Дьявольский полк

ИГОРНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ ПОРТЫ

У нас выдалось несколько спокойных дней: мы лишь понемногу окапывались да ставили по ночам мины. Разумеется, небольшие потери время от времени случались, но время это было хорошим, рытье траншей нам ничуть не досаждало. Выдалась только одна скверная ночь, когда на нас внезапно обрушился яростный артиллерийский огонь и мы поползли вдоль своих позиций в неверном направлении. Ошибка стоила нам сорока трех убитых и вдвое больше раненых, но все мы, старые солдаты, вернулись невредимыми. Более того, получили возможность посмеяться над Хайде. Его задело осколком, и блестящие черные волосы, его гордость, исчезли с одной стороны головы. На перевязку громадной раны у нас ушло два свертка бинтов. Хайде пришел в такую ярость, что брань его слышалась за километр. И едва не застрелил Малыша, когда тот притащился с громадным зеркалом, взятым в одном из находившихся неподалеку больших домов, чтобы Хайде мог на себя полюбоваться. Однако зеркало он постарался не разбить. Это означало бы семь лет невезенья. Мы проклинали это зеркало. Оно стало серьезной проблемой. Пытались отдать его, но брать зеркало никто не хотел; в конце концов мы отнесли его в бордель Бледной Иды и с большим трудом прикрепили к потолку в одной из уборных. После этого почувствовали, что проклятье с нас снято.

Порта нашел дом, одиноко стоявший среди сосен и надежно укрытый от любопытных взоров. В нем он открыл игорное заведение. Рыжий кот по кличке Сталин сидел на красной шелковой подушке в клетке для попугаев над головой Порты. Раньше эту подушку подкладывала под зад одна из девиц Иды; Малыш стащил ее однажды вечером после драки с берсальерами[72] из Седьмого альпийского полка, которых мы терпеть не могли, хотя никто не знал, почему.

Порта «организовал» изящный стол. Малыш занимал позицию на ведре, поставленном вверх дном на другом столе, наблюдая оттуда за игроками на тот случай, если возникнут осложнения, а возникали они постоянно. Игра, разумеется, велась нечисто, но это был добрый честный обман. Игрок при желании мог осмотреть кости, но их редко кто осматривал при виде выражения на физиономии Малыша, сидевшего с автоматом на коленях и небрежно свисавшей с запястья американской полицейской дубинкой.

Обер-фельдфебелю Вольфу улыбалась удача, и стопка денег перед ним непрерывно росла. В полном восторге и самоуверенности он напевал «Три лилии».

— Герру обер-фельдфебелю везет, — сказал Порта с лукавой улыбкой.

— Я сорву банк, — улыбнулся Вольф. Он не слышал, как Малыш прошептал Порте:

— Выйти за этим дерьмом, когда будет уходить, и дать ему раза по башке?

Порта покачал головой. Малыш ничего не смыслил. Для него самым простым было оглушить дубинкой Вольфа и забрать выигрыш, но у Порты имелся иной план.

Вольф поднялся, сгреб выигрыш и набил деньгами полные карманы. Потом вытащил из голенища пистолет и прокрутил его на просунутом в спусковую скобу пальце.

— Видите, бандиты, это «Кольт», и можете поверить, я умею с ним обращаться. Каждый, кто откроет дверь раньше, чем после моего ухода пройдет пять минут, окажется с дыркой не только в заднице, но и в башке; это относится прежде всего к тебе, Кройцфельдт.

Потом с широкой усмешкой попятился к двери, держа в руке снятый с предохранителя «Кольт». Снаружи отвязал двух привязанных к дереву волкодавов. Этих злобных тварей Вольф брал с собой повсюду. Как-то они едва не загрызли Малыша, когда он хотел угнать джип, который Вольф собирался продать. Мы слышали, как уходивший по тропе обер-фельдфебель смеялся, а его собаки лаяли.

Малыш спрыгнул со стола и бросился к двери. Распахнул ее и оказался лицом к лицу с Волковым, одним из двух власовцев, бывших у Вольфа в телохранителях[73].

— Не выходи. Вольф сказал — нет. Нет.

Малыш попятился от автоматного дула, смотревшего ему в диафрагму. Чуть подальше среди сосен был виден Титов, второй телохранитель.

Малыш захлопнул дверь и снова уселся на свое ведро.

— Противный тип этот Вольф, — негодующе произнес он. — Выставляет убийц против мирных людей. Отправить бы его на фронт — хоть бы на несколько минут.

— Этого ни в коем случае не случится, — убежденно сказал Порта, — даже Адольф не сможет его туда выманить.

Мы расселись вокруг игорного стола.

