Это была идиотская затея. От начала и до конца. И вообще, находись Джон в здравом уме, — он, наверное, отговорил бы Агату от этого дерьма. Но Джон в здравом уме не был. Джон отчаянно хотел достать Винсента и проследить за его водворением на крест. И, пролистывая отчет по ухудшению кредитного счета, Джон умудрился заметить, что обнаглевший Винсент и не думает скрываться, и соблазняет уже третью смертную в одном и том же ночном клубе и таскает их в один и тот же мотель.
С одной стороны, Артур запретил соваться в смертный мир. С другой стороны, Агата не шла на поиски Генри, да и как его особо найдешь-то… Кредитной регрессии у него по счету не было, а положительные изменения на счету выдавались в подробном отчете только при разрешении Артура Пейтона. Формально Агата запрет преступает не очень сильно, никто не мешает ей очень надеяться, что в Лондоне она на Генри наткнется случайно — вдруг их судьба столкнет… Ведь свело же когда-то её крыло именно над его крестом.
Путь от клуба они прошли в компании Анны, которая и посоветовала Агате «распустить запах», чтобы выманить Винсента. Джон был недоволен. Целый день потратить на то, чтобы научить Агату его «подбирать», чтобы скрываться от демонов, чтоб сейчас так не завуалировано сообщить, что она здесь. Будто ждет возможности стать жертвой Винсента. Анна пожимает плечами и говорит, что вряд ли Винсента выманит из тени что-то еще. Агата к ней прислушивается. Дает себя увидеть, почуять, услышать.
Не так и много времени нужно, чтобы Винсент появился — хищно улыбающийся, с мерзко блестящими глазенками. Вот тогда проявляется рядом с Агатой Джон, и лицо Винсента выцветает. Демон бросается наутек.
Так выходит в ходе погони, что Агата и Анна от Джона и Винсента отстают, теряют из виду. Пока Анна пытается вынюхать их след, даже исчезает из виду, а Агата терпеливо ждет. Не сразу замечает, что её окружают.
Когда замечает, спохватывается, пытается схватиться за жетон, но один из суккубов налетает на неё со спины, срывает с шеи цепочку жетона.
Не то чтобы Агате страшно. Хотя нет — все-таки страшно. Просто она теряет понимание реальности, когда вместо того, чтобы сразу попытаться её отравить — и тогда бы Агата полыхнула бы светом, — суккубы стягивают её руки за спиной какой-то обжигающей дрянью и волокут её в тот самый мотель, в который Винсент водил своих девок.
То, что она по уши в беде, Агата осознает без подсказок. Впрочем… впрочем, не так уж она и боится. К силе Орудия она не прибегает сознательно, она почти сразу поняла, что суккубы, на неё напавшие, — подельники Винсента.
Оговорки у них были странные.
Так, например, когда один, обшарив Агату взглядом, предложил «занять её делом прямо сейчас», второй возразил, что без «шефа» начинать нельзя, иначе будут неприятности.
Они рассчитывают, что Коллинз уйдет от Джона? Или у них какой-то другой «шеф»? В любом случае у дара Агаты были ограничения. Она могла ослепить лишь тех, кто был вблизи неё. Имело смысл дождаться «шефа», парализовать их вспышкой света и вот тогда уже уходить, выудив из кармана одного из демонов свой жетон, и вызвать сюда отряд серафимов. Еще напади на Агату отродья, было бы страшно, но это просто суккубы, на них её дара вполне хватит. Анну удавалось удерживать с легкостью.
Ждать приходится целый чертов час. Сидя на кровати, в компании трех практически облизывающихся при взгляде на неё демонов.
А потом появляется «шеф» — все-таки Винсент. С омерзительно довольной рожей. В человеческом обличье, прокручивая ключ от номера мотеля на пальце. Кажется, он себе ни в каких грехах не отказывает и деньги приворовывает в том числе.
— Ну, вот и все, — деловито сообщает он напарникам, — сделано. А теперь пойдите вон.
