Дворцовые интриги на Руси

Олег Гориславич

С легкой руки автора «Слова о полку Игореве» под таким прозвищем вошел в отечественную историю черниговский князь Олег Святославич. Традиция устойчиво закрепила за ним славу мятежного князя, зачинщика междоусобиц, который скомпрометировал себя непопулярными на Руси связями с половцами. По образному выражению «Слова...», Олег «мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял». Частое привлечение половцев в качестве союзников для борьбы за черниговский престол тяжелым бременем ложилось на плечи простых людей, несло им страдания и смерть. Не случайно и через сто лет память об этих трудных временах сохранялась в народе. «Тогда при Олеге Гориславиче, — восклицает автор «Слова...», — редко пахари покрикывали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля».

История нередко бывает несправедлива к ее творцам. Наверное, Олег Святославич был не лучшим представителем княжеского русского рода, но вряд ли он заслужил столь горькую славу. Сомнительные союзнические связи с половцами поддерживали и другие князья, а его «крамолы», по существу, были спровоцированы сперва дядьями — Изяславом и Всеволодом Ярославичами, а затем и их сыновьями — Святополком и Владимиром, превратившими Олега в князя-изгоя. Если бы он получил после смерти отца Чернигов, на который имел все права, а не добивался его долгих 16 лет в борьбе со своими более удачливыми родственниками, возможно, и не было бы этих ужасных «крамол».

Начало истории, о которой пойдет речь ниже, приходится на 1077 г. Летописец безучастно заметил, что Олег Святославич находился в это время в Чернигове, у Всеволода: «Олегъ же, сынъ Святославлъ, бѣ у Всеволода Черниговѣ»[78]. Историки по-разному интерпретируют эту фразу. Одним кажется, что Всеволод пригласил племянника в гости, чтобы обсудить его дальнейшую судьбу, другие полагают, что Олег проживал в Киеве под присмотром Всеволода, и летописец это просто зафиксировал.

Неожиданно этот спокойный стиль взрывается в самом начале статьи под 1078 г. сенсационным известием: «В лѣто 6586. Бежа Олегъ, сынъ Святославль, Тмутороканю от Всеволода, мѣсяца апреля 10»[79]. Итак, Олегу пришлось спешно покинуть свой родной Чернигов и бежать в Тмутаракань. Мы не знаем истинной причины этого бегства, однако трудно отрешиться от мысли, что над молодым князем в родном городе нависла смертельная опасность. В. Татищев заметил, что Олег разгневался на Всеволода, но чем был вызван этот гнев, не объяснил.

Были ли у Олега основания опасаться за свою жизнь? Прямых доказательств у нас нет, но косвенные подтверждают опасность такого предположения. Оно содержится уже в следующей летописной фразе: «В се же лѣто, — пишет летописец, — убиенъ бысть Глѣбъ, сынъ Святославль в Заволочи»[80]. Когда произошло это убийство (до бегства Олега из Чернигова или после) и кто был убийцей, мы не знаем, однако, судя по тому, что новгородский престол занял Святополк Изяславич, вряд ли эта смерть может быть списана только на счет ему[81]. Под покровительством Изяслава и Всеволода все лучшие престолы занимали их сыновья. Для Святославичей на Руси места не было. И очень похоже, что от них начали избавляться. Сыновья искупали вину своего отца, который в свое время жестоко обошелся с братом Изяславом, превратив его из великого князя в изгнанника.

Тмутараканский престол издревле принадлежал к Черниговской земле. Будучи удаленным от ее южных пределов на несколько сотен километров, он казался Олегу надежным убежищем от коварства Изяслава и Всеволода. До него туда убежал после неудачной попытки закрепиться в Чернигове двоюродный брат Борис Вячеславич, а еще раньше на тмутараканском престоле утвердился родной брат Роман. Конечно, в столь небольшой земле трем князьям делать было нечего. Ни Борис, который уже вкусил сладость восьмидневного пребывания на черниговском престоле, ни Олег, считавший себя законным наследником законной власти, не могли примириться с ролью тмутараканских изгнанников. Они входят в сговор с половецкими ханами, получают от них военную помощь и выступают в поход на Чернигов. «Приведе Олегъ и Борисъ поганыя на Руськую землю и поидоста на Всеволода с половци»[82].