— Вольф вернется, — уверенно предсказал Порта. — Делайте ставки.

Он позвонил в серебряный колокольчик, а Малыш ударил дубинкой по подкове, свисавшей на веревке с потолка. Порта бросил кости, и они покатились по столу. Кости эти были особыми. Нажим на них в определенном месте перемещал свинец внутри, чтобы получался нужный банкиру результат.

— Могу я принять участие? — спросил Орел, уныло сидевший в углу.

Малыш спрыгнул с ведра и ударом дубинки уложил его на пол.

— Очисти его карманы, — приказал Порта. — Вроде как он уже принимал участие в игре и проиграл все. Это вызовет у него потрясение.

— У этой тюремной крысы во рту парочка золотых фикс, — объявил Малыш, опустошив карманы лежавшего без сознания бывшего штабс-фельдфебеля.

— Это ненадолго, — сказал Порта. — Давай их сюда!

Малыш решительно выдернул золотые зубы.

— Зачем они такому человеку? — вопросил Порта. И два золотых зуба исчезли в его брезентовом мешочке.

— Много там у тебя? — с любопытством спросил Хайде.

— Тебе-то что? Ты не получишь ни единого. — Порта плюнул на зашевелившегося Орла. — Посмотрите на эту грязную тюремную крысу. Три месяца назад он был большой шишкой. Пинал меня в зад и угрожал, чем только возможно.

— Давай отправим его с отрезанными безымянными пальцами в кармане к американцам, — предложил Марке.

Орел с трудом поднялся на ноги.

— Ты ударил меня, — жалобно сказал он Малышу.

— Да, ну и что? — вызывающе усмехнулся Малыш. — Чего еще ты ожидал? Хотел обокрасть банкира, когда проиграл все в честной игре.

— Проиграл? — сдавленно пробормотал Орел, на его лице появилось безумное выражение, и он стал лихорадочно обыскивать свои карманы. — Ты ограбил меня! Я знаю, что не играл. Все исчезло. Мои часы. — Крик его поднялся до душераздирающего вопля. — И серебряный перстень с орлом, который подарил мне гаулейтер Лемке[74]!

Он открыл рот и ощупывающе провел шершавым языком по верхним зубам.

— Невозможно, — пробормотал Орел, отказываясь верить ощущениям языка. И нервозно сунул в рот грязный указательный палец. Постепенно пришло осознание: его гордости, двух золотых глазных зубов не было на месте.

— Черт возьми, где мои золотые зубы? — дико закричал он и в отчаянии огляделся вокруг, но повсюду видел усмехающиеся лица наслаждавшихся этой сценой людей.

— Ты что, спятил? — ледяным тоном спросил Порта. — О каких золотых зубах ты говоришь?

— Прекрасно знаешь, — плачуще пропищал Орел. С умоляющим видом повернулся к Марке и Барселоне. — Вы оба фельдфебели. И должны поддержать меня против этих воров. Я доведу дело до суда.

— Caramba, — весело рассмеялся Барселона. — Никто тебе не поверит, если скажешь, что они стащили твои золотые зубы.

Марке схватился в приступе смеха за живот.

— Малыш! Выпроводи этого человека, — приказал Порта.

Малыш отложил автомат и дубинку, слез со стола, подошел к двери и широко ее распахнул. Потом поставил Орла в проеме, разбежался и нанес ему достойный футболиста мирового класса удар ногой. Орел отлетел к деревьям.

Мы стали продолжать игру.

Через четверть часа появился, сверкая глазами, гауптфельдфебель Гофман.

Поскольку никто не собирался подать присутствующим команду «смирно», он подал ее сам, однако, к его безграничному удивлению, ни один человек не шевельнулся. Он был в нашей роте недавно и еще не понял, что становиться Порте поперек дороги нельзя.

— Команды не слышали? — Он указал на Порту. — И сними эту желтую шляпу.

— Невозможно, герр гауптфельдфебель. У меня всего две руки, в одной — кости, в другой — лопаточка крупье. Если выпущу то или другое, это конец.

— Бунт! — заревел Гофман. — Неповиновение! — Принялся честить нас, называя неизвестными зоологии существами, и закончил: — Запрещаю играть в азартные игры!

Порта достал из внутреннего кармана толстую записную книжку, облизнул палец и принялся задумчиво листать. Комичным движением вставил в глазницу выщербленный монокль.

— Давай посмотрим. Кровосмешение. — Перевернул еще несколько страниц. — Кража армейской собственности. Фальсификация документов. Гауптфельд… нет, обер-лейтенант Хи… Изнасилование, совращение малолетних…

Гофман несколько раз открыл и закрыл рот. Он не понял.

