Дурак ты, Сидоров

Глава VIII. ЛЕТАЮЩАЯ ОРХИДЕЯ

А я ведь и впрямь, как ни странно, обрадовался. Карина Валентиновна заболела, занятие телекружка сегодня не состоится и сочинений ни у кого не потребуют. А значит, окончательное мое решение как бы откладывается. Вот сперва все у предков выясню, а потом и буду решать, стоит ли ставить точку на телекружке.

Раздался звонок, и мы отправились в класс. Однако нормально заниматься я в тот день так и не смог. Голоса учителей звучали для меня словно сквозь пелену тумана. Счастье еще, что никто не догадался вызвать меня к доске или спросить с места, ибо мысли мои вертелись лишь вокруг предстоящего развода родителей.

Чем дольше я думал об этом, тем сильней удивлялся, как же и впрямь ничего не заметил раньше. Ну жили и жили. Вон Винокур говорит: его предки перед разводом жутко ругались. Даже почти всю посуду в доме перебили. Тут хоть понятно: на фига вместе жить, если только крушить все вокруг. Но мои-то ничего подобного не делали. А последнее время у них даже не возникало скандалов среднего масштаба. Или мне просто казалось?

А может, у всех людей по-разному? Одни перед разводом всякие предметы кидают, а другие, наоборот, делаются вежливыми и ласковыми. Наверное, так. Хотя, если бы я собственными ушами вчера не подслушал разговор на кухне, ни за что не поверил бы. И тут меня тюкнуло. Все это время я полагал, что это отец намылился уходить из семьи. Но теперь догадался: разводиться хочет совсем не предок, а мать. Вот ей все и по фигу. А предок, конечно, над ней сюсюкает. Наверное, надеется, что мать в последний момент передумает и останется с ним.

От такого открытия меня прямо зашкалило. «Ну, — думаю, — еж колючий, дела! Отмочила родительница!» И мигом соображаю другое: раз так, то меня точно оставят с предком. На фига постороннему мужику абсолютно чужой сын. Значит, хочешь — не хочешь, надо готовиться жить с отцом. Вообще-то я его люблю. Но ведь он, наверное, тоже долго один не останется. Я живо представил себе: приводит предок какую-то злую тетку, и она начинает сживать меня со свету. Потому что ей тоже чужой сын абсолютно не нужен.

Конечно, у Сереги Винокура получилось совсем по-другому. Он оказался всем нужен — и родным, и чужим. Но это ведь исключение, а чаще бывает совершенно наоборот. Вон, учился у нас до третьего класса Колька Смирнов. Жил с мамашей и отчимом. Учился совсем никуда. Родителей постоянно вызывали в школу. А потом выяснилось, что именно поэтому Колька учиться и не может. Отчим после каждого вызова бил его и в результате едва совсем мозги не отшиб. И Колька учился все хуже и хуже. А потом что с ним случилось, не знаю. Они куда-то переехали. Но, думаю, все равно ничего хорошего Кольку не ожидало. Я, естественно, тут же подумал: «Что, если мне попадется такая прелесть в виде отчима или мачехи?» Конечно, фигу я дам себя бить. Но жизнь-то испортить могут. Начнут родных предков против меня настраивать.

Короче, к концу учебного дня я от всех этих рассуждений дошел до точки. А на переменах меня еще дергали то Будка, то Зойка. Мол, чего такой кислый. Спасибо еще Круглый старался как мог отвлекать от меня внимание.

Домой из школы мы с Климом шли вдвоем.

— Ты все-таки, Тимка, прямо сегодня с ними поговори, — он вновь принялся убеждать меня. — Чего зря мучиться.

— Да я особенно и не мучаюсь, — мне захотелось прикинуться бодрячком.

— А то я не вижу, — покачал головой Круглый. — Нет, Тимка, решай прямо сегодня вечером вопрос кардинально. По крайней мере, хоть какая-то ясность в жизни появится.

— Попробую, — снова пообещал я. — Если, конечно, получится.

— Может, вечером погулять пойдем? — предложил он.

Но мне ничего не хотелось.

— Лучше уж действительно попытаюсь с предками поговорить, — ответил я.

На том мы и расстались, я ушел домой. Там что-то пожевал в холодном виде. Потом по привычке уселся было за уроки. Однако потом подумал: «На фига зря стараться? Все равно в этой школе учиться всего ничего осталось. Вот перееду, в новую школу пойду, там и буду «домашку» учить».

Перебазировавшись в комнату предков, я плюхнулся на их кровать и врубил телек. И словно нарочно мигом налетел на старый, еще советских времен фильм про семью, в которой родители разводятся, а сын страдает. Я досмотрел его до конца, и мне сделалось хуже прежнего.

