Единство

Глава 10. Новая эра (часть 1)

Аромат спелых абрикос оседал на плечи лучника, изучавшего заполняющуюся шумной толпой центральную площадь Этварка. Патрули церковников сталкивались с торговцами, толкающими лотки со сладостями и фруктами, просыпая на брусчатку ворчливую брань. В вышине кружили сизокрылы, привлеченные гулом переполненного города.

— Тебе стоило пойти вместе с ним, — Люфир перевел взгляд на прячущуюся в тени Онику. Ветер ворошил ее волосы и сдувал с кожи надоедливую жару.

— Наша мать ждет сына, а не дочь. Мой первый и последний разговор с ней закончился не очень хорошо.

— Разговор в ином временном витке?

— Разговор — да, только осадок, увы, в этом остался, — Оника помотала головой и, не выдержав пристального взгляда лучника, добавила: — Может, когда-нибудь, но не сейчас. День и без того обещает быть долгим, хватит с меня и предстоящих «развлечений».

— А вот и второй упрямец, — Люфир усмехнулся, увидев выходящего из дверей собора Кристара и идущую следом за ним женщину.

Посмотрев на опустевшее место под деревом, лучник вздохнул, размышляя, за какой из изгородей спряталась Оника, старательно избегающая встречи с матерью.

Лучник никогда не видел женщину, давшую жизнь Онике и Кристару, но был уверен, что еще вчера ее губы не знали улыбки, а взгляд был куда холоднее, чем сейчас. Укутанная в белый шелк платья, она держала сына под руку, немного несмело преодолевая расстояние между собором и окраиной площади. Караул церковников шел следом за ними на почтительном расстоянии.

— Я хотел представить вам моего хорошего друга, Люфира, — и без промелькнувшей во взгляде Кристара удрученности лучнику было ясно, что маг привел мать для иного знакомства. — Я многим ему обязан и несказанно рад, что судьба свела нас.

Люфир вежливо поклонился и едва заметно качнул головой, сообщая Кристару о тщетности попыток отыскать Онику. В этой борьбе упрямства брата и сестры девушка одержала победу, и юноше следовало смириться с тем, что встреча матери с дочерью сегодня не состоится.

— Твой друг — Смиренный? — за улыбкой очерченных губ лучник почувствовал привычную для женщины отстраненность.

— Да, он…, — Кристар стушевался от взгляда Люфира и напряжения, с которым пальцы матери сжали его руку, — наверное, да, он раньше служил в Ордене, а после — как-то все спутано.

Он натянуто рассмеялся, проклиная робость, одолевающую его в присутствии матери, сердясь на сестру, оставившую его одного в такой момент, и злясь на самого себя за то, что забывает о прошлом Оники и оставленным ним ранах.

— Милое, солнечное дитя, мне пора возвращаться. Я буду ждать нашей новой встречи.

— Познакомиться с вами — честь для меня, — слова Люфира были адресованы спине женщины, спешащей вернуться под благостную сень собора.

Кристар потер глаза и нервно усмехнулся.

— Это оказалось тяжелее, чем я думал, — юноша подпер дерево плечом и осмотрелся, надеясь, что теперь-то сестра появится, но увидел лишь все тех же суетливых прохожих, с нетерпением ожидающих предстоящего выступления Всевидящей Матери, прибывшей в Этварк еще два дня назад. — Никогда бы не подумал, что со всей своей отвагой, Оника будет прятаться от родной матери.

— Иногда родители страшнее заклятого врага.

— Наши сегодняшние прятки навеяли тебе мысли о собственной матери? — лучник ничего не сказал в ответ, и Кристар продолжил. — Да ладно вам! Ты же не можешь, как и Оника, прятаться от нее. В скором времени узников Колодцев отпустят, и ты должен будешь встретиться с матерью. Нельзя винить ее в том, чего она даже не сделала. Ладно, Оника, — она испытала все на своей шкуре, — но, Лир, ты ведь знаешь о событиях после того, первого Мятежа, лишь из рассказов!

— Не в этом дело. Мориус довольно ревностно относится к моим связям. Одно дело — его потомки, но остальные…, — Люфир перебирал пальцами опавший листок, словно пытался выучить наизусть каждую его прожилку. — Если бы не его сила, знания, которые он дал, мы бы не выиграли войну с Потусторонними так легко, если бы вообще смогли выйти победителями. Я не могу ослушаться его.

— Не можешь или не хочешь?

Вопрос Кристара остался без ответа. Как только они вернулись с ледника, юноша заметил, что Люфир стал чаще, чем прежде, игнорировать обращенные к нему реплики, отгородившись почти ото всех вокруг.

— На твоем месте я бы не боялся принять правду. Да какой бы маг не захотел стать учеником самого Первого?! Так что я понимаю твои чувства. Ответишь на вопрос? — лучник безразлично пожал плечами, давая Кристару возможность продолжить. — Мой отец, Командор. Я заметил, что ты и его избегаешь. Это тоже воля Мориуса?

Кристар, не выдержав, рассмеялся, когда Люфир ничего не сказал и минуту спустя.

— Прости, тебе следовало не дать Онике сбежать, и тогда, может быть, я бы не донимал тебя расспросами, — отсмеявшись, юноша стер с лица веселость, вернув голосу серьезные интонации. Хоть он давно вынашивал в мыслях этот разговор, ему понадобилось приложить немало усилий, чтобы продолжить. — Так в чем дело? В приказе выстрелить, отданном в ином времени, или в моем появлении рядом с Командором?

— С чего ты взял, что это был приказ? Оника что-то скрыла от меня? Я думал, она не знала, почему я выстрелил.

— Нет, ничего такого не говорила, — Кристар поднял взгляд к ветвям абрикоса, и ножку, на которой держался плод, пережгла едва заметная искорка, роняя бархатный фрукт в ладонь мага. Протянув угощение Люфиру, Кристар раздобыл себе еще. — Просто я уверен, что ты бы не сделал этого по своему желанию в любом из времен. Так что ответ напрашивается сам собой — ты бы вряд ли слушал приказы кого-либо, кроме Командора.

Сладкий сок наполнил рот, а сахарная мякоть таяла на языке. Решив не подгонять Люфира, Кристар прикрыл глаза, наслаждаясь дарами лета.

— Думаю, всего понемногу, — хоть и запоздало, лучник все же ответил на вопрос. Его пальцы стирали ворсинки с абрикоса. — За последнее время вокруг появилось слишком много людей — магов, церковников, — к которым я не питаю презрения или отвращения. Ты вряд ли поймешь, но для меня это довольно непривычное состояние.

— А чем тогда Дэрк Крайснер отличается от остальных?

— Однако общение с Эльсой на тебя дурно влияет.

— Прости, — юноша уязвлено смутился, осознав, что перегнул палку. — Это все отсутствие необходимости куда-то бежать, с кем-то сражаться и рассказы Оники. После них мне кажется, что я сам знаю каждого из вас, будто был рядом все это время, хоть и остаюсь для всех чужаком. А так как это все истории Оники, догадываешься, кого я знаю лучше остальных?

— Проклятье со всей вашей семьей на мою голову, — недовольно сказал Люфир, вперившись взглядом в сухощавого торговца, замотанного в одеяние всех цветов радуги и бойко расхваливающего леденцы. — Крайснер всегда сетовал на то, какое влияние на меня оказывает Командор. Глупцом я был, отрицая слова ментального мага, способного перешерстить всю мою личность (что он, несомненно, делал и не раз). Видно, пришло время принять это.

— Но больше ни он, ни какой-то другой ментальный маг не может забраться в твою голову, благодаря протекции Мориуса.

— Что ж, думаю, Крайснеру больше не нужны его способности, чтобы понять, что у меня за душой.

Сизокрыл черкнул крылом рыхлое облако, его блестящий глаз изучал город внизу. Над крышами вились дымки и флаги с взмывающей к небу птицей и солнцем, горящим на ее груди. Знамена Церкви наводнили Этварк вместе с магами Ордена, преследуемыми пытливыми взглядами горожан, жмущихся к лоткам с прохладным квасом и сдобными булками. Воздух дрожал в преддверии перемен.

Торговцы суетились между пришедшими на площадь, звеня бубенцами, прикрепленными к пологам тележек, и горестно вздыхая, когда надежда прорваться в центр толпы разбивалась об очередную крепкую спину церковника. Горожане, не поспевшие в срок и оставшиеся толпиться на окраине, забирались на фонарные столбы.

Церковники, маги, простые горожане — все смешались перед плотным строем бойцов Церкви и избранных Смиренных, отделивших застывшую в нетерпении толпу от подмостков у собора. Жадные до зрелищ глаза провинциалов ни на миг не упускали из виду Всевидящую Мать, платье которой обещало стать животрепещущей темой обсуждения для каждой жительницы Этварка. Расшитое жемчугом и серебряной нитью, оно ослепляло, притягивая взгляды каждого и не оставляя стоящему рядом Командору Ордена и шанса на внимание.

— Жители Огнедола! Сегодняшний день летописцы прославят в веках как первый день новой эры, расцвета которой все мы станем свидетелями, — воздушные маги подхватывали голос Арноры и разносили по всей площади, так что даже детвора, взобравшаяся на принесенные ящики и пытавшаяся увидеть Всевидящую Мать, могла слышать каждое слово. — Никем не забыто нашествие полчищ жутких чудовищ, истязавших наши земли и сердца, совсем недавно желавших забрать все, что было дорого для каждого из нас. Но порождения чернейших глубин столкнулись с силой, которая оказалась им не по зубам — союзной армией церковников и магов! В битве, сотрясшей небеса, доблестные воины схлестнулись с чудовищами за будущее всего государства и одержали неоспоримую победу!

Крики бурного восторга захлестнули толпу, громогласным ревом разнесшись по улицам Этварка. Ликуя, церковники звенели мечами о щиты, заставляя простых горожан жаться к соседям в боязливом уважении к силе бойцов Церкви. В сравнении с ними маги Ордена, казалось, невидимые, слились с толпой, то молча переглядываясь, то посматривая на Командора, чей взгляд отмечал каждого из подчиненных, чьи лбы были туго перетянуты зелеными лентами с бордовой каймой.

На глазах Сапфировой Маски площадь Этварка задыхалась от людей и захлестнувших их эмоций. Центр Берилона был вместительнее в разы, но это собрание могло обернуться трагедией для столицы. Фардн предложил провести все в Этварке, территории в меру нейтральной, хотя сам не горел желанием вновь оказаться на улицах провинциальной «столицы».

— Тысячелетиями маги несли на себе проклятую печать, напоминавшую каждому об их прегрешении перед Огнедолом и каждым его жителем. Но сегодня знаменательный день, когда все узнают о подвиге мужества и верности, который совершили укротители стихий, дабы уберечь родной край от врага. Сражение, где каждый из них был готов отдать свою жизнь во имя Огнедола, стало моментом величайшего Искупления! И теперь, именем Всевидящей Матери, главы Церкви и правительницы Огнедола, я очищаю имя и будущее всех магов от тяготеющего над ними Проклятия и нарекаю их благодетелями.

Присмиревшая до этого площадь вспенилась шумящими волнами непонимания. Больше не звенели щиты и мечи, восклицания одобрения застыли на губах. На лицах пришедших магов недоверие сменялось счастливыми улыбками: глаза стариков затянула поволока слез, а дети скакали от переизбытка эмоций, заливаясь смехом. Лишь бойцы Ордена Смиренных, как и прежде, стояли изваяниями, заложив руки за спину и словно не замечая обращенных к ним взглядов, все еще таящих опасения.

— Отныне ни один маг не будет клеймен! Сегодня всем укротителям стихий возвращены равные права и воля выбирать призвание и место жительства. Помимо этого, будут оправданы отступники Колодцев, выступавшие против догматов Церкви, но не причинившие вреда мирным жителям Огнедола. Их семьи получат возмещение, вид и размер которого будет определяться старейшинами селений. Налог на пребывание магов в Берилоне будет снят, а так же отменены иные подати, которые затрагивали только укротителей стихий.

Взгляд Сапфировой Маски блуждал по лицам горожан. Как скоро весть о новом порядке охватит весь Огнедол? И как откликнется общество, сознание которого крепко срослось с учением Церкви?

Заметив, что Арнора замолчала, Командор сделал шаг вперед.

— В Огнедоле больше нет места слову «отступник»! А посему не только маги, живущие среди вас, обретут новое имя, но и Орден, оберегавший покой государства от укротителей стихий, отказывавшихся принять старый порядок. В новой эре нет места для Ордена Смиренных! — Сапфировая Маска дал всего несколько секунд на осознание его слов и сразу продолжил, не позволяя толпе вновь разбушеваться. — Сегодня вы проснулись Смиренными, но закат встретите Благочестивыми — достойнейшие из достойных! И да прославится в веках нерушимый союз Церкви и магов!

«В закромах» звенели полные до краев кружки и монеты, сгребаемые с прилавка лоснящимися руками. Пиво и вино выплескивалось из кубков, стоило разносчицам споткнуться о раскинутые ноги посетителей, но под громкий смех возвращалось назад, послушное приказам магов Ордена. Аромат витых булок перебивался запеченной со сливами бараниной, доверху наполняя шумную таверну.

— Где Оника? Она должна была прийти с тобой, — Люфир вскочил с отвоеванного места в углу у входа, когда «В закромах» появился Кристар, на мгновение опешивший то ли от взгляда лучника, то ли от крепких запахов разгоряченных тел.

— Отец попросил ее задержаться, обсудить какие-то вопросы наедине, — юноша опустился на скамью рядом с Люфиром. — Да не беспокойся ты так. Указки Мориуса тебя с ума сведут. К тому же, тебе не уследить за нами обоими.

— Не уследить, — лучник откинулся на затертую спинами стену, неосознанно скребя пальцем наруч. — Поэтому я рассчитываю на твою сознательность. Ты мог уже заметить, что Оника склонна к некоторой опрометчивости. Поэтому…

— Ты с нее глаз не спустишь, я понял, — Кристар отвлекся, отрицательно повертев головой подскочившей с подносом девушке, и вернулся к беседе. — Дело твое, я только рад, что у сестры есть кто-то, кто о ней заботится. Правда, я как-то обещал ей отгонять таких, как ты, но…

Кристар оборвал предложение и благодушно рассмеялся под пристальным взглядом лучника.

— Неплохо все прошло сегодня, — юноша вмиг посерьезнел, изучая не тронутую кружку на столе перед Люфиром. — За проведенное вдали от дворца время я и забыл, как умело Арнора кривит душой. Как по нотам.

— Да, как по нотам.

— Ты выглядишь слишком хмуро как для человека, без чьих стараний сейчас бы не гудели все таверны Этварка.

— В прошлый раз подобное кончилось крайне неприглядно, — лучник отлип от стены и, поставив локти на стол, подпер подбородок руками.

— Подобное? В прошлый раз Церковь была растоптана, а маги вышли из-под контроля, почуяв пьянящий дух вседозволенности. Сейчас другие обстоятельства!

— Обстоятельства другие, а вот люди — все те же, — глухо произнес Люфир и кивнул в сторону шумной компании, толкущейся по разные стороны стола в самом центре.

Залитая вином и брызгами едва сдерживаемого гнева, столешница была единственным, что разделяло враждующие лагеря. Делая вид, что не замечают своих соседей по столу, церковники и маги Ордена, оживленно жестикулируя, обсуждали события истекшего дня. Служанки старались обходить компанию стороной, но то одной то второй приходилось приблизиться, чтобы подать поднос с медовым пивом.

— Проклятие на нашу голову! У Всевидящей Матери наверняка помутился рассудок…, — начал было один из церковников, когда его тут же одернули товарищи, осыпав градом тычков и затрещин.

— Прикуси свой поганый язык! Даже в мыслях не смей оскорблять Всевидящую, или я лично пересчитаю твои кости, — сосед схватил наглеца за грудки и встряхнул, ставя на место. Большинство одобряюще закивало головой, но взявший на себя роль лидера церковник заметил сомнение в их глазах. — Тьфу ты! Если бы вы задумались хоть на минуту и перестали пыжиться, вы бы смогли понять мудрость и великодушие Всевидящей Матери!

— Великодушие?! — вскипел стоящий подле говорившего воин, чья щека была изувечена сетью рубцов. — Эти собаки были обязаны бросить все силы против Потусторонних и тут внезапно заделались в герои!

— Смотри, как бы собака не перегрызла тебе горло, — подал голос маг, опершийся о стол с противоположной стороны.

— С тебя станется, шелудивый. Не удивлюсь, если такие, как ты, и притащили в Огнедол эту дрянь!

Церковники загудели в предчувствии скорой стычки. Напряжение, нараставшее на протяжении долгого вечера, наконец, нашло выход.

— О, давайте все послушаем этого славного бойца, одной только рожей которого можно было бы пугать не только людей, но и чудищ!

