E-mail: белая@одинокая

Глава тридцать восьмая

По-моему, если у тебя есть ферма, то главное, что она дает, — возможность разбрасывать повсюду барахло. По дороге к двум массивным сараям мне то и дело попадались на глаза ржавые трехколесные велосипеды (представляю, как в детстве Билл врезался на такой железяке во все подряд), автомобильные покрышки, размалеванные лебедями, старая спортивная утварь, обмотанная грязными веревками.

Похоже, собирался дождь. И тут до меня дошло. Моя сумка.

— Скотство!

В гениальном плане Хилари явно имелся пробел: она забыла вытащить из багажника мою сумку. Господи, сделай так, чтобы она вспомнила об этом до того, как они доберутся до ипохондриков Паскалей, и отдала сумку миссис Макгинли.

Но иллюзий я не питала — знала, что этого не произойдет.

Итак, что мы имеем? Одно платье, одну пару трусов, один лифчик и одну пару туфель. Чего мы лишены? Куртки, зонтика, зубной щетки, расчески, ночного крема от Эсте Лаудер, прочей косметики и тампона на всякий пожарный. В общем, в моем распоряжении имелись только кошелек да я сама.

Дождь лил уже вовсю, когда я карабкалась по склону холма. Мое коротенькое цветастое платье, уместное на байрон-бэйском пляже, грозило превратиться в прозрачный кошмар. Просвечивающий халат рядом с ним покажется образцом стыдливости. Я припустила бегом.

В последний раз я бежала вверх по холму под проливным дождем в 1984 году, во время школьного кросса. Оно и видно. Добравшись до ближайшего сарая, я с трудом перевела дыхание.

Чтобы попасть внутрь, пришлось проползти под воротами, запертыми на засов с висячим замком. Здесь было темно, а шум дождя, барабанившего по крыше, буквально оглушал. Хелена Четтл как-то рассказала жуткую историю: забрела однажды в деревенский сарай и нос к носу столкнулась с гигантской змеей.

И где здесь выключатель? Черт, а в сараях бывают выключатели?

Впрочем, я и так могла осмотреться. Хотя половина сарая была завалена сеном, таким притягательным для змей, другую половину превратили в склад. А сеновал кто-то и вовсе оборудовал под кабинет.

В компьютеризованный кабинет — выяснила я, забравшись по лестнице. Вот только интересно, как работает этот компьютер. От педальной динамомашины?

Это было настоящее убежище. Теперь я понимала, почему Билл так скучал по дому все эти месяцы.

Там было тепло и сухо. От дождя я спаслась, но осмотреть себя не мешает. Ну конечно. Выгляжу так, словно вырядилась в оберточную бумагу с веселеньким рисуночком.

Если уж здесь стоит компьютер Билла и хранятся его школьные учебники и призы по плаванию, может, найдется и какая-нибудь одежда?

В конце концов я нашла то, что искала. Одежда лежала в коробке, вместе с парой старых журналов с Элвисом Костелло на обложке, там же хранился длинный полосатый шарф — такие шарфы вяжут девушки на уроках рукоделия для своих парней. Интересно, это связал Резиновый Клювик или какая-нибудь другая давняя подружка?

Я надела старую фуфайку с узкими манжетами, которые впились в запястья, сверху накинула хлопчатобумажную куртку.

Дождь все еще лил как из ведра. Рано или поздно все-таки придется вернуться в дом. И тут я это увидела. В глубине души я что-то в таком духе и ждала. Обувная коробка, перетянутая резинкой, — она лежала в ящиках из-под чая, в самом углу. Даже резинка не могла удержать крышку на месте, наружу проглядывала стопка писем.

Я приподнялась на цыпочки и потянула коробку на себя. Так и есть. Письма от Резинового Клювика. В одном из писем нашлась фотография. Сделанная тем же аппаратом, в тот же день и час, что и снимок, висевший в квартире Билла. Эта фотография ему явно нравилась меньше. Может, не так хорошо веснушки видны.