Порта задумчиво продолжал:

— Мошенничество, лжесвидетельство, дело по установлению отцовства — это штабс-интендант Майснер. Какая свинья. Быть ему в Торгау. — Порта оживленно полистал страницы. Потом смиренно взглянул на Гофмана. — Осмелюсь доложить, моя разведслужба донесла, что герр оберст Энгель, в настоящее время заместитель начальника штаба дивизии, неделю назад выиграл в штабе десять тысяч марок, угадывая номера сотенных купюр. В это время там планировали атаку, которую мы, находясь здесь, должны начать. Это секретно, герр гауптфельдфебель. Атака совершенно секретна. Они завязали глаза полковому животному, приносящему счастье — козе, которая присутствовала при обсуждении, — и заткнули ей уши ватой, чтобы она ничего не выдала, если встретит козла. Оберст Энгель — дока в угадывании номеров. Никогда не ошибается.

Порта подергал себя за мочку уха и предложил гауптфельдфебелю Гофману понюшку табака из серебряной табакерки.

Гофман гневно отказался, и лицо его налилось краской.

— Невероятные вещи узнаешь, — добродушно продолжал Порта. — Сегодня утром до меня дошло, что некий гауптфельдфебель из нашего славного штрафного полка отправил жене посылку с парашютным шелком.

Зубы Гофмана застучали, как у лихорадящего мула. Лицо его из желтого стало синим, потом пожелтело снова. Он был уже не способен связно мыслить.

— Обер… обер… обер-ефрейтор Порта, — заговорил он, заикаясь, — что-то должно произойти. Клянусь Богом, должно. Так не может продолжаться.

Гофман повернулся и, шатаясь, выбежал зигзагами. Последнее, что он услышал, были сказанные Легионеру слова Порты:

— Теперь у нас скоро будет новый гауптфельдфебель.

— Как ты все это выдумал? — спросил изумленный Старик.

— Выдумал, — фыркнул Порта. — Факты не выдумывают. Запомните это, герр фельдфебель Байер. Я просто держу глаза открытыми. Если хочешь выжить в цивилизованной стране, лучше всего знать что-то порочащее об окружающих, тогда на них можно положиться. У всех есть что-то неприглядное в прошлом, будь то император или нищий. Взять, к примеру, тебя, Старик. Ты думал — все, что делает Адольф, правильно? Считал его неплохим типом, так ведь?

— Конечно, — ответил Старик.

Порта усмехнулся, достал записную книжку и старательно что-то записал.

— Это было темным пятном на твоей репутации, и смыть его может только полное поражение немецкого оружия. На твоем месте я бы пошел к нашему падре, попросил бы его помочь помолиться о том, чтобы американские морпехи поскорее вошли в Берлин.

Потом взял свою флейту, и мы все запели:

— С ума сошли, — засмеялся Марке. — Чего доброго Гофман вернется.

Порта дал коту в птичьей клетке кусок колбасы.

— Если и вернется, то чтобы принять участие в игре. Теперь он будет лизать мне сапоги, если я захочу. Видел его любимую зеленую подушку? Завтра он мне ее подарит.

— Странно, что ты так и не стал фельдфебелем, — восхищенно пробормотал Марке.

— Идиот! Как обер-ефрейтор я представляю собой становой хребет армии. Решаю, будет ли у моего непосредственного начальника зубная боль, люмбаго или что-то еще. Когда мы были на Украине, нам не давал жизни гауптман по фамилии Майер, выскочка из сельских учителей. Он погиб.

— От чего? — с любопытством спросил Грегор Мартин.

— Случайно сел широкой задницей на противотанковую мину, — весело ответил Порта[75]. — Ну, делайте ставки. Один доллар идет за тысячу гитлеровских денежных единиц.

— А черчиллевские деньги возьмешь? — спросил Грегор.

— Конечно, раз они начали жизнь в Английском банке. По мне, можете ставить рубли, злотые, кроны. Курс валют определяем я и Нью-Йорк. Но марок остерегайтесь, они с каждым часом дешевеют. Жемчуг, золото и все такое прочее оценивается в долларах. Подтверждения права собственности не требуется. В конце игры они все равно будут моими.

Кости катились. Час за часом. Солнце зашло. Жужжавшие комары жалили нас в голые руки и шеи, но мы не замечали этого, все наше внимание было сосредоточено на костях. Комната была заполнена дымом; лампа на столе коптила из-за недостатка кислорода; жемчуга, кольца, картины, доллары, фунты, датские и шведские кроны, польские злотые, японские иены, индийские рупии, любимые пистолеты и холодное оружие переходили из рук в руки в ветхой итальянской горной хижине.