— Сказал клейменый ублюдок, — церковник было двинулся на мага, но крепкая рука капитана, пытавшегося урезонить зарвавшихся бойцов, удержала его.

— Можешь плеваться желчью, сколько заблагорассудиться! — маг тряхнул смольными волосами, срывая со лба ленту. — В любом случае ты останешься бестолковым куском мяса, от которого пользы не больше, чем от дырявого башмака. Это Орден выиграл бой! Маги, но не церковники, с их хваленной «чистой кровью»!

— Если бы мы не прикрывали ваши тощие зады, много бы вас осталось?! — церковник вырвал руку, и, расталкивая товарищей, направился к магам. — Это я и мои соратники жертвовали своими жизнями, чтобы от вас был хоть какой-то толк.

— Угомонись ты, — один из бойцов попытался остановить заводилу, но тот лишь зверем глянул на смельчака.

— Угомонись?! Хочешь сказать, что не потерял друзей в той проклятой бойне?! Давай, возрази мне! — церковник раскраснелся, а глаза нервно ощупывали лицо горе-мирителя, в чьей памяти прошедшие месяцы еще не стерли горечи потерь.

Рука церковника ободряюще сжала плечо товарища, а, выпустив, обратилась против мага, застывшего с надменной улыбкой.

— Все из-за тебя и твоего гнусного племени, и если Всевидящая Мать забыла о справедливости, то мы не позволим попирать достоинство Огнедола, прославляя нечестивцев!

— Попробуй, рискни!

Предплечье мага объяло пламя, но его тут же смела воля стоявшего рядом укротителя огня, перехватившего руку распалившегося товарища.

— Трусливые псы! Вы прятались за нашими спинами, пока твари рвали наши ряды на куски! — чтобы удержать рвущегося в драку церковника, понадобилась пара крепких бойцов, которые еще держались за остатки разума, хоть и сами были не прочь поставить на место скалящихся Смиренных.

— Мы поступали согласно приказу, если твоя дурная башка вообще знает, что такое следовать указаниям командира, — огрызнулся вмешавшийся в ссору маг, все еще удерживающий друга от прямого противостояния.

— Так с этого и нужно было начинать! — церковник истерически рассмеялся. — Сразу бы сказали, что вы всего лишь свора малодушных собачонок во главе с таким же лакействующим псом, вашим — Командором! Тогда бы и вопросов к вам не было. Чего же можно ожидать от грязных выродков!

— Ты дорого заплатишь за свои слова!

«В закромах» стало душно от выпущенного магами жара; трещали скамейки, разламываемые на дубинки церковниками, не желающими марать руки о ненавистных магов. Простые горожане жались к стенам, а те, что попроворнее, выскакивали на улицу позвать стражу. Разносчицы попрятались под лавками, моля Всевидящую защитить их от дебоширов.

— Стоять! — среди криков ненависти, каждый услышал голос, окативший присутствующих леденящей душу угрозой.

Церковники и маги прервали свои разбирательства, так и не успев причинить друг другу вреда, чтобы обратить взгляды к залившему помещение голубому сиянию лука и дымящемуся у рукояти наконечнику стрелы.

— «Достойнейшие» последователи воли Всевидящей и Командора, — прошелестел голос Люфир, сильнее натягивая тетиву. — Разошлись. Живо!

— Что, один из ваших? — насмешливо бросил церковник со шрамом, довольный возможностью избить еще одного мага.

— Заткнись! — оборвал его один из Смиренных, всматриваясь в лицо лучника. Объединив увиденное с воспоминаниями, он невольно подался назад, от чего присмирели и остальные маги. — Твое имя Люфир, ведь так?

— Люфир? Это который постоянно был рядом с Сапфировой Маской? — укротители оживились, непонимающе переглядываясь. — Его же убили мятежники.

— Похоже, не до конца, — маг огня глянул на замершего рядом с лучником Кристара и перевел взгляд обратно. — Это твои стрелы убили большинство извергающих пламя чудищ во время битвы Искупления?

— Мои.

Переменившись в лице, маг поднял руки в знак примирения и закачал головой.

— Мир, так мир. Мы не будем продолжать.

— Что я и говорил: трусливый пес, он и среди своих трусли…, — церковник задохнулся, получив удар под дых от разъяренного старшего. Его лицо налилось кровью, отчего шрам на щеке стал еще заметнее.

— Выметайтесь отсюда, — даже Кристару стало не по себе от зазвучавших в голосе лучника ноток.

— Спокойно. Всего лишь немного погорячились, со всяким бывает, — подгоняя остальных гневными взглядами, капитан-церковник старался не поворачиваться к Люфиру спиной.

— Вон! И одни, и вторые, — внимание лучника переключилось на застывших на месте Смиренных, и те сразу поторопились ретироваться вслед за церковниками.

Тетива ослабла, а стрела растворилась дымкой. Оставшиеся в трактире боязливо выбирались из укрытий, не без опаски глядя на лучника. Тишину нарушал лишь жалобный скрип лампы, качающейся на несмазанной цепи.

Устало опустившись на скамью, Люфир дематериализовал лук.

— И ведь это только начало.

Их с Кристаром взгляды встретились.

Горячие пальцы стискивали полотно рубахи, зарывались в русые кудри, сильнее прижимая девушку к себе. Губы взволнованно ласкали друг друга. Измученная жаркими днями листва, опавшая на выжженную траву, тлеющими нитями расползалась прочь от влюбленных, останавливаемая лишь берегами шепчущего ручья.

— Пополнение запасов воды идет полным ходом, как я погляжу, — насмешливо бросил Зоревар, остановившись у соседнего дерева. Фьорд нехотя выпустил Мелиссу из объятий, загораживая собой.

— Проклятье, церковник, чего тебя сюда понесло?

— Да подозрения замучили, после того, как маг огня сказал, что пойдет хворост соберет, — Зоревар хохотнул. — Опять что ли всю энергию спустил? Пошли уже, или до осени не доберемся до места.

Пока Мелисса обжаривала пойманного кролика, Фьорд продолжал буравить церковника сердитым взглядом.

— Ладно тебе, маг, неужто и впрямь злишься? — Зоревар ткнул мага кулаком в плечо под смешок Мелиссы. — Поверь, я из лучших побуждений! Чем скорее разберемся с заданием, тем скорее вы сможете уединиться и…, — он вовремя остановился и расхохотался, глядя на побагровевшего Фьорда. — Этот отступник, похоже, меня недолюбливает. А как все славно начиналось!

— Может, тебе не стоит называть его отступником, тем более после проникновенной речи Всевидящей, — заметила Мелисса в ответ на жалобы церковника.

— Речь речью, но мы ведь знаем, кто скрывается за этим злобным взглядом, — шутки Зоревара не вызвали у Фьорда и тени улыбки. — Вот упрямый! Мы же с тобой родственные души!

— Что-то новенькое.

— Вот остолоп! — в сердцах воскликнул церковник. — Маг-отступник, разочаровавшийся в целях мятежников, и храбрейший из церковников, отринувший Церковь, — действительно, ни единого сходства.

— Самомнение, Зоревар, самомнение, — пожурила Мелисса, но церковник только отмахнулся.

— Кроме того, у нас обоих есть друг с удивительной способностью встревать в неприятности.

— Тут ты прогадал, — смягчившись, Фьорд усмехнулся, отрезая кусок от протянутого Мелиссой кролика. — Это скорее мой талант, а не Люфира.

Из-за плотной занавеси спустившихся к земле ветвей, оплетенных плющом, раздался короткий рык и хруст сушняка. Корольки и сойки тревожно кричали, мечась среди листвы.

— Вот как, например, сейчас, — зажигая огоньки, готовые в любой момент свиться в спирали, Фьорд медленно привстал. — Мел?

Девушка кивнула и приложила ладонь к земле, отыскивая чужака, потревожившего лесных жителей. Далекие от всеобщего беспокойства, травинки щекотали пальцы. Отыскав цель, Мелисса взглядом указала направление, откуда следовало ждать угрозы.

Изголодавшая и обозленная, Гончая выскочила из зарослей бузины, скалясь и фыркая. Ребра ходили ходуном под покрывшейся пылью чешуей.

Сверла из сжатого пламени впились в ноздри зверя одновременно с каменными иглами, проткнувшими широко раскрытые глаза, проникая внутрь и выжигая плоть. Выхватив меч из ножен, Зоревар подлетел к мечущемуся зверю и, изловчившись, рубанул по шее, отскакивая от инстинктивно устремившейся к нему пасти. С воем, захлебнувшемся в бульканье, голова повисла на уцелевшей коже горла. Выплевывая струи крови, туловище зверя упало на землю, судорожно молотя воздух ногами и хвостом. Кислый мускусный запах изливался из Гончей вместе с испражнениями.

— Гадкая тварь, — Зоревар вытер клинок о траву и завершил дело тряпицей, выуженной из недр заплечного мешка. — Нужно закопать труп, чтобы не приманить хассов.

— Я думала, за прошедшие месяцы удалось истребить всех оставшихся Потусторонних, — Мелисса поморщилась от вида разомкнувшейся пасти, вылившей на траву еще немало крови. Помотав головой, девушка занялась погребением. Даже не касаясь земли, она чувствовала отвратительную вязкость, пропитавшую почву.

— Всех, да не всех. Похоже, некоторые гады прятались по пещерам и лесам, но голод выгнал и их. А вот у меня аппетит пропал, — церковник закинул на плечо мешок и, спрятав меч в ножны, подобрал еще один клинок, укутанный в золотистый аксамит.

— Брезгуешь магическим мечом? — поинтересовался Фьорд, гася пламя костра.

— С этой тварью я бы справился и голыми руками. А волшебные побрякушки лучше приберечь для соответствующего случая и не растрачивать их силу попусту.

Лес, окруживший трех путников, казался Фьорду знакомым. Даже сжимающие его ладонь пальцы Мелиссы не могли прогнать нахлынувших воспоминаний, и юноша то и дело оборачивался, ища взглядом невидимого врага. Ему мерещился топот Смиренных, преследующих сбежавшего из форта мага, и сердце сбивалось с ритма без всякой на то причины.

— Как давно ты выпускал энергию огня? — тихо спросила Мелисса, чувствуя, как перегретый летом воздух становится еще суше.

— Да каждый день, правда, наверняка не до конца. Признаю, нужно было озаботиться этим, но в нынешние времена…

— Подвергаешь сомнению план моего друга и госпожи Эльсы? — Зоревар нагнал магов, положив руки им на плечи и втиснувшись посередине. — Послушайте того, кто не один год варился в этой кухне. Я не верю, что госпожа Арнора так уж согласна с тем, что дать магам свободу — единственно возможный вариант. Да и проклятый Ульен постоянно зудит об этом. Мерзкий старик, все ему неймется!

— Ты же понимаешь, да, что твои слова сейчас нисколько не развеяли моих сомнений в том, не стоит ли повернуть назад и не вовлекать мой народ в дело, грозящее обернуться неприятностями? — Мелисса искоса посмотрела на церковника.

— Так-то оно так, но, будь у тебя немного больше терпения, — вспомнив о Фьорде, Зоревар в последний момент остановил себя, прежде чем щелкнул бы девушку по носу, — ты бы узнала, что к чему. В любом случае, сила госпожи Эльсы уже превзошла возможности Командующей, и, даже если старые правители попытаются вернуть все к истокам, с этим вашим Крайснером у них не останется и шанса. Тем более, колесо уже вращается, и, не думаю, что маги отдадут свое. Хотя, если вспомнить о смирении, с которым большинство из вас принимало свою судьбу, остается разве что уповать на Кристара и его сестру. Но пройдет несколько лет, главой Церкви станет госпожа Миала, и под чутким присмотром госпожи Эльсы ей не сделать неправильных шагов. Всевидящая Мать должна понимать, что попытки все переиграть приведут лишь к бОльшим потерям с обеих сторон. Как и было сказано — наступила новая эра, и этого не изменить!

Зоревар рассеянно чесал подбородок, изредка поглядывая на Фьорда, пока Мелисса ощупывала корни перекрученного дерева, закрывавшие вход в пещеры Светлячков. Девушка дышала на кожистые изгибы, гладила, стучала по ним, но те оставались неподвижны, так же, как и земля за ними, в которой Мелисса не находила и намека на пещеры.

— Может, место не то? — полюбопытствовал церковник и, устав ждать, уселся на землю, положив изготовленный Кристаром клинок на колени.

— Однозначно то. Я хорошо помню, как сорвался с этого оврага, — давняя история всплыла на поверхность омута памяти Фьорда. Казалось, прошло не так много времени с того дня, когда он оставил общину Светлячков, но события, наполнившие следующие два года, растянули их, превратив в целую жизнь. — Что там, Мел?

— Древо отказывается пускать меня! Хотя, может, дело не во мне, а в маячащем за спиной церковнике? Пещеры долгие десятилетия охраняли Светлячков от служителей Церкви и Ордена, то же делают и сейчас.

— Я вот только одного не могу понять, — Зоревар проигнорировал недовольный взгляд девушки. — Зачем ломиться в запертую дверь, если у нас есть крушитель стен? Прокопай дорогу в метре отсюда и вопрос решен.

— Да запросто, если бы земля здесь подчинялась мне, — Мелисса раздосадовано ковырнула носком склон, и по нему побежали ручейки серых грудок.

Сдернув с бастарда покрывавшую его ткань, церковник направился к преграждающим путь корням.

— Ты что вздумал делать?! Это священное древо, даже не смей!

— Ты хочешь попасть к своим или нет?

Мелисса отступила в сторону, не без содрогания следя за скользившим по лезвию лучом, прорвавшимся сквозь завесу листвы, и цепками, брызнувшими во все стороны, когда клинок с одного удара перерубил пятерку толстых корней. Махнув мечом еще раз, Зоревар ударил ногой, расчищая проход, и обернулся к спутникам.

— Раз эта штука справлялась с Потусторонними, какой-то там волшебный куст точно не проблема.

— Потом покрасуешься, — Фьорд бросил церковнику ткань для меча и поспешил к проходу, — корни отрастают.

Шелестя листвой на качающихся ветвях, древо выпускало новые корни, заново плотно оплетшие вход в подземелье за спинами троицы.

Пламя осветило пахнущий сыростью ход, из стенок которого торчали корешки, цеплявшиеся за волосы и одежду вторженцев, словно изо всех своих крошечных сил пытавшиеся задержать их. Зоревар то и дело задевал макушкой свод прохода и морщился от осыпающейся за шиворот земли.

Выйдя из тесноты прохода в просторный зал первой пещеры, все трое облегченно вздохнули. Фьорд развеял пламя на ладони.

— Занятное местечко, — как и маг огня в первый раз, Зоревар не без изумления смотрел на кружащуюся в воздухе светящуюся пыльцу, опадающую с широко распустившихся бутонов на потолке.

Едва ли не вприпрыжку Мелисса шла среди каменного сада, пытаясь представить, какими стали прошедшие годы для ее семьи и всей общины. Покидая родной дом, она с детской наивностью надеялась помочь магам обрести свободу от гнета Церкви, не представляя того, что ей встретится на Поверхности, и уж точно не мечтая, что когда-то вернется в пещеры Светлячков с вестью о победе.

Зоревар не успел даже крикнуть, когда близлежащий камень раскрыл пасть и схватил его за руку, затягивая, словно песчаная топь. Магический клинок упал на землю, кончиком лезвия выглянув из разметавшегося бархата.

Мелисса перехватила власть над камнем и, освободив Зоревара, намеревалась помочь увязнувшему по колени в земле Фьорду, когда ее руки обхватили каменные перчатки, противясь воле девушки и следуя указаниям прежних хозяев.

Вновь оказавшись в ловушке, схваченный по рукам и ногам, Фьорд воспламенил воздух, в попытке отыскать нападавших, но голос Мелиссы остановил его.

— Нет! — хоть за прошедшее время бывшие мальчишки успели немало измениться, девушка сразу узнала Лу, вместе с двойкой товарищей устроившего на непрошенных гостей засаду. — Стойте!

Похожие на перекормленных гусениц брови Лу сошлись на переносице, придав его лицу звериное выражение.

— Месса? — маг немного помедлил, и камень, поймавший девушку, рассыпался крупной крошкой. По его немой указке товарищи освободили Фьорда и Зоревара, готовые в любой момент снова ринуться в бой.

— Да, Лу, это я, — Мелисса пригладила рукой растрепавшиеся волосы. Хоть будучи детьми, Лу с компанией не раз донимали ее своим вниманием, девушка была рада увидеть старых знакомых, пока еще не осознавая, сколь велика стала пропасть между ними.

Они застыли в нерешительности, изучая друг друга взглядами, пока рядом с Мелиссой не появился Фьорд, перепачканный землей, как и Зоревар, любовно заворачивающий клинок в ткань.