— Так не договаривались, — ворчит один из суккубов.
— Я поделюсь, не переживай, — от широкой улыбки этого «рубахи-парня» Агату даже подташнивает, — но у меня же право первого, нет?
Видимо, это право у него все-таки есть. С одной стороны, нужно бы вспыхнуть именно сейчас, когда все они тут, с другой — Агате тревожно. Что сделано? Почему-то кажется, что Джон вряд ли бы упустил Коллинза, так не случилось ли что-то с самим Джоном? Может, удастся что-то выведать?
— Давно не виделись, крошка, — ухмыляется Винсент, закатывая рукава, — честно скажем, я скучал.
Агата молча приподнимает бровь, выказывая максимально возможную степень отвращения.
— Вот и белобрысый твой, такой же был невежливый, — ядовито ухмыляется Коллинз, — даже спасибо мне не сказал, а ведь я ему помог с тобой воссоединиться. Никто не ценит труд честного сводника.
— Ты льстишь себе, называя свою мерзость трудом, — брезгливо замечает Агата, — и дважды про честность за две минуты говорят только насквозь лживые мудаки.
— Но-но, повежливей, — Винсент угрожающе щурится, — а то же я могу вернуть ребят, и мы пустим тебя по кругу. Как ты хочешь, а, подстилочка?
— Пошел ты, — четко выговаривает Агата. К сожалению, дрянь, которой ей связали руки, каким-то образом и потусторонняя, и материальная разом. Мало того что от соприкосновения с ней щиплет кожу, так еще не удастся воспользоваться собственной нематериальностью для смертного мира, пройти сквозь ту же стену — веревка удержит, застрянет. Нет. Нужно парализовать Винсента, а уж потом бежать. Правда, перед этим неплохо бы узнать, что случилось с Джоном.
Агате по-прежнему не страшно. Винсент даже не подозревает, что она Орудие.
— Что с Джоном? — ровно спрашивает она, глядя прямо в глаза Коллинзу. С каким удовольствием бы она сейчас ему врезала. Даже жаль, что её свет — не пламя Джона. Слепит, парализует, но не наносит никакого урона.
— Мы его неделю выманивали, — довольно скалится Коллинз, будто рассказывая об удачно провернутом дельце, — наконец-то вышло.
— Что с ним? — мертвея, переспрашивает Агата. Он в опасности, это совершенно очевидно. Только бы еще не выпит, только бы не…
— Пока еще жив твой Джон, — насмешливо сообщает Винсент, — у нас на него планы, знаешь ли.
— Какие, к черту, планы, — шипит Агата.
— Большие, — Винсент шагает вперед, впиваясь ногтями в подбородок Агаты. Пальцы суккуба касаются её губ, и Агата с огромным наслаждением впивается в один из пальцев зубами. Сильно. Винсент аж рычит от боли, хлещет её по лицу.
Кажется, сейчас… Пора… Агата опустошает душу, тянет наружу дар…
Дверь номера открывается с такой силой, что ясно, что открывали её с ноги.
Черная хищная тварь сбивает Винсента с ног одним лишь взмахом когтистой лапы. Рык, которым отвечает суккуб, высокий, больше похож на визг.
— Назад, — предостерегающе выдыхает Генри, перетекая в свой человеческий вид. Он умудряется выглядеть угрожающим даже таким — в едва ли не отутюженной форме Чистилищного работника, кажется даже более опасным, чем в виде демона. Может, Агате так кажется, потому что сейчас только она понимает — ей страшновато от этой встречи.
Винсент не понимает, Винсент бросается на Генри, замахиваясь на него когтистой, обращенной в лапу рукой, но с воплем падает, не сделав и двух шагов. Генри при этом так и стоит, не шевелясь, опустив руки вдоль тела, не отрывая от содрогающегося тела Винсента взгляда.
В приоткрытую дверь шмыгает Анна, с бледным, практически выхолощенным лицом. Бросается к Агате, хватает за плечи.
