Дворцовые интриги на Руси

Трагедия в Боголюбове

Летописная статья 1175 г. Ипатьевской летописи открывается пространной повестью об убийстве суздальского князя Андрея Юрьевича в его загородной резиденции:

«В лѣто 6683. Убиенъ бысть великий князь Андрѣи Суждальскии, сына Дюрдова, внука Володимѣря Мономаха месяца июня вь 28 день, канун святых Апостолъ, день бѣ тогда субота»[196].

В отличие от многих подобных происшествий, отмеченных в летописи лишь кратким известием, трагедия в Боголюбове описана с достаточной полнотой. Автор повести — предположительно Кузьмище Киянин, находившийся при дворе Андрея Боголюбского и хорошо знавший всех участников антикняжеского заговора. Он искренне опечален столь зверским убийством, а поэтому начинает свой рассказ с описания добродетелей Андрея, по-видимому, для того, чтобы усилить впечатление трагичности его смерти. Князь у Кузьмища Киянина — «благоверный и христолюбивый», от младых лет возлюбивший Христа и Матерь Божию. Он уподобился царю Соломону и построил посреди града церковь Рождества Богородицы, которую украсил «иконами многоцѣнными, златом и каменьемь драгимъ, и жемчюгомъ великымь безцѣньнымь, и устрои ѣ различными цятами... зане вся церкви бяше золота»[197]. Андрей заботился не только о Боголюбове, но и о Владимире, где позолотил верхи и комары Успенской церкви и начинил ее разной церковной утварью. Неизмеримой была его любовь к церковным людям. А также к убогим, для которых он был добрым кормителем. Никогда не омрачал ума своего пьянством. Для всех был «яко возлюбленный отець».

Столь высокая характеристика Андрея усиливает впечатление чудовищности злодейства, учиненного его боярским окружением. Как могла подняться рука на такого святого человека? Но поскольку Андрей стал жертвой заговора, это означало, что были в его характере и другие качества, приведшие к столь трагическому концу. Б. Рыбаков полагает, что существенной отрицательной стороной деятельности Боголюбского было его стремление к Киеву, которое никак не согласовывалось с повседневными интересами суздальского боярства. За пять лет, предшествовавших заговору Кучковичей, он снарядил пять далеких походов: на Новгород, на Северную Двину, на болгар и два — на Киев[198]. Удовлетворение личных честолюбивых амбиций за счет ресурсов Суздальской земли не могло не породить в ней стойкого недовольства действиями князя. К тому же и походы эти были большей частью неудачными. Особенно бесславным оказался поход на Киев 1174 г., который, по-видимому, и стал каплей, переполнившей чашу терпения суздальского боярства.

Не отличался Андрей Боголюбский и мягкостью характера. Был авторитарен, нетерпим к чужому мнению, жестоко расправлялся с оппозицией, причем не делал исключения даже для людей близких и преданных ему. Кузьмище Киянин списывает это на «дьявольское наущение и его злых советников», но жертвам княжеского гнева от этого было не легче. Андрей не раздумывая казнил одного из братьев Кучковичей, хотя тот ни в каком преступлении против князя не был уличен, да к тому же приходился ему шурином — Боголюбский был женат на его сестре. При этом другой Кучкович — Яким, как уверяет летописец, был преданным слугой князя.

Преданность Якима, однако, закончилась вместе с казнью брата. Стерпеть этого он не смог, пошел к шурину Петру и другим служивым боярам и высказал опасение, что княжий гнев может пасть и на них: «И почаша молвити: днесь того казнилъ, а насъ завутра». После этого в доме Петра Кучковича состоялся тайный совет. На нем присутствовали: Яким Кучкович, Анбал Ясин — ключник князя, Петр — зять Кучковича, а также еще семнадцать не названных по именам бояр. Этот совет именуется летописцем «окаянным» и по форме напоминает тайную вечерю: «А промыслимы о князѣ семь, и свѣщаша убийство на ночь, якоже Иуда на Господа».