Я даже с горя отправился делать уроки. Сперва хотел просто отвлечься, а в результате незаметно справился с «домашкой» по всем предметам. Это меня сильно удивило. Всю жизнь уроки делаю выборочно. Какой смысл лишние силы тратить? И так времени на жизнь почти не остается.

Я собрал на завтра рюкзак. Снова что-то там пожевал на кухне. И опять врубил телек. По первому каналу шла юридическая передача, где объясняли, какие следует предпринимать шаги, чтобы «взыскать алименты с уклоняющегося от их уплаты мужа». Ну, прямо наваждение!

Я переключился на вторую программу. Там шло идиотское ток-шоу. Одна тетка, рыдая и заламывая руки, рассказывала, как разводилась с мужем и делила с ним имущество и детей. Муж норовил забрать все имущество, но оставить тетке всех детей. А тетка хотела получить и детей, и имущество.

Когда она дорассказала свою душераздирающую историю, в которой было все: похищение детей, поджог, шантаж и даже покушение на убийство, — публика, присутствующая в студии, принялась рассуждать и давать глупейшие советы. Тетка только глазами хлопала. В советах она не нуждалась. Потому что, как выяснилось, излагала случай из своего далекого прошлого. А потому я вообще не врубился, на фига козе баян и зачем она (тетка, конечно, а не коза) приперлась на телевидение.

Я нажал третью кнопку на пульте. С экрана на меня сурово смотрел поп с огромной черной бородищей. Он нараспев вещал, почему православная церковь категорически не приемлет разводов.

— Ну, нет! — проорал я на всю квартиру. — С меня хватит!

Я вырубил ящик. И тут с работы явилась мать.

— Тимка! — всплеснула руками она. — Небось проголодался? Пойдем на кухню. Сейчас ужинать будем. Я столько всего принесла.

Я донес до кухни две тяжелые сумки. Мать начала разгружать их.

— А папа где? — словно бы невзначай спросил я.

— Сегодня опять задержится, — возясь со сковородкой, коротко бросила мама.

«Ясненько, — пронеслось у меня в голове. — Значит, опять».

— И чего он все время так поздно приходит? — разыграл я изумление.

— Сам разве не понимаешь? — повернулась ко мне мать. — Деньги зарабатывает, пока есть такая возможность. Они сейчас нам совсем не лишние.

— М-м-м, — промычал я.

Итак, от меня по-прежнему скрывают. Деньги им, видите ли, не лишние. Интересно у них получается. Пока жили нормально, были лишние. А теперь, когда развод затевают, понадобились. Я вот сейчас впрямую спрошу. И я спросил:

— А зачем нам сейчас так уж нужны лишние деньги?

— Интересный вопрос, — пожала плечами мама. — Я бы даже сказала, оригинальный. Мы просто хотим поменять кое-что из мебели.

«Ну, точно собрались разъезжаться», — мигом сделал вывод я. А вслух произнес:

— Понятно.

Мать, заглянув мне в глаза, робко осведомилась:

— А ты что-то хотел попросить?

Я даже вздрогнул от неожиданности, потому что и впрямь хотел. Только не попросить, а спросить.

— Говори, не стесняйся, — продолжала мать. — Если средства позволят, мы купим тебе. Обязательно купим.

«Ну, дела, — совершенно прибалдел я. — Обычно, когда мне что-нибудь надо, по сто раз просить их приходится. А они в ответ: «Подожди. Не до того. Сейчас не можем. Слишком дорого». И вот тебе вдруг: «Говори, не стесняйся!» Точно виноватыми себя чувствуют. И задобрить хотят».

— Ну же, Тимур, — подбодрила мать.

— Ничего мне не надо, — ответил я. — То есть, вернее, надо, но это совсем другое...

Договорить у меня язык не повернулся. Потому что сейчас мне было нужно только одно: чтобы они не разводились.

— Что — другое? — мать снова уставилась мне прямо в глаза.

— Да просто так, ничего, — отмахнулся я.

Она стала кормить меня ужином. Затем вновь попыталась вернуться к прерванному разговору. Дожевав бутерброд, я почти решился завести речь о самом главном, но мне помешал телефонный звонок.

Оказалось, это какая-то ее очередная подруга, и мать отправилась разговаривать к себе в комнату.

Момент был упущен. Так мы и не поговорили.

Позже, когда вернулся домой отец, я несколько раз пытался навести его на нужную тему. Однако он упорно не желал понимать намеков, и мне пришлось сдаться. Ну, как прикажете напрямую спросить у предков: «Вы чего, разводитесь?» Или: «А я с кем из вас останусь?»