— Вернулась все-таки, — наконец сказал Лу. — И нянька с тобой. Удивительно. А этот, третий кто? Новый знакомец? Идем, старейшина будет рад тебя видеть.

Дорогой к поселению Мелисса пыталась расспросить Лу о произошедшем за время ее отсутствия, но тот отмалчивался, изредка отвечая что-то короткое и несвязное. С каждым произнесенным ним словом смутные подозрения закрадывались в сердце девушки, беспокойно оборачивающейся к Фьорду и Зоревару, идущими за ней.

Издалека увидев не изменившееся, разве что немного разросшееся поселение, девушка успокоилась и сгорала от нетерпения вновь увидеть родных, тогда как Лу, казалось, с каждым шагом ступал все неохотнее.

Удивленные лица, провожавшие их, перешептывались друг с другом и тут же умолкали, стоило церковнику обратить на них свой взгляд. Зоревар был наслышан о подземном городе мятежников и обители Светлячков, но от личной встречи с одним из этих мест церковнику стало не по себе. Еще со времен верной службы Церкви он редко выходил за пределы тренировочных корпусов, а после — Берилонского дворца, и даже поиски Кристара и последующие странствия не приучили церковника к своеобразию потаенных уголков Огнедола.

Шатер старейшины оставался на прежнем месте, лишь посвежел да оброс сочным вьюнком, пустившим лиловые розетки. В кострище перед входом теплились угли, а сама площадка пустовала после давно минувшей обеденной трапезы.

Лу не успел остановить Мелиссу, когда та, не сдержавшись, бегом направилась к шатру. Маг не решился помешать и Фьорду, помня о былом положении мага огня в общине, но на слабое желание Зоревара пойти следом ответил категорическим отказом, приказав дожидаться появления старейшины вместе с ним.

Густой аромат цветущих растений встретил Мелиссу, забиваясь в нос и горло. Девушка в непонимании замерла, посмотрев под ноги, где зеленый ковер не оставил на полу шатра ни единого просвета. Подняв глаза, она встретилась со взглядом старейшины.

За минувшие годы его черты стали еще резче, острые скулы раздались, а глазницы затаили в себе тревожные тени, вздрагивающие на кончиках ресниц.

— Грант?! — Мелисса не могла помыслить, что брат настолько изменится, и даже не думала о том, насколько иначе она сама выглядела в его глазах.

Он сжал сестру в тесных объятиях, зарываясь лицом в волосы, пахнущие лесом и пеплом. С некоторых пор он и не надеялся когда-либо еще увидеть девушку, каждый день коря себя за то, что не отправился с ней.

Наконец, убедившись, что Мелисса — не игра его воображения и вполне реальна, Грант разжал объятия и заметил Фьорда, притихшего у входа в шатер.

— Сдержал слово! — Грант рассмеялся, и теперь пришел черед огненного мага ощутить на себе крепость рук старого друга.

— Полно тебе, — Фьорд кое-как сумел отстраниться, похлопав мага по спине, и, осмотрев помещение, тихо шепнул, — а старейшина где?

— Теперь это моя ответственность.

— Что?! Почему?! Где отец? — Мелисса встрепенулась выброшенной из гнезда птицей, сведя воедино слова брата и молчаливость Лу.

— Лисса, столько времени утекло, — Грант нервно провел рукой по волосам. — Присядьте, прошу. Как же я рад вашему возвращению!

— Мы пришли не одни, там наш друг. Было бы неплохо не оставлять его одного.

Грант одарил Фьорда долгим взглядом и махнул рукой, позволяя позвать незнакомца. Когда Зоревар, ссутулив плечи, чтобы протиснуться в узкий проход, вошел в шатер, старейшина общины Светлячков сидел на полу, скрестив ноги так же, как и его отец когда-то.

— Не думаю, что ты забыл о наших договоренностях, Фьорд, и раз вы привели этого человека сюда, значит, он заслуживает высшей степени доверия. Я не вижу метки на его лбу — еще один отступник?

— Да, почти так, — Фьорд с Мелиссой переглянулись. Всю дорогу от Этварка к пещерам девушка опасалась реакции отца на визит воина Церкви, но, как воспримет подобного визитера брат, ей даже думать не хотелось. — Он как бы вроде отступник. Понимаешь, Грант, отступниками принято называть магов, отвергнувших законы Церкви, а здесь все немного сложнее, но…

— Мое имя Зоревар, ваше старейшинство, — церковник прервал пустившуюся в пространные размышления девушку. — Я церковник, если не вдаваться в детали.

Тени сгустились в чертах Гранта, а его рука взметнулась, взывая к оплетшим шатер стеблям, готовым бесстрашно наброситься на любого врага и растерзать его.

— Нет-нет, погоди! — Мелисса с Фьордом затараторили, вставая между старейшиной и Зореваром, усмехнувшимся подобному рвению защитить его шкуру. Рука церковника лежала на рукояти меча. — Сперва выслушай нас!

— Ступайте за мной, — от холода в голосе брата Мелиссе стало зябко.

Чтобы поспеть за быстро шагающим прочь от селения долговязым братом, девушке приходилось бежать. Грант приказал Лу и остальным не покидать территорию общины и продолжать патрулирование в его отсутствие.

Он остановился лишь на среднем ярусе пещеры рядом с деревом у ручья, где часто беседовал с Фьордом, желая отделаться от суеты селения. С одной стороны луга высилась каменная скала, со спины которой исчезли дома, с другой же неровным краем в воздух уперся обрыв, за которым виднелся нижний ярус и ограничившая его стена, в которой Фьорд не нашел привычных ему ответвлений в другие залы.

— Грант, я все объясню, только прекрати бежать, — запыхавшаяся Мелисса вздрогнула от треска, с которым корни за ее спиной раздробили камни и схватили церковника, не позволяя ему пошевелиться. — Отпусти его!

— Что уж там, я и так постою, — Зоревар выдавил улыбку и едва качнул головой, предостерегая Фьорда от необдуманных действий. — Кто бы подумал, что Церковь так сильно досадила магам.

— Что только творится в твоей голове?! — зашипел Грант, притянув Мелиссу к себе и нервно поглядывая на мага огня. — Сначала привела его, а теперь церковника?! Твоей наивности когда-нибудь придет конец?!

— Да, придет! — девушка дернула руку, высвобождаясь из хватки брата, и отступила назад. — Как и раньше никого не слушаешь, тебе только дай волю рубить с плеча! Я бы не вернулась домой со слугой Церкви, если бы на то не было весомых причин. Сейчас другие времена, притеснения укротителей стихий в прошлом. Отпусти его немедля — и тогда мы поговорим, или я сама займусь его освобождением.

Обескураженный твердостью, проявленной сестрой, Грант нехотя очертил в воздухе круг, и корни, шипя, словно змеи, улеглись у ног Зоревара.

— Говори, — хмуро проронил Грант, садясь на камень.

Взволнованная реакцией брата, Мелисса рассказывала сбивчиво и сумбурно, отчего Фьорду не раз пришлось ее поправлять, восстанавливая хронологию событий. Иногда в разговор встревал Зоревар, поясняя моменты, связанные с Церковью и Всевидящей Матерью, в которые еще не были посвящены остальные.

Немало времени утекло вместе с водой ручья, когда рассказ был почти окончен. Зоревар взялся за пересказ речи Арноры в Этварке, так как помнил каждую строчку, ведь принимал непосредственное участие в ее составлении, когда камень под ногами магов тревожно вздрогнул.

— Это что еще такое? — Мелисса обернулась к дальнему краю пещеры, отследив источник колебаний. Ожидая ответа от брата, она оглянулась и испугалась его побледневшего лица и желваков, заходивших на нем.

— Нужно возвращаться в деревню. Сейчас.

Новый толчок осыпал камни со свода, а затем стена взорвалась пылью и обломками, впуская в пещеру Погибель, челюстями перетирающую в пыль мрамор и гранит. Первые янтарные капли упали на траву, прожигая в земле дыры, а затем чудище, обжигая воздух одним своим дыханием, извергло потоки лавы.

— Проклятье! Таки добралось сюда! — схватив сестру за руку, Грант бросился назад, но его ноги увязли в размягчившемся камне, не давая сдвинуться с места.

— Что значит «таки»? Вы знали о нем?!

— Конечно, знали, — Грант в отчаянии смотрел на Мелиссу, не понимая, почему она медлит. — Обнаружили где-то полгода назад, когда тварь уничтожила соседнее селение. Мы смогли увести ее вглубь, далеко от деревни, завалили все ходы, но гадина смогла найти путь назад.

— Увели прочь?! Вот так взяли и оставили чудище у порога?! — к возмущению Мелиссы присоединился и Фьорд.

— Ее невозможно убить! — он был потрясен увиденным в глазах Гранта страхом, захватившим все его нутро. Мелисса едва не отпустила вспотевшую ладонь брата, когда тот посмотрел на нее. — Наш отец погиб, пытаясь остановить чудище! Пойдем, Лисса, нужно увести жителей!

— Ступай сам, — спокойствие Фьорда потрясло Гранта. — А мы разберемся здесь. Видали тварей и пострашнее.

— Ты спятил!

— Прости, но здесь я соглашусь со старейшиной, — вставил Зоревар.

Рев сотряс стены пещеры. Погибель оглашала о своем присутствии и намерении излить на деревню Светлячков весь страх и отчаяние зверя, отбившегося от стаи.

— Неужто храбрейший из церковников струсил? Ты и сам видел, что достаточно одного выстрела Люфира, чтобы прибить гадин, подобных этой. Если я не ошибаюсь, твой клинок наделен той же силой. У вас в Церкви не проводят тренировки по метанию мечей?

— Нет, так не получится, — Зоревар скинул ткань с меча, демонстрируя разветвляющийся по лезвию дол, заполненный белесым туманом. — Придя к мысли, что оружие, чья сила иссякает с каждым ударом, принесет немного пользы, Люфир немного видоизменил клинок. В результате каких-то там его изысканий он вывел, что сила церковников, так же, как и ваша, происходит из Моря Теней. Так что он пару часов к ряду побормотал над мечом, и теперь тот черпает мою силу, превращая в разрушительную мощь энергии Моря Теней. Но вне моей ладони — это простой клинок.

— Тогда тебе придется подобраться для удара с близкого расстояния.

— Даже со всей моей стойкостью и неуязвимостью эта тварь зажарит меня до хрустящей корочки, если я приближусь.

— Это вряд ли. Какое-то время я смогу сдерживать жар и не подпускать к тебе, — Фьорд недовольно нахмурился от недоверчивого взгляда церковника. — Я когда-то делал нечто подобное, так что выбирай, доверишься отступнику или нет.

Зоревар развел руками и пошатнулся, когда земля вздрогнула от очередного извержения, устроенного чудовищем.

— Остается один нерешенный вопрос. От жара я тебя защищу, но сможешь ли ты там дышать? Управишься на одном вдохе?

— От одного присутствия этой твари камни плавятся на десяток метров вокруг. Великовато расстояние для одного рывка.

— Это я возьму на себя, — все обернулись к Мелиссе, и Фьорд удивленно заметил, что Грант все еще стоит рядом с сестрой. — Не против полетать?

Вода ручьев, срывающихся с высоты и растекающихся узкими озерами по ложу пещеры, начала закипать, когда от скалы отделился островок и стремительно полетел к Погибели, неся на своей спине церковника. Теплый воздух, вскоре ставший по летнему знойным, бил Зоревару в лицо, но того куда больше волновала заметившая его тварь и пламя, зарождающееся в ее горле.

Молясь Небесам, церковник вцепился в камень, а тот в него, круто уходя прочь с траектории выплюнутой струи лавы. Белоснежный дым, до этого ютившийся в доле, стал изливаться за края, окутывая ставшее матовым лезвие.

Вдохнув, Зоревар почувствовал, что ему не хватает воздуха, и, сделав еще один вдох, сгруппировался, готовясь к прыжку. Камень под его ногами начал плавиться и, оценив оставшееся до твари расстояние, церковник прыгнул, успев почувствовать, как плита рассыпалась тающими осколками.

Ухватившись за вырост на спине чудища, он ощутил обжигающий кожу жар и без промедления ринулся к голове, стараясь не свалиться в клокочущую у ног зверя лаву. Погибель нервно переступала лапами, потеряв из виду недавнего противника.

Оказавшись на загривке, Зоревар занес клинок и со всей силы направил в одну из пластин, закрывающих лоб. Испустив едва ли не осязаемый луч света, лезвие вошло в каменную плоть по рукоять, исторгая из груди зверя истошный рев.

Рукоять впилась в ладонь Зоревара укусами сотни пчел. Фьорд что-то кричал, но церковник слышал только стук своего сердца, которому вторил пульсирующий свет, вырывающийся из трещин, покрывавших голову чудища.

Понимая, что еще немного, и он потеряет сознание от нехватки кислорода, Зоревар вырвал меч и прыгнул, надеясь, что силы толчка хватит, чтобы перелететь озеро лавы. Что-то твердое ударило в спину, добавив еще несколько метров полета, прежде чем он рухнул на землю.

Горячий воздух раздирал горло, а тело обжигало жаром. Разорвав ткань, церковник избавился от воспламенившейся во время прыжка рубахи и думал проделать тоже самое с портками, когда огонь погас, а рядом появились спустившиеся с утеса Фьорд и Мелисса.

— Не спеши раздеваться, — усмехаясь, огненный маг протянул Зоревару руку.

— Что-то я никак не привыкну к особенностям ведения боя с магами, когда те помогают, а не пытаются убить, — ухватившись за руку отступника, церковник поднялся на ноги, и, обернувшись, удовлетворенно хмыкнул, наблюдая, как голова Погибели разваливается на куски, словно мякоть горячего пирога.

Заполненные ароматным настоем, чашки согревали ладони, хоть Зоревар и предпочел бы несколько дней подержаться в стороне от всего, излучающего чрезмерное тепло. Он играл желваками, прислушиваясь к голосам снаружи шатра старейшины. Грант оставил тройку сразу по возвращению в деревню и отправился успокаивать жителей, перепуганных грохотом и ревом Погибели.

— Второй Потусторонний за день. У кого-то из нас серьезные проблемы с удачей, — шутка церковника не нашла отклика в сидящих напротив магах и тот умолк.

Известие об отце засело в голове Мелиссы, звеня зараженным страхом голосом брата. Всюду следуя за Фьордом и Люфиром, девушка не ощутила вкуса подобного отчаяния, потому что всегда верила, что спутники отыщут выход. Но здесь, внизу, все было иначе.

— Жители напуганы, но это пройдет, — сказал Грант, войдя в шатер. Его взгляд уперся в бледную сестру, жмущуюся к плечу Фьорда. — Прости, Лисса, я не знал, как сказать.

Грант потоптался на месте и, пройдя в глубь, посмотрел на церковника.

— Вы пришли, чтобы сообщить о произошедших на Поверхности изменениях?

— И это тоже. Суть такова, что больше нет нужды прятаться под землей. Вы уже сейчас можете вылезать из этой сырой норы, не боясь ни ига Церкви, ни преследований со стороны Ордена. За вами не тянется никаких преступлений, кроме отступничества, а оно нынче оправдано.

— Благодарю за благую весть, — Грант опустился на широкую подушку. Тени, родившееся от пламени Погибели все еще придавали его лицу устрашающее выражение. — Наш народ прожил в этих пещерах не меньше вЕка и не все встретят подобное предложение с радостью. И хоть вновь оказаться под солнцем — искушение не из малых, я не могу рисковать общиной, поверив в еще неустановившийся мир. Пусть новый порядок утвердится, и тогда, спустя пару лет, Светлячки смогут увидеть дневной свет.

— Так-то оно так, — Зоревар цокнул языком, — только кто будет рад вашему появлению спустя эти пару лет? Не скрою, пока все свыкнутся с новыми законами, придется не один пуд соли съесть, но когда все наладится, через год, два или три, что ваши же собратья-маги, боровшиеся все это время за новую жизнь, скажут тем, кто пришел на все готовенькое? Тогда общество, лишенное изгоев, но привыкшее к их существованию, найдет их в лицах Светлячков. Подумайте, старейшина, стоит ли оно того. Поверьте, перемирие никто не сможет сдвинуть, и путь дальше только один.

— Он прав, Грант, — Фьорд отставил в сторону чашку с травяным чаем, двумя руками согревая ладонь Мелиссы. — Сейчас лето, до зимы далеко. Поднимись вы сейчас, и будет достаточно времени, чтобы построить дома и запастись провиантом. Способные маги могли бы податься в Орден, а нет — так помочь с восстановлением селений, разрушенных Потусторонними.

— Я обдумаю ваши слова. Решение принимать не только мне, но и жителям деревни. Необходимо послать гонцов в другие селения Светлячков. Это займет несколько дней. Вы будете почетными гостями. Здесь вам всегда рады.

