Вечером ожидаемой встречи не произошло. Я открыл дверь и уставился на пустое кресло, в котором вчера сидела Жанна. Впрочем, о свидании здесь сегодня мы не договаривались. Я просто сам посчитал, что она вновь должна появиться у меня. Утром я проводил ее до работы, и мы расстались, пожелав друг другу счастливого дня. Кажется, она еще добавила «до вечера».
Летний вечер длинен, и он еще не завершился, и все же снедаемый неясным беспокойством я набрал домашний номер ее телефона. Выслушал однообразную мелодию длинных гудков и положил трубку.
Успокоившись мыслью, что Жанна все равно даст о себе знать, решил приготовить ужин. Но прежде чем отправиться на кухню, устроил проверку Алешину. Он, судя по звонкому голосу, находился в приподнятом настроении. Поинтересовался у него причиной веселости.
— О-о, это пока пикантный секрет, — пропел он в трубку. — И он останется им до тех пор, пока не получу разрешения на рассекречивание.
— Пользуешься отсутствием жены и водишь в дом баб, — выдал я полушутя-полусерьезно предположение.
— Вульгарно, Вадя, лучше не гадай.
— Сейчас возьму и приеду, — пообещал я.
— А вот этого делать не стоит, испортишь и себе, и мне настроение, — проговорил в ответ Алешин, и я представил на его лице таинственную ухмылку.
— Ну и катись ты со своими секретами, — пришлось мне беззлобно выругаться и положить трубку. Отрадно, что Алешин, кажется, преодолел черную полосу угнетенности и впервые после гибели Пашки Чегина его голос звучал жизнеутверждающе.
А я все ждал и ждал телефонного звонка. Он прозвучал где-то около одиннадцати вечера, только не телефонный, а в дверь. Я посмотрел в глазок. На площадке стояла Жанна. Торопливо открыл, пригласил в прихожую. На сдержанность в проявлении эмоций с моей стороны повлиял ее усталый вид. И вот еще загадка: мое тонкое обоняние уловило исходи-вший от нее запах спиртного, хотя утверждать, что она находилась «подшофе», у меня не было оснований: глаза ясны, движения четки.
— Ты не ждал меня сегодня? — она разговаривала, слегка отвернувшись в сторону.
— Ждал, и очень.
— У подруги на работе день рождения, пришлось побывать в гостях, — Жанна расстегнула сумочку и вынула оттуда губную помаду. Приблизилась к зеркалу и стала подкрашивать и без того выглядевшие искушающе губки.
— Что-то случилось? — ее поведение побудило меня строить догадки.
— С чего ты взял? — она как-то испуганно глянула в мою сторону.
— Когда женщина начинает во время разговора вдруг поправлять макияж, то она либо хочет выиграть время, чтобы скрыть растерянность, либо хочет поведать, но не решается, о каком-то неблаговидном поступке.
— Очень интересные наблюдения, — Жанна улыбнулась и спрятала помаду в сумочку. — Откуда они взяты?
— Из инструкции для сыщиков, параграф шестой, пункт третий, — пошутил я с серьезным видом.
— В таком случае туда нужно внести дополнение: если женщина поправляет макияж, то она просто хочет кому-то очень понравиться. Ясно? — и Жанна призывно вытянула руки.
Она прижалась ко мне, положив голову на плечо, и тихо проговорила:
— Я сегодня очень устала.
— Много больных, неурядицы на работе, придирки главврача… — перечислял я.
Она согласно кивала.
— …шумный день рождения подруги, внимание мужчин, — продолжил я.
— И это тоже, — с наигранным сожалением произнесла она. — Но я отвергла все ухаживания.
— О, сударыня, — я опустился перед ней на колени, — своим поступком вы заслужили мягкую постель и чашечку кофе.
Поднявшись, я подхватил ее на руки. Упали с ног туфельки, жаркое неровное дыхание коснулось моего уха, а губы удостоились прикосновения ее губ. Поцелуй вышел коротким, но сладостным, распахива-ющим ворота в мир любви.
Рассвет уже вовсю хозяйничал в квартире, заглядывал в самые затаенные уголки. За окном нарастал шум очнувшегося от короткой летней дремы города.
Часы показывали половину шестого, и я уже сожалел, вглядываясь в лицо умиротворенно спавшей Жанны, о нашем скором расставании. Минуты любви резвы, как молодые кони, и проносятся быстро, не давая насладиться в полной мере выпавшим счастьем.
