6

Приемная была, казалось, накалена нетерпением присутствующих. Некоторые матери с надеждой обратили взгляды на провожавшую меня Стефани. Улыбнувшись им и сказав: «Сейчас», она повела меня в коридор.

Группа мужчин — три врача в белых халатах и один в деловом костюме из серой фланели — направлялись в нашу сторону. Шедший впереди белый халат, заметив нас, окликнул:

— Доктор Ивз!

Стефани поморщилась:

— Какое счастье!

Мы остановились, мужчины поравнялись с нами. Облаченным в белые халаты было около пятидесяти, выглядели они откормленными, хорошо выбритыми практикующими врачами с обширной частной практикой.

Деловой костюм был помоложе, тридцати с небольшим лет, и покрепче. Шести футов роста, весом фунтов в двести тридцать или около того, с широкими, довольно плотными округлыми плечами, массивной головой. У него были неопределенного цвета волосы и мягкие черты лица, за исключением носа, который когда-то был сломан и не слишком удачно выправлен. Реденькие узкие усики не делали лицо более выразительным. Мужчина выглядел как бывший спортсмен, занятый теперь играми в бизнес. Он стоял позади остальных слишком далеко, чтобы я смог прочитать его имя на пришпиленной к лацкану карточке.

Возглавлявший группу врач тоже отличался крепким телосложением и очень высоким ростом. У него был широкий рот с невероятно тонкими губами и редеющие волнистые, отливающие серебром волосы, довольно длинные и разлетающиеся в стороны. Тяжелый выступающий вперед подбородок придавал лицу обманчивый вид устремленности вперед. Быстрые карие глаза, кожа розовая и блестящая, будто он только вышел из сауны. Стоящие по бокам от него коллеги были среднего роста, седовласые, в очках. Один из них явно в парике.

— Как дела на передовой линии, доктор Ивз? — низким гнусавым голосом спросил Подбородок.

— Так, как и бывает на передовой, — ответила Стефани.

Подбородок повернулся ко мне и вопросительно задвигал бровями.

— Это доктор Делавэр, наш сотрудник, — представила меня Стефани.

Мужчина выбросил руку вперед.

— Я, кажется, не имел удовольствия… Джордж Пламб.

— Рад познакомиться с вами, доктор Пламб.

Крепкое рукопожатие.

— Делавэр, — произнес он, — какова ваша специальность?

— Я психолог.

— А-а…

Оба седовласых доктора молча взглянули на меня, но не сдвинулись с места. Костюм же, казалось, считал отверстия в акустическом потолке.

— Он из педиатрии, — объяснила Стефани. — Консультирует относительно болезни Кэсси Джонс — помогает семье справиться со стрессом.

Пламб вновь обратил взгляд в ее сторону.

— А-а. Очень хорошо.

Он слегка дотронулся до ее руки. Некоторое время она терпела это, потом отстранилась.

Пламб вновь улыбнулся и сказал:

— Нам надо с тобой посоветоваться, Стефани. Я попрошу мою девочку связаться с твоей и договориться о времени.

— У меня нет девочки, Джордж. У нас на пятерых один секретарь — женщина.

Седовласые близнецы посмотрели на нее так, будто она была заспиртованным экспонатом. Костюм где-то витал.

Пламб продолжал улыбаться:

— Да уж, бесконечно меняющаяся номенклатура. Ну что ж, тогда моя девочка позвонит твоей женщине. Всего хорошего, Стефани.

Он двинулся дальше, сопровождаемый эскортом, остановился от нас в нескольких ярдах посреди холла и оглядел стену, как будто измерял ее.

— Что вы еще собираетесь разобрать, ребята? — прошептала Стефани.

Пламб двинулся дальше, группа скрылась за углом. Я не понял:

— О чем ты?

— О докторе Пламбе, нашем новом главном управляющем и исполнительном директоре. Человек папаши Джонса — Мистер Окончательное Решение.

— Администратор — доктор медицины?

Стефани засмеялась:

— Ты судишь по халату? Никакой он не врач. Просто какой-то доктор-осёл от философии или что-то в этом роде… — Она запнулась и покраснела. — О черт. Извини, пожалуйста.

