Дворцовые интриги на Руси

Ослепление Ростиславичей

Началом этой драматической истории послужило убийство в 1175 г. в Боголюбове владимиро-суздальского князя Андрея Юрьевича. Когда страсти улеглись и тело Боголюбского обрело покой в Успенском соборе во Владимире-на-Клязьме, встал вопрос, кому надлежит занять освободившееся место. Взоры владимиро-суздальцев обратились на Русь, к Чернигову, где находились все потенциальные претенденты на владимирский престол. Это два младших брата Андрея — Михалко и Всеволод, а также два племянника — Мстислав и Ярополк, которые были сыновьями их старшего брата Ростислава.

На совете четырех князья приняли решение немедленно идти во Владимиро-Суздальскую землю, но старейшинство согласно возложили на Михалка. Договор был скреплен крестным целованием в соборе св. Спаса в присутствии черниговского епископа. Прибыв в Москву, они узнали, что их решение не нашло единодушия. Владимирцы его поддержали, а ростовчане, муромчане и рязанцы были решительно против. Старшим князем земли они видели Ярополка. Пригласив его на переговоры к Переяславль-Залесскому, боярство старых центров объявило ему свою волю.

Тем временем Михалко, по-видимому, понуждаемый владимирцами, ушел в столицу княжества и занял вакантный престол. Ростовчане решили добиваться своих прав силой и выступили на Владимир. Они сожгли пригородные слободы и дворы и осадили город. Владимирцы храбро защищались, делали боевые вылазки, но так и не смогли вынудить противника снять осаду. Семь недель продолжалось это противостояние. В конце концов владимирцы не выдержали и обратились к Михалку с просьбой, чтобы он или примирился с ростовчанами, или сам позаботился о себе. Благородный князь, не желая более подвергать опасности владимирцев, заявил, что добровольно уйдет опять на Русь.

Проводив с плачем Михалка, владимирцы открыли городские ворота и покорились Ростиславичам, предварительно взяв с них обещание не причинять городу никакого зла. Ярополк занял владимирский престол, а Мстислав — ростовский.

Как свидетельствует суздальский летописец, Ярополк был игрушкой в руках бояр старых центров земли, быстро растранжирил именья, собранные Боголюбским, и вызвал недовольство владимирцев. Они отправили в Чернигов послов и вновь пригласили к себе Михалка и Всеволода. При этом заверили, что теперь готовы до конца сражаться за них с ростовчанами. Молодые князья приняли приглашение владимирцев и выступили на северо-восток. В помощь им был придан черниговский полк под водительством Владимира Святославича.

Ярополк и Мстислав пытались воспрепятствовать продвижению Михалка и Всеволода, выступили им навстречу, но разминулись в глухих лесах Подмосковья. Недалеко от Владимира они все же настигли дружины Юрьевичей, однако в состоявшемся сражении потерпели сокрушительное поражение.

Михалко и Всеволод торжественно вошли во Владимир, а их незадачливые племянники бежали в Новгород (Мстислав) и Рязань (Ярополк). Почему не в Ростов или Суздаль, которые еще недавно горой стояли за Ростиславичей? Оказалось, почувствовав силу Михалка и Всеволода, поддерживаемых черниговским князем, боярство этих старых центров не стало далее испытывать судьбу и признало своим князем Михалка.

По существу, дело было даже и не в личностях. Ростов и Суздаль являлись старейшими городами земли, а поэтому их бояре считали только свои решения правильными. Владимир, хоть тот и был уже столицей княжества, они все еще считали своим пригородом: «А здѣ городъ старый Ростовъ и Суждаль, и вси бояре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья, но како нам любо рекоша також створим. Владимер е пригородъ нашъ»[207].

Ростовчане и суздальцы жили старыми представлениями о старшинстве городов Владимиро-Суздальской земли. Теперь, в 1176 г., уже их города фактически превратились в пригороды Владимира, и им следовало сообразовываться с решениями владимирцев. Летописец восторженно заметил, что «Володимерцы прославлени Богомъ по всей земьли» и сам Бог помог одержать им победу «за ихь правду».

Суздальцы посылают к Михалку во Владимир большое посольство и приглашают его в свой город. Михалко с братом Всеволодом прибывают в Суздаль и Ростов, где, по существу, принимают присягу верности от их жителей. После крестного целования Всеволод сел в Переяславле, а Михалко вернулся во Владимир.

Прошел год, и политическая ситуация на северо-востоке Руси резко изменилась. Неожиданно умер князь Михалко, и владимирцы целовали крест со Всеволодом. Ростовчане восприняли это как ослабление позиции Владимира и пригласили к себе Мстислава Ростиславича: «Поиди княже к нам. Михалка Богъ поялъ на Волзѣ на Городци, а мы хочем тебѣ, а иного не хочемъ»[208]. Из этой фразы следует, что ростовчане не признали выбора владимирцев и хотели видеть князем земли Мстислава.