Летописец не в восторге от этой военной акции Олега. Его сообщники названы «погаными», что в данном контексте означало не только веру. Их приход на Русь для него крайне неприятен, даже в качестве союзников русского князя. Он хорошо знал, что поход этот закончится разорением селений, угоном в рабство единоплеменников и пролитием христианской крови. Олегу и Борису, как полагает летописец, доведется держать перед Богом ответ за погубленные христианские души.

Узнав о вторжении в пределы черниговской земли половцев, возглавляемых Олегом и Борисом, и пытаясь остановить их продвижение к стольному городу, навстречу им выступил со своей дружиной Всеволод Ярославич.

25 августа 1078 г. на Сожице между противоборствующими сторонами состоялось кровопролитное сражение. Черниговская и, по-видимому, киевская дружины потерпели поражение. Летописец отмечает, что в битве погибли воевода Иван Жирославич, брат киевского тысяцкого Чудина Тукы, Порей «и ини мнози». Всеволод ушел в Киев к брату Изяславу, а Олег и Борис заняли Чернигов.

Казалось, сбылась вожделенная мечта Олега, основанная на праве отцовских наследий, завещанном в 1054 г. Ярославом Мудрым. Всеволод мог вновь занять свой Переяславль и тем самым восстановить справедливость в стане Ярославичей, старших и младших. Однако ничего похожего не произошло. Олег наслаждался своим новым положением только 39 дней, причем, похоже, при полном расположении черниговского боярства. Можно предположить, что еще до выступления на Русь он вошел в переговоры с черниговскими боярами и заручился их согласием на занятие княжеского престола. Повернуть себе на пользу столь благоприятно складывающуюся ситуацию Олег не смог. Из летописи не ясно, принимал ли он какие-либо меры для консолидации своих сторонников после победы на Сожице. Скорее всего нет, иначе летописец не преминул бы об этом сказать. Противники же его быстро оправились от шока и энергично занялись подготовкой к новому сражению. Вскоре против Олега образовалась мощная коалиция из четырех князей — Изяслава и Всеволода Ярославичей, а также их сыновей Ярополка и Владимира.

Дальнейшие события освещены в летописи сбивчиво и фрагментарно. При подходе союзников к Чернигову горожане закрыли все ворота и приготовились к отражению наступавших. В бой за город вступил как будто только смоленский полк Владимира Мономаха. Ему удалось овладеть восточными воротами со стороны реки Стрыжень и войти в окольный город, но развить свой успех он не смог. Горожане, как свидетельствует летописец, ушли в «дънѣшний градъ» и не собирались сдавать город.

В процессе этого противостояния Изяслав и Всеволод узнают, что Олега и Бориса в городе нет. Они вывели свои дружины в поле и якобы готовы атаковать позиции союзников. Следующая летописная фраза свидетельствует о том, что Олег пытался уйти в Степь, а не вступать в бой с силами четырех князей. Он буквально умоляет Бориса не принимать сражения, но тот об этом не хочет и слушать. Летописец замечает, что Бог всегда на стороне смиренных и дает им благодать, тогда как гордым противится и наказывает их. Так случилось и на этот раз.

Битва на Нежатиной ниве закончилась поражением Олега и Бориса. В самом начале кровопролитной сечи погиб юный князь Борис, в чем летописец увидел Божье наказание. Вслед за ним сложил голову на поле брани великий киевский князь Изяслав, предательски убитый кем-то из своих. Олег Святославич чудом спасся и снова бежал в Тмутаракань: «Побѣже Олегъ в малѣ дружинѣ, и одва утече, бѣжа Тмутороканю»[83].

Гибель Изяслава Ярославича, хотя и изменила несколько конфигурацию власти на Руси, облегчения Олегу не принесла. Теперь Киев перешел к третьему Ярославичу — Всеволоду. Он, как и Изяслав, не связывал будущее Чернигова с сыновьями Святослава. Более того, Всеволод вообще не видел им места на Руси. В Чернигов из Смоленска перешел Владимир Всеволодович, Ярополк Изяславич получил Владимир, Святополк оставался новгородским князем.