Незадолго до рассвета фельдфебель Марке вышел и вернулся с тремя рулонами шелка. Лейтенант берсальеров, родовитый граф, бросил на стол перед Портой пачку документов на владение замком неподалеку от Венеции.

— Двадцать тысяч долларов, — негромко произнес он.

Порта передал документы Легионеру, тот тщательно изучил их и что-то прошептал Порте. Порта взглянул на графа.

— Поскольку ты итальянец, дам тебе семнадцать с половиной. Будь ты пруссаком с двумя Железными крестами, получил бы десять.

— Восемнадцать, — сказал граф, напуская на себя равнодушный вид.

— Семнадцать, — сказал с улыбкой Порта.

— Ты же говорил семнадцать с половиной, — запротестовал берсальер.

— Слишком поздно, мой дорогой граф. Мировая история меняется ежеминутно. Завтра твой замок могут реквизировать фермерские сынки из-за моря, а кто, черт возьми, сможет продать реквизированную собственность? Это не удастся даже еврею, хоть бы ему помогали десять греков и пять каталонцев.

Граф сглотнул.

Тут какой-то ефрейтор-егерь выбросил полное количество очков. И с алчным видом придвинул к себе большую стопку зеленых кредиток.

Граф, как зачарованный, уставился на желтый цилиндр Порты, потом взглянул на кота в птичьей клетке, увидел, что этот егерь выиграл еще раз. Он понятия не имел, что тут все подстроено, что это психологическая тактика Порты. Внезапно граф решил, что его замок представляет собой старые развалины, пронзительным голосом согласился на предложение Порты и стал мять в руках шапочку с пером. Шесть костей покатились по столу, и граф стал бывшим владельцем замка неподалеку от Венеции. Он успел произнести несколько ругательств до того, как Малыш его вышвырнул.

— Я лейтенант итальянской королевской армии, — прокричал он в зарю.

— На этом не разбогатеешь, — ответил Малыш и захлопнул дверь.

В глубокой депрессии граф пошел вниз по тропинке. Там, где она подходила к дороге, у трех искривленных пробковых дубов, он наткнулся на совместный военный патруль, которым командовали итальянский капитан и немецкий обер-лейтенант. Поскольку граф оставил бумажник с документами в хижине Порты, патруль не стал его слушать. По всей стране только что ввели военно-уголовное право, потому что очень многие дезертировали.

— Мерзавец, приспешник Бадольо[76], — мстительно выкрикнул капитан, когда графа поставили на колени. С него сбили шапочку с пером, сорвали с мундира погоны и нашивки. Перед расстрелом граф сказал что-то о «нелегальном игорном притоне и грабеже».

— Какой негодяй, — фыркнул капитан-фашист и плюнул на труп. — Назвать Италию Бенито[77] игорным притоном.

В три часа дня появился штабной врач. Он проиграл весь полевой госпиталь, но Порта великодушно вернул его обратно во временное пользование до конца войны.

Когда солнце снова склонилось к западу и Порта объявил трехчасовой перерыв, присутствующие неистово запротестовали, но Малыш вразумил всех с помощью своей длинной дубинки. Порта с немалым удовлетворением отметил, что банк не понес убытков. Совсем наоборот. Мы испытывали необходимость это отпраздновать, поэтому сказали нашему коту, Сталину, что у него день рождения, и в рекордное время раздобыли две необходимые составляющие всякого пиршества: пиво и женщин.

Малыш с Портой «нашли» раскормленную свинью, которую объявили обер-лейтенантом и почетным членом партии. Двое рядовых повели фельдфебеля на склад и там с помощью бутылки коньяка и угроз трибуналом, гестапо и тайной полевой полицией получили китель от мундира самого большого размера. Свинье он оказался почти впору, только вот застегнуть воротник мы не смогли. Свинья громко протестовала против необходимости носить немецкую форму. Мы привязали ее к стулу, который приколотили гвоздями к стене, и она сидела там точным подобием разжиревшего немецкого офицера-снабженца. Старик так смеялся, что вывихнул челюсть, и Малышу пришлось вправить ее ударом кулака. Пытаться надеть на свинью сапоги было безнадежно, но мы обрядили ее в брюки и фуражку. Марке приколол ей на грудь объявление: «Я, обер-лейтенант Бекон, единственная сносная свинья в немецкой армии».

— К черту эту дурость, — воскликнул Хайде. — Я тут не при чем, имейте в виду.

— Тогда вали отсюда, — предложил с надменным видом Порта. — Никто тебя не держит.

— Сам вали, — гневно ответил Хайде. — Прекрасно знаешь, что я не могу обойтись без тебя.

— Врезать ему по башке? — кровожадно спросил Малыш, помахивая дубинкой.