Из плена очарования и грез меня вырвал длинный звонок в дверь. Раздосадованный на нарушителя идиллии, готовый выплеснуть на него взошедшую во мне злость, я ринулся в прихожую. Гнев мгновенно угас, когда увидел перед собой Герку Писарева, растерянного, с испуганными глазами. Вне всяких сомнений, он был посланцем происшедшей беды. Во мне все сжалось в предчувствии неприятного известия.
— Алешин убит, — тихо произнес Герка и судорожно развел руками.
— Где, когда? — не давая отчета своим действиям, я схватил Писарева за рубашку. Отлетела на пол оторванная пуговица.
— В своей квартире, видимо, ночью. Больше ничего не знаю, — Герка делал слабые попытки отцепить мои руки. — Мне позвонили. Оперативная группа уже там.
Я разжал пальцы, руки безвольно опустились. В этот момент меня пожирало отчаяние, как всякого человека в тупиковой ситуации. Надо было что-то делать. Но что? Что?!
— Машина у подъезда, — услышал я голос Писарева, и вместе с ним пришла подсказка: нужно немедленно ехать на квартиру Алешина.
— Подожди внизу, — попросил я Писарева.
Распахнул дверь в комнату. Жанна сидела в кровати, прикрывшись по шею одеялом.
— Что-то произошло? — спросила она со страхом.
Я молча кивнул. Язык не поворачивался преподнести страшное известие. Начал собираться. Руки плохо слушались. С трудом застегнул рубашку. Жанна тоже поспешно одевалась.
— На тебе лица нет, — она приблизилась и провела ладонью по моим щекам.
— Убили Алешина, — выдохнул я страшную весть.
Ее ротик раскрылся, но вскрика не последовало: ладошка плотно прижалась к губам.
— Прости, меня ждут, — я походя обнял ее и чмокнул в надбровье.
На площадке перед открытой дверью в квартиру Алешина стояли двое в штатском. У ног одного из них смиренно сидел пес-следовик. Собака равнодушно посмотрела на нас и зевнула, как бы показывая своим спокойствием, что все требуемое от нее она выполнила и теперь имеет право отдохнуть.
Переступил порог, и ноги отяжелели, прилипнув к полу, словно намагниченные. Юрка лежал с простреленной головой в окровавленной постели, зажав в руках простыню, в которую вцепился в предсмертной агонии, как за что-то спасительное. Черная рукоятка ножа, воткнутого в его живот, зловеще напомнила мне о предсказанном им эффекте «домино». Рядом с кроватью валялось, видимо, его личное оружие, выдаваемое в целях безопасности всем следователям прокуратуры. Не в силах больше взирать на жуткую картину, я, чуть было не сбив дышащего мне в затылок Писарева, отправился на кухню с намерением найти что-то из спирт-ного, где и застал за работой эксперта-криминалиста. Он снимал отпечатки пальцев со стоявшей на столе посуды.
До моего парализованного ужасным событием сознания не сразу дошло, что подобное я уже где-то видел: пустые бутылки из-под пива, два бокала, нарезанная тонкими ломтиками рыба. А когда память подсказала мне место и время предыдущего трагического происшествия, я увидел в этой картине недавнего застолья зловещий символ. А следом моего разума коснулось предостережение: подошла, возможно, моя очередь стать жертвой коварного и, казалось, неуловимого убийцы. Мысль о смерти продрала мой мозг покрепче нашатырного спирта. Нет, только не ждать, не обрекать себя заранее на заклание. Надо бороться, надо искать его, сейчас, немедленно. И я увидел в окружавшем меня отчаянии спасительный просвет. Он еще нечетко обозначился, но призывал к действию, ибо только оно позволяло опередить преступника и, получив меч из рук Немезиды, совершить возмездие. А для начала необходимо убедиться, попадаю ли я под предложенный Алешиным эффект «домино».
— Отпечатки пальцев с рукоятки ножа сняли? — поинтересовался я у эксперта.
Он, сосредоточенный на своей работе, недовольно покосился на меня и буркнул:
— Да, сразу.
— Как все закончите, возьмете у меня отпечатки пальцев, — на вопросительный взгляд я ответил коротко, но твердо: — Так надо.
Через приоткрытую дверь я услышал, как Писарев спросил медэксперта:
— Когда все произошло?
— Ориентировочно в полночь, — прозвучало в ответ.