В 1079 г. произошли два события, которые свидетельствовали о необычайном укреплении позиций Всеволода. Из Тмутаракани выступил на Русь Роман Святославич. Его союзниками в этом опасном и авантюрном предприятии вновь были половцы. Подойдя к границе Руси, воинство Романа стало лагерем в устье Сулы, против города-крепости Воин. Навстречу им выступил из Киева Всеволод, однако, подведя свои дружины к Переяславлю, тоже остановился. Складывалось впечатление, что обе стороны не хотели доводить дело до сражения. Но если поведение Всеволода было логичным — он мог достичь желаемого результата и посредством переговоров, — то нерешительность Романа не имела разумного объяснения. Одной только демонстрацией возможного вторжения в пределы Руси он не решал ни одной из своих задач.

Нет сомнения в том, что Всеволод вошел в соглашение с половцами и втайне от Романа склонил их к прекращению военной кампании против Руси. Более того, в этих переговорах была определена и судьба тмутараканского князя. По дороге в Степь половцы убили его. Подобные акции во все времена стоили больших денег, и, думается, Всеволоду пришлось изрядно раскошелиться. Глухое известие летописной статьи 1083 г. о том, что Олег Святославич, вернувшись из византийской ссылки, расправился с некими хазарами («иже бѢша свѣтници на убьенье брата его»), указывает на то, что Киев, возможно, воспользовался также и услугами посредников. Конечно, у тмутараканских хазар могли быть и свои счеты с Романом, но последующие события убеждают в том, что без интриги Киева здесь не обошлось.

Речь идет о драме, произошедшей вскоре и с самим Олегом. Можно сказать, что ему еще повезло. Он не был предательски убит, как брат Роман, но вероломно схвачен, закован в цепи и сослан в Византию: «А Олга емше казаре поточиша и за море Цесарюграду»[84].

Летописец указывает, что исполнителями пленения и ссылки в Византию были хазаре, но нет и малейшего сомнения в более широком круге участников этого заговора. Главным инициатором нейтрализации Олега, безусловно, являлся Всеволод. Его заинтересованность в этом была наибольшей. Высылка Олега в Византию избавляла его от головной боли по поводу дальнейшей судьбы черниговского престола. Уход с политической арены энергичного племянника обеспечивал спокойную жизнь в Чернигове его сыну Владимиру. По существу, таким образом Черниговская земля закреплялась за княжеским родом Всеволода.

Разумеется, исполнение заговора зависело также и от императорского двора, поскольку Олег должен был стать византийским узником. Сделать Царьград соучастником заточения тмутараканского князя было тем проще, что Всеволод, женатый на дочери Константина IX Мономаха Марии, поддерживал хорошие отношения с императором Никифором III Вотаниатом.

Два года Олег находился в Константинополе на положении почетного узника императора, собственно говоря, под домашним арестом. Затем его неожиданно отправили на остров Родос. Там он прожил «два лета и две зимы». Как свидетельствует черниговский игумен Даниил, осуществивший паломничество в Палестину в начале XII в., старые родосцы помнили руского князя и показывали места его проживания[85].

Мы не знаем истинных причин, побудивших императора отправить Олега в ссылку, но не исключено, что это каким-то образом связано с бунтом русских наемников в Константинополе. Около 1080 г. они без видимых причин ворвались в императорские покои, ломились в двери, стреляли в императора из луков. При этом все были пьяны. Охрана императора сумела овладеть ситуацией, наемники были сбиты с лестниц и заблокированы в одном из крепостных помещений. Когда опьянение прошло, они повинились в содеянном и просили прощения в императора. Оно было получено, но распространилось не на всех. Инициаторы беспорядков понесли наказание: их разослали по гарнизонам разных византийских крепостей, другими словами, отправили в ссылку[86].

Вряд ли Олег имел отношение к этому инциденту, но мог попасть, как говорится, под горячую руку. Греки после этого решили вообще отказаться от русских наемников и предпочли заменить их англосаксами.

В Тмутаракани тем временем произошли значительные перемены. Всеволод фактически лишил этот город княжеского статуса и направил туда не князя, а простого посадника Ратибора. В 1081 г. киевского воеводу изгнали из Тмутаракани два русских князя-изгоя — Володарь Ростиславич, сын отравленного греками князя, и Давид Игоревич. Великий киевский князь, связанный конфликтом с Полоцком, никак не отреагировал на это самоуправство.