Теперь пришла моя очередь рассмеяться:

— Не беспокойся, ерунда.

— Ей-богу, очень неловко, Алекс. Ты же знаешь, как я отношусь к психологам…

— Не бери в голову.

Я обнял ее за плечи, она обвила рукой мою талию.

— Я определенно схожу с ума, — тихо проговорила она. — Дошла до предела.

— А в какой области степень у Пламба?

— Бизнес или менеджмент, что-то вроде этого. Он использует ее на всю катушку. Настаивает, чтобы его называли доктором, и носит белый халат. Большинство из его лакеев тоже имеют докторские степени, как эта парочка — Робертс и Новак, его счетоводы-махинаторы. Всем им страшно нравится шествовать в столовую для врачей и занимать там столик. А еще — безо всяких на то причин появляться на наших совещаниях и встречах. Или с умным видом участвовать во врачебных обходах. Разгуливают повсюду, все рассматривают, измеряют и записывают в свои книжечки. Точно так же, как Пламб только что остановился и рассматривал стену. Меня не удивит, если вскоре здесь появятся плотники. Сделают из трех кабинетов шесть, превратив лечебное пространство в административные конторы. А теперь он желает посоветоваться со мной — всю жизнь мечтала об этом.

— А у тебя есть уязвимые места?

— У кого их нет, но общая педиатрия находится в самом загоне. У нас нет ни фантастической аппаратуры, ни героических подвигов, чтобы о нас писали газеты. Самое большее, что мы делаем, это принимаем приходящих пациентов, поэтому от нас больнице меньше всего прибыли. С тех пор как ликвидировали отделение психологии и психиатрии.

Стефани улыбнулась.

— Но даже фантастическая аппаратура не застрахована от неожиданностей, — заметил я. — Сегодня утром, когда искал лифт, я прошел мимо бывшего отделения лучевой терапии. Теперь там какие-то благотворительные фонды.

— Еще один государственный переворот Пламба. По поводу лучевой терапии не беспокойся — у них все в порядке. Переехали на второй этаж, площадь такая же, только вот пациенты находят их с трудом. Но у некоторых других отделений настоящие проблемы — у нефрологии, ревматологии и у твоих приятелей по онкологии. Их загнали в трейлеры на той стороне улицы.

— В трейлеры?

— Так же как в Уиннебейго.

— Но это же крупные отделения, Стеф. Почему они мирятся с этим?

— У них нет выбора, Алекс. Они сами отказались от своих прав. Предполагалось, что их разместят в старой Лютеранской башне в Голливуде — больница купила ее пару лет назад, после того как лютеране были вынуждены отказаться от нее из-за финансовых затруднений. Администрация обещала отгрохать настоящие хоромы для всех, кто согласится переехать туда. Строительство должно было начаться в прошлом году. Выразившие согласие на переезд отделения были выселены в трейлеры, а их места отдали другим. Затем вдруг обнаружилось — Пламб обнаружил, — что хоть денег на первый взнос за Башню и некоторую перестройку было собрано достаточно, все-таки фондов выделили не так уж много, чтобы сделать все остальное, а главное — содержать ее. Пустяк в тринадцать миллионов долларов. Попробуй собрать такую сумму в нынешних условиях — героев уже не хватает, потому что у нас имидж больницы, живущей за счет благотворительности, и уже никто не желает, чтобы их имена красовались на дверях врачебных кабинетов.

— Трейлеры, — повторил я. — Мелендес-Линч наверняка сходит с ума от радости.

— Мелендес-Линч в прошлом году сказал «адиос».

— Ты что, смеешься? Рауль жил клиникой.

— Больше не живет. Он в Майами. Какая-то больница предложила ему место главврача, и он согласился. Слышала, что получает он в три раза больше, чем здесь, а головной боли вполовину меньше.

— Да, я слишком долго отсутствовал. Но ведь у Рауля были все необходимые для научной работы средства. Как они могли его отпустить?

— Научная работа для этих людей ничего не значит, Алекс. Они не хотят лишних расходов. Теперь все совсем по-другому. — Стефани сняла руку с моей талии, и мы пошли дальше.

— А кто тот парень? — спросил я. — Мистер Серый Костюм?