Хайде вытащил из голенища гранату.

— Ударь, образина, если посмеешь.

Малыш в ярости принялся угрожающе размахивать руками. Слова «если посмеешь» неизменно бесили его.

Врач и обер-фельдфебель Вольф прикатили восьмидесятилитровую бочку пива, которую «организовал» унтер-офицер интендантской службы Краббе. Незадолго до того, прочтя книгу о солдатах Карла XII, Краббе назначил себя квартирмейстером. Он был опасным соперником Порты. У него можно было купить что угодно, вплоть до линкора, если понадобится. Они с Портой ненавидели друг друга, при этом всегда были любезны и вежливы.

— Ну и ну, черт возьми! — воскликнул Порта, увидев бочку. — Краббе, ты не совершил кражи?

— Обер-ефрейтор Порта, нельзя выдвигать таких вопиющих обвинений против квартирмейстера. Пиво представляет собой сэкономленный запас. Узнав, что ты устраиваешь празднество, я решил, что это подходящий случай его выпить.

— Краббе, сегодня ты наш гость; но сперва приведи сюда Орла. Мне нужен денщик.

— Сейчас он у тебя будет, — вмешался Малыш. — Я поймал его возле штаба полка, он крался туда, держа в руке длинный рапорт. Привязал его возле мусорной кучи, пришлось заткнуть ему рот чьими-то грязными трусами: он так противно орал, когда я сказал ему, что утром сожжем его на костре.

— Давай его сюда, — приказал Порта.

Приведенный Орел мячом покатился от пинков Малыша к его ногам.

— Смирно, мразь, — приказал Порта, — и не хлопай так идиотски своими гляделками. На сегодняшний вечер ты назначен моим личным денщиком, но сперва отдай честь нашему командиру — вон на том стуле — и сядь рядом с ним.

Орлу пришлось козырять одетой в мундир свинье; сперва с равнением направо, проходя мимо нее; потом стоя лицом к ней. Всякий раз, когда она хрюкала, он должен был спрашивать: «Чего герр обер-лейтенант изволит? »

Свинье дали ведро пива со шнапсом, и Орлу требовалось заботиться, чтобы обер-лейтенант Бекон каждые четверть часа выпивал хороший глоток этой смеси. После свиньи Орел тоже мог приложиться к ведру.

— Что хорошо для одной свиньи, годится и для другой, — сказал Порта и довольно засмеялся. — В перерывах между глотками садись напротив обер-лейтенанта и отдавай ему честь.

Орел запротестовал, но Малыш быстро вразумил его.

— Это напоминает мне приходского священника с Пистоленштрассе, который хотел подать жалобу на епископа Нидермайера[78], — заговорил Порта. — Он три дня писал…

— Да будет тебе, — сказал ему Старик. — Надоело.

Порта понимающе кивнул и указал на Орла.

— Вот видишь, траченная молью тюремная крыса, как мало значения люди придают жалобам. Ни одна жалоба не нашла еще места в мировой истории. Если сыт нами по горло, рассматривай это как неизбежное зло. Веди себя как следует, и твоя жизнь будет более-менее терпимой. Иначе отдам под юрисдикцию Малыша. Он отправит тебя в небеса, словно ракету за пять минут до наступления Нового года.

Орел, бледный, но сдержанный, принялся за работу.

После третьей кружки пива Порта спросил одну из девиц, почему у нее не сняты трусики.

После седьмой Краббе предложил сыграть партию в стрип-покер. Пиво само по себе уже не привлекало нас. Действует оно слишком медленно. Большая бочка была уже наполовину пустой, и мы наполнили ее виски, кьянти, водкой, джином и вылили туда для вкуса бутылку острой соевой приправы. Порта сказал, что так делают в светском обществе, когда готовят коктейли.

Орлу пришлось дважды прокатить бочку вверх-вниз по склону холма, чтобы в ней все перемешалось как следует. Заканчивая эту работу, он плакал.

Малыш встал, поддернул брюки, поднял с пола веревку и, пока шел к Орлу, сделал затягивающуюся петлю.

— Все приходит к концу, — добродушно сказал он, надев ее Орлу на шею. — Вот тебе хорошая веревка. Теперь ступай, отыщи подходящее дерево, наберись мужества и повесься.

Орел стремглав выбежал из двери, преследуемый Малышом. Громко завопил, получив сильный пинок в зад, и покатился по склону; конец веревки, подрагивая, тянулся за ним.

— У подножья найдешь подходящее дерево — сразу же слева.

— Это зрелище порадовало мой взор, — сказал со смехом Порта. — У Малыша есть дух, которого недостает вам всем.

Наш молодой врач сильно опьянел и принялся ухаживать за унтер-офицером интендантской службы, приняв его за Грету Гарбо.