Развитие событий, казалось, не оставляло никаких надежд родосскому ссыльному. Трудно сказать, как бы сложилась его дальнейшая судьба, если бы в Константинополе не случился очередной дворцовый переворот и к власти не пришел новый император.

В апреле 1081 г. Никифор III отрекся от престола и на византийский трон взошел Алексей I Комнин. В отличие от престарелого и безвольного предшественника, Алексей I был полон сил и развернул бурную деятельность по укреплению пошатнувшегося авторитета империи. Особое внимание он оказывал иноземным рыцарям, поступавшим на службу в Византию. Никита Хониат возмущался тем, что полноправные ромеи вынуждены были испытывать зависимость от «полуварваров». Однако так думали не все в императорском окружении. Евстафий Солунский, апологет императора Мануила Комнина, восторгался его умением привлекать на свою сторону благородных и полезных людей из других стран. Одним из таких нужных для империи людей оказался и Олег Святославич. Он был возвращен из родосской ссылки в Константинополь и приближен к императорскому двору.

Частью далеко идущего замысла Алексея I был, по-видимому, брак Олега со знатной гречанкой Феофанией Музалонис. Русские летописцы не удостоили это событие своим вниманием, однако его реальность подтверждена находками сфрагистического материала. Сохранились печати с надписью: «Господи, помози рабе твоей Феофании Музалон, архонтисе Руси».

В 1083 г. Олег возвратился в Тмутаракань, расправился с непосредственными виновниками своей ссылки и вновь занял княжеский престол этого далекого удела Руси. Конечно, без помощи греков о таком счастливом повороте судьбы он не мог бы и мечтать. Теперь же въехал в Тмутаракань, что называется, на белом коне. Но въехал уже не как вассал киевского или черниговского князя, а как подданный империи, которая таким образом перебирала от Руси верховные права на русское княжество. Подтверждением этого может служить сообщение Мануила Страворомана о том, что Алексей I сделал важные приобретения на «Боспоре Киммерийском». Признание Олегом Святославичем суверенитета императора кажется не только возможным, но и неизбежным. Потеряв связь с Русью и не обретя таковой с Византией, он не смог бы усидеть на тмутараканском престоле и нескольких дней.

Нет сомнения, что русский князь имел мощную поддержку и в самой Тмутаракани. За ним стояла «туземная» партия, которую составляли черкесы, осетины и половцы, видевшие в Олеге своего вождя и рассчитывавшие с его помощью умерить амбиции хазарской общины города. Не будь этого, вряд ли Олегу удалось бы его триумфальное возвращение на тмутараканский престол. Не будем забывать, что ему должны были противостоять два соперника — Володарь и Давид, имевшие в своем распоряжении сильные дружины. Но они так ничего и не предприняли для отражения претензий Олега. Можно думать, что Володарь и Давид были пленены сторонниками черниговского князя еще до того, как византийский корабль причалил к тмутараканскому берегу. Позже они были великодушно отпущены Олегом на Русь.

Второй период тмутараканского княжения затянулся на долгих одиннадцать лет. Никаких известий об этом этапе жизни Олега у нас нет. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, так это то, что его ни на минуту не оставляла мысль о возвращении на Русь. При жизни великого киевского князя Всеволода Ярославича это было делом практически невозможным. Все главные престолы Руси находились в руках Всеволода, его сыновей и племянников (по линии старшего брата Изяслава), так что рассчитывать на их сострадание к изгойской доле Олега не приходилось. В родном Чернигове сидел Владимир Мономах, также не собиравшийся уступать его кому-либо. Наверное, у Олега имелись на Руси и сторонники. Достаточно вспомнить, как упорно стояли за него черниговцы в 1078 г. Конечно, этим добрым их расположением он был обязан не столько своим заслугам, сколько отцовской славе. Но как раз это и давало надежду на то, что земляки в конце концов примут у себя блудного сына. Нужен был только благоприятный момент.