Тут я услышала шум подъезжающего автомобиля и в панике запихнула коробку обратно.

Спуститься? Должно быть, меня уже хватились. Билл спит в кресле, а меня нигде нет. Выглядит, наверное, так, будто я его отравила.

Высматривая змей, я спустилась по лестнице и пробралась к выходу, снова проползла под воротами сарая и скатилась вниз по склону холма.

Мистер Макгинли нашел машину сына. Она пострадала больше, чем мне показалось раньше: левая сторона смята в гармошку.

Мистер Макгинли увидел меня и помахал рукой. Дождь все не прекращался.

— Доктор от меня поотстал на полмили, — сообщил мистер Макгинли, махнув в сторону дороги.

Я кивнула и побежала в дом. Отец Билла явно не слишком разговорчив и в лучшие времена, чего уж от него ожидать посреди такого потопа.

Когда я вошла в дом, хлопчатобумажная куртка превратилась из серой в темно-синюю. Билл все еще спал.

— Билл.

Он открыл глаза.

— Доктор уже едет, а твой отец нашел машину.

Билл опустил глаза и обнаружил, что лед из пакета растекся по футболке и креслу.

— Принести полотенце?

— Нет. Извини. Я только сейчас сообразил, почему ты здесь. Почему… Откуда это? Мама дала тебе мою куртку?

— Нет, я сама нашла. Ты не против? Хилари увезла мою сумку. А на улице ливень.

— Понятно.

Билл кивнул. Вид у него был ошарашенный. Я хотела сказать, что нашла коробку с письмами Резинового Клювика, но читать не стала… И не сказала.

— Еще чаю хочешь?

Наверное, это все деревенский воздух. Веду себя совсем как его мать.

— Нет, спасибо.

Послышался шум подъезжающих автомобилей; еще через несколько минут дом наполнился людьми.

Доктор (с большим черным зонтом — сухой), мать Билла (без зонта — промокшая), отец Билла (почти утопленник).

Странно, почему люди во время дождя становятся такими шумными. Миссис Макгинли цокала языком, причитала и ахала, доктор пыхтел, а мистер Макгинли поднял целый тарарам, вешая его плащ в прихожей.

— Я как раз думала, может, вам что-нибудь из моих вещей подобрать, — сказала мама Билла, разглядывая меня: мокрые туфли, мокрое платье в цветочек, тесная фуфайка и хлопчатобумажная куртка.

— Все в порядке.

— У Эммы в шкафу должны быть какие-то вещи, — подсказал Билл.

Очень в его духе, думала я, пока миссис Макгинли загоняла меня в спальню Эммы. Сын лежит, истекая кровью, машина вдребезги, а она беспокоится о моих удобствах.

— Одежда здесь… — Мать Билла открыла дверцу старинного дубового гардероба. — И вот здесь. — Вторая половина гардероба была забита вечерними платьями.

Интересно, как бы я сейчас смотрелась в красном бархате?

— А Эмма старшая или младшая? — спросила я, чтобы не показаться невежливой.

— Младшая. Ей семнадцать всего.

— Семнадцать, — бессмысленно повторила я.

— Ну, вот. — Миссис Макгинли направилась к двери. — Устраивайся. Если что понадобится, не стесняйся. Полотенца в шкафу. Электрическим одеялом пользоваться умеешь?

Какая удача — это, кажется, было единственное, что я по-настоящему хорошо умела. Я вдруг некстати вспомнила, что обещала состряпать брошюру для «Удачи».

В какой-то момент я, видимо, решила, что самым благоразумным будет улечься в кровать. И похоже, заснула, сама того не заметив. И сейчас лежала в темноте. Вспомнила. Мне никак не удавалось придумать что-нибудь для «Удачи», и я прилегла в надежде, что меня осенит вдохновение. Не осенило.