Весь вечер предки упорно прикидывались, будто ничего страшного не происходит. То ли нервы у них железные, то ли им и впрямь все равно? А почему бы и нет? Каждый нашел себе кого-нибудь другого и вполне доволен. Только вот я получаюсь в этом раскладе совершенно лишним. На фига они вообще меня рожали?

В отличие от предыдущей эту ночь я спал плохо. Сперва часа два ворочался, а когда наконец заснул, мне стали сниться кошмары. Вроде бы я куда-то переехал, и не совсем ясно, с кем. Вроде с отцом, но одновременно он будто и мать. Жилье наше располагалось в сыром и тесном подвале. Я чувствовал себя там очень несчастным. К тому же по мне все время бегали огромные крысы. Одна из них попыталась цапнуть меня за палец ноги. Я отшатнулся и с грохотом ухнул куда-то вниз.

Разбудили меня собственный крик и боль. Выяснилось, что я свалился с кровати. Дверь в комнату отворилась. Я увидел мать, а за ее спиной — отца.

— Что такое? — хором спросили они.

— Упал, — я потер ушибленную голову.

— Ты не болен? — отец заботливо положил мне ладонь на лоб. — Нет. Вроде бы холодный. Температура нормальная.

Мать тоже пощупала мой лоб. Вот притворяются! Заботу разыгрывают. Можно подумать, их очень колышет мое здоровье. Потом они ушли, а мне еще что-то снилось. И я еще несколько раз просыпался. Хотя с кровати больше и не летал.

На следующее утро я приперся в школу совсем никакой. А первым уроком у нас была зоология, которую ведет та самая Приветовна. Ну, мы вчера с ней стыкнулись на лестнице.

А пришел я, надо сказать, рано. Как-то уж так получилось. В кабинете, кроме меня, сидели только несколько девчонок. Ну и сама Приветовна. Я вошел, а она на меня глядит, как ни в чем не бывало:

— Ты, Сидоров, очень кстати. Сейчас мне поможешь.

Я думаю: «Надо же, елки-палки. Вчера на меня орала, а сегодня вроде как радуется». А вслух говорю:

— Пожалуйста. Чем можем, всем поможем.

— Тогда тащи из лаборантской стремянку, — скомандовала Приветовна.

Я притащил и спрашиваю:

— Куда ставить-то?

А Приветовна отвечает:

— К этой стенке. Видишь, там, наверху, гвоздик вбит?

Я глянул: гвоздь оказался почти под самым потолком. Вот, значит, в чем дело. Приветовна на такую высоту лезть боится. И девчонки, наверное, тоже. Потому она сейчас меня любит, как родного сына.

Ну, раскладываю стремянку. А Приветовна объясняет:

— Повесишь на этот гвоздь кашпо с орхидеями. Я сегодня из дома новый прекрасный экземпляр принесла. Только он обязательно должен жить на высоте.

«Ясное дело, — соображаю. — Чтобы, когда зацветет, не оборвали». Начал я подниматься, а Приветовна останавливает:

— Куда лезешь, неугомонный. Про кашпо-то забыл. Сейчас я тебе принесу.

И она кинулась в лаборантскую. А надо сказать, Приветовна на этих орхидеях просто сдвинутая. Их у нее дома, что у других пыли. Я однажды к ней заходил и видел: куда ни плюнь, одни орхидеи. И стоят, и лежат, и висят, и так просто, и в горшках, и в аквариумах со специальной подсветкой. Не квартира, а настоящие джунгли. Еще бы каких-нибудь колибри с обезьянами, и полный порядок. Но из животных у Приветовны живет только одна канарейка. Совсем не тропическая. Хотя, кто ее знает. Может, она тоже какой-нибудь необычной породы. Если вообще у канареек существуют породы. Я в этом не очень-то волоку.

Из лаборантской Варвара Аветовна вынесла плетеное кашпо размером с большую кастрюлю, из которого торчало нечто типа плюща.

— Вы посмотрите, какая красавица! — затрепыхалась в восторге Приветовна. — А уж когда зацветет...

Девчонки вежливо поохали, а я молчу. Хватит с меня того, что вешать эту хламидомонаду придется. Да и над чем тут, скажите на милость, охать. У матери на подоконнике почти такое же растет. Во всяком случае, очень похоже. И почему-то никто не охает и не ахает. Просто иногда поливаем, и ладно.

Вручила мне Приветовна это самое сооружение:

— Только, Тимочка, умоляю, осторожнее.

Я взял. А штука-то оказалась тяжелая. Это она только снаружи из лозы. А внутри — толстый горшок из глины, да еще полный земли. Хотя, судя по весу, Приветовна туда еще и камней напихала. Но делать нечего: держу и лезу.

