E-mail: белая@одинокая

Глава десятая

Говорят, в существовании параллельных миров можно убедиться, когда расщепляются мельчайшие частицы. На какой-то миг они еще как бы остаются единым целым — то есть в двух мирах одновременно. Я это все знаю, потому что Умник Билл растолковал мне это как-то на лестнице.

И в то мгновение я подумала обо всех крохотных вселенных, кружившихся в это время и на этом месте. Вот вселенная, где я подхожу к Дэну и бросаю: «Привет!» А вот мир, где я поднимаюсь и удаляюсь. И в совсем уж нереальной вселенной мы с Дэном, раскинув руки, мчимся друг другу навстречу, словно Кэти и Хитклифф, и сметаем с ног официантку. Ну, этот вариант сомнительный.

В конце концов Хилари подошла к Дэну и пригласила за наш столик. И он согласился.

Дэн не мог запомнить, кто такая Хилари, еще когда мы были вместе, а теперь не помнил этого и подавно. Теперь он сосредоточился на ней только для того, чтобы держаться подальше от меня, но со всеми своими вопросами то и дело попадал пальцем в небо.

— Как твои занятия по ароматерапии?

Хилари поджала губы.

— Я не занимаюсь ароматерапией, — процедила она.

Мы просидели в таком напряжении несколько минут, и Хилари внезапно засомневалась, правильный ли синий джемпер она купила.

— Если я сейчас же вернусь в «Дэвид Джонс», то, пожалуй, успею до закрытия, — сказала она. Чушь, конечно: магазин был всего в двух кварталах, в запасе у Хилари оставалось несколько часов.

— Ну, в общем, я пошла, — возвестила она тоном, каким обычно вытуривала детей из библиотеки перед закрытием. И мы остались одни — если можно говорить об уединении, когда вокруг стоит гул голосов, а над тобой нависают официантки.

— Все такая же, — заметил Дэн.

Это он о Хил.

— Моя команда поддержки.

— Ну, тебе повезло.

— Ответь мне на один вопрос. Мужчины именно поэтому так поступают?

— Как поступают? — не понял Дэн.

— Кидаются за первой встречной юбкой.

— Можно точнее?

— Брось эти адвокатские увертки.

Я думала, он встанет и уйдет. Остался. Сидел, смотрел и улыбался.

— Ты хочешь сказать — мужчинам нужны женщины именно потому, что у них нет надежных друзей?

— Да.

— Ну, и поэтому тоже.

Я подумала о том идиоте-футболисте, который называл его Мужиком Дэном, и от души посочувствовала. И еще припомнила его братцев: вся их взаимная поддержка выражалась в том, что они отвешивали друг другу щелбаны. Но больше всего я думала о Дэне и адвокатихе.

— Что-то ее с тобой не видно.

— Будет видно минут через двадцать, — сказал Дэн, бросая взгляд на наручные часы.

И вот тут все стало до тошнотворного реально. Я задумалась: чем она занята сейчас? Делает очередную татуировку? Треплется с байкерами из банды «Ангелы Ада»?

— Господи, до чего ненавижу Сидней! — вырвалось у меня.

— Почему? Он же тебе всегда нравился.

— Он такой маленький. Все, кого я знаю, умещаются на одной улице. Хотела бы я жить в… — Я пыталась вспомнить что-нибудь очень большое, но так и не сумела. — Ненавижу… Вот так с кем-нибудь сталкиваться.

Я изо всех сил сдерживала слезы. Дэн потянулся ко мне. А что ему еще оставалось делать? Он никогда не был подонком. Я пыталась забеременеть тайком от него, а так нельзя делать, и с какой стати прощать мне эту выходку.

— Дэн, я не вынесу…

— Чего именно? — спросил он.

— Ревности. То есть нет. Оскорбления. Меня будто сбросили с конвейера. Ты мог так легко и просто переключиться на нее?

— У тебя слишком завышенные требования к морали.

— Но должны же быть какие-то правила. И они есть.

Он покачал головой.

— Нет. Никаких правил нет.

— Ты любишь ее?

Он улыбнулся и ничего не ответил.

— Я люблю тебя, Дэн.

Придурок-официант болтался вокруг со здоровенной треснутой мельницей для перца — это к моему сандвичу. Дэн спровадил его, а я вытерла пальцем потекшую черную тушь.

— Ладно, пойдем.

