Дьявол на испытательном сроке

Сквозь себя (4)

Душа Маргарет Уорд вполне обоснованно привлекает демонов, эта почтенная леди вела весьма добропорядочный образ жизни. Бесы являются на её запах, впрочем, они не мешают собирать сияние души в стеклянный шар. Так, таятся по углам, да раздраженно, хищно щерятся, но соваться к серафиму с сияющими крыльями не рискуют.

Джон заканчивает молитву за упокой души, опускает шар с душой в сумку. Он не очень в форме, чтобы заступать в караул, особенно после стычки с Генрихом, поэтому сегодня вышел на смену сборщиком душ. Ночной Лондон кажется слегка притихшим зверем, который смотрит на свою жертву исподлобья своими светящимися глазами. Джон питает пагубную слабость к этим ночным пейзажам. Город постоянно меняется, за последние десятилетия он преобразовался настолько, что Джон уже с трудом помнит, каким Лондон был в его годы. Люди спешат, сумка на бедре потихоньку тяжелеет, над головой усеянное звездами небо, на плечах крылья.

Хочется ли сейчас Джону думать об Агате? Да нет, не особенно. Он примерно представляет, где она, чем она занимается и с кем. Так должно быть. Иногда стоит просто самоустраниться, тем более девушка упорно смотрит мимо него. В этом заключается болезненная ирония, но это явно одно из тех испытаний, с которыми Джону еще предстоит справиться. Просто сейчас он еще не справился.

Следующая душа находится в трех кварталах. Люди умирают бессистемно, ангелы-сборщики мечутся между ними, чудом не сталкиваясь лбами. Джон всегда берет самые тяжелые случаи, тех, к кому наиболее вероятно явятся демоны, привлеченные запахом бессильной, относительно безгрешной души. Вот как сейчас два суккуба сцепляются над телом усопшего за право первому осквернить душу своим ядом.

Джон поднимает ладонь, и мелкие комочки белого святого огня окружают душу, отгоняя от неё демонов. Тело смертного брошено у каменной стены, и потихоньку на тротуар стекает кровь. К утру её здесь натечет целая лужа. Очередная преждевременная смерть, будь она неладна.

Будь здесь серафимы защитники, они бы не обратили внимания на душу, они бы бросились в погоню, их дело — ловля демонов, а дело Джона сейчас — сбор душ. Поэтому он пользуется силой исключительно для защиты.

Склоняется над телом, опускает ему на сердце очередной шар, и нити души тут же впиваются в гладкое стекло, концентрируясь в одном месте. Только после этого Джон складывает ладони и опускает голову, отдавая дань уважения угасшей смертной жизни.

Ангелы-сборщики ходят по парам. Для безопасности. Один читает молитву, второй прикрывает спину. Джон ходит один. И не потому, что так не любит других сборщиков, и не потому, что очень ценит уединение, просто совершенно неэффективно отвлекать другого работника, когда он может защитить себя самостоятельно.

Не всех демонов можно отпугнуть простым сиянием крыльев. Когда из тени позади Джона выскальзывает очередное рогатое отродье — серафим даже не прерывает молитву. Нельзя проявлять такое неуважение к человеческой душе перед тем, как она окажется в Чистилище.

Демон кажется неопытным и зеленым, что даже удивительно — при его-то количестве демонических атрибутов — и зубы хищника при нем, и пальцы уже вытянулись до демонических, практически птичьих когтистых лап. Отродий при распятии селят на окраине Холма Исчадий. Тем удивительней, что такой сильный демон не знает Джона и сейчас не улепетывает без оглядки. Впрочем, в отличие от обитателей Чистилища, демоны в своих передвижениях не ограничиваются и в принципе — часто мигрируют. Вот нет бы Хартману в свое время мигрировать. И был бы он головной болью совершенно других Орудий Небес, других серафимов. Но скорей всего… не получил бы помилования. Лондонский исправительный конфедерат славится своими очень вольными взглядами и мягкими нравами. Миссию милосердия — и ту поддерживали не все английские конфедераты. Многие считали, что облегчать демонам долю противоречит воле Небес, обрушивающих на их головы свое недовольство их грехами.

