотанном на шею шарфе. Причем я даже не расстегивался. Ветер в момент пробрал меня до костей. Зубы застучали. Щеки тут же начали дубеть. Я с силой потер их ладонями и лишь после этого спохватился: «Черт! Что я делаю? У меня же грим на лице!»

Под ближайшим фонарем я разглядел свои руки. Они, естественно, были в тональном креме.

Я живо вообразил, какой у меня сейчас видок. Хорошо еще, что на улице совсем стемнело. Натянув шарф на лицо и запихнув руки поглубже в карманы, я торопливо зашагал в сторону Сретенского бульвара.

От ходьбы я немного согрелся, но вскоре меня снова забил колотун. Только уже не от холода. Мне вдруг живо представилось, что могло бы произойти, если бы экс-чемпионка по фехтованию долбанула меня своей шашкой. Или, к примеру, сдала в милицию. Кстати, неизвестно, что оказалось бы хуже. Теперь-то я понимал, что лишь чудом крупно не обломался.

Тут я сообразил другое: выйдя из подъезда, я не догадался проверить, есть в переулке слежка или нет. Остановившись, я проделал классический детективный трюк. Наклонился вроде бы завязать шнурок, а сам в это время глянул, что делается вокруг. Прохожих на Сретенке было полно, как всегда в конце рабочего дня. Однако, кажется, все они шли по своим делам, и мною никто не интересовался. Я уже хотел выпрямиться, когда заметил: какой-то тип, остановившийся всего в нескольких шагах от меня, уставился в окно дома, из которого давно уже выселили жильцов.

Это настораживало. Что, спрашивается, ему там рассматривать, да еще в темноте? Сами понимаете, окно дома на капитальном ремонте — это не витрина магазина. Я распрямился и свернул в «Грибы, ягоды, овощи». Подваливаю к прилавку с фруктами и прикидываюсь, будто решаю, чего купить. А сам, конечно, в окно гляжу на улицу. Тот самый тип, как ни в чем не бывало, прошествовал мимо. Он даже не поглядел в мою сторону.

Я облегченно вздохнул. Видать, показалось.

В общем, я без дальнейших приключений добрался до Адаскиных. Все тут же набросились на меня.

— Где тебя носило? Что-нибудь узнал?

— Нет. Полный тухляк, — вынужден был признаться я.

— Совсем ничего? — лица моих друзей разочарованно вытянулись.

Похоже, их куда больше бы обрадовало, ответь я, что этот мужик за нами следит. Я начал рассказывать им о своих приключениях. Когда дело дошло до дочери кавалериста с ее шашкой и фокстерьером, эти трое самым гнусным образом заржали. Мне стало обидно.

— Вот вы бы сами там оказались, посмотрел бы я на вас.

Но они почему-то только сильнее развеселились. И, естественно, громче всех хохотала Адаскина.

— Сколько же, Тимурчик, этой чемпионке мира лет? — наконец осведомилась она.

— Знаешь ли, я у нее паспорт как-то не спрашивал, — еще сильней обозлился я.

— Действительно, Зойка, какой там паспорт, — сквозь смех изрек Клим. — Тимка боялся, что ему голову оттяпают.

— Ты, между прочим, недалек от истины. — При одном воспоминании о том, как Конкордия Николаевна вертела над головой острой, словно бритва, шашкой, меня даже сейчас передернуло. — В общем, — продолжал я, — если бы мне не удалось ее вовремя успокоить, скорее всего мы с вами больше никогда бы уже не увиделись.

Но почему-то чем больше я пытался вдолбить им, что ничего смешного нет, тем сильней они ржали. В общем, пришлось мне ждать, пока они успокоятся естественным путем.

А успокоились они, надо заметить, совсем не скоро. Потому что Адаскина, внимательно посмотрев на меня, вдруг заявила:

— Если ты, Тимка, предстал чемпионке по фехтованию в таком виде, как сейчас, то я лично вполне понимаю, почему она за шашку схватилась. Вот полюбуйся сам.