В Ростове Мстислав собрал крепкую дружину и выступил с ней на Всеволода. Тот не стал дожидаться, пока Мстислав приступит к Владимиру, и вышел ему навстречу. Недалеко от Суздаля Всеволод и его дружина якобы увидели икону Владимирской Божьей матери и весь город, стоявший как будто на воздухе. Восприняв это как знамение грядущей победы, Всеволод, будучи благосердным, попытался избежать кровопролития и миром уладить конфликт с Мстиславом. Он предложил ему вернуться в Ростов и оттуда вести переговоры о мире. При этом согласился, чтобы Ростов оставался за Мстиславом, а Суздаль был их общим наделом.

Ростовские бояре, забыв свои недавние клятвы, категорически отвергли предложение Всеволода. Летописец замечает, что они, опьяненные своим «высокоумием», не ведали, «яко Богь даеть власть емуже хощетъ, поставляетъ бо цесаря и князя Всевышнии»[209]. Понуждаемый боярами, отверг мирные предложения Всеволода и Мстислав. Сражение между ними становилось неизбежным.

Ранним субботним утром противоборствующие полки сошлись на Юрьевском поле. Завязалась кровавая сеча. Удачливее в ней был Всеволод, которому, по уверению летописца, помогал сам Бог. Полки Мстислава были опрокинуты и обратились в бегство. Сам Мстислав бежал в Ростов, а оттуда — в Новгород. Здесь его встретили с упреками в том, что он предпочел Ростов Новгороду, и показали «путь от себя». Пришлось Мстиславу ехать в Рязань к своему зятю и союзнику Глебу.

Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Мстислава, если бы он оставил свои притязания на владимирский престол. Но беспокойный Ростиславич не унимался, продолжал интриговать против Всеволода. Вместе с Глебом Рязанским они осуществили наезд на Москву и сожгли ее. Разумеется, Всеволод не мог оставить это без ответа. Собрав под свои знамена владимирцев, ростовчан и суздальцев, он двинул объединенные дружины на Рязань. На марше к ним присоединились черниговские полки, возглавляемые сыновьями Святослава Олегом и Владимиром, а также дружина Переяславля Русского во главе с Владимиром Глебовичем.

На реке Колокша объединенные дружины Всеволода нанесли сокрушительное поражение воинам Мстислава и Глеба Рязанского. Много рязанцев было посечено мечами, часть взята в плен. Остальные в панике бежали с поля боя. Среди пленных оказались Глеб Рязанский, его сын Роман и шурин Мстислав Ростиславич. Чудом избежал плена лишь Ярополк, однако и он вскоре присоединился к именитым пленникам Всеволода. Разумеется, произошло это не по доброй воле, а по принуждению. Всеволод отправил к рязанцам послов с ультиматумом; если они не выдадут ему Ярополка, он двинет на Рязань свои полки. Рязанцы испугались, пленили в Воронеже Ярополка и привезли его во Владимир.

Там к этому времени произошло событие, которое роковым образом скажется на судьбе пленников. Владимирцы возмутились тем, что Всеволод держит на свободе Мстислава и Глеба, и заявили о необходимости более жесткого их содержания. Они потребовали от Всеволода, чтобы он расправился с пленниками: «Любо и казни, любо слѣпи». Если же князь сам не хочет этого сделать, тогда пусть позволит им. Всеволод, не решаясь на казнь, приказал посадить Глеба, Мстислава и Романа в поруб. Тем самым он уберег их от расправы толпы и исполнил ее требование об ограничении свободы пленников. Когда во Владимир рязанцами был доставлен и Ярополк, он также занял место в порубе.

Прошло несколько дней, и во Владимире вновь запылал мятеж: «всташа опять людье вси, и бояре». Вооруженные, они пришли на княжеский двор и заявили, что хотят сами ослепить Ростиславичей. Всеволод, согласно уверению суздальского летописца, не разделял требования мятежников, но будто бы не мог удержать их от этого рокового шага.

Так ли было на самом деле, сказать трудно. В Лаврентьевской летописи рассказ об этом трагическом событии обрывается на том месте, когда толпа бросила клич идти к порубу. Свидетельство Новгородской первой летописи дает некоторые основания, чтобы считать инициатором этого злодеяния самого Всеволода: «В то же время слѣпленъ бысть Мстиславъ князь с братом своимъ Ярополкомъ от стрыя своего Всеволода»[210].

Конечно, Всеволод не мог открыто поддержать сторонников расправы над его врагами Ростиславичами, но, наверное, и не предпринял ничего, чтобы этого не случилось. У него ведь был благоприятный повод пощадить Ростиславичей. С просьбами об их освобождении обратились к нему Мстислав Торопецкий и Святослав Киевский, но Всеволод не только не прислушался к ним, но и заключил под стражу черниговского епископа Порфирия и игумена Ефрема, прибывших к нему с этим поручением.

Еще до того, как состоялась казнь над Мстиславом и Ярополком, в порубе скоропостижно скончался Глеб Рязанский. Летописцы не высказали по этому поводу никаких подозрений, однако трудно отрешиться от мысли, что смерть эта могла быть и неестественной. Не исключено, что владимирцы не простили Глебу сожжения Москвы. Роман Глебович был выпущен на волю без каких-либо увечий.