— А, этот… — она занервничала. — Хененгард. Пресли Хененгард. Начальник службы безопасности.

— Выглядит как головорез. Используется для выколачивания долгов?

— Было бы неплохо, — рассмеялась Стефани. — Больнице не хватает процентов восемьдесят. Кажется, он вообще ничего не делает, только повсюду следует за Пламбом и вынюхивает. Некоторые считают, что он похож на привидение.

— В каком смысле?

Она ответила не сразу:

— Наверное, из-за его манеры поведения.

— У тебя были с ним неприятности?

— У меня? Нет. А что?

— Когда мы говорим о нем, ты нервничаешь.

— Нет. Ничего личного — просто его поведение в отношении всех нас. Неожиданно появляется. Возникает из-за угла. Ты выходишь из палаты пациента, а он тут как тут.

— Интересно.

— Очень. А что же делать бедной девушке? Вызывать службу безопасности?

* * *

Я спустился на цокольный этаж один, нашел службу безопасности, выдержал пятиминутный допрос охранника в форме и в конце концов заслужил право получить карточку-пропуск с цветной фотографией.

Фотография как для полиции. Я прицепил карточку на лацкан и спустился вниз по лестнице в полуподвал, направляясь в больничную библиотеку с намерением изучить список Стефани.

Дверь оказалась заперта. Прикрепленное к ней объявление без даты сообщало новые часы работы — с 15.00 до 17.00 по понедельникам, вторникам и средам.

Я зашел в примыкающий читальный зал. Он был открыт, но совершенно пуст. Словно ступил в другой мир: отполированные панели, мягкие кожаные стулья и кресла в стиле Честерфильд, слегка потертые, но дорогие персидские ковры на исцарапанном дубовом паркете.

Казалось, что Голливуд находится где-то на другой планете.

Когда-то эта комната представляла собой кабинет помещичьего дома в Котсволде, затем была подарена больнице — еще до того, как я прибыл сюда интерном, — перевезена через Атлантику и восстановлена при финансовой поддержке патрона-англофила, который полагал, что медикам следует отдыхать, как положено в высшем свете. Этот человек никогда и в глаза не видел врачей из Западной педиатрической больницы.

Я пересек комнату и попробовал открыть дверь в библиотеку. Не заперта.

В комнате без окон было совершенно темно. Я включил свет. Большинство полок пустовало, на некоторых лежали тощие стопки разрозненных журналов. На полу — небрежно сложенные груды книг. Задняя стена оказалась голой.

Компьютера, при помощи которого я раньше искал нужные мне для работы материалы, не видно. Отсутствовали и дубовые каталожные ящики, с выполненными от руки на пергаментной бумаге указателями. Единственным предметом мебели оказался серый металлический стол. К столу липкой лентой прикреплен лист бумаги: вкутрибольничное объявление, написанное три месяца тому назад.

ДЛЯ СВЕДЕНИЯ СЛУЖЕБНОГО ПЕРСОНАЛА

от Дж. Г. Пламба, главного управляющего.

По вопросу реорганизации библиотеки.

В соответствии с многочисленными просьбами персонала и последующим положительным решением научного совета, общего собрания совета директоров и финансового подкомитета исполнительного совета каталог медицинской библиотеки будет полностью компьютеризирован с применением стандартных поисковых программ типа «Орион» и «Мельвиль». Контракт на переоборудование был выставлен на конкурс и после тщательного изучения и расчета затрат предоставлен «БИО-ДАТ инкорпорейтед», Питсбург, штат Пенсильвания, — концерну, специализирующемуся на медицинских и научных информационных системах и интеграции учреждений здравоохранения. Представители «БИО-ДАТ» информировали нас, что весь процесс займет приблизительно три недели с момента получения ими всех необходимых данных.

В соответствии с этим существующий в данный момент библиотечный каталог будет отправлен в центр «БИО-ДАТ» в Питсбурге на весь срок переоборудования и по завершении работ возвращен в Лос-Анджелес на хранение в архив.

Убедительно призываем вас к сотрудничеству и терпению.

Три недели растянулись на три месяца.

Я провел пальцем по металлическому столу. Палец почернел от пыли.