Зойка подвела меня к зеркалу. Глянув, я ахнул. Физиономия у меня была вся в пятнах и темно-коричневых потеках. Брови тоже размазались по лбу. Видок, замечу, устрашающий. Я напрягся, пытаясь вспомнить, тер ли лицо перед визитом к дочери кавалериста. Потому что, если не тер, значит, главная трагедия с моей внешностью произошла уже по дороге обратно и Адаскина не права. Наверное, так оно и вышло на самом деле. То-то продавщица из овощного глянула на меня, как на психа. А если бы я в таком виде еще появился перед Конкордией Николаевной, она точно со страху треснула бы меня своей шашкой.

Пока я таким образом размышлял перед зеркалом, трое чутких моих друзей снова впали в истерику. Теперь по поводу моей морды. Я посмотрел на них и сказал:

— На дураков не обижаются.

Агата тоже на меня посмотрела и вдруг перестала смеяться.

— Хватит, ребята, — сказала остальным она.

Тут я почувствовал, что жутко хочу есть, и спрашиваю:

— Зойка, у тебя что-нибудь от нашего чая осталось?

— Нет, — смущенно развела она руками.

А Круглый тоже смущенно добавил:

— Понимаешь... Тебя очень долго не было. Мы начали волноваться, ну и на нервной почве...

Я молча кивнул. Люди, конечно, бывают разные. Одни, когда за тебя волнуются, спешат на помощь, а другие на нервной почве сжирают последние продукты.

— Тимурчик, — потянула меня за рукав куртки Зойка. — Может, все же разденешься? Ой! — завопила она. — Ты же рукав порвал!

Я кинул взгляд на оранжевый рукав. Оказалось, бандит Гарри не зря на нем повисел. Ткань в нескольких местах словно прорезали. Из нее выглядывал белый синтепон.

— Что ты сделал! — продолжала вопить Зойка. — Мать теперь мне устроит!

— Да ведь куртка-то мужская! — защищался я. — И вообще, я совсем не хотел ее надевать. Ты сама заставила.

— Я заставила тебя одеться, а не рвать! — кипела от возмущения Адаскина.

— А ты маленькая, да? — рассвирепел я. — Не знала, куда я иду! Да я вообще мог оттуда живым не вернуться!

— Но ведь вернулся! — с типично женской логикой заявила Адаскина.

— Слушай, Зойка, — Клим решил разрядить обстановку. — Сама подумай: ну разве мать будет тебе что-то устраивать из-за старой мужской куртки?

— Много ты понимаешь! — теперь Зойка перенесла весь свой гнев на Круглого. — Мама из этой куртки хотела себе что-то сшить. — Ее горящий яростью взгляд вновь вонзился в меня. — Главное, куртку порвал, и все без толку!

— Какой же может быть толк, если там ничего не оказалось? — я совершенно ошалел от подобной несправедливости. — А большая часть куртки, между прочим, осталась цела. Вот пускай тетя Лида и шьет из этого.

— Спасибо, Тимурчик, за разрешение, — криво усмехнулась Адаскина.

— Да перестаньте вы ругаться, — снова вмешался Клим. — Все равно назад уже рукав не вернешь.

Я, наконец, скинул проклятую куртку. Мне уже снова стало в ней жарко. И в шарфе, естественно, тоже. Поэтому я от него тоже с удовольствием избавился и пошел в ванную умываться.

Зойкина жидкая пудра отошла хорошо, и я достаточно быстро возвратился в комнату.

— Ну, и что будем делать дальше? — спросил я у друзей.

— По-моему, делать нечего, — пожал плечами Клим. — Во всяком случае, сегодня. Мужика ты нигде не засек. В подъезде вроде все тихо. Значит, опасность нам пока не грозит.

— Эх, жаль мне все-таки не удалось проверить последнюю дверь, — охватили меня сожаления. — Почти уверен, что она была приоткрыта.

— Почти или уверен? — этот вопрос, конечно же, принадлежал Зойке.

— Был бы уверен, так бы прямо и сказал, — откликнулся я. — Неужели не понимаете? Не смог проверить.

— Да успокойся ты, понимаем, — заверил Клим. — Может, мне туда смотаться? Дочь кавалериста меня не знает и...

— Погоди, — перебила Агата.

— Не волнуйся. Я сегодня туда не собираюсь, — сказал Круглый. — Вот завтра — другое дело.

— При чем тут ты? — отмахнулась Дольникова. — Я пока что за Тимку волнуюсь. Ему ведь теперь еще одна опасность грозит.

— Не понял, — насторожился я.