Мимо книжных полок и мимо головы вепря. Этот вепрь — охотничий трофей дедушки Мити́чкиной из нашего класса. То есть не дедушка из нашего класса, а Танька Мити́чкина. Ее еще Зойка Адаскина на дух не переносит. А дедушка у Мити́чкиной увлекался охотой. И кучу животных перестрелял. Причем из самых любимых экземпляров заказывал чучела. В итоге у Мити́чкиных на этих чучелах моль завелась. Часть сожрала вчистую. Но голова вепря почему-то уцелела. И тогда дедушка Мити́чкиной преподнес ее школе. Наверное, считает: раз у нас новое здание, значит, моли пока нету.

Не скажу, чтобы вепрь мне сейчас помогал. Скорее даже наоборот. Из-за этой дурацкой свиной башки я не смог поставить стремянку на нужное место. Теперь к гвоздю придется тянуться. А тут еще новая беда. Сначала стремянка вела себя вполне сносно, не хуже многих других в том же роде. Но, как только мои ноги достигли средних ступенек, она начала предательски трястись. Тогда я Приветовне говорю:

— Вы хоть чуть-чуть ее подержите.

А она спокойненько отвечает:

— Да ты не волнуйся, Сидоров. По ней сто раз лазали, и никто еще не упал.

Но те-то, наверное, со свободными руками лезли и держались, а у меня тяжеленный горшок с ее породистыми тропическими сорняками.

Короче, долез я с грехом пополам до последней ступеньки и, уперевшись для лучшей устойчивости коленями в верхушку стремянки, потянулся вперед и одновременно вверх. К гвоздю.

Стремянка сильно качнулась, я инстинктивно дернулся и, потеряв равновесие, выронил драгоценное кашпо с его не менее драгоценным содержимым. Все последующее случилось мгновенно. Кашпо сделало в воздухе полусальто и, оставив свое содержимое на голове вепря, приземлилось на Приветовну. Ее счастье, что не произошло наоборот.

Впрочем, процесса я не видел, ибо в то время пересчитывал пузом ступени подлой стремянки. Зато результат был ошеломляющий. Плетеное кашпо наделось на голову Приветовны, словно рыцарский шлем. Разве что только забрала не было.

Биологичка с воплем: «Моя орхидея!» — метнулась на стремянку. К счастью, сам я в это время уже успел с нее слететь. Потому что стремянка внезапно сложилась и упала на Приветовну. А горшок с землей, просвистев мимо ее головы, упал на пол и вдребезги разбился.

Приветовна продолжала орать. Только теперь не про свою орхидею, а просто, по-человечески: «Помогите! Спасите!» Девчонки тоже визжали. Я же, еще до конца не очухавшись после падения, бросился снимать с Варвары Аветовны стремянку.

Едва мне это удалось, как совершенно контуженная лестницей Приветовна взвилась на ноги и прямо в своем кашпо рванула зачем-то к двери.

А в дверь как раз вбегал Ника. Видимо, проходя мимо, услышал грохот и заинтересовался. Приветовна как в него вцепится! И орет:

— Сидоров! Я тебя сейчас убью!

Она ведь сквозь это свое кашпо ничего не видела. Да к тому же еще и контуженная. А я тоже, можно сказать, почти контуженный стою и не въезжаю: «Чего это она орет «Сидоров!», а лупит завуча?» Ника, по-моему, вообще выпал в осадок. Приветовну он, видимо, в кашпо не признал. Она его лупит, а он в ответ только пищит: «Я не Сидоров, я не Сидоров, я не Сидоров!»

На шум, конечно, разный народ в кабинет набежал. Биологичку от Ники оттащили и кашпо с нее сняли. А она, как меня увидела, снова в крик:

— Сидоров, я тебя убью!

Я от нее начал по кабинету бегать, уворачиваться и убеждать:

— Вы не меня убивайте, а стремянку. И вообще русским же языком вас просил, чтобы подержали.

Но она меня даже не слышала. Погонялась за мной, погонялась, а потом на стул — плюх! И рыдать начала:

— Сидоров, ты убийца! Ты погубил мою орхидею!

Главное, зря она так. Погиб-то один горшок с землей. А орхидея оказалась живучей. Зацепилась за голову вепря и повисла. Но это только позже установили. А тогда биологичка заложила меня Нике по полной программе. Мол, вчера я плевался на лестнице и хамил, а сегодня нарочно уронил ее любимую орхидею.

Сколько я ни доказывал, что не виноват, что все вышло случайно, что я сам при этом едва не разбился, — бесполезно.

Ника категорически потребовал, чтобы я завтра без родителей в школе не появлялся. И даже тот факт, что орхидея практически уцелела, не заставил завуча изменить решение.