Выключив свет, я вышел из комнаты.

* * *

Бульвар Сансет являл собой мешанину из буйного разгула страстей и убогой нищеты, надежд иммигрантов на лучшую жизнь и погони за преступной наживой.

Я проехал мимо злачных заведений, притонов новой музыки, гигантских рекламных щитов шоу-бизнеса и магазинчиков на Стрип, где продавалась одежда, рассчитанная на пресыщенные вкусы, пересек Дохени-драйв и скользнул в святилище доллара — Беверли-Хиллз. Миновав поворот на Беверли-Глен, я направился туда, где всегда можно заняться серьезной научной работой. Туда, куда приезжал трудиться и Чип Джонс.

Биолого-медицинская библиотека была заполнена жаждущими знаний и теми, кто был вынужден заниматься там. У одного из дисплеев сидела знакомая мне особа.

Задорное личико, внимательный взгляд, свисающие сережки, два прокола в правом ухе. Стриженные рыжевато-каштановые волосы отросли до плеч. В вырезе темно-синей кофточки белый воротничок.

Когда я видел ее в последний раз? Года три назад. Значит, теперь ей двадцать.

Интересно, получила ли она уже свою степень доктора философии?

Она быстро стучала по клавишам, выводя данные на экран. Подойдя ближе, я увидел, что текст на немецком. Время от времени мелькало слово neuropeptide.

— Привет, Дженнифер.

Она быстро повернулась.

— Алекс!

Широкая улыбка. Поцеловав меня в щеку, Дженнифер слезла со стула.

— Уже разговариваю с доктором Ливитт? — спросил я.

— В июне этого года. Добиваю диссертацию.

— Поздравляю. Нейроанатомия?

— Нейрохимия — больше пользы, так ведь?

— Все еще намерена идти на медицинский факультет?

— Осенью. Стэнфорд.

— Психиатрия?

— Не уверена, — ответила она. — Может быть, что-то… более конкретное. Не обижайтесь. Хочу присмотреться и выбрать то, что мне больше подходит.

— Ну что ж, спешить некуда. Сколько тебе — двенадцать?

— Двадцать! В следующем месяце будет двадцать один.

— Да, действительно старуха.

— А разве вы не были молоды, когда окончили учебу?

— Ну, не так уж молод. Уже брился.

Она опять засмеялась.

— Как приятно встретиться с вами. О Джейми что-нибудь слышно?

— На Рождество получил от него открытку. Из Нью-Гэмпшира. Он там арендует ферму. И пишет стихи.

— У него… все нормально?

— Он чувствует себя лучше. На открытке не было обратного адреса, и в адресных списках тоже нет. Поэтому я позвонил психиатру, которая наблюдала его в Кармеле, и она сказала, что он на лекарствах довольно прилично себя чувствует. Очевидно, там за ним кто-то присматривает. Одна из медсестер, работавших с ним в Кармеле.

— Ну что ж, хорошо, — вздохнула она. — Несчастный парень. Ему пришлось столкнуться со многим, что помогало и мешало ему.

— Удачно сказано. С кем-нибудь еще из этой группы поддерживаешь связь?

Эта группа. Программа 160. Как в коэффициенте умственного развития. Ускоренная академическая учебная программа для детей с интеллектом гениев. Величайший эксперимент, окончившийся для одного из его участников обвинением в серии убийств. Я был втянут в эту историю и стал свидетелем людской злобы и продажности.

— …в Гарварде на юридическом факультете и работает у судьи, Фелиция изучает математику в Колумбийском университете, а Дэвид ушел с медицинского факультета Чикагского университета после первого семестра и занялся коммерцией. Всегда оставался восьмидесятником. Во всяком случае, этот проект похоронили — доктор Флауэрс не возобновила субсидии.

— Из-за здоровья?

— Отчасти. И, конечно, шумиха по поводу Джейми сыграла свою роль. Флауэрс переехала на Гавайи. Думаю, захотела сменить обстановку, чтобы снять напряжение.

Столкнувшись с прошлым во второй раз за день, я понял, как много осталось необрубленных концов.

— Так что же привело вас сюда? — поинтересовалась Дженнифер.