— Ну, — продолжала Агата, — если, к примеру, ты прав и квартиру напротив старой кавалеристки действительно ограбили или там что-нибудь еще случилось, то, как только это раскроется, кавалеристка тут же тебя заложит милиции.

Я так и сел. Агата права. Надеяться, что Конкордия Николаевна забудет о моем сегодняшнем визите, не приходилось. А значит, едва начнут разбираться, что к чему, и спрашивать у нее, ближайшей соседки ограбленных, не замечала ли она за последнее время каких-нибудь странностей... Думаю, дальше можно не продолжать. Потому что уверен: к дочери кавалериста не вламываются каждый день незнакомые парни в оранжевых куртках.

— Дура ты, Адаскина! — взвился на ноги я. — Послушался тебя на свою голову. — И, передразнивая Зойку, я заверещал: — «Чем ярче, тем лучше!»

— Это ты, Сидоров, дурак, — ничуть не смутилась Зойка. — Благодаря мне у тебя теперь какие основные приметы? Ярко-оранжевая куртка и чумазая рожа. Рожу ты отмыл, а такой куртки у тебя сроду не было.

— А нет куртки, нет, так сказать, и проблемы, — поддержала подругу Агата.

— Вот именно! — совсем обнаглела Адаскина. — Ты, Тимурчик, не упрекать, а благодарить меня должен.

Я переминался с ноги на ногу, не зная, что ответить. И как только этот женский пол умудряется даже свои ошибки выдать за достоинства? Вот и сейчас: Адаскина была виновата, но в то же время совершенно права. Они с Агатой даже меня успокоили.

— Только, естественно, появляться тебе в этом переулке теперь ни в каком виде нельзя, — предупредила Агата. — Вдруг кавалерийская бабушка куда более наблюдательна, чем мы думаем. И сумеет вычислить тебя даже без грима и без куртки. И тебе, — Агата перевела взгляд на Клима, — лучше в этот подъезд не соваться.

— Вообще никому из нас, — добавила Зойка.

Не скажу, чтобы мне сильно хотелось снова идти в этот подъезд. Глаза бы мои его больше не видели. Однако Адаскина почему-то часто вызывала во мне непреодолимое чувство противоречия. И, едва услыхав ее категорическое заявление, я в запальчивости воскликнул:

— Ну, конечно же, мы не пойдем и все бросим на полпути. На фига тогда я старался? Собой, можно сказать, рисковал.

— Вот и хватит нам риска, — стояла на своем Адаскина. — А если в той квартире действительно что-то произошло, наверняка завтра сообщат в газетах или даже по телеку. Просто надо следить за новостями.

— А если не передадут? — спросил я.

— Тогда я схожу, — сказал Клим. — Но девчонки правы: сперва имеет смысл несколько дней подождать.

— Ага, — с укором произнес я. — Мы с вами будем ждать, пока кто-нибудь другой обнаружит следы преступления. А вдруг там, на месте преступления, лежит тяжелораненый?

— Если бы лежал, — ответила Агата, — твой знакомый зверь фокстерьер наверняка бы сто раз на это отреагировал. Он ведь охотничья собака. А у них, знаешь, какой нюх. Как он себя вел на лестничной площадке?

— Нормально себя вел, — внес ясность я. — Вполне спокойно.

— А к той квартире подходил? — задала новый вопрос Агата.

— Даже не смотрел, — с полной уверенностью произнес я.

— Вот видишь, — улыбнулась Агата. — Значит, там никаких раненых нету.

— Тогда будем ждать, — сдался я.

— И сегодня вечером постараемся посмотреть все новости, — добавил Клим.

— А завтра-то, завтра что будем делать? — осведомилась Адаскина.

— Можно собраться у меня, — предложила Дольникова. — Согласны? Тем более, ведь завтра Рождество. Скажу родителям, что пригласила вас к нам его отметить.

— А они разрешат? — осведомился Климентий.

— Разрешат, — кивнула Агата. — Тем более, сами предки в гости уходят.

Против Агаты я ничего не имел. Даже наоборот. Потому что ее бабка наверняка приготовит что-нибудь вкусненькое.

— Тогда жду вас прямо с утра, — сказала Агата.