Отродье крадется из Тени медленно, думает, что его не слышат. Джон слышит. Он сосредоточен настолько, что сейчас слышит даже как ворочает головой сова на ветвях ивы, будто в рыданиях склонившейся над убитым. Когда демон наконец отваживается на прыжок — он же не должен дотянуть с нападением до конца молитвы, — Джон окутывает крыло белым огнем и хлещет им демона наотмашь. Кстати, вполне действенный метод самообороны ангела — даже без призыва святого огня, но у Джона по объективным причинам эффективно получается только с ним.

Демона отбрасывает в сторону, оглушает обжигающей болью святого пламени. Пока его противник пытается подняться — тщетно, количество ожогов очень велико, — Джон успевает закончить молитву. Встает на ноги, поднимая с груди погибшего шар с его душой, поворачивается к отродью.

— Новенький? — спокойно интересуется Джон, пока демон, скуля, пытается оклематься. — Давно в городе?

Отродье рычит, не желая отвечать. Ну, что ж…

Джон вычитывает экзорцизм, окружив демона кольцом святого огня, без особой душевной дрожи наблюдая, как тот пытается вырваться из плена пламени, но вновь и вновь, обжигаясь, падает на землю.

Для демонов такого рода экзорцизм кажется наказанием. Насмешкой. Ведь сейчас Джон сознательно ослабляет демона, и в ближайшие несколько дней это конкретное отродье скорей всего будет проигрывать другим демонам в драках за души. На деле же это рука помощи, вычерпывающая из души несколько ковшей греховного голода. Блокирующая искушающие обостренные чувства. На время прижигающая раны, оставленные на человеческой душе.

Джон часто сочувствует демонам. Ему даже слишком знакомо ощущение жажды, жажды преступления запрета, упоительное ощущение свободы, когда даешь себе волю. Слишком жестоко давать людям бессмертие, пусть даже в Чистилище, оставляя при них их прошлое. Память, горькая память становится душевной пустотой, а пустоту всегда нестерпимо хочется заполнить.

Триумвират регулярно напоминает Джону, что он не прав, что в первую очередь демонам всегда дается шанс — многие шансы, до того как демонических меток на грешной душе становится слишком много, у неё всегда есть шанс спохватиться. Демоны становятся врагами небес лишь тогда, когда сами покидают чистилище, бросаются в смертный мир в поисках силы, охоты и сильных чувств. Когда сознательно отказываются бороться с собой.

Когда Джон возвращается в Чистилище, все проходит довольно рутинно. Сдает шары с душами дежурному инструктору, и тот уносит их в отдел материализации. Там души выпустят из шаров, и они оформятся телесно. Джон часто делает это сам, ему нравится наблюдать за тем, как души из тонких сияющих белых нитей материализуют для Чистилища форму своего тела, но сегодня он чувствует себя слишком уставшим для этого. Два экзорцизма за одни сутки сказываются, все-таки взывать к человеческому в душах довольно сложно. Однако в кабинете на столе — чертов Хартман, теперь, кажется, нужно стол менять — лежит одна четвертинка белого листа, и изящным почерком Артура Пейтона на ней выведено «Зайди ко мне». Артуру даже подписываться не надо.

Могли бы вызвать через знак, но решили не отвлекать и попросту дождаться.

В кабинете Артура не только он сам, здесь собрался весь Триумвират. Анджела что-то читает, устроившись в кресле у книжной полки, Кхатон устало дремлет на кушетке, такая вполне привычная картина. Так Триумвират обычно и дожидается тех, кто ему нужен. Джону хочется развернуть плечи, чтобы выглядеть чуточку бодрее, но он напоминает себе, что это необязательно. Необязательно казаться кому-то кем-то, тем более Триумвирату. Они слишком давно знакомы, чтобы им было важно — кажется ли Джон сейчас бравым оловянным солдатиком, или все, что он хочет, — это наконец поужинать и заблудиться в одеяле.

— У меня была ночная смена, — устало произносит Джон, — поэтому если можно, господа, давайте разрешим ваши вопросы скорее.

— Да, разумеется, — Анджела откладывает книгу, выпрямляется, перетекая из домашней уютной позы в деловую. Она делает это плавно, в отличие от того же Кхатона, который садится весьма резко. Интересно, Кхатон вообще умеет расслабляться? Или так и существует — забываясь в полудреме, вечно напряженный как струна.

