Дьявольский полк

ВЫСАДКА МОРСКИХ ПЕХОТИНЦЕВ

Грохот канонады был слышен в Риме, за двести пятьдесят километров. Громадные военные корабли в море были нам не видны, но всякий раз, когда они давали бортовой залп, казалось, что на горизонте извергаются вулканы. Сперва ослепительная вспышка, потом оглушительный грохот.

Наши гренадеры были ошеломлены. Через несколько часов наши слабые танковые полки были разгромлены на флангах. От Палинуро до Торре дель Греко морской берег представлял собой пылающую печь, целые деревни были уничтожены за несколько секунд; бункер чуть севернее Сорренто, один из наших самых больших, весивший несколько сотен тонн, взлетел на воздух вместе со всем личным составом береговой батареи. Потом с юга и с запада появились целые тучи низко летевших «джабо»[1], они уничтожали на дорогах и тропинках все живое. Более полутора сот километров покрытия на шоссе № 19 исчезли полностью, городок Агрополи сровняли с землей за двадцать секунд.

Наши превосходно замаскированные танки стояли наготове среди утесов. Гренадеры Шестнадцатого полка[2] находились с нами, лежа под этими массивными чудовищами. Мы должны были явиться большой неожиданностью для солдат из-за моря, когда они появятся.

Тысячи рвущихся снарядов вздымали тучи земли, превращая жаркий летний день в темную ночь.

Какой-то пехотинец без винтовки бегом взбирался по склону холма, махал руками, обезумев от страха, но это зрелище впечатления на нас не произвело. Он был одним из многих. В то утро меня самого охватил парализующий страх. Он может напасть на тебя во время марша, превратить в труп, если не удержишься на ногах. Кровь отливает от лица, оно становится смертельно бледным, взгляд застывает. Другие, как только увидят, что случилось, принимаются колотить тебя кулаками. Если этого мало, пускают в ход сапоги с прикладами, и когда ты падаешь, всхлипывая, продолжают бить. Обхождение жестокое, но почти всегда действенное. Лицо мое сильно распухло от побоев Порты, но я был благодарен ему. Если б он так не выкладывался, меня, скорее всего, отправили бы в тыл в смирительной рубашке.

Я взглянул на Старика, лежавшего между гусеницами танка. Он улыбнулся и ободряюще кивнул.

Порта, Малыш и Хайде играли в кости, расстелив зеленое сукно, которое Порта «организовал» в борделе Бледной Иды.

Роту пехотинцев, спускавшихся по склону холма, накрыл залп корабельной артиллерии. Казалось, их смахнула какая-то гигантская рука. От ста семидесяти пяти человек и их горных лошадок не осталось ничего. На закате, когда солнце светило нам прямо в глаза, появились «джабо». Множество десантных плавучих средств высаживало на берег пехоту: и продубленных ветеранов, профессиональных солдат, и юных, пылких новобранцев, призванных лишь несколько месяцев назад. Хорошо, что матери не могли их видеть. Дантов ад представлял собой парк с аттракционами по сравнению с тем, чему они подвергались.

Наши береговые батареи были уничтожены, но за каждым камнем, в каждой снарядной воронке высадившихся поджидали гренадеры, горные стрелки, десантники с автоматическим оружием. Ручными и станковыми пулеметами, минометами, фаустпатронами, огнеметами, автоматическими пушками, карабинами, реактивными гранатометами, автоматами[3], ручными гранатами, винтовочными гранатами[4], минами, «коктейлями Молотова»[5], фосфорными зажигательными снарядами[6]. Столько слов, но какие ужасы они таили в себе для наступавших пехотинцев!

Под прикрытием корабельных орудий они забрасывали крючья на вершины утесов и взбирались, как обезьяны, по качавшимся веревочным лестницам или падали с выступов. Толпы их беспорядочно носились по белому песку, сгорая от нашего фосфора. Берег представлял собой море пламени, превращавшего песок в лаву.

Мы были безмолвными зрителями. Нам отдали приказ «не стрелять».

Первая волна была уничтожена. Она не прошла по берегу и двухсот метров. И представляла собой жуткое зрелище для солдат второй волны. Они тоже погибли. Но на берег валили все новые толпы. Третья волна. Подняв оружие высоко над головами, солдаты бежали по ревущему прибою, бросались на берег и вели огонь. И не продвигались ни на метр.