Мы еще чуть-чуть посидели. Затем кружными путями разошлись по домам. Когда я вернулся, предков еще не было, и я устроился в их комнате смотреть телевизор. Через некоторое время я вспомнил, что родители сегодня задержатся. Они собирались сразу после работы ехать в какой-то мебельный магазин. Нам давно нужны книжные полки. Потому что старый стеллаж совершенно развалился.

Вернулись они домой уже около девяти часов. Мать, не успев войти, принялась в подробностях мне рассказывать, где какие полки они видели. В общем-то, мне это было не слишком интересно. Но я все-таки вышел в прихожую. Мать глянула на меня и как завизжит.

— Лена, тебе плохо? — подхватил ее под руки отец.

— Ты только погляди на его лицо, — тыкала в мою сторону пальцем мать.

Я прибалдел. Помнил ведь, что еще у Адаскиных как следует умылся. И с рожей все было нормально.

— Тимур, что с тобой? — глаза у отца округлились, а лицо вытянулось.

Я подскочил к зеркалу и едва не вскрикнул. Всю мою физию покрывали неровные желто-коричневые пятна и потеки. Тут до меня доперло: «Искусственный загар! Видно, его-то мне до конца и не удалось смыть, а он, подлец, как раз сейчас решил проявиться».

— Тимур, — подскочила ко мне побледневшая мать. — Говори честно: что ты чувствуешь?

— Только не думай ничего скрывать, — вторил ей, в свою очередь, сильно напуганный предок.

— Ничего не чувствую! — принялся вопить я. — Я здоров! Совершенно здоров!

— Печень, — скорбно изрекла мать. — Этого я давно и боялась. Ах, почему я тебе, Тимурчик, сразу не запретила есть в школьной столовой! Общепит при твоем состоянии здоровья смерти подобен.

И, опустившись на стул возле вешалки, она зарыдала.

— Лена, Лена, — плюхнулся на другой стул рядом с ней отец. — Да успокойся. Может, еще обойдется. А с сентября... — начал он и почему-то осекся.

— Ну, развели панику, — обозлился я. — Можно подумать, я помираю. — «Теперь придется сказать им правду. А то по врачам затаскают».

Между прочим, в начале этого учебного года меня уже потаскали. Результат для меня оказался самым плачевным. Мне категорически запретили заниматься моим любимым боксом. Представляете? Не заниматься боксом, без которого я вообще жизни не представлял, а виновата была во всем Адаскина. Придумала, что мне надо закосить под больного. Случилась в школе одна неприятная история, из которой пришлось выпутываться. Из нее-то я выпутался, но заплатил за это занятиями боксом. Так что я теперь походов по врачам боюсь как огня. Вдруг еще что-нибудь обнаружат и запретят заниматься фотографией?

Ну, я понял: выхода нет. Придется предкам сказать хоть часть правды.

— Мам, — начал я. — Брось реветь. Это совсем не печень. Просто загар плохо лег.

— Какой загар? — взвыла она. — Ты разве забыл, что в твоем состоянии категорически противопоказано долгое время находиться на ярком солнце?

— Мать, очнись! — проорал я. — Какое яркое солнце? На улице зима! Мороз! А это, — я потыкал в свою пятнистую щеку, — искусственный загар! Понимаешь, крем такой. Зойка Адаскина мне дала.

— Зачем? — всплеснула руками та.

— Ну, мы думали, прикольно будет, — пришлось мне прикинуться полным дураком. — Зима. Кругом снег. А я один загорелый. Но, наверное, крем у Адаскиной был очень старый. Сперва вообще не подействовал. А теперь вот проявился, но неровно.

Мать посмотрела на меня и улыбнулась. В глазах у нее стояли слезы.

— Господи, какой же ты у меня все еще дурачок!

«Поверила, — с большим облегчением отметил про себя я. — Значит, по врачам не потащит».

— А отмыть этот ужас как-нибудь можно? — поинтересовалась мать.

— Не знаю, — на сей раз вполне честно ответил я. — Сейчас позвоню Зойке и спрошу.

— Да уж. Ты позвони, — строго произнес отец. — И вообще советую тебе, Тимур, в другой раз сперва думать, а потом делать. Нечего мать понапрасну нервировать. Она и так неважно себя чувствует.

— На фига тогда было в магазин переться? — удивился я.

Отец собирался ответить, но мать перебила:

— Ладно тебе, Сережа. Обошлось, и слава богу.