Он взял меня под локоть, повел к стойке, и вот, миновав группу японских туристов, спотыкаясь об огромные пластиковые сумки, мы очутились на улице и нырнули в его машину. Сам вид этой машины оказался для меня очередным ударом. «Ровер» с вмятиной спереди, с футбольными наклейками, налепленными на заднее стекло, — частичка нашей прежней жизни, именно в этом драндулете мы смеялись, вопили, слушали музыку, занимались сексом.

Очутившись на переднем сиденье, я снова вспомнила Татуированную Адвокатиху и опять расплакалась. А Дэн уже говорил по мобильнику — с ней. По имени он ее не называл, но я же знала, что это она. Разговаривал Дэн подчеркнуто деловым тоном, так, будто они обсуждали своего клиента, но я поняла, что адвокатиха догадалась, в чем дело. И разумеется, отнеслась к этому здраво и мудро. Такая сдержанная. Взрослая. Убила бы!

— У вас, значит, мобильники.

— Ага. Это онанизм такой.

— Можно о ней кое-что сказать?

Он вздохнул. Такой глубокий вздох…

— Мне просто интересно — это что, был выпад в мой адрес?

— Мы с Эрикой давние друзья, — возразил Дэн.

— Эрика. Хоть теперь запомню.

— Она мало чем отличается от твоих подружек, — заметил он.

— Каких еще подружек?

— Ну, вроде Джоди твоей. Вовсе это не выпад в твой адрес.

— Не могу представить ее на футболе, — процедила я.

— Ну что ты. Наша дружба — это совсем иное.

— А-а, — протянула я. — Так это у вас дружба.

— Да.

— В жизни большей брехни не слышала.

— Ну что же. Тем не менее так оно и есть.

Я вскипела.

— Вы друг с другом спите и называете это дружбой?!

— Вик, ты знаешь, я не выношу такого тона.

— Скажи мне правду!

— Мы не спим.

— Но будете спать. Никакая это не дружба. Верно?

Он отрицательно помотал головой.

— Значит, ты не выносишь такого тона, — услышала я свой собственный голос. — Ну так позволь мне кое-что сказать. А я не выношу, когда ты весь раздуваешься от самодовольства!

И он даже не счел нужным ответить.

— Ты у нас всегда прав, а я никогда не права, и ты у нас — такой умный, а я — дура набитая!

— Я не говорил ничего подобного. Просто твой тон… Знаешь, очень трудно разговаривать, когда ты…

— ВОТ КАК, ДА?! — заорала я, заорала так, что если в проезжающих автомобилях стекла были опущены, то там меня, конечно, услышали.

Мы ехали молча. Где-то в глубине души мне хотелось очутиться в одной из параллельных вселенных — в той, где мы с Хилари встали и, прошествовав мимо столика Дэна, удалились из кафе. Будь неладна эта его доброта, это его благодушие! Так может вести себя человек, уже отправивший меня в мусорную корзину — со штемпелем «славная старушка Виктория», и я ненавижу, ненавижу, ненавижу! Ненавижу, когда не остается надежд. Когда мы подъехали к стоянке у моего дома, оттуда чуть ли не боком выруливал Билл.

— Господи, ну и дерьмовый же водила! — вырвалось у Дэна. И он поймал меня врасплох — я рассмеялась. Тут Билл углядел меня через стекло и тотчас смущенно отвернулся — из чего я сделала вывод, что вид у меня тот еще.

Билл помахал рукой и укатил.

— Помнишь его? — Голос мой звучал почти нормально. — Он въехал в квартиру наверху. Умник Билл. Помогает мне с компьютером.

— Ему бы кто с этой дрянью на лице помог.

— Обычный пластырь, просто некому сдирать. Я тут все пытаюсь свести их с Хилари, только ничего не получается…

Слова так и сыпались из меня, перемежаемые короткими смешками. И Дэн воспользовался моментом — лишь бы не дать мне опять заплакать. Я и забыла, что он не выносит, когда я плачу.

— Ну так что, покупаешь ты свой первый порше?

Это была наша старая, очень старая шутка, и, если честно, даже не совсем смешная. Давным-давно у меня был какой-то допотопный драндулет, на котором я врезалась в столб; драндулет после этого двигаться уже не мог, так что я его там и оставила, и меня оштрафовали. Когда мы с Дэном встретились в первый раз, я рассказала ему эту историю и зачем-то глупо прибавила, что подумываю купить порше. Вот так. Наша старая шутка. Вот чем Дэн решил меня — ха-ха-ха — рассмешить.