Затем прилетели «джабо» с фосфором и лигроином[7]; к небу взметнулись желто-белые языки пламени. Солнце зашло, появились звезды, и Средиземное море лениво поигрывало обгорелыми телами, нежно покачивая их у береговой кромки. Высадилась четвертая волна пехотинцев. В небо взлетели осветительные снаряды. Эти солдаты тоже погибли.

На восходе к берегу с ревом двинулась целая армада десантных барж. На баржах находились профессионалы, морские пехотинцы[8]; обычно они закреплялись после того, как другие открывали им путь. На сей раз ребятам предстояло делать и то, и другое — открывать путь и закрепляться. Их главной задачей было отбить у противника шоссе № 18. Бронетранспортеры морпехов остались на кромке берега горящими факелами, но ветераны, упорные и беспощадные, продвигались вперед. Эти солдаты с тихоокеанского театра военных действий убивали всех на своем пути, стреляли в каждый труп. На стволах их карабинов поблескивали короткие штыки, у многих были самурайские мечи[9], хлопавшие по ногам.

— Американские морпехи, — проворчал Хайде. — Теперь нашим гренадерам достанется. Эти парни за сто пятьдесят лет не проиграли ни единого боя. Каждый стоит целой роты. Майор Майк будет рад увидеть старых друзей из Техаса[10].

Это была наша первая встреча с морскими пехотинцами. Казалось, они украшали себя, чем только хотели: один бежал по берегу с привязанным к рюкзаку раскрытым красным зонтом от солнца, за ним следовал громадный сержант с китайской рогожной шляпой поверх каски. Во главе одной из рот бежал невысокий офицер в сбитой набекрень соломенной шляпе, из-под ее голубой ленты торчала, весело покачиваясь, красная роза. Они рвались вперед, совершенно не обращая внимания на смертоносный огонь из автоматов и пулеметов наших гренадеров.

Один немецкий пехотинец попытался бежать, но самурайский меч отделил его голову от туловища. Срубивший ее американец что-то крикнул товарищам, взмахнул над головой зловещим оружием и поцеловал окровавленный клинок.

На них спикировала целая туча «хейнкелей». Весь берег, казалось, поднялся к ясному солнечному небу, и солдат с мечом лежал, корчась, в луже крови на почерневшем от дыма песке.

К нам подполз лейтенант Фрик.

— Отходим по одному. Отступаем к пункту «игрек».

Морпехи прорвали наши позиции. К берегу шли новые десантные баржи. На берегу ревели плавающие бронетранспортеры, а бомбардировщики и истребители вели в ясном небе ожесточенный бой.

Группа гренадеров хотела сдаться, но их беспощадно скосили. Кое-кто из американцев остановился, чтобы сорвать с тел награды и значки.

— Собирают приманки для девок, — усмехнулся Порта.

— Bon![11] Теперь нам известны правила. Хорошо, что мы это видели, — сказал Легионер.

Мы отошли километра на два к югу от Алевино, понимая, что немецкое командование рассчитывало уничтожить десантную группу, когда она высадится на берег. Оно надеялось устроить вторую битву при Каннах[12], но не учло громадного материально-технического превосходства союзников. Фельдмаршал Александер[13] и генерал Кларк[14] надеялись захватить лишь плацдарм, но овладели целым фронтом. Союзники захватывали позицию за позицией, однако нас в бой не посылали. Потери были весьма невелики, но наш полк отвели к северу от Капуи и оставили в Беневенто на достаточное время, чтобы напиться до одури в винном погребке. После того как мы помогли похоронить несколько тысяч убитых в Казерте, полк окопался у развилки, где виа Аппиа расходится с виа Казилина. Мы до середины вкопали в землю свои «пантеры». За моторным люком нашей стоял прихваченный из Казерты бочонок вина; с шеста над башней свисал зажаренный на вертеле поросенок. Мы лежали на переднем люке, играя в кости на зеленом сукне Бледной Иды.

— Как бы вы отнеслись к тому, чтобы прикончить папу и уничтожить ватиканскую организацию? — спросил Барселона после удачного броска.

— Мы делаем то, что прикажут, — лаконично ответил Порта. — Но с какой стати убивать его святейшество? Мы с ним даже не ссорились.

— Ссорились, — сказал Барселона, гордясь тем, что был в курсе дела. — Когда я служил денщиком Одноглазого, я увидел приказ из РСХА[15] на столе НСФО[16] и прочел его. Ребята на Принц-Альбрехтштрассе[17] очень хотят заставить папу открыто перейти на сторону крючконосых. У них в Ватикане есть agents provocateurs[18]. Как только святого заправилу склонят встать на сторону евреев, всю организацию разоблачат. И перебьют. Могу передать вам конец этого замечательного документа слово в слово: «По получении кодового сигнала "Ошейник" в дело вступят танковый полк особого назначения, команда подрывников и панцергренадеры из полицейской дивизии СС»[19].

