Едоки картофеля

ДВА В ОДНОМ

Однажды она уже каменела. У них с Мурадом свадьба случилась, когда уже нельзя было откладывать. Ну, понятно. Он тогда еще молодым и подающим надежды числился, и хоровые кантаты на стихи местных графоманов не сочинял, о чистой трансценденции да литургическом звуке грезил. А она, совсем как сейчас, плавала в бесформенности внутренних ощущений, улавливала незаметные для других запахи, по сию пору нисколечко не изменившись.

Свадьбу все время откладывали. Мурад Маратович до последнего сомневался, тянул, пытался переложить ответственность, надеялся, что

"проблемка рассосется". Обычная история. Де, дел много, денег нет.

Потом получил гонорар за скрипичный квинтет памяти жертв

Ашхабадского землетрясения, махнул рукой: может, оно так и надо, вдруг, она – самая что ни на есть лучшая партия?!

На праздничный банкет выложились подчистую, закупили бездну продуктов, массу времени, сил и здоровья убили на доставание всевозможных дефицитов (зеленого горошка, печени трески, что ли, и шпротов), заказали зал в консерваторской столовой, пропахшей кислыми щами и картонными котлетами. На платье решили не тратиться, взяли у кого-то, правда, Лида выкроила из скудной зарплаты деньги, купила узкие замшевые перчатки.

Очень уж захотелось ей перчатками замшевыми шикануть.

Мечта осуществилась. Да только человек предполагает… Буквально накануне брачной церемонии у Лидии Альбертовны скоропостижно умирает отец. Свадебные хлопоты отодвигаются на второй план. Она суетится возле не пахнущего жизнью тела, выбивает участок на Цинковом, посеревшая, возвращается домой, в царство готовящихся салатов и селедки под шубой.

Похороны выпадают на тот же самый день. Все ритуальные мероприятия происходят в лихорадочном ритме, одной и той же группой гостей, на одних и тех же машинах, в одних и тех же одеждах. С кладбища как угорелые мчатся в загс, по дороге счищая с каблуков жирную, пахнущую

Пасхой глину, в столовой едят рис с изюмом и раздают носовые платки.

Бред.

После такого начала ничего хорошего от семейной жизни ждать уже было нельзя. А Лидия Альбертовна и не ждала, жила просто, совсем как раньше. Медленно каменея. У мужа – своя жизнь, у нее – своя. Плюс собака-вегетарьянка, такая же тихая, замкнутая. Немного чокнутая.

Каждому – по комнате. Почти коммуналка – со звенящей пустотой отсутствующего центра посередине.