Зоревар решительно поднялся на ноги, забыв о недопитом чае и едва не пролив его на переплетенные травинки ковра. Гнетущее чувство, навеянное магией пещер, гнало церковника прочь с того момента, как корни сторожевого древа сплелись за его спиной. Стычка с Потусторонним отвлекала его от неприятного зуда в груди, но теперь Зоревар хотел, как можно скорее вновь оказаться на Поверхности.

— Щедрейшее предложение, но в Огнедоле полным-полно дел, чтобы просиживать штаны. Фьорд?

Огненный маг кивнул, и Грант нахмурился, когда поднялся не только его друг, но и сестра. Учуяв назревающую драму, церковник ретировался, пообещав подождать снаружи.

— Лисса, ты можешь остаться в моем шатре, тебе не нужно вновь прятаться на окраине селения, — поспешил предложить Грант и тут же помрачнел от одного взгляда сестры. Словно враз исчезла вся ее мягкотелость: щеки сделались впалыми, заострились скулы и подбородок. — Зачем, Лисса? Ты ведь исполнила свою мечту! Тебе так полюбилось жить на Поверхности? Обещаю, всего декада, может, две, и Светлячки оставят пещеры!

— Дело не в пещерах, Грант. Есть кое-что, что ты должен знать.

Опустив взгляд, он будто бы только сейчас заметил переплетенные пальцы Мелиссы и Фьорда, то, как она держится подле мага, и в этой близости он увидел нечто большее, чем простую дружбу.

Помня об их единственном разговоре о Мелиссе, ограничившемся парой фраз, Фьорд с замиранием сердца ждал, что же скажет Грант. По одному виду юноши было ясно, что он все понял, и теперь Фьорд надеялся, что он не развяжет драку, как и прежде, не принимая отношений укротителя огня с сестрой.

Когда Фьорду показалось, что от ожидания скоро начнут увядать листья вьюнка, оплетшего стены шатра, он открыл было рот, чтобы объясниться, но рука Гранта прервала его, заключив в грубые объятия.

— Уж лучше так, чем какой-нибудь церковник, — просипел Грант, все еще решая, не лучше ли придушить старого друга на месте.

Даже в те дни, когда раскаленное солнце Огнедола золотило поля и макушки деревьев, здесь, на севере материка, долговязые сосны были готовы к холодному дыханию полярных льдов, изредка доносимому ветрами, сумевшими перебраться через ребристый хребет. Простуженные холодным течением, ветра собирались под северным боком кряжа, роняя частые снегопады на мохнатые пихты.

Копыта неспешно выбивали из поросшей спорышом колеи тихий стук — лошади отдыхали от недавней рыси.

— Я начинаю скучать по мягкому маргловскому ходу, — Оника поерзала в седле серой кобылы, жалуясь едущему верхом на пегом мерине лучнику.

— Увы, большей части отряда не справиться с их норовом.

Люфир кивнул на шестерку церковников, едущих впереди. Остальная половина отправленной из Этварка дюжины служителей Церкви во главе с Командующей замыкала отряд, готовая прикрыть магов Ордена в ближнем бою, если придется столкнуться с Потусторонними. Однако далеко не все расценивали подобное построение как акт сотрудничества, а не выявление недоверия.

— Вот и трясись теперь в седле на неделю больше, — как и Оника, лучник не был рад путешествию в седле животного, значительно уступавшего марглам как в скорости, так и выносливости.

— В прошлый раз задержка едва не вышла боком.

— Ты о восстании заключенных Колодцев? Хватит, Они, история уже переписана. Зерно цело, а значит сила ледяных темниц неизменна. На севере нет поводов для конфликта.

Оника скупо кивнула. Возвращаясь в место, связанное с событиями иного витка времени, как и прежде, она опасалась, что реальность вырвется из установленных рамок и вернется на уже когда-то пройденную тропу. Произошедшее с Райзаром на полярном полюсе, едва не лишившимся жизни, как и в прошлый раз, показало ей, насколько хрупкой может оказаться новая реальность. Попытки Люфира уверить Онику в том, что случившееся — лишь совпадение, только подкрепляли ее сомнения, ведь тогда всему причиной стала именно череда случайностей.

Одамар тяжело опустил на столешницу кружку с недопитым квасом, утерев полотенцем сцепленные губы. Шея под воротником взмокла, а грудь налилась давящей тяжестью, вытолкнувшей капитана стражи из-за стола. Остроносые сабатоны загремели по полу, когда он оставлял за спиной шумящий трапезный зал Колодцев и разгоряченных спором церковников. Одамар увидел и услышал достаточно, чтобы принять решение.

Заступив на дежурство спустя два вольных дня, он одним из последних узнал о речи Всевидящей Матери, прозвучавшей в Этварке, и провел день в раздумьях, прислушиваясь к тому, что говорят бойцы, все больше мрачнея и уверяясь в том, сколь страшным оказался недуг, одолевший умы самых юных служителей Церкви. Когда же к вечерней трапезе дозорные оповестили о приближении конницы, Одамар уже знал, что обязан сделать.

В оружейной масляные лампы, прикрепленные цепями к балкам, разгоняли сумрак, бросая блики на отполированные навершия клинков и звенья боевых цепов. Пройдя в дальний конец, Одамар снял со стены арбалет и забросил на плечо колчан с болтами. Обернувшись, он увидел лица старшей стражи, обрисованные нервным пламенем светильников. В их глазах читалась непоколебимая решимость следовать за капитаном, какую бы цену им не пришлось заплатить в конце.

— Защитим святость нашей веры от греховодников, — сказал он, протягивая арбалет одному из бойцов.

Все до одного, вооруженные, они вышли из оружейной вслед за капитаном, вдыхая холод северных сумерек. Свет луны отливал серебром на наплечниках, когда Одамар приблизился к первому колодцу. Заглянув в яму, он долго присматривался, прежде чем глаза различили в темноте колодца замерший у стены силуэт. Они были неподвижны — человек, приникший к безразличному льду в сонном окоченении, и капитан стражи, повторявший про себя слова присяги Церкви.

Его руки, словно неумолимый в своем ходе механизм, взвели арбалет, и тот звонко щелкнул, едва болт оказался в ложе. Колодец проглотил снаряд, а затем и глухой звук пробитой выстрелом плоти. Одамар скоро зарядил арбалет и спустил еще один болт. Для верности.

Когда жизнь застыла в еще дюжине колодцев, двери крепости, опоясавшей перешеек, широко распахнулись, выпуская луч теплого желтого света, а вместе с ним и обеспокоенных исчезновением командира церковников младших чинов. Многие из них — еще совсем юные мальчишки, большей частью добровольцы, вызвавшиеся служить в Колодцах — замерли, ошеломленные открывшимся им зрелищем расправы.

Одамар хмуро глянул на застывшую у крепости толпу и взвел арбалет, заложив стрелу. Щелканье тетивы опередил хруст дерева, когда в ложе впилось лезвие брошенного топора. От удара руки церковника едва дрогнули, а палец задел курок. Отклоненный от курса, болт ударил в стенку колодца, обрушив на голову и плечи заключенного горсть ледяных брызг.

— Проклятье, — Одамар выругался и, жестом приказав остальным продолжать казнь, вырвал топор из дерева.

Стоило одному из церковников спустить тетиву, как бойцы, среди которых нашелся смельчак, пошедший против самого командира стражи, ринулись к своим соратникам, прежде чем те убили бы еще кого-то.

Одамар замахнулся топором, чтобы закончить начатое, когда на него набросился широкогрудый Эвер. Командир ушел в сторону от удара и, поймав бойца за руку, толкнул в спину, отправляя на землю.

— За подобную дерзость тебя ждет трибунал, — сурово произнес Одамар, удобнее перехватывая топор для ближнего боя. Он надеялся, что мальчишка одумается, и ему не придется марать руки в крови такого же церковника, как и он сам, но ради очищения имени Церкви старый воин был готов и на большее.

— Дерзость?! Достопочтимая Всевидящая Мать собирается освободить отступников, а не казнить их. Как смеете вы идти наперекор ее воле?! — Эвер окинул плато коротким взглядом и, когда увидел единомышленников, окруживших старшин и не позволяющих им приблизиться к колодцам, на его сердце стало спокойнее. Он глянул на топор, который еще совсем недавно был ним же и брошен.

— Я не позволю запятнать ее имя позором, выполняя кощунственные приказы, навеянные предателями. Ты зелен и юн и пока еще ничего не смыслишь в истинных догматах Церкви. Уйди прочь!

— Пусть вы и командир, но мне ведомо одно: слово Всевидящей непреложно, и, если вы так легко отступаетесь от него, то мы будем стоять до последнего, защищая ее волю. Такова наша клятва! — слова Эвера поддержали остальные бойцы, вознеся к стылому северному небу клич прославления Церкви. — Пожалуйста, дождемся Командующей. Волей Всевидящей Матери было дать магам право на искупление! Я понимаю ее решение не более вашего, но разве не давали все мы священный обет следовать за ее голосом и хранить верность без тени сомнения?

— Глупый мальчишка, ты не понимаешь и половины того, во что веришь. Разве вся твоя суть не бунтует против решения Всевидящей? Сила Зерна внутри тебя знает верный ответ, но ты пытаешься отринуть его, веруя в неприкосновенность человека, окруженного сворой лизоблюдов и клятвопреступников. Подлая змея мерзавцев проклятой крови подобралась совсем близко, стоит подпустить ее еще немного, как ее кольца стиснут шею Церкви, и не пройдет и года, как Огнедол задохнется в агонии. Ты этого хочешь?! Пусть уж лучше сдохнут здесь, чем уничтожат государство.

Эвер сжимал кулаки, сражаясь с самим собой и словами командира, влезающими в душу сомнениями.

— Слово Всевидящей непреложно, — упрямо повторил он и еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что никто из разделявших его мнение ранее не пристал к командиру. Ему ответили решительные взгляды чистых молодецких лиц, не собирающиеся отступать. — Мы — стражи Колодцев и будем выполнять свой долг до конца!

— Видит Небо, я дал тебе возможность пойти верным путем.

В крепкой руке сверкнул топор, а вместе с ним и доспехи сдвинувшихся с места церковников, бросившихся друг на друга. За бойцами, решившими отстаивать слово Всевидящей, пусть и не понимая его истоков, было численное преимущество, но старшинами становились сильнейшие их сильнейших, способные противостоять на равных трем и даже четырем противникам. Звон металла, раскрошившегося от ударов, стих, сменившись глухим стуком рукопашной борьбы.

Эвер уступал Одамару, но на поверку оказался куда сильнее, чем тот предполагал. Недаром многие прочили, что юнец когда-нибудь станет в Колодцах одним из командиров. Одамар знал каждого своего бойца, но не представлял, что выходец из деревушки на запад от Этварка будет столь отчаянно драться, одержимый верой в непреложность своих убеждений. Каждый раз, когда Одамар, казалось, должен был нанести сокрушающий удар, Эвер уклонялся или стойко выдерживал боль, обрушиваемую на него каменными кулаками командира. Словно речной угорь, он извивался, не подпуская Одамара к колодцу. Но, как бы ни был проворен боец, сила юности не могла превзойти опыт многих лет.

В очередной раз оказавшись между колодцем и Одамаром, Эвер прочел в глазах командира, что просчитался. Внезапный удар прорвался сквозь блок и ударил в живот, толкая его в чернеющую глотку ямы.

— Так раздели их судьбу! — рыкнул Одамар, а в следующее мгновение его дыхание перехватило.

Спина встретилась с морозным льдом, когда Эвер еще не успел ощутить головокружение от падения. Он лежал не на дне колодца, а на толстой корке, которой за доли секунды заросла ледяная темница.

— Прекратить! — от голоса Командующей, разнесшегося по плато, вздрогнули даже непоколебимые стены крепости, через нутро которой пронеслась конница, разметав столы и скамьи.

Церковники и маги спрыгивали с лошадей; в воздухе, разгоняя холод, зажигались огни, обличая чувства на лицах схватившихся воинов Церкви: кто-то смотрел с благоговением и почтением, а в чьих-то глазах пылала обида на предательство, и угрюмая готовность понести наказание за свой выбор. Больше никто не лез в драку.

— Теперь понимаешь мои опасения? — оставив седло, тихо спросила Оника и побледнела, узнав в мужчине, пытавшемся сбросить противника в колодец, того самого церковника, который без капли раздумий вспорол горло Драйго, стоило тому открыть свою силу мага, спасая ребенка из огня.

Люфир кивнул, перебирая пальцами воздух, готовый в любой момент призвать лук.

Сапоги Командующей едва не выбивали из камня искры, пока шаги женщины неумолимо сокращали расстояние между ней и командиром стражи. Одамар отвел взгляд и опустил веки, понимая, что теперь он нагой младенец, бессильный перед волей Командующей. Пальцы выпустили топор, и обух глухо ударился о камень; тоскливо звякнуло лезвие.

Лиссиа остановилась в метре от Одамара и, узнав в его молчании все, что ей требовалось, перевела взгляд на преклонившего колено церковника, не посмевшего даже утереть кровь с рассеченной губы в присутствии Командующей.

— С этого момента и до следующего указа ты принимаешь обязанности второго командира стражи Колодцев. Изменников взять под стражу. Организовать места для расквартирования прибывших отрядов. Доложишь через час. Выполнять!

Запахнув плотнее полушубок, Оника наблюдала за церковниками, поднимающими из колодцев тела заключенных, расправу над которыми не удалось предотвратить. Стоя рядом, Люфир следил за уголками губ, выдающими переживания девушки, стоило из ямы показаться новому телу. Каждый раз, когда из колодца появлялась макушка церковника, придерживающего бездыханное тело, ее прошибал озноб, сменяющийся жаром и растворяющийся в покалывающих спину мурашках облегчения. Все лица до последнего были ей не знакомы.

— Здесь сотни магов. Вероятность, что отец Фьорда окажется одним из убитых, крайне мала, — Люфир попытался успокоить Онику, когда ее пальцы в очередной раз стиснули край полушубка, вырывая шерстинки.

— Дело не только в отце Фьорда, но и твоей матери.

Лучник прикрыл глаза и устало оперся на ребристую стену пристройки. По ту сторону сосновых брусьев, вдыхая разогретый пламенем Сапфировой Маски воздух, сидела Командующая, перелистывая учетные списки заключенных и их краткие биографии. Предстояла долгая работа, большей частью, для приехавшей в составе союзного отряда тройки ментальных магов, сейчас отсыпающихся в обустроенных для новоприбывших казармах.

— Их истории известны тебе лучше, чем бумаге, — Командующая оторвала взгляд от документов и посмотрела на сидящего перед ней Одамара. Приказав привести церковника к себе, она велела страже дожидаться за дверью. — Можешь назвать тех, кто представляет наибольшую угрозу для нового порядка?

— Каждый, — процедил Одамар и дернулся, желая увидеть расположившегося за его спиной Командора Ордена, но замер, вперившись взглядом в щербатую ножку стола. — Круг предателей тесно сомкнулся, и, если его не разорвать, тогда уже они разорвут Огнедол, растащат его на куски сворой голодных псов. Вы же Командующая! Вы не можете не видеть этого! Кому, как ни вам, понимать, что уж лучше бы вам прибыть часом позже. Будь иначе, вы бы приказали казнить каждого из нас, а не схватить.

— Казни — крайняя мера, — желваки на скулах Одамара заиграли от одного только голоса Сапфировой Маски. — Как каждого церковника, так и мага, выявляющего преступные намерения, направленные на разрушение строящегося мира, ожидает период очищения, и шанс пересмотреть свое отношение. Всевидящая Мать воистину мудра и желает благополучия каждому жителю Огнедола, и единственный путь к этому лежит через отречение от старых времен.

— Вы вспомните мои слова, когда выпущенные из колодцев мерзавцы набросятся на своих же освободителей.

— Для этого мы здесь — чтобы подобного не произошло. Другой вопрос, сможешь ли ты отказаться от презрения и гордыни и последовать за Всевидящей, ведущей всех нас в новую эру? — Командующая пристально следила за Командором, наполняющим комнату мягкими речами. Она не могла заглянуть в его сознание, но мысли командира стражи распластались перед ней от малейшего зова. — Чтобы добиться назначения на пост командира стражи Колодцев, нужно быть выдающимся слугой Церкви, а значит, тебе известно, что Орден двадцать лет верой и правдой служил Всевидящей, оберегая покой Огнедола. И что все бойцы Ордена, от первого и до последнего, — это отступники. Каждый день они сталкивались с выбором: разрушить жестокий к ним мир или прислушаться к голосу света в их сердце и обратить свою силу во благо. И каждый раз они выбирали последнее, чем и очистили свои души от проклятия. Сила церковников и магов рождена единым источником, и нам давно пора объединить наши усилия.