— Но, черт побери, не могут же они расстрелять папу! — воскликнул Хайде, забыв от удивления, что сделал выигрышный бросок.

— Могут, и еще многое, кроме этого, — сказал Рудольф Клебер, наш трубач, попавший к нам из СС. — Полгода назад один приятель из отдела изучения Библии[20] сказал мне, что они стремятся разделаться с Ватиканом… Ставят папе одну западню за другой. На Принц-Альбрехтштрассе его считают злейшим врагом Адольфа.

— Черт с ним, — сказал Барселона, — но застрелили б вы святого отца, если бы вам приказали?

Мы вопросительно переглянулись. Барселона всегда был тупым скотом, способным задавать самые идиотские вопросы.

Малыш, наш безграмотный здоровяк из Гамбурга и самый циничный убийца всех времен, поднял руку, как школьник:

— Послушайте, вы, грамотеи, кто из нас католик? Никто. Кто верит в Бога? Никто.

— Attention, mon ami![21] — предостерегающе вскинул руку Легионер.

Но Малыша, когда он раскрывал рот, унять было невозможно.

— Гроза Пустыни, я знаю, ты мусульманин, а я скажу, как Иисус, сын Саула. — Малыш несколько путался в библейской истории. — «Давай мне то, что мое, и потихоньку сунь монету-другую в руку императору»[22]. Я вот что хочу знать: этот Пий в Риме, о котором вы столько болтаете, просто первосвященник в белой одежде, своего рода церковный генерал, или заместитель Небесного Главнокомандующего, как накануне сказала медсестра, которая накладывала мне мазь на глаз?

Порта пожал плечами. Хайде отвернулся, поигрывая двумя костями. Барселона с задумчивым видом закурил. Старик провел рукой по казеннику длинной пушки.

— Наверно, так оно и есть, — задумчиво пробормотал он.

Малыш постукал по зубам ногтями левой руки.

— Видно, никто из вас точно не знает. Все вы сомневаетесь. Обер-ефрейтор Вольфганг Кройцфельдт — крутой парень, одной смертью больше или меньше — ему наплевать. Я расстреляю кого угодно: рядового или генерала, шлюху или королеву, но святого человека нет.

— Бог есть, — сказал Легионер. — Подними руку на мусульманина, и ты оскорбишь Аллаха. Папа — великий человек, всем остальным до него далеко. Но давайте подождем, пока не получим приказ, прежде чем решать, что будем делать. Выход всегда есть. Можно даже перейти на другую сторону и нарисовать на башне пару ключей[23].

— Спятил, — язвительно усмехнулся Порта. — Против нас вышлют пару эсэсовских дивизий, и они быстро превратят наш танк в горящий факел.

— Идея Легионера не так уж безумна, — произнес задумчиво Старик. — В Ватикане есть радиостанция. Допустим, весь мир услышит, что немецкий танковый полк защищает Ватикан от немцев. В газетах появятся такие заголовки, которые Берлину не понравятся.

— До чего ты наивен, — саркастически бросил Хайде. — Мы знаем, что в Ватикан заслали провокаторов, и, когда начнется потеха, они не станут прятаться в подвалах. Сразу же бросятся к радиопередатчику и объявят на весь мир, что святой отец попросил у немцев защиты, и когда папа нанесет визит на Принц-Альбрехтштрассе, то будет плясать под дудку Гиммлера.

— Говоришь ты мудро, — сказал Порта, — но сейчас мы сидим здесь, поджидая свору лающих янки. Выкини двойку и получишь право на шесть бросков.

Мы забыли о папе за игрой в кости. Их было шесть, золотых с бриллиантовыми глазками, которые Порта «позаимствовал» в игорном доме во Франции. Уходя в тот вечер, он взял с собой автомат и надел на голову прозрачный дамский чулок. Полицейские вермахта[24] целый год суетились без толку, ища преступника, который находился гораздо ближе, чем они подозревали.

Мимо нашего танка пронеслась сломя голову толпа пехотинцев.

— Спешат во всю прыть, — заметил Порта. — Они что, встретили великана-людоеда?

Появилась еще группа, бегущая так, словно за ней гнался сам дьявол. Старик влез на башню танка и посмотрел на юг в бинокль.