Когда наступила ночь, заговорщики, взяв оружие, пошли к княжескому дворцу. Здесь их охватил страх и трепет, и они, вместо того, чтобы идти убивать князя, спустились в медушу, дабы укрепить свой боевой дух вином: «И шедше в медушю и пиша вино, сотона же веселяшть ѣ в медуши, и служа имъ невидимо поспѣвая и крѣпя ѣ, яко же ся ему обѣщали бяхуть и тако упившеся виномъ, поидоша на сѣни»[199].

Рис. 34. Вооруженные заговорщики-бояре Кучковичи врываются во дворец Андрея Боголюбского

Может возникнуть вопрос: неужели Боголюбский был столь беспечен, что во дворце у него не оказалось никакой стражи? Почему так легко и просто заговорщики проникли не только на княжеский двор, но и во дворец?

Стража, наверное, была. Но, во-первых, присутствие среди бояр близких слуг Андрея — Якима и Анбала — для стражников могло служить гарантией их добропорядочности, а во-вторых, не исключено, что заговорщики сумели сделать своими сообщниками и стражников.

Как уверяет В. Татищев, о заговоре бояр знала и жена Андрея. Она была в Боголюбове с князем, но вечером уехала во Владимир, «дабы ей то злодеяние от людей утаить»[200]. В Степенной книге говорится, что «княгиня, на мужа своего возымев злобу» за убиенных братьев, «искала удобна время убити его»[201]. Придя к выводу, что поскольку во Владимире и Суздале исполнить этот замысел не представляется возможным, заговорщики решили дождаться, когда Андрей приедет на охоту в свое любимое село Боголюбово.

Трудно сказать, сколь надежны приведенные здесь свидетельства. В древнерусских летописных текстах ничего подобного мы не находим, но утверждать на этом основании, что они являются исключительно плодом сочинительства позднейших книжников, мы также не можем. Свидетельства эти, по существу, только детализируют то, что известно и без них. Заговор против Андрея Боголюбского не был спонтанной местью семейства Кучковичей за убийство их родственника, но имел более широкий характер. Его вдохновителями были крупные бояре, уставшие от разорительных военных кампаний своего князя, а возможно, и кто-то из претендентов на владимирский престол. Судя по тому, что после Боголюбского во Владимире утвердился Ярополк Ростиславич, не исключено, что нити заговора тянулись и к Ростиславичам. Не случайно ведь ростовцы, суздальцы и переяславльцы, собравшись на вече во Владимире, заявили: «Князя нашего Богъ поялъ, а хочем Ростиславичю Мьстислава и Ярополка»[202]. Вряд ли бояре Владимиро-Суздальской земли решились бы на такое заявление без предварительных договоренностей с Ростиславичами. Не могли же они запамятовать, что в Чернигове находились братья Андрея — Михалко и Всеволод, а в Новгороде — его сын Юрий, и что именно они являлись законными наследниками владимирского престола.

Однако мы немного забежали вперед и теперь, говоря словами летописцев, «возвратимся на переднее». Ободрившись вином, заговорщики направились к княжеской ложнице (спальне). Подойдя к двери, один из них позвал: «Господине! Господине!» В ответ послышался голос князя: «Кто там?» Ему ответили: «Прокопий». Андрей понял, что это не Прокопий, и сказал об этом спавшему в его опочивальне слуге. Дверь заговорщикам князь не открыл, и тогда они выбили ее силой и ворвались в спальню. Андрей вскочил на ноги, хотел взять меч, но его на месте не оказалось. Накануне вечером ключник Анбал предусмотрительно убрал его с привычного места.

Рис. 35. Убийство Андрея Боголюбского заговорщиками в спальне

Летописец замечает, что Андрей был обладателем меча св. Бориса и, наверное, будь он в его руках, многим убийцам пришлось бы сложить здесь свои головы. Теперь же они навалились на безоружного князя. Двум нападавшим никак не удавалось одолеть Андрея. Он был достаточно силен и подмял одного из них под себя. Тем временем другие нападавшие начали сечь его мечами, саблями и копьями. Раненый князь пытался образумить нападавших. Он обратился к ним с такими словами: «О горе вамъ нечистивии, что уподобистеся Горясѣру (убийце князя Глеба. — П. Т.), что вы зло учинихъ, аще кровь мою прольясте на землѣ, да Богъ отомьстить вам»[203].