Когда Одамара, оставившего попытки добиться внимания Командующей, увели, она еще долго сидела в кресле, рассеянно перебирая бумаги, даже не пытаясь вникнуть в их суть.

— А ты горазд одурманивать своей ложью чужие умы, — наконец произнесла она, потянувшись к жестяной кружке с уже остывшим отваром.

— Разве не это на протяжении двадцати лет заставляла меня делать твоя сестра? — отпустил колкость Фардн и, спокойно стерпев испепеляющий взгляд женщины, пальцем коснулся чашки. Отвар испустил мятный аромат, паром изливающийся через край. — Что оставалось делать: в моем расположении не было ментальных умений, а Арнора требовала послушания не только от меня. Вот и приходилось изворачиваться.

— Девятнадцать, — заметила Лиссиа.

— Что?

— Ты изображал верность Всевидящей девятнадцать лет. Не двадцать, — каменная маска не выразила никаких эмоций в ответ на слова Командующей, и та решила оставить свою злобу, не способную ничего изменить и только вытягивающую из нее все силы. — В любом случае, переубедить этого Одамара будет непросто. Далеко не всякую закостенелость взглядов способно сломить красноречие Командора Ордена Благочестивых.

— О, если бы можно было переубедить всех, к чему было бы строить Казематы? — камень скрыл ухмылку Фардна. — Почему бы не прибегнуть к методам Церкви?

— В твоем голосе слишком много пренебрежения, как для человека, якшавшегося с ментальным магом, — Лиссиа внезапно умолкла и поджала губы, догадавшись, что Сапфировая Маска опять сумел выудить из нее эмоции. — Довольно препираний о прошлом. Ментальное воздействие — довольно тонкая наука. Одно дело — стать созерцателем чьих-то мыслей или уничтожить разум без остатка, и совсем другое — внести в него изменения, которые перестроят всю личность. Вероятность того, что боец сохранит свои изначальные таланты, уменьшится, и останется только ждать, в какой момент все это даст сбой. Так что, даже командир Колодцев не стоит подобного риска. Уж лучше потратить время и силы на воспитание нового.

Командующая вернулась к бумагам, поняв, что Сапфировая Маска не намерен продолжать разговор, слишком увлеченный собственными размышлениями.

Месяцы, прошедшие со дня, поставившего точку в войне с Потусторонними, когда семья Фардна наконец должна была воссоединиться, обернулись еще большим одиночеством, щедро сдобренным немым противоборством с Арнорой и ее сестрой. Он смирился с тем, что его решение — воспользоваться подвернувшимся случаем и прекратить тиранию Всевидящих — воздвигло между ним и сыном стену, и был готов потратить сколько угодно времени и сил на ее разрушение. Но отстраненность Люфира, доселе следовавшего за ним, не взирая ни на что, пошатнула его стойкость. Иногда Фардну казалось, что скрывающий его лицо камень может разлететься на кусочки в любой момент, разрушенный метаниями в душе мага. Похоже, близилось время, когда сапфировой маске придется оставить свою службу.

Она не пыталась отбиться от рук, спустившихся к ней и обхвативших согревающими тисками. Поползшие вниз стены колодца растормошили ее от полудремы, привычной каждому узнику Колодцев. Круг неба над головой расширялся, а вместе с ним, вбирая в себя морозный воздух, расправлялась скованная годами заключения грудь. Молчун-камень похабно потянулся к скрытой внутри женщины силе, но отпрянул, ощутив лишь пустоту. Когда-то давно, впервые ступив на холодный камень своей темницы, она, воззвав к древнему знанию, прогнала свой дар, лишь бы только он не достался алчной Церкви. Коченея под равнодушным небом, она простилась со своей силой, но, даже спустя годы, в груди упрямо теплился огонек надежды, что придет день, когда она вновь воззовет к стихии, и та откликнется прежней буйной силой.

Наверху ее ждали еще трое. Ноги были непослушны, и, оступившись, она взглядом наткнулась на бардовые пуговицы в петлях, отороченных зеленой нитью. «Как странно, почему Смиренные здесь?» — пронеслось в ее голове.

— Все в порядке, не нужно бояться. Можешь идти? — она кивнула и сделала несмелый шаг, немеющей тяжестью отозвавшийся в пояснице.

— Я сопровожу, — руки Смиренного поддержали ее и повели мимо глазеющих со всех сторон дыр. Привыкнув к яркому освещению, она заметила еще несколько групп, освобождающих из колодцев их жертв.

Ее привели к хозяйственной постройке, неподалеку от крепости на перешейке. Строение охраняла четверка церковников; пахло бульоном и мылом.

— Проходи внутрь, — Смиренный указал на занавешенную мешковиной дверь. — Сможешь поесть, помыться и переодеться. Тебя встретят на выходе.

Кивнув, она отодвинула изъеденный мышами полог.

«И как не передохли от холода?»

Горячий влажный воздух тут же прилип к коже, зачесалась под волосами шея. В тесном предбаннике ее ждала женщина со шрамом на лбу и оценивающим взглядом. Ее рука замерла в паре сантиметров от толстой трубы, раскрасневшейся от жара.

— Оставляй свои лохмотья здесь и проходи дальше. Мыло, мочалка — все есть. Как закончишь, закрутишь вентили и в следующей комнате получишь свежую одежду.

Она кивнула и принялась раздеваться. Руки двигались нескладно, с неохотой вспоминая былое проворство. Ее ладони взмокли, а перед глазами время от времени темнело. Добавив свою одежду к уже скопившемуся в ящике вороху, она замерла, заметив на скамье возле Смиренной ножницы. Женщина перехватила ее взгляд и усмехнулась.

— Хочешь меня заколоть или подстричься?

Она провела рукой по волосам. Сбившись в колтуны, они маслянистой паклей свисали до лопаток.

— Садись, — Смиренная указала на скамью и вооружившись ножницами, придирчиво осмотрела план работ. — Да уж, церковникам только дай волю, и они превратят каждого мага в скоти…

Осекшись, Смиренная прикусила язык, вспомнив о новых порядках. Лезвия со скрежетом вгрызлись в волосы.

— Покороче, — ее голос показался ей змеиным шипением, разбавленным посвистываниями задыхающегося. Клубки волос падали на скамью, щекоча спину и ягодицы.

— Я уж подумала, ты немая.

В соседней комнате пол был мокрым и теплым от горячей воды, льющейся из трубы. В углы забилась мыльная пена. Она уловила в воздухе слабый запах мужского пота. Подставляя плечи и грудь жаркому потоку, она чувствовала, как волнами дрожи из костей изгоняется холод, пробуждаются чувства и разум. Веки трепетали от зароившихся в голове мыслей, а ноги все не хотели уносить ее прочь от желанного источника тепла, пока льющаяся на голову вода не похолодела, а в стенку не постучали.

— Уснула там? Еще успеешь наплескаться, давай место следующему.

В ее пальцах не было силы, чтобы как следует закрутить вентиль, и теплые капли продолжали падать на пол, одна за одной, когда она выходила в следующую прикрытую тяжелой от влаги мешковиной арку. Ожидавший там церковник окинул ее безразличным взглядом и, забрав полотенце, протянул свежий комплект одежды. До нее донеслись звуки гремящей посуды. Проходя в следующее, такое же тесное и безликое помещение, как и предыдущее, она провела ладонью по топорщащимся влажным волосам.

Посреди тесной комнаты стоял стол, щедро усыпанный хлебными крошками, за которым сидел ширококостный, но худой мужчина, твердо орудующий ложкой. Их взгляды пересеклись и она, невольно коснувшись лба, почувствовала неровные выпуклости рубцов. Под пристальным взглядом повара забирая свою порцию бульона с приставленного к стене стола, она вспоминала боль и жар коснувшегося кожи клейма — последнюю встречу с теплом перед спуском в колодец.

— Добрый суп, — сказал мужчина, поймав в ложку разваренную картофелину. — Лучший за все время, проведенное здесь.

Она ничего не ответила. Глядя на нее, дыхание в груди мужчины спирало, словно одна ее сущность источала смертельный холод, за годы заключения глубоко въевшийся в кожу и далекими макушками полярных льдов застывший в серых глазах.

— Меня зовут Горальд. Я уж думал, что и вовсе позабуду здесь обо всем. Пытался расспросить Смиренную и церковников о том, что происходит, но они только и твердят, что дальше-дальше.

Горальд разделался с супом раньше, чем дождался ответа, и, поблагодарив за компанию, вышел. В скором времени она прошла в ту же дверь, где едва не напоролась на мужчину, дожидавшегося ее в компании двух церковников и мальчика со шрамом на лице, как от рубленного удара.

— Трое — идем, — распорядился церковник, и отступники послушно побрели впереди своих конвоиров. Отходя от строения, подарившего ей первые за долгие годы минуты комфорта, она заметила еще троих заключенных, которым только предстояло насладиться горячей водой и едой.

Их вели к трем небольшим шатрам, разместившимся прямо перед входом в крепость, и окруженным разномастной толпой церковников и Смиренных. Она видела, как из одного шатра вышел заключенный и с улыбкой на лице позволил провести его внутрь крепости.

Не прошло и минуты, как полог соседней палатки взметнулся, выпуская попытавшегося сбежать отступника, на которого тут же набросились зазевавшиеся церковники, заковывая в кандалы.

— Ты — сюда, эту — в среднюю, оставшийся — за мной, — коротко приказал церковник и пошел дальше в сопровождении Горальда.

Заходя в указанный шатер, она чувствовала на себе пристальные взгляды стражи. За каждым ее движением следили не только церковники, но и Смиренные. Она успела насчитать по пять бойцов Церкви возле каждой из палаток, и еще по двое — из Ордена.

Внутри было светло и сухо, за столом в центре сидел бритоголовый мужчина, с обхватившим голову обручем татуировки, от которого к макушке отходили короткие лучи. Он жестом указал на стоящий перед столом табурет, но его приглашение затерялось где-то на задворках сознания, всецело обращенного к зеленому сапфиру, скрывавшему лицо Командора Ордена.

Она не думала, что этот человек вспомнит ее лицо, но стоило ей опуститься на табурет, казавшаяся окаменелой фигура Командора пришла в движение, и спустя несколько секунд она осталась с ментальным магом наедине.

— Уверен, у тебя много вопросов, — заговорил маг, неторопливо шевеля тонкими губами. — Назови свое имя.

— Таэла.

Маг опустил глаза на стопку бумаги перед ним и удовлетворенно кивнул. Записи командира Колодцев был верны — порядок приема заключенных соблюдался.

— Хорошо, Таэла. Я хочу просто поговорить с тобой. Не нужно бояться.

Она смотрела на мага и не понимала, почему он медлит. Однажды встретившись с обладателем дара ментального воздействия, она навсегда запомнила ощущения, сопровождающие вторжение в сознание. Неужто маг не лукавил и действительно хотел «просто поговорить»?

«Ерунда, иначе здесь бы сидел церковник».

— Тебя заключили в Колодцы как мага-отступника? — он вновь опустил глаза к бумагам. — Ты не совершила каких-либо преступлений, кроме как…, — маг пробежал глазами по неровным буквам, — убила двух церковников, когда тебя пытались поймать.

Она молчала, не видя смысла говорить, когда слова мага были верны.

— Видишь ли, за время твоего заключения в колодце в Огнедоле произошли определенные перемены, — она сразу уловила момент первого осторожного прикосновения чужого сознания к ее. Теперь ей было ясно, что ментальный маг всего лишь выжидал момента, когда ее реакции станут для него интересны. — Всевидящая Мать издала указ об освобождении тех отступников, кто не совершал преступлений против жизни, здоровья и имущества жителей Огнедола, а был обвинен лишь в отступничестве той или иной степени.

— Почему? — Таэла чувствовала, как давление мага становилось настырнее, и изо всех сил пыталась пустить того по ложному следу, как когда-то учил ее отец.

— Если ты получишь одобрительный лист, узнаешь все подробнее. Но коротко говоря, битва Искупления, в которой церковники и маги Ордена плечом к плечу схлестнулись с врагом чудовищной силы, очистила души каждого укротителя от порочного дыхания Проклятого. Отныне каждый маг имеет равные с любым другим жителем материка права и будет судим лишь за свершенные преступления, а не за свою сущность.

— Говорите, церковники и Орден?

— Да. Вклад Ордена неоценим, и в дальнейшем он, как и раньше, будет оберегать Огнедол.

— Лучшего нельзя было и желать.

Таэла заметила, что ее слова в паре с чувствами, насторожили ментального мага, но недостаточно, чтобы он лишил ее заветных мгновений. Как и в прежние времена, она приняла решение молниеносно, не тратя времени на пустые сомнения.

Ураганный ветер поднялся в шатре, опрокидывая стол и сидящего за ним мага, разбивая масляные светильники, поджигая разметавшиеся бумаги, разрывая в клочья ткань. Мгновение, и застывшие в тишине колодцы наполнила буря, расталкивающая людей и постройки, сметающая все на своем пути.

Порывом ветра Таэлу отшвырнуло от крепости на десятки метров. Взяв под контроль разбушевавшуюся стихию, она благополучно встала на твердую землю и, не балуя себя созерцанием посеянного хаоса, бросилась бежать.

— Задержите ее!

Перелетая через раскрытые рты колодцев, она наполняла тело все большей силой ветра, согласного поднять укротительницу едва ли не до небес. Бежать, бежать — второго шанса у нее не будет! Вспоминая мага, сбежавшего из палатки, она знала, что ждет того, кто не пройдет проверку ментальных, так же хорошо, как и то, что ее освобождение не одобрит даже самый неспособный из ментальных мастеров. Бежать, бежать6 здесь не может быть укротителя воздуха, способного с ней тягаться; ветра собьют пламя, а камень Колодцев не подчинится даже самому Командору!

Уверившись в своем преимуществе, она даже позволила себе задуматься о том, что сказал ей ментальный маг: «Нет, им не построить новый мир, пока живы стражи былого порядка! Только их смерть способна изменить ход истории».

Набрав полную грудь воздуха, она стала еще быстрее, а мир вокруг превратился в размытое пятно, когда перед ней внезапно выросла завеса алого тумана. Остановившись, она направила ветра, чтобы уничтожить преграду, но они расползлись в стороны, натолкнувшись на непреодолимую черту.

— Что такое? — бесценное время утекало, и Таэла побежала вдоль багровой завесы, но та начала сворачиваться, обнимать ее, словно сочный кленовый лист, объятый пламенем.

Закрутив воздух вокруг себя, она взмыла вверх, но вовремя остановилась и вернулась на землю, прежде чем ее окружили бы низкие, налившиеся кровью облака.

— Довольно. Тебе не сбежать. Глупо было и пытаться, — она обернулась, чтобы увидеть обращавшегося к ней мага с таким же уродливым клеймом на лбу, как и у остальных. Кутаясь в овчинный плащ, к ней приближался юноша. Шел неторопливо, будто бы нехотя, обходя встречающиеся на его пути колодцы с расслабленностью прогуливающегося по берегу реки зеваки.

Острые и колючие, ветра понеслись ему навстречу и разрезали воздух вокруг, не затронув и волоска на голове мага, чьи черты помутились за окутавшей его тело алой поволокой.

— Довольно, — повторил он, остановившись в десятке метров от Таэлы. Мир для нее сжался до пятачка, очерченного преградой из багровых разводов и пятен. В неясных очертаниях она видела, что Смиренные и церковники, охранявшие шатры, так и остались стоять под стенами крепости, не спеша на помощь отправленному за ней магу.

«Что за легкомыслие?» — даже годы без прикосновения стихии не могли ослабить ее настолько, чтобы она была не в силах справиться с желторотым мальчишкой.

— Прочь с моей дороги, — она развела руки, закручивая вокруг предплечий завывающий ветер, способный пробить сквозную дыру в хребте Медвежьих гор. — Или умрешь.

— Не думаю, — хмуро произнес маг, и его губы беззвучно зашевелились. Таэла спустила с цепи взвывшие ветра, но те внезапно смягчились, затихнув у ног Смиренного.

— Что это?! Как?! — она была слишком поражена, чтобы прислушаться к внутреннему голосу, предупреждающему ее об опасности с того самого момента, когда она впервые увидела этого мага.

— Мое имя Люфир.

Недоумение на лице Таэлы смешалось с гневом.

— Ложь! Откуда тебе известно это имя? Мой сын не может служить собакам Ордена!

— Я и не служу.

Вихрь чувств, обуявших ее, утонул в громогласном всплеске за спиной, а расправивший крылья в руке Люфира лук ослепил женщину.

— Назад, — приказал лучник, глядя за спину Таэлы, где из воды поднималось аморфное туловище Потустороннего, одно за одним выпускающего щупальца монструозных размеров. — Немедленно.

