Появление Алешина у меня в кабинете — не редкость: чаще наведывался по работе, реже наносил, как он сам выражался, «визит вежливости», дабы справиться о здоровье, о планах, о перемене в личной жизни. Но не припоминалось, чтобы он заходил ко мне с улыбкой, да еще таинственной. Все говорило в пользу того, что он приволок какую-то неза-урядную новость, причем приятного содержания.
— Как жизнь холостяцкая? — поинтересовался он, скорее для проформы, подавая мне руку.
— Женщин ласкаю лишь во сне, — отшутился я.
— Кстати, о женщинах. Идем мы тут как-то с Чегиным и такую женщину встретили! Хочешь, познакомлю? Необыкновенная, красивая, душевная, обходительная, умная, — восторженно охарактеризовал Алешин неведомую мне особу.
— Что-то многовато для одной, — засомневался я. — А вообще-то, тронут до слез вашей заботой, — и я притворно всхлипнул. — Но, извини, спутницу жизни подберу как-нибудь сам… Идешь ты, значит, с Чегиным, — повторил я за ним, но следом дурашливость слетела с меня, и я переспросил: — С Чегиным?
Для удивления имелось основание, так как знал, что тот, взяв несколько дней в счет отпуска, пребывал в затворничестве.
— С ним, с ним, — подтвердил Алешин и продолжил: — Вроде вечернего променада у нас. Идем, жизнью наслаждаемся, разговоры ведем. И тут навстречу нам женщина, привлекательнейшая. Мы ее с Пашкой сразу оба усекли, и беседа наша разом оборвалась. А она идет, голова вскинута горделиво, на губах легкая улыбка, и вдруг — авария. Видимо, выбоинка на тротуаре попалась, каблучок набок, она оступилась, ойкнула. И к нам умоляюще так обращается: «Простите, — говорит, — не могли бы вы мне помочь, кажется, я лодыжку потянула». Ну, довели мы ее до ближайшей скамейки, усадили. Паша медицинские познания проявил, обследовал эту самую лодыжку. Предложили до дома проводить. Она стала отказываться, попыталась встать, но от боли поморщилась и вновь на скамейку опустилась. Паша тут же побежал такси ловить. Доставили ее до дома. Помогли подняться на нужный ей этаж. Женщина оказалась не только приятной глазу, но и гостеприимной. Зазвала на чашку чая.
— И не побоялась двух таких ломтей, — вставил я очередную шпильку.
— Знаешь, в ней есть что-то гипнотизирующее. Все дурное исчезает, становишься послушным.
— И два послушника ввалились в квартиру?
— Представь, не устояли. Познакомились. Она удивилась, что мы из правоохранительных органов. Сказала, что рада такому знакомству, так как до сего времени друзьями в этих органах не располагала.
— Теперь, надо думать, ее жизнь окажется под надежной защитой.
— Ну, вместо чая предложила нам водочки, — перестал обращать Алешин внимание на мои колкости. — Мы не отказались. Выпили, чтоб общение душевным получилось. Она кое-что из своей жизни поведала. Разведена. Муж у нее жуиром оказался, другими словами — бабником. Не понимаю, как от такой женщины можно еще что-то на стороне искать. Да рядом с ней находиться — это превеликое удовольствие.
— Что еще она вам поведала? — поторопил я Алешина.
— Дочка у нее пяти лет. Самой не более двадцати пяти. Врачом работает. Квартира у нее двухкомнатная, со вкусом обставленная. Ну, это дело второе. Понимаешь, нам с Пашкой одна и та же мысль пришла, мы даже переглянулись, а когда она удалилась на кухню, мы в один голос: «Вот кого Вадику надобно!»
— Тронут, что вспомнили обо мне. А что сами не осчастливили ее? Поделить никак не могли?
— Дурак ты, Вадя, — Алешин оттолкнулся от стола. — Мы же люди женатые, это тебе надо семейную гавань искать. И учти: такую женщину грешно в любовницах держать, да и опасно: верный крах семьи. Короче, завтра мы собираемся у Пашки Чегина в семь вечера.
— Позвольте узнать, кто это «мы»?
— Я, ты, Пашка и Жанна. Ее Жанной зовут. Кстати, — Алешин поднял вверх указательный палец, — чтобы ты был в курсе всех наших отношений, довожу до тебя: мы уже однажды собирались у него. Это был как бы ответный визит Жанны. На этой встрече мы окончательно решили, что вам просто необходимо познакомиться.
— Ваше приглашение следует понимать как ультиматум или я могу отказаться?
— Как ультиматум: никаких отговорок, никаких ссылок на занятость, никаких болезней. В противном случае для определенного круга лиц ты станешь персоной нон грата.
— Да, перспектива мрачноватая, — глядя на серьезное лицо Алешина, я расплылся в улыбке: — Обложили, не оставили выбора. Сдаюсь и повинуюсь.