— Трусики у вас из очень грубого материала, мисс Гарбо, — сказал он, громко икнув.

Краббе стукнул его штыком по пальцам.

— Убери лапы, клистирная трубка.

Врач расплакался. Потом лицо его вдруг повеселело, словно в конце похорон, и он плюнул на пол.

— Я выпишу для вас свидетельство о смерти.

И написал на трусиках одной из девиц: «Разжалованный штабс-фельдфебель Штальшмидт мертв. Самоубийство».

Потом наткнулся на Марке, пившего, лежа на спине.

— Ты труп, — воскликнул он, что было весьма недалеко от истины. — Я не потерплю, чтобы покойник лежал здесь и пьянствовал. В могилу! Иначе вызову полицию вермахта.

— И мы не позволим падре Эмануэлю благословить Орла. И он не получит последнего помазания! — выкрикнул Хайде.

— Пусть Господь над ним смилуется, если у него хватит наглости ожить, — угрожающе сказал Порта. — А теперь возблагодарим Всевышнего.

Хайде подскочил на ноги и стал отбивать ритм, мы обняли друг друга за плечи и запели. Малыш растрогано плакал.

Затем мы перешли к ритуальным приветствиям; старший по званию приглашал младшего выпить с ним, а если оба были равны по чину, приглашал тот, у кого больше наград. Начал Порта. Он поднял кружку и обратился к врачу:

— Ты пролез с черного хода в наш профсоюз из своего университетского отупляющего института. Ты носишь наш мундир, но даже не знаешь разницы между пулеметом и катапультой. Ты понятия не имеешь, как созвать на кормежку стаю голодных петухов. Приветствую тебя.

Врач неуверенно поднялся на ноги, пошатываясь, поднял кружку и осушил ее, как предписывали правила.

Затем врача приветствовал Хайде. Потом Марке. Когда настал черед Старика, врач больше не мог пить. Он сник, будто проколотый баллон, его вынесли на носилках под напев погребальной песни и бросили на мусорную кучу.

Вольф хотел выпить с Портой, но получил насмешливый отказ. Гордо похлопывая себя по усеянной орденскими ленточками груди, Порта ответил:

— Треклятая ты запальная свеча, по-твоему, я распределитель зажигания, и от меня можно требовать искры? Ступай, принеси мне локон волос американского морпеха, тогда у тебя появится слабая надежда выпить с воевавшим на передовой обер-ефрейтором.

— Прошу прощенья, — сказал, икнув, Вольф и попытался поклониться, но потерял равновесие и упал перед обряженной в мундир свиньей, которую принял за одну из девиц.

— Моя милая девушка, ваше поведение вряд ли можно назвать пристойным! — воскликнул он. — Появляться на людях без трусиков. — Потом звучно поцеловал ее прямо в пятачок, идиотски улыбнулся и вскричал: — Твою губы прохладны и неотразимы!

После этого перешел на грубости; но посреди фразы увидел знаки различия на кителе свиньи и неуклюже отсалютовал рукой с растопыренными пальцами.

— К вашим услугам, герр обер-лейтенант. К вашим услугам, герр обер-лейтенант, вы свинья!

И повалился на пол.

Состоялись очередные похороны. Высоко подняв носилки над головами, мы вынесли Вольфа к мусорной куче и уложили рядом с трупом врача.

Появился падре Эмануэль. Остановился в дверном проеме, глядя на нас и покачивая головой. Марке пригласил его внутрь. Малыш, шатаясь, пошел за ним, но изнеможенно рухнул на мусорную кучу. При виде безжизненного тела врача преисполнился горя и стал просить прощения за то, что убил его. Поклялся, что никогда больше ничего подобного не совершит. Потом увидел Вольфа и горько заплакал.

— Господи Боже, я серийный убийца!

Затем вспомнил все оскорбления, какими осыпал его в прошлом Вольф, и принялся плевать на труп.

Потом произошло то, от чего он едва не упал в обморок: труп сел! Малыш издал испуганный вопль, выхватил пистолет и расстрелял в призрака всю обойму, но, по счастью, все восемь пуль прошли мимо.

— Что это значит, черт возьми? — воскликнул Вольф, вытаскивая из голенища гранату, бросил ее в Малыша, но забыл выдернуть кольцо.

Малыш со всех ног бросился в хижину.

— Там труп швыряется гранатами! — крикнул он. — Сматываюсь домой, хватит с меня войны.

Вошел, пошатываясь, Вольф. Обвиняюще указал пальцем на Малыша.

— Убийца!

Малыш схватил чей-то пистолет, который мы отняли у него с величайшим трудом. Успокоился он, лишь когда Вольф пригласил его выпить.