И почему-то трудно было дышать. В чем дело? И тут до меня дошло: влажная фуфайка немилосердно стянула мне грудную клетку.

У Эммы была лампа, оформленная под лесной пейзаж, — от таких шизеют маленькие девочки. Одна беда: там было столько барсуков, хорьков и ласок с мухоморами, что я так и не смогла найти выключатель. Шарила по лампе минут пять, потом сдалась, выбралась из постели и упала.

— Черт!

Кто-то оставил прямо на полу целый ворох бутылочек из-под шампуней и мыла. Ох, нет. Туалетные принадлежности для гостей. Это объясняло, почему возле кровати так пахло абрикосами.

Поверить не могу. Вокруг темнота, мне холодно, я завернута, как мумия, в мокрый детский свитер, который Билл носил, наверное, лет в четырнадцать, — и я только что едва не размозжила себе голову об абрикосовый ополаскиватель для волос.

В конце концов я нашла выключатель.

Вспыхнул свет, и я увидела мохнатый, стилизованный под лесной уголок будильник. Удобно пристроенный у такой же стилизованной лампы. Было двадцать минут третьего. Ночи. Что произошло?

Хорьки и прочая живность на лампе воспользовались правом хранить молчание. Должно быть, это последствия шока. Конечно, это Билл разбил машину и повредил руку, но ведь и мы вылетели в канаву. Я впадала в такую спячку, когда в прошлый раз попала в автокатастрофу — врезалась в столб на своем стареньком авто. Просто спишь, спишь и не можешь проснуться.

Я заглянула в гардероб в поисках чего-нибудь, что хотя бы отдаленно напоминало ночную рубашку, — лишь бы вылезти из платья, фуфайки и куртки. Если они еще не сели настолько, что мне не удастся их снять.

Единственное, во что я а) смогла и б) согласилась влезть, — красное бархатное платье Эммы Макгинли. Помогите! Она его, наверное, надевала на десятый день рождения. Втискиваясь в платье, я вспоминала, что же сама надевала на свое десятилетие. Кажется, что-то желтое и атласное, с рукавами-буфами, из-за которых походила на игрока в американский футбол.

Тут я что-то услышала. Вторая дорожка, первая сторона, «Mighty Like a Rose». Третий альбом Элвиса Костелло. Как мило с его стороны включить это в два часа ночи.

Я выглянула из комнаты Эммы и пошарила по стене в поисках выключателя. Нет. Мне предстоял путь по коридору только при свете, пробивающемся из-под двери Билла, и мягком розовом сиянии моих лесных приятелей. Я постучала.

— Да.

Билл сидел на кровати, облаченный в бело-голубую полосатую пижаму, явно доставшуюся ему от дедушки; повязка телесного цвета шла от локтя до большого пальца.

— Ох… привет!

Наверное, он думал, что это мама.

— Это всего лишь я.

— Тс-с. Входи.

Я осторожно прикрыла дверь и тихо прошла в комнату. Сесть было негде, разве что на кровать, но это слишком фамильярно. Я остановилась.

— И что это на тебе?

Наверное, я и в самом деле выглядела нелепо. Сначала — сочетание мокрой фуфайки со школьной хлопчатобумажной курточкой, теперь — вечернее платье из красного бархата.

— Платье Эммы.

— Понятно.

— Как ты?

— Хорошо, — откликнулся Билл.

— Хорошо, — повторила я.

— Я тебя разбудил? Извини, думал, что приглушил звук.

Я улыбнулась.

— Старый добрый Элвис Костелло.

— Ага.

— А это твоя пижама?

Билл оглядел себя в недоумении.

— А что?

— Похоже на пижаму твоего дедушки.

— Да нет, моя.

— Извини.

— В отличие от тебя, я не думаю, как бы стянуть что-нибудь из старой одежды моего семейства.

— Извини.

— Ладно, — он хмыкнул. — Хочешь, садись на пол. Тут, под кроватью, одеяло есть.