— Похоже, фронт разваливается. После Киева я ничего подобного не видел.

Со всех ног подбежал Одноглазый, по пятам за ним следовал лейтенант Фрик.

— Байер, — взволнованно позвал первый Старика.

— Я, Одноглазый, — ответил Старик. Генерал-майор Мерседес[25] требовал, чтобы к нему так обращались в боевой обстановке.

— Вы должны удерживать эту позицию. Порта, дай выпить.

Порта протянул ему кожаную фляжку.

Толстый генерал утер рот тыльной стороной ладони.

— Сливовица, — одобрительно прорычал он. — Не удивляйтесь, если неожиданно увидите перед собой япошек. Сотый батальон состоит из натурализованных американских японцев[26]. Не подпускайте их близко. Уничтожайте. У них самурайские мечи, они такие же фанатичные воины, как их собратья на тихоокеанском театре. Будут и марокканцы. Возможно, увидите гуркхов[27]. Они будут отрезать вам уши, чтобы похваляться, когда вернутся домой. В настоящее время вы единственный стационарный пост Южной группы армий. Все остальные бегут.

— Герр Одноглазый, — пробурчал нервозно Малыш, подняв, как обычно, палец. — Эти дьяволы вправду будут отрезать нам уши?

Генерал Мерседес кивнул.

— Ну, ладно же, — радостно объявил Малыш. — Отныне я советую парням на той стороне как следует обвязывать уши, потому что теперь тоже буду собирать эти звукоулавливатели.

— Предпочитаю золотые зубы, — сказал Порта. — Черепные плавники не имеют коммерческой стоимости.

— Их можно ждать с минуты на минуту, — продолжал генерал. — И да смилуется над вами Бог, если побежите.

— Мы знаем эту программу, Одноглазый, — усмехнулся Порта. — До последнего человека, до последнего патрона.

Генерал Мерседес одобрительно кивнул.

— Когда они наткнутся на наши «пантеры», для них это будет неприятный маленький сюрприз. До сих пор они сталкивались с Т-3 и Т-4. И смеялись над ними. Сюда движется эсэсовская дивизия. Они сменят вас, если вы уцелеете. Остерегайтесь «джабо». Они поливают огнем дороги. Уже уничтожили полмиллиона людей. Порта, пожалуйста, еще сливовицы.

— Одноглазый, вы должны мне уже целый литр, — сухо заметил Порта, снова протянув генералу фляжку.

Потом толстый генерал скрылся за холмиком, Фрик последовал за ним.

Порта свернул зеленое сукно Бледной Иды, потер желтый цилиндр рукавом и протиснулся в водительский люк. Я прыгнул на свое место у перископа. Малыш приготовил снаряды, и мы проверили электрооборудование. Порта завел мощный мотор, немного подвигал танк взад-вперед, потом перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение. Мимо пробежала еще группа пехотинцев, большинство было без касок и винтовок.

Порта злобно рассмеялся.

— Как торопятся, а? Похоже, устали быть героями, а я всегда верил в то, что сказал Адольф. — И, подражая голосу Гитлера, продолжал: — Немецкие женщины, немецкие мужчины, наши враги-варвары, русские обитатели болот и американские гангстеры, французские сифилитики-альфонсы и английские аристократы-гомосексуалисты говорят, что немецкая армия отступает, но там, где встал немецкий солдат, он стоит… — Засмеялся. — Если мне не изменяет зрение, немецкий солдат сейчас изо всех сил драпает.

Возле меня остановился тяжело дышавший фельдфебель-пехотинец.

— Давайте деру отсюда, — крикнул он. И устало прислонился к передку танка. — Найдется глоток воды? Все мои люди уничтожены.

И стал жадно пить из фляжки Хайде.

— Полно, — успокаивающе сказал Старик. — Тебе померещилось. Расскажи, что случилось.

— Рассказать? — Фельдфебель издал усталый смешок. — Они вдруг оказались позади нас, впереди, над нами, целая прорва танков и самолетов. Через десять минут моего взвода не стало, всех раздавило в окопах гусеницами. Пленных они не берут, раненых пристреливают. Я видел, как восемнадцать человек из моей дивизии сдались. Их спалили огнеметами.

— Какая у тебя дивизия? — спокойно спросил Старик.

— Шестнадцатая танковая. Сорок шестой гренадерский полк[28].

— И где твой Сорок шестой гренадерский?

— В аду.

— Трамвай до Берлина останавливается за углом, — со злобной усмешкой сказал Порта. — Если поспешишь, может, успеешь сесть сзади. Мне сказали, что его водит Адольф.