Внезапно Марке, бывший десантник, подскочил на ноги и стал напряженно прислушиваться. На полу подле него лежала девица с широко раскинутыми ногами. Малыш лежал на другой, вытворяя то, что именовал ухаживанием.

— Танки приближаются! — заревел Марке.

Это отрезвило нас. Мы схватили оружие и услышали знакомый лязг, от которого даже у самых храбрых кровь может застыть в жилах.

— Морпехи, — засмеялся Порта и привязал четыре гранаты к бутылке с бензином.

— Nom de Dieu[79], они узнали о нашем маленьком празднестве, — засмеялся Легионер.

Дверь распахнулась, часовой в каске просунул внутрь голову и, задыхаясь, произнес:

— Тревога. Лязг танковых гусениц из долины.

Барселона отмахнулся от него.

— Проваливай, мальчик. Мы разберемся с этим.

Малыш, лежа на полу, искал под кроватью фаустпатрон. Мы один за другим вышли, пошатываясь, наружу и услышали шум моторов. Первым шел Старик, держа в обеих руках по связке гранат. Вплотную за ним следовал Марке с противотанковой миной.

— Двигатели Майбаха, — объявил обер-фельдфебель Вольф.

— И гусеницы «тигра», — ответил Порта с уверенностью профессионала.

— Здесь что-то не то, — сказал Вольф. — У нас нет танков в ремонтных мастерских, и в этом секторе мы единственный батальон «тигров».

Мы смотрели из-за деревьев на извилистую дорогу. Танков было не меньше шести. Услышали брань по-немецки.

— Переключи скорость, осел!

Последовал скрежет шестерен; взревел мотор; Порта с Вольфом переглянулись.

— Недотепы, — буркнул Вольф.

— Водить «тигры» не умеют, — сказал Порта. — Наверно, это цыгане.

— Однако это зловеще, — сказал Барселона и достал «коктейль Молотова». — Я преподам им урок.

Порта занял позицию посреди дороги, крепко упершись в землю широко разведенными ногами. Потер гранатой волосатую грудь. В левой руке у него была бутылка рисового спирта.

Лязг танковых гусениц стал оглушительным. Барселона установил пулемет за упавшим деревом. Помощника у него не было, пришлось все делать одному. Вдавил ножки треноги в землю, проверил уровень, установил прицел; потом положил рядом с собой три «коктейля Молотова».

Марке с Вольфом повесили на одном из деревьев большую гранату, присоединили к ней несколько проводов, превратив его за несколько секунд в baumkrepierer[80]. Горе тому, кто наткнется на эти провода!

Легионер лежал на склоне холма за двумя спаренными огнеметами. Если противник попытается отступать, ему, считай, конец, потому что придется проходить сквозь стену огня.

Из-за крутого поворота появился первый танк: первым делом мы увидели пламегаситель на длинном стволе пушки. Это был «Тигр-2», наша последняя модель, с башенкой сбоку. Люк ее был открыт, и мы видели человека в черном мундире. Но американцы совершили серьезную ошибку, снаряжая их. На голове у стоявшего в башне командира танка была тирольская шапочка, которых немецкие танкисты не носили с начала 1942 года[81]. Этот головной убор потихоньку брали с собой в отпуск, чтобы придать себе важности.

Тяжелый, широкий, громадный «тигр», громыхая, приближался по извилистой дороге, неподалеку от него следовал второй.

Порта оставался на месте. Вскинул руку, останавливая высящееся перед ним стальное чудовище. Поглядел в дуло 88-миллиметровой пушки и улыбнулся перегнувшемуся через верх люка командиру.

— Добро пожаловать в наш притон.

У командира танка оказался типично дрезденский акцент:

— Gruss Gott![82] Пришлось же поискать вас. Вы, должно быть, пятая рота Двадцать седьмого полка особого назначения. Я обер-фельдфебель Брандт из второй роты. Нам приказано присоединиться к вам. У нас новые танки с огнеметами. Вам сообщили о нас?

Порта отпил глоток рисового спирта и поцеловал в затылок кота.

— Молодец он, а, Сталин? Тот еще молодец. Ему бы выступать в цирке!

Малыш стал возиться с взрывателем гранаты.

— Я подпалю ему задницу.

Старик оттолкнул в сторону Порту и Малыша. Грузной поступью, размахивая руками, подошел к громадному танку.

— Привет, кореш. Скажешь для порядка пароль?

— Шарихорст, — ответил командир с широкой улыбкой.

Марке ткнул локтем Юлиуса Хайде.

— Смотри! У этого дерьма на петлицах эсэсовские мертвые головы[83]. Если это майковские морпехи, меня вырвет.