Я заглянула под кровать — вид у меня при этом в вечернем бархатном платье был, наверное, очень элегантный — и вытащила старое серое одеяло, ворсистое и колючее. Расстелила, села и почесалась.

— Я не очень-то умею изливать душу, — произнес Билл, выпятив челюсть и устремив взгляд в стенку.

— Знаю, что не умеешь, иначе с чего бы стал выдавать себя за англичанина из Парижа. Это потому что ты учился в закрытой школе? И к тому же для мальчиков. В этом вся проблема? Я тебя ни в чем не обвиняю — говорят, выпускники таких школ всегда труднее сходятся с женщинами. Во всяком случае, так Хилари говорит, а она знает — у нее был парень из Кингза. Просто я не понимаю, зачем тебе это понадобилось — поступать со мной так подло, да еще в такое время.

Некоторое время он молчал.

— Одна из причин, почему мне трудно было с тобой говорить, в том, что ты просто не давала мне такой возможности.

— Что?

— Ты говорила со мной. Но не давала говорить мне.

— Я всегда тебе давала говорить! Но ты ни о чем толком не разговаривал. По крайней мере, ни о чем серьезном.

Кроме компьютеров, добавила я мысленно.

— Что, если сможешь говорить весь следующий час, не прерываясь?

Билл улыбнулся и потер подбородок здоровой рукой. Теперь у него будет два шрама.

— He умею я откровенничать. Хотя весь вечер упражнялся. Думал, наш с тобой разговор состоится завтра.

— Так ты знал, что этот разговор будет?

— Ты же за этим и приехала.

Я кивнула.

— Я видела тот кусок, который сняли Джоди с Диди. Целиком.

Билл пожал плечами.

— Что же, это было твое маленькое тайное послание мне. И я его получила. Пожилая дама на вокзале, с розой в петлице. И все эти слова о любви, приходящей в чужом обличье.

— Так можно мне объяснить?

— Что?

— Все.

Простите мне великодушно, что я не ринулась в порыве благодарности умолять его обо всем мне поведать, — я просто не знала, хочу ли это знать. Ведь наш разговор мог оказаться началом чего-то большего.

Я подтянула колени под одеялом и привалилась спиной к стене. Если у Эммы лампа была в виде лесного уголка, то у Билла, как я заметила, в форме крикетной биты.

— Ну, в общем, — он опять выпятил челюсть и вздохнул. — Мне стало тебя жалко.

— Жалко? Ну, извини.

Я опять его перебивала. Билл прав — я просто не умею себя сдерживать.

— Однажды, когда ты выносила мусор, я заметил, что ты разговариваешь сама с собой. Или же разговариваешь с Богом.

— Я не особо в него верю, так что вряд ли. Билл выразительно посмотрел на меня.

— Все, молчу.

— Ну, в общем, с кем-то ты разговаривала. И я подумал: «Она с кем-то рассталась. Как и я». А ты просила починить всякую ерунду, помочь разобраться с компьютером. Если честно, автоответчик починили в мастерской…

Говорить мне было нельзя, так что я просто изобразила на лице ужас.

— А потом я услышал ваш разговор и выяснил, что я, оказывается, умник. А все парни в Сиднее, по твоему убеждению, неудачники. Я и подумал — полная безнадега. И попросту сдался. К тому же моя бывшая мне все еще писала. С ней казалось гораздо легче, чем с тобой. Ее зовут Бет.

Он замолчал на минуту и потер руку под повязкой.

— Бет действительно жила в Париже, в Клиши. Потому я об этом и подумал. Надо было что-нибудь получше изобрести, только ты не дала мне опомниться. Я просто взбежал вверх по лестнице и — бац. Сделал это.

— Но почему?

