Домой к Алешину отправились вдвоем. Писарева востребовали дела: надо было обобщить первые результаты экспертиз, осмотра места происшествия, допросов жильцов дома.
Алешин с трудом попал в замочную скважину. Его руки подрагивали, как у человека, пораженного похмельным синдромом. Он сразу бросился на кухню. Я последовал за ним. Он уже успел выдвинуть один из ящичков кухонного гарнитура и сейчас гремел в нем ложками и вилками. С силой задвинул ящик и дернул за ручку другой. Немного покопавшись, вытащил нож — точную копию того, что извлекли из тела Чегина. Мне показалось, Алешин облегченно вздохнул.
— Юрок, — я положил ему руку на плечо, — вспомни ты наконец, где попадался тебе подобный нож. Может быть, у кого-то из знакомых ты им пользовался, может быть, где-то в закусочной колбаску им резал. Ну, думай.
Его размышления длились не дольше шумного вздоха.
— Последние дни и даже недели нигде подобный нож в руках не держал. Нигде! — отрезал он и после поправился: — Только здесь, дома, по хозяйству пользуюсь им, а он, как видишь, на месте.
— И какой же делаем вывод?
— Вывод, Вадя, поганый. Эффект «домино» получается.
— Что получается?
— Ставишь домино вертикально и располагаешь их в ряд. Затем крайнюю толкаешь, и они поочередно валят друг друга, — Алешин в сердцах забросил нож в ящик и задвинул его. — Вот и у нас ситуация чем-то похожа на домино. Кто-то толкнул Макарова, он, падая, сделал Пашу вначале подозреваемым, а затем и свалил его. Пашка же, падая, сделал подозреваемым меня, а затем и… — Алешин в каком-то отчаянии рубанул рукой воздух.
— Ты брось каркать, — и я трижды сплюнул через плечо.
— Это не карканье, это факт, — Алешин вцепился в мою рубашку, он явно находился в состоянии, близком к неуправляемому. — Издеваются над нами, выстроили нас в ряд, как болванов, и толкают. Это не карканье, Вадя, ты же сам эту закономерность вывел, а теперь вроде успокаиваешь. Не надо. Вот увидишь, подтвердится она, эта закономерность, когда найдут мой труп с ножом в животе, а на рукоятке окажутся отпечатки пальцев, твои или Геркины, или еще чьи-то.
— Ну у тебя и воображение разыгралось, так недолго и свихнуться, — я отцепил его руки от своей рубашки. — Тебе просто необходимо расслабиться. Сто граммов с прицепом сейчас в самый раз.
— В холодильнике, — шумно дыша, подсказал он.
Алешин выпил больше полстакана, словно обыкновенную воду, не поморщившись и не закусив. Он присел к столу, его плечи опустились, но на лице — маска сосредоточенности. Я примостился на маленькой табуретке поодаль.
— Пашка предчувствовал свою гибель, а я не верил и успокаивал, — проговорил он ровным голосом и тут же возвысил его: — А теперь у меня такое же предчувствие, а ты не веришь, успокаиваешь.
— Просто нервы, Юрок, нервы.
— Я знаю, что говорю. Ты вот высказал предположение о мести, я с тобой согласен: это могла быть месть родственников убитых экспедиторов. Не забыл о таком случае?
— Не забыл. Только не пойму, чего же ты тогда трясешься? Если они и подозревали наших сотрудников в совершении убийств, то сполна рассчитались. Ты тут ни при чем.
— При чем, Вадя, при чем. Хочешь начистоту? — он подался всем телом в мою сторону.
— Давай, исповедуйся, — разрешил я.
— После смерти Макарова Пашка Чегин признался мне, что они тех экспедиторов замочили, — Алешин сделал паузу и испытующе посмотрел на меня, видимо, ожидая с моей стороны какой-то реакции, но не дождавшись, продолжил: — Я это предполагал и мог бы, возможно, доказать их причастность к совершенному злодеянию, если бы не Пашка. Ведь убивал-то Макаров, а вся вина Пашки в том, что он смалодушничал и пошел на поводу у этого пса. А когда он сам мне все рассказал, подтвердив мои прежние подозрения, я решил: справедливость восторжествовала и хватит во имя нее приносить жертвы. Оказывается, ошибался. Не мне решать: восторжествовала она или нет. Если бы вчера я дал ход Пашкиным показаниям, спас бы ему жизнь. Сидел бы он сейчас в изоляторе в ожидании суда. Но не мог я этого сделать. Не захотел, чтобы он разом лишался семьи, своего настоящего, да и будущего тоже. Не захотел и его отговорил. Думал, так лучше, а вышло — хуже некуда.
Алешин досадливо ударил кулаком по столу.
— Ну и что же ты мне присоветуешь? — его взгляд вновь умоляюще застыл на мне.
— Выдать все рассказанное Чегиным за собственную версию и изложить начальству, — не раздумывая, выложил я совет.