— Скоро тебе станет не до смеха, — гневно сказал фельдфебель. — Через три дня в Италии не останется ни одного живого немецкого солдата.

— Ерунда, — сказал Старик.

— Лучше заводите свою коробку и уезжайте, — предложил фельдфебель.

— Не можем, — ответил Порта с печальной улыбкой.

— Бензина нет?

— Бензина полно, только Адольф запретил. А мы хорошие мальчики, всегда слушаемся.

— Идиоты, — последовал ответ. — Видели б вы наших матросов, которым приказали удерживать прибрежные укрепленные узлы. Первые «джабо» сожгли их напалмом[29]. Наши гренадеры побросали винтовки и подняли руки, но янки некогда возиться с пленными. Они разделываются с нами на месте

— Сколько раз ты изгваздал подштанники с тех пор, как увидел первых кока-кольщиков? — саркастически спросил Порта.

Лейтенант Фрик подошел к нам, криво улыбаясь. Он слышал последнюю шпильку Порты взволнованному фельдфебелю.

— Фельдфебель, сколько ты видел танков и какого типа? — спокойно спросил он. Достал карту и расстелил ее на переднем люке «пантеры». — Покажи, где видел их последний раз.

Фельдфебель склонился над картой, нервозно взглянув в южную сторону. Было ясно, что он хочет драпать и клянет себя за то, что остановился и заговорил с нами. Теперь он застрял.

— Мы находились на позициях к северу от Беллоны. Янки вдруг появились на том берегу Вольтурно.

— Но без моста они не могли переправиться, — возразил лейтенант Фрик.

— Герр лейтенант, вряд ли вы поверите мне, но они переехали через реку.

Фрик с задумчивым видом закурил сигарету.

— Ты видел, как танки ехали через нее?

— Да, и грузовики, герр лейтенант.

— Обычные военные грузовики?

— Так точно, герр лейтенант, большие грузовики, а река глубокая, я знаю.

— Партизаны, — произнес Фрик, думая вслух. — Подводные мосты. Веселая история. — Испытующе поглядел на фельдфебеля. — И как только они переправились, ты дал деру.

— Это произошло очень быстро, repp лейтенант. Янки раздавили всех солдат в окопах. И пленных они не берут.

— Сколько там было танков?

— Несколько сотен, герр лейтенант.

Порта захохотал.

— Идиот, ты принял за танки пехотинцев.

— Подожди, скоро они появятся и собьют эту желтую шляпу с твоей башки. Я был под Сталинградом, но не видел ничего подобного.

Фрик вынул изо рта сигарету и улыбнулся.

— Сделай глубокий вдох и подумай. Где находились это сотни танков?

— В Альвиньяно.

Фрик взглянул на карту.

— И все они были в деревне? — презрительно спросил Порта. — Громадная ж, должно быть, эта деревня. Сколько ты увидел там танков? Тысячу? Уверен, что не драпаешь из Рима в ошибочном направлении?

— Заткнись ты, — яростно прорычал фельдфебель. — Их там было столько, что мы не могли сосчитать.

Это представляло собой обычное явление. У пехотинцев всегда двоилось в глазах, когда их давили танки. Скорее всего, фельдфебель видел от силы двадцать пять машин. Широко раскрыв застывшие глаза, он объяснял лейтенанту Фрику, как это множество танков петляло среди деревенских домов, уничтожая огнем все живое. Было ясно, что этот человек прошел через ад.

— Успокойся, Байер. Нужно посмотреть, что происходит. И ты, фельдфебель, покажешь мне путь, — приказал Фрик.

— Герр лейтенант, но американские гангстеры уже в деревне, — ответил тот.

— Пойдем, посмотрим.

— Герр лейтенант, там еще японцы с самурайскими мечами.

Лейтенант Фрик негромко засмеялся и смахнул несколько пылинок с висевшего на шее Рыцарского креста. Он был самым франтоватым офицером в дивизии. Его черный мундир танкиста всегда был безупречно вычищенным, высокие сапоги блестели, как зеркало. Левый рукав его был пустым. Руку он потерял в Киеве, ее раздавило крышкой башенного люка, когда в танк угодил крупнокалиберный снаряд[30]. Он повернулся к нам.

— С нами пойдут двое добровольцев.

Мы с Легионером вышли вперед. Наступила наша очередь быть добровольцами. Я взял на плечо ручной пулемет, и мы спустились в ров. Лейтенант Фрик шел первым.