— Ну я ведь знал, что никто к тебе не подключится. И даже думать не хотел о том, что ты будешь сидеть весь вечер одна и просто ждать. И тут все и произошло. Как-то само собой. Чем больше ты мне писала, тем больше мне хотелось тебе отвечать, и в этом была какая-то удивительная свобода. Будто… — Он поерзал на подушках. — Будто влюбился с первого взгляда. Ну… Вместо того чтобы ломать голову, питает ли она к тебе такие же чувства, и дергаться — а вдруг она тебя вовсе ненавидит… В общем, она вдруг оказывается рядом с тобой, в твоем компьютере, и все выходит так легко…

Что за перемена в человеке! Он говорил так же, как и тогда, в Джодином фильме. Странно — это почти как разговаривать с Пьером. Не просто выстукивать слова на компьютере — по-настоящему разговаривать.

— Но после того первого вечера… — сказала я. — Разве тебе не хотелось поговорить в открытую? Это же могло стать началом…

Билл вздохнул, устремив на меня невидящий взгляд.

— Не было бы никакого начала… — Он вздохнул снова. — И не говори мне, что ты бы справилась. Словом, я вдруг словно с ума сошел…

— И что?

— И купил тебе билет в Париж.

— Что?

Он пожал плечами и снова поправил повязку.

— Один билет у меня уже был. Купил, поддавшись безумной идее: поехать и завоевать ее снова.

— Резинового Клювика?

— Да, Бет. Мне нравилось, когда ты называла ее Резиновым Клювиком — все начинало казаться таким смешным. Но Бет уже уехала из Парижа, с каким-то парнем отправилась в Германию. В общем, у меня был один билет. И я собирался его сдать. И тут я подумал…

— М-м-м?

Где-то на задворках моего сознания пронзительно вопила одна из ласок с детской лампы: он купил тебе билет в Париж! Он купил тебе билет в Париж!

— Ну… — Билл вздохнул. — Я представлял себе так. Приглашение от очаровательного, таинственного, притягательного англичанина Пьера Дюбуа — куда более интересного, чем я, — приглашение провести с ним романтические выходные на левом берегу Сены. А в аэропорту ты узнала бы, что Пьер — это я… Я ждал бы тебя с огромным букетом роз, и мы…

Он так и не смог выговорить «жили бы долго и счастливо».

Некоторое время мы сидели молча.

— Я понял, что ничего не вышло бы.

— Верно.

— Потому что я сообразил, что к чему.

— Ты это о чем?

— Ты не искала любви, тебе требовалась свадьба. Какая угодно. С кем угодно. Лишь бы только он не был педофилом в бейсболке задом наперед, стариком или полным уродом. И это обязательно должно произойти до того, как тебе стукнет тридцать девять лет и одиннадцать месяцев.

Меня словно ударили.

— Ты подслушивал?

Он помотал головой и еще раз вздохнул.

— Услышал. Случайно.

Я вспомнила, как открыла обувную коробку в сарае, и отвела взгляд.

— Что же, мы тогда напились, — проговорила я сквозь зубы. — Прости. Мы давние подруги, и нам случается выпить. Вот так.

— Дело не только в этом. Ты ведь и писала…

— Например?

— Как только найдешь мужчину или женщину, Пьер, их надо скрутить, поставить тавро и посадить на привязь. Так гораздо быстрее получишь свадебный торт и белые замшевые туфли.

Я вскочила.

— Ублюдок!

— Т-с-с!

— Ну хорошо, я тебе шепотом скажу. Ты распечатал все это и хранил, чтобы использовать против меня!

— Ну, а ты скажи, — парировал он обычным своим голосом, — почему для тебя все мужчины — ублюдки? А потом Джоди мне рассказала, что ты в этом фильме пообещала руки на себя наложить, если к сорока годам не выйдешь замуж.

— Это была шутка, придурок ты долбаный, шутка! И пошел ты…

И все. Я сорвалась на крик. Да, и еще хлопнула дверью. Хотя перевалило за три часа ночи и это был не мой дом. Кончено. Все.