— Ищу материал по одному делу.

— Что-нибудь интересное?

— Синдром Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо. Слышала о таком?

— Слышала. Это когда люди вредят себе, чтобы симулировать болезнь, так? Но что такое синдром, переносимый на другое лицо?

— Люди симулируют болезнь у своих детей.

— Да, вот это действительно страшно. А какие болезни?

— Почти все. Наиболее часто встречающиеся симптомы — проблемы с дыханием, кровообращением, лихорадка, инфекции, ложные припадки.

— Как бы передача болезни по доверенности, — проговорила Дженнифер. — В этом есть что-то, внушающее ужас — заранее рассчитанные действия, как торговая сделка. Вы действительно работаете с подобной семьей?

— Пока я изучаю эту семью, чтобы понять, так ли это. Всего лишь стадия предварительного диагноза. У меня есть только первоначальные сведения, так что хотел бы просмотреть литературу по этому вопросу.

Она улыбнулась:

— По каталогу или вы теперь подружились с компьютером?

— С компьютером. Если он говорит по-английски.

— У факультета открыт счет в ПП?

— Нет. А что это такое?

— «Поиск и печать». Новая система. Журналы целиком копируются и вводятся в компьютер. Вы можете вызвать целые статьи и отпечатать их на принтере. Только для факультетов, если готовы платить. Мой декан утвердил меня временным лектором и открыл мне личный счет. Рассчитывает, что я опубликую результаты своей работы и упомяну в них его имя. К сожалению, иностранные журналы пока еще не введены в эту систему. Поэтому приходится разыскивать их допотопным способом. — Она указала на экран. — Всем языкам язык. Разве вам не нравятся эти шестидесятибуквенные слова и умляуты? Грамматика просто умопомрачительная. Но мама помогает мне преодолевать трудные пассажи.

Я припомнил ее мать. Громоздкая и приятная, пахнущая тестом и сахаром. На пухлой белой руке — синие цифры.

— Заполучите себе карту ПП, — посоветовала Дженнифер. — Сплошное удовольствие.

— Не знаю, дадут ли. Ведь я работаю на другом конце города.

— По-моему, дадут. Просто покажите им ваш факультетский билет и уплатите взнос. За неделю оформят.

— Займусь этим как-нибудь попозже. Теперь некогда.

— Тогда конечно. Послушайте, на моем счету осталась масса времени. Мой декан хочет, чтобы я использовала его полностью, тогда он сможет просить увеличить компьютерный бюджет на следующий год. Если подождете, пока я окончу свою работу, то я потом поищу материал для вас. Мы отыщем все, что нужно знать о людях, которые передают «по доверенности» этот синдром своим детям.

* * *

Мы поднялись в помещение «Поиска и печати», расположенное на самом верху книгохранилища.

Поисковая система по виду не отличалась от терминалов, только что оставленных нами: компьютеры были установлены в отгороженных кабинках. Мы отыскали свободное место, и Дженнифер занялась поиском материалов о синдроме Мюнхгаузена, передаваемого другому лицу. Экран быстро заполнился. Список включал не только все статьи, что дала мне Стефани.

— Похоже, самый первый материал появился в 1977 году в журнале «Ланцет». Медоу Р. «Синдром Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо: скрытая область жестокого обращения с детьми».

— Это основополагающая статья, — пояснил я. — Медоу — английский педиатр, обнаруживший этот синдром и давший ему название.

— Скрытая область… Тоже звучит зловеще. А вот список связанных с данным вопросом тем: синдром Мюнхгаузена, жестокое обращение с детьми, кровосмешение, диссоциативные реакции.

— Попробуем сначала диссоциативные реакции.

В течение следующего часа мы просеяли сотни ссылок, отобрали еще дюжину статей, которые, казалось, имели отношение к синдрому Мюнхгаузена. Когда мы закончили, Дженнифер отметила файл и набрала код.

— Это соединит нас с распечатывающей системой, — объяснила она.

Принтеры размещались в соседней комнате, две стены которой были разделены голубыми перегородками на кабинки. В каждой кабинке находился небольшой экран, щель для карточки, клавиатура и сетчатая приемная корзинка под горизонтальной прорезью длиной в фут, напомнившей мне рот Джорджа Пламба. Два терминала были свободны. На одном висело объявление: «НЕИСПРАВЕН».