Лазурь окрасилась багрянцем, и в воздух взвилась стрела, с легкостью пробившая желейное тело и разорвавшаяся внутри красной паутиной. Смешавшиеся воедино грохот и влажное чавканье разбросали водянистые останки чудища. Попав на камень, они запузырились, превращая породу в пористую губку.

— Осторожнее! — над головами Люфира и Таэлы прошелестел щит ветра, отбрасывая летящие в магов куски Потустороннего. Рядом с ними появилась Оника. Чудище, лишившееся большей части тела, стало погружаться в воду, но его щупальца хватались за камень, растворяя его и отращивая себе новую макушку. — Я уже видела одного такого, самоисцеляющегося. Тогда Кристар сжег его дотла, правда, та тварь была в десятки раз меньше.

Поверхность Потустороннего шла беспорядочными волнами, пока тот разрастался ввысь и вширь, будто гигантская грибница, вознамерившаяся поглотить Колодцы вместе с крепостью.

— Проклятье, — Люфир натянул тетиву.

— Нет, отступайте! — Таэла в замешательстве посмотрела на девушку-мага, не отмеченную печатью Проклятого. — Выстрели сильнее, и эту дрянь придется отскребать от того, что останется от магов и церковников. С тварью разберусь сама.

— С ума сошла?!

Щупальце взметнулось над головами троицы и, обрушившись на вовремя возведенную багровую преграду, разбилось. Полупрозрачные брызги сползли на землю, где принялись проедать камень.

— Кто-то должен прикрыть остальных от ее яда. Твои щиты надежнее моих, — Оника невольно моргнула, когда на барьер опустился еще одни отросток. — Эта гадина слишком большая, чтобы ее сжечь, но у меня есть идея получше. Ты не сможешь стрелять и поддерживать защиту одновременно, а с ее скоростью самолечения может сравниться только моя, тем более, когда вода повсюду. Ступай же, Люфир, я знаю, что делаю!

Как и всякий раз, когда Оника намеревалась встрять в неприятности, лучник медлил, разрываясь между обязанностью защищать девушку и позволять следовать выбранным ею путем.

Бросив взгляд на замахнувшегося для нового удара Потустороннего, он выругался про себя и схватил Таэлу за руку.

— Не позволь никому приблизиться. Поспеши! — Оника первой заметила щупальца, мерно вздымающиеся буграми вдоль полуострова Колодцев, преодолевшие уже половину пути до крепости.

Когда барьер защитил от третьего удара, лучник развеял его, увлекая Таэлу следом за собой.

Оставшись один на один с Потусторонним, Оника побежала прямо к нему. Вдыхаемый воздух холодил нёбо; воспарившие потоки воды потянулись к укротительнице. Она выжидала, когда тварь снова ударит, чтобы перейти в наступление. До обрыва, за которым высилось чудище, оставалось пол сотни метров.

Клубы воды обвили левую руку Оники, разрывая одежду и оставляя на коже густо кровоточащие порезы. Воздух вокруг нее наполнился выпущенной энергией, привлекая все внимание гигантского Бродяги. Из его тела выстрелил отросток, трансформируясь в толстое щупальце, спешащее поглотить источник желанной силы.

Разбрасывающий брызги водяной поток вырвался вперед Оники и вырос между ней и щупальцем, обращаясь в лед от одного ее прикосновения. Щупальце с плеском ворвалось в незатвердевшую до конца преграду, ударяясь о распространяющийся холод и сминаясь, словно старый башмак.

Лед в центре преграды треснул и раскрошился, позволяя Онике дотянутся до замершего щупальца. Кожу обожгло въедающейся внутрь руки болью, но она перетерпела, выпуская из ладони, соприкоснувшейся с влажной и податливой поверхностью тела Бродяги, энергию холода.

Трескаясь и разрываясь, щупальце насквозь промерзло на несколько метров в длину, обратившись в пускающую пар глыбу льда. Заходив ходуном, Бродяга попытался втянуть отросток, и тот распался на части, сочась едкой жижей. Отдернув руку, Оника погрузила изъеденную язвами ладонь в побагровевшую от крови сферу и, оббежав обломок щупальца, ринулась к Потустороннему.

Боль в руке утихала с каждым шагом, и с ними же впадал в неистовое бешенство Бродяга. Щупальца, обнявшие полуостров, взметнулись вверх и с лютой злобой набросились на выставленный Люфиром щит, укрывший под собой крепость и прилегающую к ней территорию, где сбились в кучу церковники и маги. Лучник пытался соткать щит и для Оники, но расстояние было слишком велико, а удержание гигантского заслона над крепостью и без того забирало много сил.

Ветер берег Онику от нападок Потустороннего, вовремя увлекая в сторону. До тела чудища оставался десяток метров, изъеденных разбрызгиваемой тварью кислотой. Замерев как вкопанная, девушка соединила перед грудью ладони, отсчитывая секунды до момента, когда очередное щупальце ударит по месту, где она стояла.

Сознание Бродяги вскружил распустившийся совсем рядом бутон бурлящей энергий, а через мгновение она набросилась на него трескучим морозом, обращая плоть и лимфу в лед.

Оника ухмылялась, когда волна холода, умерщвляющего все на своем пути, поглотила Потустороннего, проникая внутрь его бескостного тела. Густо покрывшиеся инеем волосы отяжелели, открытую кожу беспощадно грыз мороз. Одежда, казалось, окаменела, когда Оника медленно пошла к чудищу. Камень под ее ногами белел, а воздух вокруг звенел.

Ладони опустились на липкий лед, обжигающий одним своим дыханием, и направили в околевшее тело Потустороннего еще одну волну холода, не оставляющую ни единого живого места. Вода вокруг Бродяги покрывалась трескучей коркой, качаемые течениями льды лопались.

Отстранившись от ледяной горы, в которую превратился Потусторонний, девушка подняла на нее взгляд. Гора скрипела и трещала, роняя крошку. Онике хотелось спать.

Сделав несколько шагов назад, она опустилась на камень, подобрав к груди ноги и стараясь ни к чему не прикасаться руками. Обожженные холодом и кислотой они кровоточили, болью удерживая Онику в сознании.

Когда к ней подоспели Люфир и отец, тут же разогревший воздух вокруг, она пыталась уговорить океанические воды выйти из берегов и залечить ее раны. Тяжелый, дышащий летним жаром плащ Сапфировой Маски лег на плечи.

— Там больше кислоты, чем воды, — Люфир перехватил ее руки и золотые искры согрели их, заживляя раны на ладонях.

— Вряд ли внутри осталось что-либо живое, — синими от холода губами пролепетала Оника. — Теперь бы оттащить ее куда, чтобы не отравить все побережье.

— Сумасшедшая, — устало произнес Люфир. Перед его внутренним взором застыли разномастные глаза Мориуса и безумная ухмылка на его губах.

Подобрав ноги и прислонившись плечом к стене, она застыла, будто в окоченении, давно ставшем для нее чем-то естественным и обыденным. Ресницы на прикрытых веках изредка подрагивали, когда мысли болезненно вспыхивали в сознании. Она все хотела уловить тихие, неспешные шаги, но темница крепости хранила неприкосновенную тишину.

Кажется, она заснула, когда издалека пришел скрежет отодвигаемых засовов, становясь все ближе и ближе, пока не зазвучала совсем рядом, у двери напротив.

Таэла встрепенулась; сознание лихорадочно повторяло имя сына. Цепи, связавшие металлические браслеты, и вогнанные глубоко в камень штыри тоскливо звякнули, когда она, разочарованно, вновь приникла к стене.

Прочитав мысли женщины в ее глазах и тенях досады, покрывших лицо, Оника притворила тяжелую дверь и опустилась на стоявший в углу табурет, придвинув его поближе к заключенной.

— Люфир не придет, — Оника вспомнила о принесенной с собой чашке с горячим сладким чаем и поставила ту перед Таэлой на почерневший от сырости камень. — Я пыталась его уговорить, но безрезультатно. Если бы не эта попытка сбежать, быть может, все было бы иначе. Всю дорогу сюда я твердила ему, что ничего такого не случиться. Теперь же он только уверился в своей правоте еще больше.

Женщина подняла на Онику тяжелый взгляд и вернулась к созерцанию чашки, над коронаванной белесым паром. Она все не могла решить, горделиво отказаться или принять принесенный напиток и хоть на несколько минут обрести желанное тепло.

— Это все Орден. Проклятый Командор и его свора блохастых псов. Это все он сделал с моим сыном. Его вина.

— Нет. Точнее, не только Орден и «проклятый Командор». Много всего повлияло, — Оника натянуто улыбнулась, чувствуя и свою вину в происходящем. Ее все не покидала мысль, что, не скажи она Люфиру о случившемся между ним и его матерью в ином временном витке, сейчас все было бы иначе.

— Зачем ты пришла? — выдавила Таэла. В какой-то момент ей захотелось наброситься на гостью, приказать ветрам разорвать ее на части, но молчун-камень, из которого были сложены стены, потолок и пол ее новой темницы, чутко следил за порядком.

Оника замялась, опустила взгляд на свои ладони. После схватки с Потусторонним ее посетила идея, что влиянию энергии внутри подвластны не только маги огня. Конечно, среди укротителей стихий они обладают наиболее впечатляющими ее запасами, но в ее случае не стоило забывать о силе ветра, дарованной с лихвой, а вместе с тем и энергией, обращающей все в лед. Выпустив немалое ее количество, Оника засомневалась, ринулась ли бы она так опрометчиво в бой снова. Ей казалось, что тогда сила, ищущая выхода, заморозила все ее чувства, обездвижив страх и осторожность.

Едва усмехнувшись своим мыслям, она посмотрела на Таэлу. Все же иметь возможность списать собственное безрассудство на влияние данной силы было довольно удобно.

— Люфир не чужой для меня человек, и мне хочется помочь решить эту проблему, — она кивнула на кандалы, крепко обхватившие запястья узницы.

— Неужто клонишь к тому, что согласна помочь мне выбраться отсюда?

— Не в том смысле, о котором вы подумали, — Оника натянуто улыбнулась. — Нет, не скрою, что я могла бы убедить Командора и Командующую выпустить вас, и повторная проверка ментальным магом показала бы вашу полную лояльность к новому порядку. Но, даже если бы я согласилась укрыть правду от Люфира, чего я делать, конечно же, не стану, он все равно узнал бы об этом. И принял бы меры, о которых вам лучше даже не думать.

Таэла молчала. В какой-то момент в ней зажглась искорка надежды на возможность побега, но она сменилась ядовитой злобой на девчонку, явившуюся просто поиграть с ней. Она прожигала взглядом чашку, но все не решалась оттолкнуть ее.

— Я не желаю ему пройти через подобное, — с чувством продолжила Оника. Ей хотелось, чтобы того, что она знала о сидящей перед ней женщиной, пойманной, но не усмиренной, хватило, чтобы достучаться до нее. — Вы можете выйти отсюда. Нужно только отказаться от желания погубить Орден и Церковь, а вместе с ними и весь союз. Поверьте, вам не сделать и шага на пути к этой цели. Да и к чему это, если вы не вернете сына? Откажитесь от мести и обретите свободу.

Презрительно фыркнув, Таэла толкнула чашку ногой, проливая теплый напиток на пол.

— Если Огнедол с его порядками так вам ненавистен, вы сможете отправиться к Небесным Кочевникам. Уверена, они примут вас.

— Откуда ты знаешь о них? — Таэла взвилась, словно кошка, защищающая котят от крысопса.

— Мы нашли Гнездо где-то год назад, — Оника стерпела полный ненависти взгляд. — Пожалуйста, прислушайтесь ко мне. Иначе, боюсь, вам с ним больше не встретиться.

— Убирайся, — прошипела Таэла и удивилась, когда девушка послушно поднялась. Ее рука нырнула в глубокий карман полушубка.

— Вот, — Оника протянула женщине раскрытую ладонь, на которой лежала фигурка парящих сизокрылов, — Люфир просил передать.

Почувствовав слабое прикосновение прохладных пальцев, забравших вырезанных из дерева птиц, Оника болезненно сощурилась и поспешила добавить:

— Думаю, он хотел когда-нибудь получить их назад от вас.

Дверь давно закрылась за гостьей темницы, проскрежетав засовами, пролитый чай окончательно остыл, а пальцы все так же поглаживали старательно вырезанные перья на распростертых крыльях, когда Таэла неожиданно осознала, что птичьи грудки теплятся не от ее дыхания.

В крепости Колодцев ярко горели лампы, золотя бледные лица прошедших проверку заключенных и покрывая бликами броню церковников. Разбившись на отряды по трое, включая бойцов из Ордена, они ходили между столами, обрастающими все большим количеством тарелок и сбившимися в стайки магами, следя, чтобы те, лишенные человеческого общения на протяжении многих лет, не устроили драку.

— По подсчетам, осталось проверить еще две трети колодцев, — обсасывая кость, оставшуюся от утянутой со стола куриной голени, сообщил долговязый парень, с выеденными холодом бровями. — И только потом мы сможем выйти отсюда всей честной компанией.

— Ерунда, — его перебил мальчишка с обезобразившим лицо шрамом, как от удара мечом. — Кому нужны лишние рты? Есть четыре лагеря, куда нас и отправят. Завтра с утра мы, затем остальные.

— Лагеря, говоришь? Из одной клетки, да в другую? — долговязый кисло улыбнулся прошедшей мимо страже и вернулся к своим собеседникам.

— И как только тебя не упрятали обратно?! — возмутился мальчишка.

— А что я?! Что я?! Мне до всей этой их возни дела нет. Грех упускать такую возможность, когда отпускают. Если я смогу заниматься тем, что хочу, то пусть хоть что делают, я не против.

— И чем же ты хочешь заниматься?

— А я кукольник. Отец мой был кукольником, и дед тоже. Вот и я буду. Хочешь, и тебе сошью румяную девочку в платье с оборками?

— Ох, избавь меня от этого, — отмахнулся мальчишка.

Пристроившись в стороне, Горальд неустанно вглядывался в разноликую толпу, надеясь углядеть в ней сына. В его голове роились десятки опасений, одно хуже другого. Зная горячность Фьорда, его могли не упрятать в Колодцы, а казнить на месте, или же он не смог пройти проверку из-за собственного упрямства и накопившейся злости. Натыкаясь взглядом на стражей, Горальд размышлял, не спросить ли ему за сына прямо, но каждый раз отметал эту идею, не желая гневить церковников, проявивших милосердие к отступникам.

— Так и как кукольник оказался в Колодцах? Засунул иголки в куклу для дочки церковника? — с издевкой поинтересовался мальчик со шрамом.

— Меня угораздило жить в деревушке посреди небольшой долины, где одно озеро со стоячей водой и ни единого ветерка, чтобы крутить мельничные жернова. И вот заявился ко мне как-то староста с требованием применить мою силу укротителя воды да на благо деревни. Мол, полей вокруг полно, а зерно в муку перетереть — умаешься. Я и сказал ему, куда он может идти со своим предложением рабского труда. Я что, я никого никогда не трогал, и магия мне эта даром не сдалась. Но куда уж там! Магов мы не любим, но, не дай Всевидящая им сидеть, не взывая к стихии.

— Дурак ты, — подытожил мальчишка.

— А ты, Драйго, чего молчишь? — долговязый ткнул локтем стоящего рядом с ним мага. — Скажи уж, что думаешь обо всем этом предприятии Церкви и Ордена.

— Я просто хочу вернуться к семье, только и всего, — на губах мага блуждала умиротворенная улыбка, а глаза, прячущиеся за растрепанными волосами, желтыми, словно цыплячий пушок, смотрели с хитрецой.

— Ха, мечтатель, — зубы долговязого впились в кость, и та с треском лопнула. — Если они еще живы. Наслушался я тут всякого о том, что в Огнедоле творилось в последнее время, так и рад, что отсиделся в колодце. Нехило их, должно быть, прижали, раз Церковь решила с магами сдружиться. А чудище-то, все видели? Вот, что я думаю: неспроста оно сюда явилось именно в тот день, когда нас выпускать начали. Твари-то эти охотились большей частью на укротителей. Вот и эта учуяла энергию магическую и приплыла. Как бы не вышло так, что все эти рассказы об искуплении не оказались румяной кожурой подгнившего яблока. Я, конечно, рад оказаться на свободе, но судьба жертвенного барашка, отданного Церковью на растерзание монстра, чтобы того умилостивить, мне не улыбается.

— Умолкни, — шикнул на него мальчишка и взглядом указал на расступающихся, словно накативший на волнорез прибой, магов.

Когда Люфир приблизился, троица хранила целомудренное молчание, прогнав из головы всякую мысль, которая могла прийтись не по духу новым управителям, будто рядом с ними появился ментальный маг, а не человек, с такой же меткой Проклятого на лбу.

— Мы можем поговорить? — Люфир обратился к Горальду, сцепившему зубы при виде лучника. Даже несколько лет забытья в ледяном узилище не стерли раз и навсегда запомнившихся черт лица.