Ну а что же было дальше с несчастными Ростиславичами? Их также отпустили на свободу. Слепые и немощные, они больше не представляли опасности для Всеволода. Уточнение, что владимирцы пустили их на Русь, по-видимому, свидетельствует о том, что только там Ростиславичи рассчитывали получить поддержку и приют.

Наиболее безопасный и наезженный путь из Владимира на Русь пролегал через Смоленск. По нему и отправились Мстислав с Ярополком. Дойдя до Смядины, князья решили помолиться в церкви святых Бориса и Глеба. И тут случилось чудо — князья прозрели.

Вот как об этом повествуется в древнерусском тексте, сохранившемся в сборнике Мгарского монастыря: «И тако беднии Ростиславичѣ, иже хотяху болшея славы и власти, возвратишася въ своя смиренны безъ очию. И яко доидоста до Смоленска, приидоста на Смядыны в церковь святою мученику Бориса и Глеба, бѣ бо тогда праздникъ убиения Глебова, сентября 5. Молящимся же имъ от болезни, гнияху бо имъ очи. И еще имъ молящимся, и се скорая помощника и заступника скорбящимъ не презрѣста моления ихъ, но ускориша имъ на помощь и благодатию Божию дароваша имъ очеса. Они же паче надежды не такмо облегчение от болезни прияша, но и очи свои абие цѣли обрѣтше, и ясно прозрѣвше, велми прославиша Бога и Пречистую Матерь, и такожде великихъ Христовыхъ угодниковъ и мученикъ Бориса и Глѣба. И отьидоша здравы, видяще добрѣ, хваляще и благодаряще, и проповедающе чудеса и дерзновения еже к Богу, Ему же честь и держава и нынѣ и въ безконечные вьки вѣкомъ. Аминь»[211].

О чудесном прозрении князей Мстислава и Ярополка в храме св. Бориса и Глеба на Смядине говорится и в Новгородской первой летописи: «И ту абие спостиже Божиа благодать и святая владычица наша Богородица и святою мученику Бориса, же Романа и Давыда, и ту прозрѣста»[212].

Чудо с обретением зрения Мстиславом и Ярополком Ростиславичами на Смядине позволило исследователям высказать предположение, что во Владимире состоялось фиктивное их ослепление[213]. По логике Суздальской летописи, такое кажется вполне вероятным. Владимирские бояре настаивали на ослеплении вопреки желанию Всеволода, и он, чтобы не идти против их воли, мог лишь имитировать ослепление, не причинив Мстиславу и Ярополку сколько-нибудь серьезного увечья.

Так могло быть, но, судя по всему, не было в реальной жизни. Ослепление состоялось всерьез, хотя драматические последствия эта варварская экзекуция имела, очевидно, только для Мстислава. В перечне новгородских князей он упоминается под прозвищем «Безокий»: «А по Юрьи Святославъ Мьстиславич, Юрьевъ внукъ; а потомъ отець его Мьстиславъ Безокый; а потомъ красныи Ярославъ, внукъ Юрьевъ; а потомъ опять Безокыи, и тъ преставися»[214].

Конечно, будь Мстислав зрячим в 1177 г., когда он в третий раз занял новгородский престол, так бы его не называли. Прозвище «Безокий» свидетельствует, что ослепление Мстислава было настоящим, а чудесного прозрения, к сожалению, так и не случилось. Его скорая смерть (после ослепления он не прожил и полугода) свидетельствует, по мнению Н. Милютенко, о том, что Мстислав Ростиславич был все же серьезно искалечен[215].

«Исцелился», по-видимому, только Ярополк. Летопись, рассказывая о поставлении его в 1180 г. князем в Торжок, а также о пленении Всеволодом в 1181 г., ничего не говорит о его незрячести. Можно предположить, что ранение глаз Ярополка не осложнилось потерей им зрения. По прошествии непродолжительного времени оно у него восстановилось, а быстрая смерть Мстислава способствовала тому, что чудесное прозрение распространилось на обоих братьев.

Н. Милютенко полагает, что грех ослепления князей целиком лежит на Всеволоде. Такая идея вряд ли могла прийти в голову владимирским горожанам. Ослепление было типично византийским способом избавляться от претендентов на престол, и о нем скорее мог вспомнить Всеволод. Его мать была из Византии, и сам он, изгнанный в 1162 г. Андреем из Руси, какое-то время провел там с матерью и братьями[216].

Сказанное вполне возможно, но не исключено и более простое объяснение. Прецедент ослепления имел место и в практике междукняжеских отношений на Руси, и Всеволод, равно как и его бояре, мог вспомнить об этом. Речь идет об ослеплении князя теребовльского Василька Ростиславича в 1097 г.

С того времени прошло 80 лет, но методы междукняжеской борьбы за власть на Руси оставались прежними. Внуки и правнуки «достойно» продолжали дело своих знаменитых дедов и прадедов.