Таковой наступил в 1093 г. Умер могущественный Всеволод — и ситуация на Руси изменилась. Авторитаризм сменился брожением среди князей. К тому же, как это обычно бывало при смене великих киевских князей, активизировались половцы, пытаясь прощупать на прочность нового главу Руси Святополка Изяславича. Олег чутко уловил, что пробил его звездный час. Заручившись поддержкой своих традиционных союзников — половцев, он летом 1094 г. осуществил стремительный бросок от Тмутаракани к Чернигову и осадил его. Штурмовать город ему практически не пришлось. Случилось невероятное. Владимир Мономах добровольно уступил его Олегу: «Вододимеръ же сотвори миръ со Олгомъ и иде из города на столъ отень до Переяславля, а Олегъ вииде в городъ отца своего»[87].

Позже в своем знаменитом «Поучении» Мономах объяснит свою капитуляцию тем, что сделал это из сострадания к невинным христианским душам, пытаясь предотвратить разорение сел и монастырей. Благородство Владимира достойно уважения, но, думается, оно было не причиной его поступка, а следствием. Ситуация складывалась не в его пользу. В городе несомненно оживилась боярская партия, желавшая видеть на черниговском престоле Олега Святославича. Горожане не поднялись на защиту Мономаха. С нападавшими дралась только его дружина: «И бишась дружина моя с нимь 8 днии о малу греблю»[88]. Не исключено, что Мономаху каким-то образом стало известно о готовности черниговцев отступиться от него, и он решил упредить ситуацию. При этом, разумеется, выторговав себе условия почетного ухода из Чернигова: «И ѣхахом сквозѣ полки Половьчскиѣ нъ въ 100 дружинѣ и с дѣтми и с женами, и облизахуся на нас акы волци стояще... Богъ и святый Борисъ не да имъ мене в користь, неврежени доидохом Переяславлю»[89].

Уход из Чернигова вместе с Мономахом всего лишь ста дружинников свидетельствует, что, несмотря на длительное его княжение в этом городе, глубоких корней в нем он не пустил и не стал для черниговцев своим князем. Владимир хорошо это понимал, и не случайно в «Поучении» замечает, что «вдахъ брату отца своего (Святослава. — П. Т.) место, а самъ идох на отца своего мѣсто Переяславлю»[90].

Таким образом, восторжествовала историческая справедливость. После шестнадцати летних скитаний Олега по миру он наконец обрел отцовское наследие. Правда, цена этого обретения оказалась слишком дорогой. Как отмечает летописец, рассчитался Олег со своими союзниками за помощь тем, что разрешил грабить окрестности Чернигова, убивать ни в чем не повинных русичей и уводить их в половецкое рабство.

В 1096 г. Олег Святославич вновь оказался в центре междоусобного конфликта русских князей. На приглашение Святополка и Владимира Мономаха прийти в Киев, чтобы «положить поряд о Русьстѣи земли», черниговский князь ответил вызывающим отказом. Он заявил: «Несть мене лѣпо судити епископу ли игуменом, ли смердом». Высокоумие Олега оскорбило Святополка и Владимира и они решили проучить непокорного вассала. Собрав киевские и переяславские полки, князья выступили на Чернигов.

Олег испугался и, не приняв боя, бежал из города. Путь его пролег к Стародубу, где он, по-видимому, надеялся укрыться от преследовавших его князей. Чем Стародуб был надежнее Чернигова для Олега, сказать трудно. Не исключено, что за неполных два года «сидения» в главном городе земли он не сумел заручиться поддержкой местного боярства и боялся измены. Стародубцы, как показали последующие события, были действительно верны Черниговскому князю и стойко защищали город от осаждавших его полков. Только спустя 33 дня, когда в городе начался голод, Олег вышел из Стародуба и запросил мира. Святополк и Владимир пошли на мировую, однако выставили прежнее условие: Олег должен идти к брату Давиду в Смоленск и вместе с ним прибыть в Киев на княжеский съезд. Конечно, теперь черниговский князь больше не мог демонстрировать свою независимость и покорно обещался выполнить волю киевского и переяславского князей. «И на семь цѣловаша кресть», — подытожил этот сюжет летописец.