Кивнув, Горальд пошел за Люфиром, провожаемый перешептыванием магов, знавших, твореньем чьих рук был созданный щит и пущенная стрела. Стража без вопросов открыла калитку, выпуская магов из разогретого каминами и людьми чрева крепости. Горальд успел настолько свыкнуться с теплом, что от вновь окружившего его холода сперло дыхание и запершило в горле.

— Говорят, вы внесли немалый вклад в победу в недавней войне, тем самым поспособствовав оправданию магов в глазах Церкви, — поступок, достойный уважения и благодарности каждого укротителя в Огнедоле.

— Вы крайне учтивы как для человека, считающего, что я пристрелил его сына, — заметив удивление в глазах мужчины, лучник пожал плечами. — Чтобы узнать, что думают другие, не обязательно быть ментальным магом — достаточно поговорить с одним из них.

Горальд не знал, что ответить. Он и в лучшие свои дни не отличался многословием с чужаками, что уж было говорить о первом дне вне колодца.

— Фьорд в порядке, — заложив руки за спину, Люфир смотрел в ночное небо. Его пальцы перебирали раздобытую где-то пуговицу, не останавливаясь ни на миг. — Жив и цел, несмотря на все его попытки основательно встрять в неприятности. Мы условились встретиться в Этварке, когда он разберется со своим заданием, а я закончу с Колодцами. У вас есть дом, в который можно вернуться, и нет нужды идти во временный лагерь вместе с растерявшими своим семьи отступниками.

— Я думал, что называть магов «отступниками» нынче запрещено? — слишком ошеломленный словами лучника Горальд, по своему обычаю, уцепился за вещи, не имевшие никакого значения.

— Запретить можно что угодно, но от этого вещи не перестанут быть тем, чем они являются. Если новый порядок никто не пошатнет, для следующих поколений понятие «отступник» станет лишь пережитком времени. Но не сейчас, — крутнувшись на каблуках, Люфир обернулся и прямо посмотрел на Горальда. — Я возвращаюсь в Этварк, когда Колодцы покинет последний маг, получивший одобрительный лист. Чтобы всех проверить, понадобится еще дня три, может, четыре. Война окончена, но на дорогах еще встречаются Потусторонние. Тем, кто не готов ко встрече с ними, рискованно отправляться в путешествия. Вы согласны подождать?

— Да, конечно, — спохватившись, ответил Горальд, спустя несколько долгих секунд молчания. — Если мое общество не будет вам в тягость.

— Хорошо, — подытожил Люфир и направился обратно к крепости.

— Столько разговоров об искуплении, но я и подумать не мог, что союз так изменит Церковь да и Орден тоже, — проронил вдогонку уходящему лучнику Горальд, желая хоть как-то исправить свою неуклюжесть в случившемся разговоре.

— Дело не в Ордене и не в искуплении. С вашим сыном мы еще задолго до союза, — Люфир умолк, превозмогая себя, прежде чем закончить, — как-то сдружились. Отдыхайте.

Стоя в узком луче света, вырвавшемся из открывшейся в воротах крепости калитки, Горальд смотрел вслед удаляющемуся лучнику.

Макушку припекало, а встрепенувшийся ветер приносил сухой запах пыли. Солнце стояло в зените, укоротив тени подходящей к деревне троицы. Забросив дорожный мешок и рубаху на плечо, Фьорд улыбался сгорбившемуся впереди хребту Гудящих гор. Рядом с ним шел отец и Мелисса, с детским восторгом слушающая рассказы Горальда о камнях-шептунах, жилу которых ему как-то удалось обнаружить.

Поглядывая на него, исхудавшего, но не утратившего грозного размаха плеч, Фьорд все вспоминал летний день в Этварке, когда он, впервые с момента своего побега, встретился с отцом. Вернувшись от Светлячков, он каждый день приходил к собору в одиннадцать часов, в надежде, что Люфир прибудет из Колодцев с вестями о Горальде. Он знал, что, даже верхом, дорога на север дольше, чем к родным краям Мелиссы, но, после недели ожидания, впал в уныние, из которого его пытался вытащить Зоревар, подбрасывая различные поручения. Один из лагерей, где должны были временно обосноваться освобожденные из Колодцев, разместили под Этварком, и там всегда было полно дел, в которых могла пригодиться помощь огненного мага и всюду следующей за ним Мелиссы.

С головой окунувшись в заботы, Фьорд даже не надеялся, что однажды утром у собора его встретит не только лучник, но и Горальд, в нетерпении играющий усами. Стоило Фьорду приблизиться, как тот сгреб сына в объятия, и не выпускал, пока окончательно не уверился в том, что тот не мираж. Не в силах противостоять разгорающемуся внутри счастливому пламени, юноша кинулся к Люфиру с благодарностью, на что получил остужающее пыл: «Избавь». Позже, потягивая яблочный компот из берестяных стаканов у постоялого двора, где лучник остановился вместе с Оникой, та поведала Фьорду детали их похода к Колодцам и дороги назад, где во время привала Люфир вновь наведался в Море Теней, и с тех пор ходил серой тучей, выискивая на кого бы спустить накопившееся недовольство.

Галька зашуршала под ногами, когда маги приблизились к жмущемуся к селению окраинному дому. Фьорд оглянулся туда, где шумела Змей-река, к заводи которой свернул Зоревар, пообещав догнать остальных, как только смоет дорожную пыль.

Эжен копалась в огороде, рыхля почву вокруг худосочных перцев. Волосы выбились из узла, тусклыми прядями упав на иссушенное долгим летом и бессонными ночами лицо.

Она не сразу заметила подошедших. Обернувшись к очередному кусту, Эжен так и замерла с вытянутыми руками, зовущими землю, и не верящим взглядом выцветших глаз.

— Я же говорил, что вернусь, — Фьорд довольно ухмыльнулся.

— В дом! Скорее в дом! — страх на лице Эжен, завертевшей головой, озадачил магов. Не желая еще больше беспокоить женщину, троица гуськом поторопилась за ней, оглянувшись на тут же закрывшуюся дверь.

— Мама, что такое?

— О чем ты только думал, Фьорд?! Вот так просто прийти сюда! А если бы кто-то увидел?! А ты…, — Эжен переключилась на супруга. — Сбежать из Колодцев и вернуться сюда! Тебя же казнят, как только поймают!

— Погоди, погоди, — Фьорд поймал мать за руки, привлекая к себе внимание мечущейся женщины. — Никто ниоткуда не сбегал. Отца оправдали и освободили по приказу Всевидящей Матери, как и многих остальных. Ты не потерял свой одобрительный лист? — он посмотерл на отца. — Покажи.

Горальд зашарил по карманам и выудил на свет сложенный вчетверо, немного примявшийся квадратик бумаги, с крупными буквами и ярко-красной печатью Церкви.

— Какой еще приказ? — Эжен переводила взгляд с сына на супруга, и непонимание в их глазах сменило ее панику на такую же растерянность.

— Один из многих, выданных сразу после ее речи в Этварке о битве Искупления и прекращении гонений на магов.

— Слыхом о таком не слышала.

— Неужели весть еще не дошла сюда? — Мелисса с сомнением посмотрела на Фьорда.

— Зоревар говорил, что почтовых птиц отправили на следующий же день после выступления в Этварке. Не могли же они забыть об одном из основных шахтерских поселений, — взглянув на притихшую Эжен, он отпустил ее запястья. — Полно тебе, все хорошо. Больше никого не клеймят, и бывшим отступникам нет нужды прятаться. Теперь все будет хорошо, слышишь? Давай присядем, расскажи, как ты здесь без нас.

Женщина перевела страдальческий взгляд с сына на супруга, с которым она давно мысленно простилась. Эжен и подумать не могла, что когда-нибудь вновь увидит Горальда. Она даже не верила, что Фьорд, год назад навестивший ее на несколько минут, снова переступит порог дома.

— Мне же совсем нечего поставить на стол! — спохватилась она.

За закрытой дверью и плотно зашторенными, несмотря на все заверения, окнами мерно лились разговоры о минувшем. Нашествие Потусторонних не обошло и родину Фьорда. Привлеченные скоплением энергии магов камня, они ворвались на пыльные улочки и там же сложили свои головы, обломав зубы о суровый отпор шахтеров.

С замиранием сердца слушала Эжен о путешествиях Фьорда, которые тот осторожно выдавал скупыми обрывками, помня об отношении матери к Церкви и судьбе, полагающейся каждому магу. Он понимал, что никому уже не вытравить из ее сердца раболепное смирение и, что новый порядок только посеет смятение в душе матери. Понимал также, что таких, как Эжен, — магов, не знающих, что делать с обретенным равенством — полно по всему Огнедолу.

Уступив уговорам, Эжен позволила Мелиссе выйти из дома. Девушке не терпелось поскорее осмотреть все селение, познакомиться с укротителями камня, которые наверняка могли чему-нибудь ее обучить. Ей не хватало зелени летнего Огнедола, виднеющейся лишь на облезлых склонах уходящей на север узкой долины, но ощущение мощи безмолвного камня, гордо вздымавшегося к небу, стоило мимолетной тоски по травам и деревьям. Теперь, видя место, о котором рассказывал Фьорд, она понимала, что оно сыграло не последнюю роль в уничтожении гордого духа укротителей камня. Нескладные, серые дома, словно небрежно разбросанные ящики — вот что служило обителью людям, чьей воле повиновалась каждая песчинка.

В какой-то миг, разозлившись на магов, покорно принявших свою судьбу, Мелисса обернулась к дому Фьорда, и пальцы на ее взметнувшихся руках замолотили воздух, подчиняя стены своей воле. С шорохом и тихим треском с камня начала осыпаться крошка, обнажая быстро покрывающий камень вычурный узор из ветвей и распустившихся цветов. Будь ее воля, она бы перестроила весь дом целиком, камень за камнем, воссоздавая диковинную архитектуру Безвременья. Но сейчас она была согласна довольствоваться и чем-то малым.

— Глупая, тебя же увидят! Зачем ты только…, — Эжен, вылетавшая из дома и схватившая Мелиссу за руку, останавливая, обернулась и застыла, ошарашенно глядя на окутавшую дом изысканную занавесь.

Страх в ее глазах превратился в ужас, когда, вновь повернувшись к застывшей в смущении Мелиссе, она увидела приближающегося смотрителя. Она хотела было втянуть девушку в дом, но Ройрих тряхнул рукой и ускорил шаг, так же, как и всюду следующая за ним пара церковников.

— Вам не нужно беспокоиться, Фьорд же объяснил, что…

— Тшшш, — Эжен затравлено оглянулась и побледнела, увидев в приоткрытую дверь, что Фьорд, привлеченный возней на улице, оставил стол.

— Ты принимаешь гостей, Эжен? Сельчане сказали, что видели, как к твоему дому кто-то шел и…, — заговорил Ройрих, приблизившись достаточно, чтобы его дряхлый голос могли услышать. Слезящиеся глаза ожили в мешковатых глазницах, заметив произошедшие с домом изменения. — Святые Небеса, что это такое?!

Ладони смотрителя вспотели, когда он догадался, что к чему. В книге учета магов значилось, что Эжен может совладать только с мягкой почвой и неспособна изменять камень, а значит — узоры на стенах были делом рук ее гостьи, смотрящей на Ройриха со смесью интереса и недоумения. Последней каплей в чаше самообладания смотрителя стала дверь, выпустившая из дома Фьорда.

— Отступник! Вы двое отступники! — стоило смотрителю заголосить, как церковники выхватили из ножен клинки. — Схватить их!

Ройрих боязливо попятился, тогда как Эжен застыла на месте, моля Небо, чтобы хотя бы Горальд проявил благоразумие и остался внутри. Мелисса насторожилась, стоило церковникам сдвинутся с места, и в кожаном мешочке на пояске шевельнулись иглы. Фьорд отрицательно качнул головой, призывая девушку к спокойствию. Даже при новом порядке, было бы верхом наивности считать, что окажи сейчас маги сопротивление, и к ним бы отнеслись не предвзято. Чтобы их права стали равными не только на бумаге, но и на деле, должен было пройти не один год, подкрепленный незапятнанной репутацией.

— Это ни к чему, — спокойно сказал Фьорд, но даже несмотря на смирное поведение, его руки грубо заломили за спину, а к шее прижали кортик. Это были те же церковники, что, придя два года назад за его сыном, угодили под устроенный Горальдом завал.

Схватив Мелиссу и оставив магов на товарища, церковник ворвался в дом проверить, нет ли там других отступников, но комнаты были пусты, а задняя дверь закрыта на засов.

— Никого, — рапортовал он и сверкнул глазами, заметив ставшую серее камня Эжен.

— Здесь какое-то недоразумение, — начал Фьорд, но, получив тычок в спину, умолк.

— Молчать! — взвизгнул Ройрих. Его глаза бегали от одного мага к другому. Рассудив, что женщина, всегда отличавшаяся покорностью, не представляет опасности, он распорядился возвращаться к дому смотрителя, где и решится участь отступников.

Их вели по единственной улице, провожаемых тихими взглядами из окон. Ройрих пыжился и дулся, мечтая о показательном клеймении, которое напомнит магам их место. После побега Фьорда еще долго ходили разговоры, в которых смотритель выступал не в лучшем свете. Кто-то даже посмел усомниться, вправе ли он и дальше занимать свое место! Конечно, никто не говорил об этом на улицах, но ничто не происходило в селении без его ведома. Всю свою жизнь он берег порядок в этой общине и, как никто другой знал, как важно держать магов в узде.

Дом смотрителя был единственным строением в деревне, сложенным из дерева. Живя в окружении магов камня, Ройрих чувствовал себя спокойнее, засыпая под дубовым сводом.

Оказавшись внутри, Фьорда с Мелиссой тут же втолкнули в собранную в углу клетку, прутья которой были изготовлены из молчун-камня и привезены из самих Колодцев по заказу Ройриха. Только когда маги оказались под замком, смотритель смог облегченно вздохнуть, избавившись от давящего чувства, мешавшего ему дышать всю дорогу к дому.

Фьорд недовольно наморщил лоб: больше от обнаруженного на шее небольшого пореза от кортика, чем из-за впавшей в спячку энергии огня. Обведя просторную комнату взглядом, он невольно хохотнул и шепнул Мелиссе на ухо, обращая ее внимание на парня, сидящего за столом среди кипы бумаг.

— Действительно, кто же, как не ты, мог претендовать на почетное место смотрителя, — с губ Фьорда слетела язвительная фраза, от которой лицо Дюка, ставшего еще тщедушнее при виде старого друга, покрылось красными пятнами.

— Не бойся, мой мальчик, этому магу ничего больше не остается, как лаять из своей клетки, — Ройрих прошаркал к столу и протянул к Дюку руку, выглянувшую из рукава сухой ветвью. — Открой книгу учета: нужно внести записи, а также подготовить бумаги. Сегодня эти маги будут клеймены.

Фьорд присвистнул и, заметив беспокойство Мелиссы, успокаивающе приобнял ее за плечи.

— Все хорошо, нужно только немного подождать. Ты ведь сама все знаешь, — прошептал он.

Недолгое ожидание, на которое рассчитывал Фьорд, разрослось в час, за который Дюк успел разлить чернила и испортить несколько страниц учетной книги, прежде чем Ройрих выгнал ученика из-за стола и сам принялся за записи.

Больше похожий на обвешанную тряпьем корягу в своей робе, Дюк вызывал у Фьорда лишь смех. Огненный маг давно позабыл горечь предательства, конечно, не без помощи лучника, выбившего ее всю, до капли, вместе с жалостью к себе. Место старого друга давно заняли новые товарищи: каждый со своими амбициями и странностями. Для Дюка же прошедшие годы были наполнены ночными кошмарами о друге, вернувшемся отомстить за предательство. Так и сейчас, бормоча под нос молитву Всевидящей, Дюк был уверен, что Фьорд явился по его душу.

Когда дверь распахнулась, Дюк вздрогнул всем телом.

— И почему я должен собирать слухи о пойманных отступниках по всей деревне, чтобы найти, куда вас снова занесло? — Зоревар зло зыркнул на Фьорда.

— Это что еще такое?! — взвился Ройрих. Его взгляд уперся в чистый лоб Зоревара. — Маг! Еще один отступник! В клетку его!

— Отступник?! — повторил тот, угрожающе понизив голос, но церковники не вняли предупреждению, сквозившему в нем.

Метя ладонью в глаза, тот, что покрепче, прыгнул на грудь Зоревара, одной врожденной силы которого было с лихвой, чтобы успеть уклониться и, поймав церковника за шею, швырнуть во второго, собравшегося сбить «отступника» с ног, пока тот отвлекся. Зазвенели столкнувшиеся доспехи.