Ну что же. Мне еще предстояла вечером эксклюзивная пытка — думать о татуированной руке Эрики и гадать, где еще у нее татуировки. И я хотела, чтобы Дэн почувствовал мою боль, целиком и полностью — здесь и сейчас. Я знала, что он по-своему боится меня, но не собиралась жертвовать собой только ради того, чтобы ему полегчало.

Мы поднялись наверх, и я отперла дверь, чувствуя на себе его взгляд и желая всей душой, чтобы он потянулся ко мне… но он не сделал этого. Закон расставаний номер два: как бы ты ни хотела, чтобы он позвонил, он этого ни за что не сделает. Как бы ты ни хотела, чтобы он сгреб тебя в объятия, — не дождешься.

Мы вошли. Через приоткрытую дверь была видна моя разобранная постель — господи, все бы отдала, чтобы там сейчас развалился среди подушек блондин. Но блондина в комнате не было — только мой обычный кавардак и пачка тампонов на полу.

— Ну, обед с Эрикой я отменил, — сказал Дэн.

— И?..

— И мы можем поговорить. Обо всем. Может, ты как-нибудь с ней встретишься и поймешь, что она такой же человек, как и ты.

Я фыркнула.

— Яппи, которая что-то там из себя корчит.

Он пропустил это мимо ушей. Я почувствовала себя разобиженной шестилеткой, а из Дэна, видимо, получилось что-то шестидесятилетнее. Он — мудрец, а я — чокнутая. Интересно, во что превратился бы наш роман, примись я за роль, которую разыгрывает Дэн? Стал бы он рвать на себе волосы и впадать в бешенство?

— Только не уверяй, будто раньше ты никогда ни с кем не расставалась, — сказал наконец Дэн.

Что бы там ни говорила ясновидящая, я могла думать только об Эрике и Дэне. У них будет все то, что для меня невозможно. Они развесят по стенам дорогие картины. Они будут устраивать званые обеды. Однажды она найдет мои старые письма — и махнет на них рукой.

Забавно, но достаточно всего нескольких деталей, чтобы мысленно составить портрет человека. Факты, которые я знаю о ней, можно перечислить по пальцам одной руки. Адвокатиха. На предплечье татуировка. Зовут Эрика. Отпускает шуточки про кокаин, на пикник надевает ситцевые шортики. И считает, что обладает чувством социальной справедливости.

Я оставила Дэна на диване, а сама скрылась в ванной, продолжая размышлять об Эрике. Наверное, за ней половина судейской коллегии волочится. А в шестнадцать лет наверняка сбежала из дому, чтобы побродить по Берлину, — не то что я, у меня-то в таком возрасте самой грандиозной авантюрой была поездка в Долину Охотников вместе с тетушкой Бет. Я представляла, как она блистает на обеде с Дэном, разглагольствуя о легализации героина. А где-нибудь в Нью-Йорке у нее припрятан еще один любовник. Думаю, половину своего жалованья она жертвует «Черным пантерам».[7]

Я окинула взглядом свою ванную. Средство для мытья унитазов, розовая пластмассовая щетка, косметика, раскиданная по полке, и занавеска для душа, расписанная дурацкими улитками. Воображаю, как выглядит ванная у нее. Джакузи. Экологически чистое масло «Аюрведа». Черное кимоно из натурального шелка. И правда, как я могу обвинять в чем-то Дэна? Он оказался бы последним кретином, откажись от такого. Но я все равно на него злилась.

А когда я вернулась в комнату, он забился в самый дальний угол дивана — чтобы мы не очутились слишком близко друг к другу. Вот и начинали мы так же — на разных концах моего дивана. Но тогда между нами искры проскакивали, а теперь разделял вакуум.

— Виктория, — заговорил Дэн. — Ты мне по-прежнему нравишься. И ты для меня многое значишь. Да.

— Ну-ка, еще раз. Я тебе по-прежнему нравлюсь? — Он кивнул. — Так, значит, я тебе нравлюсь. Я только тобой и жила, а получила вот что — НРАВЛЮСЬ! Так нравлюсь, что ты снова хочешь меня видеть?

— Ты же знаешь, что ничего у нас не получится.

— Значит, нравлюсь до смерти, но у нас ничего не получится. И долго ты эту мудрость постигал?

Дэн встал, и несколько кошмарных мгновений я думала, что он уйдет, — но он только принес стакан воды, один стакан.

— Я лишь хотела, чтобы ты не рвал наши отношения в мой день рождения. Вот и все.

— Когда-то же это должно было случиться.

— Почему?