Предок что-то пробормотал и принялся расшнуровывать ботинки. А я отправился в свою комнату звонить Зойке. И впрямь, не ходить же теперь пятнистым.

Адаскина, конечно, сперва вдоволь поиздевалась надо мной. Потом хмыкнула и заявила:

— А как смывать, я не знаю. Пойду с матерью посоветуюсь.

Вскоре выяснилось, что сделать со мной толком ничего нельзя. Такой уж это загар: сразу не смывается. Должно время пройти. Зойкина мать сказала:

— Для ускорения процесса можешь воспользоваться скрабом.

— Каким еще скрабом? — я не врубаюсь во всякую эту косметику.

Зойка с кретинским ржанием начала мне, как тупому, втолковывать:

— Скраб — это, Тимурчик, такой специальный крем для отшелушивания кожи. В нем есть кусочки косточек или микроскопические шарики. Спроси у своей мамы. У нее наверняка есть. А если нету, намыль руки, в мыльную пену насыпь соды и потри всем этим свое несравненное лицо. Только глаза обязательно объезжай.

— Попробую, — буркнул я. — А за «несравненное лицо» ты у меня завтра получишь.

— Спасибочки тебе большое на добром слове, — ничуть не испугалась Зойка. — Учти, я тебе больше ни за что помогать не буду.

— Очень хорошо, — сказал я. — Теперь у меня появилась надежда остаться в живых.

— Вот она, человеческая благодарность, — заявила Зойка и бросила трубку.

Скраба у матери не оказалось. Пришлось ограничиться содой. Но с равным успехом я мог бы к ней и не прибегать. Лицо по-прежнему оставалось пятнистым. Наконец мать намазала меня своим ночным кремом.

— Брось, сынок, — сказала она. — До конца каникул, наверное, сойдет. Во всяком случае, будем надеяться.

— Да при чем тут конец каникул! — взвыл я. — А до этого мне что, пятнистым ходить?

— Сам виноват, — вмешался отец. — Не надо было мазаться. Говорю же тебе: приучись раз и навсегда сперва думать, а потом делать.

Я только пожал плечами. Терпеть не могу бесполезных советов. Но, в общем-то, мне завтра только до Агаты добежать. В конце концов, замотаюсь, как сегодня, шарфом. Кто меня там, на улице, будет особо разглядывать. А свои ребята потерпят. Но Адаскиной я этого никогда не прощу. Чтобы еще хоть раз в жизни ее послушался! Просто не человек, а настоящее бедствие.

Мать позвала нас ужинать. За едой все разговоры опять шли про мебель. Верней, я молчал, а предки спорили. Отцу хотелось купить одни стеллажи, а матери — какие-то совсем другие. В результате она начала на него злиться. Обычно предок отстаивает свою точку зрения до конца. Но на сей раз он почему-то махнул рукой и сказал:

— Ладно, Лена. Давай еще подумаем. Или в другой магазин съездим.

«Что это с ним?» — удивился я.

А мать посмотрела на него и улыбнулась.

— Эх, — допив последнюю чашку чая, отец поднялся на ноги. — Пойду-ка взгляну, что сегодня по ящику передают.

Тут только я и вспомнил: новости! Мы же договорились с ребятами, что каждый из нас постарается сегодня посмотреть их как можно больше. И я поспешил следом за отцом в их с матерью комнату. Предок быстро перебирал кнопки на пульте.

— Давай на московский канал, — порекомендовал я.

— Зачем? — удивился отец. — Я вообще-то хочу «НТВ» смотреть.

— Нет, лучше Москву, — мне не хотелось сдаваться. Там через минуту как раз начиналась криминальная передача «Петровка, 38».

— И чего тебе сдалась эта третья кнопка? — с явным недоумением посмотрел на меня предок.

— Да, говорят, там сегодня должны передать очень интересные новости, — уклончиво отозвался я.

Предок уставился на меня с таким видом, будто увидел живого мамонта.

— Тимка, ты ведь никогда новости не смотришь!

Это было совершеннейшей правдой. Однако я сказал:

— Обычно не смотрю, а сегодня хочется.

— Ладно, — вздохнул предок. — Может, и впрямь что-нибудь интересное увидим.