— Самоуправничаем? — нога в крепком башмаке уперлась в плечо не успевшему подняться бойцу, придавив к погребенному под ним соратнику. Схватив руку церковника, Зоревар плавно отвел ее назад, до упора, а затем резко нажал, выворачивая плечо. Стиснув зубы, церковник застонал. — Преступаем приказы достопочтимой Всевидящей Матери?!

Пальцы сильнее сжали запястье, сминая металл вместе с костями, будто пытаясь выдавить руку из доспехов вместе с криком боли.

— Неужто вы забыли, что, даже если Всевидящая не стоит за вашими спинами, она видит каждый ваш гнусный шаг?

Зоревар с отвращением выпустил покалеченную конечность, тут же безвольно рухнувшую на пол. Отступив назад, он пугающе улыбнулся смотрителю, столь же бледному, как и его ученик.

— Еще буквально минутку, — пообещал он и вернулся к копошащимся на полу телам. — Ты, нижний, вставай. Ты же не думал прятаться под товарищем, изображая бездыханность? Встать!

Стараясь не навредить капитану, церковник поднялся, все время косясь на старшего. Теперь ему было очевидно, что напали они не на еще одного избежавшего клеймение мага, а на такого же воина Церкви, превосходящего в силе их обоих.

— Ты оглох?! Смотритель приказал засунуть отступника в клетку. Неужто передумал? Нападай, или это сделаю я! — рыкнул Зоревар.

Стиснув зубы, церковник рванул вперед, целясь кулаком в грудь и понимая, что удар не достигнет цели, как бы он не старался. Противник исчез из поля зрения, поднырнув под выпрямившуюся для удара руку, и одним касанием локтя пробил защищающий бок нагрудник. Хруст сломавшихся ребер смешался с треском разрывающего мясо металла.

Оказавшись за спиной церковника, Зоревар развернулся и ногой ударил сбоку от колена, круша сустав. Комнату огласил вопль, оборвавшийся в гордо стиснувшихся губах упавшего на колени бойца.

— Зоревар — слышал о таком? — схватив поверженного противника за плечо, Зоревар легко потрепал его, словно приводя в чувство. — Слышал, я спрашиваю?

— Да, — выдавил тот, прижимая ладонь к изувеченному нагруднику.

— И что же ты о нем слышал?

— Лучший послушник Корпуса в своем выпуске, чьи врожденные способности признаны сильнейшими за последние тридцать лет, за исключением Командующей. По окончанию обучения направлен на службу во дворец Всевидящей Матери.

— О как, сильнейший, слыхал Фьорд? — Зоревар самодовольно ухмыльнулся магам, с угрюмым неодобрением наблюдавшим за происходящим из клетки. Не сильно расстроенный отсутствием восхищенных взглядов, он выпустил церковника из хватки и покосился на Ройриха, с которого успело сойти семь потов. — Так вот, Зоревар — это я. Ключ!

И не помыслив о непослушании, старейшина зашарил по робе, отыскивая требуемое. Дрожащие пальцы выронили ключ, стоило Зоревару приблизиться. Он покосился на упавшую под ноги пластинку металла и, неодобрительно качнув головой, вернулся к клетке и грубо сорвал замок с петель.

— А вот теперь побеседуем, — церковник вновь надвинулся на обмякшего на стуле смотрителя, бросив короткий взгляд на ставшего одного серого цвета со своим одеянием Дюка. — Где оно?

Ройрих замотал головой, и обрюзгшая кожа не шее заколыхалась в такт его движениям.

— Да неужели?! — Зоревар осклабился и бесцеремонно принялся сгребать свитки со стола смотрителя, мимолетным взглядом изучая содержимое и отшвыривая ненужные на пол. — Ну так где же, где?

— Что ты себе позволяешь? — отважившись, пискнул смотритель, но тут же сник, не найдя поддержки у зализывающих в стороне раны церковников. Ни капитан, ни подчиненный не собирались дальше участвовать в происходящем, сполна прочувствовав преподнесенный урок.

— А, вот! — Зоревар встряхнул в руке свиток из толстой дорогой бумаги. — Итак, что тут у нас, — его глаза забегали по строчкам. — Нашествие полчищ, доблестные воины, так-так, подвиг мужества и верности, нерушимый союз — вы только гляньте, вся речь Всевидящей, слово в слово! Да еще и приложенные указы!

Ладонь Зоревара ударила по столу перед носом смотрителя, от чего тот жалобно скрипнул.

— А вот теперь, пропустив брызжущую благочестием речь, в которой вы пытаетесь убедить меня, что не имели ни малейшего понятия о сути документов, лежащих на вашем столе, потрудитесь объяснить, почему на известии об их получении стоит подпись вашего ученика? Ведь твоя же, да, малец? — Зоревар глянул на Дюка, от чего тот съежился, словно ссохшийся гриб. — Видите ли, — церковник подобрал со стола бумагу, содержащую подпись смотрителя, — господин Ройрих, Первый советник, к счастью или на беду, обладает невыносимой дотошностью, проявляемой ним в полной мере, чего бы он не касался. Поэтому, учитывая деликатность сложившейся в Огнедоле ситуации, и предвидя возможные пути расшатывания мира в государстве, он тщательно сверял подписи на письмах-ответах на новые распоряжения с ранее полученными от смотрителей документами. Думаю, теперь вам ясна причина моего визита.

Зоревар оставил в покое стол смотрителя и приблизился к Дюку, долговязость которого усохла вместе с его самообладанием.

— Скажи, малец, ты подписал известие о получении письма по собственной неосмотрительности или по приказу смотрителя Ройриха?

— По приказу смотрителя Ройриха, — заплетающимся языком повторил Дюк, рассудив, что гнева церковника из Берилона он боится больше, чем сварливой ругни Ройриха.

— Кто бы сомневался, — кисло протянул Зоревар и потер лоб. Направляясь вместе с Фьордом на край света, он до последнего надеялся, что из этого путешествия выйдет просто приятная прогулка, не влекущая за собой никаких государственных разбирательств. — Вот как мы поступим, — одарив слившихся с тенями в углу церковников пренебрежительным взглядом, Зоревар расправил перед смотрителем лист с речью. — Вы немедленно объявите о собрании, на котором должен появиться каждый житель. Сегодня же. На нем вы зачитаете речь Всевидящей Матери (как должны были сделать это в день, когда гонец принес письмо), а также озвучите указы. Все понятно? — Ройрих едва качнул головой. — Кроме того, вы прилюдно принесете свои извинения схваченным вами магам, так как гонец, чью роль я услужливо сыграю, прибыл уже после поимки так называемых «отступников». Кстати, настоятельно советую забыть это слово, иначе его вырежут вместе с вашим языком. У кого-то есть возражения?

Зоревар обвел комнату взглядом и, убедившись в отсутствии желающих оспорить его план, хлопнул в ладони.

— Превосходно! А теперь, смотритель Ройрих, ради всего святого, приведите себя в подобающий вид! Вам же сегодня нести благую весть о наступлении новой эры!

«Каменка» стояла на отшибе, гостеприимно открыв свои двери всякому шахтеру, возвращающемуся после утомительного дня, проведенного без единого луча солнца. Бледные лица, запорошенные горной пылью, были первым, что видел хозяин питейной, приветливо кивающий головой и наполняющий кружки горьким пивом. Сразу у входа стояла бочка со свежей водой, из которой к концу вечера хозяин выливал мутную жижу и выскребал со дна каменную крошку.

В каменных ложах стен мерцали свечи, вылепленные огрубевшими руками, а на полках поставленного на самое видно место буфета лежала всякая всячина, мерцая, пуская блики или длинные тени. Здесь были и застывшие в минерале светлячки, и высеченный из камня чайник, и засушенный паучий глаз — безделицы, которые приносили шахтеры в благодарность за теплый прием и холодные напитки. И пусть стены «Каменки» стоило подровнять лет десять назад, чтобы те не завалились на головы посетителей, они стойко несли свою службу, поддерживаемые духом неунывающего хозяина — совершенно простого человека, без намека на силу укротителя.

— Почему гонцу не было поручено остаться и проследить, что смотритель выполнит должное? — сидя на скамье под стеной, Мелисса болтала ногами, с интересом разглядывая лица приходящих сельчан. Сегодня для «Каменки» однозначно был удачный день.

— Его присутствие помешало бы Ройриху провернуть свое гнусное дельце, и кто знает, в какой момент он начал бы вредительствовать, — Зоревар уже в третий раз подозвал хозяина с просьбой плеснуть в кружку еще пива.

— Будто бы должность смотрителя не будет упразднена, — возразил Фьорд, на что Зоревар лишь хлебнул пива. — А ведь гонца по дороге мог сожрать какой-нибудь заплутавший Потусторонний. Кто вообще додумался отправлять его самого?

— Ты по себе-то не мерь. Потусторонних не так уж и много осталось, да и то, все что есть, сбегаются на тебя. Пометил тебя, что ли, один из них? — Зоревар хохотнул и устало вздохнул, не увидев в глазах Фьорда веселья. — Никто не посылал простого гонца. Для подобных сообщений есть специально обученные церковники, выделяющиеся среди остальных скоростью и проворством. За ними не угнаться даже этим со змеиной шкурой.

— Пусть так. Но как ты мог знать, что церковники, те двое, на которых ты набросился, словно бешеный крысопес, в курсе действий Ройриха? Ты не допускал мысли, что им могло быть неизвестно о письме?

— Нет, не допускал, — Зоревар расплылся в самодовольной улыбке. — Похоже, ты забываешь, что я несколько лет ходил за Ульеном, Первый советник который, перенимая все хитрости ведения дел. Конечно, церковники не отличаются ментальной проницательностью, — да и к чему это вообще, когда есть мышцы — но мое обучение было несколько серьезнее. Так что я сразу замечаю тех, чья совесть не чиста, — поймав скептический взгляд Мелиссы, Зоревар скривился. — Вот только не будем вспоминать вашу подружку! У всех осечки бывают.

— Осечки, — теперь пришел черед Фьорда смеяться.

— Даже если так, тебе не кажется, что ты слегка перегнул? — Мелиссе даже сейчас мерещился тошнотворный хруст костей и обагренный кровью доспех.

— Перегнул? Я боюсь, как бы не оказалось, что я «не догнул», Светлячок, — отпив из кружки, Зоревар погонял пиво от щеки к щеке. — Они осознанно пошли на нарушение Предписаний. Ослушались приказа Всевидящей Матери, вняв убеждениям какого-то рассыпающегося старика. За такое их следовало казнить.

— Если так судить, тогда тебе стоило бы возглавить колонну идущих на плаху, — Мелисса поспешила проявить крайнюю заинтересованность только зашедшим в «Каменку» магом, на лице которого, как и у многих до него, была написана растерянная задумчивость, лишь бы только не встречаться с оставившим всякое веселье Зореваром.

— Да, стоило бы, — согласился церковник, проскрежетав опустевшей кружкой по столу, привлекая внимание хозяина, и указав на нее пальцем. Когда пивная пена поднялась до краев, а коренастый мужичок отправился обслуживать другие столы, он продолжил: — Именно поэтому я хорошо знаю, что такое церковник, один раз нарушивший клятву верности Всевидящей. Это крутая и скользкая дорожка, одного шага на которую хватит, чтобы скатиться на самое дно. Если церковник забыл о своей клятве, уговоры здесь уже не помогут. Церковничьи раны заживают быстро, а загубленную жизнь не вернуть. Надеюсь, мне удалось выбить всю дрянь из голов тех двоих. В любом случае, я доложу о произошедшем, и их ждет суд. Отвернувшись от Всевидящей один раз, церковник вряд ли сможет вновь посмотреть в ее сторону.

— Но ты же смог.

Сведя брови, Фьорд наблюдал, как Зоревар залпом опустошает еще одну порцию пива. В стороне топтался хозяин таверны, радость которого от предполагаемой выручки с одного стола омрачалась мыслями о том, чем грозит «Каменке» захмелевший церковник.

— Ты правда так считаешь? — Зоревар ухмыльнулся. — А теперь представь, что Всевидящая не согласилась заключить союз и подыграть с историей о «битве Искупления». Тогда ее ждало бы противостояние с Кристаром и Оникой, которые не допустили бы продолжения существования старого порядка. И как думаешь, на чьей стороне я был бы тогда?

За столом повисло молчание, тут же сметенное шумом разгулявшейся питейной. В «Каменке» становилось тесно, и Бойль едва протискивался между обступившими занятые столы магами и простыми людьми, все как один старающимися держаться подальше от угла, где сидел церковник и пришедшие с ним маги. В одном из них многие узнали сына Горальда, отступника, сбежавшего из дома два года назад, и вскоре в ставших душными стенах не осталось ни одного человека, не знавшего имя Фьорда.

События этого дня обещали еще не одну неделю ходить из уст в уста, одетые в разношерстные мнения. Сельчане уже не помнили, когда в последний раз смотритель Ройрих созывал собрание. Настороженные и угрюмые, шли они на площадь, связывая все с пойманными отступниками и не радуясь необходимости смотреть на публичное клеймение.

Когда же изо рта Ройриха полились слова Всевидящей Матери, площадь охватило непонимание. С начала речи и до последнего озвученного указа сельчане не отрывали взглядов от смотрителя и стоявших подле него магов. Стоило Ройриху умолкнуть, выдавив из себя слова извинения перед схваченными по ошибке магами, как слово взял молодой мужчина, представившийся уполномоченным вестником Всевидящей Матери.

Он первый, не поведя и бровью, озвучил страхи и опасения каждого, кто пришел на площадь. Добродушно улыбаясь и живо жестикулируя, он вдохновенно рисовал картины уже стучащегося в дверь будущего.

— Я понимаю, что многие из вас растеряны, — громко говорил он, — оно и не мудрено, ведь вы оказались на распутье. Но вы не останетесь одни! Нине каждый маг может рассчитывать на всецелую помощь со стороны Всевидящей Матери, чтобы не только на бумаге, но и в душе почувствовать себя равноправным жителем Огнедола. На карте государства вы являетесь одним из важнейших сырьевых селений, и теперь нет ничего, что мешает превратить вашу деревню в процветающий город. Изменения коснутся и государственной казны, которая не будет более пополняться за счет низкой оплаты за добытые ресурсы. Конечно, понадобится время, чтобы привести дела в порядок, но, уже к следующему лету, каждый из вас сможет решить — остаться ли ему шахтером, получающим соответствующую плату за свой труд, или избрать себе иное ремесло по духу и умениям!

Еще долго по площади носились слова о перестройке домов и обустройстве полей, которые смогут обеспечить людей зерном; о реформах в управлении селением и введением советов с участием магов; о важности развития самобытной культуры укротителей камня.

За одним из столов глухо стукнули кружки в руках магов, решивших, что все изменения под покровительством Всевидящей Матери только к лучшему.

— Чудеса! — хмыкнул Фьорд. — Если бы в прошлый раз, когда я был здесь, кто-то сказал мне, что я буду вот так сидеть за одним столом с церковником, расправляясь с последними запасами старого Бойля, я счел бы его сумасшедшим.

— Ропщешь на то, что в ряды твоих товарищей затесался церковник? — Зоревар гулко опустил кружку на стол, расплескав пиво и заставив разговоры в «Каменке» утихнуть. — Проклятый побери, да я, верно, единственный во всем Огнедоле церковник, среди друзей которого одни стихийные маги!

— По-моему, тебе достаточно, — осторожно произнес Фьорд, а Мелисса согласно кивнула.

Зоревар покосился на магов и, выдержав достаточную для нагнетания зловещей атмосферы паузу, рассмеялся.

— Чтобы меня споить, нужен как минимум бочонок крепленого вина. Да и то, не при даме будет сказано, — церковник приложил к щеке ладошку, отгородившись от Мелиссы, — от бочонка вина придется бегать в ближайший лесок, а на бегу-то хмель и выветрится. Не смотрите вы так, у меня всего-то после дневной драки руки чешутся. Пока вы не заварили всю эту кашу, я спокойно мог каждый день отрабатывать приемы на одном из ваших — благо, Кристар и без своих сил крепкий малый — а теперь что? Попробуй только развязать драку с укротителем. Теперь магов бить можно только таким же магам, а церковников — церковникам. Я уже и не рад этой «новой эре».

— Раз тебя это так печалит, мы всегда можем забрести в отдаленный уголок и проверить, кто кого.

— Я так погляжу, ты не до конца избавился от ненависти к нашему брату, — Зоревар многозначительно покачал головой, подначивая Фьорда. — Хватит кукситься, тебе еще присматривать за порядком в этой Небом забытой дыре!

Разговоры в «Каменке», сначала тихие и несмелые, разбавлялись шутками и надеждами на лучшую жизнь, когда два мага и один церковник, выкупив у Бойля последнюю бутыль вина, отправились на южный мыс встречать рассвет новой эры.