— Ты совсем спятила? — вот чего Агата не ожидала, так это того, что на неё будет яростно шипеть суккуба. — Почему позволила себя увести, ты же могла отбиться, ты же могла уйти.
— Жетон выбили, — кратко отзывается Агата. — Они говорили, что кого-то ждут, хотела нейтрализовать всех сразу.
— Дура, дура, дура, — Анна лупит ладонями по коленям Агаты, — он же мог… мог… Я же и твой след потеряла! Повезло, что почуяла Генри…
— Ты нашла Джона? — ровно спрашивает Агата, пытаясь успокоить истерику Анну. Анна мотает головой, виновато опуская глаза. Черт. Черт-черт-черт!
Плеча Анны касается ладонь Генри.
— Сходи-ка, погуляй, детка, — неестественно улыбается он, — и да, пригляди за ублюдком…
В груди Агаты неприятно холодеет от страха. В каждом жесте, в каждом движении Генри ей мерещится угроза. Пока он вытаскивает скулящего Винсента в коридор, Агата успевает встать с кровати, на которой сидела. Хочется попытаться сбежать, но… Но во-первых, у неё нет на это действительно веского повода, кроме собственной паники. А во-вторых, руки по-прежнему связаны за спиной, выйти через балкон, открыв дверь связанными руками, быстро не получится, уж куда быстрее Генри вернется. Так уж лучше не показывать, что ты хотела уклониться от разговора.
От разговора… Он ведь еще не знает про отравление и его побочное действие. И… Артур просил не говорить. Настаивал на том, что Генри должен выдержать некоторое время в смертном мире, убежденный, что в Чистилище его никто не ждет.
Это больно. Больно видеть, как он возвращается в номер, медленно закрывает дверь и поворачивается к ней, и при этом… не иметь права на оправдание. Если она скажет… Он может вернуться. И его работа в Лондоне пойдет коту под хвост. Его искупление куда важнее, чем чувство самой Агаты. Она ему мешает. Она должна промолчать.
От его убийственного взгляда хочется раствориться без следа, но не получается.
— Повернись, — ровно произносит демон, и уже на полуразвороте Агата понимает, что могла бы и не слушаться. Зачем? Она ему сейчас чужая. Но слышать его голос сейчас и пытаться спорить с ним — невозможно. Тоска внутри неё выжимает из души последние капли выдержки.
Его пальцы начинают распускать узлы на её запястьях. Медленно. Беззвучно. И сам он молчит, не говоря ни слова, а у Агаты лишь от того, что его пальцы пару раз соскальзывают на её кожу, случается чувственный шок. Затмение. Так он называл когда-то чувство, когда весь мир сосредотачивался на одной лишь форме восприятия.
Из головы торопливо дезертируют все мысли, Агата держится лишь за тревогу о Джоне. Это нельзя терять из головы, это важное. А вот эти вот все раскаленные, расплывчатые, но волнующие образы — нет. Все равно этому не суждено претвориться в жизнь. Сейчас он как-нибудь выкажет ей свое в ней разочарование. Она промолчит. И он уйдет. И больше… больше они не…
Твердые пальцы демона сжимаются на её плечах, разворачивают Агату к нему лицом. Поднять глаза страшно. Как всегда, когда приходится сталкиваться с проблемами лицом к лицу.
— Смотри на меня, — беспощадно требует Генри и одним только голосом заставляет душу плавиться. А ведь он чует. Чует все эти её трепыхания.
Он не желает терпеть, ждать пока она наберется смелости. Сжимает пальцами её подбородок, заставляет поднять лицо.
— Смотри! На! Меня! — яростно выдыхает Генри, и его слова будто раскаленной плетью хлещут по душе.
Агата поднимает глаза. Встречается с ним взглядом. Холодеет от паники.
Потому что смотрит на неё Генри сузившимися вертикальными зрачками исчадия ада.