Явился на квартиру к Чегину с некоторым опозданием. Компания была в сборе и явно нервничала. По крайней мере, открывавший мне дверь Алешин вместо приветствия раздраженно буркнул:
— Охламон, где тебя носит?
Я отстранил его и вошел в комнату. Подал руку Чегину. Затем развернулся в сторону сидевшей в кресле дамы в розовом платье. Наступил ответственный момент — знакомство. Я успел разглядеть ее. Светлые длинноватые волосы без замысловатостей причесаны и перехвачены на затылке лентой под цвет платья. В глазах покорность, словно у послушницы из монастыря, но это лишь первое впечатление, ибо в следующий момент во взгляде появилось что-то загадочно-игривое, притягательное и даже, тут Алешин прав, гипнотизирующее. Статность фигуры впечатляла, и я мысленно согласился с Алешиным: такую женщину держать просто в любовницах грешно, да и, видимо, накладно.
— Жанна, — она протянула руку.
— Вадим, — я коснулся ее прохладной ладошки и, впервые в жизни, не дурачась, а действительно в порыве неуправляемых чувств, приложился к ней губами.
— Ого, вот это по-рыцарски! — воскликнул Алешин.
Стол, конечно, был сервирован в чисто мужском стиле, безо всякой затейливости, словно собралась компания выпивох, которым не до этикета, лишь бы быстрее похмелиться. Закуска хоть и являла собой некоторое разнообразие, все же приготовление оставляло желать лучшего: плохо очищенные кусочки селедки с колечками лука, крупно и неровно порезанная колбаса, разбросанная по тарелке ветчина и шедевр — салат, съедобность которого еще предстояло определить.
Над первым тостом голову долго не ломали, выпили «за знакомство»; второй, само собой разумеется, «за прекрасную даму, сплотившую наши ряды»; третий — «за дружбу на долгие годы». Голоса зазвучали громче. Даже Алешин заулыбался и пытался рассказать что-то веселенькое. Пашка Чегин то и дело убегал на кухню, чтобы принести еще что-то из холодной закуски или очередную бутылку водки и охлажденную минералку. Определенно он хотел своим гостеприимством произвести впечатление, конечно, не на нас, на Жанну. Часто справлялся у нее: «Как, нормально?» Она в ответ мило улыбалась и успокоительно кивала. Лишь я посомневался в кулинарных способностях хозяина, сказав, что водочка на уровне, но не мешало бы под нее, кроме селедки и салата без названия, придумать какую-нибудь горяченькую закуску. Чегин, поразмыслив, предложил яичницу.
— Да, ваши познания в самой обширной и самой необходимой области человеческого бытия весьма скудноваты, — сыронизировал я. — Ну ладно, давай яичницу.
И тут неожиданно это блюдо вызвалась приготовить Жанна. Мы дружно запротестовали. Она приложила свой изящный пальчик к губкам:
— Тише, господа офицеры, тише. Тост за дружбу был поддержан всеми, значит, мы — друзья, и потому считаю своей обязанностью взять на себя часть забот по поддержанию в должном виде нашего праздничного стола.
Она действительно сумела приготовить вкусную яичницу с ветчиной и репчатым луком. Пели хвалу творцу блюда до тех пор, пока оно не исчезло в наших желудках. Затем мы слушали музыку, пытались сами петь под гитару, в общем, беззаботно прожигали время, ибо в данный момент ни перед кем из нас не стояла проблема его нехватки, рядом с каждым в эти минуты находилась обманчивая вечность.
Пашку Чегина, несмотря на его стремление проводить нас, мы оставили дома с указанием прибраться в квартире и перемыть посуду. На остановку отправились втроем. Первым сошел с автобуса Алешин, многозначительно мне подмигнув напоследок.
Я провожал Жанну до дома. Разговаривая о пустяках, одновременно решал проблему своего дальнейшего поведения: оставаться таким же холодно-тактичным или приоткрыть путь на свободу чувствам. Жанна очаровала меня с первой минуты, и это очарование ширилось, задело сердце. Я из-за своей нерешительности в подобных делах, как уже не раз бывало, мог опять оказаться наедине с несбывшейся мечтой. Но все разрешилось само собой и самым прозаичным образом, не пришлось ни упрашивать, ни умолять.
Она подала на прощание руку и проговорила:
— Пригласить вас в гости не могу: час поздний, дочка спит.
— Одна? — полюбопытствовал я безо всякой цели.
— Вообще-то она у меня самостоятельная, но на сегодня я пригласила маму.
— Понятно, — закивал я. — Вы правы: час поздний. До свиданья.
«Ведь потеряешь», — встряхнул меня изнутри отрезвляющий голос, и я поспешно выдал:
— В таком случае позвольте вас пригласить к себе в гости.
— С вашими друзьями?
— Как будет угодно.
— Вообще-то я люблю ходить по гостям. Приглашайте.
Шесть цифр ее телефона надежно отпечатались в моей памяти. Теперь впереди ждало постоянное искушение набрать их и услышать голос, ставший, вне всяких сомнений, родным.