И он переключился на московский канал. Криминальные новости как раз начались. Я просто пожирал глазами ведущую. А предок с явным недоумением косился на меня. Криминальная сводка дня оказалась на редкость банальной и неинтересной. Какие-то алкаши, лохотронщики и так далее. Отец то и дело порывался переключиться на свое «НТВ», но я не давал ему это сделать.

«Петровку, 38» мне удалось отстоять до конца, но потом предок тоном, не допускающим возражений, изрек:

— Все. Теперь, пожалуйста, мне не мешай. Или будем вместе смотреть фильм, или иди и займись своими делами. — Тут он глянул на часы и добавил: — И вообще тебе скоро спать ложиться.

— Па! Да каникулы ведь! — напомнил я.

В комнату как раз вошла мама.

— Какая разница, что каникулы, — сказала она. — При твоем, Тимур, состоянии здоровья режим необходимо соблюдать все время.

— Нормальное у меня здоровье! — взорвался я. — Хватит меня с этим доставать!

Очень зря я так выступил. Потому что отец с ходу завелся:

— Зачем хамишь матери? Не смей ее расстраивать.

И откуда такая заботливость? Просто Гринпис какой-то. Мне стало жутко обидно.

— Это не я вас, а вы меня расстраиваете!

Тут предки совсем активизировались, и мне пришлось улечься спать даже раньше обычного. Иначе бы разразился грандиозный скандал. Так что в плане криминальных новостей оставалось рассчитывать лишь на Клима, Агату и Зойку. Может, хоть им повезет больше.

Однако наутро, добравшись до квартиры Дольниковых, я выяснил, что ничего не пропустил. Крупных криминальных событий в Москве вчера не произошло. Так, одна мелочь.

Клим телевидением не ограничился. По пути к Агате он накупил кучу разных газет. Рассевшись в ее комнате, мы быстренько их изучили. Итог этого изучения подвел сам Круглый:

— Зря только деньги потратил.

Зойка с улыбкой произнесла:

— Не расстраивайся, Климушка, деньги — дело наживное.

— Ага, — резко помрачнел Круглый. — Вот мы вчера их и нажили. Вместе с приключениями на свою голову.

— Ну, может, все еще обойдется, — с надеждой проговорила Агата, — и он не станет нас искать.

— Жди-надейся, подруга, — тряхнула мелкими кудряшками Зойка. Обожает она нагнетать.

А Клим сказал:

— Я лично тоже не исключаю, что тот мужик давно уже съехал куда-нибудь подальше от Москвы. Но мы не можем позволить себе рисковать.

Оставшиеся три дня зимних каникул мы провели в повышенной бдительности. И, как сказал бы наш учитель по ОБЖ Петр Тарасович Горбанюк, «предпринимали всевозможные меры предосторожности». Каждое утро мы с Круглым бегали по магазинам, спасая его больную семью от голодной смерти. При этом постоянно озирались, проверяя, не следят ли за нами. В общем, не закупка продуктов, а сплошной подвиг разведчика.

Снабдив Кругловых продуктами, мы все с теми же мерами предосторожности перли к кому-нибудь на квартиру и там сидели вместе с Агатой и Зойкой. К исходу каникул мы настолько друг другу осточертели, что ругались по любому поводу. Это был просто какой-то ужас. Я первый раз в жизни понял: сидеть с кем-нибудь изо дня в день взаперти — жутко трудно. Уверяю: любой человек начнет вас раздражать. Даже такой, с которым в обычных условиях нормально общаешься.

Конечно, каждый мог сидеть просто у себя дома. Но нам казалось, что вместе спокойнее. Не то чтобы поодиночке нам делалось страшно, но постоянно было не по себе.

Короче, хоть нас друг от друга тошнило (во всяком случае, от Зойки меня уж точно тошнило!), мы все равно упорно держались вместе. За это время мы переиграли во все настольные игры, которые только имелись, и смотрели по ящику все передачи подряд — как для развлечения, так и с целью выяснить, что же случилось в подъезде. Однако и телевидение, и газеты, и радио упорно молчали по этому поводу. То ли мы все же ошиблись, то ли информацию решили пока не оглашать, как говорится, «в интересах следствия».

Так и минули эти три дня. Мы ровным счетом ничего не выяснили. И теперь нам предстояло каждый день ходить в школу.