Произнеся эти слова, Боголюбский рухнул на пол. Убийцы, полагая, что князь мертв, подобрали своего случайно раненного ими же сообщника и покинули дворец. Через какое-то время Андрей очнулся, поднялся на ноги и пошел под сени. При этом он издавал такой страшный стон, что убийцы его услышали и вернулись во дворец. Не найдя князя в спальне, принялись искать в других помещениях. Зажгли свечи и нашли его по кровавому следу под лестничным столбом. Андрей сидел, как «агнец непорочный».

Рис. 36. Отсечение руки и убийство Андрея Боголюбского заговорщиками-боярами при соучастии жены князя

Здесь его и добили заговорщики. Петр, зять Кучковича, отрубил князю правую руку, другие прикончили его окончательно. Летописец отмечает, что случилось это в ночь с субботы на воскресенье, накануне дня памяти 12 апостолов. Затем, убив еще и княжьего милостника Прокопия, заговорщики принялись грабить дворец. Еще до наступления утра они собрали «золото и каменье дорогое, и жемчюгь, и всяко узорочье», навьючили на лошадей и увезли в свои усадьбы.

После этого, опасаясь нападения со стороны Владимира, бояре начали собирать дружину. Одновременно они направили в столицу земли послов, чтобы те выяснили, не собираются ли владимирцы мстить им за убийство князя. При этом боголюбовцы напомнили владимирцам, что все происшедшее является результатом их совместных дум: «И послаша къ Володимѣрю, ти что помышляете на насъ. А хочем ся с вами кончати, не насъ бо одинихъ дума, но и о васъ. Суть же в тои же думѣ»[204].

Опасения убийц Андрея Боголюбского оказались напрасными. Владимирцы хотя и не согласились с их заявлением о своей причастности к трагедии, идти на Боголюбово не собирались. Вскоре им стало вообще не до этого. Беспорядки, начавшиеся в Боголюбово, захватили и Владимир. Они не прекратились даже тогда, когда священники с образом Богородицы стали ходить по городу и призывать смутьянов образумиться. Как свидетельствует летопись, народ грабил и бил посадников и тиунов, не ведая, что где закон — там и обид много. Эти слова указывают на то, что Боголюбским были недовольны не только верхи Владимиро-Суздальщины, но и низы.

Во время всей этой смуты тело князя оставалось непогребенным. Одни не хотели этим заняться из-за ненависти, другие — из-за страха. Нашелся только один человек, который обеспокоился судьбой убиенного; им был слуга Боголюбского Кузьмище Киянин. Он пришел на княжеский двор и начал спрашивать, где находится тело убитого господина. Ему сказали, что оно выволочено в огород на съедение собакам. При этом пригрозили убийством тому, кто окажет честь князю и предаст земле его тело.

Кузьмище не испугался угрозы и принялся оплакивать убиенного князя: «Господине мой! Как же ты не почуял скверных и нечестивых врагов своих, когда они шли к тебе? Как это ты не сумел победить их, когда прежде побеждал полки поганых болгар?» Во время этих причитаний к нему подошел ключник Анбал. Летописец счел необходимым объяснить, кем был этот человек при БогоЛюбеком. Он не просто держал ключи от всего княжеского дома, но был полновластным его управляющим. «И надо всими волю ему далъ (Боголюбский. — П. Т.)».