Неожиданно ситуация на Руси вновь резко изменилась. В пределы Киевской и Переяславской земли вторглись половецкие орды ханов Боняка и Кури. Такое впечатление, что эта военная акция осуществлялась согласованно и по просьбе Олега. Святослав и Владимир срочно выступили к Переяславлю. В состоявшемся сражении они одержали победу над ордой Кури, но в это время хан Боняк грабил и жег южные околицы столицы Руси.

Русско-половецкий конфликт, как казалось Олегу, позволял ему не особенно спешить с исполнением своих обещаний Святополку и Владимиру. В Смоленск к брату он пошел, однако вместо того, чтобы идти с ним в Киев, неожиданно выступил на Муром. Там в это время княжил сын Мономаха Изяслав. Олег направил Изяславу ультиматум, чтобы он перешел в Ростов, а Муром оставил ему, так как это была волость его отца. Изяслав и не думал исполнять это требование. В состоявшейся на поле под Муромом битве Изяслав был убит, а его дружина в панике разбежалась. Олег вступил в город, где его сочувственно встречали горожане. Развивая свой успех, он берет один за другим города Суздаль и Ростов и становится полновластным хозяином Муромской и Ростовской земель: «И перея всю землю Муромску и Ростовьску, и посажа посадникы по городом, и дани поча брати»[91].

Военная акция Олега не имела легальных оснований. На переговорах под Стародубом он не был лишен Черниговской земли. По меньшей мере неискренним выглядит его утверждение в послании к Изяславу, что отец последнего выгнал Олега из отчего города. Скорее всего, поход в северо-восточные земли Руси черниговский князь использовал как давление на Мономаха и Святополка. Конечно, согласиться с тем, что традиционно связанные с Переяславлем земли перейдут под юрисдикцию Олега, они не могли, но, как думалось ему, должны были пойти на уступки.

Надежды черниговского князя оправдались лишь частично. Мономах отреагировал на захват Суздаля и Ростова снаряжением в Северо-Восточную Русь военного корпуса под водительством сына Мстислава. Теперь уже молодой Мономашич предъявляет Олегу ультиматум — немедленно оставить не принадлежащие ему города. Понимая, что против силы Мстислава не устоять, Олег зажигает Суздаль и уходит в Муром. Отсюда он шлет грамоты Мстиславу и просит мира. Летописец замечает, что делалось это «с лестью», то есть неискренне. Тем не менее Мстислав поверил Олегу и, считая конфликт исчерпанным, распустил свою дружину по селам.

Вскоре он вынужден был пожалеть об этом. Во время праздничного обеда в Федорову субботу к Мстиславу пришла весть, что Олег выступил против него и уже стоит с дружиной на Клязьме. Пришлось срочно собирать силы, что и было сделано в предельно короткие сроки. К Мстиславу подошли вой из Новгорода, Ростова и Белоозера. Олег не решался вступать в открытый бой, а его расчет на то, что Мстислав испугается демонстрации силы и уйдет в Южную Русь, не оправдался. В конце концов стороны сошлись в кровавой сече, которая окончилась полной победой Мстислава.

Олег в панике бежал сначала в Муром, а затем в Рязань. Мстислав преследовал его и вновь умолял примириться с Мономахом и Святополком и прибыть на княжеский съезд. При этом Мстислав гарантировал прощение Олегу всех его грехов и полную безопасность.

Видимо, к этому времени подоспело и письмо Мономаха к Олегу. В нем переяславский князь призывает его к смирению и покаянию. Не корит и за убийство сына Изяслава, замечая, что смерть мужа в полку не может быть поставлена кому-либо в вину. Еще раньше аналогично по этому поводу высказывался Мстислав. Обращясь к Олегу, он говорил: «Аще и брата моего убил еси, то есть не дивно, в ратех бо и цари и мужи погыбають». Со своей стороны, Мономах просит у Олега прощения за то, что выгнал его из Чернигова, хотя и оправдывает свои действия необходимостью борьбы с «погаными». Письмо Мономаха явилось, по-видимому, последним аргументом, склонившим Олега Святославича к участию в знаменитом Любечском съезде князей.

Конечно, изменить свою мятежную природу он уже не мог. И после 1097 г. Олег будет отличаться неразборчивостью в средствах для достижения цели, а его неуживчивость с порфироносными сородичами и дружба с половцами создадут на Руси еще не одну конфликтную ситуацию.