— Нет, Вадя, если при живом Пашке промолчал, то, оскорбляя память мертвого, затевать такое дело — подло.
— Тем самым ты сможешь обезопасить себя, если считаешь, что и твоя жизнь в опасности. Убийца оценит твой шаг, — вразумлял я.
— Этим Пашку уже не воскресить, — он по-прежнему стоял на своем.
— В таком случае остается одно: усиленно поработать с родственничками убитых экспедиторов. Кстати, на чем основано твое предположение об их участии в убийстве сотрудников уголовного розыска?
Алешин развел руками:
— Оснований нет. Просто на этом заострял внимание Паша. Я считал это бредом, но теперь, когда его не стало, думаю, что, возможно, он прав.
— Но дело экспедиторов числится за тобой, и кому как не тебе знать их родственников и их возможности. Ведь судя по тому скандалу, учиненному в прокуратуре женой одного из погибших, по высказываниям в газете, они просто уверены, что молодые люди были убиты милиционерами и ни о каком ночном ограблении магазина не может быть и речи.
— Как видишь, они оказались правы, — и вновь кислая ухмылка посетила лицо Алешина. — А о возможностях родственников судить не берусь, но если все-таки предположить, что это месть, то тут есть одно большое-пребольшое «но».
— И как же оно выглядит?
— А выглядит оно так: твои сослуживцы не на улице были убиты, не в подъезде, а в спокойной домашней обстановке, в кроватях, после распития спиртных напитков.
— И что же из этого следует?
— А то, Вадя: чтобы приводить человека домой и пить с ним на брудершафт, надо хорошо его знать. Ты же первого встречного не потащишь в квартиру, ты же не алкаш. В тебе же имеется человеческая осторожность да плюс еще чутье профессионала.
— Согласен, — кивнул я.
— Значит, выходит: как в случае с Макаровым, так и в случае с Пашкой они проводили вечер с кем-то из хорошо знакомых им людей. Мало того: этот человек покидал квартиру, и будущие жертвы, сморенные дозой алкоголя, спокойно ложились спать. А ночью происходило что-то невообразимое.
— Но неизвестный нам пока человек мог и не покидать квартиры, — возразил я. — Допустим, он оставался ночевать.
— В обоих случаях не найдено никаких улик, указывающих, что еще кто-то оставался на ночь в квартире, — парировал Алешин. — Но если даже и оставался — это опять должен быть хорошо знакомый им обоим человек. А теперь вопрос: может ли такой человек, хорошо знакомый с ними обоими, находиться среди родственников убитых экспедиторов?
— Маловероятно, — выдал я сразу ответ. — Мы наверняка заметили бы его.
— И что же из этого следует? — указательный палец Алешина взметнулся вверх.
— Одно: насчет мести родственников мы с тобой нафантазировали.
— Принимаю, но с существенной поправкой: они могли материально заинтересовать лицо, которое состояло в дружеских отношениях как с Макаровым, так и с Чегиным.
От такого вывода Алешина я даже несколько обиженно фыркнул:
— Уж не намекаешь ли ты на то, что сей гусь работает в уголовном розыске?
— Намек понял верно, — Алешин закрыл глаза и кивнул.
— Может быть, и фамилию назовешь? — вырвалось у меня с ехидцей.
— Фамилии не знаю, но почему-то уверен: этот человек носит милицейскую форму.
— И ты был у него в гостях и оставил свои пальчики на ноже, точно таком же, как у тебя? — со злостью выговорил я.
— Да уж, этот нож не вписывается в версию, — в отчаянии проговорил он.
— А ведь нож могли подменить.
Уставившийся перед собой в стол, он поднял на меня глаза.
— Подменить здесь, у тебя дома, — уточнил я.
— Как? — недоуменно спросил он.
— Ну, пришел к тебе человек. Посидели вы, как мы с тобой сидим, за рюмкой водки или бокалом пива, и он, улучив момент, берет твой нож, заменив его подобным.
— Кто он? — вырвалось у Алешина уже с издевкой.
— Тебе лучше знать, кто бывал у тебя в последнее время.
— Вадя! — Алешин подался в мою сторону. — Мы приходим опять к тому же выводу: этот человек, кроме меня, должен был быть хорошо знакомым Макарову и Чегину…
— …и носить милицейскую форму, — закончил я фразу.
— Не исключается, — он на сей раз был не так категоричен.
У меня не имелось никакого желания затевать спор, хотя бы из-за отсутствия фактов. Собственная правота и отстаивается только при их наличии, а так все выльется в пустое словопрение, которое может дойти до взаимных обид.
— Ладно, Юрок, отдыхай и подходи теперь посерьезнее к знакомствам, и в квартиру никого не тащи, особенно поздним вечером, — сделал я наставление.
Он устремил на меня злой взгляд.
— Да не шучу, просто дельный совет, — и я подал ему на проща-ние руку.