Посмотрев на Анбала враждебно, Кузьмище попросил его сбросить ковер, чтобы подстелить под тело, и дать что-нибудь, чтобы накрыть его. «Пойди прочь, — ответил Анбал, — мы хотим оставить его на съедение собакам». «Ах ты, еретик, — взорвался Кузьмище, — хочешь собакам выбросить? А помнишь ли ты, жидовине, в каких портках ты пришел сюда? Ныне же в оксамите стоишь, а князь нагой лежит, но умоляю тебя, дай мне что-нибудь». Анбал, то ли усовестившись, то ли убоявшись, дал ковер и корзно. Кузьмище, прикрыв тело князя и обернув его в ковер, понес в церковь. Та оказалась запертой, а служка на просьбу открыть ее ответил: «Брось тело тут в притворе.» Летописец объясняет, что к этому времени все были уже пьяны.

Кузьмище опять запричитал над телом: «Уже тебя, господине, и холопы твои не хотят знать. А бывало, приходил из Царьграда и от иных стран, из Русской земли, латынен, христианин тканый, прикажешь: поведите его в церковь и на палати, пусть видят истинное христианство и крестятся». Далее Кузьмище высказал убеждение, что все, кто был в Боголюбове — болгары, жиды и поганые, — и видел славу Божью и украшение церковное, плачут по князю, а свои не разрешают даже положить его тело в церкви, но только в притворе.

Рис. 37. Отпевание князя Андрея в церкви Боголюбова

Никого своим плачем Кузьмище на сей раз не разжалобил, а поэтому ему пришлось смириться и оставить тело князя в притворе. Там оно пролежало два дня и две ночи. На третий день пришел игумен монастыря святых Кузьмы и Демьяна Арсений и сказал: «Долго ли нам смотреть на старейших игуменов и долго ли этому князю лежать не погребенному?» Приказав открыть церковь и внести в нее тело, Арсений и боголюбские клирошане отпели его и положили в каменный гроб. Игумен высказал пред положение, что, когда утихнет злоба, придут владимирцы, заберут тело князя и погребут его у себя.

Пророчество Арсения сбылось на шестой день. Устав от мятежа и успокоившись, владимирцы действительно вспомнили и непогребенном князе. Они приказали игумену Федору и наместнику церкви св. Богородицы нарядить носильщиков, чтобы те принесли тело князя Андрея во Владимир. При этом весь Церковный чин города в святочных ризах должен был встречать траурную процессию из Боголюбова у Серебряных ворот.

Отношение к покойному князю менялось на глазах. Когда владимирцы издали увидели княжеский стяг, который несли впереди гроба, они не могли сдержать своих рыданий. Боголюбского похоронили со всеми почестями в церкви св. Богородицы Золотоверхой, которую князь же и построил. Здесь его тело обрело вечный покой. Своей мученической смертью, как полагает летописец, Андрей единодушно с Борисом и Глебом предстал перед Господом Богом.

Объявив Андрея Боголюбского равным святым Борису и Глебу, летописец не счел уместным рассказать об отмщении убийцам. Такое впечатление, что все они были прощены и никто не понес заслуженного наказания. Памятуя фразу Андрея, что убийц накажет Бог, летописец, по-видимому, не захотел разрушать мученический его образ рассказом о мести за него его братьев. Позднейшие летописи дают на этот счет разноречивую информацию. В. Татищев в сюжете об убийстве Боголюбского отмечает, что «княгиня на другой день убийства великого князя, у ведав о том, забрав все именье, уехала в Москву со убийцы, показуя причину, якобы боялась во Владимире смятения народного»[205]. Однако в одном из примечаний четвертого тома своей «Истории» В. Татищев сообщает другую информацию. Во избежание двусмысленности приведем ее дословно: «О казни же убийц и заточении жены в монастырь (источники. — П. Т.) разноголосят; одни сказуют, что Михаил, пришед во Владимер, всех казнил; другие сказуют, что Всеволод всех оных убийц повелел переломати кости и в коробах в озеро опустити, а жену Андрееву, повеся на воротех, расстрелять и туда же сбросил, от того оное озеро Поганое доднесь имянуется»[206].

Здесь, конечно, много сказочного, но, думается, есть и зерно истины. Ведь невозможно представить, чтобы Михаил и Всеволод, будучи князьями Владимиро-Суздальской Руси, простили убийцам смерть своего брата.