— Потому что… И зачем ты все время возвращаешься к этому? Ты не совсем подходишь мне. Я не совсем подхожу тебе. Тогда какой смысл?

— Ты-то мне как раз подходишь.

— Да, и ты выкидываешь свои таблетки и стараешься забеременеть. — Дэн покачал головой, машинально разглядывая красное пятно от вина на ковре — его оставила Хилари еще в прошлом году. — Я с тобой об этом никогда не говорил, — произнес он. — А надо было.

— Помогло бы?

— Да, помогло бы покончить со всем этим. Но ничего бы не изменило. Так что выброси из головы. Наши отношения рухнули вовсе не потому, что тебя осенила гениальная мысль тайком забеременеть.

— А почему же тогда?

— Подумай сама. Да, в конце концов ты так и не забеременела, ну а если бы удалось — что тогда?

— Ну, говори.

— Чего ты ожидала?

— Не знаю.

Последние недели собственная квартира казалась мне такой одинокой, в ней было так тихо, когда я возвращалась с работы, и так серо, мрачно и пусто, когда просыпалась среди ночи. Но никогда я не радовалась, что живу одна, больше, чем в тот раз. Это был самый безнадежно личный разговор, какой только происходил в моей жизни.

— Я хотела от тебя ребенка.

Дэн не ответил ни слова — просто встал и принес мне салфетки из спальни — из спальни, где нет блондинов, а есть только кавардак и его фотография на дверце гардероба, фотография, снять которую у меня не поднялась рука.

— Вот, вытри нос.

Нос я вытерла, но заодно размазала зеленоватый корректор из парфюмерного магазина. И внезапно поняла, как смотрюсь со стороны. Непривычно рыжие волосы, торчащие мокрыми перьями, красные глаза, багрово-зеленая физиономия.

— Договаривай. Что, если бы я забеременела?

— Ты не забеременела. Так что и говорить не о чем.

— Нет, все-таки, — упорствовала я.

— Тогда — по твоему усмотрению.

— Но ты бы согласился?

— Без вопросов, — ответил Дэн. — Только вот что я тебе скажу. То, что я не пылал прежней страстью, — это же было ясно! А ты и считаться не стала. Ты что же, думаешь — ребенок — это так, вроде улицы с односторонним движением?

И вот теперь настал его черед вытирать глаза. Честно скажу: за все то время, что я знала Дэниэла Хоукера, такое я видела впервые.

Как-то я видела мамашу с сыном в женском туалете. Он был еще в том возрасте, когда мать может захватить его в чисто дамское заведение. Мальчик обливался слезами, а мамаша отрывала все новые и новые куски туалетной бумаги и вытирала ему лицо. Сначала она твердила: «Ну, не плачь», потом: «Натан, успокойся!» и наконец: «А ну прекрати, ты уже большой!» Если бы она его ударила, я бы что-нибудь сказала, но она ничего такого не сделала, так что я просто высушила руки и вышла оттуда с ощущением, что постигла кое-что новое.

«Парни не плачут», — пел Роберт Смит на моих старых записях «Кью». Но сейчас я видела доказательство обратного.

— Извини, Дэн.

— Все в порядке. Тебе просто нужен мужчина, который захочет завести с тобой ребенка.

— И это не ты, — услышала я свой собственный голос.

— И это не я.

Наши души, наверное, сейчас напоминали лаву. И так же клокотали. Так мы и сидели по-дурацки целую вечность — не касаясь друг друга, даже не обмениваясь взглядами, — просто смотрели на стены, на подушки, книги на полках (некоторые из них он и подарил).

— Ладно… — Он улыбнулся. Опять эта добрая улыбка. Эта треклятая симпатия, означающая, что на любви раз и навсегда поставлен крест.

Я поднялась и пошла ставить чайник.

— Я не буду.

На кухне Дэн подошел ко мне и крепко прижал к себе. Потом поцеловал в макушку, сказал «счастливо», и… и все. Ничто не кончено, пока не кончено, спасибо, Ленни Кравиц, — а сейчас именно это и произошло.

Он сел в машину, и я вслушивалась в знакомое, раскатистое рычание «ровера», пока оно не смолкло навсегда. Ну, не то чтобы совсем навсегда — мы же и в 2020 году останемся друзьями, и Татуированная Адвокатиха к тому времени выйдет замуж за судью, а сам он обзаведется женушкой-перчиком. Я все это знаю. Знаю. Но сейчас мне хотелось дать волю отчаянию. Самое время.