Дженнифер, вставив карточку в щель, включила экран, затем напечатала буквенно-цифровой код и шифры первой и последней из отобранных нами статей. Через несколько секунд корзинка начала наполняться листами.

— Автоматическая сверка с оригиналом. Остроумно, да? — заметила Дженнифер.

— На основе программ «Мельвиль» и «Орион»? — спросил я.

— Это неандертальцы среди программ. Всего на ступень выше, чем картотека.

— Если бы ограниченная в средствах больница решила компьютеризировать поиск, могла бы она приобрести что-нибудь получше?

— Конечно. Намного лучше. Существуют тонны новых видов компьютерного обеспечения. Даже практикующий врач может позволить себе значительно лучшую программу.

— Ты когда-нибудь слышала о компании «БИО-ДАТ»?

— Нет, не могу сказать наверняка, но это ничего не значит — я не знаток компьютеров. Для меня это просто орудие труда. А почему вы интересуетесь? Чем они занимаются?

— Компьютеризируют библиотеку в Западной педиатрической больнице. Переводят каталог на программы «Мельвиль» и «Орион». Предполагалось сделать работу за три недели, но они сидят над ней уже три месяца.

— Такая огромная библиотека?

— Нет, вообще-то довольно маленькая.

— Если все, что требуется, — это поиск материалов, то с печатающим сканером работы на пару дней.

— А если у них нет сканера?

— Тогда они из каменного века. Это означает, что данные будут переноситься вручную. По сути, перепечатка каждой карточки. Но почему наняли компанию с таким примитивным оборудованием, когда… А, вот и все.

В корзинке лежала толстая стопка бумаги.

— Раз-два и готово, быстро и без головной боли, — похвасталась Дженнифер. — Когда-нибудь они смогут запрограммировать и сшивание листов.

* * *

Поблагодарив ее и пожелав всего наилучшего, я отправился домой с толстой стопкой документов, лежащих рядом со мной на переднем сиденье. Справившись о поступивших звонках у частной телефонной службы, просмотрев почту и покормив рыбок — выжившие японские карпы выглядели прекрасно, — я проглотил оставшуюся от вчерашнего ужина половину сандвича с ростбифом, запил пивом и принялся за домашнее задание.

Люди, передающие своим детям…

Спустя три часа я чувствовал себя крайне гадко. Даже сухая проза медицинских журналов была не в состоянии смягчить весь ужас картины.

Дьявольский вальс…

Отравление солью, сахаром, алкоголем, наркотиками, отхаркивающим, слабительным, рвотным, даже фекалиями и гноем, — все применялось, чтобы создать «бактериологически замученных детей».

Ужасающий перечень издевательств над младенцами и малышами постарше вызывал в памяти нацистские «эксперименты». Приводились истории о детях, у которых был вызван пугающе обширный ряд ложных болезней, — казалось, что можно сфабриковать буквально любой вид патологии.

Чаще всего преступницами являются матери.

Жертвами — почти всегда — дочери.

Характерные черты преступницы: образцовая мать, часто весьма обаятельная, с привлекательной внешностью, с высшим или средним медицинским образованием. Необычное хладнокровие перед лицом несчастья — удовлетворение, маскируемое под самообладание. Бросающаяся в глаза заботливость — один специалист даже предупреждал врачей опасаться «чересчур заботливых» матерей.

Что бы это ни значило.

Я вспомнил, как моментально высохли слезы у Синди Джонс, как только Кэсси проснулась. Как она быстро занялась дочкой, обняла, рассказала сказку, прижала к материнской груди.

Что это — правильное общение с младенцем или нечто зловещее?

И еще кое-что вызывало настороженность.

Другая статья в журнале «Ланцет» первого исследователя синдрома, доктора Роя Медоу. Открытие, сделанное им в 1984 году на основе исследования историй болезни тридцати двух детей с искусственно вызванной эпилепсией.

Семь детей, являвшихся братьями и сестрами, умерли.

Все они скончались в младенческом возрасте.

Загрузка...