— C'est le bordel[84], — пробормотал Легионер. — Они здорово вляпались.

Первый танк тронулся к заграждению на дороге, где было установлено восемь противотанковых мин. Мы взобрались на него.

Увидев у нас «коктейли Молотова», человек в башне занервничал.

— Хочешь сигару? — спросил Порта, протягивая гранату, ее фарфоровое кольцо[85] опасно свисало из отверстия.

С грохотом подъехал следующий танк, «Тигр-1», и остановился вплотную за первым; это было серьезной тактической ошибкой. Мы не поверили своим глазам, когда остальные четыре сделали то же самое.

— Бабы тут у вас есть? — спросил командир первого.

— Оружие есть, — улыбнулся Порта.

— Прибыли из Рима? — спросил Марке, подбрасывая и ловя гранату, будто фокусник.

— Почему у вас разные танки? — с любопытством спросил Порта. — Зачем вы пригнали их к нам? Мы учебный полк. «Тигр-1» знаем. Избавились от них три месяца назад. Где начинал службу?

— Во Втором танковом, в Айзенахе.

Старик вытолкнул меня вперед.

— Вот один из ваших.

Я улыбнулся.

— Не припоминаю тебя. В какой роте был?

— В четвертой.

— А, да, командиром у вас был гауптман Краевски. Кто командовал полком?

— Майор фон Штрахвиц[86].

Он был хорошо осведомлен.

Старик толкнул меня локтем, но я не понял, что он имеет в виду.

— Фамилию адъютанта помнишь? — спросил я. — Вечно ее забываю.

— Обер-лейтенант фон Клейст, — улыбнулся обер-фельдфебель с дрезденским акцентом.

— Когда покинул полк? — спросил я.

— Сразу же после Ратибора.

— Знаешь, где сейчас граф Гиацинт фон Штрахвиц?

Этот человек не смог скрыть нервозности.

— Что это за допрос, черт возьми? — раздраженно выкрикнул он. — Откройте это заграждение и пропустите нас. Нам нужно доложить о прибытии. — Он протянул нам несколько разных документов и указал на печать. — Как видите, мы едем прямо с командного пункта армии. Так что кончайте разводить муру.

— Успокойся, — сказал с усмешкой Порта. — Эта кампания — неспешное дело. Не стоит выходить на тонкий лед. Вылезайте из танков, и мы подгоним их к месту. Майор Майк предпочитает видеть над башнями знакомые лица.

— Это тот, что служил в американской морской пехоте?

— Да, приятель. В Шаффилдских казармах. На Гавайях.

Тот сглотнул.

Малыш пошел вдоль ствола пушки. Сунул в дуло гранату и стал небрежно поигрывать фарфоровым кольцом.

— Что ты там затеваешь, черт возьми? — крикнул обер-фельдфебель. И что-то сказал сидевшему внутри экипажу; мы не расслышали, что, но увидели, как пришел в движение зловещий глаз огнемета.

Легионер, забравшийся на задний люк, с любопытством заглянул в башню.

— On lui coupe les couilles![87]

Он опустил большой палец вниз, и тут же раздался выстрел его пистолета.

Человек в башне повалился вперед. В открытые люки полетели «коктейли Молотова». Вольф размахнулся и мастерски бросил противотанковую мину под башенное кольцо третьего «тигра».

Раздался оглушительный взрыв, и пятнадцать тонн стали взлетело на воздух. Крупнокалиберная пушка с длинным стволом улетела в сосновый лес, клочья тел были разбросаны повсюду. Вокруг нас разливался горящий бензин; взрыв следовал за взрывом, словно при извержении вулкана.

Посреди этого ада стоял, пошатываясь, молодой врач с санитарной сумкой. Он кричал что-то неразборчивое, лицо его было перемазано кровью, половина носа исчезла.

Горящее масло, бензин и тошнотворный запах горелой плоти заставили нас лечь.

Все шесть танков были в огне.

— Предатели, — пробормотал врач и бросился на землю рядом с Портой.

— Американцы немецкого происхождения, — поправил его Порта. — Правил на этой войне нет. Сплошная хитрость и нечестная игра. Если б эти недотепы выбрали роту, где танки на ремонте, а не избранный полк особого назначения, их затея бы удалась.

— Нужно было потрудиться раздобыть для петлиц танкистские мертвые головы, — пробормотал Малыш. — Все знают, что эсэсовских танков здесь нет.

Порта поднялся и равнодушно поглядел на горящие танки.

— Теперь я хочу трахаться! — объявил он.

Мы установили в сосновом лесу сорок два березовых креста с именами американских танкистов. Каждый получил по заслугам.