— Как там Хартман? — без личных предисловий интересуется Артур. На его столе — выписка о текущем состоянии счета Хартмана, там наверняка отражен сегодняшний экзорцизм.

— Общая динамика лично меня обнадеживает, — Джон пожимает плечами, проходит, садится рядом с Кхатоном. Можно было бы дождаться приглашения, но эта черта стерта давно. Он здесь свой. Практически свой.

— Я бы сказала — напротив, — замечает Анджела, — ежедневные экзорцизмы… Частые греховные порывы. Даже после прогрева на верхнем слое. Джонни, ты не заметил разве, что сегодняшнее Увещевание даже возымело эффект не сразу.

— Заметил, — нехотя признает Джон. Бесполезно обманывать Триумвират, статистика, которую им сообщают Небеса, весьма честна.

— Он набирает силу, — емко подводит черту Кхатон, — с каждым днем.

— Он не грешит, — возражает Джон.

— Отрицательная динамика есть, — спокойно замечает Артур, — просто она минимальна.

— Я бы сказал, что она ерундовая, — ужасно хочется вспылить. Нет, Триумвират имеет право на свои подозрения, но ей богу. Пусть Хартман ведет себя как мальчишка, это ни в какое сравнение не идет с тем его состоянием, в котором его распинали. Тогда он смог разделаться с пятым Орудием Небес, и Джону пришлось уйти из Триумвирата, чтобы не возникало спорных ситуаций при общем равенстве голосов. Практически, сейчас чаще всего решения принимаются Анджелой и Кхатоном, у них примерно одинаковое видение ситуаций.

— К сожалению, в нашем случае ожидания… не то, что мы себе можем позволить, — осторожно говорит Анджела, — ты же знаешь, друг мой, если Хартман сорвется после того, как его силы к нему вернутся… У нас еще нет пятого Орудия, мы не сможем справиться с ним снова.

— Мы не можем предполагать, что его сорвет, — Джону кажется, что спор бесполезен. Кажется, эти трое уже все обсудили до него и все решили, но просто невозможно не попытаться их переубедить. И как, черт возьми им не хватает пятого.

— Значит, нужно его испытать, — пожимает плечами Анджела, — если он действительно заинтересован в исправлении — удержится. Если нет — значит, справимся с ним сейчас, пока он еще слаб.

— Сам подумай, Джон, — отстраненно произносит Артур, — кто пострадает, если Хартмана сорвет внезапно? И можем ли мы сейчас рисковать душой Орудия, которое еще даже не раскрыло своей силы?

Артур не выглядит очень уж довольным, тем что он говорит. Скорей всего, он вновь остался в одиночестве против Кхатона и Анджелы. Как же им сейчас не хватает Сесиль… В ней удивительным образом балансировало и здравомыслие, и сочувствие. Но нет, душа Сесиль — прямое доказательство того, какую на самом деле опасность представляет Генрих. Он не только отравил её, он еще и растерзал её на клочки, на ниточки, и её возрождение затянулось на долгие десятилетия. Обретя же форму, Сесиль оставила Чистилище, пожелав избавиться от воспоминаний о нем. Начать с чистого листа новую смертную жизнь. Её никто не осуждал. Но Артур и Джон — регулярно вспоминали.

Дело сейчас даже не в душе Орудия, не в том, что Небеса могут вновь лишиться инструмента своего волеизъявления. Дело в том, что под ударом окажется друг Джона. Близкий друг. Девушка с сильной душой. Та, которая ни разу в Чистилище не искусилась на новые грехи. Что умудрялась сочувствовать умиравшим смертным, голодным демонам на лондонских улицам и конченным распятым грешникам. Тем, кому уже никто не сочувствовал. Она была так похожа на Сесиль в этом своем милосердии, что невозможно было не опасаться что и её постигнет та же судьба.

— Что вы хотите от меня? — он пожалеет о том, что согласился. Уже через несколько минут. Но если выбирать между душой Хартмана и Агаты — то никаких колебаний быть не может. Все, на что надеется Джон — то, что Хартман все-таки выдержит…